Текст книги "Вехи истории. События. Времена. Лица"

Сборник
ВЕХИ ИСТОРИИ. Времена. События. Лица

© Московская городская организация Союза писателей России, 2019

© НП «Литературная республика», 2019

© Авторы, 2019

Поэзия

Александр Дорожинский
Сергиев Посад

Подполковник запаса, старший научный сотрудник 12 Центрального НИИ МО РФ, поэт, член Союза писателей России (МГО), заместитель руководителя литературного объединения «Свиток» г. Сергиев Посад, автор-исполнитель.

Никольскому храму села Дерюзино (Сергиево-Посадского района Московской области)

…русский человек ищет возвышения души своей к Богу.

Ближе всего это для него приходский храм – церковь.

Это самый доступный путь к небу. Это – кусочек неба.

Карташев А. В. «Русское Христианство»

 
Белые колонны.
Золочёный крест.
Радостные звоны
Слышатся окрест…
 
 
Всякое случалось
С храмом приходским.
Только оказалось —
Он не заменим
 
 
Для того, кто к Свету
Душу устремил,
На стезю на эту
Не жалея сил.
 
 
Место это свято.
Вовсе не пустырь.
Здесь стоял когда-то
Древний монастырь.
 
 
Он не сохранился.
Лишь осталась тут
Церковь, где молился
Православный люд.
 
 
Обветшал за годы
Деревянный храм…
Каменные своды
Взмыли к небесам.
 
 
Снова колокольный
Разливался звон.
Люд шёл богомольный
Вновь со всех сторон.
 
 
В мире жили люди
И текли года.
Кто же знал, что будет
С церковью тогда.
 
 
За грехи какие
Вдруг сошли на нас
Времена лихие,
Мракобесья час.
 
 
Симеон Лилеев,
Мученик, как мог,
А от лиходеев
Веру уберёг.
 
 
Но, не понимая,
Разрушали храм,
Стены превращая
В бесполезный хлам.
 
 
Кто-то постарался,
И, в конце концов, —
На холме остался
Небольшой остов.
 
 
Мало или много…
Утекли года…
Снова милость Бога
Снизошла сюда…
 
 
Прихожане сами,
Преградив ветрам
Доступ внутрь, щитами
Укрывали храм.
 
 
А когда над сводом
Поднимали крест,
Всем честным народом
Видели окрест —
 
 
Облака сложились
В образе креста,
Небеса светились.
Божья красота!
 
 
Рушатся оковы
Тех лихих годов…
Настоятель новый —
Виктор Клиндухов —
 
 
Сохраняет веру
Уж который год.
И его примеру
Следует приход.
 
 
Тщанья прилагают
Верные друзья —
Храму помогают,
Как одна семья,
 
 
Медленно, но верно,
Каждый день и час…
И уходит скверна
Из сердец у нас.
 
 
Ввысь взметнулись снова
Четверик, алтарь.
Пастырское слово
Слышится, как встарь.
 
 
Портики, колонны —
Храмовый наряд.
А со стен иконы
В души нам глядят.
 
 
Вновь на колокольне
Бьют в колокола…
На душе – раздолье
Света и тепла.
 
 
Маковка сияет
Золотом креста
И благословляет
Здешние места,
 
 
К храму приходящий
Православный люд.
Вот где настоящий
Для души приют.
 
 
Словно огонёчек
Светит в серой мгле.
Это, ведь, кусочек
Неба на земле.
 

Алексей Дмитриев
Москва

 
Политика и быт проходят мимо,
но дух, что ныне Богу предстоит,
не только лишь в молитвах Серафима,
но и в поэмах Пушкина разлит.
 

 
Душа творца в словесном иле
молитву силится украсть.
Кавказ, и в павшем Михаиле
горит божественная страсть.
Державный инок не оливой —
храним Амбросием святым,
и Лев мирской под дачной ивой
нектар огня низводит в дым.
За долгожданную свободу
цареубийца на коне,
и Храму в дар приносят воду
раз в год в убийственной вине.
 

1

 
Прославлены святые подлой алостью.
Безбожный век по-русски смутен.
Больным наследником и русской жалостью
введен во двор дворца Распутин.
Империя не помнит царских дел.
Семья небесная ведется на расстрел.
 

2

 
Страну правосудье кладет на весы,
но может она ничего и не стоить —
ведь пращур, отец, образованный сын
должны трех гимназий культуру усвоить.
Кто шарму учился? Элегия с ним.
Презренье способно любовь исковеркать,
но не возродить диким родом одним
святых страстотерпцев домашнюю церковь.
 

 
Вне молитвы в приходе
из времени выпасть…
От полотен исходит
таинственный импульс.
Сослужение Пасхе
мажорного ряда.
Психология в красках
не имеет обряда.
 

 
В кромешной тьме живут витии,
и зажигаются стихи
от бытовой перипетии
и неизведанных стихий.
Слова – заведомая ложь,
и не озвучить на бумаге,
что говорит весенний дождь
и молний синие зигзаги.
Я не один, и правит мной
в стране молчания и пенья
хранитель – ангел неземной —
пособник тихий вдохновенья.
 

 
Не свят городской обитаемый дом,
не в небо нацелена плоская кровля,
где властвует мир самоценным трудом,
где нас распинают война и торговля.
Огню поклонение, гимны воде,
идея грядущего – строгий вещизм.
Молитва прекрасна и радостна, где
спрессовано прошлое с будущим.
 

 
Там, где темнеет год от года,
и сердце лишь природе внемлет,
обходит солнце крестным ходом,
хранящие святыни земли.
 

 
В разливах подмосковных светлых рек
на Землю низвести грядущий век
умыслил патриарха гордый дух,
слить в монолог несхожесть царствий двух,
переворот людской природы всей.
Державный Никон – не тишайший Алексей.
 

 
Излил дары святых пророчеств
в общенье дружное мужей
Дух, что святил во время ночи
лишь Иоилевой душе.
Но моноум во время оно.
И дух культуры сокруша,
число златое Соломона
желает мертвая душа,
чтоб воздух пасмурного дыма
огнем священным напоил
тот лев с оружьем херувима,
что зрел в виденьи Даниил.
Восстанет прах под новым небом,
исчезнет горькая вода,
Иезекилю срок неведом
во время тяжкого труда.
 

 
Круг солнца ал, и души невидны.
Восход настал, часы заведены.
Плотская тьма, движение руки,
полет ума природе вопреки.
 

Анатолий Короткое
Пущино

 
Перестройку огласили,
Сразу все заголосили:
То не эдак, то не так
Умным был, а стал дурак.
 
 
Было серым —
стало белым,
Или все наоборот,
Даже оторопь берет.
 
 
Появились вдруг писаки,
Не борцы, а забияки.
Им престиж, квартиру, дачу,
«Волгу» черную в придачу,
И детишкам «Жигули»,
Чтоб смелей себя вели.
 
 
От писак такого рода
Вред один лишь для народа,
Их не только издавать…,
А подальше посылать,
Где жара и лютый холод,
Где еще бывает голод,
На Памир и целину,
В океан и на войну.
 
 
Чтобы личным там примером
Мощь страны крепили делом.
И чтоб стали там – на дальних
Рубежах многострадальных,
В пользу Родине большой
Чище телом и душой.
 
 
Пусть напишут, как народу
Обрести свою свободу.
Как бороться с бюрократом,
Как в войсках служить солдатам.
 
 
Или скажем, наконец,
Как в степи пасти овец,
Чтобы каждому ребенку
На зиму была дубленка,
А не только бешбармак
Тем, кто сытно ест и так.
 
 
В перестройке и застое
Бюрократа деспотизм
Отравляет все живое,
Сокращает людям жизнь.
 
 
Нужно бить особо больно,
Кто спешит за счет других
Жить вольготно и привольно,
Потребляя за троих.
 
 
Кто, унизив всех слабее,
Хочет с грязью растоптать,
И ведет себя смелее,
Чем распущенная мать.
 
 
Перестройку нужно делать
Всем народом сообща,
Заменяя всю надстройку,
На других не клевеща.
 

Иллюстрации Петра Крамаренко

 
В русской маленькой деревне
Жил старик довольно древний,
С кучерявой бородой
Весь, как лунь, совсем седой.
 

 
Телом крепок был старик,
Сам косил, овечек стриг.
Всем выделывал овчины,
Не сердился без причины.
Бедным вдовам помогал
И лучину им стругал.
Вечерами без лучины —
Лишь плодить тоску-кручину.
А со светом можно делом
Заниматься без предела:
Пряжу прясть, носки вязать,
Иль былину рассказать.
 
 
Отклонился я немного…
На свою вернусь дорогу.
 
 
Жил наш дед у самой речки,
Чисто вымыто крылечко,
И рябина под окном,
Ступа в сенях с толокном.
А в прихожей самовар,
Из-под крышки лёгкий пар…
 

 
Дед любил «гонять чаёк»,
Если трудным был денёк.
Звали деда Ермолаем.
Сколько лет ему – не знали,
Он пришел с Уральских гор
Сам, один, с давнишних пор.
Вот и жил так бобылём
Тихо, мирно день за днём.
Но однажды, как-то ночью,
Расшумелся кто-то очень
У сарая во дворе.
Дело было в январе.
Наспех дед армяк накинул,
На дверях задвижку сдвинул,
И в ночную тьму шагнул,
Даже глазом не моргнул.
В этот миг, из-за угла,
На тропинку тень легла,
А за ней на Ермолая,
Рык звериный извергая,
Кинулся большой медведь.
 

 
И пошла тут круговерть…
В руки деду штырь попался,
У стены с ярма остался,
Он его, сколь было сил,
В пасть звериную вонзил.
И взревел медведь от боли,
Но уже лишился воли —
Очень штырь ему мешал.
Зверь усиленно дышал,
И стремился вырвать штырь,
Пасть разинув во всю ширь.
Ермолай рванул всем телом,
Поднапрягся, и умело,
Вырвавшись из сильных лап,
В пасть воткнул медведю кляп,
Тем лишился армяка,
Оголив свои бока.
А медведь когтистой лапой,
Ермолая поцарапал.
Прибежали все соседи,
Обезвредили медведя,
Помощь деду оказали,
Раны все перевязали.
Порешил земской приход,
Что ему нужен уход.
 
 
И вдову-солдатку Раю
Отрядили Ермолаю.
 
 
День прошел, за ним неделя,
Где-то, что-то проглядели.
И вдова осталась жить…
 

 
Ермолаю печь и шить.
Не прошло даже и года,
Как Всевышнему в угоду,
Рая сына родила —
Долг Руси свой отдала.
Нарекли его Никитой,
В честь священника из скита.
Мальчик рос и развивался,
Быстро силы набирался.
К десяти годам, как взрослый,
Он освоил все ремёсла.
 

 
Ермолай гордился сыном,
Но ругал, не без причины…
Тот однажды от обиды,
Не показывая вида,
Бычью шкуру разминал,
И в сердцах её порвал.
Здесь молва пошла по краю:
Сын – силач у Ермолая!
Он молву ту подтвердил,
 
 
Всех в округе победил.
А потом прославил Русь!
Я ещё к тому вернусь.
 
 
Всем сегодня пожелаю —
Вечно помнить Ермолая!
И Никиту – молодца,
Кожемяку и борца!
 

март 2015 г.

Иллюстрации Петра Крамаренко

 
Давно это было, минули века,
Но память в народе жива и крепка.
Она сохранила поступки героев,
Их верность Отчизне и преданность строю.
 
 
В деревне глухой, на речном рубеже
Родился ребёнок, нежданный уже.
Отец был преклонного возраста муж,
Он жил без семьи, одиноко к тому ж.
А мать, молодая солдатка-вдова,
В нужде пребывала, справляясь едва.
Однажды случилось, отец Ермолай
Был ранен медведем, проникшим в сарай.
Тогда по уходу за смелым борцом,
Вдову отрядили – и стал он отцом.
Не будем касаться, как Рая-солдатка
Любовь Ермолаю дала без остатка.
А сына Никитой назвали родители,
Чтоб рос для Руси силачом-Победителем.
Ребёнок здоровым в семье развивался,
Был сильным и смелым, труда не боялся.
Отец обучил его выделке шкур,
И множеству разных при том процедур.
Годам к десяти сам Никита, как взрослый,
Освоил все нужные в жизни ремёсла.
Однажды он, шкуру быка разминая,
Порвал на куски её, силой играя.
И вскоре молва прокатилась по краю —
Господь силача подарил Ермолаю!
В борьбе побеждал он любого борца
И радовал этим родного отца.
 
 
Случалось в ту пору, на Русь печенеги
С угрозой войны совершали набеги.
 

 
Однажды большой печенегов отряд
К границе прорвался, громил всё подряд.
И лагерь разбил там, где мелкий Турбеж,
Для битвы вполне подходящий рубеж.
Владимир с дружиной создал им преграду.
Кто выступит первым – решать было надо.
Врагов разделяла всего лишь река,
И брод неглубокий, прозрачный пока.
Чтоб мирно решить совершенный набег,
Условие выдвинул Князь-Печенег
– Пусть каждый противник выпустит мужа,
Чтоб их поединок решил всё как нужно.
И если твой муж победит моего,
То бросит о землю после всего.
Тогда на три года с тобой распростимся,
И с миром живите, пока возвратимся.
А если мой муж победит твоего,
То будем вас грабить три года всего.
На этом два князя пока разошлись,
Готовить мужей к поединку взялись.
Наутро привёл печенег кандидата —
Здоровый как бык, а ладонь как лопата.
Владимир по стану послал глашатая,
Найти к поединку борца, призывая.
Но не было в стане такого борца,
А князь затужил, не предвидя конца.
 
 
Тут муж престарелый приблизился к князю,
И молвил ему – Не тужи, все мы в связи.
 
 
Троих я привёл, меньшой дома остался,
Он с детства во всех поединках сражался.
Ни разу никто в одиночном бою
Не смог его бросить на землю свою. —
И князь повелел привести молодца…
Никите поведал он всё до конца.
Сомнение высказал князю Никита,
– Смогу ли схватиться с злодеем открыто?
Найдите здорового злого быка
И в деле меня испытайте пока.
Калёным железом быка разъярите
И смело на встречу со мной отпустите. —
Уже разъярённый и раненый бык
Бежал от мучителей в лес напрямик.
 

 
Никита успел его за бок схватить,
И вырвал всё с мясом, что смог захватить.
Увидев всё это, Владимир сказал,
– Ты можешь бороться! – И всем приказал,
– Готовиться к бою, доспехи одеть,
Уж время уходит, не гоже терпеть! —
А утром размеряли место для боя,
Борцов предъявили пред войском обоих.
Здоров был и страшен борец печенегов,
Огромного роста – рождён для набегов.
Тут вышел Никита – он среднего роста,
Ничем не приметен, и выглядит просто.
И подняли на смех его печенеги,
 
 
Привыкшие грабить, свершая набеги.
Пустили обоих – друг против друга.
Войска напряглись, и замолкла округа.
Схватились борцы, и в смертельном бою,
 
 
Руками давить стали жертву свою.
Никита схватил печенежина цепко,
И удавил его, сжав очень крепко.
Затем над собою он поднял врага,
И бросил о землю, тряхнув берега.
 

 
Тут ужаса крик облетел печенегов —
Расплата пришла за ущерб от набегов!
Рассыпался в панике вражий отряд,
Бежали от страха, не видя преград.
А русские гнали и били врага,
Разбили злодеев, изгнав навсегда.
Обрадовал князя победы успех,
Прославить решил он участников всех.
На бреге том град повелел заложить,
Чтоб славной победе веками служить.
Никиту же мужем Великим назвал,
И помнить потомкам, сей подвиг призвал.
Досталась награда отцу Ермолаю,
И много подарков для матери Раи.
 
 
С тех пор утекло больше тысячи лет.
Россия познала немало побед.
Но подвиг и слава Никиты-борца,
Живы и поныне, в пример молодцам.
Сегодня мы славим и Князя-крестителя,
 
 
Как мудрого, смелого руководителя.
И памятник в бронзе отлили ему,
В столице воздвигнут, и быть посему.
Пусть помнят потомки про верность народу,
В борьбе защищая страну и свободу!
 

 
Нас тянет к жаркому костру,
На воздух – к девственной природе.
И мысль, проснувшись поутру,
Весь день по кругу колобродит.
 
 
Нас тянут дикие места,
Где тайны Сил хранит природа,
В моря, и горы, и леса,
Вперёд – в любую непогоду.
 
 
Мы часто жертвуем собой,
Чтобы раскрыть земные тайны,
И не советуясь с Судьбой,
Порой кончаем всё печально.
 
 
И вот опять манит Урал,
На перевал погибших в битве.
Мы не допустим здесь аврал,
Пойдём уверенно с молитвой.
 
 
Пусть проиграем мы опять,
Пусть не достигнем взятой цели,
Но мы стремимся всё познать
Во имя правды в этом деле.
 
 
А тем, кто будет нам мешать
Раскрыть секреты злодеяний,
Мы смело можем обещать,
Что вновь продолжим путь познаний,
 

январь 2016

Андрей Бондарь
Москва

 
Как-то мы с женой порой весенней
В Англетере встали на постой
Вдруг из тьмы явился к нам Есенин
Весь избитый, бледный и босой
 
 
Пообщаться с Гением – поэтом
Было как за гранью сверх-мечты
И поэтому, накрыв поэта пледом
Не заметив, перешел я с ним на «ты»
 
 
Я настолько сам разволновался,
Что не смог упреков избежать
Вечер необычно начинался
Словно повернулось время вспять
 
 
Как же ты, Сережа, догадался
На большевиков нести хулу
Вот и в результате оказался
На трубе повешенным в углу
 
 
Ну зачем так было подставляться?
Ведь, пойми: еще никто не смог
С органами ГПУ тягаться
Всех подмял их кованый сапог
 
 
Стал бы ты еще народней
Айседорой и детьми любим
А теперь в Раю, как в преисподней
Губы ты корежишь, словно мим
 
 
Он глазами только усмехнулся
Трубкой распечатав свой кисет
Тихо к нам спиною повернулся
И исчез, безмолвный, как портрет
 
 
Я подумал – это наваждение
Так представить Гения всерьез
Поутру глядел я с удивленьем
На подушку, мокрую от слез
 
 
Век поэтов быстрый и короткий
Видно посему никак нельзя
Отсидеться им за загородкой
По судьбе глазами лишь скользя
 

Антонина Шматкова
Наро-Фоминск

Старая ива – единственный безмолвный свидетель того времени, той жестокости, которая была совершена фашистами.

(Из газеты «Основа», Наро-Фоминск, МО, 05.10.2018)

 
Повешена на придорожной иве
Моя землячка Верочка Волошина,
Зимою там тропинка запорошена,
А летом: щебет птиц, ландшафт красивый.
 
 
В тылу врага тогда там были.
И, вот, вблизи деревни Головково,
Засада: пулями сразили —
Сочится кровь её из ран багрово.
 
 
Она шла первой, и спасла других.
Разведчики вернулись в гита б
С важнейшей информацией для них.
Ах! Только б фронт нагл не ослаб.
 
 
А, впрочем, всё начну сначала:
Где колыбель её качала —
Сибирский край чудесный, снеговой,
Но и Москва была уже мечтой.
 
 
Она серьёзно спортом занималась
И с лёгкостью успехов добивалась.
В гимнастике, в прыжках – любой барьер
Призы для школы, для других пример.
 
 
А выбор, всё ж, Московский институт,
Отец шахтёр и маму в школе ждут,
Учителем она там много лет.
И, вот, у Верочки в руке билет.
 
 
Предстал далёкий путь в столицу,
Родителей тревожны лица,
Программа школьная не подкачала
И вскоре девушка студенткой стала.
 
 
Но снова в даль мечта зовёт:
Надо освоить самолёт…
Чтоб в небе смелой чайкой оказаться,
В аэроклуб ей надо записаться.
 
 
Она курсант, а далее пилот!
Освоен парашют и самолёт,
Прелестная, как стройная берёзка,
Успехом прославляет край сибирский.
 
 
О! Горе – лютый враг напал.
Народ наш на защиту встал:
Окопы рыть, ещё сдавать зачёты,
Ах, сколько слёз! Прибавились заботы,
 
 
Померкли грёзы, девичьи мечты,
Любовь и молодость вмещаются в кулак,
Лишь твёрдость, нет в движеньях суеты.
Нам надо победить! В Москву стремиться враг.
 
 
Чтоб победить, нужна отвага, сила,
И девушка, тем временем, решила:
Будет Отчизну защищать,
Защитником ей надо стать.
 
 
Она зачислена в разведотдел.
Последнее задание в тылу врага,
Мы этот подвиг не забудем никогда,
Тот смертный подвиг, героинь удел.
 
 
К приметной иве подвели машину,
Петля сурово шею обвивала,
«Друзья, прощайте» – Вера прокричала,
И ива закачалась у вершины.
 
 
А ярый враг позднее отступил.
Тело Волошиной похоронили здесь.
Всё было: почести, страданье, слёзы, честь.
И было тяжко тем, кто хоронил.
 
 
Давно останки в Крюково, в той братской.
Там дом-музей и памятник стоит.
Защитникам, в кровавой битве адской,
Героям Родины звезда горит.
 
 
И в Головково есть музей,
Там памятник всегда украшен:
Цветы от истинных друзей,
Для поколений это важно.
 
 
Я прибегу с цветами, сибирячка,
К той иве, что у Головково,
В Наро-Фоминске дом мой новый,
И здесь неподалёку, ива плачет.
 

Борис Першуткин
Химки

 
Когда оставил нас социализм
и рухнула страна, как от инфаркта,
жевали все мы пресный плюрализм,
и лишь сиротство ставили на карту.
 
 
В тумане неосознанных идей
на ощупь шли, не чувствуя друг друга,
на гул тогда свободных площадей,
не замечая тех, кто был напуган.
 
 
Они боялись этих перемен,
предвидя свою нищенскую старость,
что дали мы сегодня им взамен?
Одна «свобода» только и досталась…
 
 
Судить привыкли в мире о стране
по отношенью к старикам и детям…
не знаю, как там в мире, горько мне
за тех, кто оказался в беспросвете…
 

 
Не верьте никогда своим правителям,
оценивайте их не по словам,
они давно и рьяно рвутся к кителям,
их обещания – пустой словесный хлам.
 
 
Не верьте никогда своим правителям,
они совсем не знают наших бед,
их силятся представить умозрительно,
но только толку абсолютно нет.
 
 
Не верьте никогда своим правителям
И помните, что это очень длительно!
 

 
Жизнь не проста и с чистого листа
её нельзя начать, как новый очерк,
или как день Великого поста,
не изменив совсем при этом почерк…
 
 
Но есть вопрос, как дальше продолжать
помятую, с помарками, тетрадь?
 

 
Давайте в хорошее верить
и время мгновеньями мерить,
подчас и мгновенье, как вера,
бывает бездонной, как мера…
 

Мы мало ждём, а больше всё спешим,

гнев достигает в нас легко вершин,

и, спохватившись, называем раем

то прошлое, которое теряем…

 
Когда вы гладите расчёскою
из лести
объект начальственный, конечно же,
по шерсти,
то всё у вас пушисто и
как надо,
вы – часть безликая прирученного
стада.
Но если храбро вдруг рискнёте
против шерсти,
то жизнь спокойная закончится,
поверьте…
К такому риску далеко не все
готовы,
ходить в атаки и носить
оковы…
 

Пусть и обманчива судьба,

живу и вроде прогрессирую…

давлю по капле из себя раба,

(а может я его массирую?…)

Донбассу

 
Всё снова, к сожалению, случится,
не угадав природы тайный смысл,
и прилетит снаряд смертельной птицей,
и оборвёт на миге чью-то мысль…
Опять дождём от горя плачет небо,
в бессилье вместе с ним скорблю и я,
по той стране, что так уходит в небыль,
по тем могилам, где лежат друзья…
И зреет ночь темнее лютой злобы,
но где-то в ней уже живет рассвет:
израненный, мятущийся, особый —
ценою поражений и побед…
 

 
День течет сквозь пальцы,
догоняет убегающую жизнь.
Вечность не торопится.
 

* * *

 
Двое неспешно идут
по дороге навстречу закату.
Рассвет впереди.
 

* * *

 
Луна – небесная Мадонна
на Землю смотрит с интересом,
та отвечает ей взаимностью.
 

* * *

 
Глубина твоих глаз обманчива,
в них чернеют пороги зрачков,
не ныряй – разобьешься!
 

* * *

 
Небо смотрится в лужу,
лужа смотрится небом,
пока ветер кемарит…
 

* * *

 
С годами небеса всё ближе к нам,
а мы всё ближе к ним
на жизненной дороге.
 

* * *

 
Как короток путь в Вечность,
не успеешь оглянуться —
и ты на её пороге…
 

* * *

 
Как же легко разгневать Бога,
и как не просто насмешить,
не опасаясь за греховность…
 

* * *

 
Табун беспечных дней
промчался по лужайке жизни.
Трава примята.
 

* * *

 
Птица в клетке поёт
совсем не для нас —
она просто не может без песен…
 

* * *

 
Небо даровано птицам природой,
мы в небесах появились
без спроса…
 

* * *

 
Снова на сердце печаль
ляжет осенним листом.
Ждать буду ветра веселья…
 

* * *

 
В чашу терпения
слез безутешных нальёт
горя источник…
 

* * *

 
Капля, которая
переполняет,
редко бывает последней…
 

* * *

 
Как тяжело разжечь
горючими слезами
огонь желаний…
 

* * *

 
Когда душат слёзы,
слова застывают в гортани,
им просто нечем дышать…
 

* * *

 
Поэзия – есть мысль,
пульсирующая в слове.
Так бьется сердце.
 

* * *

 
Вселенная – не хаос,
в той необъятности порядок есть.
А в нем живет Земля.
 

* * *

 
Только зеленые ели
среди белого снега зимы
выглядят букетами Вечности.
 

* * *

 
Угол зрения…тупой он или острый,
истину увидеть в нём не просто!
 

* * *

 
Время помнит секунды,
лишь мгновение жизни у каждой.
Меня оно вряд ли запомнит.
 

* * *

 
Вот циферблат – изуверская плаха,
стрелки – две сабли на ней,
время казнят беспощадно…
 

* * *

 
Букеты слов собрав,
попробуй насладиться ароматом,
почувствуй мудрости благоуханье.
 

* * *

 
Я на часы смотрю.
Они размеренно отсчитывают время.
Скоро уходить…