Текст книги "Кавказ. Выпуск XIV. Покорение Эльбруса"

Насколько нам удалось видеть, проход этот не отличался красотою. Пока мы любовались ледником и высматривали наиболее удобный проход через него, между кавказцами, занятыми до сих пор разрезыванием баранины для приготовления из нее пищи, произошло некоторое смятение: все они пристально смотрели на противоположный склон, покрытый травой и однообразными скалами, на северной стороне долины. Их волновало ожидание предстоящей охоты.

Вскоре, после того как мы подошли к хижине, зоркий глаз Ахии заметил вдали на склоне два темных пятна, не видимых остальным. Он тотчас же решил, что это должна быть дикая коза, и, убедившись посредством стекла, которое он носил на себе, в справедливости своего предположения, отправился с целью убить животное. Миновав лужайку и подойдя к подошве склона, он поднялся на него с замечательной быстротой и в то же время с удивительною ловкостью, так как ему часто приходилось делать различные изгибы и повороты для того, чтобы постоянно находиться от козы под прикрытием скал или больших выдающихся камней. Подобная задача была бы не особенно легка даже и тогда, когда можно было располагать значительным временем, в данном же случае ловкости Ахии мог позавидовать любой из жителей Великобритании. Поднявшись по склону приблизительно на высоту, на которой находилась коза, но будучи еще далеко от нее, он повернулся и стал осторожно подкрадываться к ничего не подозревающему животному. Видеть охотника в это время было очень трудно, так как он находился от нас на таком расстоянии, что казался небольшим темным пятном на склоне горы; кроме того, он постоянно скрывался, пользуясь каждым малейшим прикрытием. Наконец он скрылся на несколько минут за изгибом склона горы, затем послышался выстрел, охотник показался на одно мгновение и опять скрылся уже на довольно продолжительное время.

Мнения разделились относительно того, удалось ли ему убить козу или нет. Кавказцы принялись снова за приготовление пищи, а мы, лежа на траве и любуясь безоблачным небом, серьезно рассчитывали, что наше восхождение на Минги-Тау будет сопровождаться такой же благоприятной погодой.

Только что успели они нанизать заднюю часть баранины на вертел (done to a turn), как показался Ахиа на значительном расстоянии от того места, где его видели в последний раз, держа на плечах убитую козу. Хотя ему удалось убить только козленка, но тем не менее охота была замечательно ловкая и вполне заслуживала аплодисментов, которыми встретили его товарищи, когда он присоединился к ним. Затем, подзакусив бараниной и кислым молоком, все они отдались освежающему сну. Разбудив их через некоторое время, мы насилу уговорили их продолжать путь, причем нахмурившееся лицо Мура снова просветлело. Подобно всем горцам, он не терпел медлительности, а в данном случае остановка, вызванная исключительно желанием поесть, была явным протестом против его взглядов на диету, которой следует держаться в горах.

Пройдя небольшое расстояние, мы подошли ко входу в долину, основание которой вначале было очень круто. После довольно трудного путешествия по обрывистым травянистым склонам под лучами палящего солнца в течение трех четвертей часа мы, к нашему удовольствию, убедились, что верхняя часть долины гораздо доступнее. Она представляла собой открытое пустынное пространство – «долину скал», в которой только и попадались камни и обломки.

С вершины левого ее склона, однако, прекрасно виден был Эльборус; отсюда-то Уокер и снял фотографию. Ближайший из двух пиков – Восточный пик Эльборуса; несколько левее и дальше возвышается Западная его вершина, которая своей высотой, по-видимому, превосходит Восточную. На этом же склоне долины, у самого верховья, находились груды камней; миновав их и пройдя по небольшой полосе снега, мы очутились на скалистой равнине, где нам предстояло переночевать.

Лучшего места для бивуака в горах трудно было и желать. Поверхность была почти ровная с небольшими углублениями там и сям, представлявшими хорошее убежище от ветра. Равнина орошалась потоком, и камни местами были покрыты слоем земли, так что поверхность оказалась достаточно мягкой и удобной, чтобы расположиться на ней спать. Вид отсюда был великолепен, так как мы находились на высоте 11 300 футов, и ничто не мешало нам любоваться Главною цепью гор. Равнина эта находилась на правой стороне юго-восточного ледника Эльборуса, почти на одной высоте с его водоемом (the brow of icefall). Местность, где Фрешфильд с товарищами останавливались в 1868 году, лежала несколько выше, но теперь она была покрыта снегом.

Мы подошли к месту нашей ночевки еще довольно рано и, полюбовавшись очаровательным видом, принялись за обед. Во время обеда, состоявшего в данное время из единственного блюда – черного хлеба, на вершине ближайшей из каменистых гор появился охотник, который с быстротой и ловкостью Ахии спустился вниз и пересек снежную полосу. В чем мог нуждаться этот человек? Мы недоумевали, так как он не принадлежал к нашей партии, а кавказцы вообще редко прогуливаются по склонам гор после полудня.

Охотник направился прямо к старшему брату старосты и после оживленного разговора, без которого ничто не делается на Кавказе, вручил ему письмо. Письмо это, тотчас же переданное Муру, было от поручика Бернова, прибывшего с поручиком Квитко в Урусбиево в 10 часов утра 27 июля; он писал Муру, что после непродолжительного отдыха он с товарищем намерен оставить Урусбиево и убедительно просил нас не начинать до их прибытия восхождения на гору.

Таким образом, мы были поставлены в странное положение. Сначала мы решили покинуть место нашей остановки в час ночи 28 июля, потому что если бы мы не пустились в путь до восхода солнца, то едва ли бы успели пройти обширные ледники Эльборуса. С другой стороны, русские офицеры ехали целую ночь, чтобы добраться до Урусбиево. На путешествие от Урусбиево до места нашей остановки им потребовалось бы более пяти часов езды по главной долине и около четырех часов ходьбы по боковой долине. Они могли бы догнать нас в эту ночь, но в таком случае, очевидно, они не были бы в состоянии начать восхождение на гору в час ночи. Дозволить людям, только что совершившим восемнадцати– или девятнадцатичасовое путешествие верхом на лошадях, затем прогулку по долине, местами очень крутой, подниматься на гору высотой 18 526 футов – значило бы обречь их на верную неудачу. С нашей стороны было бы, конечно, крайне несправедливо, почти бесчестно допустить их начать восхождение на гору, когда мы были уверены, что при этих условиях успех для них положительно невозможен. Но если бы мы пожертвовали одним днем ради русских офицеров и не начали бы восхождения на Эльборус до 29-го числа, то мы сами рисковали бы не достигнуть своей цели, то есть должны были бы совсем отказаться от восхождения на эту гору.

Вечер был прелестен и, как казалось, предвещал хорошую погоду и на следующий день. Даже и барометр, указав высоту, на которую нам удалось подняться, остановился.

Едва ли какое-нибудь поверье укоренилось глубже в сердцах горных путешественников, как то, что никогда не следует терять хороших ясных дней. Нередко альпийскому путешественнику приходится впоследствии сожалеть о солнечном дне, который он пропустил, рассчитывая, что и следующий день будет также ясен. Совершив уже такое длинное путешествие и подойдя к самому основанию громадной горы, странно было бы откладывать восхождение на нее, если погода благоприятствует, так как сильный ветер или снежная буря могли бы совершенно преградить доступ к горе; к тому же мы были уверены, что вершина Эльборуса положительно недоступна в бурную погоду. Последствия как нельзя более оправдали наше желание воспользоваться ясным днем.

С другой стороны, нам не хотелось также бросать русских, совершивших столь же длинное путешествие с целью вступить в снежные области Минги-Тау, а потому, понятно, мы были очень огорчены и не знали, что нам делать, пока затруднение это не разрешилось самопожертвованием одного из нашей партии. Мур, на основании того, что он сказал поручику Бернову, что мы пробудем в Урусбиево до 28-го числа, так и того, что он уже в 1868 году подымался на эту вершину, решил остаться позади в ожидании русских, чтобы вместе с ними начать восхождение 29 июля, тогда как Уокер, Гардинер и я стали подыматься на гору на следующее утро (28-го числа). К сожалению, я должен сказать, что подобное решение лишило Мура возможности подняться на Эльборус. Приложенная к альбому гравюра громадной горы Тенгсорун, возвышающейся у верховья долины Баксана, была сделана с фотографии, снятой после полудня недалеко от места нашей остановки. Мы наблюдали эту гору с различных точек, и нам казалось, хотя мы далеко не были убеждены в этом, что вершина Тенгсорун может быть доступна.

Я бы желал дать читателю по возможности верное и точное понятие о прелестях солнечного заката, наблюдаемого с места нашей остановки, но, насколько мне известно, даже авторы чисто описательного характера не в состоянии бывают вполне передать словами ту картину, которую им приходилось видеть с высоты громадных гор во время солнечного заката. Да и кто в самом деле возьмется описать постоянно меняющееся в цвете лучезарное небо, величие громадного кряжа и очаровательную прелесть его снегов с отражающимися в них лучами заходящего солнца?

Всякая подобная попытка будет не что иное, как caput mortuum, или скучная рапсодия, составляющая впечатление длинного каталога пиков и кряжей, перемешанного с описанием солнечного спектра.

Возвращаюсь опять к месту нашей остановки. Как я уже говорил раньше, равнина эта была очень удобна для ночевок, так как составляющие ее скалы местами были покрыты слоем земли, которая, не будучи в состоянии удовлетворить норфолькского фермера, очищенная от камней, тем не менее была достаточно мягка, чтобы расположиться на ней для отдыха. В половине первого мы встали, чтобы отправиться в дальнейший путь к Эльборусу, и были приятно удивлены тем, что, несмотря на довольно сильный ветер, температура была не настолько низка, как мы могли ожидать. Известно, что в горах наиболее низкая температура замечается перед самым рассветом. Когда мы встали, никто из нас не ощущал холода, от которого, однако, Муру пришлось значительно пострадать позже, через два с половиной часа, как раз перед восходом солнца.

В час пополуночи Уокер, Гардинер, Петр Кнубель и я отправились в путь. Прямой путь пролегал через снежную полосу (grat), лежащую над равниной; гряда, ведущая к этой полосе, была очень крута, и чтобы подняться на нее, требовалось немало времени, вследствие чего мы повернули вправо и направились по небольшим снежным склонам, пересеченным невысокими скалистыми грядами. Пройдя затем влево, мы очутились на обширном юго-восточном леднике Эльборуса, по которому нам предстояло идти к вершине, положение которой я теперь попытаюсь определить.

На русской карте оба пика Эльборуса обозначены по направлению от юго-юго-востока к западу-северо-западу один от другого. Но я почти убежден, что положения эти неточны, и считаю весьма вероятным, что при более тщательном исследовании окажется, что пики эти находятся от востока к западу один от другого. По многим причинам, на которые я укажу впоследствии, мы не были в состоянии сделать точных наблюдений с компасом, почему я и не могу с уверенностью говорить об относительном положении обоих пиков, но все мы пришли к заключению, что приблизительно правильное их направление – от востока к западу, вследствие чего я и намерен их называть Восточным и Западным пиками.

Восточный из этих пиков находился ближе к месту нашей остановки, Западный возвышался за ним. Если смотреть на эти пики с небольшого расстояния от упомянутой снежной полосы, то Западный пик, как это видно и на гравюре, вырезанной на дереве с фотографического снимка Уокера, открывается левее и частью прячется за Восточный пик, окруженный обширным ледником, склоны которого имеют различную покатость. Судя по тому, что мы могли видеть, Западный пик был довольно отвесен, хотя и не настолько, чтобы представлять серьезные затруднения. Вершина его казалась плоской и обширной. Восточный пик, напротив, представлял собой отлогий конус.

Ради краткости я называю эти вершины пиками; в действительности же гораздо правильнее назвать первую – плосковершинной горой, а вторую – обширным пиком (vast moud). Целью нашего путешествия была именно Западная плоская вершина как наиболее высокая из двух, хотя она и превышала Восточную вершину только на 95 футов. Ясно было, что для этого следовало подняться на обширный ледник, окружающий более низкий пик, направляясь постоянно влево таким образом, чтобы обогнуть этот пик на расстоянии 1500 футов ниже вершины. Отсюда легко было пробраться к горе, находящейся между обоими пиками. Очевидно было, что эта промежуточная гора откроется нам только тогда, когда мы подойдем к ней на очень близкое расстояние, вследствие чего мы рисковали подняться слишком высоко, хотя мы и имели некоторые данные предполагать, что гора эта высока. Спуск же вниз потребовал бы много лишнего времени.

Но так как при путешествиях в горах приходится часто рисковать, то мы и решили направляться по обширному, покрытому снегом леднику, окружающему Восточный пик. В течение нескольких часов мы поднимались на его обширные склоны, держась постоянно влево. Однако, хотя мы и не встречали никаких препятствий, тем не менее эта прогулка была очень утомительна и скучна. На расстоянии полутора часов от места нашей остановки нам предстояло обойти трещину во льду, которая в жаркое время могла быть опасной, теперь же она была настолько узка, что мы миновали ее очень легко. В самом деле, весь путь от снежной полосы до основания последнего склона Западного пика не представлял ни малейших затруднений: это просто было длинное утомительное путешествие по обширному, довольно отлогому снежному полю.

Те, кому приходилось путешествовать в Альпах, знают, что нет ничего утомительнее и скучнее продолжительного восхождения по снежным склонам. Труд этот утомляет, нисколько в то же время не возбуждая человека. Это одно физическое упражнение, ум же остается в полнейшем бездействии, следствием чего является страшнейшая скука и отвращение ко всему миру вообще и в частности к собственному я – этой ничтожной его частичке. Наконец завеса, застилавшая разум человека и его уважение к своей личности, приподнимается; он начинает смотреть на себя глазами других и удивляется только, что существуют люди, жаждущие подобных предприятий. Все ошибки, совершенные недавно, восстают перед ним во всей своей ярости, и главным, самым большим промахом представляется ему восхождение на эту гору. Что побудило его на подобную глупость, каким образом он решился совершить ее вторично и что могло в данном случае заставить его подниматься на этот отвратительный пик? – вот вопросы, которые он постоянно задает себе сам. Из чувства самолюбия, однако, он решается продолжать начатое восхождение, но ничто, он клянется, не соблазнит его в другой раз подниматься на эти утомительные склоны.

В подобном настроении духа остается путешественник до тех пор, пока более возбуждающий труд не рассеет этих болезненных мыслей или пока достижение вершины снова не возбудит в нем того естественного чувства гордости и тщеславия, без которого трудно представить себе успех как в горных экспедициях, так и в других более серьезных вещах. Как бы вознаграждением за глупость вступления в снежную область является восхищение той спокойной решимостью, которая заставила преследовать так долго такую трудную цель. Дурные решения исчезают, самодовольство и веселость возвращаются, и один вопрос только смущает путешественника: когда ему удобнее начать восхождение на другой пик?

Склоны Эльборуса были именно такого скучного и утомительного характера. Замечательно покатые вначале, они нигде не отличались крутизной, но, вследствие их громадной высоты и полнейшего разнообразия, восхождение на них было затруднительно, тем более что мороз усиливался по мере приближения восхода солнца. К счастью, ветер утих; в противном же случае нам грозила возможность замерзнуть. После четырехчасовой прогулки, поднявшись на высоту более 4 тысяч футов, мы остановились на несколько минут на гряде скал, пересекающей огромную снежную пустыню на высоте, равной вершине Монблан. Здесь мы были более чем вознаграждены за холод и труд, которые иногда считаются неизбежными в высоких местах.

Нашим глазам представился вид почти неописуемой прелести. Начинался восход солнца, и весь восток был объят пламенем. Полная луна не успела еще скрыться за горы в минуту солнечного восхода, и небо на мгновение разделилось между мертвенной красотой ночи и блеском и сиянием наступающего дня. Несмотря на восхитительную прелесть этой картины, нас тем не менее сильно поражала громадная тень Эльборуса, бросаемая восходившим солнцем на большую высоту, но тень эта вскоре наполнилась светом, и наступил день, едва только бледный спутник успел скрыться, и таким образом кончился контраст, до сих пор не наблюдаемый еще никем из нас.

Вспомнив, что между нами и вершиной остается еще 3 тысячи футов, мы снова пустились в путь и продолжили восхождение по снежному полю, придерживаясь влево еще более, чем прежде. Поднявшись на 1500 футов, через полтора часа, после того как мы оставили скалы, мы увидели холм, возвышающийся между обеими вершинами. Он был вблизи нас, несколько выше; пройдя немного по отлогому склону, отделяющему его от нас, мы остановились отдохнуть на расстоянии 200 футов ниже вершины холма.

Итак, мы находились теперь у подошвы последнего склона, ведущего к плоской вершине Западного пика. Склон этот, возвышающийся перед нами, был отвесен, но, по-видимому, не недоступен. Значительно левее, то есть к югу, находилось несколько пропастей, но впереди не представлялось никаких затруднений, так что мы могли отдыхать совершенно спокойно.

Местностью нашей остановки была небольшая долина между двумя пиками, лежащая на высоте более 17 тысяч футов, но насколько более, мы не могли сказать. Уокер взял с собой прекрасный анероид со шкалой для высоты 20 тысяч футов; прибор этот с замечательной точностью определял наше восхождение, пока мы не достигли высоты 17 тысяч футов и не подошли на довольно близкое расстояние от места остановки около холма. Здесь же стрелка вдруг поднялась до самой высшей точки барометра, и никакие удары и сотрясения не могли уже сдвинуть ее с этих, очевидно, неправильных показаний. Вследствие этого, конечно, мы могли только угадывать высоты, превышающие 17 тысяч футов, пока не достигли вершины. Как я уже сказал, мы остановились на расстоянии около 200 футов ниже вершины холма, причем мы едва ли поднялись более чем на 150 футов со времени последнего точного показания барометра. Следовательно, высота холма была приблизительно 17 350 футов над поверхностью моря. Наше место остановки легко может быть узнано последующим путешественником, так как оно находится у подошвы гряды скал, простирающейся на некоторое расстояние вдоль склона Западного пика. У основания этой гряды находится большой валун, на котором очень удобно греться на солнце. Весьма возможно, что большая часть склона Западного пика, которую мы нашли покрытой снегом, в другое время представляет голые скалы, так как во время нашего восхождения на горе было необыкновенное количество снега.

Отдохнув с полчаса, мы направились по этому последнему склону, представившему единственное затруднение, если только это можно назвать затруднением. Прежде всего, мы взобрались на упомянутые мной скалы, которые оказались твердыми и легкодоступными. Затем мы стали подниматься по довольно крутому снежному склону; вскоре подошли к небольшой гряде скал, перейдя которую, мы снова вступили в снежную область. Поднявшись затем на довольно отлогий склон, мы подошли в конце его к гряде скал, которую пересекли без всяких затруднений и, таким образом, очутились на окраине громадной плоскости, образующей вершину потухшего вулкана. Небольшой пик, возвышающийся здесь к северо-востоку, представлял, очевидно, самую высокую точку горы.

За некоторое время до того, как нам удалось подойти к окраине кратера, я сообразил, что пик, на который мы поднимались теперь, вовсе не тот пик, вершины которого достиг Фрешфильд с товарищами; что они поднимались на Восточный пик, который, по наблюдениям русских, был несколько ниже. Пик этот был, несомненно, вулканический, так как он оканчивался кратером. Весьма возможно, что Западный пик был также вулканического происхождения, но было интересно проверить факт и, конечно, было бы приятнее, если бы оказалось, что мы находимся на снегах, никем еще до сих пор не посещенных. Восторг при достижении еще никем не посещенной вершины может многим показаться ребячеством, но не тому, однако, кому лично приходилось испытывать это чувство.

Западный кратер величиной значительно превосходит кратер другой вершины и имеет около ³/₄ мили в диаметре. Стена, окружающая кратер, цела на ²/₃ ее протяжения, но с юго-западной стороны ее оторван большой кусок, на месте которого теперь находится обширный ледник. Извержение вулкана, оторвавшее такую громадную часть окраины кратера, по всей вероятности, было очень сильно, но, к счастью, в то время там не было еще людей, на которых оно могло бы навести ужас. С незапамятных времен кратер бездействует; лед заменил лаву, а остатки шлака, наполняющие кратер, природа покрыла толстой пеленой вечного снега.

Снежная плоскость, образовавшаяся на месте кратера, подымается к востоку почти до высоты окраины кратера, но затем она быстро понижается к юго-западному обвалу. Небольшой пик, образующий вершину горы, возвышается на северо-восточной части окраины; пик этот мы отлично могли различить впоследствии из аула Уч-Кулан, в Карачаевской стране. Прежде чем начать подыматься на самую высокую точку, мы решили немного отдохнуть на снегу, эти несколько минут отдыха проведены были мной в размышлении о вопросе относительно разреженности воздуха, который в последнее время нашего восхождения обратил на себя мое особенное внимание. В этом отношении было сделано много ошибок, более или менее известных тем, кто хотя сколько-нибудь знаком с Альпами.

Прежде, когда путешествия в горах были в меньшем употреблении, чем теперь, разреженности воздуха обыкновенно приписывали утомление, происходящее вследствие недостаточной подготовки к предстоящему делу. В настоящее же время те, кому приходилось подниматься на горы, отлично знают, что при других хороших условиях им не придется страдать от разреженности воздуха даже на самых высоких альпийских пиках; на жалобы подобного рода смотрят как на желание выставить факт своей неудачи в более благоприятном для себя свете. Очевидно, однако, что на горах, превосходящих своей высотой Альпы, должна быть граница, за которой разреженность воздуха начинает оказывать свое влияние даже и на наиболее сильных и подготовленных людей.

Известно, например, что ни один человек не может подняться на вершину Эвереста. Злополучное путешествие на воздушном шаре из Парижа доказало, что уже значительно ниже вершины упомянутой горы воздух слишком редок для поддержания жизни.

«На какой же именно высоте находилась эта граница?» – вот вопрос, который занимал меня в то время. Особенная слабость, которую я ощущал, поднявшись на высоту 17 тысяч футов, была ли следствием усталости или же ее следовало приписать влиянию разреженности воздуха? Гардинер и Петр Кнубель также значительно утомились при последней части восхождения; Уокер же не ощущал ни малейшей слабости, хотя он и страдал кровотечением из носа. В ту минуту, судя по тому, что мне приходилось испытывать, конечно, невозможно было не объяснить наших бедствий разреженностью воздуха; в настоящее же время я готов приписать наше изнеможение, главным образом, недостаточной подготовке к такому трудному путешествию и только в самой незначительной степени влиянию разреженного воздуха, если оно действительно существовало.

Я полагаю, что на крепкого человека со здоровым и правильно действующим сердцем, привыкшего притом к путешествию по горам, разреженность воздуха не будет оказывать заметного влияния до высоты 18 500 футов, если ему, впрочем, придется идти по более или менее отлогим склонам. С изменением покатости склонов, то есть с увеличением труда при путешествии, изменяется и степень этого влияния. Основанием подобного предположения служит, во-первых, то, что мы заметили, как это часто случается в Альпах, что слабость значительно уменьшалась, как только мы начинали спускаться. Во-вторых, один из нашей партии вовсе не чувствовал утомления. В-третьих, когда Фрешфильд с товарищами поднимался на Восточный пик, имеющий почти одинаковую высоту с пиком, на склоне которого находились мы, то никто из них не ощущал особенной слабости. Немыслимо, конечно, допустить, что все шесть человек, составлявших партию Фрешфильда, а именно: три англичанина, один проводник из Шамуни и два кавказца – отличались особенно здоровым сердцем и легкими. Итак, я склонен думать, что сильное изнеможение, ощущаемое тремя из нашей партии, было следствием путешествия по снегу, которое не могло не показаться утомительным для недостаточно подготовленных путешественников (out of condition). Достаточными причинами этому были: постоянное пребывание в мокрой среде при усиленной воздержанности от употребления какого-либо вина и резкая перемена диеты.

Только крайне утомленный путешественник может отказаться от попытки подняться на вершину горы, после того как ему удалось уже достигнуть окраины кратера. Небольшой пик, как я уже упоминал, возвышается на северо-восточной части окраины; мы подошли к ней с юго-востока, вследствие чего нам пришлось пройти некоторое расстояние по внутренней стороне окраины; путь, однако, пролегал почти по ровной поверхности. Итак, мы победоносно направились по снегу, который, подобно савану, покрывал угасший вулкан, представляя в одном месте замечательно красивую картину, какой мне еще никогда не приходилось наблюдать в горах. Недалеко от окраины этой снежной полосы возвышалась небольшая вершина, которую ветер разукрасил снегом в виде лент и гирлянд, чрезвычайно красиво и густо обвивающих сверху донизу эту колонну, которую можно принять за жену Лота, допустив, что в день своего несчастья она была в таком праздничном наряде.

Полюбовавшись этим странным видом, мы отправились дальше и вскоре подошли к подошве небольшого пика высотой от 100 до 150 футов. Поднявшись по его отлогому склону, мы очутились на вершине Эльборуса. День был замечательно ясен. На небе не виднелось ни одного облачка, и горизонт был совершенно чист. Едва ли человек может желать или надеяться увидеть более очаровательную картину, чем та, которая представилась нашему взору с высоты этой громадной горы.

Эльборус занимает очень выгодное положение, так как с его вершины открывается вся цепь Кавказских гор, подобно тому как видна линия баталии с флагманского корабля, находящегося впереди. Все высокие пики предстали перед нами во всем своем суровом величии. Вблизи возвышался двуглавый гигант Ушба; далее следовала цепь бесчисленных гор-титанов; затем на расстоянии нескольких миль виднелась могущественная вершина Коштан-Тау и менее высокие горы Дих-Тау и Тау-Тетнульд. Затем следовал целый ряд пиков, за которыми возвышалась громадная вершина, принятая мной за Казбек. Наконец, на весьма далеком расстоянии, по направлению к Персии, с трудом можно было отличить снежный пик – по всей вероятности, вершина Арарата. Может быть, это было просто белое облачко, хотя, однако, весьма возможно, что это была действительно гора Арарат, так как утверждают, что Эльборус виден с вершины этой горы в ясную погоду.

К югу открывались обширные долины, пересекающие Главную цепь гор, а к юго-западу отчетливо выделялось Черное море. К северу виднелись холмы, покрытые травой и возвышающиеся один за другим, подобно морским волнам; последний из этих холмов, по-видимому, служил границей обширных равнин России.

Вообще говоря, вид с вершины Эльборуса был гораздо величественнее и лучше, чем я ожидал, и значительно превосходил все виденное мной в течение многих лет путешествия по высоким Альпам. Впрочем, не только красота и разнообразие вида производили на нас в данном случае сильное впечатление. Находясь почти на границе между Европой и Азией, невольно думаешь о сравнении древних, уже отживших рас с могущественной, еще совершенно юной страной, громадная будущность которой только теперь начинает признаваться людьми.

Затем как бы насмешкой над ничтожеством всего человеческого являются здесь остатки уже давно потухших вулканов, свидетельствующие о тех громадных циклах времен, перед которыми даже большие периоды возвышения и падения целых царств кажутся не более как процессом пересыпания песка из одной половины песочных часов в другую.