Текст книги "Житие старца Серафима Саровской обители иеромонаха, пустынножителя и затворника. С приложением его наставлений и келейного молитвенного правила"

В последствии времени старица Матрона пришла по какой-то необходимости в келью, где занимался живописью, по благословению отца Серафима, крестьянин Ефим Васильев, известный по своей вере и любви к Старцу и увидя, что он рисовал отца Серафима, вдруг сказала ему: «Тут бы по всему прилично написать отца-то Серафима с медведем». Ефим Васильевич спросил ее: отчего она так думает? И она рассказала ему первому об этом дивном событии. Тогда исполнилось ровно 11 лет, заповеданных старцем.

Хотя и многие посторонние видели также отца Серафима с медведем, но за неизвестностью этих лиц, невозможно передать их свидетельств, кроме одного, переданного Саровским иноком Петром.

Удерживая малодушных сестер, о. Серафим увеличивал население мельничной общины новыми членами. На другой же год, после построения мельницы, он начал присылать для жительства в эту общину многих новых девиц, а вдовых женщин отсылал в прежнюю общину, к начальнице Ксении Михайловне.

Отец Серафим, кормящий медведя хлебом

Одна госпожа Е. М. З. еще при жизни мужа, служившего на Златоустовских заводах, просила у о. Серафима благословения поступить в Дивеевскую общину для спасения души. Старец отвечал ей: «Нет, матушка, погоди, сперва поживи с мужем; а когда он умрет, тогда еще лет десяток потрудись для своих церквей просфирнею – и мужа-то тогда избавишь ты от муки». Но она возразила против этого: «Еще неизвестно, батюшка, кто из нас прежде умрет: муж мой или я?» – Нет, матушка, – отвечал старец, – муж твой годика через три умрет. Умерший через три года муж оставил после себя большой долг, который она весь выплатила и тем, можно полагать, избавила его от муки. После того она была просфирнею для двух церквей и наконец решилась вторично просить у о. Серафима благословения на вступление в Дивеевскую общину. Старец и на этот раз не благословил ее, а велел пожить в мире. Когда же она сказала, что ей приходится жить в кругу молодых людей, то о. Серафим, коснувшись ее своей рукой, сказал: «Господь милостив! Хоть молодые люди и будут тебя прельщать, но тебе и на мысль не придет ничего дурного». Таким образом она оставалась просфорнею около 10-ти лет, проходила послушание это с усердием, а по окончании десятилетнего срока действительно вступила в Дивеевскую общину.

Некоторые посвящали жизнь свою Богу в Дивеевской общине из благодарности за исцеление, полученное через о. Серафима. Нижегородской губернии, деревни Погибловой, одиннадцатилетняя девочка, сирота В. К. во время свадьбы родного своего брата совершенно неожиданно и без всякой видимой причины, упала в воротах двора и лежала в бесчувственном состоянии. Одна посторонняя женщина той же деревни из жалости взяла больную к себе в дом. В девочке открылась сильная внутренняя боль с онемением и окаменением живота. В течении двух лет припадки болезни усиливались и повторялись часто. Раз к Светлому Празднику Пасхи больную В. К. взяли в Саров к батюшке о. Серафиму. Когда старец, находясь у своей келии, благословлял народ, подошла и она в толпе. О. Серафим взял ее за руку, ввел к себе в келию, положил свои руки на ее голову, потом помазал ее елеем из лампады – и больная с тех пор получила выздоровление. Когда исполнилось ей семнадцать лет, она поступила в Дивеевскую обитель.

Еще одна особа Е. Н. страдала два года, не имея свободного владения ни руками, ни ногами, и наконец была привезена к о. Серафиму на излечение. Старец в то время трудился на сенокосе вместе с сестрами Прасковьей Ивановой и Ириной Васильевой на пользу общины. Завидев издали больную, которую с трудом вели другие, о. Серафим стал манить ее к себе, чтобы шла скорее; а когда она приблизилась, старец ни слова ни говоря, дал ей в руки грабли и заставил сено убирать. Больная тут же почувствовала укрепление в ногах и руках и потому стала работать как здоровая. Бывшие тут сестры, не зная еще о возвращении к ней здоровья, скорбели в душе, выговаривали ей: «Зачем она, такая больная, притащилась к ним на работу?» Но старец, уразумев духом мысли их, сказал: «Вы примите ее в Дивеево к себе: она будет вам прясть и ткать». Затем о. Серафим, покормив ее обедом за труды, отправил домой. Увидев себя дома совершенной здоровой, Е. Н. вступила в Дивеевскую общину.

Некоторых же о. Серафим по своей прозорливости с малолетства их предназначал, и в духе сего предназначения руководствовал к поступлению в Дивеевскую обитель. Из числа таких была сестра Анастасия Протасова. «В первый раз была я, – рассказывала она впоследствии, – у старца Серафима еще малолетней, вместе с моими родителями и с начальницей Дивеевской общины Ксенией Михайловной. Мать моя давно уже желала видеть о. Серафима, и мы все шли к нему с полной верой. Когда подошли к его келье, народа еще не было и сотворили по обыкновению молитву Иисусову. Батюшка тотчас отворил нам дверь. Он одет был в белый балахончик, и лицо его казалось необыкновенно светлым. Он сказал нам: «Пожалуйте сюда!». И велел приложиться к образу Божией Матери, стоявшему на столе. Потом все мы поклонились ему в ноги и он, благословив нас и дав приложиться к Распятию, которое висело на груди его, сказал нам: «Господь, иже везде сый и вся исполняяй, и вас милостию своей не оставит. Пророк сказал: «Не видех праведника оставленна, ниже семени его, просяща хлеба». После того дал нам сам по частице антидора с церковным вином и положил матушке в платок несколько сухариков. Наконец еще раз благословил и сказал: «Грядите с миром».

Во второй раз я была у него семи лет от роду с матерью и Дивеевской начальницей Ириной Прокопьевной.

Он также благословил нас всех и приказал приложиться к образу Божией Матери: а как я не могла достать образа, стоявшего на столе, то он сам поднял меня и дал приложиться к Царице Небесной, а затем взял мою руку, вложил ее в руку Ирины Прокопьевны и начал матери говорить о пророке Самуиле и другие притчи и спросил ее: «Понимаете ли вы, матушка?» Она отвечала: «Не могу, батюшка, понять». Тогда он благословил нас всех и отпустил домой. Мать моя, возвратясь в квартиру, подумала, что все это клонится к близкой моей смерти и проплакала всю ночь. Поутру же она опять отправилась со мной к о. Серафиму, не решаясь уехать не простившись с ним. Едва только он отворил нам дверь и мы поклонились ему, как, еще не благословляя нас, положил на уста матери моей свою ручку и сказал: «Не к тому, не к тому, матушка, не унывай». И тут же дал ей приложиться ко Кресту, бывшему на нем. После того мать моя совершенно успокоилась.

«Когда же мне наступил 12-й год и мы пришли опять к о. Серафиму, он спросил мать мою, указывая на меня: «Много ли ей лет?» Та отвечала: «Двенадцатый год, батюшка». Тогда он сказал ей: «Пора нам, матушка, обручить ее жениху». Мать возразила на это, что она еще молода, а о. Серафим отвечал ей: «Ты, матушка, поищи вдову и поклонись ей, чтобы она взяла ее за сына; она ее и возьмет». Маменька улыбнулась и подумала, что он действительно прямо говорит ей про будущего моего жениха. А он продолжал: «По двунадесятым-то праздникам шей ей, матушка, обновки: белое платьице и красненькие башмачки, а в полуночный-то час вставай сама молиться, и мужа-то возбуждай, а ее не возбуждай. Когда она возмужает и укрепится силой и духом, тогда будет и сама мужественна к подвигу». И с тех пор всегда, когда бы мы ни приходили к нему, он все поминал о вдове.

Когда же исполнилось мне 16 лет от роду, тогда он прямо сказал родителям моим обо мне, что «Ей дорога в Дивеево, в мою обитель, к сиротам» и два года сряду после того посылал за мной из обители сестру Анну Петровну, и каждый раз как мы бывали у него (что случалось раза три в год), он все говорил мне: «Успение тебя ждет, и тебе нет дороги, матушка, жить у родителей: тебя Божия Матерь семи лет избрала, а они держат тебя у себя», – это говорил он о родителях моих. Отца моего также просил, чтобы мы непременно поставили себе келью на каменном фундаменте и чтобы нам жить в ней только четырем человекам, не более. – А крышу-то, – говорил он, обращаясь ко мне, – ты сама, матушка, накрой и крепко приколоти гвоздями. Раз я сказала ему, что мне жалко расстаться с сестрой, а он отвечал: «Так мы и ее возьмем сюда». Тогда я начала жалеть родителей, что им без нас обеих еще больше будет печали. И вот когда я была у него в другой раз, он между прочим, сказал: «А про сестру-то, что мы говорили? Мнится мне, лучше оставим ее покуда у родителей: пусть поживет в утешение их» и, подавая мне просфору для передачи ей, прибавил: «Скажи ей, матушка, что это тебе прислал убогий Серафим». С тех пор мы не так уже стали жалеть друг друга, как это бывало прежде. Когда же принесли к нему трехлетнего брата моего, Ивана, он взял его из рук няньки и, подавая мне, спросил: «У вас есть сад?» Я отвечала ему: «Есть». Тогда он сказал: «Ты, матушка, носи его по саду и говори все: Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй! Он возмужает и будет сокровище наше вожделенное; а корми-то его сама, из своих рук».

Однажды, когда я была у него в пустыньке, он послал меня к источнику с тем, чтобы я напилась и умылась из него, говоря, что этот источник исцеляет болезни; потом, показывая на окрестную землю, в ту сторону, где Дивеево, сказал: «Это место выбрала вам Сама Царица Небесная и никто не может отнять его у вас. Вот я вам сделаю шалашик, а вы будете ходить около него, да сено убирать, да тут и отдыхать. И хлеба-то и картофеля будет у вас много, и церкви-то свои будут, и устав-то церковный будет так, как и в Сарове, как передали его нам святые Отцы. Царица Небесная вам во всем поможет, и я, убогий Серафим, всегда за вас колени преклоняю и за родителей и сродников ваших».

Наконец, когда он стал решительно просить мать мою, чтобы скорее поставили мне келью и отпустили меня в Дивеево, мать заплакала и сказала: «Теперь мы ее отпустим, батюшка, с надеждой на вас; а если вас не будет, то, может быть, они все разойдутся». На это он отвечал ей: «Нет, матушка, и до меня были отец Пахомий и отец Исаия, которые пеклись о них: теперь я, убогий, пекусь, а после меня Царица Небесная о них попечется».

Посылая меня в обитель, он рассказал мне, между прочим, житие преподобной Макрины и прибавил: «Вот, матушка, она сама пошла в монастырь и брата своего, Василия, увещевала. Он был столп Церкви; а когда был в учении и возгордился против сестры Макрины, она своим целомудрием привела его в смирение».

Сестры, поступившие в общину, вели жизнь строгую, занимались физическими трудами и духовными подвигами. Для трудов, превышающих женские силы, при мельнице находился еще старец-работник. В первой обители, со времен первоначальницы, сестры держали правила саровских иноков. О. Серафим, нашедши это правило для женского пола трудным, дал им свое повседневное правило, которое имеет следующий порядок:

Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас. Аминь. Царю небесный: Святый Боже (трижды). Слава и ныне. Пресвятая Троице. Господи помилуй (трижды). Слава и ныне. Отче наш. Господи помилуй 12. Слава и ныне. Приидите поклонимся (трижды). Псалом 50-й. Помилуй мя Боже: Верую во единаго Бога. Тоже 12 псалмов избранных, начиная: Господь просвещение мое. Помянник: помяни Господи Иисусе Христе Боже наш. Потом поучение из Пролога краткое повседневное поучение; Великим постом читать Ефрема Сирина. На страстной седмице – о страданиях Господа нашего Иисуса Христа, из разных книг. Сто поклонов поясных с молитвой: Господи Иисуса Христе Боже наш, помилуй нас. Сто поклонов Владычице моя Пресвятая Богородице, спаси нас грешных.

Достойно есть. Отче наш (трижды). Богородице Дево (трижды). Верую во единаго Бога (однажды). Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную (дважды). Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных (однажды). Господи, Иисусе Христе, Госпожою Девою Мариею Богородицею, помилуй мя грешную (дважды). Господи Иисусе Христе Госпожою Девою Мариею Богородицею помилуй нас грешных, 12 поклонов; с молитвою: Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас, 12 поклонов; также с молитвой: Владычице моя, Пресвятая Богородице спаси нас грешных 12. Потом молятся и поминают о здравии и о упокоении благотворителей общины и за всех православных христиан. Во всех прочих случаях сестры Дивеевской общины также находились в послушании о. Серафима; без его благословения ничего не начинали; и если которая из них хотела на время отлучиться из обители, то пред выходом и по возвращении в обитель являлась на благословение к старцу. Известен по этому случаю следующий рассказ о прозорливости старца, поведанный сестрой Евдокией глухонькой.

«У меня была замужняя сестра, которая жила в селе Аламасове. Однажды, заболев, она пожелала, чтобы я навестила ее в болезни. Я тотчас же и отправилась к начальнице Ксении Михайловне попросить у нее благословения на дорогу; но начальница сказала мне, чтобы я предварительно сходила к отцу Серафиму и сделала бы так, как он благословит.

Я отправилась, но дорогой смутилась и долго рассуждала сама с собой: идти ли мне к отцу Серафиму или нет? Ну, если он не благословит? И наконец решилась лучше не заходить к нему, а прямо отправиться к сестре. А чтобы хотя несколько успокоить мучившую меня совесть, я упала на землю, мысленно поцеловала руки и ноги о. Серафима и приложилась к медному его Распятию, которое он всегда носил на груди своей. Я вообразила себе при этом, что он, по обыкновению, благословил меня и дал мне на дорогу сухариков. Успокоив таким образом себя, я отправилась к сестре в с. Аламасово.

Пробыв у нее довольно долгое время и оставив ее в лучшем состоянии, я возвращалась в свою обитель в самом тревожном состоянии духа, потому что ушла без благословения, самовольно. Но лишь только вступила в ворота обительские, как встретила меня из наших сестер Екатерина Егоровна и сообщила мне, что она во время моего отсутствия дважды была у отца Серафима, и что каждый раз он говорил ей обо мне. В первый раз он сказал: «У меня вот пред тобой была Евдокия глухенькая; она просилась в село Аламасово, к больной своей сестре, кланяясь мне до земли, целовала у меня руки и ноги и прикладывалась к медному Кресту моему; я благословил ее идти и дал ей на дорогу сухариков». Во второй раз он только наперед спросил: «Что, матушка, Евдокия глухенькая возвратилась ли из Аламасова?» и потом продолжал то же самое, что говорил в первый раз: «Она была у меня в такой-то день и час и пр., и я благословил ее идти». При этом рассказе я не могла не заплакать, как от сознания вины своей, так и от радости, что нашла в о. Серафиме такое благорасположение ко мне, грешной, и такой дар прозорливости.

До 1829 года живущие на мельнице сестры ходили к богослужению в храм Казанской Божией Матери, построенный инокиней Александрой. Материалы же на сооружение особого храма для сестер, живших на мельнице, по благословению о. Серафима, заготовляемы были еще с 1827 года. Строителем нового храма были Михаил Васильевич Манторов и его сестра Елена Васильевна, по благословлению о. Серафима, бывшая начальницей новозаведенной общины при мельнице. Г. Манторов, как сказано выше, был исцелен молитвами о. Серафима от неизлечимой болезни, и в знак признательности решился продать все свое небольшое имение в селе Нуче, в 25 верстах от Дивеева, чтобы построить на вырученные деньги церковь для общины. Побуждением к устроению новой церкви были два обстоятельства: увеличение общества сестер и теснота в Казанской церкви, которая была приходской в Дивееве. По благословению преосвященного Афанасия, епископа нижегородского, испрошенному о. Серафимом через посредство других, в 1828 году начали строить, а в следующем году совершенно окончили строением новый храм, по плану, предварительно одобренному в строительном комитете. Храм этот поставлен в связи с колокольней Казанской церкви с западной стороны, строением каменный, и имел два этажа. 6 августа 1829 года освящен был престол в верхней церкви во имя Рождества Христова, а 8-го сентября 1830 года освящен престол в нижней церкви в честь Рождества Богородицы. Нижегородского Благовещенского монастыря архимандрит Иоаким, освящавший обе церкви, в последний случай завернул в Саров и был в пустынной келии у о. Серафима. К этому времени в переднем углу келии вырос из-под пола малиновый куст, на котором созрели три ягоды. Ими о. Серафим угостил архимандрита Иоакима, благодаря его за труды по освящении церкви. Храм этот доселе существует, в нем отправляются ранние литургии и совершается денно-нощное чтение псалтири. Пред местной иконой Христа Спасителя горит неугасимая свеча, а пред иконой Рождества Богородицы теплится неугасимая лампада, по завещанию о. Серафима. За колоколами для этой церкви о. Серафим посылал нарочно на нижегородскую ярмарку, за священными сосудами в Москву, давши на них свои деньги. Другой прибор он дал церковнице Ксении Васильевне из своих рук, третий прислала из Москвы княгиня Голицына еще до освящения церкви. Некоторые вещи к священническому облачению принадлежащие, о. Серафим передал в общинную церковь через священника о. Василия Садовского. Таким образом, устроив храм, о. Серафим снабдил его и вещами, при священнослужении необходимыми. Кроме того, в разное время присланы были от него в благословение обители следующие иконы: 1) небольшой образ Казанской Божией Матери, 2) средней величины образ преподобного Сергия, Радонежского чудотворца, 3) образ преп. Кирилла и Марии и 4) складни в серебряной ризе с изображением Спасителя, Божией Матери, св. Иоанна Предтечи и некоторых других угодников Божиих. Все сии иконы сохраняются в обители даже до сего дня.

По освящении Христорождественской церкви, о. Серафим благословил служить в ней каждый день в течение шести недель приходским священникам о. Василию Садовскому и о. Иоанну Дертеву, по очереди. Так как сестры общины были девицы, посвящавшие себя на служение Богу, так как они и правило держали монастырское, то, по монастырскому уставу, и клиросную службу они правили сами, не приглашая причетников Казанской церкви, по наставлению о. Серафима. Благочестивая храмоздательница Елена Васильевна Манторова и ее послушница Ксения Васильевна и Параскева Ивановна исправляли пономарскую должность в алтаре. Клиросные сестры, умевшие читать и петь, сначала пели по наслышке, потом научены были священником о. Василием Садовским простому обиходному пению; наконец Саровские отцы Назарий и Корнилий выучили их петь на гласы, по саровскому напеву. По нотам же пели они параклисис Пресвятой Богородице.

Отец Серафим завещал через о. Василия Садовского для мельничной общины следующие правила: 1) в приделах во имя Рождества Христова и Рождества Божией Матери служить неопустительно во все воскресные дни и двунадесятые праздники. Иногда же в субботы и прочие дни, смотря по нужде, по желанию благотворителей, по случаю поминовения умерших из сестер; 2) по воскресным дням пред литургией петь непременно параклисис Богородице и канон, весь на распев: «За это, – прибавил он, – вас никакие беды не постигнут: а если оставите исполнять это, без беды беду наживете»; 3) ежедневно читать псалтирь в церкви 12 сестрам, переменяясь через каждые два часа, и читать вслух непременно, как сказано: слуху моему даси радость и веселие; «самые Ангелы радуются, – прибавлял он, – слыша чтение псалтири»; чтение псалтири совершать во весь год, кроме Пасхи; при денно-нощном чтении псалтири завещал поминать о здравии царствующий Дом и благотворителей и за упокой усопших православных царей и благодетелей; 4) сестрам Дивеевским всем неопустительно говеть, исповедываться и причащаться св. Таин во все четыре поста, некоторым же, по желанию, во все двунадесятые праздники; 5) на клиросах петь и читать сестрам; 6) ризницу хранить и сберегать все вообще церковное имущество, а равно пономарскую должность править церковницам, т. е. избранным благоговейным сестрам; 7) пред св. иконой Спасителя гореть неугасаемой свече, а пред образом Матери Божией – лампаде.

В указании занятий, кроме работ мельничных, старец завещал труды и рукоделья, наиболее свойственные простому классу людей. А рисования, золотошвейные и другие работы, требующие углубления ума и относящиеся к искусствам, он не хотел допускать. Всегда верный своему началу, он основывал такое завещание на правилах св. Василия Великого и Григория Богослова, которые внушали в монастыре заниматься лишь такими предметами, которые удовлетворяют монастырским потребам. Но при всяких занятиях о. Серафим советовал строго держаться правила: «Дело в руках, а молитва в устах».

Все эти уставы и завещания о. Серафима свято исполняли начальницы и сестры Дивеевской общины. Уклонения же от них влекли за собой весьма неприятные последствия для обители. Так мы знаем уже завещание о. Серафима, чтобы в созданном им храме Рождества Христова читался всегда псалтирь, по обычаю обители не усыпаемых, пред иконой Спасителя горела неугасимая свеча, а пред образом Матери Божией – лампада, и что если это будет в точности исполняться, община не потерпит ни нужды, ни беды, и масло на эту потребность никогда не оскудеет. И точно, Ангел мира охранял обитель, пока соблюдалось это завещание с особенной силой и условием данное. Но в один день церковница Ксения Васильевна, бывшая в послушании у Елены Васильевны Манторовой, вылила сколько было последнее масло в лампаду и откуда получить его более, не предвиделось. Это было во время богослужения. Когда все вышли из храма, она приблизившись к иконе, увидела, что масло все выгорело и лампада потухла. С горестными чувствами она отошла от лампады и, вспомнив невольно завещание о. Серафима, подумала: «Если так несправедливыми оказались слова о. Серафима, потому что для лампады нет теперь ни масла, ни денег, то, может быть, и во всех других случаях не сбудутся его предсказания, исполнения которых мы несомненно ожидали». Тысячи сомнений волновали душу сестры, и вера в прозорливость старца начала оставлять ее. В столь неприятном расположении духа Ксения Васильевна, закрыв лицо руками, на несколько шагов отступила от иконы Спасителя. Вдруг слышит треск… Восклонив голову, она увидела, что лампада загорелась; подошла ближе к ней и заметила, что стакан лампады полон масла и по нем плавали две мелкие ассигнации. В смятении духа она заперла церковь и спешила поведать дивное видение старице своей Елене Васильевне. На пути ее застигла одна сестра, с которой был крестьянин, искавший церковницу и что-то желавший передать ей. Крестьянин этот, увидевши Ксению Васильевну, спросил:

– Вы, матушка, здесь церковница?

– Я, – отвечала сестра Ксения. – А что тебе нужно?

– Да вот, батюшка о. Серафим завещал вам о неугасимой лампаде, так я принес тебе 300 руб. ассигн. денег на масло для лампады, чтобы она горела за упокой родителей моих.

При сем он назвал имена усопших родителей своих и подал деньги.

Сомнения сестры в прозорливость старца и в истинность его завещания тотчас рассеялись: она устыдилась их и поскорбела о своем неверии.

Впоследствии, когда в Дивееве выстроен был новый деревянный храм, церковь о. Серафима заперли, псалтирь вынесли из нее, свеча и лампада не горели. Обитель после этого случая потерпела много искушений, и между ее подвижницами существует убеждение, что Господь попустил это за несохранение уставов о. Серафима. Отступление это было следствием вмешательства в управление Дивеевской обителью стороннего лица.

В настоящее время, помощию Божиею и по молитвам о. Серафима, уставы его опять приведены в действие: в церкви, по-прежнему, горят неугасимо свеча и лампада.

Не ограничиваясь данными завещаниями и простирая виды гораздо далее, о. Серафим при жизни своей приготовил место для построения собора. Он предсказал сестрам о построении его и о разных других обстоятельствах обители. Раз пришла к нему Дивеевская старица Матрона, посещавшая Серафимовскую пустынь едва ли не чаще других сестер. Она вместо своего одеяния, какое носили жительницы обители, оделась в убогое рубище странницы, во избежание осуждений и упреков, что часто уже сестры беспокоят старца. О. Серафим, как бы не узнавая ее, прежде всего спрашивал: «Кто ты такая, матушка, и откуда?» Когда же она называла себя Дивеевской Матроною, старец отрицался от ней, будто никогда не видел ее и в первый раз слышит, что она из Дивеева. Огорченная поступком, что пришла не в своем платье, старица упала о. Серафиму в ноги и горько заплакала, как от раскаяния, так и от мысли, что не зачем ей и жить теперь, когда о. Серафим отказывается от нее. Старец же, как самый нежный отец, поднял ее, говоря: «Встань, радость моя, встань: я знаю, кто пришел ко мне». Потом, помолчавши, спросил: «Что из трех лучше: утешение ли, молитва или беседа?» Не переставая все плакать, старица ответствовала: «Молитва, батюшка, полезнее всего»; а он на это сказал: «Ты, матушка, благоразумно отвечаешь». Затем он начал говорить ей в утешение, чтобы ни в каком случае она не оставляла обители, даже и тогда, как его на свете не будет. «Нам, матушка, сама Царица Небесная пожаловала землю, на которой живете вы. Матерь Божия исходатайствовала ее у Господа, а я убогий Серафим, выпросил ее у Царицы Небесной – так никто ее у нас не отнимет. У нас, матушка и свой собор будет. На нашей земле и свои стада будут, и овечки, и волна. Что нам, матушка, унывать? Все у нас будет свое. Сестры будут и пахать, и хлеб сеять; а ты, как полная хозяйка, отрежь хлеба, сколько тебе угодно, посоли да и кушай себе на здоровье. К нам придут и вдовицы, и отроковиц приведут с собой. Но мы, матушка, особенных чувств от вдовиц. Они совсем противно судят о нас. Девица услаждается только сладчайшим Иисусом. Его созерцает в страданиях и, вся свободная духом, предается служению Богу; а у вдовицы – все воспоминание мирское: «Как хорош был покойник-то наш – говорят они, – какой он был добрый человек!» Старица Матрона, утешенная и получив благословение, воротилась домой.

Между тем о. Серафим, помышляя о построении собора, удобным для сего нашел место, недалеко от Казанской церкви, на средине между старой и новой обителями, принадлежавшее помещику Е. И. Жданову. Этот господин после смерти родителей оставался тогда старшим в своем семействе, один полновластно заведывал всеми делами, а дела его были в очень расстроенном состоянии. По глубокому уважению к о. Серафиму, он душевно желал принадлежащий ему с прочим семейством участок земли пожертвовать безденежно для построения собора. Но о. Серафим не соглашался на это. Он дал Дивеевской сестре Елене Васильевне Манторовой денег для покупки этого места и, отправляя вместе со старицей Ульяной Григорьевной к Е. И. Жданову, сказал: «Св. царь и пророк Давид, когда восхотел созиждить храм Господу на горе Мория, гумно Орны туне не принял, а заплатил цену. Так и здесь Царице Небесной угодно, чтобы место под храмом было приобретено покупкой, а не туне оное получить. Мне даром отдавали землю, но это Ей не угодно». По совершении купчей крепости велел сестре Елене Манторовой списать с нее копию полууставом и принести к нему. А когда эта сестра отошла ко Господу, о. Серафим потребовал к себе и подлинную купчую крепость. Вручая ее брату усопшей, Михаилу Васильевичу Манторову, отлучавшемуся в Симбирскую губернию и только что приехавшему в Саров, он, умоляя, просил его, чтобы как можно сберегал ее и когда придет время постройки собора, чтобы его поставили на сей именно, а не на другой земле. В июне 1848 года покойный преосвященный Иаков нижегородский, по указанию г. Манторова, в руках которого была и купчая крепость, на этом именно месте положил своими руками первый камень на сооружение соборного храма. Но враг человечества, преследовавший блаженного старца Серафима при жизни и после его успения воздвиг препятствия к выполнению уже начатого святого дела, так что храм этот был освящен только через 27 лет, в 1875 году. Между тем г. Жданов, по получении от о. Серафима денег за землю под собор, сам не понимая как, начал разживаться и дела свои привел в отличный порядок. Впоследствии он был предводителем дворянства в уезде, имел 10 человек детей и наслаждался довольством.

Таким образом о. Серафим образовал особую так называвшуюся Серафимо-Дивеевскую общину, отдельную от обители Агафии Симеоновны Мельгуновой.

Дальнейшая после смерти о. Серафима судьба обеих этих общин не относится уже к жизни о. Серафима. Мы заметим только, что они в порядке, устроенном о. Серафимом, находились до 1842 года. В этом же году оба отделения соединены в одну обитель, которая названа Серафимо-Дивеевской общиной и была принята под покровительство власти духовной и гражданской. В 1861 году община обращена в трехклассный женский монастырь и ныне заключает в себе около 900 спасающихся душ.

Объясним теперь для полноты дела, как о. Серафим смотрел на свою общину и как относился к ее членам. По духу он не отделял мельничной общины от Дивеевской и первоначальницей обеих считал инокиню Александру, сам питал к ней уважение и сестрам внушал тоже. Так, беседуя однажды с сестрой Иустиней Ивановной, он говорил: «Если бы ты знала, матушка, какая раба Божия заводила место это и покоится у вас в обители? Одежда была у ней многошвейная, плат ветхий, а зеницы ее не высыхали от слез. Я и сам доныне стопы ее лобызаю. Ходи каждый день, матушка, ходи на ее гроб. На гробе же, поклонившись, говори вот какие слова: «Госпожа наша и мать прости меня, и благослови и помолися о мне, чтобы как ты прощена от Господа, так бы и меня простил Он, и помяни меня у престола Божия». Эти мысли и уважение, которым сам первый следовал, о. Серафим внушал всем сестрам общины. На себя же он смотрел, как на духовного родоначальника новой общины. «Скажу тебе, радость моя, – говорил он сестре Евдокии Ефремовне, – я вас духовно породил и во всех телесных нуждах не оставлю. Вас я теперь избираю в сестры себе, а которые придут после меня, те будут дщери (дочери) мои». Он считал новозаведенную общину угодной Богу и покровительницею ей признавал Божию Матерь. Вот, матушка, знайте, – говорил он сестре Параскеве Степановне, – знайте, что место это Сама Царица Небесная избрала для прославления имени Своего: Она вам будет стена и защита». Всматриваясь в будущее, о. Серафим скорбел, что некому после смерти его поручить обители и нередко говорил так: кроме меня, убогого Серафима, вам отца не будет. Вот о. Иларион – старец (иеромонах Саровской пустыни), но за вас взяться не может, также и батюшка Исаия не возьмется; а мог бы за вас взяться и быть вам отцом после меня отец Савватий, но не хочет (также инок Саровский; он после принял схиму, под именем Стефана). И так, скажу вам, что после меня у вас отца не будет». Вследствие сего он поручал всегда сестер Господу и Божией Матери. За неделю до своей кончины, он говорил сестре Параскеве Степановне: «Теперь ты и все вы не имеете нужны ни в чем, а после меня много вам будет скорби. Ну, что ж делать? Потерпите, такой уж путь вам! Теперь только начало. Не я избрал вас, а Сама Царица Небесная избрала и дала мне вас, простых девушек; а потом к вам придут всякого рода и звания, и по мне, убогом Серафиме, вас взыщут большие лица. Станут спрашивать – все тогда говорите, что слышали от меня, не бойтесь; а теперь, пока время не пришло, молчите». Эти слова о. Серафима вполне оправдались историей общины. Завещанию же его ничего не скрывать после его смерти мы обязаны тем, что могли подробно со слов собеседниц изобразить его отношение к общине.