Текст книги "Самому себе не лгите. Том 4"

Несемся в октябрь

 
Галопом несемся в октябрь
С желаньем удачи в пути.
Но раньше зажегся фонарь,
Да и ветер недобро гудит.
 
 
Еще бы пиджак нараспах
И попоной коня не укрыть.
Только серое небо в слезах
Закутало в шаль эту прыть.
 
 
Пунцовые листья спадут,
И серость полезет в глаза.
Намочит следы в пять минут
Продрогшая утром роса.
 
 
И, пролетев сквозь тепло,
Остынет, темнея, вода.
Где лодки убрали весло,
Готовятся к холодам.
 
 
И еще перепад, как назло,
Циклон то туда, то сюда.
Синь неба легла на крыло,
Чтоб сырости право отдать.
 
 
А сквозняком – новости в дом:
Мол, с третьего четверга
Вы бросьте сомнения, что
В октябре не бывает пурга.
 

Пусть каждый отвечает за себя

 
Всегда с добром и не желаешь зла,
Ты хочешь, не вершилось бы плохое.
Дают тебе совет: «Не делайте добра.
Быть может, не увидите худое».
 
 
С прищуром жизнь осмотрит со сторон
И рассуждает мудро, глядя в спину:
«Проблемы, я смотрю, решить смог он.
Давай еще я испытание подкину».
 
 
За все хорошее, что делал для других,
Нередко отвечают только болью.
За все дела твои благие, подожди,
Наградой часто будет нездоровье.
 
 
Чему же научила жизни половина?
Пускай ты щедр, облил себя елеем,
И все равно награда – плевок в спину,
Благодарят ударом – побольнее.
 
 
Пусть каждый отвечает за себя.
И если о грехах твоих не знают,
Их от себя не скроешь никогда.
Вот и душа тогда сильней страдает.
 

Удивляет текущий век

 
Вроде бы ты не больна,
Но, посмотрев в глаза,
«Что с тобою, страна?»
Хочу я спросить-сказать.
Удивляет текущий век
И эти крылатые дни.
Вроде вокруг много всех,
Только душой мы одни.
 
 
Стал каждый сам за себя.
Друзей интернет подарил,
Тусклый смартфона взгляд,
Забыт одинокий старик.
И даже школьный наряд
Вирус пришлый прикрыл,
А услуг электронных ряд
Общенья в «хвосте» лишил.
 
 
Здесь каждый метит свое,
Как пес столбы поутру.
Все, что ничье, – то твое.
И вид трясущихся рук.
Взгляд уставшей толпы.
От лиц ее серых рябит.
И вовсе не думают лбы,
Стоит ли ближний любви.
 
 
О чем сейчас рассуждать?
Вот нужно что-то поесть,
Так можно просто отнять,
Теперь ни к чему политес.
Еще беготня, чтоб урвать.
И мы, чтоб успеть в суете:
«Где взять? Кому и что дать?»
Надрываем себя в тщете.
 

Эпилог

 
Тикают часы. Лениво обдувая,
Листает «книгу жизни» ветерок.
И мы, конца, развязки дожидаясь,
Страничку открываем – эпилог.
 
 
А где-то высоко, где звезды тают,
Нам содержания подводится итог,
Кто за страницы жизни отвечает,
Кем был туда написан наш пролог.
 
 
Он судьбы наши на листе верстает,
Их общий смысл, сюжеты и мотив.
Закончив читать книгу, понимает,
Кто искренен был, а кто фальшив.
 
 
Но эпилог прочтя, не стоит плакать:
Не изменить сюжеты, плачь не плачь.
Нельзя о счастье в жизни только ахать
Да чтоб в судьбе поменьше неудач.
 
 
Мы все уйдем туда, куда не знаем.
Весна пришла, вновь каркают грачи.
Но вечные часы, листы перебирая,
Закончат эпилог в закатные лучи.
 

Николай Ивлеев

Родился в 1937 году в семье крестьянина-кулака. Призванный на войну отец погиб, не доехав до фронта. С безграмотной матерью Николаю пришлось прожить трудное детство. Однако окончил техникум и заочно – политехнический вуз.

Учась в школе, узнал, как богата и щедра наша родина, и задался вопросами: почему люди в стране так бедно живут и почему, имея лучшую в мире армию, СССР в начале войны терпел поражение? Не находя ответа в истории, стал по крупицам собирать ответы на наболевшие вопросы и писать об этом стихи, которые нигде не принимали.

Овладев онегинской строфой, смог напечатать свои произведения только в 2018–2019 годах в журнале «Союз писателей», в 2019-м же опубликовал книжку «Из нашей биографии». Пытался участвовать в российских литературных конкурсах, но потерпел неудачу. Возлагал надежду на «Золотого витязя», но, будучи отвергнутым, пришел к выводу, что коммунистическая партия ложью и жестокостью сломала генетический код русским витязям, превратив их в пресмыкающихся, которые боятся партии больше, чем Змея Горыныча, и обратился за помощью к европейским рыцарям, послав стихи на Лондонский конкурс, где их приняли в трех номинациях.

О мудрости наших вождей

1

 
У нас ни Ленин и ни Сталин,
Не жившие своим трудом,
Увы, к несчастью, не блистали
Экономическим умом.
Но будучи амбициозны
И обладая властью грозной,
Ценой народных нужд и бед
Крепили свой авторитет.
 

2

 
Неодаренный Кржижановский,
Творя для Ленина добро,
С толпой «технических подростков»
План сочинили ГОЭЛРО,
А Ленин, не подозревая,
Что в плане глупость непростая,
План за основу положил
И сам на Съезде доложил.
 

3

 
Интеллигенция «гнилая»
За ленинцами не пошла
И, злые шутки отпуская,
Вождя серьезно подвела,
За что (известно нам) немало
От коммунистов пострадала[2]2
  Ленин, прочитав в журнале статью о плане ГОЭЛРО, написал Дзержинскому: «Эти ученые нас дурачат, пусть посидят недельку-другую в тюрьме – это им пойдет на пользу».


[Закрыть]
И выслана другим на страх
В одних рубашках и штанах.
 

4

 
К ней можно было обратиться,
Но вождь, блюдя свой «пьедестал»,
Решил, что лучше ошибиться,
И обращаться к ней не стал.
Они бы, может, подсказали,
Но после, стервы, написали,
Что в экономике Ильич
Умен и сведущ, как кирпич!
 

5

 
А так как был он гениален,
По мнению большевиков,
Мы этот план не обсуждали
И, не жалея громких слов,
Вершили и превозносили,
Пока водой не затопили,
Как радостная детвора,
И пойму Волги, и Днепра.
 

6

 
На труд восторженный устало
Взглянув, стирая пот со лбов,
Мы усмотрели, что не стало
Кормов и пастбищ для коров,
А расплескавшиеся воды
Сплошь затопили огороды.
И остаемся мы пока
Без овощей и молока.
 

7

 
Что делать? Чтоб тоску развеять,
Раз обмишулились чуток,
В полях решили травы сеять.
Посеяли. Каков итог?
Пора тяжелая настала:
Народу хлеба стало мало,
А тут, к несчастью, наконец
Покинул мир «родной отец».
 

8

 
«Отец» считал, что суховеи
С лесною встретясь полосой,
На ней свой злобный жар развеют
И упадут живой росой
На Приуралье и Приволжье,
Кормя пшеницею и рожью
Без исключений, каждый год
Войной ослабленный народ.
 

9

 
И мы брались и сил немало
Вложили в тот сизифов труд
Там, где по Волге и Уралу
Леса издревле не растут.
Но, своенравный и жестокий,
Имея древний ум глубокий,
Нас суховей понять не смог
И все посадки наши сжег!
 

10

 
Еще построить торопились
Мы в Средней Азии канал,
Но только одного добились:
Сумели иссушить Арал.
Теперь, с песком поднявши, дружно
Сухой, горячий ветер южный
В Сибирь из дальних тех широт
К нам соль аральскую несет.
 

11

 
И Петр, и Грозный царь мечтали
В донские плыть из волжских вод
И, если б, как товарищ Сталин,
Так не любили свой народ,
Жестокими, как Сталин, были,
Дон с Волгой бы соединили,
Верховье волжское – с Москвой,
А море Белое – с Невой.[3]3
  В битве за Курскую дугу погибло 255 тыс. человек, примерно столько же погибло и на Беломорканале.


[Закрыть]
 

12

 
Их транспорт был совсем убогий:
Ни тракторов, ни поездов —
Волы с лошадками, да дроги,
Да баржи с сонмом бурлаков.
У нас же – твердые дороги,
Автомобили, а не дроги,
И через реки хоть куда
Идут по рельсам поезда.
 

13

 
Что делать, раз «отца» не стало,
А есть-то надо – и тогда
Вновь партия сзывать нас стала
На поле «ратного труда»:
Чтоб не тонуть в мечтах бесплодных
И накормить людей голодных,
А заодно поднять страну —
Позвали нас на целину.
 

14

 
Опять ученых не слыхали
(А раздавались голоса),
А мы пахали и пахали,
Потом, затылок почесав,
Хватились, но уж было поздно:
Все тот же наш противник грозный —
Посадки сжегший суховей —
Сдул чернозем со всех полей!
 

15

 
Угробив целину, с охотой
И с той же яркою мечтой
Взялись за зыбкие болота,
Но мысль опять была пустой:
Вложили труд, чтоб сделать грядки,
Но оказались взятки гладки.
Опять сизифов труд, и там
Успех не дался в руки нам.
 

16

 
Так с «гениальными» вождями,
Трудясь на воле и в тюрьме,
Бродили мы, как с фонарями
При свете солнечном, во тьме.
Мы сил немало положили,
Но стали хуже жить, чем жили,
Хотя достаточно тогда
Вложили денег и труда!
 

Альберт Кайков

Литературным творчеством увлекся в зрелом возрасте. Опубликовал пять стихотворных сборников и 19 книг прозы: «Потерянное детство», «Встреча через полвека», «На заполярной широте», «Под северным небом», «В Туруханской тайге», «Черная пурга», «Наши студенты в Америке», «Семья фронтовика» и другие.

Публиковался в журналах: «Сибирский Парнас», «Российский колокол», «СовременникЪ», «Охотничьи просторы», «В мире животных», «Охота и охотничье хозяйство», «Юный натуралист» и других.

Вера

1

После уборки урожая и в первой половине зимы молодежь деревни Старые Паны обычно собиралась на посиделках. Организаторами и хозяйками посиделок были девушки. Они снимали комнату у тетки Лукерьи. Дом у нее большой, кирпичный и просторный. Строил его ее отец в расчете на большую семью, но Бог дал ему единственную дочь, которая осталась вдовой без детей. И вот теперь она тянулась к молодежи. Ей доставляло радость видеть, как веселятся молодые люди, и она за умеренную плату сдавала большую комнату. В день посиделок из комнаты выносили всю мебель, вдоль стен расставляли лавки, к потолку подвешивали десятилинейную керосиновую лампу, называемую «молнией».

Первый день посиделок считался праздничным. Девушки вскладчину варили пиво, готовили угощение, приглашали в гости парней. В ожидании парней занимали лучшие места. Парни приносили с собой конфеты, пряники, орехи, семечки и угощали девчат, рассаживаясь на оставленные для них места.

После того как все приглашенные парни собирались, девушки начинали петь, называя в песнях имена присутствующих парней. Затем начинались хороводные игры, пляски и общее пение.

На будничных посиделках девушки пряли, вязали, стараясь до прихода парней выполнить задания матерей. Во время работы пели, рассказывали различные страшные истории, передавали деревенские новости, обсуждали парней. Часто гадали: придет или нет тот или иной парень.

Нередко на посиделки приходили ребята из соседних деревень. Местные парни встречали пришельцев недоброжелательно, часто приход чужаков приводил к драке.

Развлечения на будничных посиделках носили сдержанный характер. Парни, придя к девушкам, рассаживались, развлекали их разговорами, пели вместе с ними песни и частушки. Девушки обычно продолжали работать, нарочито не обращая внимания на пришедших. Тогда парни отнимали у них веретёна, заставляя приступить к веселью.

Веселье начиналось с песен, плясок, побасенок и заканчивалось танцами. Здесь завязывались знакомства и дружба, нередко заканчивающиеся любовью и свадьбами. Большинство жителей деревни носили фамилии Стариковых и Головиных, кроме них проживали только четыре семьи Коневых и две семьи Цапаевых.

Расходились с посиделок поздно вечером, шли по улице с песнями под гармошку. Односторонняя улица тянулась почти на два километра. Дома были добротными – из круглого леса и кирпича. Все усадьбы соединялись тесовыми заборами с высокими воротами. В средней части улицы стояла школа. В ней было четыре класса. Считалось, что четырехклассного образования для деревенских детей достаточно. Многие дети не окончили и четырех классов. За оградами и огородами протекала река Пан, впадающая в реку Ошлу, которая, в свою очередь, впадала в Кокшагу, а та – в Волгу. Река неширокая, но со многими омутами, в которых водилась разная рыба.

Мише Коневу давно приглянулась семнадцатилетняя скромная девушка Клава Цапаева. Он подошел к ней и спросил:

– Клава, можно я тебя провожу?

Она сильно удивилась, что парень из очень зажиточной семьи обратил на нее внимание, и, потупив взор, произнесла:

– Проводи, если есть желание.

Миша пошел рядом с Клавой, не решаясь взять ее под руку. Он обдумывал, с чего начать разговор. Морозец стоял знатный, под ногами хрустел снег, на щеках Клавы выступил румянец. Ее лицо при выдохе окутывал пар и оседал инеем на волосах, выглядывающих из-под платка. После минуты молчания Миша спросил:

– Говорят, что ты умеешь вязать хорошие кружева?

– Вязать – вяжу, но не знаю, хорошие они или нет.

– Моя мама видела их у своей сестры и хвалила тебя. Она собирается заказать тебе кружева на все кровати.

– Если закажет – свяжу. Дело нехитрое.

– Может, когда-нибудь и для меня свяжешь…

Клава не поняла намека Миши и ответила:

– Тебе-то зачем кружева? Ты же не красна девица.

В те времена считалось очень модным кровати застилать с подзорами, когда из-под покрывала выступали кружева. Стопку подушек на кровати обязательно прикрывали кружевной накидкой. Клава считалась лучшей кружевницей, и деревенские модницы делали ей всевозможные заказы. На вырученные за работу деньги она покупала ситец и другие ткани и сама шила себе наряды, одеваясь не хуже богатых невест.

2

Клава родилась в русской крестьянской семье. В конце девятнадцатого века в крестьянских семьях еще сохранился патриархальный уклад жизни. Ее родители, Владимир Павлович и Анна Яковлевна, были воспитаны на традициях официальной православной религии и мифологических представлениях о создании мира. Будучи глубоко верующими людьми, они придавали большое значение внешней стороне церковных обрядов, считали своим долгом в праздничные дни посещать церковь. В Бога верили всем сердцем.

С развитием промышленности, торговли, установлением контактов с европейскими странами высшее общество и городское население перенимали европейскую культуру. Появление на селе любых нововведений рассматривалось в крестьянской среде как нарушение установленного Богом миропорядка, которое ведет к хаосу и несчастьям. В радостях и скорбях селяне обращались к Богу. Заказывали молебны перед началом и окончанием важных дел. Периодически приглашали в свои дома сельского священника для освящения жилища.

Анна Яковлевна очень хотела родить дочь, чтобы иметь помощницу в делах и воспитании будущих детей, хотя было принято считать, что мальчик обещает крестьянской семье помощника, а девочка – разорительница. В те времена в количестве детей не ограничивались, рожали столько, сколько Бог пошлет. Во время беременности Анна старалась смотреть только на красивые вещи и красивых людей, чтобы дочка родилась красавицей. Она ела только красные ягоды, чтобы дочка была румяной, ела много укропа, чтобы у дочки оказались красивые глаза и пушистые ресницы. Будущей матери нельзя браниться и много спать, иначе дочь родится злой и ленивой. Бог услышал молитвы Анны, и у нее родилась крепкая и красивая девочка. Пуповину ей обрезали на прялке, чтобы она хорошо освоила главную женскую работу. Новорожденную завернули в материнскую рубаху, чтобы ей передались все лучшие материнские качества. Повивальная бабка передала девочку в руки отцу, тот уложил ее в приготовленную качалку в знак того, что признает ребенка своим.

Бабка повела роженицу в баню, где была приготовлена чистая речная вода. С молитвами и наговорами она опрыскивала и мыла Анну.

С крещением затягивать не стали. На восьмой день по рождению ребенка отец запряг лучшую лошадь и всей семьей поехали в церковь, расположенную за четыре километра, в соседней деревне. На втором тарантасе поехали брат Владимира Алексей в качестве крестного отца и сестра Анны Валентина в качестве крестной матери. Кум Алексей купил для крестницы серебряный крестик, который она носила до глубокой старости. Кума Валентина подала священнику полотенце – утереть руки после погружения ребенка в воду.

После крестин в доме Цапаевых собрались родственники. Они поздравляли отца и мать с дочкою, кумовьев с крестницей, бабку-повитуху с новой внучкой. Для приглашенных родственников был устроен крестильный обед. Бабка подала на стол пирог, в шапке горшок с кашей и на тарелке штоф с водкой. Она начала угощать присутствующих, но те, по обычаю, предлагали первую рюмку выпить ей самой, в шутку заявляя:

– Попробуй-ка сама, бабушка! Бог знает, какую ты нам водку приготовила, может, она наговорная.

Бабка водку выпила, закусила и в традиционной последовательности с приговорами угощала первым отца новорожденной, потом кума и куму, а затем всех присутствующих. При этом каждый, не исключая и родителя, клал на тарелку сколько-нибудь денег – в пользу бабки и родительницы.

После обеда гости поблагодарили хозяев и, пожелав им всего доброго, а новорожденной здоровья и многих лет, разошлись. Остались только кум с кумой, чтобы вечером опохмелиться. При этом кума подарила куму платочек, за что он, предварительно утерев подарком губы, крепко ее поцеловал и отдарил деньгами.

Владимир посмотрел на брата и подумал: «Ну и востер братишка, не упустил возможности, чтобы поцеловать красивую девку».

Вскоре после рождения Клавы ее отца, Владимира Павловича Цапаева, призвали в 1914 году в армию. Как всегда, беда не ходит одна. Умерла Анна Яковлевна. Девочка сначала осталась у бабушки, затем ее забрал дядя – крестный отец. Алексей заявил, что мать стара, чтобы воспитывать маленького ребенка, а у него среди его детей девочке будет лучше. На самом деле дядя руководствовался другими чувствами. Он рассчитывал, что ему отойдет дом и хозяйство брата в случае его гибели на фронте.

Когда отец вернулся с фронта, дочери не было и двух лет. В доме нужна была хозяйка, а девочке – материнская забота. Владимир женился на Надежде – женщине трудолюбивой и хозяйственной. К Клаве она относилась как к собственному ребенку, заботилась и всему обучала. К десяти годам девочка умела делать по хозяйству все: могла приготовить обед, испечь пироги и шаньги, к Пасхе – куличи и сдобные булочки. Она могла не хуже Надежды выбрать сахарную косточку для приготовления щей или кусочек грудинки для супа. Уход за огородом полностью лежал на ее плечах. Чего там только не сажали: лук и чеснок, репу и брюкву, горох и бобы, огурцы и тыквы, всевозможную зелень. Многочисленные грядки требовали постоянного ухода и прополки. Бывало, полет она грядки с морковью или репой, а подружки прибегут и зовут купаться на речку. Клава скажет им:

– Подождите меня, я сбегаю отпрошусь.

Прибежит к Надежде и спросит:

– Можно я схожу с подружками искупаюсь?

– Конечно, можно, сбегай искупайся, только не купайтесь на глубине, в омуте, а грядки дополешь, когда жара спадет.

Чтобы попасть к речке, надо пройти по тропке через огород, затем по неширокому лугу. Девочки гуськом прошли через Клавин огород, а оказавшись на мягкой луговой траве, побежали вприпрыжку к манящей прохладой реке. Только раздувались легкие ситцевые платья да сверкали грязные пятки. Летом никто из детей не носил обувь. Подбежав к реке, девочки скинули платьица и в одних трусиках, поднимая фонтаны брызг, забежали в воду. В этом месте река была неглубокой, дно песчаное. С визгом и шумом девочки плескались в теплой речной воде. Они приседали, затем, оттолкнувшись от дна ногами, выпрыгивали из воды и с шумом падали в нее. Недалеко от них купались деревенские мальчишки. Увидев девочек, они вышли из воды на берег и прибежали к ним. Ребятам хотелось принять участие в общем веселье, но вместо того чтобы завести мирный разговор, начали брызгать на девочек, ударяя ладонями по поверхности воды, пуская брызги в их сторону. Все ребята девочкам были знакомы. Здесь были братья Стариковы, Миша Конев, Лёша Головин и другие.

Девчонкам не понравилось такое обращение с ними, и они стали просить ребят прекратить брызгаться, но те вошли в азарт и продолжали обливать их водой. Тогда, закрывая лица руками, девчата вышли на берег и улеглись на траву загорать. Ребята мигом оказались рядом. Миша Конев улегся рядом с Клавой и сказал:

– Хочешь, я научу тебя плавать?

– Ты сам-то плавать умеешь? – ответила она вопросом.

– Если бы не умел плавать, не предлагал бы научить тебя.

Искупавшись еще раз, все толпой отправились в деревню. У каждого деревенского ребенка были свои обязанности по домашнему хозяйству.

Клава продолжила полоть грядки. Надежда, увидев ее в огороде, улыбнулась и подумала: «Трудолюбивая кому-нибудь достанется невеста». В доме Цапаевых царили покой и добрые отношения. Глава семьи, Владимир Павлович, был человеком немногословным, в домашние дела не вникал. Придет с работы усталым, сядет к столу и коротко спросит:

– Ну, как вы тут управлялись?

– Слава Богу, все хорошо, – ответит Надежда. – Сейчас я тебе щей горячих налью, с плиты не снимаю, тебя жду.

Отведав щей, Владимир Павлович скажет:

– Хороши сегодня щи.

Надежда не упустит случая похвалить Клаву:

– Дочь твоя сегодня щи варила, я со скотиной была занята.

Владимир Павлович промолчит, на похвалу он скуп, но подумает: «Как только поеду в Красный город, привезу обеим подарки». Так в то время называли город Йошкар-Олу. Обычно он привозил в подарок ткань – жене на платье, дочери на сарафан.

Надежда соберется кроить себе платье, позовет Клаву и скажет:

– Встань ровнее, я сниму с тебя мерку, сделаю выкройку, а кроить и шить себе сарафан сама будешь.

Клава внимательно смотрела и все запоминала: как прикладываются выкройки, как кроится ткань. Когда начинала кроить свою ткань, постоянно спрашивала:

– Правильно я выкройку положила, можно кроить? Получив одобрение, несмело резала большими ножницами ткань.

Смекалистая и сообразительная, она быстро освоила шитье одежды.

Надежда научила падчерицу прясть и ткать, вязать кружева, вышивать гладью и по канве. Клава оказалась прилежной и способной ученицей. Бывало, соберутся вечером женщины в доме обсудить деревенские новости. Каждая приносит с собой веретено и пук шерсти. Сидят, разговаривают, а руки крутят веретено, пряжу на клубок наматывают. У Клавы нить выходит ровная, гладкая, без утолщений. Кто-нибудь из женщин глянет на ее работу и скажет Надежде:

– Золотые руки у твоей падчерицы.

Надежда обидится и ответит:

– Не смей так больше ее называть, никакая она мне не падчерица, живем мы с ней дружно, как мать с дочерью.

– Правильно говорит Надежда, – вмешается в разговор соседка по дому, – мне бы такую трудолюбивую дочь, да Бог все сыновей дает. Вы посмотрите, какой у нее порядок в огороде! Подгонять и понукать не надо, все сама делает вовремя. К тому же красавица необыкновенная, наверное, на посиделках не один парень засматривается.

– Рано ей еще на посиделки ходить, вот подрастет – тогда и будет ходить, – прервет словоохотливую соседку Надежда.

Клаве приятно слышать такой разговор про себя, ее щеки заливает румянец, и она еще больше начинает стараться. Чего она только не наслушается за длинный осенний вечер! Кто-то из женщин меняет тему разговора и спрашивает:

– Вы слышали, что Степана Головина русалка чуть в омут не утащила?

– Нет, не слышали, расскажи, – раздается сразу несколько голосов.

– Значит, пошел Степан вечером на рыбалку, – начала рассказ женщина, – взял, конечно, с собой бражки, чтобы не мерзнуть. Место выбрал на омуте, около коряг. Сидит ждет, когда налим из-под коряги выплывет и лягушку на удочке схватит, а сам бражку попивает. Вскоре видит: из-за коряги русалка выглядывает – молодая, красивая, волосы длинные, русые, по плечам рассыпаны – и манит его к себе. Не смог Степан устоять против ее чар, полез в воду. Добрался до коряги, а ее уже и след простыл, нырнула в воду. Стал он по сторонам глазами шарить, видит, за следующей корягой стоит леший, весь то ли в лохмотьях, то ли в водорослях, волосы длинные, лохматые, как у старухи. Испугался Степан, вылез из воды и прибежал домой мокрый до нитки и весь в тине. Его жена сказывала, что на него помутнение нашло, только наутро смог рассказать, что с ним приключилось.

– Перепил, наверное, твой Степан, вот ему и померещилось, – с сомнением сказала Ирина Старикова.

– Степан не мой, а про омут дурные слухи со старых времен ходят, – не сдавалась рассказчица.

Ее поддержала приятельница Вера Головина:

– Это, скорей всего, была кикимора. Мне еще бабушка говорила, что она кикимору видела. Кикимора может лешим и водяным прикидываться и мужиков сманивать.

– Ты сама-то кикимору видела? – спросила Ирина.

– Слава Богу, я не видела, – сказала Вера и перекрестилась. – А вот мою тетку Глашу домовой замучил. Только она спать уляжется, а домовой начинает на втором этаже ходить и половицами скрипеть. Она даже дом продать собирается.

– Давно пора продать, – сказала Ира. – Зачем ей одной двухэтажный кирпичный домина?

Клаве становилось жутковато от таких разговоров, и она думала: «Не дай Бог мне когда-нибудь встретиться с этой нечистью».

Постепенно разговор переходил на другие новости и заканчивался поздно вечером. Расходясь по домам, женщины договаривались, у кого собраться в следующий раз.

Вязание кружев – дело тонкое и требующее постоянного внимания. Клава с удовольствием перенимала опыт Надежды и вскоре превзошла в вязании кружев свою учительницу.

Жить бы ей век с такой мачехой, но судьба распорядилась иначе. Надежда занемогла и скончалась. Врачей в деревне не было, знахарка поила травами, но помочь больной не смогла. На похоронах Клава плакала как по родной матери.

Отец женился третий раз, когда Клаве исполнилось тринадцать лет. В жены взял Анну – женщину красивую, властную, моложе его на семь лет. Мачеха сразу же невзлюбила падчерицу. Клава чувствовала нелюбовь мачехи к себе, но старалась ее слушаться и не грубить. Несмотря на это, мачеха находила причины, чтобы пожаловаться на падчерицу отцу. Владимир Павлович попал под влияние молодой жены. Будучи человеком строгим, старой закалки, он в суть дела не вникал, разборок не устраивал, а наказывал дочь, считая, что она должна уважать старших, не перечить и во всем слушаться. Клава почувствовала, что отношение отца к ней изменилось.

Иногда отец баловал ее. Купит жене отрез ткани и дочери ситца на платье. Увидев подарок падчерице, мачеха начинает ворчать на мужа:

– Зачем деньги потратил, лучше бы купил…

В таких случаях Владимир Павлович строго глянет на жену – и та замолчит, не договорив фразу.

Через год Анна родила дочь Саню. На детские плечи Клавы легла забота о сестренке. Подружки устраивают игры, бегают купаться, а ей приходится нянчить ребенка.

Прибегут к ней, бывало, подружки и зовут с собой на речку. Она спросит у Анны:

– Можно я схожу с девочками искупаюсь?

Чаще всего мачеха скажет:

– У твоих подруг нет маленьких детей, вот они и бегают постоянно на речку. Тебе люльку качать надо, чтобы Саня не плакала.

В таком случае Клава не выдержит и огрызнется:

– У меня тоже нет своих детей.

– Так ты сестру не считаешь своей?! – вспылит мачеха.

Вечером Анна жаловалась Владимиру Павловичу:

– Сладу мне нет с Клавдией: грубит, нянчить Саню отказывается.

Отец в очередной раз наказывал Клаву.

3

Миша с Клавой продолжали идти по деревенской улице. В некоторых домах уже погас свет: жители экономили керосин и спать ложились рано. На небе мерцали звезды, луна освещала добротно построенные деревянные дома. Вблизи Клавиного дома они остановились.

Клавино сердце учащенно колотилось: впервые парень провожал ее до дома. Она думала, что же он скажет ей на прощание. Миша посмотрел на ее разрумяненные от мороза щеки и спросил:

– Ты на следующие посиделки придешь?

– Не знаю, – ответила Клава, хотя ей, конечно, хотелось с ним встретиться вновь.

– Приходи обязательно, я тебя буду ждать.

– Хорошо, приду.

С этого дня Миша с Клавой стали часто встречаться. Зимой на деревенских посиделках, а летом можно идти куда душе угодно. Хочешь – на речку купаться, желаешь – в лес за грибами или за ягодами. Сане, Клавиной сестренке, исполнилось четыре года, и ее приходилось повсюду брать с собой, чтобы надолго отлучаться из дома. Молодые люди были вынуждены целоваться украдкой, но Саня иногда замечала и, вернувшись домой, говорила матери:

– Мама, а Клава сегодня целовалась.

Оставшись наедине с Клавой, мачеха начинала ее упрекать и стыдить, но отцу на взрослую дочь уже не жаловалась. Ухаживание Михаила за Клавой длилось два года. Мачеха Анна знала все подробности времяпрепровождения падчерицы и не раз думала: «Хоть бы скорее выскочила замуж, дочери уже нянька не нужна».

Мишина мать не одобряла выбор сына. Она считала, что их сын достоин лучшей партии, и надеялась, что он встретит более достойную невесту. После уборки урожая в деревне намечался общий праздник, на который были приглашены жители соседних деревень. Такие праздники проводились ежегодно в каждой деревне. Жители заблаговременно готовились к встрече гостей. Варили пиво, пекли пироги и сдобы. Отведав вкусных угощений, молодые люди гуляли по улице, устраивали танцы, заводили знакомства.

На одном из таких праздников на Клаву обратил внимание парень из соседней деревни. Он подошел к ней и что-то рассказывал. Клава улыбалась, подруги, стоящие рядом, смеялись. Михаил подумал, что это знакомый одной из подруг Клавы. Когда начались танцы, парень пригласил Клаву танцевать. Она слушала болтовню парня-балагура и думала о Михаиле: «Почему он не подошел и не пригласил меня на танец первым?»

У Михаила учащенно забилось сердце, его охватила ревность. Он даже испугался, что может потерять Клаву. Когда танец закончился, он подошел к Клаве и попросил:

– Пойдем погуляем, мне надо что-то тебе сказать.

Взяв Клаву под руку, повел в сторону ее дома. У ворот наконец решился и сделал ей предложение выйти замуж.

Клава давно ждала этого предложения и с радостью согласилась. Ей надоели размолвки с мачехой, и она ждала возможности расстаться с ней и жить своей семьей с любимым человеком. В приподнятом настроении как на крыльях влетела в дом, прошла в свою горенку, присела на сундук и предалась мечтам. Она строила планы на будущую супружескую жизнь. Из задумчивости ее вывела кошка, прыгнувшая на колени. Погладив Мурку, Клава тихо радостным голосом произнесла:

– Мурка, дорогая, скоро я выйду замуж. Знаешь, дорогая подружка, мне жаль расставаться с тобой, но я долго ждала этого момента.

В порыве чувств она взяла кошку на руки и крепко прижала к себе.

Вечером Михаил заявил родителям, что они с Клавой решили пожениться, и попросил поехать в город на регистрацию брака. Шли тридцатые годы. Советская власть уже твердо стояла на ногах, ломались старые традиции, а новые еще не укрепились. Молодежь с энтузиазмом воспринимала все новое, а пожилые люди – как покушение на их образ жизни, на добрые старые традиции.

Заявление сына возмутило отца, Степана Васильевича, и он спросил:

– Вы что, собираетесь остаться жить в городе?

– Нет, здесь будем жить, – удивился сын вопросу.

– Тогда почему разрешения и благословения у родителей не спрашиваешь?

– Так сейчас другие времена наступили.

– Это что? Новые времена запрещают почитать и уважать родителей?

– Нет, не запрещают, – ответил Михаил, поняв свою оплошность.

– Вообще-то ему еще рано жениться, – вмешалась в разговор мать, Анна Дмитриевна, надеясь расстроить свадьбу, чтобы не родниться с Цапаевыми.

– Пора его женить, – твердым голосом сказал Степан Васильевич, – а то слышала: новые времена, не дай бог, еще что-нибудь выкинет.

Анна Дмитриевна не смела перечить мужу и на время примолкла.

– Мы с матерью венчались и, видит бог, живем в ладу и согласии, – продолжал отец. – Вам тоже надобно венчаться, а затем делайте что хотите – расписывайтесь, если так положено. Передай через Клавдию ее родителям, что послезавтра придем на помолвку.

– Степа, – обратилась Анна Дмитриевна к мужу, – так надо сватов сначала заслать.

– Ты слышала, что сын сказал: новые времена. Мы с Владимиром с детства приятели, может обидеться, что я сам не пришел. На всякий случай пригласи свою сестру, она балясница, пусть языком почешет.