Текст книги "Тайная история отечественной внешней разведки"

Соединения между Кембриджской и Оксфордской сетями

Последним моментом, который следует отметить, является взаимосвязь между Кембриджской и Оксфордской сетями, которая приведет к падению последней, как только первая попадёт под разработку контрразведки. Именно опросив Энтони Бланта, МИ5 идентифицирует Фиби Пул, которая не только служила курьером, но и находилась в контакте с оксфордской группой. В октябре 1967 года знакомая Питера Райта Тесс Ротшильд¹²⁹, спросила Бланта, знает ли он Бернарда Флуда. Блант ответил отрицательно, но помнит, что знал Флуда, который работал в музее Виктории и Альберта, и который был мертв уже несколько лет¹³⁰. Как упоминалось выше, именно члены Кембриджской группы рекомендовали Винна советским «кураторам». Опять же – как и в случае с так называемым «Красным оркестром» – слишком большая близость между участниками одной и той же разведывательной сети была бы для них фатальной.

Заключение

Хотя некоторые утверждения Питера Райта (о которых он подробно пишет в своих мемуарах), в частности, что директор МИ5 Роджер Холлис был «кротом» КГБ, будут отвергнуты учеными, следует признать, что Райт был прав в своих утверждениях об Оксфордской сети, которую МИ5 прекрасно идентифицировала, или, по крайней мере, частично. Кроме того, многие утверждения Райта, содержащиеся в его мемуарах по этому вопросу, подтверждаются в архивах, за исключением нескольких деталей, в которых автор, как представляется, ошибся.

Тем не менее, многие детали непонятны : кто стоит за псевдонимами? Если «Скотт» действительно Артур Винн, то мы можем только спекулировать про другие клички. «Люфт» и «Ом» могли бы быть Дженнифер Фишер Уильямс, хотя она всегда отрицала передачу секретной информации о своей работе в Министерство внутренних дел – и Дэвид Флойд, который работал в Москве на британскую военную миссию. Для «Поэта» и «Молли» подсказки слишком расплывчаты, если только это не два брата Флуда, по крайней мере один из которых, Бернард, похоже, служил вербовочным агентом.

Элементов, которые у нас есть в настоящее время, очень недостаточно для того, чтобы сделать окончательный вывод: мы не знаем, какой ущерб был нанесен Оксфордской группой, и не исключено, что некоторые члены группы до сих пор не идентифицированы. Но, учитывая информацию, которой мы располагаем на данный момент, и исключая любые неожиданности, оксфордская группа, кажется, «проникла» гораздо менее глубоко в сердце тайн Её Величества, чем кембриджская «пятерка».

Советские разведчики в королевстве Югославии по материалам белградских архивов

Тимофеев А.Ю.

д. и.н., проф. Центра по изучению России и Восточной Европы, отделение истории Белградский университет / Институт новейшей истории Сербии (Белград)

В период между двумя мировыми войнами Югославия не имела особого значения для обороны или стратегических планов Советского Союза. Это была второсортная сельскохозяйственная страна вдали от сухопутных границ с СССР. Антисоветски настроенное руководство Югославии не устанавливало с СССР дипломатических отношений вплоть до 1940 г. Неудачные попытки установления этих отношений предпринимались лишь в конце 20-ых годов, но вследствие ухудшения внутренней ситуации в Королевстве (перестрелка между депутатами в парламенте, в результате которой погибли лидеры оппозиционной хорватской антимонархической партии), этот процесс был прерван. Единственной явлением значимым (и опасным) для СССР в королевстве Югославии была активная деятельность белой эмиграции. Речь шла не только о стремлении крупных военных организаций эмигрантов к военному вторжению в СССР в рамках очередной иностранной интервенции, но и о сотрудничестве в антисоветских действиях с иностранными разведками ведущих европейских стран, а также о «прямых действиях» – террористических действиях на территории СССР. В этих условиях военизированные организации белой эмиграции оставались легитимными целями для деятельности советских разведывательных органов. Большинство опубликованных данных о деятельности ИНО ОГПУ и позднее 7‑го отдела ГУГБ НКВД СССР на территории королевства Югославии относятся к деятельности двух русских эмигрантов, начавших сотрудничество с ИНО ОГПУ с начала тридцатых годов.

Первый, наиболее известный из этих людей – доктор Леонид Леонидович Линицкий. Ему посвящен очерк Николая Антоновича Ермакова «Неповторимый путь Л. Л. Линицкого» в третьем томе «Очерков истории российской внешней разведки», опубликованного в 1997 г., а также статья Владимира Сергеевича Антонова «Разведчик, врач… И снова разведчик», опубликованная 25 апреля 2008 г. в «Независимом военном обозрении». Деятельность Л. Л. Линицкого в современной Сербии получила высокую оценку и известность благодаря получившему исключительное внимание сербской общественности авторскому тексту Сергея Евгеньевича Нарышкина, опубликованному 21 октября 2019 г. в самой многотиражной сербской газете «Вечерне новости». Упоминает о Л. Л. Линицком и Б. В. Прянишников, активно занимавшийся изучением действий советской разведки против русской эмиграции в 20-ые-30-ые годы в своем исследовании «Незримая паутина.» Вкратце довоенная деятельность Л. Л. Линицкого в Югославии сводилась к следующему. Бывший участник Гражданской войны на стороне красных двадцатилетним юношей Л. Л. Линицкий попал в эмиграцию, где в 1924–1930 гг. он смог закончить медицинский факультет Белградского университета. В пору обучения он вел себя в этом традиционно наэлектризированном политикой месте достаточно аполитично. С 1932 г. он начал сотрудничество с ИНО ОГПУ. Л. Л. Линицкий оперативно нарастил свою группу до десяти человек, сделал карьеру в Обществе галлиполийцев (дошел до действительного члена правления общества и некоторое время исполнял обязанности секретаря правления белградского отделения общества), стал вхожим в высшие круги эмиграции в Белграде, установил знакомства с начальником 4‑го отдела РОВС генерал-лейтенантом И. Г. Барбовичем и основателем НТС В. М. Байдалаковым. Провал стал результатом неудачного проникновения сотрудников Л. Л. Линицкого на частную квартиру с целью выемки документов НТС. Одним из мотивирующих фактов к установлению сотрудничества с ИНО ОГПУ для Л. Л. Линицкого стала помощь матери, оставшейся в СССР и проживавшей на Украине без средств к существованию. В 1937 г. она была расстреляна как «несознавшаяся польская шпионка». Сам Л. Л. Линицкий несмотря на жесткие методы допроса, применявшиеся к нему югославской полицией на следствии и суде вел себя по оценке Центра «достойно», не был осужден за действия против Югославии и поэтому отделался сравнительно мягким приговором в 2 года 8 месяцев, после чего был вывезен в СССР, куда уже отбыла его семья. Дальнейшая его богатая биография после многих перипетий привела к новой заброске в Югославию с парашютом к партизанам летом 1944 г., при штабах которых активно действовали союзнические офицеры связи. Детали этой миссии, продолжавшейся до апреля 1945 г., в открытых публикациях не освещаются.

Специфика сербской архивной сети сводится к тому, что, несмотря на то, что сербский Государственный архив была основана лишь в 1898 г., архивные фонды за минувший век пережили две оккупации и четыре бомбардировки (австро-венгерскую, кайзеровскую, нацистскую, англо-американскую и натовскую). Фонды военной контрразведки и Министерства внутренних дел королевства Югославии подвергались в преддверии войны строгому отбору, а во время скоротечной Апрельской войны – безжалостному уничтожению. Особенно это касалось оперативных документов тридцатых годов. Речь идёт об отсутствии крайне важных не только в историческом, но и в практическом смысле документов. Например, отсутствуют оригинальные документы и списки о предоставлении югославского подданства в 30-ые годы. Что уж говорить о полицейских протоколах и процессах по делам о шпионаже! Результатом безупречного поведения под следствием самого Л. Л. Линицкого, стало то, что, несмотря на провал и арест резидента и части его группы, этот случай вовсе не был воспринят местными полицейскими структурами, как некий экстраординарный и отнесён к частой категории «скандалов» в рядах русской эмиграции. Эти афёры частенько заполняли страницы желтой прессы или левых газет, но пропадали и терялись из памяти журналистов и читателей буквально на следующий день после публикации. В послевоенных отчетах, которые по требованию УДБ составляли сидевшие в тюрьме в г. Сремкска Митровица бывшие сотрудники югославских королевских спецслужб, курировавшие русскую эмиграцию, имя Л. Л. Линицкого и арест его группы даже не упоминается¹³¹. Всё ограничивается туманным признанием того, что видимо советские органы работали с советской эмиграцией, но как и по каким каналам выяснено не было¹³².

И все-таки в архивных фондах сохранилось несколько документов, связанных с деятельностью Л. Л. Линицкого. Во-первых, это хранящиеся в Историческом архиве Белграда отчёты т. н. «кредитного бюро», выполнявшего частные детективные проверки лиц, пожелавших взять кредит. В Белграде 1 сентября 1933 г. при попытке купить дорогостоящий аппарат фирмы «Elektro-lux» доктор Л. Л. Линицкий решил взять кредит в 2.700 динаров. Он проживал с 1932 г. в Белграде с супругой (Екатериной Федоровной, в девичестве Дракиной) и двумя детьми (Галиной и Борисом) в домике на уютной улочке тогдашней периферии центра города (ул. Кнез Милетина, 73). По данным детективов, наводивших о нём справки, по данному адресу находилась квартира и ординация др. Л. Л. Линицкого. «Дела его обстоят достаточно хорошо, как уважаемый доктор он сумел обзавестись хорошими клиентами. Его месячные доходы составляли 8.000-10.000 динар. Домашняя мебель и обстановка ординации составляла около 25–30.000 динар. Ежемесячную квартплату в размере 1.400 динар он платил регулярно, как и остальные ежемесячные счета. В личном плане соседи описывали его как положительного, заслуженного и уважаемого человека»¹³³.

Стоит отметить, что высоту официальных доходов Л. Л. Линицкого можно оценить исходя из следующих показателей. В 1933 г. биржевой курс 1 доллара США составлял 44 югославских динара. Монета в 50 динар чеканилась в 1932 г. из серебра 500 пробы и весила 22 г. Пару лет спустя представитель английской разведки Принн попытался завербовать главу русской эмиграции в Югославии с рангом и привилегиями посла, посулив ему 3 тысячи динаров в месяцев в качестве вознаграждения¹³⁴. Согласно данным калькулятора инфляции (https://www.usinflationcalculator.com), ежемесячные легальные доходы приносили Л. Л. Линицкому 3,6–4,5 тысяч долларов в ценах сегодняшнего дня. Это небольшое документальное свидетельство даёт нам возможность еще более реально оценить подвиг разведчика, готового жертвовать семьей, уютом и солидным уютом ради беззаветной преданности Родине. Слова, которые он писал из тюрьмы близким, не были пустыми словами¹³⁵.

Ещё одним документом, связанным с деятельностью группы Л. Л. Линицкого, является досье, появившееся в ходе позднейшего расследования немцами обстоятельств произошедшего и попыток установить, была ли полностью выявлена в 1933 г. эта группа¹³⁶. Расследование вёл размещавшийся в Белграде аппарат командующего полицией безопасности и СД в Сербии (BdS Serbien in Belgrad), значительная часть оригинальных документов которого хранится в настоящее время в Историческом архиве г. Белграда. Всё началось с поступившего в СД 15 ноября 1941 г. доноса осведомителя гестапо Сидорова на проходившего по делу с Л. Л. Линицким бывшего подпоручика югославской армии Николая Григорьевич Дарагана, о том, что последний является подозрительным субъектом и возможным коммунистическим агитатором¹³⁷. У заваленного работой аппарата СД руки до этого сообщения дошли лишь 30 ноября 1941 г. Гауптшарфюрер СС Апфельталер, рассмотревший донос, оценил его критически и приказал осведомителю доставить более подробное донесение, отрядив на это срок не более четырех недель. Уже 30 декабря 1941 г. Сидоров дополнил свой донос. Якобы в личной беседе Н. Г. Дараган сказал ему, что «Немцы скоро проиграют войну, и что не стоит идти в добровольческий корпус, а надо держаться с трудовыми массами народа, который победит при помощи Москвы». При этом второй секретный сотрудник СД, посланный для выяснения обстоятельств дела, не смог установить фактов пропаганды Н. Г. Дараганом среди рабочих на строительстве железнодорожной станции в Белграде, где работал этот бывший соратник Л. Л. Линицкого.

Для выяснения обстоятельств дела Н. Г. Дараган был задержан и допрошен 14 января 1942 г. Оказалось, что Н. Г. Дараган был земляком Л. Л. Линицкого из Ахтырки, который и попал в Югославию в результате эвакуации вместе с семьей. В Сербии Н. Г. Дараган закончил школу и учился на аргономическом факультете Белградского университета, после которого был в 1933 г. призван в армию и закончил школу резервных офицеров, получив звание подпоручика. С 1934 г. он проживал в Белграде, работая чиновником министерства транспорта в Белграде. По словам Н. Г. Дарагана, с Л. Л. Линицким сначала сблизилась его сестра Мария, ставшая его любовницей. Мария получала от Л. Л. Линицкого задания по сбору информации о русской эмиграции. В начале 1935 г. Л. Л. Линицкий привлёк к сотрудничеству и Н. Г. Дарагана, по заданию которого несостоявшийся агроном вступил в НТС. Среди известных ему сотрудников Л. Л. Линицкого Н. Г. Дараган назвал уже известных полиции Ивана Андреевича Шклярова (организатора неудачного ограбления, сдавшего на допросе в полиции резидентуру) и Альбина Николаевича Комаровского (секретаря четвертого отдела РОВСа, на которого, уходя от обвинений, переводил на допросах вину за организацию группы Л. Л. Линицкий). Стоит при этом отметить, что в годы Второй мировой войны немцам служили и бывший в 1935 г. начальником Общей полиции Белграда Драгомир Йованович и курировавший в то время в политическом отделении Общей полиции русскую эмиграции Николай Николаевич Губарев. Вскоре после оккупации немцами под руководством Д. Йовановича была создана просуществовавшая до конца оккупации, административно-полицейская организация – Управа города Белграда. Структурным подразделением этой организации была коллаборационистская Специальная полиция (преемник довоенной Общей полиции), где продолжил свою деятельность опытный полицейский Н.Н.Губарев¹³⁸. На допросе в СД Н.Г.Дараган сообщил, что после задержания и трехмесячного заключения из страны вместе с супругами Линицкого и Шклярова была изгнана и его сестра – Мария Дараган, которая «отправилась в Россию, так как была её гражданкой».

В распоряжении занимавшегося этим делом в СД Апфельталера оказались материалы судебного дела 1935 г. против группы Л. Л. Линицкого, но расхождений в этих показаниях с делом он не обнаружил, отметив, что Н. Г. Дараган не был тогда осужден по делу о Л. Л. Линицком, а пробыл в следственном изоляторе до конца января 1936 г. и был отпущен, без ограничения проживания в стране (так как принял до поступления в армию югославское подданство и не мог быть изгнан из страны, как его сестра). Обыск на квартире у Н.Г.Дарагана также ничего не дал. После этой констатации Н. Г. Дараган был отпущен на свободу по обычному протоколу – с подпиской о неразглашении повода ареста и вопросов, заданных ему на допросе. Потомки Н. Г. Дарагана (его внуки и правнуки) и до сих пор проживают в Белграде. Самая известная из них вероятно – нейропсихиатр Ясна Дараган, возглавлявшая в течении длительного времени Специальную больницу по наркозависимости в Белграде.

СД вернулось к делу о следах группы Л. Л. Линицкого в апреле 1942 г. после получения жалобы от Н. Н. Губарева, поступившей в результате кратковременного ареста адвоката Миодрага Живановича, который частенько защищал интересы коммунистических агитаторов¹³⁹ в королевстве Югославии и в том числе группы Л. Л. Линицкого.

Н. Н. Губарев занимал в то время пост начальника III отдела Специальной полиции, занимавшегося иностранцами (в основном русской эмиграцией) и пограничной полицией, и потому вновь напомнил сотрудникам СД об аресте группы Л. Л. Линицкого. Отметим, что Н. Н. Губарев занимал с апреля по ноябрь 1941 г. место начальника IV отдела сербской Специальной полиции, на котором его сменил Б. Бечаревич (бывший и.о. начальника этого отдела до начала оккупации). Так как IV отдел занимался борьбой с коммунистической деятельностью, то в его руках было сконцентрировано большинство ресурсов и кадровых ставок (до 80 %), а начальник IV отдела мог напрямую общаться с руководством СД в Сербии, минуя самого начальника Специальной полиции И. Параноса. Поэтому и начальник Специальной полиции И. Паранос и подсиженный недавним подчинённым Н. Н. Губарев испытывали к Б. Бечаревичу искреннюю антипатию.

Губарев подробно вспомнил об обстоятельствах успешного для него дела. Наиболее в этом деле важным он назвал не только задержание самого Л. Л. Линицкого, но и захват прибывшего в Белград 12 декабря 1935 г. Самуила Яковлевича Иншлихта, гражданина Австрии, исполнявшего согласно его признанию на допросе, роль советского курьера на маршруте Белград-Вена, Белград-Париж, Белград-Москва. Н. Н. Губарев уверенно заявил, что «настоящим первым человеком группы был др. Линицкий». Н. Н. Губареву было уже известно, что Л. Л. Линицкий служил в Красной армии, был взят в плен раненным и в горячке эвакуации попал на отходящий медицинский транспорт. Также Л. Л. Линицкий показал на допросе в 1936 г., что вступил в связь с советской разведкой самостоятельно, посетив посольство СССР в Вене. Своим заданием Л. Л. Линицкий назвал сбор данных о русской эмиграции в Белграде. Н. Н. Губарев с сожалением вспомнил, что благодаря ловкости адвоката М. Живановича Л. Л. Лииницкому после выхода из заключения удалось ускользнуть от мстительных боевиков РОВС из Югославии в Чехословакию на самолете, заказанном советским посольством в Праге. С. Я. Иншлихту спастись не удалось, так как после отбытия срока он как австрийский гражданин был лично передан Н. Н. Губаревым представителю гестапо штурмбаннфюреру СС Хельму, на самой границе Югославии с бывшей Австрией (это произошло уже после аншлюса). Н. Н. Губарев, возмущенный тем, что после 5 дней в следственном изоляторе М. Живановиич был выпущен на свободу, просил принять меры против слишком «мягкого решения коллег», подозревая их в тайном сговоре с коммунистами. Дело о группе Л. Л. Линицкого оставалось в работе сотрудников белградского СД до июля 1943 г. Впрочем, к весомым результатам это так и не привело. После войны и глава СД в Белграде В. Фукс, и глава Управы города Белграда Д. Йованович, и его подручные (Б. Бечаревич и Н. Н. Губарев) оказались в руках югославского Управления государственной безопасностию Они были «информационно» выжаты, осуждены и расстреляны по приговору суда. Их показания, доступные современным исследователям, не принесли ничего нового к уже известным данным о группе Л. Л. Линицкогоб которого они собственно даже не упоминают.

Интересным в доносе Н. Н. Губарева в СД является краткое содержимое показаний в сербском суде Л. Л. Линицкого. Какую же тайну не выдал югославской полиции Л. Л. Линицкй? Можно предположить, что речь шла о том, как и где на самом деле была установлена связь Л. Л. Линицкого с советской разведкой, т. е. о том, что согласие на сотрудничество было дано не в Вене, а в Белграде. Стоит отметить, что именно в 1932 г. в Белграде побывал с одной из первых миссий Роллан Аббиа, более известный под именем Владимир Сергеевич Правдин¹⁴⁰. Вероятно именно тогда В. С. Правдиным был завербован глава представительства «Земгор», единственной действовавшей в Белграде левой эмигрантской организации, – бывший эсер, полковник Ф. Е. Махин. Связь с ним упоминалась в шифровках, приходивших из центра на имя Ф. Е. Махина в штаб И. Б. Тито в 1942 г.

В сообщении от 31 августа 1942 г. Тито писал следующее: «У нас с самого начала партизанской войны находится русский эмигрант полковник Федор Махин. Он сначала был в Черногории, а теперь находится в нашем Штабе и занимается публицистикой. В Черногории его вместе с профессором Милошевичем захватили четники, но наши части их освободили. Он держится хорошо, сейчас намеревается писать книгу о боях в Югославии, о Драже Михаиловиче и т. д… Просим узнать мнение НКВД о нем и сообщить нам»¹⁴¹. Ответ ИККИ от 15 сентября 1942 г. гласил: «Поручите ответственному товарищу переговорить с русским эмигрантом Махиным и передать ему пароль наших соседей (зд. НКВД – А.Т.): ‘Привет от товарища Правдина. Я пришел продолжить работу, которую проводил с вами Правдин’. В разговоре с Махиным выяснить: 1. Имеет ли он что-либо передать для Правдина? 2. Какое положение он занимал у Михайловича и имеет ли возможность вновь войти в доверие к Михайловичу или кому-либо из его близкого окружения? 3. Может ли вернуться к Михайловичу или осесть на оккупированной территории и работать по заданию соседей и осуществлять оттуда связь? 4. Результат сообщить» ¹⁴².

Следующая радиограмма, связанная с Ф. Е. Махиным, ушла в Москву уже 19 сентября. В нем от лица Ф. Е. Махина было написано: «Товарищу Правдину. Преследуемый немцами и белогвардейцами я 23 июня прошлого г. скрылся в Черногории, где участвовал в партизанском движении с самого его начала и там себя достаточно скомпрометировал в глазах четников Дражи Михайловича. Был у них в плену и освобожден партизанами от выдачи итальянцам. После итальянско-четнического наступления в Черногории отступил с партизанами в Боснию, где присоединился к верховному штабу. Из окружения Михайловича хорошо знаком с его помощником Ильей Трифуновичем (Бирчанином), председателем Народной Одбраны, его характеристику, мне кажется, я Вам сообщил. Трифунович сейчас с помощью итальянцев ведет наступление против партизан со стороны Сплита. Попытаюсь при посредстве партизанского верховного штаба связаться с ним, и если удастся, то и устроить с ним свидание. В этом отношении желательны Ваши указания. Пробраться в оккупированные края при постоянной за мной слежке Гестапо сейчас невозможно. На днях пошлю подробную информацию о положении нашей здешней борьбы. Я очень обрадован возможностью нашей связи и работы. Горячий привет. Махин»¹⁴³. По словам приближенного в то время к Тито М. Джиласа лидер КПЮ смог помешать попытке установления разведывательных контактов СССР с ЮвВО (движением четников Д. Михайловича) под предлогом того, что Ф. Е. Махин уже слишком старый и болезненный, а его переход в штаб Д. Михайловича очень сложное задание¹⁴⁴. При этом в архиве ЦК КПЮ сохранилось данное от имени самого Ф. Е. Махина письмо, в котором возможность и надобность установления такого контакта была поставлена под сомнение¹⁴⁵. На этом радиосообщения Ф. Е. Махина через радиостанцию ЦК КПЮ были прекращены. Если эти сообщения действительно были составлены Ф. Е. Махиным, то можно было утверждать, что он полностью оказался под влиянием И. Б. Тито и не мог оставаться независимым источником информации для СССР о ситуации в Югославии.

Впрочем, наиболее интересным является довоенная деятельность Ф. Е. Махина. В 20-ые годы Ф. Е. Махин активно сотрудничал с сербскими военными кругами, помогал им в вербовке добровольцев для «албанской авантюры» по свержению Ф. Ноли и установлению власти А. Зогу, занимался сбором информации по интересующим сербское правительство вопросам межнациональной политики на территориях восточноевропейских государств – лимитрофов, а также улаживал «щекотливые вопросы» в печати. Это отражалось в месячных «доверительных» выплатах руководству Земгора. Ситуация была нарушена лишь в 1929 г., когда в стране было введено военное положение и фрондировавшего левыми взглядами Ф. Е. Махина хотели арестовать. Генеральный директор МИД Королевства Югославии С. А. Пеливанович спас его, указав на его «конфиденциальные» действия¹⁴⁶. Однако в результате этих событий привыкший жить на широкую ногу Ф. Е. Махин оказался на мели, вне сферы интересов (а значит и сферы финансирования) югославской элиты. Именно в это время с подыскивавшим новую сферу деятельности, склонного к авантюрам и придерживавшимся левых взглядов Ф. Е. Махиным вероятно и установила связи советская разведка.

Нет документальных данных о том, чем конкретно занимался Ф. Е. Махин в 30-ые годы в интересах советской разведки. Однако публичные направления деятельности Ф. Е. Махина, белградского представительства Земгора и его читальни были очевидны – они проводили активную пропаганду, которая влияла на эмигрантскую молодежь. Сам Ф. Е. Махин с 1934 г. стал активно публиковать просоветские статьи на русском (обычно вне Югославии) и на сербском языках. Он включился в пропаганду идеи «оборончества» и воспевал крепнувшие силы Красной армии, как единственной надежды народов России в грядущей борьбе против японцев и немцев. Пиком этой публицистики была публикация брошюр о Китае и Красной армии¹⁴⁷. Еще одной, несомненно, полезной для НКВД функцией Ф. Е. Махина было то, что в 1934–1938 гг. он на некоторое время фактически стал хранителем архива партии эсеров.

Наиболее важным направлением деятельность Ф. Е. Махина была подготовка к возникновению тайной организации русской эмигрантской молодежи. Эта организация начала деятельность с 1942 г. под названием Союз Советских Патриотов. Хотя сам Ф. Е. Махин и ушел с 1941 г. в партизаны, руководителем ССП стал Ф. Е. Висторопский, бывший библиотекарь и близкий соратник Ф. Е. Махина, который смог залегендировать продолжение своего пребывания в городе. В то же время сам Ф. Е. Махин после долгих скитаний по лесам и горам Черногории и Герцеговины попал в партизанский штаб Тито. Центр радиосвязи Коминтерна (с позывным «Дед») в шифровке от 26 сентября 1942 г. приказал Тито (с позывным «Вальтер») так обходиться с Ф. Е. Махины (с позывным «Марс»): «передать для работы товарищам, которые будут Вами выделены для специальной работы. Пока же держите связь с ним Вы. Если подходящих товарищей не подберете, то рацию и радиста передайте ему для связи с соседями. При этом учтите, что Марс хотя и проверен на работе соседями, но всё же он не является их кадровым представителем, поэтому за ним нужен контроль в форме, не могущей его обидеть. Шифр для него будет переслан через Вас»¹⁴⁸. Впрочем, седьмой десяток, который к тому времени уже разменял Ф. Е. Махин, отсутствие свободных радиостанций и нежелание Тито иметь рядом с собой соглядатая Москвы помешали Ф. Е. Махину продолжить свою разведывательную деятельность. После подтверждения статуса его поставили на уважаемую, но не столь заметную позицию начальника исторического отдела штаба, он занимался также организацией издательского дела, необходимого для набиравшего силу партизанского движения. В 1945 г. после присвоения звания генерал-лейтенанта и посещения Москвы, Ф. Е. Махин скончался.

Деятельность Союза Советских Патриотов в годы войны представляет собой отдельную страницу. До недавнего времени деятельность этой организации, её значение и вклад в борьбу против оккупантов были мало известны и практически не изучены. Причиной тому был нелегальный характер этой организации, а также аресты и гибель двух из трех ее руководителей в 1944 г. Террор против русских эмигрантов, развязанный в титовской Югославии в 1948–1953 гг., привел к тому, что были уничтожены и последние следы деятельности ССП в Сербии. После рассекречивания в Архиве Сербии материалов Управления государственной безопасности СФРЮ появилась возможность детальнее исследовать деятельность ССП¹⁴⁹. Агент УДБ /титовского КГБ/ «Марко» (Всеволод Тумин) вспоминал что о том, «как возник ССП, было много версий. Однако, исходя из всех полученных сведений, похоже, что дело обстояло следующим образом. Группа бывших учеников 1-ой русско-сербской гимназии в Белграде во главе с Висторопским и Лебедевым решила создать некую патриотическую организацию и начала искать контакты (с КПЮ. – А. Т.) для совместной деятельности еще в 1942 году»¹⁵⁰.

Наиболее детально и подробно причины возникновения ССП объяснил один из активных членов организации, близкий друг погибшего в нацистских застенках Ф. Висторопского, Павел Крат¹⁵¹. „После оккупации появились и такие русские, которые не соглашались с психозом, обуявшим большинство русских эмигрантов, – в поддержку немцев. Эти русские не были связаны друг с другом, и их объединение шло довольно медленно, на основании предыдущего знакомства и личного доверия. Еще до войны Федор Висторопский был известен как душа общества и человек левых убежденный, особенно его знали среди молодого поколения русских. До войны он работал библиотекарем в „Земгоре“, во главе которого стоял Федор Махин – позднее генерал партизанской армии. Незадолго до этого Федор Висторопский стал председателем общества выпускников русско-сербской гимназии в Белграде. Висторопский, которого мы звали Федя, был известен и тем, что до войны написал вместе с бывшим профессором гимназии Николаем Чернышевым книгу «Учите русский» – один из первых учебников русского языка, составленных в левом духе и полный новых советских текстов. Федя был известен среди югославских левых и студентов, поскольку давал уроки русского языка, например, Радовану Лаличу – будущему редактору газеты «Борба». Так, спонтанно, около него начали группироваться русские, сначала просто «для беседы». К нему в белградскую квартиру по адресу Приштинская, 17 стали приходить люди, чтобы посоветоваться и обменяться мыслями обо всем, что происходит. Первой идеей было по возможности отделиться и не участвовать во всех германофильских начинаниях остальных русских, и если сможем, еще кого-то уговорить, поддержать и привлечь на нашу сторону. Так продолжалось достаточно долго, пока не стало ясно, кто за кого. Нам не хватало только, чтобы кто-то из нас был настоящим коммунистом – членом партии, не хватало связи с движением, чтобы мы могли включиться в общую работу и знать, что и как нам делать. Мы приходили к Феде слушать по радио Москву и Лондон. Все, что я лично узнавал о последующей работе, – я узнавал, когда общался с Федей. Федя был моим другом и одноклассником по гимназии, мы жили вместе с ним в пансионе гимназии. Мы были близкими друзьями. Я был свидетелем на его свадьбе и крестил его ребенка. В конце 1942 г. вокруг Феди сформировалась еще более энергичная группа, которой руководил Алико Одишелидзе – тоже ученик нашей гимназии. Тогда в начале 1943 г., не могу сказать точнее, было принято решение, что группа будет называться Союз Советских Патриотов… Тогда же было отпечатано и воззвание ‘ССП’, в котором говорилось, что вследствие перерыва связи с партизанским движением была создана эта боевая антифашистская группа… Похоже, что Одишелидзе имел свою особую группу в рамках общей организации.“¹⁵² Согласно показаниям Анны Одишелидзе, уже в начале 1943 года к ним приходил Владимир Кароли, приятель И. Одишелидзе по факультету, „его связь с сербами, с сербским направлением деятельности“¹⁵³. Пользовавшийся среди молодежи авторитетом преподаватель Н. Чернышев способствовал формированию у них специфического «советского патриотизма» и, судя по послевоенным показаниям бывших гимназистов, сильно смахивал на А. Хованского, персонажа небезызвестной дилогии советского автора И. Дорбы¹⁵⁴…