Текст книги "Великие стройки СССР"

Из воспоминаний о Магнитке

Я.С. Гугель

Первая домна

Дни штурма первой домны. Штурмом заражены все: рабочие, инженеры, мастера, служащие. Мало было в то время людей в Магнитогорске, которые бы не участвовали в этом штурме. Как на военном фронте воля к победе решает успех боя, так и на строительном фронте Магнитки энтузиазм, трудовой порыв стали решающей силой. И как в бою, штурм рождал героев, рождал энтузиазм социалистической стройки.

– Не уйдем, пока не выполним задания, – так отвечала рабочая масса Магнитки на призывные лозунги штурма. Надолго после обычного трудового рабочего дня оставались рабочие, чтобы выполнить свои обязательства.

…Мы были преисполнены самого искреннего желания организовать свою работу совместно с американской консультацией, максимально перенять их опыт. Но постоянно мы наталкивались на рутину, выработанную капиталистическим производством, на высокомерный консерватизм.

…Мистер Хайвен, безусловно, способный и знающий металлург. Он легко воспринимал масштабы Магнитостроя, он даже увлекся Магнитостроем. Это человек разносторонний, образованный, культурный. Я с удовольствием часами беседовал с ним и в служебном кабинете, и у себя на дому. Основного не понимал мистер Хайвен – наших большевистских темпов. Он не понимал, зачем нужно торопиться. Он не понимал, что такое срок. В его понимании срок – это когда все готово. В нашем понимании срок – это тогда, когда должно быть готово.

…Никто из нас не задумывался над вопросом: можно ли задувать домну зимой. Мы представляли себе трудности работы на первой домне и в особенности в условиях магнитогорской зимы. Совершенно неожиданно для нас американская корпорация в лице мистера Хайвена заявила энергичный и официальный протест. Хайвен не понимал и не понимает, вероятно, и сейчас, зачем нужно было пускать Магнитогорский завод зимой, когда летом это сделать легче. Почти целый день я провел в споре с мистером Хайвеном.

Нам было ясно, что все трудности могут быть связаны с водоснабжением. Я убеждал мистера Хайвена, что тщательной проверкой всего хозяйства, организацией всяких профилактических мер можно обеспечить пуск. Мои доводы ни к чему не привели. Я привык уже не разделять ответственности с корпорацией «МакКи». Все же пуск первой домны при резком противодействии американцев был тяжел. Выручил тов. Серго. После того, как я подробно проинформировал его по телеграфу и телефону, он дал согласие и разрешение на пуск домны.

…1932 год. Задувка первой домны назначена на 29 января в 12 часов дня. Казалось, все готово. Совершенно незначительные мелочи – организация, мелкие исправления отдельных механизмов, небольшие отделочные работы – затормозили задувку до вечера.

9 часов вечера. 30 градусов мороза. Все готово к задувке. Даю распоряжение включить воду в охладительную систему домны. Руководящие товарищи занимают ответственные участки: Валериус – водоснабжение, Козелев – воздуходувка, Бахрах – транспорт, я – на домне. Все чувствуют себя, как на фронте. Опасаясь хулиганских диверсионных актов, Валериус мобилизует комсомольцев и партийцев, расставляет их по всей системе водоснабжения. Все на боевом посту. Шумит воздуходувка. Последние суетливые приготовления.

Популярный плакат времён строительства Магнитки

Всё готово. Через несколько минут можно дать сигнал на воздуходувку: «Дать дутьё». Вдруг прибегает взволнованный начальник смены. Ему сообщили об аварии на водопроводе. Спускаемся с литейного двора. В подводящем подземном водоводе от северной магистрали к домне – лужа воды. Значит, авария на северном водоводе. Даю распоряжение переключаться на южный, резервный водовод.

Через несколько минут сообщение: лопнула задвижка на южном водоводе. Итак, оба водовода, гарантирующие в нормальных условиях стопроцентный резерв, в аварийном состоянии. Домну задувать нельзя. Отбой! Чтобы не замерзла вода в холодильниках, главный механик тов. Мамонтов быстро продувает их паром.

Задувка домны сорвана. Кругом уныние. Гости, явившиеся на задувку, угрюмо расходятся. Никто никому не выражает сочувствия. Нет сочувствующих! Все одинаково огорчены, все одинаково потрясены. Первая неудача. Валериус живо мобилизует людей. Сам с ломом становится рыть землю у места аварии водовода.

Двое суток продолжалась ожесточенная борьба с морозом, с метелью. Вскрыт водовод. Обнаружен лопнувший стык. Отремонтировали. Задувку назначаем на 31 января. На запросы из Москвы – успокаиваем: авария несерьезная. Хорошо, что произошла до пуска, а не после.

31‑го в 10 час. утра снова всё в порядке. Снова шумит воздуходувка. Мощными струями идёт вода по холодильной системе. Перед сигналом «задувать» прибегает сменный инженер – лопнул клапан второго каупера. Маленькое трехминутное совещание при участии членов правительственной комиссии. Решаем: выключить каупер, задувку произвести.

Сигнал: «Дать дутьё!».

Через полторы-две минуты в шестнадцати фурмах домны огонь. Крепкие пожатия рук, все друг друга поздравляют, кого-то качают. На Магнитострое, к которому приковано внимание всей страны, всего мира, дана жизнь первой домне. Ликование на литейном дворе, на площадках, на улицах. В Центральной гостинице, в общежитиях, бараках люди жмут друг другу руки, целуются.

Первый чугун с магнитогорской домны был в значительной степени растаскан. Каждый житель Магнитостроя считал своим долгом и заслуженным правом взять себе на память кусок чугуна. Эти первые плавки чугуна с барельефом Владимира Ильича Ленина хранятся как реликвии во многих магнитогорских домах. С невыразимым удовлетворением посылаем телеграмму: «Молния. Москва, XVII партконференции. Товарищу Сталину, товарищу Орджоникидзе. Первого февраля в 9 час. 30 минут вечера получен первый чугун магнитогорской домны № 1. Домна работает нормально. Обслуживающие механизмы работают исправно».

…Американцы, верные своему «американскому опыту», в задувке домны не участвовали. А после задувки домны они поздравили меня лично, как мистера Гугеля, а не как начальника Магнитостроя. Мистер Хайвен все же заявил: «Я поражен смелостью и настойчивостью, с которой в столь тяжелых условиях совершен пуск домны. Я уверен, что после этого пуска персонал настолько овладел всеми трудностями дела, что печь будет работать блестяще».

* * *

Шестой день после задувки первой домны. Дана первая тысяча тонн чугуна. Возвращаюсь домой в четыре утра. Мороз 32 градуса. Сваливаюсь в постель. Будит резкий продолжительный звонок. Безотчетно, не придя еще в полное сознание, беру телефонную трубку. Голос главного инженера Кащенко:

– У нас несчастье.

– Что случилось?

– Оторвался конус домны и упал в печь.

Я на домне. Печь остановлена. Растерянные лица горновых, мастеров, всего персонала. С главным инженером и механиками направляемся на колошник. Вывороченные штанга и балансиры, зияющее отверстие домны. Тут же обсуждаем не причины аварии, а необходимые мероприятия. Конус упал на шихту. Лежит на расстоянии полтора – два метра. Средства простые – поднять лебедки на колошниковую площадку, зашлангованными канатами и блоками поднять конус. Проходит час. Необходимо быстро выполнить намеченный план. Расставляем людей. Каждому – четкое задание. Каждого человека, получившего задание, провожаем словами: «Помни об исключительной серьёзности момента. Надо восстановить положение в 24 часа. Печь, не успевшая еще разойтись, может погибнуть».

На колошнике, на высоте 48 метров, при 32 градусах мороза резкий сухой ветер. Решаем отеплить колошниковую площадку. Подтягиваем два брезента и заворачиваем в них колошник с подветренной стороны. Даю распоряжение отпустить работающим наверху спирт.

Замерзший, физически измученный и потрясенный происшедшим, спускаюсь вниз. Внизу тепло, здесь только мороз, ветра нет. Облокотился на какую-то колонку, задумавшись. Пугает состояние печи. Тревожит сам факт аварии. На плечо ложится чья-то рука.

– Чего, Яков Семенович, пригорюнился?

Возле меня рабочий-доменщик, третий горновой.

– Не знаешь что ли, что у нас происходит? Есть от чего пригорюниться.

– Брось, Яков Семенович, это не авария. Вот у нас на Гурьевском заводе была авария, вот то – авария.

Коробит неуместная шутка: какая там на Гурьевском заводе могла быть авария, да еще авария серьезней нашей?! Быстро проносится в сознании Гурьевский завод с его печью, дающей 20 тонн чугуна в сутки, с наклонным деревянным ходом на колошник. По этому подъемнику забирается лошадь, везущая вагонетку с шихтой. Рабочие лопатой сбрасывают шихту в печь, открывая заслонку.

– Какая же там могла быть авария?

– Ты, начальник, не смейся. Понимаешь, кобыла хвост сожгла, а кобыла там не простая – шесть годов работала, по гудку сама наверх ходила и обратно. После этого две недели кобылу другую искали и приручали, но такой уж не нашли. А это – ничего. Через сутки подымем конус и дуть будем полным ходом. Иди, начальник, поспи, на тебе лица нет.

Развеселил. Вот она – наша новая современная техника на фоне седого Урала, старой Сибири.

В чем трудности процесса освоения? Мы сделали скачок от отдельных мощных доменных печей Юга в 600–700 кубометров до 1200 кубометров. Добились механизации всех процессов. Это требовало исключительной четкости и слаженности всего эксплуатационного персонала, а кадры были мало подготовлены для механизированных процессов. Мы имели людей больше, чем было нужно, но качественно они не удовлетворяли нас. На Магнитострое были собраны рабочие и технический персонал с южных и уральских заводов. Каждый из них с изрядным самомнением и уверенностью, что его метод работы самый совершенный, что его знания и опыта совершенно достаточно, чтобы разрешить все задачи, стоящие перед металлургией, что учиться ему ни у кого не нужно.

Южане и уральцы относились критически к обилию механизмов. Уральцы ещё так недавно называли у себя на заводах всякий автоматический измерительный прибор «ябедником»: прибор «ябедничает» на рабочего, показывает качество его работы. Они и теперь склонны были охаивать всю ту совершенную аппаратуру, все те совершенные механизмы, которыми мы владели на домне. Были инженеры, которые полуоткровенно вздыхали о катале, о литейном дворе с формовщиками или чугунщиками. А тут – бункерная эстакада, вагон-весы, разливочная машина, пушка «Брозиуса» и прочие «неприятности». Спаять весь этот коллектив, подчинить его одной организующей воле, вытравить все его старые навыки, заставить его как следует осознать роль механизмов и аппаратуры, которыми нужно было управлять на нашей современной домне, – вот это являлось нашей задачей.

…Освоение проектной мощности магнитогорской домны шло рывками, неровно. Простои печи из-за неорганизованности персонала на механизмах тянули вниз кривую производительности. Тем не менее на 58‑й день после задувки – 28 марта 1932 года – магнитогорская домна № 1 выплавила 1037 тонн литейного чугуна. Она превысила свою проектную мощность.

Сталин и Магнитострой

Всем известно, что творцом Урало-Кузбаса и его ведущих звеньев – Магнитостроя и Кузнецкстроя – являлся товарищ Сталин. По его инициативе поставлена и под его гениальным руководством разрешается эта грандиозная проблема социалистической индустриализации нашей страны. Мы знали, что товарищ Сталин прекрасно, в мельчайших подробностях осведомлен обо всем том, что делается на Магнитке.

Получаем телеграммы: «Гугелю, Кащенко, Соболеву, Каркшину. Телеграф принес известие об окончании пускового периода и развертывании производства первой в СССР гигантской домны, дающей в день свыше одной тысячи тонн литейного чугуна. Поздравляю рабочих и административно-технический персонал Магнитостроя с успешным выполнением первой части программы завода. Поздравляю с овладением техники первой в Европе гигантской домны – «уникум».

Привет ударникам и ударницам Магнитостроя, с боем преодолевшим трудности пуска и развертывания домны в условиях зимнего ненастья и с готовностью принимающим на себя основную тяжесть работы по строительству завода. Не сомневаюсь, что магнитогорцы также успешно выполнят главную часть программы 1932 года, построят еще три домны, мартен, прокат, и таким образом с честью выполнят свой долг перед страной. И. Сталин».

В апреле 1932 года приезжаю в Москву. Настроение приподнятое. На Магнитке загорелась новая жизнь. Товарищ Орджоникидзе говорит мне о том, что меня примет товарищ Сталин. С нетерпением жду. На следующий день в 11 часов утра тов. Семушкин по телефону сообщает: «Тебя вызывает товарищ Сталин».

Направляюсь в Кремль. Вместе с бодрым настроением, радостью первой магнитогорской победы несу образец первого чугуна – плитку с барельефом товарища Сталина…

По указанию секретаря попадаю в деловой кабинет. Товарищ Сталин беседует с тов. Поскребышевым. Приветливо здоровается со мной, просит обождать. Окончив разговор, направляется в свой личный кабинет. Садимся.

– Расскажите, как у вас дела, какие у вас сейчас основные вопросы?

– Сколько времени вы уделите мне, товарищ Сталин?

– Сколько нужно.

Я пришел с тщательно проработанной программой вопросов Магнитостроя. Мне, однако, не пришлось держаться программы. Очень скоро наша беседа пошла по направлениям, которые без всякой подготовки к разговору давал ей товарищ Сталин. Позже, анализируя наш разговор, я увидел, что все вопросы моей программы были затронуты и исчерпаны.

Поразила меня та исключительная осведомленность, какую товарищ Сталин проявил в вопросах сугубо технического порядка.

– Скажите, – обращается ко мне товарищ Сталин, – варить или клепать нужно газопроводные трубы?

В ту пору шла у нас в Магнитке дискуссия по этому вопросу. Мы, сторонники более совершенных технических методов работ, стояли за сварку. Консервативные техники доказывали необходимость клепки.

Товарищ Сталин знал об этой дискуссии. Оно отображала борьбу старой, консервативной техники, с новой. И если на Магнитострое идет спор между старыми и новыми методами техники и побеждает новая техника, значит, мы идем по пути прогресса. Так я понял вопрос товарища Сталина. В этом я убедился во всем последующем с ним разговоре.

Я рассказываю о методах разведки Магнитной горы, как мы изрезали ее штольнями, чтобы выявить характер залегания. Рассказываю, как проделали мы свыше 125 тысяч анализов руды на нашей рудоискательной станции, построенной как прототип будущей рудо-обогатительной фабрики.

– Значит, есть руда, значит, мы не ошиблись, – с особым удовлетворением замечает товарищ Сталин…

– До какого предела, – спрашивает товарищ Сталин, – нужно строить Магнитострой – до двух с половиной миллионов тонн или до четырех миллионов?

Я долго думал над этим вопросом в свое время. Для металлургического завода вопросы транспорта решают предел технической и экономической целесообразности. Завод в 2,5 миллиона тонн чугуна требует разрешения огромнейшей транспортной проблемы – проблемы, не решенной еще ни на одном предприятии мира. Техническая мощность крупнейшего в мире «конкурента» Магнитостроя завода Гэри (Америка) – три миллиона тонн чугуна, но в силу специфических условий капиталистического хозяйства завод в лучшие свои годы давал только 1 миллион 800 тысяч – 2 миллиона тонн. Мы же, проектируя завод на 2 миллиона тонн, как правило, будем иметь эти 2,5 миллиона или, вероятно, больше.

Я отвечаю товарищу Сталину, что, по моему мнению, нужно ограничиться объемом завода в 2,5 миллиона тонн, как в сове время решено Центральным Комитетом. Но проектирование и организацию площадки нужно вести таким образом, чтобы не замыкаться в рамки 2,5 миллиона тонн, а развиваться до четырех миллионов.

Товарищ Сталин соглашается с этим мнением.

…К вопросу о бытовых условиях товарищ Сталин подходит с исключительным вниманием, уделив этой части беседы много времени. Спрашивает, каковы настроения рабочих на Магнитострое в связи с тяжелыми социально-бытовыми условиями, каковы настроения руководителей актива. Отвечаю, что на Магнитострое настроение у всего коллектива в целом и у нас, руководящего состава, в частности, бодное, что первая победа на Магнитострое не только успокоила нас, но и вдохновила на дальнейшие бои по всему циклу Магнитостроя.

Передаю товарищу Сталину плитку чугуна с барельефом. Не умышленно, а как-то естественно получилось, что я дал ему плитку, обращенную барельефом к нему. Не успел я заметить, как он ее перевернул и, стукнув по ней трубкой, сказал:

– Хорош чугун? – И лицо его осветилось радостью победы.

Беседа заканчивается. Товарищ Сталин просит передать привет товарищам.

– Вы, – говорит он, – бьетесь там за дело партии. Но вы не одни. Вся страна вам помогает.

Как это было
Семён Нариньяни

Семён Нариньяни

Семён Давыдович Нариньяни (1908–1974) – журналист, которого знал весь Союз. Имя его стало знаковым. Прежде всего, его ценили как острого фельетониста. Он обладал лёгким пером, был настоящим профессионалом. На строительстве Магнитки Нариньяни стал своим человеком.

Для многих молодых строителей Магнитогорск начался еще в Сталинграде. Июль, 1930 год. Не успел первый трактор сойти с конвейера, а уже кое-кто из комсомольцев стал собираться в дорогу. И, что ни день, таких все больше и больше. Директор тракторного вызвал «путешественников» к себе.

– Вы куда?

– На Урал.

– Зачем?

– Так ведь здесь стройка подошла к концу, а на Магнитке только начинается.

Директор посмотрел на Редина, Козлова, Петунина, Левандовского и сокрушенно вздохнул. Все они люди деловые, квалифицированные, один к одному: плотник, бетонщик, такелажник, арматурщик. Отпускать таких молодцов с завода было не по-хозяйски. И не только в этом было дело. Директор за два года сжился, сроднился со своими «мальчиками» (так он называл ребят), которые приехали к нему по путевкам комсомола; директору по-отцовски было жаль расставаться с ними.

Два года ребята жили в бараках. Только-только поселили их в новые дома с балконами, ванными комнатами, паровым отоплением, и – на тебе! – «мальчики» добровольно отказываются от уюта.

– Имейте в виду, на Урале удобств не будет. Вам придется снова жить в бараках, без горячего душа.

Ребятам, конечно, не хотелось лишаться удобств. Они стали уже привыкать и к светлым, просторным комнатам и к вечернему чаю на балконе. Но что делать? Неужто изменить своей юношеской мечте и лишить себя из-за уютной комнаты и горячего душа удовольствия поехать на строительство самого крупного в Европе металлургического комбината!

– Эх, мальчики, мальчики!..

А «мальчики» входили во вкус. Они не только собирались в дорогу сами, но и пытались захватить с собой из Сталинграда на Урал строительные механизмы: экскаватор, транспортеры, бетономешалки. Директор запротестовал, а комсомольцы подали на него жалобу в партийный комитет.

– Образумьте нашего директора, он не хочет протянуть руку помощи Урало-Кузбассу.

Поднялся спор, в который вынужден был вмешаться В.В. Куйбышев. Председатель ВСНХ (Высшего совета народного хозяйства) распорядился оставить механизмы в Сталинграде для постройки завода второй очереди, а большой группе комсомольцев было разрешено выехать в Магнитогорск.

Собрались, конечно, сразу. А как туда добираться? Где находится этот самый Магнитогорск? В 1930 году такого города на картах еще и не было. Люди, к которым обращались комсомольцы, неопределенно пожимали плечами:

– А кто его знает! Говорят, где-то далеко, под Белорецком, за башкирскими землями…

Такая неопределенность не остановила ребят. Они собрали свои сундучки, чемоданы – и на вокзал.

– Дайте нам сто билетов до Магнитогорска!

Ехать пришлось долго, с пятью пересадками. Через Москву, Свердловск, Челябинск, Троицк, Карталы.

И вот поезд останавливается прямо в степи, у одинокого товарного вагона. На вагоне висит небольшой медный колокол и виднеется надпись мелом: «Станция Магнитогорск». Из вагона навстречу комсомольцам выходит дежурный по станции. Комсомольцы – к нему.

– Далеко ли до города?

– Два года.

Все стало ясно: через два года на этом пустынном месте по планам первой пятилетки должны быть выстроены и город, и комбинат. Ну, а пока нужно думать, где скоротать ночь. И мы пошли к центру будущего города. А в центре всякого города положено быть, конечно, и гостиницам, и ресторанам, и баням. Но ко дню нашего приезда на месте будущего Магнитогорска рос только вековечный ковыль. Вместо многоэтажных гостиниц вокруг стояли палатки, и на каждой – дощечки с названием городов, из которых прибыли добровольцы: Москва, Ленинград, Свердловск, Харьков, Златоуст… В день приезда сталинградцев молодежный городок увеличился на четыре новые палатки. Каждый новосел получил койку, чтобы не провести первую ночь под магнитогорскими звездами, и лопату, чтобы завтра пораньше приступить к работе.

До осени жить пришлось по-походному. Обедали у нарпитовских казанов, вмазанных прямо в землю, умываться бегали на берег реки Урала.

Представитель «Комсомольской правды» был первым корреспондентом в Магнитогорске, поэтому начальник строительства решил создать ему максимальные удобства. Чтобы корреспондент мог бывать на всех двадцати строительных участках и успевать сообщать в газету магнитогорские новости, к нему была прикреплена лошадь Катька. А чтобы корреспондент мог после долгих ежедневных скитаний по стройке отдохнуть, ему был выдан ордер на койку в комнате № 11, в бараке № 4, под Сосновой горой.

Корреспондент сразу же отправился с вещами к месту нового жительства. Вот наконец и Сосновая гора. Вокруг, куда ни посмотришь, пустырь. Где же барак № 4?

– А зачем он вам? – спрашивает подошедший прораб.

– Как зачем, у меня ордер!

– А-а-а… – многозначительно тянет прораб и ведет корреспондента к месту, размеченному колышками. – Вот здесь будет стоять барак № 4.

Затем прораб отмеривает от какой-то лунки три шага в сторону и добавляет:

– А здесь расположится комната № 11.

Прораб был человеком не без чувства юмора. Он посмотрел на корреспондента и спросил:

– Ну как, вы переедете на жительство в комнату № 11 сейчас или подождете до осени, когда закончится постройка барака?

Корреспондент улыбнулся и спросил:

– Мой ордер – это что, ошибка?

– Нет, зачем же! Это надежда на лучшее будущее.

И так как жилищный отдел Магнитостроя выдал таких «надежд» на три месяца вперед многим приезжим, то корреспонденту пришлось эти три месяца жить не в бараке № 4, а на стоге сена возле пожарной команды. Под стогом был спрятан чемодан с бельем и блокнотами корреспондента, а наверху спал он сам. Рано утром к этому стогу конюх подводил лошадь Катьку и тыкал в представителя прессы кнутовищем, напоминая, что трудовой день на стройке начался.

А день этот стоил того, чтобы рассказать о нем. Шутка ли, строительная площадка раскинулась в степи чуть ли не до самого горизонта. Глянешь с горы Магнитной вниз, и голова идет кругом. Пыль в полнеба. Земля разворочена. Всюду котлованы: под домны, мартеновские печи, прокатные станы, коксовые батареи, химические заводы. И все это строится собственными руками. Молодежной гордости не было предела.

Но если бы в те дни молодых строителей спросить, известно ли им, как будет выглядеть и работать этот комбинат, то оказалось бы, что очень многие имеют весьма смутное представление о выплавке чугуна и стали. Да и откуда им было знать об этом! Ребята ехали к горе Магнитной из мест, где не было ни домен, ни мартеновских печей. И хотя комсомольцам ни разу в жизни не приходилось видеть действующих домен, зато они хорошо знали: в домнах – сила молодого Советского государства. И чем больше построить домен и мартенов, тем крепче и непобедимей будет это государство. Работали поэтому молодые магнитогорцы, не жалея себя.

А работать приходилось нелегко. Строительных механизмов было тогда еще очень мало. Только-только начинали входить в обиход такие слова и понятия, как «соревнование», «встречный план», «ударная бригада», – в те годы все это лишь зарождалось, проверялось.

Вспоминается такой эпизод из истории строительства. Комсомольцы бригады Редина первыми в Магнитогорске ввели и стали перевыполнять сменно-встречные задания по вязке арматуры. Производительность труда выросла в три раза. Как сообщить об опыте арматурщиков всей стройке? Радио у нас не было. К выпуску «Магнитогорского комсомольца» горком еще не приступал. И тогда комсомольский комитет доменного участка отпечатал в типографии соседнего района несколько тысяч этикеток, с описанием работы бригады Редина. Пионеры наклеили эти этикетки в продуктовом складе на коробки папирос, на пачки с махоркой, на кульки с сахаром, солью. И на следующий день имя Редина стало самым популярным на стройке. Вслед за Рединым в число лучших попали бригады Рублева, Козлова, Петунина, Ишмакова, Чернова.

Магнитогорские ночи изобиловали всякими неожиданностями…

В 10 часов вечера внезапно прекращалась подача электроэнергии. Мрак затоплял котлованы, и люди, впотьмах, спотыкаясь, бежали к остановившимся бетономешалкам вывалить на землю еще не затвердевший бетон. В 10 часов 30 минут утра электроэнергия появилась так же внезапно, как и исчезла. Но пришла тревожная весть с эстакады: щебень кончается, а камнедробилка и не собирается готовить новую партию. К 2 часам ночи прибывал щебень, но прерывалась подача воды.

В 3 часа водопроводные трубы наполнялись водой, зато прекращалась подача электроэнергии, и домна вновь погружалась во мрак.

Ночные аварии изводили инженеров, возмущали ударников.

В августе 1930 года на Магнитострое было проведено сколько ночных проверок, как на участках борются с авариями.

Проверка обнаружила, что лишь на плотине по ночам дежурили комсомольцы, а на других участках таких постов не было. Дежурные же прорабы или безмятежно спали, положив себе под головы лопаты, или метались от телефона к телефону, тщетно моля о помощи.

В сентябре райком комсомола забил тревогу, и стройка была опоясана ночным молодежным дозором.

С 8 часов вечера и до 8 часов утра звонил телефон в прокуренной комнате райкома, и по гудящим проводам мчались приказы, сообщения, просьбы, напоминания, ругань.

В 10 часов вечера звонил дежурный с домны:

– Говорит Якубовский. У нас нет щебня, в котлованах приостанавливается бетонировка.

В 10 часов 2 минуты дежурный райкома комсомола, соединившись по телефону с камнедробилкой, кричал в трубку:

– Скандал! Почему домна без щебня?

– Щебень есть, да его некому грузить, – отвечала с камнедробилки Люда Калинченко.

– Как это некому? – возмущался дежурный.

– Рабочих нет.

– А ты поговори с молодежью.

И вот Люда бежит к баракам будить комсомольцев. А вскоре с камнедробилки сообщают в райком:

– Щебень грузится на платформы. Скорей высылайте паровоз.

В 10 часов 35 минут дежурный сортировочной станции уже извещен о вагонах со щебнем. Он бежит по путям и кричит машинисту паровоза:

– Давай, дружок, на камнедробилку! Состав на домну пригнать надо.

Паровоз дает гудок и трогается в путь. В полночь дежурный райкома проверяет посты и записывает, как движется маршрут со щебнем. В час ночи ему звонит дежурный домны:

– Прораб просит передать благодарность комсомольцам. Щебень прибыл, простоя не было.

В 1 час 7 минут опять звонок:

– Говорит дежурный горы Атач. У нас нет воды. Буровая остановилась, механические мастерские замариновали наш заказ на водопроводную муфту.

В 1 час 15 минут дежурный по механическому цеху Пронин уже сообщает в райком:

– Заказ действительно не выполнен. Людей нет, приходится самому делать нарезку.

В 2 часа 20 минут Пронин сдает готовую муфту.

Через 5 минут с насосной станции выехала на Атач комсомольская бригада слесарей. В 4 часа ночи буровая снова заработала.

Наступает утро. Телефон трезвонит по-прежнему, напоминая о бедах минувшей аварийной ночи.

7 часов. Утренняя смена принялась за работу. Телефон умолкает. Притихшим котенком дремлет на столе черная коробка аппарата. Дежурный в последний раз просматривает журнал происшествий и идет к двери.

Молодые строители набирались опыта, знаний. Прошло то время, когда на «Магнитке» насчитывалось с полсотни комсомольцев. Магнитогорская комсомольская организация выросла в могучий, двенадцатитысячный отряд. Наряду с плотниками, землекопами, монтажниками в этом отряде числилось уже несколько сот инженеров и техников. С такой силой можно было переходить от комсомольских бригад к созданию комсомольских смен. Так и сделали. Затем комсомольцы дерзнули взять на себя постройку домны № 2. Молодежь дала начальнику строительства торжественное обязательство строить и монтировать эту домну быстрее и лучше, чем строилась домна № 1. В соревнование строителей двух домен в скором времени включился весь коллектив.

Комсомольцы и молодые рабочие горы Магнитной разрабатывали один из горизонтов рудника, чтобы снабжать рудой комсомольского рудника комсомольскую домну. Комсомольцы центральной электрической станции монтировали собственными силами турбину под лозунгом «Ток комсомольской турбины – комсомольской домне! «

На коксохимическом комбинате комсомольцы собственными силами вели строительство восьмой батареи с тем, чтобы обеспечить коксом комсомольскую домну.

Так было на всех участках и во всех цехах: мартеновском, прокатном, на воздуходувной станции. Это был грандиозный строительный конвейер. Комсомольцы всей страны принимали участие в этом конвейере. Оборудование для Магнитогорского комбината изготавливалось больше чем на трехстах заводах. На одних делались турбины, на других прокатные станы, на третьих стальные конструкции для доменных печей, кауперов… И на каждом заводе существовал пост комсомольского контроля, который следил за тем, чтобы магнитогорские заказы изготавливались без задержек.

Все это, конечно, не могло не вдохновлять магнитогорцев на трудовые подвиги. Именно в эти дни комсомолец Ишмаков поставил замечательный рекорд на клепке кожуха домны, плотник Чернов – на опалубке, такелажник Рублев – на установке опорных колонн, бригада Тугушева – на бетонировании.

Вспоминается такой эпизод. Комсомольцы Нижнетагильского завода в эти дни выполнили срочный заказ и прислали на площадку долгожданные насадочные решетки для кауперов комсомольской домны. Но вот беда, платформы с этими решетками никак не могли пробиться к домне и третьи сутки простаивали на сортировочной.

Клепальщики сидели уже на пятнадцатом ярусе. Кладчики ежедневно устраивали скандалы: без решеток они не могли начать кладку кауперов.

Комсомольцы бегали в заводоуправление, в железнодорожный отдел и на сортировочную станцию. Они просили скорее перебросить к ним вагоны. И на все их просьбы железнодорожники отвечали:

– На путях образовалась пробка! Потерпите недельку, разгрузим составы, выгоним порожняк на магистраль, тогда и доставим к вам решетки.