Текст книги "Римская империя. Рассказы о повседневной жизни"

В Риме

1

В Риме Одоакр был определен во дворец и сразу приобрел многочисленных покровителей среди приближенных императора, частью римских вельмож, частью приехавших из Константинополя.

Необыкновенная сила Одоакра поражала всех, и он охотно показывал образцы ея, зная, что этим путем всего легче вызвать к себе интерес, быть может, завести друзей. Однажды, смотря на его опыты, старый византийский вельможа сказал:

– Я видел только одного человека, одаренного такой же сверхъестественной силой.

– Кто это?

– Юный Теодорик, сын короля восточных готов, Теодемира. Он живет заложником в Константинополе.

Одоакр нахмурился.

– Не люблю готов, – сказал он. – Нет среди германских племен народа более лживого, вероломного и коварного.

– Теодорик совсем не такой. Он – сама искренность, само простодушие.

– Погодите, он еще покажет вам свою искренность.

В это время в большую приемную залу пышного Палатинского дворца, где происходил этот разговор, вошел сопровождаемый свитою пожилой германский воин, одетый в выкрашенную пурпуром баранью шкуру, в легком серебряном крылатом шлеме. Лицо его было сурово и некрасиво. Это был Рицимер, патриций и с недавних пор зять императора. Он видел, как германская стража императора непринужденно беседует с ближними придворными императора, и это, очевидно, не нравилось ему. Кроме того, он слышал последние слова Одоакра и подозрительно насторожился.

– О ком это ты? – спросил он у дорифора, отвечая на приветствия.

– Мы говорили о молодом Теодорике, сыне Теодемира, который живет в Константинополе заложником.

– Разве ты его знаешь?

– Его – нет, а готов знаю хорошо. При Аттиле насмотрелся на них.

– И, видно, не слишком их любишь?

– Никто их не любит.

– Я тоже думаю, что не уживутся они на местах своих поселений, и боюсь, как бы не вздумалось им пойти в Италию по следам своих западных родичей.

– Еще не забыла Италия Алариха.

– Проще им пойти на Грецию: она ближе.

Константинопольский вельможа, который ненавидел Рицимера, заметил:

– Греция ближе, а только все варвары почему-то предпочитают грабить Италию.

Рицимер ничего не ответил, только странно посмотрел на говорившего.

– С кем сейчас император? – спросил он, круто повернувшись к другому придворному.

– С философом Севером и богословом Филотеем.

– Доложи императору, что патриций Рицимер желает иметь с ним беседу.

Тот ушел и через несколько минут вернулся.

– Император занят и не может тебя принять сегодня.

Рицимер сделался еще мрачнее.

– Поди скажи императору, что зять его Рицимер принес ему привет от его дочери и настоятельно просит принять его.

Придворный снова ушел и снова вернулся.

– Император ждет тебя.

Рицимер гордо прошел мимо склонившихся придворных и исчез во внутренних покоях.

– Вот так бывает всегда, – недовольно проворчал константинопольский вельможа. – Антемий начинает как будто доказывать Рицимеру, что император – он, а не свевский проходимец. И никогда не может поставить на своем.

2

Почти сейчас же вслед за тем, как вышел Рицимер, в зале появился Сидоний Аполлинарий, сопровождаемый своим покровителем, сенатором Цециной Базилием. Одоакр подошел к нему, и между ними очень быстро завязался оживленный разговор. Одоакр рассказывал, что он видел в Равенне и по дороге, о том, как и купцы, и ремесленники, и итальянские крестьяне ненавидят империю.

– Мне кажется, – прибавил он, – что только один класс людей может быть доволен империей: крупные землевладельцы.

– Почему ты так думаешь? – спросил его Цецина.

– А потому, что они перевели и рабов, и арендаторов на положение крепостных, имеют от земли гораздо больше, чем раньше, могут платить налоги натурою и жить припеваючи у себя в имениях, не нуждаясь ни в чем.

– Ты забыл только две маленькие подробности, – сказал сенатор. – Я сам крупный помещик и могу напомнить их тебе. Во-первых, финансовую ответственность перед фиском. Если случится неурожай и мои крепостные не уплатят мне оброков, я все равно должен вносить подати. Не внесу – взыщут. С меня есть что взять. А я что возьму с крестьянина? Если я его разорю, мне же будет хуже: он долго не поправится. А во-вторых, хотел бы я знать, много ли помещиков живет теперь в имениях. Все предпочитают жить в Риме. Кто живет в Риме, нуждается в деньгах, в золоте. Денег же крестьяне не дают. А если в наши руки попадают деньги, все равно казна отбирает.

– Значит, и крупные помещики недовольны?

– Как тебе сказать! Мы все-таки боимся крушения империи и воцарения какого-нибудь германца вроде Рицимера. Мы от такой перемены потеряем больше всего. По всей вероятности, треть земли будет отобрана в пользу варваров, как это сделали в Галлии вестготы, и, разумеется, эта треть придется целиком на латифундии. И я не знаю, будем ли мы еще вознаграждены облегчением податного гнета. Или останемся при прежнем гнете, но без прежней земли.

– Почему же ты не соглашаешься, когда я говорю, что вы не враги империи?

– Да, но и не очень преданные поклонники.

– Самые преданные, какие только имеются во всем римском обществе.

Тут в беседу вмешался Сидоний.

– Но я опять тебе скажу, и, вероятно, мой друг Цецина не откажется подтвердить, что, как бы люди ни ненавидели империю, они не могут без колебаний променять имя римлян на название подданных какого-нибудь восточноготского или западноготского или бургундского короля. Возьми мою родину, Южную Галлию. Как старается король западных готов Эйрих завладеть Нарбоннской Галлией, примыкающей к его уделу, Аквитании, с востока, и областью арвернов, граничащей с его владениями с севера! Все ничего не выходит. А почему? Не хочет население. У нас, в области арвернов, помещики вооружили крестьян, а города образовали милиции, и каждый раз, как Эйрих показывает когти, мы их ему обламываем. Заметь, мы защищаемся сами. У империи нет войска в Южной Галлии. А почему? Не хотим терять римского имени, становиться варварами.

Руины императорских дворцов на Палатине в Риме

– Не знаю, в Южной Галлии я никогда не был. А то, что я видел в Италии, заставляет думать иначе. Здешнее население готово стать чем угодно, лишь бы получить облегчение.

– А знаешь, Сидоний, – сказал Цецина, – мне кажется, что Одоакр прав в одном. Население Италии не восстанет, если в один прекрасный день вместо римского императора его господином окажется германский король. Слишком оно привыкло к разным переменам и стало равнодушно.

– Вовсе не равнодушно! – с жаром воскликнул Одоакр. – Оно ненавидит, а не равнодушно.

– Неужели исполняется старое пророчество? – задумчиво сказал Сидоний.

– Какое пророчество?

– Когда Ромул закладывал Рим, летели коршуны. Он стал считать. Их было двенадцать. Этрусские прорицатели истолковали тогда это знаменье так: Рим будет стоять двенадцать столетий, а потом погибнет. Двенадцать столетий кончились в год взятия Рима Гензерихом, двенадцать лет назад.

Вот уж двенадцати коршунов крылья свершили, о Рим мой,

Судьбы твои. Знай же, знай: ныне ждет горе тебя!

– Это экспромт? – спросил Цецина.

– Душа кипит от горя и унижения, и сами собою складываются стихи.

– Чему быть суждено, то исполнится, – торжественно и строго сказал Одоакр.

Снова в Норике

1

Прошло восемь лет. Снова в горной хижине св. Северина собрались германские воины. Между ними был и рыжий руг Фредерик, когда-то пробиравшийся вместе с товарищами в Италию. Его вооружение теперь было совсем другое: богатое и блестящее, а баранья шкура на плечах сверкала белизной. Он стоял и ждал, пока Северин прочтет письмо, только что врученное ему.

– «Если в сердце твоем есть какое-нибудь желание, досточтимый отец, доверь его мне, и оно будет исполнено». Да, далеко пошел Одоакр. Мы тут знаем кое-что о событиях, только ведь сведения приходят урывками. С тех пор как Одоакр, стоя у подножия наших гор, кликнул клич своим соплеменникам и все, что было в Норике ругов, скиров, туркилингов и герулов, бросилось под его знамена, у нас нет вестей. Знаем только, что он стал королем. Ты был все время с ним, расскажи же нам обо всем подробно.

– Все началось с того нашего странствования по Италии. Мы видели, что империю ненавидят все: крестьяне, горожане, купцы, ремесленники, что некому ее защищать. Одоакр только дивился, отчего Рицимер не низложит окончательно императора. Когда началась распря между патрицием и Антемием, мы думали, что дело идет к концу, Одоакр, скажу тебе, отец, волновался. Он боялся, что Рицимер захватит власть и предупредит его собственные намерения. Но когда Антемий был убит в 472 году, и Рицимер сейчас же поставил Олибрия, Одоакр успокоился. С тех пор он только следил за событиями, ожидая своей очереди. И Олибрий и Рицимер скоро умерли, воцарился Глицерий, потом Глицерия сместил Юлий Непот, потом Непота низложил Орест, и наш старый знакомый, его юный сын Ромул Августул, сделался цезарем. Тогда-то и выступил Одоакр. Он бы выступил раньше. Разницы не было. Но его обеспокоило одно событие: борьба населения арвернской области против Эйриха, короля западных готов. Галлов этих, отстаивавших римское имя, вдохновлял Сидоний Аполлинарий, великий поэт, сделавшийся их епископом, а во главе их стоял Экдиций, сын бывшего императора Авита, сказать правду, лучший полководец нашего времени. Одоакр думал, что если маленькая область, которую сумели воодушевить, побеждала сильного германского короля, то что будет, если поднимется вся Италия, весь римский мир.

– Что же его успокоило?

– То, что император Непот сам выдал арвернцев головой Эйриху. Если бы ты видел, какое это произвело впечатление в Италии. Последние императоры, кроме, может быть, Антемия, не стесняясь, ставили свои собственные выгоды впереди, а о выгодах населения забывали. Но то, что сделал Непот, перешло всякую меру. Это была измена Риму. И по настроению народа Одоакр понял, что он может дерзнуть на то, о чем думать не смел Стилихон, на что не решился Рицимер. Он дерзнул и победил. Как ты и предсказывал…

Капитолий и Форум в эпоху империи. Реконструкция

– А зачем он велел убить Ореста, своего благодетеля?

– Юлий Непот пощадил Глицерия. Ты знаешь, что получилось из этого?

– Нет, не знаю. Оба ведь низложены и живут в Далмации.

– Глицерий подослал к Непоту убийц. Орест сделал бы то же с Одоакром, если бы остался жив.

– А мальчика по крайней мере пощадили вы?

– Он так красив, что было бы жаль его убивать. Он живет себе припеваючи в Лукулловой вилле около Байи. Лучшую виллу Италии дал ему Одоакр. и, быть может, последний император окажется еще счастливее своего победителя. Кто знает!

– Ты прав, воин. Судьбы Господа неисповедимы. Передайте Одоакру, что я благодарю его за письмо и воспользуюсь правом, которое он мне дает.

Воины склонились перед святым и ушли.

2

Через несколько дней св. Северин был в обществе своих друзей в Фавианах. Он сидел, глубоко задумавшись. Кругом говорили о том, как неожиданно вознесся Одоакр и как судьба благоприятствует новому королю.

В это время Северин словно очнулся.

– О каком короле вы говорите? – спросил он.

– Об Одоакре.

– Одоакр, – сказал святой, и лицо его озарилось вдохновением. «Одоакр процарствует благополучно каких-нибудь тринадцать-четырнадцать лет»…