Текст книги "Римская Республика. Рассказы о повседневной жизни"

Не отрицали римляне, что и у их соседей есть боги, которые заслуживают поклонения. Они только раньше не сталкивались с ними, им не нужна была помощь этих богов. Но, раз она понадобилась, римляне обращались к ним. Мы знаем, что во время войны римляне часто призывали богов неприятелей. Осаждают римляне город. Он сильно укреплен. Осажденные заперлись в городе за неприступными стенами, и все усилия римлян сломить их сопротивление напрасны. Осада затягивается. Тогда совершается особый обряд (evocatio), римляне вызывают богов осажденного города и молят перейти на их сторону. Римляне взывают к божеству осажденного города: «Бог ли, богиня ли, в чьей опеке состоит народ и город, вас я прошу, вам я поклоняюсь, у вас я молю, чтобы вы оставили народ этот и город, покинули их урочища, ограды, святыни и стены, отделились от них и навели на этот город страх, ужас, забвение и, свободные, пришли в Рим ко мне и моим; чтобы наши урочища, ограды, святыни и стены были вам приятнее и предпочтительнее, чтобы вы стали покровителями мне, народу римскому и воинам моим так, чтобы мы это знали и чувствовали; если вы это сделаете, я даю обет построить вам храм и учредить в честь вас игры»[5]5
   Macrobius. Sat. Lib. III. 9. 7. 8. Перевод проф. Ф. Зелинского.


[Закрыть]. Но вот город взят, и боги его становятся богами Рима.

Конечно, особенно легко включают римляне в число своих богов богов латинян как родственного им племени. Рим давно уже один из сильнейших членов Латинского союза, и недалеко то время, когда союзу придется признать над собой власть Рима. К этому времени относится и включение в число римских богов богини Дианы – покровительницы всего Латинского союза. Когда же был взят город латинян Тускулум, в Риме стали поклоняться Кастору и Поллуксу – покровителям этого города. Появляются в Риме новые боги и благодаря сношениям с соседними народами, особенно с этрусками. У них заимствовали римляне богиню Минерву – покровительницу ремесел, а из города Вей получили и богиню-царицу, назвав ее Юноной.

Храм Фортуны Virilis в Риме

Но особенно важно, что под влиянием этрусков и даже под их руководством строится в Риме первый храм Юпитера, Юноны и Минервы. С этого времени храм Юпитера на Капитолии делается главной святыней Рима. Сам же Юпитер становится богом-покровителем жизни государства, он хранит Рим, заботится о росте его могущества, дает счастье римскому оружию, он хранитель законов, правды и данного слова. Клятва именем Юпитера – самая священная клятва.

С этого времени стали римляне делать статуи своих богов, которые раньше не имели определенного облика и никогда не изображались. И в этом первыми учителями римлян были этруски. Они сделали из терракоты статую Юпитера с молниями в руках для Капитолийского храма. Появились в Риме изображения и целого ряда других богов и богинь: Юноны, Минервы, двуликого Януса, Сатурна, Марса и других. Конечно, эти изображения вначале были грубы; но когда в Риме усилилось влияние греков, тогда и статуи римских богов стали изящнее, возвышеннее. Один за другим строятся и храмы: богу Сатурну, Кастору и Поллуксу, Диане и другим богам. Пышнее становятся жертвоприношения римлян, их игры и религиозные процессии.

Наряду с влиянием соседей Рима все сильнее становится влияние Греции. Это влияние идет главным образом из греческой колонии Кум. Рим рано стал получать хлеб из богатых Кум и из греческих колоний юга Италии. Торговля с Кумами была особенно оживленна. Завязывались все более тесные сношения. Из Кум, по всем вероятиям, принесены были в Рим и знаменитые Сивиллины книги – сборник древних оракулов. Римляне окружили легендами время появления книг Сивиллы в Риме и отнесли его к древнейшим временам Рима. Вот что говорит римская легенда о том, как попали эти книги в Рим: однажды к римскому царю Тарквинию Гордому (Тарквинию Приску?) пришла старая женщина и предложила ему купить девять книг с изречениями. Она просила за них громадную сумму денег. Но Тарквиний колебался их купить. Тогда женщина сожгла три книги и предложила купить оставшиеся шесть. Ее спросили, сколько она хочет получить за них. Женщина назвала прежнюю сумму. Тарквиний был удивлен, он не мог понять, почему так дорого стоят эти книги. Но женщина, не говоря ни слова, сожгла еще три книги, а на вопрос, что же стоят три оставшиеся, опять потребовала за них ту же цену, что и за девять. Тогда только понял Тарквиний, что книги бесценны, и купил их. Это и были Сивиллины книги. В римской религии книги эти имели громадное значение. С ними справлялись всякий раз, когда случалось какое-нибудь бедствие или боги посылали зловещее знамение. В них искали ответа, как умилостивить разгневанных богов.

По всем вероятиям, почти одновременно с Сивиллиными книгами стали в Риме поклоняться и Аполлону, первому греческому богу в Риме. Какое-нибудь большое бедствие заставило римлян ввести Аполлона в число своих богов. Ему поклонялись вначале как богу-врачу, исцелявшему от болезней. Сейчас же вслед за Аполлоном римляне стали поклоняться богу Дионису и богиням Деметре и Коре. Они назвали этих греческих богинь и бога римскими именами Цереры, Либеры и Либера. Предание о введении культа этих богов говорит, что в Риме был страшный голод вследствие неурожая и плохого подвоза хлеба из Кум. Римляне обратились к Сивиллиным книгам, и по указанию в них решено было построить храм этим богам, которых особенно чтили в Кумах. Вскоре построен был храм еще богу – покровителю торговли Меркурию, т. е. греческому Гермесу. Римские купцы считали, что они находятся под особым покровительством Меркурия, и день основания его храма стал праздником всех римских купцов. Стали римляне поклоняться и богу моря Нептуну (греческий Посейдон), богу Эскулапу (греческий Асклепий) и другим иноземным богам.

Все эти боги, хотя и стали богами Римского государства, но все же стояли отдельно от исконных богов Рима. Новым богам поклонялись не так, как старым римским. Поклонялись им и приносили жертвы по особому греческому обряду. И жрецы у них были свои особые, с децемвирами во главе. Римские жрецы – понтифики, фламины и другие, избиравшиеся из числа патрициев, – не участвовали в культе новых пришлых богов. Вообще пришлые боги были в значительной степени богами плебеев, которые могли быть жрецами этих богов. Патриции, не допускавшие в число жрецов старых римских богов плебеев, предоставили плебеям быть жрецами богов-пришельцев. Это было не опасно для патрициев, ведь новые боги не влияли на государственные дела Рима. Плебеи же охотно становились жрецами богов-пришельцев, они видели в этих богах противовес старым патрицианским богам Рима. Плебейские эдилы хранили даже весь свой архив и плебейскую казну в храме Цереры (Деметры). Простой народ привлекали эти боги, близкие к людям, доступные, сильнее действующие на душу, чем старые боги Рима. Привлекали и церемонии, совершавшиеся в честь этих богов. Среди церемоний особенно интересны лектистернии и суппликации.

Лектистернии совершались следующим образом. В каждом храме новых богов находилось особое ложе. В определенный день, преимущественно в день основания храма, на это ложе клалось изображение бога, а перед ним на небольшом столе ставились принесенные жертвы, получалась как бы трапеза бога. Когда же Рим постигало какое-нибудь бедствие, например моровая язва, то устраивались лектистернии нескольким богам. Изображения богов в роскошных одеяниях клались на богато убранные ложа. Пред ними ставились столы с жертвами; возжигались куренья. Это был пир богов. Пиром этим старались римляне смягчить их гнев.

Суппликации же были особые благодарственные, но чаще умилостивительные церемонии. В них принимал участие весь народ из города и окрестностей, мужчины, женщины, дети, и не только граждане Рима, но даже вольноотпущенники и чужеземцы. Под предводительством децемвиров шли все, увенчанные лавром и с лавровыми ветвями в руках, прежде всего к храму Аполлона, а затем к храмам и других богов. Все храмы в день суппликаций открыты. В них приносят в жертву богам вино и куренья. Молящиеся простираются ниц пред богами, целуют их колени и руки. Женщины с распущенными волосами, на коленях, простирают к богам руки. Все молят их, полные смирения, о милости.

Мы видим, как сильно изменилась религия Рима прежде под влиянием его ближайших соседей, а затем греков. Много новых черт внесено в нее. Боги Рима изменились, появились и новые боги. Но религия Рима продолжала изменяться и дальше. Эти изменения шли рука об руку с ростом Рима. Чем больше расширял Рим свои владения, чем больше народов должно было признать власть Вечного города, чем дальше знакомились римляне с Востоком, покоряли там одну страну за другой, тем больше новых черт вносилось в религию Рима, тем чаще встречаем мы среди исконных богов Рима богов чужеземных, а среди них – часто и таких, которые, казалось, должны были быть совершенно чуждыми римлянам.

Патриции и плебеи в старом Риме

В. Перцев

Это было около 400 года до P.X. Был базарный день, и в Рим из окрестных деревень съехались по своим нуждам крестьяне; иные из них приехали на больших четырехколесных ломовых телегах, тяжело нагруженных хлебом и овощами; другие – на легких двуколках, на которых были поставлены небольшие кадочки с маслом, кувшины с молоком или сосуды с вином. Все эти продукты своего земледелия и скотоводства крестьяне привезли в Рим затем, чтобы обменять их на нужные им городские изделия: оружие, плуги, кувшины и горшки для хранения вина и масла, башмаки, которые бы выдержали долгие переходы во время походов, и проч.; многим из них нужно было, кроме того, еще и выкрасить и вывалять в городе домотканую шерстяную материю. Хотя римские крестьяне предпочитали тогда большую часть того, что им было нужно, изготовлять у себя в деревне своими силами, но обойтись совершенно без городских предметов им было уже и тогда трудно; за этими предметами им приходилось обращаться к городским ремесленникам – медникам, горшечникам, башмачникам, валяльщикам и красильщикам.

Римский пахарь. (Этрусская бронза)

Бойко шла торговля на городском рынке; за проданное вино или хлеб городские жители отвешивали крестьянам в больших кусках медь (тогда еще не было чеканенной монеты и медь оценивалась по весу) и тут же обменивали эти грубые куски меди на нужные им городские изделия. Покупки крестьян были не сложны. Еще утром торг был окончен, и они собирались уже обратно; обыкновенно они посещали город не надолго и торопились поскорее вернуться к себе в деревню; хоть обратный путь их был и недолог (владения римлян в то время были еще очень невелики и самые отдаленные местности, подчиненные Риму, отстояли от него не далее как на 40–50 верст), но римские крестьяне были домовитыми хозяевами и боялись надолго оставлять свой дом без присмотра. На своих маленьких земельных участках они сеяли не только полбу, которая была самым распространенным злаком в те времена, но и усердно разводили стручковые плоды, овощи и виноград; кое-где они разводили маслины и смоковницы. С необыкновенным трудолюбием вспахивали по нескольку раз плугом свои земли и считали поле готовым к засеву не раньше, чем бороздки от плуга ложились так близко друг от друга, что поле не нужно было даже и боронить. В самом бедном римском хозяйстве было много домашней птицы (особенно гусей); почти у всех римских крестьян были лошадь, осел или мул для перевозки тяжестей, были пара быков для плуговой упряжки и одна или две коровы. За всем этим был нужен хозяйский глаз, и потому-то римские крестьяне не любили надолго уезжать из дома.

Впрочем, на этот раз многие из крестьян изменили своему обычному стремлению вернуться поскорее домой. Уже с утра они узнали, что на римском форуме по постановлению сената вывешено объявление, которым возвещалось, что через 17 дней в Риме состоится народное собрание по центуриям и что на нем будет решаться вопрос об объявлении войны этрусскому городу Веи. В обычное время крестьяне не особенно интересовались государственными делами и предоставляли их решать сенату и более богатым людям; но вопрос о войне близко касался их интересов: война означала длинный поход и долгое отсутствие из дома; от удачной войны можно было получить новые земельные наделы и поживиться от захваченной у врагов добычи. Война с этрусками особенно волновала римских крестьян; это был сильный, богатый и торговый народ, граничивший с Римом с севера, а Веи – один из самых больших и укрепленных городов в этрусской земле; уже 100 лет у римлян шли с этрусками войны, которые то прерывались на некоторое время, то снова возобновлялись. Было время, когда этруски были даже сильнее Рима; при последних римских царях они подчинили себе римлян; но Рим давно уже сбросил с себя власть этрусков и теперь решил сам перейти в наступление против них. Из всех этрусских городов римляне чаще всего сталкивались с Веями; этот город лежал совсем близко от Рима, всего в 1¹/₂ часах ходьбы от него: вейенты делали постоянные грабительские нападения на римские земли, и крестьяне не раз на себе самих испытали, как опасно близкое соседство этого воинственного города. Поэтому предстоящее объявление вейентам решительной войны не могло не интересовать их. Они знали, что на римском форуме иногда произносились речи о тех вопросах, которые затем разрешались на народных собраниях, и во всяком случае бывали толки о разных крупных событиях; туда крестьяне и отправились теперь небольшой кучкой.

Работа в мастерской. Римский барельеф

Но, попав на форум, они сразу почувствовали себя там одинокими и затерянными. Площадь далеко не была полна народом, потому что общественная жизнь в Риме тогда была еще слабо развита; на площади крестьяне чувствовали себя чужими людьми. Прежде всего они натолкнулись на ремесленников, стоявших отдельной от других группой. В Древнем Риме их было довольно много, и уже с давних времен там существовало целых 8 ремесленных цехов: медники, плотники, валяльщики, красильщики, горшечники, башмачники, золотых дел мастера и музыканты. Крестьяне знали, что от них они не услышат ничего нового, и прошли мимо них. Действительно, ремесленники говорили о ценах на товары, об ожидаемых заказах и о ближайшей ярмарке – одним словом, о своих хозяйственных делах; сразу было видно, что военные и политические дела их мало занимают. Это было вполне понятно. По законам, приписываемым царю Сервию Туллию, большинство ремесленников не имели права принимать участие ни в военной службе, ни в центуриатных собраниях, решавших дела о войне и мире; только медники, плотники и некоторые музыканты были записаны в небольшом числе и в войско, и в центуриатные собрания. Но там они играли самую ничтожную роль (они составляли только 4 центурии из 193), и с их желаниями никто не считался; а, кроме того, война им не могла ничего дать, так как, живя в городе, они и не стремились получить земельные наделы. Поэтому-то они и не интересовались военными делами.

Зато большое оживление крестьяне заметили в кучке зажиточных плебеев, стоявших посреди площади и о чем-то горячо говоривших. Как и крестьяне, они приехали в Рим только утром или накануне на неуклюжих телегах и повозках, которыми они сами правили. Это были тоже деревенские жители, но их земельные владения были больше крестьянских: скупкой земли у соседей им удалось приобрести маленькие имения в 20–25 десятин. Конечно, это было небольшое богатство: в наше время их не сочли бы даже и за зажиточных людей. Большинство из них жили еще чисто по-крестьянски, в маленьких домиках, под одной кровлей со своими немногочисленными рабами; они сами еще участвовали в полевых работах, сами взрывали землю мотыгою на своем огороде, работая бок о бок со своими рабами. Но, не чувствуя нужды и обладая даже некоторыми излишками, они были свободнее в распоряжении своим временем и могли чаще, чем простые крестьяне, отлучаться в город. Поэтому-то они и больше понимали в государственных делах; из них выбирались кандидаты на доступные в то время для плебеев должности (военных и народных трибунов, эдилов); некоторые из них занимали даже место сенаторов. Но к самым влиятельным должностям – консулов и цензоров – их еще не допускали; даже и в сенате им было предоставлено право только молчаливого голосования; говорить речи и вступать в прения с другими сенаторами они не могли там. Поэтому они относились враждебно к патрициям и, несмотря на свою зажиточность, чувствовали себя ближе к крестьянам, чем к знати. К тому же их было тогда еще мало, и без поддержки крестьян они ничего не могли бы сделать. Теперь они живо обсуждали вопрос о предстоящей войне с Вейями, и крестьяне направились было к ним.

Крестьянин с коровой. Римский рельеф

Но их внимание отвлекла небольшая кучка людей, стоявших в углу площади и спокойно смотревших на толпившийся на ней люд. Привычный взгляд римлянина сразу узнал в них знатных людей – патрициев, хотя с первого взгляда они и мало отличались от других граждан, стоявших на площади; одеты они были почти в такие же домотканые туники и короткие тоги, как и остальные римляне. Их руки носили следы мозолей от физической работы, их лица загрубели от жгучих лучей солнца. В Риме их считали богатыми, но их богатства были немногим больше богатств зажиточных плебеев, исчислялись всего в несколько десятков десятин земли с прибавкой небольшого количества денег, нажитых на торговле.

Но на римском форуме эти невзыскательно одетые, с загорелыми лицами и с мозолистыми руками люди держали себя свободно и независимо. Похожие во всем остальном на крестьян, они не были похожи на них своею спокойной и уверенной манерой держаться. Сразу видно было, что для них политика – привычное дело и что на народной площади, где шли постоянные толки о государственных делах, они чувствовали себя как дома. Действительно, большинство из них имели постоянный городские квартиры и часто и подолгу проживали в городе. Многих из них привлекали в Рим и торговые дела, которыми они занимались помимо сельского хозяйства; а главное, эти знатные люди издавна привыкли руководить Римом и занимать главнейшие должности в государстве.

Древняя стена в Вейях. Гравюра XIX в.

Гордо, с презрительной усмешкой на спокойных лицах, смотрели патриции на робкие фигуры крестьян. «Смотри-ка, Люций, – сказал один из них, пожилой человек с важным лицом, стоявшему рядом с ним патрицию, – вон пришли деревенские мужики; видно, хотят узнать, не будет ли им какой поживы от войны. С тех пор как мы захватили земли ардейцев[6]6
   Ардея – город пограничного с римлянами племени рутулов, был в 444 году подчинен римлянами, и на его земли была выведена часть безземельных римских граждан – как можно думать, впервые во времена республики.


[Закрыть] и на них поселили несколько сот наших крестьян, они только и ждут от всякой войны, что новых земельных наделов; разбаловали мы их очень…» – «Твоя правда, Гней, – отвечал другой патриций, – только сами мы виноваты в том, что распустили их. Прежде сидели они себе спокойно по своим деревням и не рассуждали много, когда их посылали на войну; а теперь, с тех пор как мы пустили их в народные собрания да позволили им выбирать себе трибунов для защиты, они и подняли нос: теперь они хотят, чтобы им и большие наделы давали из завоеванных земель, и чтобы жалование за походы платили, и даже чтобы на высшие должности выбирали. А мы, вместо того чтобы обуздать их, только боимся их да уступаем им. Скоро они нам совсем на шею сядут».

«Не уступать им, друг Люций, – сказал первый римлянин, – нам нельзя, ведь если им станет уже чересчур плохо жить на наших землях, они уйдут от нас, поселятся где-нибудь в другом месте и положат основание другому городу; вспомни-ка, что было при наших отцах… А ведь из крестьян состоит наше войско, и без них нам не сладить ни с вольсками, ни с эквами, ни с этрусками. А если правду говорить, то дела наши совсем не плохи: пока и власть, и лучшие земельные участки еще в наших руках: а что касается до завоеванных земель, то ведь ты знаешь, что они почти все достаются нам же. Но ты прав: с простонародьем нам нужно бороться и не давать ему много воли. Только не эти деревенские мужики, которые и на собрания-то редко приезжают и в государственных делах мало толку понимают, нам опасны, а вот кто», – кивнул он в сторону центра площади, где стояли зажиточные плебеи. «А самые опасные из них, – продолжал он, – это те смутьяны, которые вышли из их же среды и теперь под предлогом помощи бедным людям волнуют государство. Вон один из них уже, кажется, что-то толкует крестьянам. Пойдем-ка туда – если мы не вмешаемся, он наделает бед».

К крестьянам, действительно, уже несколько минут назад подошел человек с твердыми и резкими чертами лица. Это был один из народных трибунов, защитников крестьян, выбиравшихся из среды плебеев на их собраниях в Риме по трибам. Трибами назывались те деревенские волости, на которые была издавна разбита римская земля. Уже давно деревенские жители имели право собираться на сходы для выбора себе начальников. А лет за 75 до описываемых событий им было дано право сходиться в определенные дни в городе всем вместе для рассуждения о своих делах и для выбора народных трибунов, причем для голосования они соединялись по своим деревенским волостям (трибам). Трибуны имели тогда большую власть в Риме, и к их помощи не раз обращались римские крестьяне, когда им грозила какая-нибудь беда. Трибун одним словом мог освободить крестьянина, если его продавали в рабство за долги или, заключив в оковы, бросали в темницу; он мог избавить всякого крестьянина от неправильного привлечения к военной службе, мог уничтожить всякое распоряжение консула и других властей, если они нарушали интересы плебеев, вообще мог защищать простых людей от всякой несправедливости и обиды. День и ночь были открыты двери его дома для каждого, ищущего у него защиты и охраны. Неудивительно поэтому, что знатные люди ненавидели трибунов всеми силами своей души.

По чистой и опрятной одежде подошедшего к крестьянам трибуна можно было заключить, что это человек не бедный. Хотя в трибуны можно было тогда выбирать всякого плебея, но обыкновенно предпочитали выбирать на эту должность более зажиточных людей из их среды; только зажиточный человек мог уделить достаточно времени и сил для служения государству, особенно на такой хлопотливой должности, как должность народного трибуна.

Оратор

Когда Гней и Люций подошли к кучке крестьян и говорившему с ними народному трибуну, они сразу насторожились. Трибун говорил о предстоящей войне с вейентами и как раз о том, чего они больше всего боялись, – о дележе земли. «Да, граждане, – говорил он, – вам предстоит тяжелое время. Среди воинских трудов, в снегу и инее, проводя время ночью в палатках, покрытых звериными шкурами, а днем за лагерными работами или в сражениях, вы проживете много тяжелых месяцев. Ваши полководцы не напомнят вам, что несут военную службу не рабы, а свободные люди, их сограждане, которых следует хоть зимой отводить домой в крытые жилища и которым нужно хоть когда-нибудь навещать свои деревенские хижины, своих родителей, детей и жен и иметь время пользоваться выгодами своей свободы и присутствовать на народных собраниях. И что же вам дадут за все эти труды, после того как вы своею кровью завоюете вейентскую землю? Нищенские наделы по 2 югера или немногим больше – для поселения на новой земле тем из вас, кому уже невмоготу будет кормиться с семьею от прежних наделов. А что будет с большею частью захваченной земли, вам уже известно по прежним примерам: она будет обращена в общественное поле, которым, как вы знаете, плебеям запрещено пользоваться. Цензор, как только кончится война, предложит всем желающим из патрициев занимать из этого поля столько земли, сколько каждый из них захочет; и они расхватают эти земли в несколько дней, не оставив на вашу долю ничего, кроме воспоминаний о пролитой крови и о тяжелых военных трудах. Правда, патриции будут считаться только арендаторами этих земель, обязанными платить за них в пользу государства ежегодную плату; но разве для кого-нибудь в городе тайна, что цензоры определяют эту плату в ничтожном размере, что взыскивается она со всякими льготами и послаблениями, а часто даже и совсем не взыскивается? И не думайте, чтобы патриции добровольно увеличили вам земельные наделы или допустили вас до пользования общественными полями: чем меньше ваши наделы, тем выгоднее для них. Ведь вы не пойдете просить у них взаймы хлеба и семян для посева, если у вас будет вдоволь всего и у себя. И вот вам мой совет, граждане: идите на войну и храбро сражайтесь с вейентами; без новых земель, приобретенных войною, вам не увеличить ваших наделов; а вейенты – богатый народ, и от него вам есть чем поживиться. Но ради войны никогда не забывайте и о другом своем враге, не менее опасном, чем этруски, – о патрициях; добивайтесь, чтобы они давали вам большие наделы, чем это было до сих пор, чтобы они допустили вас к пользованию общественными полями и чтобы вы во всем были уравнены с ними».

С раздражением слушали эту речь народного трибуна патриции. Они не сомневались, что в предстоящем народном собрании война с вейентами будет решена, потому что от нее ждали для себя выгод и патриции и плебеи, но этот трибун хотел вырвать из их рук главный результат победы – землю. И они гневно вмешались в речь трибуна… «Послушай, приятель, – презрительно сказал Корнелий, – послушать тебя, так у крестьян нет большего врага, чем патриции. Но кто до сих пор вел Рим к победам и чьи имена народ чтит, как наиболее славные в своей империи? Кому Рим обязан славой римского оружия? Не патрициям ли? А вы, граждане, – обратился он к крестьянам, – что получили вы от этих льстецов, от этих мнимых народолюбцев – трибунов? Под предводительством нас, патрициев, вы наводили страх на врагов на поле битвы и возвращались домой к своим пенатам, набрав добычу, отняв у врага землю, прославив государство и себя; а под предводительством трибунов вы наводили страх на патрициев на форуме, но разве вы когда-нибудь возвращались с народной площади богаче, чем были до этого? Я знаю, что велики ваши труды и опасности на полях битв и много убытков вы терпите, находясь в военное время подолгу вдали от ваших домов и полей. Но сенат, заботясь о вас, решил помочь вам и здесь; известно ли вам, что среди сенаторов уже давно идут разговоры о том, что несправедливо допускать безвозмездную службу граждан, когда казна обогащается от завоеванных земель, и что скоро будет издано сенатское постановление о выдаче воинам жалованья из казны? Теперь в военное время вы будете обеспечены, и вашему имуществу уже не будет грозить разорение тогда, когда вы будете жертвовать своею жизнью для государства. Вот что делает, граждане, для вас сенат; а ведь большинство сенаторов состоит из патрициев, на которых ваши мнимые заступники-трибуны так нападают».

Трибун с усмешкой выслушал эту речь патриция. «Умный ты человек, Корнелий, – сказал он, – но не хитры твои доводы, и разве малого ребенка тебе удалось ими обмануть. Ты говоришь о славном для Рима предводительстве патрицианских полководцев? Но, друг, ведь ты преимущество патрициев, которым они несправедливо пользуются, обращаешь в их добродетель. Для кого из нас тайна, что плебеи не потому мало прославились на воинском поприще, что не способны к военному начальствованию, а потому, что их не допускают до него! А в тех немногих случаях, когда плебеи в должности военных трибунов[7]7
   С половины V века вместо консулов часто (но каждый раз – с особого разрешения сената) выбирались для начальствования над войском военные трибуны с консульской властью; сделано это было в виде уступки плебеям, так как на должность военного трибуна их можно было выбирать, тогда как к консульской должности их еще не допускали.


[Закрыть] начальствовали над римскими войсками, они одерживали победы не хуже патрицианских консулов. Но будем говорить правду и смотреть в корень вещей: ведь прославляли римское оружие и государство не полководцы, а простые солдаты – те самые крестьяне, которых ты видишь перед собой, и им подобные; вы же, патриции, умели только пользоваться плодами этой славы. Если мы даже оставим в стороне вопрос о материальных выгодах от побед, скажи, чей почет увеличится в государстве после удачных войн и кто, ссылаясь на прославленный войною имена предков, потребует для себя высших должностей, консульских и цензорских мест? Не вы ли, члены патрицианских родов? А чтобы успокоить плебеев и отделаться от их требований, вы бросаете и им кость – солдатское жалованье. Но обсудим и этот вопрос и посмотрим, насколько эта кость может удовлетворить крестьянский голод. Скажи, откуда сенат достанет денег на жалованье солдатам, кроме как обложивши тех же крестьян, из которых выходят солдаты, податью? Выходит, таким образом, что патриции щедры к другим на чужой счет. До сих пор вы, граждане, не платили податей в казну, а теперь в годы войны, помимо тяжести военной службы, вы будете еще нести и тяжесть обязательных налогов на военные нужды[8]8
   Действительно, с конца V века одновременно с введением солдатского жалованья на римских граждан, подчиненных обязательной военной службе, в военное время, когда обычных источников дохода у римлян не хватало, стал накладываться налог (так называемый трибут). На него смотрели как на заем, сделанный у граждан на военные нужды, и в случае возможности он возвращался из военной добычи или из контрибуций.


[Закрыть]; и вместо облегчения на вас ляжет только новое бремя. Вот и рассудите, граждане, друзей или врагов вы имеете в патрициях».

С этими словами трибун отошел от крестьян. Его дело было сделано. Он разъяснил крестьянам, как мало они до сих пор получали выгод от войны и что может дать им война, если они будут настаивать в своих требованиях; и гневными взорами проводили его патриции. Они уже предчувствовали, что вслед за прежними уступками в пользу плебеев им придется скоро сделать еще и новые, самые тяжелые для них.

Прошло 2¹/₂ недели после этого. Еще 2 раза в очередные базарные дни на римском форуме опубликовывалось о дне предстоящих центуриатских собраний и о вопросе, который будет на них обсуждаться. Наконец назначенный день наступил. Нелегко было его выбрать. Прежде всего нельзя было назначать собрания на праздники; но и в будни народное собрание могло состояться только в дни, которые были угодны богам. А узнать это было непросто. Жрецы вспоминали дни, в которые с городом случалось раньше какое-нибудь несчастье, и объявляли, что в эти дни нельзя собираться для решения военных дел, потому что боги были разгневаны тогда на римских граждан или отсутствовали из города, и эти дни навсегда считались несчастными. Наконец день народного собрания выбирался, по всем признаками угодный для богов. Но для большей уверенности в этом всю ночь накануне консул (или лицо, заменяющее его в высшем командовании над армией) проводил без сна под открытым небом на Марсовом поле и вместе с авгуром наблюдал знамения, посылаемые богами на небе. Авгур толковал эти знамения, и только в том случае, если все предзнаменования оказывались благоприятными, можно было с уверенностью сказать, что собрание на другой день состоится.

Конечно, тут не обходилось без злоупотреблений. И жрецы, и должностные лица держали по большей части руку тогдашней знати и часто какое-нибудь простое явление природы объявляли религиозным препятствием для собрания, если патрициям день собрания был почему-либо неудобен, например, если наиболее влиятельных из них не было в городе, или если они просто хотели оттянуть обсуждение какого-нибудь неприятного для них вопроса. Часто, кроме того, если патриции хотели, чтобы на собрания приходило поменьше крестьян, они подговаривали жрецов назначить день собрания в разгар полевых работ, когда крестьянам оказывалось почти невозможным отлучиться из дому.