Текст книги "Грёзы третьей планеты"

По подобию своему
Ириса Дидриса

– Метёлкина! Гони в лабораторию! Там твоя овца обделалась! – широкая физиономия Севочки стала ещё шире, растянувшись в насмешливой ухмылке. Не может сдержаться, гад рыжий. Конечно, его-то овца в полном порядке. Жрёт что положено, и даже не пукает.

Я выскочила из аудитории и понеслась, проклиная на ходу свою невезучесть. Ну почему у всех овцы как овцы, а у меня сплошное страдание? То не ест, то не пьёт, то загон крушит. А ведь если не доведу её до ума, то всё! Конец! Шесть лет обучения коту под хвост. Говорила мне мама идти замуж, а не в институт.

Обогнув на крутом вираже старушку-уборщицу, натирающую полы в коридоре, я влетела в лабораторию, споткнулась и чуть ли не ноздрями пропахала оставшийся отрезок пути к загону. Поэтому, можно сказать, нос к носу столкнулась с Молли, которая со всей своей овечьей задумчивостью взирала на содеянное. Конечно, у неё такое впервые, есть чему удивляться. Если же учесть, что подобной функции у электронной овцы с искусственным интеллектом и вовсе быть не должно, то лично моё удивление переросло в масштаб потрясения.

– Молли, это что же за дела такие, а? Я для чего тебе доступ к базе открыла? Это что, самый интересный вопрос из всей инфы по овцам? – я шипела на подопытную, плевалась, морщилась, но, следовало признать, овечье дерьмо, судя по запаху, у Молли вышло высочайшего качества. И судя по её гордым овечьим глазам, она это прекрасно понимала.

Возможно, я действительно погорячилась, разрешив Молли самостоятельно анализировать все имеющиеся данные на парнокопытных млекопитающих. Ну а что? У неё мозги – дай Бог каждому! У меня же научно-исследовательский ступор. Где-то в программе Молли гуляет ошибка. Отсюда у овцы очевидная нестабильность и непредсказуемость. А любая непредсказуемость у искинов – смертельный удар по репутации констуктора. Непредсказуемость Молли – смертельный удар по мне. Но, похоже, я сама себя убила, разрешив овце самостоятельно искать ошибку программы.

* * *

– Господа студенты! Внимание! – профессор, отдалённо напоминающий заплесневелый сухофрукт, поправил пенсне и поднял вверх указательный палец, призывая к тишине. – Ещё раз, для особо одарённых, я повторяю. Хотя мог бы этого и не делать. Потому что это – аз, буки и веди. Итак, первое! Вы являетесь учащимися в Институте Интеллектуальных конструкций. Институт НЕ занимается разработкой искусственного интеллекта. Институт занимается подготовкой специалистов по конструированию биоэлектронных копий домашнего скота. Поэтому настоятельно рекомендую термин «искин» применительно к биоэлектронным конструкциям исключить из употребления. Есть другой прекрасный термин – «машина». Вот его и используйте!

Второе! Любой продукт, собранный студентом в рамках образовательного процесса, является собственностью Института и подлежит утилизации по завершении обучения. Утилизация осуществляется каждым студентом лично. В подвале под центральным корпусом у нас есть замечательные печи, которые работают круглосуточно. Отказ студента утилизировать биоэлектронную конструкцию влечёт автоматическое отчисление из Института. Ещё раз! Вы учитесь создавать машины, которые имитируют настоящих животных. Антроморфизм в нашей сфере влечёт неизбежную профессиональную несостоятельность. Всё ясно? А теперь вернёмся к историческим предпосылкам развития биоэлектронного конструирования…

* * *

Спустя час, когда я, вычистив загон до блеска, погрязла в новых попытках довести Молли до требуемого производственного идеала, ко мне подкатил Севочка. Глаза бы мои его не видели.

– Ну, что, Геракл Метёлкина? Разгребла конюшни? Ой, чует моё сердце, провалишь ты овцу, провалишь!

– Знаешь что? Отвали!

Тоже мне, напарник, называется. Мне вообще-то эта дурацкая система напарничества сразу не понравилась. Мол, студенты учатся сотрудничеству и всё такое. Только у нас с Севочкой сотрудничество вышло какое-то одностороннее. Когда у него с теорией проблемы были, я ему помогала, а вот когда у меня с практикой не задалось, он сделал вид, что его это не касается.

– Это всё потому, Метёлкина, что ты со своей машиной много сюсюкаешься! Ты вообще помнишь, что это не настоящая овца? – Севочка вдруг скрючился и, пытаясь пародировать профессора, поправил невидимое пенсне, – Господа студенты! Если бы не новый виток развития человечества, мы бы до сих пор вкушали мясо невинно убиенных, пили различные животные жидкости и тратили лучшие ресурсы человечества на селекцию шерстяного покрова некоторых парнокопытных. Хвала прогрессу и Нововегетарианству, мы избавлены от этого варварства и готовы шагать в светлое будущее чистого разума!

Я смотрела на бесплатное представление, скептически поджав губы. Сейчас он мне ещё пусть про коммерческую выгоду расскажет, ага. Будто я сама не знаю, что конструкторы как сыр в масле катаются, потому что заказов на искусственный домашний скот с каждым годом всё больше. Настоящую овцу попробуй-ка купи в личное пользование! А вот биоэлектронную игрушку – всегда пожалуйста!

Запрет на разведение домашнего скота привёл к экологической революции, перевороту в мировой экономике, перераспределению ресурсов, развитию биотехнологии, нанотехнологии, электроники и неожиданно породил спрос на биоэлектронные копии тех самых животных, с которыми раньше не очень-то церемонились. Биоэлектронные овцы и коровы заняли своё почётное место на задних дворах патриотично настроенных граждан, превратившись в символ прогресса и изобилия. "Человек – животному друг! Человек – плотоядию враг!"

Однако если первые биоэлектронные копии походили на настоящих животных примерно как холодильник походит на пингвина, то последние разработки навевали мысли о том, что человечество если не на одной ступени с Богом, то очень и очень к нему близко. Возможно, поэтому, будто опасаясь возможных перспектив, биоэлектронное копирование человека было под не менее жёстким запретом, чем потребление в пищу мяса скота.

Севочка закончил издеваться, похлопал меня по плечу и искренне посоветовал утилизировать Молли, пока ещё не поздно начать разработку более удачной копии. Ему хорошо такие советы раздавать. У него овца как ангел небесный, разве что не светится. Я вздохнула и побрела в лабораторию.

* * *

Молли уткнулась тёплой шерстяной мордой в мой бок и затихла. Понятно, освоила часть про наличие эмоционального интеллекта у настоящих овец. Странно, что раньше большинство людей считало их безмозглыми. На самом деле, у настоящих овец память лучше, чем у многих людей, а уж верность и дружелюбие выражены в такой высокой степени, в какой, например, даже у некоторых человеческих «напарников» и близко не наблюдается.

Я погладила кучерявую овечью макушку и прошептала: "Ну, какая же ты, чёрт побери, машина?"

* * *

Осенний дождь моросил как попало, будто не определившись, кто он сегодня – ливень или мокрый туман. Я с облегчением нырнула в его холодные объятия, чувствуя настоятельную потребность охладить перегревшиеся мозги. Была бы я парнем, завернула бы в ближайший бар, на чашечку хорошего виски. Но я – Мария Метёлкина. Вместо бара я завернула к деду. Благо он живёт в пяти минутах ходьбы от здания Института.

– Садись, садись, Маруся! Ща заварю чифирику, а? С пряничками, а? Как обычно, а? – дед суетился на кухне, обустраивая наше с ним чаепитие. Звенел старыми разбитыми чашками, шуршал заваркой. Все мои попытки модернизировать его быт были давно отметены со всей стариковской категоричностью и сарказмом. "Да пошли они к ядрёной фене, твои говорящие чашки! Чтобы мне чайник указывал, что мне пить? Через мой труп, понятно? Небось и гробы ща говорящие уже делают, а? Лежишь такой, червяки по тебе ползают, а гроб тебе советует, как лучше разлагаться, а?" В общем, с дедом спорить себе дороже.

– Ну чё там, овца твоя? Всё поносит? Или чё-то новенькое уже? – для деда моя дипломная работа была как сериал по ретро-ТВ.

– Да не, прошёл понос. Теперь она у меня плачет. Крокодиловыми слезами, – я вздохнула и, зажмурившись, глотнула дедовского чёрного варева, которое он называл чаем. – Хоть убей меня, не пойму, по каким алгоритмам она на эту реакцию вышла. И ведь знает, когда реветь! Вчера предварительная комиссия заходила, и Молли такую тупую морду изобразила, что не подкопаешься!

– Ну, а этот чё? Как его? Рыжий долдоён?

– Деда!

– А я ничё такого не сказал, чё!

– Деда, ты мне лучше вот что скажи… Если человек сотворил некое существо, например…

– Ну?

– Ну, существо, понимаешь? Которое тоже жить хочет… Чувствует, думает, может и мечтает о чём-то. Вот это существо имеет право на жизнь, как думаешь? Вдруг оно, существо это, на самом деле большое зло?

– Эгх…мм… Я так скажу, Маруся. Человек – он кто? Божий сын. Или дочь. Ребёнок, в общем… Плохой ли, хороший. Но ребёнок, едрить его. Часть Бога. А у Бога, понятное дело, всё под контролем. Иначе какой он тогда Бог? Ну, значит, чё? Значит, и дела детей егошних тоже у Бога под контролем. И получается, чё бы человек не натворил, на всё тому Божий указ и промысел. Вот так-то я думаю. Да.

– Ага… часть Бога творит часть Бога, да?

– Ну, как-то так… Ты давай, давай, пряники жуй, а то они зачерствеют скоро.

* * *

Роскошный Севочкин меринос покорно запрыгнул в выдвижной контейнер крематора и преданно повернул к создателю свою морду. Члены комиссии внимательно наблюдали за действиями студента. Севочка ласково потрепал искина по загривку, заставил лечь на дно, быстрым движением толкнул контейнер в нутро печи и захлопнул тяжёлую крышку. Ещё одно молниеносное движение к гашетке, и меринос заполыхал.

"Ты же его не отключил, скотина!" Севочка гордо развернулся к экзаменаторам. Высший пилотаж – полное отсутствие эмпатии к биоэлектронной конструкции.

Стиснув зубы, я направилась к выходу. Хитрая Молли всё-таки прошла тест приёмочной комиссии, наложив вонючую кучу ровно через минуту после того, как закрылась дверь за последним проверяющим. Севочка ржал как конь, а я – нет. Утилизацию Молли назначили через два дня после утилизации машины моего напарника.

* * *

Дождь хлестал, будто пытаясь нас с дедом остановить. Но деда останавливать – гиблое дело. Он кряхтел, матерился, но запихал-таки Молли в свой старый фургон. Мы уже почти управились, когда над моим ухом раздалось зловещее шипение:

– Метёлкина, ты что, дура? Я так и знал, что ты не вывезешь утилизацию! – потрясённый Севочкин нос едва выглядывал из бездонного капюшона плащёвки, с которого трагическим потоками стекала вода. И не поленился же, выследил, припёрся среди ночи. Я молчала, лихорадочно пытаясь оценить степень опасности присутствия напарника в сложившейся ситуации. Дед вместе с овцой подозрительно затихли в кузове фургона.

– Ну, ладно утилизация! Но какого х-р-хм..? Ты же крадёшь имущество Института, Метёлкина! Шесть лет хоронишь ради куска биоэлектронного дерьма? Это же просто машина! Без души и всего такого прочего! Банальная ошибка программного алгоритма!

– Знаешь что? Сам ты без всего такого прочего! Иди отсюда, а то скажу, что ты – мой напарник в похищении биоэлектронной конструкции, понял? Репутацию потом не отмоешь, – я решила бить по больному, но Севочкин мокрый нос продолжал угрожающе нависать надо мной.

– А может, того? Утилизировать долдоёна, да и дело с концом, а? – из кузова выдвинулась мрачная фигура деда, – А чё? По мне, так у него конкретный сбой всех алгоритмов. Утилизируем, а там пусть Боженька разбирается, есть в ентой рыжей конструкции душа или нет…

– Да делайте что хотите! – мокрый Севочкин плащ нервно дёрнулся и растворился в потоках злобного ливня. В кузове, ни на что не намекая, кашлянула овца. Дорога к светлому будущему чистого разума была свободна, и мы поехали.

Сферический карман завлаба
Аркадий Рэм

– Вырубай! Вырубай! – заорал Саша, скрестив тощие руки над головой. За стёклами его защитных очков испуганно блестели вытаращенные глаза.

Лаборант среагировал мгновенно – ударил ладонью по экрану управляющего стола. Пронзительный крик боли, терзавший всех, кто был в лаборатории, медленно затих.

Двухметровый сверкающий бликами шар, паривший между ферм в центре помещения, прекратил звенеть поверхностью из стеклянных полигонов.

На секунду стало тихо, а потом внутри шара смачно хлопнуло. Он обвис, деформируясь в грушу. Сквозь щели в поверхности полилась кровь, вязко растекаясь лужей по плиткам пола.

Саша метнулся к своему рабочему месту, отталкивая лаборанта плечом в сторону.

– Нет-нет-нет, пожалуйста! Только не это… – Его пальцы метались по экрану, но особого смысла в этом уже не было – шар продолжал мрачно сочиться бордовым, и каждый в комнате понимал, что испытатель погиб.

Старенький профессор, сидевший в углу помещения на диване за чайным столиком, отложил в сторону потрёпанный блокнот и вынул из кармана тонкий прозрачный цилиндр не длиннее ладони. Откашлялся и тихо произнёс в него:

– Медбота в семнадцатую. Утилизация и уборка… – И, кивнув, добавил: – Да, пока неудачно…

Саша в этот момент замер у стола. Плечи его поникли, а белоснежный комбинезон будто потускнел, покрылся пылью. Парень бездумно смотрел в огромное панорамное окно, занимавшее всю дальнюю стену помещения. Очки он давно стянул и бросил на панель перед собой. В лучах тусклого зимнего солнца поблёскивали его мокрые глаза.

Ребята-лаборанты не мешали, деловито готовя отчёты по эксперименту. Мелкий завлаб должен прийти в себя самостоятельно. Научная работа – не одни победы и награды. Иногда бывает и вот так – кровь на полу и смерть испытателя.

Старик прошёл в сторону завлаба и встал рядом, разглядывая окровавленный шар, около которого крутились бот-уборщик и несколько медтехников.

– Ему было так больно, – прошептал парнишка. – Так… больно…

– Александр, – хмыкнул профессор, – позволю напомнить Вам, что это был не настоящий человек, а клон, биоконструкт. Он неразумен.

– Но живое существо, Юрь Вадимыч, – вздохнул юный завлаб. – Сколько ещё нужно будет… ну, вот этого?

– Сколько надо, – сухо отрезал старик. – Вы бы, Сашенька, вместо философствований, занялись со своими подручными аналитикой инцидента. Надо найти ошибку.

– Да знаю, профессор, – шмыгнул носом завлаб и вытер глаза. – Нас не пропускает пятый слой Кармана. Там слишком радикальные метаморфозы…

Парень продолжил грустно рассуждать, склонившись над столом, но профессор отключился от мыслей молодого человека. В свои шестнадцать тот был звёздочкой научного мира. Да и немудрено – сказывается принадлежность к совершенно новому классу учёных. Не удивляло даже изобретение им Пространственного Кармана, которое уже первыми публикациями поставило академический люд Земли на уши.

Как там обозвали изобретение?

«Устройство многомерное, предназначенное для внепространственного размещения объектов с целью их хранения, транспортировки и/или маскировки».

Старик ухмыльнулся. В последних экспериментах Карман, размером всего с микрометр, получался вместительным и стабильным. Почти две тысячи кубометров груза размещалось в нём спокойно. По идее, изобретение вполне можно было пускать в производство. Кабинеты высоких начальников НИИ уже больше года обивали военные, логисты, транспортники и многие другие, кому позарез требовалось перемещать грузы и людей быстро, дёшево и на любые расстояния.

Вот только этот упрямый завлаб гнёт свою линию, затягивая финальный этап исследований. Профессор решил, в который уже раз, поинтересоваться:

– Саш, ты всё ещё против подключить к проекту Институт Шульца?

Парень отвлёкся от разговора с суетливым подчинённым лет двадцати на вид и возмущённо воскликнул:

– Юрь Вадимыч, это моя разработка! Вы же понимаете, что они просто всё отберут? Меня в пару секунд отстранят от проекта – типа малой слишком. Мы всей лабораторией два года на исследования убили…

– И сколько ещё убьёшь?

– Прошу прощения, что цитирую Вас же, но – сколько надо, – грубо отозвался парень, упрямо поджал губы и отвернулся к панели управляющего стола. – Два, десять, сто лет…

Профессор лишь раздражённо шевельнул бровью. Ну что он мог сделать с этим учёным пацаном? Его право, как создателя.

К сожалению, мощностей лаборатории Александра совершенно не хватало на полноценное изучение Кармана, но парень заупрямился, не подпуская больше никого к проекту. Пять лаборантов, сам Александр и завкафедрой Пространства Юрий Вадимович в статусе куратора – вот и вся рабочая группа.

При тестировании устройства вылез ещё один неожиданный эффект – внутреннее пространство Кармана оказалось слоистым. При воздействии на него излучениями группы Дайма-Волхонского, открытыми сравнительно недавно, проявлялись новые слои пространства, разбегающиеся от исходной точки концентричными сферами.

Каждый слой увеличивал вместимость Кармана в геометрической прогрессии, даря просто невероятные возможности человечеству.

Но возникли и проблемы. В пределах своих границ эти злосчастные слои изменяли физику – там могло искажаться время, гравитация, скорость света, скакали радиация, температура, давление и другие критические параметры. И чем дальше от центра распространялись границы очередной сферы, тем интенсивнее и непредсказуемее становились эти изменения.

Ну просто непаханое поле для исследователя, и Александр закусил удила, вцепившись в разработку всеми конечностями.

«Да я бы тоже такое никому не отдал», – со вздохом констатировал старик, возвращаясь на своё место у низкого чайного столика в углу.

Теперь пришло время экспериментов на человеке. Сегодня как раз и был первый этап тестов. Один из главных запросов Минтранспорта и армии – перевозка людей на сверхдальние расстояния. Да, земляне всё так же мечтали освоить большой космос – в Солнечной системе им было уже тесно.

* * *

В разговорах, спорах и подготовительных вычислениях прошло несколько часов. Профессор не участвовал в работе группы, но внимательно следил за молодёжью, покрывая страницы блокнота ровными рядами цифр и закорючками комментариев.

Ближе к полудню Александр распрямился, поднимая голову от рабочего стола.

– Мы готовы! Начинаем заново! – громко объявил Сашка и подошёл к уже приведённой в порядок стеклянной оболочке, натягивая защитные очки.

К этому рабочему шару-генератору, сейчас раскрытому по вертикали на две половинки, подвезли на каталке биоконструкт испытателя, плотно усеянный горошинами датчиков. Испытатель молча забрался внутрь, и «орешек» захлопнулся.

Завлаб нервно оглянулся на своих ребят и кивнул, разрешая запуск теста. Полупрозрачный шар мелко задрожал в воздухе между ферм, захрустел стеклянными полигонами. Испытателя втянуло внутрь Кармана.

Несколько минут всё шло хорошо – клон сначала завис в центре нулевой сферы, а потом мягко опустился в нижнюю точку шарообразного пространства. Хоть гравитация там слабая, но всё же есть.

Внутренняя поверхность угадывалась, однако расстояние до неё определить было сложно. Она воспринималась как нечто условное, подёрнутое легчайшей дымкой и едва заметной рябью.

Экраны «внутрикарманной» трансляции и телеметрии датчиков испытателя исправно выдавали поток информации.

Наконец, клон стал проваливаться сквозь «пол». Это заработали излучатели, открывая следующие слои пространства. Пару десятков секунд ничего не происходило.

Сашка забыл, как дышать, уставившись в экран с трансляцией. Но тут клон, уже миновавший несколько слоёв, изогнулся в приступе сильнейшей боли и надсадно закричал.

Молодой учёный громко выматерился, сдёрнул с лица очки и, швырнув их на пол, раздавил каблуком. Он что-то несвязно орал, топча осколки пластика. А на экранах в этот миг умирал испытатель, хрипя и извиваясь в облаке красных брызг.

Профессор поднял голову от записей и удивлённо уставился на беснующегося юнца. По ушам хлестал крик боли из динамиков.

– Что за поведение, юноша? – рявкнул Юрий Вадимович, перекрывая шум.

Сашка споткнулся и обернулся на куратора.

– Вы были правы, профессор, – махнул он рукой, горько поморщившись, – я не готов к такой работе! Не готов! К чертям! Надо было идти изучать цветочки и кузнечиков, а не это вот всё! Да выключите вы звук, млять! – рыкнул он уже на своих подчинённых.

В комнате стало резко тихо. В этой тишине было отчётливо слышно, как Карман выплюнул мёртвое тело – хлопнуло внутри шара, и сквозь полигоны оболочки на пол вновь засочилась бурая кровь.

Сашка лишь простонал. Щелчком пальцев он подозвал к себе таблетку-сиденье и почти рухнул на неё, ероша волосы.

– Не знаю, чего Вы ждали, Сашенька, в начале испытаний, – пожал плечами профессор, откинувшись на спинку дивана. – Учёные десятилетиями ищут решения поставленных задач, ошибаясь и падая. Но Вы пра́вы, юноша. Вы не готовы к таким объёмам, слишком поспешны. Вот зачем Вам сегодня нужен был ещё один тест?.. Давайте-ка, готовьте материалы для подключения людей Шульца. Не по Вам этот кусочек…

– Вы опять? – протянул завлаб, гневно надувая ноздри. – Об этом даже и речи быть не может! Они сунут свои загребущие лапы в мой проект. Это мы с парнями разработали! А им лишь бы присосаться к чужой славе!

– Вас так беспокоит собственное имя? Ну так оно уже давно в истории науки…

– Да я не о том, профессор! – затряс в воздухе обеими руками завлаб. – Как же Вам… Это как перед прыжком с парашютом остановиться в проёме люка и вернуться обратно в салон. Понимаете? Это словно решил шагнуть, но завис в воздухе…

– Я понимаю Вас, Саша, но поймите и меня. Идите сюда.

Он поманил парня сухой рукой в пигментных пятнах. Сашка подошёл ближе и раздражённо уставился на куратора, сунув ладони в карманы комбинезона.

Старик аккуратно, со свойственной возрасту неторопливостью, раскрыл блокнот на чистом развороте. Пристрастие учёного к бумаге и ручке многих в институте умиляло, но сейчас завлаб готов был взорваться от нетерпения.

Профессор нарисовал на правом листе точку, вокруг неё кружок, потом ещё один побольше.

– Если Вы ударите по воде ладонью, Сашенька, то во все стороны разбегутся волны. Недалеко, но разбегутся. Так работают открытия в нашем мире – словно хлопок по воде. В Вашем случае последствия изобретения очень важны и зацепят многих.

Завлаб раздражённо пожевал губами. Юрий Вадимович за дурака его держит?

– Саша, я уверен, Вы прекрасно понимаете, что будет, если по воде прицельно ударит сорок человек, а не только Вы один… – Куратор на другом листе нарисовал жирную точку и обвёл её десятком кругов с толстыми линиями. – А если сто? Одновременно, а?! Представили эти мощные волны, бегущие по нашей планете? Вся наука, всё общество рванёт сразу на сотню-другую лет вперёд!.. Ну так вот, юноша, – вздохнул старик, – НИИ Шульца готово выделить на ваш проект сорок учёных уже в этом кварта́ле. И как минимум ещё столько же через год.

– Я Вас услышал. Извините, но мне нужно работать, – отвернулся Александр. Он молча подошёл к своему столу и зло застучал пальцами по поверхности управляющей панели.

– Готовимся к третьему тесту! Изменяем входные параметры здесь, – он взмахом ладони по столешнице отправил пакеты лаборантам, – здесь и здесь. У меня появилась странная мысль, и давайте её проверим. Начинаем расчёты!

Все в лаборатории словно забыли о старом профессоре. Тот лишь вздохнул и перелистнул страницу блокнота.

Через пару часов шар снова загудел, а на экранах замер очередной испытатель, медленно дыша. Тело клона покрыла сеточка тлеющих разрядов, и он плавно стал погружаться в дымчатую поверхность, прошивая первый слой. Секунда шла за секундой, и ничего не происходило.

Сашка наклонился вперёд, напряжённый как стальная пружина. Сглотнул и произнёс почему-то шёпотом:

– Поднимайте его. Пятый слой нас пропустил. Только осторожнее, парни…

Биоконструкт «всплыл» на поверхность нулевой сферы. Клон часто и тяжело дышал, но был совершенно цел.

– Да! У нас получилось! Да! Да! – Сашка развернулся к профессору с широкой сияющей улыбкой. – Мы нащупали ключ к пятому слою, Юрь Вадимыч! Мы сами справились! Без вашей армии помощников!

Лаборанты весело загомонили. Настроение у всех подскочило до потолка. Это было как глоток свежего воздуха после затхлого тоннеля.

– Собираем! Собираем данные! – весело командовал Сашка, терзая управляющий стол торопливыми пальцами. Потом он подлетел к раскрывшемуся шару, откуда медбот доставал испытателя.

– Спасибо, брат! Спасибо! – пожал парень запястье безучастного клона.

Профессор же медленно встал со своего места. Он не разделял общего веселья. Куратор покачал головой и отправился на выход. Сегодня был тяжёлый день – он устал.

– Юрь Вадимыч, – неожиданно раздалось за его спиной, когда он уже взялся за ручку двери. – Мы к утру подготовим документы для института Шульца.

Пожилой мужчина развернулся, не веря услышанному. Посреди лаборатории стоял осунувшийся завлаб шестнадцати лет и с грустной улыбкой смотрел на профессора.

Старик пошевелил белёсыми бровями, о чём-то размышляя, и наконец решил подойти к юному учёному.

– Почему Вы передумали, Сашенька?

– Наверное, взрослею, профессор, – усмехнулся парень и глубоко вздохнул, сморщив переносицу. – Всё же где-то Вы правы. Я слегка заигрался со своим эго. Это изобретение важнее меня и всех моих амбиций.

Старый куратор одобрительно похлопал ладонью по плечу юноши. Потом указательным пальцем надавил за ухом завлаба.

Тот вздрогнул, медленно закрыл глаза и застыл солдатиком. Замерло дыхание парня, его сердце прекратило стук, кровь остановила свой бег по жилам.

Лаборанты зависли, соображая, что произошло. Но вот кто-то огорчённо скривился, раздались чертыхания, тяжёлые вздохи. Сотрудники грустно собрали свои вещи со столов и молча потянулись из помещения. Проходя мимо юного начальника, каждый постарался дотронуться до его плеча или взлохматить волосы, прощаясь.

Когда люди покинули лабораторию, куратор поднёс к губам прозрачный цилиндр коммуникатора и громко произнёс:

– Вторая фаза воспитания искина-учёного завершена. Отчёт предоставлю утром. К третьей фазе готовы будем через…

– Не надо подвигов, Юр, – перебили его динамики под потолком. – Отдыхай! И спасибо тебе за работу.

Старик кивнул и чуть горбясь побрёл на выход.

Через минуту лаборатория погрузилась в темноту. Лишь загадочно мерцал гранёным стеклом шар в лунном свете из окна, да стояла в полумраке замершая фигура юноши в белом комбинезоне.