Текст книги "Коробка Кошмаров"

– Так мы ничего не добьемся.

А ночь раскинула крылья, поглотив и Армидейл, и горы, и полмира, и драгоценным бриллиантом сияла в небе над ними полная луна.

Они вернулись в дом, пытаясь что-нибудь придумать; у двери все время находился кто-то один. Позже к ним присоединилась Васта, издерганная и усталая.

А перед рассветом ночную тишину вспорол отдаленный рев и полный отчаяния и безысходности пронзительный крик. Все четверо мигом оказались на крыльце, напряженно уставившись в темноту; Лан судорожно держался за разрядник, внешне совсем маленький и безобидный. Васта прижалась к Ари.

Оборотень чинил расправу кварталах в пяти от них. Крики оборвались почти сразу, а густой утробный рев еще долго сотрясал теплый июньский воздух. Луна села час назад, там было темно, как в преисподней. Каждый понимал, что бежать на помощь уже поздно.

Потом начало светать и они заснули кто где сидел, разбитые и утомленные нервной ночью, забыв даже закрыть дверь.

Лан очнулся, когда часы в комнате пробили пять вечера. Не проснулся, а именно очнулся, ибо то безграничное и бездонное забытье, куда он провалился, сном назвать было трудно.

Ари с Веселым сидели на крыльце, вполголоса переговариваясь, Васта еще спала. Лан с хрустом потянулся и побрел к зеркалу. Заснул и очнулся он с одной и той же мыслью: как приманить оборотня к дому? Не устраивать же вечеринку на крыльце…

Стоп! А почему бы и нет?

Лан круто развернулся и вышел к Ари с Веселым. Те сразу заметили оживление на его лице.

– Ты как будто что-то придумал?

– Кажется, да!

Кого настиг оборотень прошлой ночью они в тот день так и не узнали. А когда стало темнеть, недоумевающие соседи могли видеть ярко освещенное крыльцо в доме Лана, накрытый на четверых стол и веселящуюся компанию. Далеко окрест разносился звон гитары и сдержанный смех. Среди столовых приборов как бы случайно лежал разрядник.

Веселый последние два часа перед темнотой провел в импровизированной химической лаборатории. Теперь он вертел в ладонях два стеклянных пузырька с вязкой жидкостью цвета серебра.

«Гуляли» почти до утра. Но оборотень так и не появился. Эту ночь его вообще никто не видел и не слышал – первая ночь без жертв. Армидейл не знал, что делать – вздохнуть свободно или бояться еще сильнее. На дом Лана смотрели с подозрением: не они ли? Ведь никто не пострадал…

Напрасно ждали его и следующей ночью. Нервы Лана и его сообщников натянулись до предела. Шла последняя ночь полнолуния.

На закате Ари с Веселым решили обойти дом. Просто так, без какого-либо умысла. И на разбросанной два дня назад земле наткнулись на знакомые зловещие следы.

Лан сидел на крыльце и чистил разрядник, на который почему-то очень надеялся. Когда из-за угла пулей вылетел Ари с перекошенным лицом, Лан непроизвольно вздрогнул и вскинул оружие.

– Лан! Он все-таки был здесь! Последние две ночи выжидал за домом!

Потом они все вместе ходили осматривать следы и сломанный забор. Веселый хмурился, Ари все ждал, что же скажет Лан. А тот не спешил.

– Ну, что? – не выдержал Ари, – кажется, мы теперь знаем, откуда его ждать!

Лан не ответил. Он тоже об этом подумал. Если оборотень опять придет и решит напасть, значит он выйдет к крыльцу слева, между домом и сараем, и если убегать с крыльца по дорожке, оборотень, преследуя их, неминуемо попадет в западню.

Но сейчас Лана волновало не это. Во-первых, как тварь смогла бесшумно сломать забор и подобраться к дому? Так, что даже они, ждущие и настороженные ничего не заподозрили? И почему, черт возьми, он две ночи выжидал? Что его удерживало?

Лан терялся в догадках. Все разрешить могла только ночь. Последняя ночь полнолуния.

И она пришла, затянув городок зыбкой неясной пеленой; разбросала по угольному бархату неба колючие светляки далеких звезд; и глянула на мир круглым немигающим глазом полной Луны!

Прошла полночь. Шумная компания во дворе Лана на фоне вымершего городка казалась несколько неестественной. Но у них не осталось выбора. Они должны были победить.

Спиной к щели между домом и сараем сидел только Ари. Лан с Веселым не спускали с нее глаз. Васта уже дважды ходила в спальню и украдкой глядела в окно, пытаясь увидеть выжидающего за домом оборотня.

Ветер запутался в листве серебристых тополей, слегка колыхая их стройные кроны, но шелест заглушала музыка.

Васта в третий раз пошла взглянуть в окно. Вот тут-то все и началось.

Оборвалась на полуслове песня, погас на столбе прожектор. И, кромсая на части ночную тишь, в воздухе завис громкий рев, перекрывая крик, одновременно вырвавшийся из трех мужских глоток. Васта закричала секундой позже.

Оборотень напал совсем не с той стороны, откуда его ожидали. Он проломил ограду соседского двора справа от крыльца и оказался на дорожке, ведущей к воротам. Ни Ари, ни Лан, ни Веселый не успели ничего заметить; сообразили только: «Началось!» Перед глазами плыли цветные пятна. Лан рефлекторно вскинул разрядник и наудачу выпалил. В свете короткой вспышки они увидели массивное приземистое тело в каких-то двух-трех шагах от себя. Лан попал, динамический удар отшвырнул оборотня от ступенек, воздух сотряс новый злобный рев.

Секундой позже опомнилась Васта и метнулась к пускателю аварийного дизеля. В темноте прихожей она зацепилась за кресло, налетела на стеллаж с книгами. На счастье, палец ее угодил прямо на кнопку и грохот просыпавшихся книг заглушил вой генератора. Над крыльцом как раз вовремя вспыхнула тусклая пыльная лампочка.

Оборотень вновь лез по ступеням, дыра в широком боку быстро затягивалась. В неверном колеблющемся свете он казался огромным, хотя на самом деле был даже ниже малыша-Веселого.

Ари опрокинул на тварь сервированный стол и перемахнул через перила. Разрядник Лана плюнул плазмой еще раз, однако оборотень заращивал раны прямо на глазах. Его лишь отбросило к стене дома. Веселый, пригнувшись, пересекал двор. Лан выстрелил еще дважды и швырнул бесполезный разрядник, целясь оборотню в глаза. Ари жался к стене: оборотень загнал его в угол, где крыльцо примыкало к дому, и не подмял до сих пор только потому, что его отвлекал Лан своей стрельбой. Стараясь использовать оставшиеся секунды, Ари попытался вскарабкаться на крыльцо, но оборотень успел сцапать его сзади. Ари подтянулся на руках, перевалился через перила, и, оглянувшись, осознал, что у него больше нет левой ноги. Боли не было – его переполняли только отчаяние и ненависть.

Лан с Веселым подкрались, пока оборотень драл Ари, и обрушили на него тяжеленную дубовую колодину. Тот развернулся, мотнул могучей лапой – Лана отбросило через весь двор к калитке. Веселый увернулся и бросился наутек. Оборотень рыкнул и в два скачка нагнал его. Веселый вдруг споткнулся и упал.

В этой суматохе никто не заметил, как Васта выпрыгнула в боковое окно и скользнула за сарай, к задней двери.

Лан у калитки пытался подняться, но не мог – все время падал. Веселый еще раз увернулся от страшной лапы и, наконец, вскочил. Оборотень приготовился на него ринуться, однако не успел.

Из сарая с пронзительным воплем, от которого вздрогнул даже оборотень, показалась Васта. Ее светлая фигурка явственно выделялась на фоне темной стены.

– Сюда! Иди сюда, тварь!

На секунду их взгляды встретились. Оборотень замер, повернувшись к ней. А потом стал медленно приближаться.

Веселый метнулся на крыльцо, где выронил свои пузырьки. Их подал ему Ари.

С громким хрустом настил над ямой проломился, оборотень, тяжело осев на левый бок, провалился в западню. Лапы скользнули по краю ямы, но зацепиться было не за что. Оборотень попался.

Над городком раскатился злобный, но бессильный уже рев. Веселый, став на краю западни, с силой метнул вниз оба пузырька. Они с легким хлопком разлетелись на мелкие стеклянные брызги от удара о закаленную сталь. Над ямой сразу же заклубился густой белесый дым.

Васта охнула и опустилась на землю у стены сарая, Лан чертыхался и умолял помочь ему подняться. Ари молча наблюдал с крыльца за развязкой. Веселый первым делом сходил к электрощиту, а Вастой занялся только когда вспыхнул прожектор, свет в доме, и совершенно не к месту заиграла музыка.

А оборотень тем временем быстро ржавел в западне.

Веселый больше не спешил. Отвел слегка пришедшую в себя Васту в дом, взял отвертку и щуп, кое-как вогнал в пристойный режим сплющенный гирофиз Лана, а потом они уже вдвоем осмотрели Ари. Сам он не пострадал, а вот оторванная нога, помятая и погнутая оборотнем, годилась разве что в утиль. Пришлось усадить Ари в кресло и совсем отмонтировать бесполезный обрубок – новую ногу ему прикрепят днем, в мастерской Бена.

Только после этого Лан с Веселым подошли к яме. Оборотень, рыжий от ржавчины, неподвижно валялся на дне. Лан втянул в голову в плечи.

– Дьявольщина! Вот он уже и не опасен, а все равно жутко, правда?

Веселый кивнул.

– Что у тебя было в бутылочках? Какой-то катализатор?

– Угу, – нехотя промычал Веселый. – Рапид-окислитель.

Они собрались было отойти, но тут оборотень всхрапнул, дернулся, могучие лапы вдруг с ужасающим скрежетом разложились на восемь сегментов, шипастые гусеницы обвисли, ковш впереди стал стремительно выгибаться, принимая очертания передней панели обычной серийной модели. С хрустом становились на места сочленения, перемонтировались отдельные узлы, и через несколько минут на дне ловушки лежал такой же робот, как и Лан с Веселым, только насквозь проржавевший.

– Бойт! – узнал его Веселый. – Подумать только, Бойт! Этот жалкий продавец, тихоня и неудачник!

– Да-а… – протянул Лан. – Так и запишем: серийный кибер-продавец 2А-JR, образца 7226 года, бульдозер-роборотень.

Васта собирала на крыльце разбросанный сервиз – разрисованные цветочками мини-аккумуляторы.

– Васта! – окликнул ее Лан. – Знаешь, кто это?… Бойт – продавец из магазина.

Но Васта только тихонько всхлипывала.

Наталия Веселова

Лексеич

Много ли вы знаете историй про оборотней? Полагаю, изрядно. Холодящих кровь фильмов про людей, покусанных инфернальными тварями и превращённых в волков, медведей или иных чудовищ, снято немало. Да и книг написано не меньше.

А если я скажу, что это не выдумки? И в то же время не вся правда. Нет, не поверите. Лучше я просто расскажу главную историю моей жизни. Началась она со встречи с одним загадочным стариком.

* * *

Когда я был совсем ещё мальчишкой, родители имели обыкновение отправлять меня к бабке Устинье. Бабуля обитала в деревне с забавным названием Криница. Я бывал в её доме не только летом, но и каждый год проводил там зимние каникулы.

Деревенские ребята поначалу дразнили меня и поколачивали, пока я оставался изнеженным городским жителем, но потом я вырос, окреп и научился давать сдачи. И тогда заслужил уважение. Лет с восьми я успешно влился в их компанию, став в доску своим.

Мы бегали купаться на пруд, ловили карасей и ротанов на манку. Всей компанией ходили в лес по грибы, лазали по деревьям и оврагам, летали на тарзанке над густыми зарослями жгучей крапивы и часто страдали животами, объевшись соседского крыжовника и зелёных слив.

Зимой строили ледяные крепости, устраивали кулачные бои, катались с высоких пригорков на чьих-то проржавелых санках и, как водится, рассказывали по вечерам друг другу жуткие байки, забравшись на бабкину печь.

Самым популярным персонажем страшных историй на протяжении многих лет оставался одинокий старик, живший на окраине деревни. Его дом располагался на лесной опушке, и иногда люди видели, как возле покосившейся изгороди бродят дикие кабаны. Старик не пытался их отвадить. Наоборот, в зимнее время даже подкармливал. Во двор его круглый год слеталось несметное количество птиц – малиновок, зябликов, синиц, воробьёв, сорок и соек. Дед разговаривал с ними, словно они могли его понимать, и всегда делился семечками.

Иногда мы с ребятами сталкивались с ним нос к носу на берегу пруда или возле колодца. Был старик невысок ростом, но кряжист, широк в плечах и для своего возраста довольно силён. Он носил усы, а бороду сбривал, хоть и не слишком тщательно. Кустистые брови нависали над пронзительными бледно-голубыми глазами с прозеленью, а в их глубине сверкал добродушный юмор. Когда я впервые его увидел, он напомнил мне сказочного лесовика, который вдруг устал жить среди сородичей-леших и перебежал к людям.

Деревенские поговаривали, что дед появился в Кринице лет двенадцать назад. Просто однажды утром все проснулись, а заброшенный дом на окраине деревни стал обитаемым. И там оказался незнакомый старик. Люди, конечно, пытались выяснить, откуда он приехал и с какой целью, но тот отвечал уклончиво, и местные сдались. В конце концов новый житель абсолютно никому не мешал, вот и ему мешать не стали.

Жил он скромно. Питался тем, что собирал в лесу или выращивал в огороде. Ухаживал за двумя псами и одной вороной, некогда запутавшейся в силках, повредившей крыло и переставшей летать. Те, кому довелось побывать у деда в гостях, рассказывали, будто внутри дома всё уставлено самодельными лакированными фигурками, везде развешаны пучки сушёных растений, а на полках разложена коллекция разноцветных камешков.

Впрочем, старик ни от кого не скрывал, что делает амулеты и лечит недужных с помощью нагретых камней и целебных трав. Как его звали на самом деле, так никто и не знал. Тем, кто спрашивал, старик отвечал, усмехаясь, что отец его носил имя Алексей, а суть человека заключена в душе, а не в словах, и, как бы к нему ни обращались, он не обидится. С тех пор так его и называли – Лексеич.

Местные ходили к нему, чтобы подлечиться или получить лекарство для заболевшего ребёнка. Лексеич никому не отказывал в просьбах, чем заслужил репутацию доброго, отзывчивого человека. И всё же, несмотря на это, были те, кто деда побаивался.

Нет-нет, да в голубых глазах кому-то мерещился опасный огонёк. Нет-нет, да у иного балагура, перебиравшего на праздниках лишку и имевшего обыкновение по пьяной лавочке охаживать жену и детей кулаками, отлетало лезвие топора от топорища и ранило руку или ногу. Не сильно, не смертельно, но рана потом долго заживала, давая о себе знать.

Иногда у кого-то, причинившего боль беспомощному зверю или птице, приключалась внезапная хворь. И никакие средства, кроме стариковских травок, не помогали. А Лексеич, давая занемогшему лекарство, всегда поминал про его тайный грех, о котором, как правило, знал только сам больной, и предупреждал ласковым голосом больше так не делать.

– Колдун этот дед, как пить дать! – сделал однажды вывод конопатый дядя Миша, после того как трое суток провалялся в постели с симптомами сильнейшего отравления, а потом, отправив жену к Лексеичу, получил мешочек трав и совет не трогать выводок молодых уток, поселившихся в зарослях камышей.

О том, что Лексеич, возможно колдун, говорили редко, нехотя, но слухи ползли.

Кто-то говорил, будто по ночам с той стороны, где стоит изба, часто слышится волчий вой, а иным «счастливцам» доводилось видеть и тень огромного волка, мелькавшую возле стариковской изгороди. По словам очевидцев, волк был крупным, с серебристой шерстью и зеленовато-голубыми глазами. Самое странное заключалось в том, что он не оставлял на земле следов.

Являлся ли волк призраком или настоящим животным, никто не знал, но спрашивать у Лексеича напрямую о таинственном хищнике боялись. Даже самых смелых и языкатых хватало лишь на то, чтобы, сидя по вечерам в домашнем тепле, придумывать небылицы и делиться ими с семьёй или с соседями.

Я много наслушался о белом волке от бабки Устиньи и от своих приятелей. Единственный вывод, который мы сделали, закончив пугать друг друга собственными домыслами: ходить к избе Лексеича по ночам опасно и чревато плохими последствиями. Волк может утянуть тебя в потусторонний мир, и ты оттуда не вернёшься.

Детским страхам настал конец, когда большинству в нашей компании исполнилось по четырнадцать лет. Настал возраст свершения подвигов, преодоления границ и презрения к усвоенным прежде правилам.

Мы по-прежнему играли в снежки, катались с горок, испытывали на прочность лёд на пруду и себя на отвагу. Однако, когда подвиги ограничиваются драками с пацанами из соседней деревни, изготовлением самодельного оружия из кухонных ножей или засовыванием на спор рук в муравейник, то вскоре становится скучно.

В январе незадолго до Рождества у Вовки, моего ближайшего приятеля, созрела мысль отправиться к дому Лексеича.

– Зуб даю, волка увидим и наконец выясним, настоящий он или нет! – воодушевлённо говорил Вовка, сидя на печке бок о бок со мной. – Это же круто, правда? Вот где настоящее приключение! Будем потом всю жизнь ребятам рассказывать. Все помрут от зависти. Давайте?

Юрка, другой верный товарищ и первый осуществитель Вовкиных идей, пристроился на скамеечке у печной заслонки, лузгал семечки, плевал шелуху в пустую банку из-под малосольной сельди и не спешил отвечать. Не смолчал вдруг я.

– А давайте! – вырвалось само собой. – Я иду.

Юрка подумал, повздыхал и отложил опустевший наполовину кулёк семечек на лавку.

– Тогда и я с вами, – неуверенно сказал он.

Заметно было, что не слишком-то ему и хочется присоединяться. Вероятно, он согласился, чтобы не выглядеть трусом в наших с Вовкой глазах.

Откладывать решение в долгий ящик в нашей компании было не принято. Никаких «завтра» и «потом». Если решили – надо выдвигаться немедленно. Солгав бабке, будто идём играть за околицей, мы наспех оделись и сквозь наметённые сугробы рванули в сторону леса. К избе Лексеича мы примчались потными, запыхавшимися, в расстёгнутых пальто, со съехавшими набок шапками и без рукавиц.

Здесь стояла невероятная тишина. В небе светил тонкий месяц, словно нарисованный яркой акварелью. Кое-где сквозь просветы туч виднелась россыпь звёзд. В окошке дома из-под старой, потрёпанной занавески пробивался свет. Лексеич ещё не спал.

Своих собак, судя по всему, он загнал в дом, чтобы ночью не замёрзли. Ни один из псов не подал голоса, когда мы приблизились. Волка тоже видно не было.

– Может, подзовём? – задумался Вовка. – Только вот как? Свистом? Но он ведь не собака.

Звать опасного хищника, способного растерзать нас, Юрке, похоже, не хотелось. Он нервно прыгал на месте, уминая снег и дыша на свои покрасневшие пальцы.

– Если будем шуметь, Лексеича побеспокоим. Ещё чего доброго решит, что мы воровать пришли. Лучше здесь подождём, – торопливо возразил Юра и быстро огляделся по сторонам. – Если волк сам придёт, то хорошо. Нет – ну, стало быть, нам не повезло.

«Или, наоборот, нереально фартануло», – читалось в его глазах.

– Давайте в лесу поищем, – внезапно осенило Вовку. – Точно. Идёмте! – и он двинулся вперёд, утопая в снегу, прямо к деревьям, похожим на мрачных исполинов.

– Ты идиот! Что мы там забыли? – испугался Юрка. – Темнота вон какая, глаз коли.

– Да светло от снега в лесу, не ври! – раздражённо возразил Вовка.

– В снег, от которого тебе светло, мы по шею закопаемся и не выкопаемся, – буркнул Юра.

– Сдрейфил? – нехорошо засмеялся Вовка.

– Да ну вас, это всё бесполезно. Волка нет, значит, нечего тут делать. Я возвращаюсь, – Юрка развернулся и торопливо зашагал обратно, не оглядываясь.

– Трус!!! – закричал ему вслед Вовка и прибавил тише. – Иди, иди. Волка ещё не видел, а уже обделался. Вот такие потом на войне товарищей и предают.

Ничего не ответив ему, Юрка скрылся из виду.

– А ты? – Вовка с некоторой обидой обратился ко мне. – Рискнёшь или тоже штанишки намочил и сбежишь домой на печку?

После предательства Юрки и того, что ему в спину сказал Вовка, я сбежать уже никак не мог, хоть коленки и тряслись, а зубы выбивали дробь.

– Рискну, – насупленно процедил я сквозь зубы. – Непременно.

В лес мы вошли вместе и углубились в чащу достаточно далеко, но потом, плутая по пояс в снегу, я вдруг обнаружил, что потерял Вовку из вида. Стало страшно. Я вдруг явственно услышал скрип древесных веток и уханье совы. Где-то вдали, казалось, кто-то хрипло дышал и принюхивался.

А темноты, как ни странно, действительно не было. Я отлично видел свои руки и ноги, деревья, луну на небе, звёзды, проглядывающие сквозь тучи, но неожиданно понял, что совершенно потерял направление. Куда же идти? Огни деревенских домов пропали, а зимний лес ночью выглядел незнакомо. Несомненно, летом я много раз бегал по этим местам в поисках грибов и ягод, но сейчас не узнавал ничего.

– Вов, – робко позвал я, а потом заорал во всю силу лёгких. – Вовка, где ты?!

Кто-то недовольно прошумел крыльями над моей головой, и опять всё стихло.

– Вов, я тут!!! – благим матом вопил я. – Плевать на волка!!! Давай вернёмся!!!

Тишина. Я вдруг ощутил, как сильно замёрз. Меня начинало знобить. Время, наверное, уже приблизилось к полуночи. Мороз крепко хватал за пальцы и щёки. Я всхлипнул и собрался зарыдать, но сумел усилием воли успокоиться. Ведь настоящие герои не плачут, даже если их никто не видит.

– Надо идти, – шептал я, клацая зубами от холода. – В любом направлении. Главное, не стоять.

За годы, проведённые в деревне, я освоил много полезных навыков, но направление по звёздам искать так и не научился. Пришлось двигаться наугад.

Не могу сказать, как долго я шёл, плывя по пояс, а иногда и по грудь в снегу, прокапывая себе путь руками, падая и поднимаясь. От страха голова соображала плохо. Сухой металлический щелчок под снегом и адская боль в ноге отрезвили меня, возвращая к реальности. Я взвыл от боли и рухнул на спину, успев только жалко крикнуть:

– Помогите!!!

Снег посыпался на лицо и шею, погребая под собой. Наверху в небе всё так же мирно мерцали звёзды. Месяц скрылся за горизонтом. Меня окутала тьма.

* * *

Как долго я пребывал без сознания, не знаю. Наверное, всё же не слишком долго, иначе успел бы умереть от холода и потери крови.

Очнулся я от ощущения, что на меня кто-то смотрит в упор. Я распахнул глаза и онемел. На краю сугроба стоял матёрый волк с серебристой шерстью. Он был огромен. Оскалив острые клыки, вывалив наружу язык, он неотрывно глядел на меня светящимися голубовато-зелёными глазами. Его горло и живот вибрировали от еле слышного утробного рычания. Я видел пар, идущий из его пасти. Хищник вдруг с наслаждением втянул носом воздух, словно предвкушая обильный ужин, где главным блюдом был, конечно, я.

«Конец, – подумал я в ужасе. – Сейчас это чудовище меня сожрёт. Оно пришло на запах крови, и я для него – лёгкая добыча».

Нога ниже щиколотки потеряла всякую чувствительность, голень жгло огнём, боль по нерву распространялась до живота и спины. Паника выворачивала нутро. Надо было бежать, спасаться, хотя бы пытаться ползти прочь, но тело обмякло и стало слабым. Даже мизинцем пошевелить я не мог.

– Спасите, – сипло вырвалось из простуженного горла. Сил кричать уже не было. – Кто-нибудь! Пожалуйста…

Само собой, никто не отозвался. Волчья шерсть вдруг вздыбилась, рычание стало угрожающим.

«Вот и всё», – пронеслось в голове, и я зажмурился, предпочитая умереть, не видя перед собой страшного оскала. Уже с плотно закрытыми глазами я всё-таки не выдержал и разревелся от осознания собственной беспомощности и жалости к себе.

* * *

Следующее, что вспоминается из событий той ночи – деревянный потолок с развешанными под ним пучками сушёных трав, тепло печки, головокружительный аромат чабреца, зверобоя, мелиссы и ещё чего-то пряного.

– Пей, малец, – склонившись надо мной, Лексеич совал к моим губам край глиняной чашки, из которой пахло чем-то горьковато-терпким. – Это тебя укрепит.

Я попытался глотнуть, но зубы стучали о чашку, и я пролил большую часть отвара на лоскутное одеяло, которым меня заботливо укрыли.

– Ничего, – старик потрепал меня по голове. – Лежи. Скоро дам другое снадобье, и ты поправишься.

Моя нога по-прежнему ничего не ощущала ниже щиколотки, но боль в голени казалась теперь отдалённой и приглушённой.

– Я волка видел, – хрипло выдавил я. – В лесу. Он белый такой, а глаза голубые.

Почему-то это были первые фразы, пришедшие в голову. Лексеич внимательно посмотрел на меня и усмехнулся:

– Молодец, что видел. Волк тебя тоже приметил, не сомневайся, потому ты и жив.

Удивлённый я подскочил на постели, собираясь спросить, почему волк меня не съел, но тут же охнул, свалившись обратно на подушку.

– Экий прыткий! – басисто захохотал Лексеич. – Рано тебе. Силёнки-то на блуждания свои растратил. Ну, ничего, как утро займётся, к Устинье схожу. А то она, небось, волосы рвёт, что потеряла внука.

Идти на рассвете к моей бабке Лексеичу не пришлось. Устинья вскоре прибежала сама. Стучала в дверь, шумела так, что перебудила псов старика, и те зашлись хриплым лаем. Усмирив собак, Лексеич впустил её. Бабка ввалилась в избу перепуганная, с полуугасшим фонариком в трясущихся руках. За её спиной я приметил Вовку с потрескавшимся, шелушащимся носом, опухшими до безобразия кистями рук и раздутой, будто от флюса, левой щекой.

– Ты жив?! – товарищ бросился ко мне и обхватил поверх одеяла, вглядываясь в лицо. – Куда пропал? Я кричал, а ты не отвечал! Перепугался я, ужас! Кое-как выбрался из леса, побежал к тётке Устинье за помощью и вот, привёл. Мы следы от полозьев и кровавые пятна на снегу увидали. Следы тянулись к избе, так мы и поняли, что Лексеич, наверное, нашёл тебя. Ну зачем ты попёрся в чащу, если надо было со мной вдоль опушки ходить? А если б совсем замёрз?

Я молчал и жалко улыбался. Бабка, увидев мою улыбку и не услышав извинений, вдруг осерчала и с криком замахнулась на меня. Я ждал увесистого тумака, но она не ударила, а неожиданно швырнула погасшим фонариком об пол и завыла белугой, снова перебудоражив собак.

– Чтоб вас обоих лешие забрали! И Вовку твоего дурного, и тебя! – услышал я сквозь рыдания. – Богу душу чуть сегодня не отдала! Не приезжай больше ко мне, охламон. Так и скажу твоим родителям, пусть сами тебя воспитывают весь год!

Лексеич обнял Устинью и, убеждая успокоиться, увёл к столу пить мятный чай. Вовка всё ещё крепко сжимал мои плечи своими обмороженными руками, и я видел, что его глаза полны слёз.

– Прости, – наконец, выдавил он, – я не хотел, чтобы так вышло.

– Да ладно, – пробормотал я. – Чего уж. Я сам туда полез.

Про встречу с волком я ему ничего не сказал.

* * *

Едва занялось утро Лексеич, переложив меня в сани, довёз до бабкиного дома, а днём на машине приехали родители. Никто мне ничего не говорил, все молчали с угрюмыми лицами. Только отец пообещал вкатить ремня после того, как выздоровею.

В больнице, куда меня отвезли, я пролежал менее суток. Мне вкололи противостолбнячную сыворотку, а рваную рану хорошенько продезинфицировали и зашили. Благодаря умелой первой помощи, оказанной мне Лексеичем, она почти не загноилась, да и кость оказалась цела. К вечеру следующего дня я уже сидел дома и, намеренно игнорируя компьютерные игры, исправно читал «Горе от ума», чтобы не злить отца и маму.

Новогодние каникулы быстро закончились. Потянулись однообразные школьные дни. Промелькнула короткая весна. Ни шатко ни валко закончился учебный год.

Впервые целое лето я провёл в городе, почти не зная, чем себя занять. Бабуля всё ещё злилась и не хотела меня видеть. Убедить её, что я повзрослел, поумнел и больше не стану бегать по лесу и попадать в охотничьи капканы, было невозможно. Устинья то ругалась, то плакала, но просила не приезжать, иначе её хватит инфаркт.

Всё это время я часто вспоминал Вовку и Лексеича, но чаще, как ни странно, белого волка. Он снился мне в точности таким, каким я видел его в лесу – склонённым надо мной, опасным, могучим. А иногда на грани сна и бодрствования мне вдруг начинало мерещиться, будто я и сам волк, только угольно-чёрный, и мы вместе с моим белым товарищем идём по лесу бок о бок, принюхиваясь к запахам, ощущая невероятную лёгкость, свободу и силу, кипящую в крови. Я просыпался с чувством собственного всемогущества и какой-то нечеловеческой радости.

* * *

Наступил сентябрь, и унылая жизнь моя расцвела радужными красками. В наш класс перевелась новенькая из другой школы. Девочку звали Ксения, и я сразу же влюбился по уши. Не мог уже думать ни об учёбе, ни о своих детских хобби, ставших внезапно неинтересными.

Впрочем, влюбился не один я. Круглую отличницу, обладательницу длинных золотых кос, синих глаз, стройной фигурки и невероятного голоса, певшую сольные партии на школьных праздниках лучше всех, заметили и другие пацаны. Очередь из поклонников выстроилась мгновенно. Хулиган по прозвищу Федька-Топор был одним из тех, кто положил глаз на новенькую, и ему крайне не понравилось, что спустя несколько недель не он, а я стал провожать девочку до дома.

Я летал на крыльях от счастья, не подозревая, какая страшная угроза нависла надо мной.

* * *

Мужской разговор с Федькой состоялся за гаражами спустя пять дней после того, как я стал избранником Ксении. Выйди атаман шайки один на один со мной, я бы справился с ним. Деревенские бои меня закалили. Но Федька правильно понял, что без поддержки победа не гарантирована, и привёл друзей.

Как я в тот вечер дополз до дома после встречи с его бандой, сам не знаю. Правая рука висела плетью. В голове гудело. Дышать было невыносимо из-за боли в рёбрах, а ещё меня рвало кровью через каждые десять шагов.

На сей раз в больнице я провёл куда больше суток. Я боялся, что Ксения забудет про меня и начнёт встречаться с кем-нибудь ещё, пока я валяюсь тут. Однако она вскоре пришла в мою палату и даже принесла вкусный фруктовый пирог, испечённый собственными руками. После моего возвращения в класс Ксюша во всеуслышание объявила всем, что я – её парень. Я мысленно отпраздновал победу, но рано обрадовался.

На большой перемене, когда я высунулся на школьный двор, дружки Федьки снова окружили меня и красноречиво предложили прогуляться до кустов боярышника, росших возле металлической изгороди. Хоть листва с них давно опала, но за густым переплетением ветвей происходящего никто бы точно не увидел. Отказаться было равнозначно признанию собственной трусости, и я пошёл.

– Усвой уже, что ты – покойник, – злобно шипел Федька мне в лицо, пока его сообщники держали мои руки заломленными за спину. – Если сам не расстанешься с Ксюхой по-хорошему, тебе конец. Не жилец ты, Валерка, клянусь! – он поднёс горящую зажигалку к моему лицу, опалив мне ресницы. – Чуешь, чем пахнет? А теперь – вали.

Решив, что я достаточно запуган, его приятели отпустили меня. Уходя, я чувствовал спиной, как Федька смотрит мне вслед и усмехается. Странное чувство вдруг овладело мной – то же ощущение, что и во сне, когда я шёл бок о бок с белым волком. Кровь вскипела. Реальность вдруг разделилась надвое. С немалым изумлением я увидел себя уходящим прочь от Федьки по школьному двору, но настоящий, подлинный «я», а не тот жалкий человечек, которого унизили, вдруг медленно опустился на четвереньки, вздыбил шерсть и утробно зарычал, оскалив клыки.