Текст книги "Голоса эпохи. Избранная проза и поэзия современности. Том 2"

 
Ты остался единственным,
гений Евгений –
рифмы раб, века лоб и трибун поколений!
 
 
Панибратская ГЭС отпустила тебя,
наш великий Поэт,
на бродвейский Манхэттен,
чтоб сибирскому парню
 
 
из таёжной зимы
в авторучку лизались Оклахомы студенты…
Столп двадцатого века, гражданин-камертон,
ты берёз наших шёпот и церквей перезвон!
 
 
Подарил ты народам грусть кедровых лесов,
всех вуалью накрыв из божественных слов…
 
 
Ты – поэзии русской проводник и творец!
Ты – Пегаса наездник и эпохи венец!
 

 
Несётся время, ускользая, –
то суета, то беготня…
Иллюзию его не сознавая,
не в силах мы понять себя!..
 
 
Не знаем, как остановиться,
как вспять секунды повернуть,
как в домыслах чужих
не заблудиться
и как себя не обмануть…
 
 
Как путь найдя,
нам Богом данный,
сломать все рамки бытия
и, залечив сознанья раны,
беречь не время, а себя!
 

 
Старость не в количестве морщин,
Не в походке нашей, не в осанке…
Старость – это следствие причин,
Грешной жизни горькая изнанка…
 
 
Возраст всегда видится в глазах,
А поступки отражают мудрость;
Только одолевший смерти страх
В мире ощущает свою нужность…
 

 
По морозцу, по пороше приезжай ко мне, хороший!
Да на тройке, да на сивых,
с бубенцами приезжай!
Справим свадебку с тобою, стану верной я женою,
и умчимся безоглядно мы с тобой в блаженный рай…
Там на свадебных полатях ты запутаешься в платьях
и, как зверь, рыча, ворвёшься в плоть горячую мою…
Ночь мы будет наслаждаться да друг с другом миловаться,
и как раз к Покрову ровно
я сыночка подарю!..
А захочешь, то дочурку – раскудряву белокурку –
хоть в подоле, не стесняясь,
тебе, милый, принесу!..
Быть всегда хочу с тобою – стать желаю я женою,
а иначе рано утром изведу себя в лесу!..
 
 
Бог увидел, Бог услышал –
по морозцу, по пороше зазвенели колокольцы,
и примчался наш пригожий!..
Со сватами, да с друзьями, да с хвалебными речами!..
Руку стал просить, краснея, и, комкая свой картуз,
ждал дрожа благословенья,
а отец принёс арбуз!..
_________
И умчался сокол гордый от позора с глаз долой!..
А спустя три дня сын прачки бился оземь головой,
и, хрипя в могильный холмик, горемыка слёзы лил,
потому что красотою дочь дворянскую сгубил!..
 

 
В России ничего веками не меняется:
всё те же дураки, дороги, господа;
всё так же казнокрады
в роскоши купаются,
лишь грязным воздух стал да мёртвая еда,
лишь плесневеет хлеб, мякиною набитый,
да тухнет молоко из сои, трансжиров и ГМО;
всё так же спутники выводим на орбиты;
всё тот же Запад топчет нас в дерьмо!..
 
 
В стране великой ничего-то не меняется,
вот только малые пустеют города
да люди в Замосковии спиваются,
где без рабочих мест разруха и беда!..
 
 
Когда же наконец очнутся власть и церковь –
напомнят олигархам, что где-то есть народ,
что справедливость на Руси
была и будет меркой
того, кто праведно,
а кто неправедно живёт!..
 

 
Там, на Донбассе, перестрелка,
а где-то праздник, веселуха!..
Вновь совершает кто-то сделку,
а торжествует смерть-старуха!..
 
 
Кому-то боль и похоронка,
кому кешбэк, фуршет, навар!..
Кому-то гул снарядов громкий,
кому ночной кабак, пивбар!..
 
 
Вновь по центральному каналу
на всю страну нам шпарят шоу,
а где-то гибнет стар и малый –
их жизнь не водевиль дешёвый!
 
 
Не спит Луганск, в огне Донбасс,
Земля дрожит, Земля рыдает,
ведь рёв фугасов, а не джаз
из жерла дьявол извлекает!
 

 
Средь берёз белокурых
На тропе златолистой
Прыгнул мне на плечо
Лучик солнца искристый.
Нежно в ухо ласкаясь,
Он шепнул вдруг устало:
– Вот и лето прошло,
Вот и осень настала!
 
 
И душа, встрепенувшись,
Отозвалась тревогой –
Моросистая слякоть
Вот уже у порога,
Серо-грустная мгла
И беззвёздные ночи…
А отрада одна лишь,
Что день станет короче…
 

 
Я готов улететь в предрассветную даль,
разрывая пространство, восходы пронзая,
только крыльев не дал мне Создатель, а жаль,
что приходится где-то болтаться у края,
что не в силах я путы порвать на себе,
чтоб, сгорев до конца, растворясь без осадка,
вновь травинкою робкой взойти на Земле
без особых надежд и тщеславья остатков…
 

 
Тишина! Туман клубится…
Шепчет что-то старый вяз…
У сосны в густых ресницах
Лучик солнечный завяз…
 
 
Лепестки блестят ромашек,
Суетится стрекоза,
По росе кузнечик скачет,
Улыбаясь мне в глаза…
 
 
Под цикадные аккорды
Улетает ввысь душа!..
Бросив взгляд на ясень гордый,
В пляс берёзонька пошла…
 
 
Дуб могучий наклонился,
Приобняв осины стан,
Шелестит ей, что влюбился,
Как столетний мальчуган…
 
 
Ах природа! Ах блаженство!
Рай Вселенский на Земле!
Где сыскать желанней место,
Чтоб так сердце грело мне?!
 

 
Я сижу на завалинке ветхой,
сиротливо заросшей избушки…
В одичалом саду стонут ветки
да деньки мне считает кукушка…
Сколько жить мне осталось вещает,
сколько лет,
сколько зим и восходов…
Птаха жалкая не понимает,
что лишь Бог отпускает нам годы!
Что, устав от ухабистой жизни,
я к своим возвратился истокам,
чтоб хмелея пить воздух отчизны,
а упившись,
валяться под стогом,
чтоб трещали кузнечики в уши,
тишину разрывая на клочья,
чтобы солнце согрело мне душу,
а луна целовала бы ночью…
Чтоб уснув,
всё забыть и забыться,
а к утру,
искупавшись в росе,
в предрассветных лучах раствориться,
уходя вдоль реки по косе…
 

 
Приходит ум, когда уж нет и сил любить, надеяться и верить!..
Понятным вдруг становится непонятое прежде,
что не готов понять был, не умел или не смел,
не ведая, быть может, что понимать,
а что ценить, беречь и ненавидеть следует!..
 
 
Теперь, на склоне лет своих,
в толпе людей – чужих мне, дорогих и близких –
уйти в себя спешу от одиночества,
забыться от тоски хочу, досадуя на самого себя всё чаще…
 
 
О Боже! Боже!
Как долго, непристойно долго, витал я в облаках когда-то!..
 

 
Подари мне минутку времени,
посмотри хоть украдкой в глаза,
приоткрой
в своё сердце двери мне –
быть такой недоступной нельзя…
 
 
Отряхни прочь сегодня заботу
с перетруженных плеч своих,
отложи на потом всё к чёрту,
ради Бога и всех святых.
 
 
Озари мне лицо, как солнце,
невзначай приоткрыв небеса,
прошепчи
что-нибудь у оконца,
чтобы в душу ворвалась весна.
 

 
Он зажигает душу – день погас!..
Ушли тревоги, суета, сомненья.
Минута наступает вдохновенья,
И ржёт уже под окнами Пегас…
 
 
Сошёл с небес анапест честный,
Хорей спешит под сени где-то…
Лишь дактиль пренебрёг поэтом,
Хотя о нём и отзывался лестно!..
 
 
Ещё перо скрипит, бумага стонет,
Ещё все образы не дышат, не живут,
А соловьи уже меж строк поют,
И сердце в упоенье сладком тонет!..
 

 
Не верю я, что занавес опущен!..
Не верю я, что мир сошёл с ума,
что людям страх калечит души,
что торжествует чёрная чума!..
Что пандемия – это в ад преддверье,
что прав мудрейший был Эйнштейн,
цивилизации не выразив доверия,
предвидя, что грядёт наш судный день!..
 
 
Неужто рабство цифровое наступает?!
Неужто время чипизации придёт?!
Неужто монстров женщины рожают?!
Неужто нас Любовь всех не спасёт?!
 
 
Не верю я, что занавес опущен!
Не верю я, что мир сошёл с ума,
что глобалистам будет лучше,
когда планета как тюрьма,
когда народы превратятся в стадо
безвольных призраков-рабов,
когда как наивысшая награда
изгоям будет секс, еда и кров!..
 
 
Мутируют желания вождей,
меняются имущих представленья,
но защитит Господь своих детей –
ведь люди его высшее творенье!
 

Виталий Ершов

Ершов Виталий Иванович – иркутянин, родился в 1946 г. в Республике Бурятия, в г. Бабушкине.

Стихи пишет со студенческих лет. Многие из них отличает высокий дух патриотизма, любовь к своей малой родине, близким, друзьям, родной окружающей природе, к России. Значительное место в них занимает и любовная лирика. Некоторые стихи написаны с тёплым, незлобным юмором и с лёгкой иронией. Также на его стихи создано более пятидесяти песен, которые исполняют профессиональные артисты в Иркутске и других городах.

Несколько лет назад обратился к прозе, пишет рассказы и мемуары.

Виталий Иванович является номинантом многих литературных конкурсов, проводимых Российским союзом писателей (РСП) и Интернациональным Союзом писателей (ИСП). В 2021 г. стал финалистом конкурса «Писатель года» (РСП).

Часть рассказов вошла в «Антологию русской прозы» (2019–2020), также часть стихов вошла в «Антологию русской поэзии» (2020, 2023) ООО «Издательство РСП».

Участник Московской международной книжной ярмарки (2023).

 
Приснилось мне, что я, как в сказке,
Шёл вдоль безлюдных берегов,
И будто были в жёлтой краске
И лес, и камни средь песков.
 
 
Стоял июль, палило солнце,
Весь мир был светом озарён.
Казалось, солнце мне смеётся,
Я был как в юности влюблён.
 
 
Узорами ложились тени
На жёлто-розовый песок,
И не было совсем сомнений,
Что это райский уголок.
 
 
Пьянящий воздух чуть с прохладой
Легко кружил вокруг меня.
Катились волны кавалькадой,
В лазури плыли облака.
 
 
Играл зеркальный отблеск моря,
Он серебром слепил глаза.
Смола на соснах, словно с горя,
Стеклом расплавленным текла.
 
 
В тумане снилась даль морская,
Манили горные края.
Мне снилась сказка голубая,
Мне снилась молодость моя!
 

 
Молодые годы пролетели,
Словно журавлиный в небе клин.
На прощанье песню мне пропели,
Растворились будто белый дым.
 
 
Но об этом мне жалеть не стоит,
Что прошло уж больше не вернуть.
Жду, когда, ох, душу успокоит
Тихая, задумчивая грусть.
 
 
Никуда от прошлого не деться,
Крепко нас связало по рукам.
Память моя, раненая птица,
Не даёт уснуть мне по ночам,
 
 
Горизонт мой всё темней и ближе,
Рвутся дни, как струны бытия.
Розовый закат горит всё тише,
Догорю свечою с ним и я.
 
 
Никуда спешить уже не нужно,
Не тревожит сердце милый свет.
Мир моих желаний резко сужен,
И смотреть вперёд мне смысла нет.
 
 
Не кляну года свои напрасно,
Бремя их меня не тяготит.
В этом мире богу всё подвластно,
Только он мне срок определит.
 

 
Не нужно слов, прохладной укоризны,
Не суждено тебе меня любить.
Мир грёз, надежд в твоей беспечной жизни
Я бессердечно не хочу разбить.
 
 
Зачем тебе, не знающей лишений,
Со мной об руку вместе вдаль идти?
Скажу тебе без тягостных раздумий,
Что мне уже с тобой не по пути.
 
 
Ты не смотри с глубокой укоризной,
Ведь всё сама со временем поймёшь.
Былые дни сплошного романтизма
Уж никогда, поверь, ты не вернёшь.
 
 
Со мной страдать ты будешь, я-то знаю,
Тоску свою не сможешь усмирить.
Упрёком мне ответишь и печалью,
Себя тогда я не смогу простить.
 
 
Не надо слёз, холодной укоризны.
Признаюсь я, и выслушай без слов:
В груди моей немного оптимизма,
Но сердце греет мне твоя любовь.
 
 
Быть может, кто бездушию научит,
Так, чтоб забыть, не вспоминать тебя,
И даже то, что радует и мучит.
Но, я прошу, ты не суди меня.
 

 
Спустилась ночь в своём величье строгом
И всё накрыла тёмной пеленой,
А Млечный Путь мерцающим потоком
Светился в небе светлой полосой.
 
 
И был он чист, загадочно далёкий,
И пропадал за силуэтом гор
На серовато-сумрачном востоке,
Там, где царит таинственный простор.
 
 
Морскую даль скрывала ночь слепая,
Лучи комет касались моря дна.
Я шёл один, на Млечный Путь взирая,
И был осыпан звёздами сполна.
 

 
Увидел перстень я случайно,
Детали помню до сих пор.
И билось сердце учащённо,
Когда разглядывал в упор.
 
 
На алом бархате с подсветкой
Играл загадочным огнём.
Я красотой такою редкой
Был очень сильно восхищён!
 
 
В нём были камни непростые
И поражали чистотой;
Рубины алой кровью стыли,
С ума сводили всех игрой.
 
 
А бриллианты голубые
Сверкали, но без теплоты,
И будто слёзы ледяные
Застыли как у сироты.
 
 
Они рубины обнимали,
Сливалось всё в священный крест,
И даже мелкие детали
Мерцали ярко – солнца блеск!
 
 
Все камни перстня дьявол жёлтый
В когтях уверенно держал,
Казалось – вот он с думой чёрной
Готов был с ними убежать.
 
 
Смотрел я долго, ум терзало:
«Да! Были раньше мастера!..
А кто носил и что с ним стало?
Как божий дар попал сюда?!
 
 
И сколько тайн, лихих историй
Скрываешь ты в своей судьбе?
Принёс ты радость или горе
Тем, кто держал тебя в руке?»
 

 
Я неудачи в своей жизни
Стараюсь стойко пережить.
Но и дарила жизнь «сюрпризы»,
Порой не мог предположить.
 
 
Тогда казалась жизнь суровой,
Молился Богу: «Дай мне сил…»
Но никогда судьбы я новой,
Скажу вам честно, не просил.
 
 
Занятий много внеурочных
Судьба давала – будь здоров.
И для меня она – источник
Ночей бессонных и стихов.
 

 
Они над родиной смеются
И прошлое совсем не чтят,
Перед Европой льстиво гнутся,
В лицо бессовестно хамят.
 
 
Так может только сын нахальный
Горе матери желать,
Утомлённой и печальной,
За всех готовой жизнь отдать.
 
 
С душою, полной состраданья,
Через века свой путь прошла
И, несмотря на все страданья,
Честь и славу сберегла!
 
 
А я порою грусти полон,
Но эта грусть совсем легка.
Мне не нужны Париж и Лондон,
Я не уеду никуда.
 
 
Слежу, как золотом пестреют
Луга – волшебные цвета!
И радуюсь, когда встречают
Мои собачки у крыльца.
 
 
И для меня места родные
Вдвойне понятней и милей.
Мне здесь приходит вдохновенье.
Люблю свой край – ну хоть убей!
 

2023–2024 гг.

 
В доме грусть немая, долгий вечер зимний.
Сел ты у камина, смотришь на огонь,
Вспоминаешь тихо, строчками сухими
Годы молодые, песни под гармонь.
 
 
Пролетели быстро дни те золотые.
Кто же их развеял по цветным лугам?
Не вернуться больше им уже с заката,
Нет пути-дороги к улетевшим дням.
 
 
За окном туман, холодный, тёмно-синий,
Он напоминает скрытую печаль.
Кажется весь мир мне снежною пустыней,
А за нею – только сумрачная даль.
 
 
В доме грусть немая, долгий зимний вечер.
Не грусти, мой милый, ты не одинок,
А расправь-ка лучше старческие плечи.
Рано нам с тобою подводить итог.
 

Май 2023 г.

 
Помню, было разгулялась
Непогода за окном,
То плясала, то смеялась,
То швыряла снежный ком.
Без ума волчком крутилась,
Мчалась бешено в разнос,
Напугать меня пыталась,
Только ей не удалось!
 
 
Припев:
Ах, метель-метелица,
Замела пути,
Молодцу к красавице
Не даёшь пройти.
Что ж ты так взъерошена?
Я прошу тебя,
Лучше по-хорошему
Проводи меня!
 
 
Шёл на встречу к своей милой,
Было жарко и легко.
Я с любовью шестикрылой
Не боялся ничего!
Вспоминаю, как встречала,
Прижимала, ох, к груди,
Белой ручкой обнимала.
Целовались до зари!
 
 
Припев.
 
 
Вам секрет сейчас открою:
Был тогда я молодой,
А красавица, не скрою,
Стала мне она женой!
Ну и пусть уходят годы,
Не забуду никогда
Ту дорогу в непогоду,
Хоть и были холода!
 
 
Припев.
 

Январь 2024 г.

Андрей Канавщиков

Родился 5 июля 1968 г. Журналист по образованию. Заместитель председателя правления Псковского РО СП России. Председатель творческой группы «Рубеж». Заслуженный работник СМИ Псковской области. Автор предисловия к тому III проекта «Солдаты Победы», член редакционно-издательского совета «Великолукской книги».

Публиковался в изданиях: «Литературная газета», «Литературная Россия», «Смена», «Север», «Аврора», «Дон» и др. Автор сорока семи книг.

Лауреат литпремий: «Сталинград», «Чернобыльская звезда», им. М. Н. Алексеева, им. А. К. Толстого, им. С. А. Есенина «О Русь, взмахни крылами!» и др. Обладатель Гран-при фестиваля поэзии «Форпост». Четырежды лауреат премии администрации Псковской области.

Член-корреспондент Петровской академии наук и искусств. Входил в состав делегации Псковской области по получению грамоты «Города воинской славы» для Великих Лук. Член общественных советов при ОМВД России и по вопросам историко-культурного наследия при комитете культуры администрации г. Великие Луки.

Работа над этой книгой продолжалась более сорока лет с незначительными перерывами. Я точно знаю, когда Матросов вошёл в мою жизнь, чтобы остаться там прочно и на правах родного человека.

Меня, как школьного активиста, отправили в 1983 году по обмену опытом в музей ПТУ № 8 им. А. М. Матросова. Про него я, конечно, знал: дома читал книгу П. Журбы «Александр Матросов», отец на День Победы обязательно водил меня к памятнику Матросову.

Но тогда, в музейной тишине, пришло новое знание. Я вдруг как-то живо понял, что Саша Матросов – это не памятник и не лицо из книжки, а вполне живой человек, который погиб ради своих товарищей, отдав во имя них всё, что имел.

Я увидел этого парня, невысокого, коренастого, очень открытого, общительного, честного, и вдруг понял, что с ним хорошо и надёжно. Я увидел вдруг живого Матросова, понятного и близкого.

Потом иногда я сам приходил к его памятнику и не скажу, чтобы с ним разговаривал, но общался – это точно. Однажды даже сон приснился, что через некое поле можно пройти, только миновав амбразуру огневой точки. И якобы через это поле все только таким образом и проходят.

А пули свистят очень даже отчётливо. Страха нет, но как-то непонятно это и странно. Рядом стоит Матросов в рубашке с расстёгнутым воротом, как на снимке из уголовного дела, а на ногах у него – кирзовые сапоги, как отец на дежурстве в пожарной части ходил.

Я спрашиваю:

– А пулемёт стреляет по-настоящему?

Матросов отвечает:

– По-настоящему. Иначе зачем?

– Но ведь так убьют?

– И это всё, чего ты боишься? – улыбается Матросов.

До сих пор до конца не понимаю тот сон. Хотя это тёплое дыхание стали у лица иногда вспоминаю. Помню отчётливо и то ощущение открытого пространства, и ту внутреннюю уверенность, что иной дороги нет и нужно идти только так.

Книжку Журбы «Александр Матросов» я часто перечитывал. Моей настольной была та, квадратной формы, в коленкоровом переплёте. Матросова я считал если не членом семьи, то близким человеком как минимум.

Переворот сознания наступил в 2000-х. Набирала силу версия Насырова, что Матросов никакой не Матросов, а башкирский татарин Мухамедьянов. И тут ещё в газету, где я работал, периодически стал заходить полковник О. Ф. Бондаренко. Олег Фёдорович искал в архивах материалы по своему отцу Снитину, а попутно выписывал в ЦАМО сведения о Матросове.

Не знаю, кому как, но те разговоры с О. Ф. Бондаренко-Снитиным можно сравнить с эффектом бульдозера. Он перепахал меня.

Особенно удивило то, что Днепропетровск, оказывается, вовсе не гордился своей ролью родины Матросова. И всё напоминало какую-то дешёвую оперетку.

Олег Фёдорович не просто цитировал известный ответ директора музея Матросова из Днепропетровска В. Петрищевой от 16.08.1976 г. за № 114: «Первичными документами, подтверждающими, что Днепропетровск – родина Александра Матросова, наш музей не располагает». Нет, он предпринял и продолжение, буквально камня на камне не оставляя от моей веры в Журбу и его книгу. Вот его история, рассказанная в журнале «Ватандаш»:

«Для того чтобы лично убедиться в том, что город Днепропетровск является (или нет) малой родиной героя, я сперва связался с директором музея, написав письмо, в котором задал несколько вопросов, касающихся самого героя, а также его родственников.

Через пару месяцев пришёл ответ в форме личного письма за подписью Ж. В. Исаковой.

“Уважаемый Олег Фёдорович!

В ответ на Вашу просьбу отвечаю, что:

1. Действительно, Саша родился в Днепропетровске 05.02.1924 г. Так было записано в анкете, на которую он отвечал, когда был маленьким мальчиком (5–6 лет). Анкета эта, очевидно, в архиве. В каком, не знаю. Возможно, в Ивановском детском доме, городе Подольске (военный архив), в городе Москве (бывший музей Сов. Армии).

В своё время мы занимались поиском его родителей, родственников. Письма были направлены во все загсы г. Днепропетровска, где бы могло состояться бракосочетание его родителей. Пришёл ответ, что в загсах нет таких записей. Соответственно, родственников абсолютно никаких нет. Если бы были, то они бы пришли в музей обязательно. Из г. Уфы раньше часто писали, что он наш, что его мама живёт в г. Уфе и т. п. Но документально никто не мог подтвердить. В книге Легостаева «Бросок в бессмертие» подробно описано, кто такой Саша. Автор работал в архивах, собирал по крупицам материал. Очевидно, всё уже изучено, но отдельные моменты его жизни, конечно, остаются неизвестными. Нас это тоже интересовало, интересует и сейчас. Мы чтим память своего земляка (отмечаем его дни рождения, 60-летие, 60-летие подвига), проводим встречи в музее, беседы, экскурсии, т. к. сегодня дети не знают, кто такой Саша Матросов, а нас это волнует. Поэтому стараемся воспитывать детей на патриотизме наших героев.

Я ответила на все ваши вопросы без подтверждения документально (т. к. их нет). Как ответила Вам Петрищева, я не знаю, поэтому, извините, если что не так.

Извините ещё раз. Хотелось Вам помочь. Когда будете в Днепропетровске, приходите.

С уважением к Вам Ж. В. Исакова”.

После этого я позвонил в Днепропетровск по указанному в письме телефону. Жанна Викторовна Исакова, представившись директором музея, подтвердила, что письмо через мою тётю она, действительно, мне передала. Что официальных бланков в музее нет, нет ни печати, ни углового штампа, т. к. музей теперь находится под юрисдикцией частной организации. Я сообщил ей, что в июле, возможно, приеду, попутно навещу своих родных, проживающих в городе.

В середине июля я поехал в Днепропетровск, предусмотрительно взяв письмо Великолукского архива с просьбой оказать мне помощь в сборе материалов об А. Матросове. Бывший музей – это солидное двухэтажное здание, построенное так же, как и наш музей, в начале 70-х. Сейчас представляет собой пристанище различных коммерческих структур, торгующих чем попало. На дверях табличка. У здания памятник. Музей оказался закрытым. Директор отдыхает в Крыму, но в записке (я узнал почерк), оставленной для меня, написано: “Если приедут из Великих Лук, передайте, что другого ответа, кроме как у Петрищевой, я дать не могу, т. к. документов нет”.

Дежурная, очевидно, с устного разрешения заведующей, провела меня на второй этаж в собственно музей, представляющий из себя небольшие три комнаты со стендами, на которых помещены материалы о комсомольцах-героях Днепропетровской области, в том числе стенд размером примерно 1,2×2 метра с немногочисленными материалами об А. Матросове, общеизвестными в советское время. В центре книги – И. Легостаева и М. Шкадаревича (так в оригинале – А. К.). Как видно из письма Ж. В. Исаковой, эти книги и явились основным источником информации о Герое Советского Союза А. Матросове. Никаких документов или фотографий знакомых, родственников!»

В личной беседе Олег Фёдорович рассказывал всё это на порядок сочнее и изобразительнее. Было реально стыдно и больно узнавать, что Журба – это просто банальный сказочник и всё им написанное – лишь плод писательской фантазии.

Мираж рассеивался. Иллюзия уходила. Реально присутствовало ощущение, как на «бабочку поэтиного сердца» Матросова громоздятся многочисленные зеваки «грязные, в калошах и без калош», по словам Маяковского.

Потом исследователь знакомил меня со своей перепиской с башкирскими авторами. Вплоть до темы возможного перезахоронения праха Матросова в Уфе!

Переговоры об этом начались летом 1999 года. Общественности Великих Лук даже специальный митинг тогда пришлось проводить.

В итоге заместитель главы администрации г. Уфы В. Л. Кашулинский писал О. Ф. Бондаренко-Снитину 23 ноября 2001 года: «…есть ли смысл продолжать разговор о перезахоронении? Я понимаю, что г. В. Луки без памятника, могилы уже и существовать не может. И вряд ли сохранится музей А. Матросова. Кстати, функционирует ли он?»

Впрочем, в письме от 3 января 2002 года, кажется, тема перезахоронения окончательно уходит: «…часто бывал в г. В Луки, у меня в одно время созрела мысль о перезахоронении. Администрация г. В. Луки ответила отказом. На этом всё».

«Всё» – это что касается перезахоронения праха Матросова. Но тогда же неожиданно я тоже стал писать о своём детском герое. Мне казалось раньше, что «все всё знают», что «всё известно», но вдруг выяснилось: то, что для меня лично было святым, для других было лишь сытной кормушкой, непыльным местом работы, приятным досугом, гонорарной ведомостью.

Даже встать вровень с такими матросовскими исследователями как Шкадаревич, Легостаев, Насыров казалось наглостью. Однако пришлось…

Н. А. Дубовик понимает меня: «…тоже, как и все послевоенные советские дети восхищалась и поверила очерку Журбы. И, конечно, не могла предположить, что когда-то мне придётся это оспаривать, прежде всего, в себе, и тем более перед людьми. Ведь только по окончании работы вырисовалась ясная и правдивая картинка… Нет, я не тяну одеяло на “свой” регион, а потому что это правда».

Звонок мне из Москвы в декабре 2011 года от Издательского дома «Достоинство» стал неожиданностью.

– Нужна книга о Матросове.

– Когда именно нужна?

– Нужна вчера.

Тогда я стал осознанно и целенаправленно перебирать личный архив. Что-то ложилось на бумагу, ещё больше оставалось на уровне размышлений.

Переваривал мучительно ложь Журбы, как говорилось в сталинское время, очковтирательство. Было жутко от того, что спор в принципе непродуктивен для исследовательской работы.

Нужно спорить, но как спорить?! Давно нет в живых очевидцев короткой жизни Александра Матросова, истлели, если и были, печатные источники…

Говорили на эту тему с Н. А. Дубовик. Она соглашается: «Вот поэтому Вы правы, что каждое слово должно быть выверено, чтобы ни у каких последующих проходимцев даже мысли не возникло что-либо оспаривать в Вашей работе. Ведь Вы сами пишете, что малейшее сомнение ведёт к отторжению всего целого. А дети, подростки и в целом молодёжь даже и разбираться не будут в той массе материала, выпущенного на свет Божий… Я не один раз слышала: “А Матросов-то никакой не герой, рыльце-то в пушку, сидел за кражу, а сделали героем”. Господи, как всё это сложно…»

Нужно спорить. Но каждое слово теперь, после доказанной лжи, воспринимается уже иначе. На веру ничего не то что не воспринимается, даже разумные аргументы хочется перепроверять и перепроверять, сомневаясь изначально.

Когда Н. А. Шкарлат узнал, что я ставлю под сомнение дату 27 февраля 1943 года, он почти возмутился: «Честно говоря, я не мог даже подумать, что Вы меня можете удивить. Я насчёт даты гибели Александра. Я же Вам писал, что хорошо разбираюсь в тактической обстановке, меня этому учили, да и я сам учил, и не один год. Я Вам писал, что перед тем как написать о ходе боевых действий 91 осбр, я по дням составил на реальной карте обр. 1941 г. порядок действий батальонов бригады в эти дни: с 24.02 по 03.03.1943 г. Я мысленно вместе со 2-м ОСБ прошёл этот путь. И не только потому, что умею читать топографическую и рабочую карту и вижу многое на ней, что остальным кажется непонятным или мелочью, но и потому, что сам рядовым служил в пехоте, а потом командовал развёрнутыми стрелковыми подразделениями в различной обстановке, в том числе и зимой, и на незнакомой местности. И абсолютно убеждён, что другого мнения быть не может – Александр Матросов погиб 27 февраля 1943 г.».

Хотя чего возмущаться-то? Если есть хоть малейшие сомнения, они должны быть многократно проверены и сняты не эмоциями, не нашей верой во что-то, а именно стопроцентным знанием. Если не сто процентов – значит, отпадает, значит, нужно работать ещё.

Александр Матросов – это не просто имя. Это – легенда, это русская ментальная матрица. По Матросову мы продолжаем сверять наши поступки и мысли до сих пор. Говорить о Матросове то, что не является стопроцентным, – значит унижать и обижать его. Тем более – после 2000-х годов и того переосмыслительского безумия, в которое я невольно оказался включён газетными буднями и общением вначале с О. Ф. Бондаренко-Снитиным, а затем и с другими исследователями короткой жизни, но большой судьбы А. М. Матросова.

Поэтому и данная работа получилась именно такой, какая она есть. Я старался быть честным с собой и читателями и сказал только то, что думаю, утверждая только то, в чём уверен. А если захотите что-то поправить, то прошу: не торопитесь, поскольку ставка гораздо выше, чем вам кажется.

Унизим Матросова сейчас верхоглядством и поспешностью – однажды и России не станет…

Говоря об исследователях матросовской тематики, безусловно, следует выделить ульяновского учителя П. К. Ковальчука. Н. А. Дубовик называет Петра Кондратьевича «единственным исследователем, перед которым закрывали одни двери, он стучался в другие с одной лишь целью – узнать правду».

Впрочем, Нина Александровна и сама такая. Но если не помнить про П. К. Ковальчука, то не до конца будет понятна и та принципиальность, с которой работает Н. А. Дубовик, не будет понятно, на кого она опирается и с кого берёт пример.

Её историю погружения в тему следует привести полностью. Многое раскроется, таким образом, с совершенно неожиданной и часто неожидаемой стороны:

«Январский вечерний звонок 2015 года не показался мне почему-то неожиданным.

– Добрый вечер, Нина Александровна, не смогли бы мы с вами встретиться? Я имею много материалов о Саше Матросове. Может, посмотрите и заинтересуетесь?

В спокойном голосе я услышала любовь к Саше и беспокойство за судьбу документов. Отказать не смогла.

Но сразу спросила:

– А как вы на меня вышли?

– Совершенно случайно. Я лежал в госпитале. А там есть музей и замечательный, активный музейный работник Екатерина Александровна Вайчулис.

Она пришла к нам в палату и вручила мне вашу книгу, прибавив:

– Вы ведь интересуетесь Александром Матросовым? Рассказывали, что у вас скопилось много материалов о нём. А здесь есть статья о Саше. Созвонитесь с автором, может быть, она поможет вам написать книгу! – И дала мне ваш телефон.

Через пару дней я отправилась к нему. Дверь открыл бодрый, среднего роста, плотный мужчина в домашней одежде – Виктор Васильевич Емельянов. Кивнул:

– Проходите!

Я уже знала из телефонного разговора, что он кадровый военный, ветеран, участник Великой Отечественной войны.

К моему приходу он разложил на столе папки с перепиской, фотографии и книги о Саше Матросове. Первая моя мысль: как я со всем этим справлюсь?

– А кем собраны все эти материалы?

– Здесь моих немало, а бóльшая часть принадлежит Петру Кондратьевичу Ковальчуку, ульяновскому краеведу, члену Союза журналистов СССР.

И он начал о нём рассказывать. Учился в педвузе Харькова, распределили на Дальний Восток. С 1952 года на девять лет стал директором школы в Новой Малыкле. И там впервые услышал, что Саша Матросов родился именно в этих местах. Он заинтересовался героем и нашёл книгу о нём под авторством П. Журбы, к тому времени единственную. Автор утверждал, что Матросов родился в Екатеринославе-Днепропетровске. И директор понял, что добраться до правды будет делом непростым. Но тема его заинтересовала, и поэтому, когда его перевели в книжное издательство Ульяновска, он периодически приезжал в Ивановский детский дом, где воспитывался Матросов, и беседовал со всеми, кто знал Сашу. Все – и работники, и воспитатели, и воспитанники-друзья – живо откликались на просьбу поделиться воспоминаниями. Папки пополнялись.

Поиск продолжался и за пределами детдома.

Он нашёл адрес и переписывался с секретарём комсомольской организации 2-го батальона 91-й стрелковой бригады Тимофеем Андреевичем Татарниковым, на глазах которого погиб Саша.