Электронная библиотека » Сборник » » онлайн чтение - страница 21


  • Текст добавлен: 11 января 2014, 15:09


Автор книги: Сборник


Жанр: Поэзия, Поэзия и Драматургия


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)

Шрифт:
- 100% +
Владимир Луговской
(1901–1957)

Первые стихи Владимира Александровича Луговского были главным образом о Гражданской войне. Но искренний революционный энтузиазм сочетался в его поэзии с растерянным восприятием грозных событий и мучительным непониманием того, что происходит вокруг. Содержание стихов подчеркивало верность поэта идеям конструктивистов, к которым он примкнул в 1926 году. Но многое в его стихах выходило за рамки конструктивистских догм – они были лиричнее, теплее, сентиментальнее, – и вскоре последовал неизбежный разрыв.

В послевоенных стихах Луговского раскрылась бездна неизвестных возможностей поэта. Его мускулистый и крылатый стих отличается огромным масштабом мысли. В последних книгах звучит тревога поэта за судьбы мира и человеческой культуры.

Жестокое пробуждение
 
Сегодня ночью
ты приснилась мне…
Не я тебя нянчил, не я тебя славил,
Дух русского снега и русской природы,
Такой непонятной и горькой услады
Не чувствовал я уже многие годы.
Но ты мне приснилась,
как детству – русалки,
Как детству —
коньки на прудах поседелых,
Как детству —
веселая бестолочь салок,
Как детству —
бессонные лица сиделок.
Прощай, золотая,
прощай, золотая!
Ты легкими хлопьями
вкось улетаешь.
Меня закрывает
от старых нападок
Пуховый платок
твоего снегопада.
Молочница цедит мороз из бидона,
Точильщик торгуется с черного хода.
Ты снова приходишь,
рассветный, бездонный,
Дух русского снега и русской природы.
Но мне ты приснилась
как юности – парус,
Как юности —
нежные губы подруги,
Как юности —
шквал паровозного пара,
Как юности —
слава в серебряных трубах.
Уйди, если можешь,
прощай, если хочешь.
Ты падаешь сеткой
крутящихся точек.
Меня закрывает
от старых нападок
Пуховый платок
твоего снегопада.
На кухне, рыча, разгорается примус,
И прачка приносит простынную одурь.
Ты снова приходишь,
необозримый
Дух русского снега и русской природы.
Но ты мне приснилась,
как мужеству – отдых,
Как мужеству —
книг неживое соседство,
Как мужеству —
вождь, обходящий заводы,
Как мужеству —
пуля в спокойное сердце.
Прощай, если веришь,
забудь, если помнишь!
Ты инеем застишь
пейзаж заоконный.
Меня закрывает
от старых нападок
Пуховый платок
твоего снегопада.
 
1929
Курсантская Венгерка[464]464
  Венгерка — бальный танец. Основан на народном венгерском танце чардаш. Размер 2 /. Венгеркой еще называют цыганскую пляску или попросту “Цыганочку”.


[Закрыть]
 
Сегодня не будет поверки,
Горнист не играет поход.
Курсанты танцуют венгерку, —
Идет девятнадцатый год.
 
 
В большом беломраморном зале
Коптилки на сцене горят,
Валторны о дальнем привале,
О первой любви говорят.
 
 
На хорах[465]465
  Хоры (эмпоры) – верхняя открытая галерея, балкон внутри церкви или парадном зале.


[Закрыть]
просторно и пусто,
Лишь тени качают крылом,
Столетние царские люстры
Холодным звенят хрусталем.
 
 
Комроты спускается сверху,
Белесые гладит виски,
Гремит курсовая венгерка,
Роскошно стучат каблуки.
 
 
Летают и кружатся пары —
Ребята в скрипучих ремнях
И девушки в кофточках старых,
В чиненых тупых башмаках.
 
 
Оркестр духовой раздувает
Огромные медные рты.
Полгода не ходят трамваи,
На улицах склад темноты.
 
 
И холодно в зале суровом,
И надо бы танец менять,
Большим перемолвиться словом,
Покрепче подругу обнять.
 
 
Ты что впереди увидала?
Заснеженный черный перрон,
Тревожные своды вокзала,
Курсантский ночной эшелон.
 
 
Заветная ляжет дорога
На юг и на север – вперед!
Тревога, тревога, тревога!
Россия курсантов зовет!
 
 
Навек улыбаются губы
Навстречу любви и зиме.
Поют беспечальные трубы,
Литавры гудят в полутьме.
 
 
На хорах – декабрьское небо,
Портретный и рамочный хлам;
Четверку колючего хлеба
Поделим с тобой пополам.
 
 
И шелест потертого банта
Навеки уносится прочь.
Курсанты, курсанты, курсанты,
Встречайте прощальную ночь!
 
 
Пока не качнулась манерка,[466]466
  Манерка— походная фляжка


[Закрыть]

Пока не сыграли поход,
Гремит курсовая венгерка…
Идет – девятнадцатый год.
 
1939

Обэриуты

Так называли себя представители литературной группы поэтов, писателей и деятелей культуры, организованной при Ленинградском Доме печати, директор которого Н. Баскаков довольно доброжелательно относился к представителям “левого” искусства. Этот термин произошел от сокращенного названия “Объединение реального искусства” (ОБЭРИУ), причем буква “у” была добавлена в аббревиатуру, как принято сейчас выражаться, “для прикола”, что как нельзя нагляднее демонстрирует суть творческого мировоззрения участников группы.

Датой образования ОБЭРИУ считается 24 января 1928 года, когда в Ленинградском Доме печати состоялся вечер “Три левых часа”. Именно на нем обэриуты впервые заявили об образовании группы, представляющей “отряд левого искусства”. В ОБЭРИУ вошли И. Бахтерев,[467]467
  Бахтерев Игорь Владимирович (1908–1996) – поэт, драматург, искусствовед, В середине 1920-х гг. вместе с Введенским и Д. Хармсом был членом “Ордена Заумников”, затем принимал участие в группе ОБЭРИУ. В 1930-е гг., как и многие обэриуты, работал в области детской литературы.


[Закрыть]
А. Введенский, Д. Хармс (Ювачёв), К. Вагинов (Вагенгейм), Н. Заболоцкий, писатель Б. Левин.[468]468
  Левин Дойвбер (Борис Михайлович Левин: 1904–1941) – детский писатель, прозаик-обэриут. По свидетельству И. В. Бахтерева, рассказы Левина оказали влияние на прозу и драматургию Хармса. Погиб в 1941 г. у с. Погостье недалеко от Ленинграда.


[Закрыть]
Хотя состав группы менялся: после ухода Вагинова к ней присоединились Ю. Владимиров[469]469
  Владимиров Юрий Дмитриевич (1909–1931) – поэт, прозаик. Вошел в ОБЭРИУ весной 1929 г. При жизни опубликовал семь детских книг. Еще две (в т. ч. “Кошкин дом” – М., 1941) изданы посмертно. Судьба недетских произведений Владимирова неизвестна. Умер от туберкулеза.


[Закрыть]
и Н. Тювелев.[470]470
  Тювелев Никандр Андреевич (1905?–1938?) – поэт, приятель Хармса. В своих стихах использовал конструктивные принципы обэриутской поэзии, прежде всего семантическое нанизывание предметов и качеств. Из его поэтического наследия сохранилось лишь несколько стихотворений. В 1938 г. Тювелев был арестован по делу ленинградского “Перевала” и, видимо, расстрелян.


[Закрыть]
К обэриутам были близки Н. Олейников, Е. Шварц,[471]471
  Шварц Евгений Львович (1896–1958) – писатель, драматург. В его пьесах-сказках, насыщенных актуальными социально-политическими аллегориями, содержится едкая ирония, эксцентричные шутки, философская сатира и элементы лиризма.


[Закрыть]
а также художники К. Малевич и П. Филонов.

Тогда же увидел свет первый (и последний) манифест нового литературного объединения,[472]472
  Декларация ОБЭРИУ // Журнал “Афиши Дома печати”. 1928. № 2.


[Закрыть]
в котором декларировался отказ от традиционных форм поэзии, излагались взгляды обэриутов на различные виды искусства. Там же было заявлено, что эстетические предпочтения членов группы находятся в сфере авангардного искусства.

Следует добавить, что еще до появления в литературе обэриутов возникло неофициальное литературно-философское содружество, участники которого – Введенский, Хармс и Л. Липавский – называли себя “чинарями”.

“Слово “чинарь” придумано А. И. Введенским, – пишет друг обэриутов, литературовед Яков Друскин. – Произведено оно, я думаю, от слова “чин”; имеется в виду, конечно, не официальный чин, а духовный ранг. С 1925 до 1926 или 1927 года Введенский подписывал свои стихи: “Чинарь авторитет бессмыслицы”, Даниил Иванович Хармс называл себя “чинарем-взиральником”…”.[473]473
  Друскин Я. Чинари // Журнал “Аврора”. 1989. № 6. С. 104.


[Закрыть]

“Чинари” писали в авангардистском духе, присущий им “нигилизм” носил юмористический характер. Они были противниками официоза и литературной приглаженности. Но первые эксперименты “чинарей” с рифмой и ритмом, а главное – со смыслами слов имели успех лишь в узком дружеском кругу. Их опусы не только не печатали, но и подвергали насмешкам и освистанию на выступлениях. Один из таких скандалов едва не закончился плачевно, когда ведущая ленинградская газета опубликовала разгромную статью о происшествии, омрачившем собрание литературного кружка Высших курсов искусствоведения.[474]474
  “Смена”. 1927. 30 марта.


[Закрыть]
В ней было подчеркнуто, что поэты не просто нахулиганили, но и оскорбили советское (!) высшее учебное заведение… К счастью, в тот раз инцидент не получил никакого продолжения.

После этого, решив расширить свой состав, “чинари” образовали литературную группу, которую первоначально хотели назвать “Академия левых классиков”. Но в результате получилось то, что получилось, – ОБЭРИУ.

Обэриуты попытались в конце 1920-х годов вернуться к некоторым традициям русского модернизма, в частности, футуризма, обогатив их гротескностью и алогизмом. Они культивировали поэтику абсурда, предвосхитив европейскую литературу абсурда по крайней мере на два десятилетия.

Поэтика обэриутов основывалась на понимании ими слова “реальность”. В Декларации ОБЭРИУ говорилось: “Может быть, вы будете утверждать, что наши сюжеты “нереальны” и “не-логичны”? А кто сказал, что “житейская” логика обязательна для искусства? Мы поражаемся красотой нарисованной женщины, несмотря на то, что, вопреки анатомической логике, художник вывернул лопатку своей героине и отвел ее в сторону. У искусства своя логика, и она не разрушает предмет, но помогает его познать”.

“Истинное искусство, – писал Хармс, – стоит в ряду первой реальности, оно создает мир и является его первым отражением”.[475]475
  Из частного письма к К. В. Пугачевой от 16 октября 1933 г.


[Закрыть]
В таком понимании искусства обэриуты являлись “наследниками” футуристов, которые также утверждали, что искусство существует вне быта и пользы.

С футуристами соотносится обэриутская эксцентричность и парадоксальность, а также антиэстетический эпатаж, который в полной мере проявлялся во время публичных выступлений.

Выступления “обэриутов” проходили повсеместно: в Кружке друзей камерной музыки, в студенческих общежитиях, в воинских частях, в клубах, в театрах и даже в тюрьме. В зале развешивались плакаты с абсурдистскими надписями: “Искусство – это шкап”, “Мы не пироги”, а в концертах почему-то участвовали фокусник и балерина.

Желая положить конец выступлениям обэриутов, ленинградская молодежная газета “Смена” поместила статью с подзаголовком “Об одной вылазке литературных хулиганов”, в которой прямо говорилось, что “литературные хулиганы” (т. е. обэриуты) ничем не отличаются от классового врага. Автор заметки (некто Л. Нильвич) воспроизводит, по всей вероятности, фрагменты реальной дискуссии, имевшей место во время выступления обэриутов в студенческой аудитории: “…Владимиров[476]476
  Юрий Владимиров, самый молодой обэриут


[Закрыть]
с неподражаемой наглостью назвал собравшихся дикарями, которые, попав в европейский город, увидели там автомобиль… Левин заявил, что их “пока” (!) не понимают, но что они единственные представители (!) действительно нового искусства, которые строят большое здание. – Для кого строите? – спросили его. – Для всей России, – последовал классический ответ…”.[477]477
  “Реакционное жонглерство” // “Смена”. 1930. 9 апреля.


[Закрыть]

В этой же статье, разумеется, в негативном контексте говорилось о прозе Левина.

Нападки со стороны официозной критики, невозможность печататься заставили некоторых обэриутов (Введенский, Хармс, Владимиров и др.) переместиться в сферу детской литературы. По предложению С. Маршака они начали сотрудничать с детской редакцией ленинградского Госиздата, где с конца 1928 г. стал выходить забавный журнал для школьников “Еж” (Ежемесячный журнал), а несколько позже – “Чиж” (Чрезвычайно интересный журнал), для младшего возраста. Здесь большую роль сыграл Н. Олейников, который, формально не являясь членом группы, творчески был близок ей. Будучи главным редактором “Ежа”, он привлек обэриутов к работе в журнале. В 1930-е годы, с началом идеологической травли, тексты для детей были единственными публикуемыми произведениями обэриутов.

Однако и в этой нише они продержались недолго. Свободное художественное мироощущение абсурдистов-обэриутов, их неумещаемость в контролируемые рамки не могли не вызвать недовольства властей. Вслед за резкими откликами на их публичные выступления в печати прошла “дискуссия о детской литературе”, где подверглись жестокой критике К. Чуковский, С. Маршак и другие идеологически невыдержанные писатели, в том числе молодые авторы детской редакции Ленгиза. После этого группа обэриутов перестала существовать как объединение. В конце 1931 года Хармс, Введенский и некоторые другие сотрудники редакции были арестованы.

В предисловии к Полному собранию сочинений А. Введенского, вышедшему в Америке, его редактор и составитель М. Мейлах пишет: “Неприемлемая в условиях тридцатых годов и официально приравненная к контрреволюции позиция поэтов-обэриутов не могла, конечно, не играть своей роли. Известно, во всяком случае, что несмотря на предъявленные им обвинения в контрреволюционной деятельности по 58 статье, шли они по “литературному отделу” ГПУ, и им инкриминировалось, что они отвлекают людей от задач строительства своими “заумными стихами””.[478]478
  Введенский А. Полное собрание сочинений: в 2 т. // Вступ. ст., сост. и примеч. М. Мейлаха. – Ардис, 1980–1984.


[Закрыть]

Что касается зауми, то ее новая власть не жаловала особенно рьяно (хотя это изобретение А. Крученых, по принадлежности – футуриста, чьи соратники активно поддержали эту самую власть). В начале 1920-х годов к заумному творчеству обращается поэт и теоретик Александр Туфанов,[479]479
  Туфанов Александр Васильевич (1877–1941?) – поэт, именовал себя “Председатель Земного Шара Зауми”. Развивая “научно-символические” идеи Хлебникова, он выработал свою систему семантизации фонем, когда фонемы становятся “материалом искусства”. Манифестом его теоретических воззрений стала книга “К зауми” (Л., 1924), в предисловии к которой он формулирует основные положения своей школы. В марте 1925 г. Туфанов создает “Орден Заумников DSO”, куда, кроме него, входят Хармс и Вигилянский. Летом 1925 г. к ним присоединились И. Терентьев (ученик Кручёных) и А. Введенский. В январе 1927 г. название группы было заменено на “Левый фланг”. Однако вскоре Туфанов покидает группу, сохранив за собой название. В декабре 1931 г. его арестовывают по одному делу с Хармсом и весной 1932-го ссылают в Новгород. В ноябре 1941 г. Туфанов исчез, дальнейшая судьба его неизвестна.


[Закрыть]
на короткое время к нему примкнули будущие обэриуты Хармс и Введенский, что позволило Туфанову в 1925 году образовать “Орден Заумников”. И хотя Хармс и Введенский вскоре перешли от зауми фонетической к алогизму и абсурду, это не помешало ОГПУ провести в 1931 году обэриутов и Туфанова по одному делу о зауми как подрывной работе против советской власти.

Заумь была изведена под корень. По приговору от 21 марта 1932 года Туфанов получил пять лет концлагеря. Был уничтожен И. Терентьев,[480]480
  Терентьев Игорь Герасимович (1892–1937) – поэт, художник, режиссер и актер. Накануне революции он оказался в Грузии. В Тифлисе Терентьев писал стихи, рисовал, пробовал себя на сцене. Вместе с А. Крученых, братьями И. и К. Зданевичами организовал общество “41°”. Летом 1923 г. переехал в Петроград, где создал центр по изучению зауми: вел курсы, участвовал в дебатах, писал статьи. В начале 1924 г. он приступил к режиссерской работе в Агитстудии и в Красном театре. Затем создал свой экспериментальный Театр Дома печати. Далее гастролировал в Москве, работал на Украине… В 1931 г. Терентьев подал заявление в партию. Через две недели его арестовали. Срок – 5 лет. Места заключения – Беломорканал; освобожден досрочно в 1934 г. Повторный арест – май 1937 г. Приговор: “10 лет без права переписки”. Дата смерти 17 июня 1937 г.


[Закрыть]
талантливый ученик А. Крученых. Сам же основатель зауми чудом уцелел, но до конца своих дней был полностью выведен из литературного процесса.

Хармс, Введенский и Бахтерев полгода провели в тюрьме на Шпалерной (питерской Лубянке), а затем были сосланы в Курск. Хармса приговорили к трем годам заключения, а Бахтерев и Введенский на несколько лет были лишены прав проживания в Московской, Ленинградской областях, а также в крупных городах.

В 1933–1934 гг. вернувшиеся в Ленинград обэриуты продолжали встречаться, несмотря на то, что литературная группа распалась. Их беседы были записаны литератором Л. Липавским и составили не опубликованную при жизни обэриутов книгу “Разговоры”. Так же не был издан при жизни авторов коллективный сборник обэриутов “Ванна Архимеда”.

Судьба всех участников группы была на редкость печальной: арестованы были почти все, одни расстреляны, другие прошли через лагеря, третьи были репрессированы, погибли в заключении.

Первым покинул ряды обэриутов Ю. Владимиров, самый молодой из них (умер от туберкулеза в 1931 г., в возрасте 22 лет).

К. Вагинов умер в Ленинграде 26 апреля 1934 г. Вскоре после смерти писателя была арестована его мать; тогда-то выяснилось, что имелся ордер и на арест самого Вагинова.

Н. Олейников вместе с другими детскими писателями Ленинграда арестован в 1937 г. по следам убийства Кирова. Расстрелян в тюрьме 24 ноября 1937 г. Официально датой его смерти было объявлено 5 мая 1942 года, от тифа.

Н. Тювелев был арестован в 1938 и погиб.

Н. Заболоцкий арестован в 1938 и сослан в ГУЛАГ, в Сибирь, позднее – ссылка в Казахстан. Освобожден после войны.

Б. Левин погиб в 1941 г. у села Погостье недалеко от Ленинграда.

А. Введенский после ссылки переехал в Харьков в 1936-м. Был вновь арестован в 1941 г. Умер при неизвестных обстоятельствах. Точное время и место его гибели неизвестны. Видимо, это произошло на железной дороге между Воронежем и Казанью, где он, мертвый или полуживой от дизентерии, был выброшен из вагона, а может быть, ослабевший, застрелен конвоем. Официальная дата смерти Введенского – 20 декабря 1941 года.

Д. Хармс вторично подвергся аресту в августе 1941 г. и после недолгого рассмотрения своего дела был направлен в психиатрическую больницу, где и умер 2 февраля 1942 г.

И. Бахтерев уцелел ценой отказа от всяких попыток обнародовать что-либо непонятное.


Хармс и Введенский, чьи творческие установки лежали в основе поэтики обэриутов, при всем различии их литературной манеры имели одну общую черту: и алогичность Хармса, и “бессмыслица” Введенского были призваны демонстрировать, что только абсурд передает бессвязность жизни и смерти в постоянно меняющемся пространстве и времени.

Проводимые в стране новой властью абсурдные социальные преобразования, современниками которых оказались обэриуты, подтверждали актуальность их художественно-философских установок.

Николай Заболоцкий
(1903–1958)

Николай Алексеевич Заболоцкий – поэт, прозаик, переводчик. Входил в творческое объединение обэриутов. В ранних стихах зло обличал нэпманов и мещан, прибегая к причудливому гротеску. Позже стиль его резко изменился: в стихах стали преобладать философско-лирические размышления о природе, о месте в ней человека, о борьбе стихии и разума, о гармонии в мироздании.

В 1938 году поэт был арестован по ложному обвинению, отправлен в лагерь, затем в ссылку. Реабилитирован в 1946 году. В поздних стихах предстает уже зрелый Заболоцкий – поэт мысли, прекрасно владеющий точным и зримым образом, при всей строгости своего языка. Кроме того, Заболоцкий является выдающимся мастером поэтического перевода.

Рыбная лавка
 
И вот, забыв людей коварство,
Вступаем мы в иное царство.
 
 
Тут тело розовой севрюги,
Прекраснейшей из всех севрюг,
Висело, вытянувши руки,
Хвостом прицеплено на крюк.
Под ней кета пылала мясом,
Угри, подобные колбасам,
В копченой пышности и лени
Дымились, подогнув колени,
И среди них, как желтый клык,
Сиял на блюде царь-балык.
О самодержец пышный брюха,
Кишечный бог и властелин,
Руководитель тайный духа
И помыслов архитриклин![481]481
  Архитриклин: – Архи… (гр. – старший, главный) – приставка, обозначающая высшую степень признака, заключающегося во второй части слова. Триклин (Триклиний – лат. Triclinium от гр. tries – три + klin_ – постель) – в Древнем Риме обеденный стол с ложами по трем сторонам для возлежания во время еды, а также помещение, в котором он находился.


[Закрыть]

Хочу тебя! Отдайся мне!
Дай жрать тебя до самой глотки!
Мой рот трепещет, весь в огне,
Кишки дрожат, как готтентотки.[482]482
  Готтентотки — представительницы женского пола кой-коин, группы родственных народов на юге Африки: в Намибии и ЮАР. Название готтентоты (заики) дано им голландскими колонистами в XVIII в.


[Закрыть]

Желудок, в страсти напряжен,
Голодный сок струями точит,
То вытянется, как дракон,
То вновь сожмется что есть мочи,
Слюна, клубясь, во рту бормочет,
И сжаты челюсти вдвойне…
Хочу тебя! Отдайся мне!
 
 
Повсюду гром консервных банок,
Ревут сиги, вскочив в ушат.
Ножи, торчащие из ранок,
Качаются и дребезжат.
Горит садок подводным светом,
Где за стеклянною стеной
Плывут лещи, объяты бредом,
Галлюцинацией, тоской.
Сомненьем, ревностью, тревогой…
И смерть над ними, как торгаш,
Поводит бронзовой острогой.
 
 
Весы читают “Отче наш”,
Две гирьки, мирно встав на блюдце,
Определяют жизни ход,
И дверь звенит, и рыбы бьются,
И жабры дышат наоборот.
 
1928
Движение
 
Сидит извозчик, как на троне,
Из ваты сделана броня,
И борода, как на иконе,
Лежит, монетами звеня.
А бедный конь руками машет,
То вытянется, как налим,
То снова восемь ног сверкают
В его блестящем животе.
 
(1927–1928)
Меркнут знаки Зодиака
 
Меркнут знаки Зодиака
Над просторами полей.
Спит животное Собака,
Дремлет птица Воробей.
Толстозадые русалки
Улетают прямо в небо,
Руки крепкие, как палки,
Груди круглые, как репа.
Ведьма, сев на треугольник,
Превращается в дымок.
С лешачихами покойник
Стройно пляшет кекуок.[483]483
  Кекуок — танец американских негров, вошедший в моду в начале XX в. в Европе и Америке.


[Закрыть]

Вслед за ними бледным хором
Ловят муху колдуны,
И стоит над косогором
Неподвижный лик луны.
 
 
Меркнут знаки Зодиака
Над постройками села,
Спит животное Собака,
Дремлет рыба Камбала.
Колотушка тук-тук-тук,
Спит животное Паук,
Спит Корова, Муха спит,
Над землей луна висит.
Над землей большая плошка
Опрокинутой воды.
Леший вытащил бревёшко
Из мохнатой бороды.
Из-за облака сирена
Ножку выставила вниз,
Людоед у джентльмена
Неприличное отгрыз.
Все смешалось в общем танце,
И летят во все концы
Гамадрилы[484]484
  Гамадрилы— обезьяны, род павианов.


[Закрыть]
и британцы,
Ведьмы, блохи, мертвецы.
 
 
Кандидат былых столетий,
Полководец новых лет,
Разум мой! Уродцы эти —
Только вымысел и бред.
Только вымысел, мечтанье,
Сонной мысли колыханье,
Безутешное страданье, —
То, чего на свете нет.
 
 
Высока земли обитель.
Поздно, поздно. Спать пора!
Разум, бедный мой воитель,
Ты заснул бы до утра.
Что сомненья? Что тревоги?
День прошел, и мы с тобой —
Полузвери, полубоги —
Засыпаем на пороге
Новой жизни молодой.
 
 
Колотушка тук-тук-тук,
Спит животное Паук,
Спит Корова, Муха спит,
Над землей луна висит.
Над землей большая плошка
Опрокинутой воды.
Спит растение Картошка.
Засыпай скорей и ты!
 
1929
Александр Введенский
(1904–1941)

Ярчайший представитель поэтического авангарда, Александр Иванович Введенский в начале своего творческого пути относился к футуризму скорее иронически. Однако влияние футуризма, в частности “заумная” поэзия А. Крученых, а также сотрудничество с футуристом И. Терентьевым сыграло большую роль в его последующем творчестве.

С середины 1920-х годов судьба тесно связала Введенского с Даниилом Хармсом. Вместе с А. Туфановым они в 1925 г. организуют “Орден заумников”, затем кружок “Чинарей”, позже создают группу ОБЕРИУ. Поэзия Введенского, проникнутая элементами алогизма и абсурда, была чужда рабоче-крестьянской власти. В 1932 г. поэт был отправлен в ссылку, после нее вернулся в Ленинград, а в 1936-м переехал в Харьков. Лишенный возможности печататься, он на протяжении этих лет писал (для заработка) исключительно детские стихи. В начале войны был арестован вторично, подвергнут принудительной эвакуации и погиб по дороге.

Гость на коне
 
Конь степной
бежит устало,
пена каплет с конских губ.
Гость ночной
тебя не стало,
вдруг исчез ты на бегу.
Вечер был.
Не помню твердо,
было все черно и гордо.
Я забыл
существованье
слов, зверей, воды и звезд.
Вечер был на расстояньи
от меня на много верст.[485]485
  Вечер был на расстояньи / от меня на много верст. – Здесь необходимо отметить характерное для поэзии Введенского переплетение пространственных и временных категорий. Зашифрованность смысла, скрытая за внешне простыми, порой нелепыми строками, была одной из составляющих поэзии обэриутов. Чтобы до конца понять замысел стихотворения, заключающийся в попытке поэтическими средствами описать антимир, обратимся к статье Я. Друскина (ПСС, т. 2. С. 287–288). “Целая цепь семантических инверсий дана в стихотворении “Гость на коне”. Инверсии эти начинаются со стиха Боль мою пронзила кость — вместо “нормального” “кость мою пронзила боль”. – Далее, эхо – отражение звука; в последующих стихах различаются уже два мира: один мир над рекою, другой отражается в реке, как в стекле, один наш мир, другой – антимир. Тогда закономерно и то, что в поэтической модели антимира медаль носят не на груди, а на спине; закономерна и обратная рука: в зеркале правая рука становится левой, т. е. обратной; это не номинальное, а реальное преобразование пространства. <…> Наконец, человек из человека — это, по-видимому, античеловек. <…> Этот отрывок из “Гостя на коне” – поэтическое интуитивное предчувствие физической теории антимира”.


[Закрыть]

Я услышал конский топот
и не понял этот шепот,
я решил, что это опыт
превращения предмета
из железа в слово, в ропот,
в сон, в несчастье, в каплю света.
Дверь открылась,
входит гость.
Боль мою пронзила
кость.
Человек из человека
наклоняется ко мне,
на меня глядит как эхо,
он с медалью на спине.
Он обратною рукою
показал мне – над рекою
рыба бегала во мгле,
отражаясь как в стекле.
Я услышал, дверь и шкап
сказали ясно:
конский храп.
Я сидел и я пошел
как растение на стол,
как понятье неживое,
как пушинка
или жук,
на собранье мировое
насекомых и наук,
гор и леса,
скал и беса,
птиц и ночи,
слов и дня.
Гость я рад,
я счастлив очень,
я увидел край коня.
Конь был гладок,
без загадок,
прост и ясен как ручей.
Конь бил гривой
торопливой,
говорил —
я съел бы щей.
Я собранья председатель,
я на сборище пришел.
– Научи меня Создатель.
Бог ответил: хорошо.
Повернулся боком конь,
и я взглянул
в его ладонь.
Он был нестрашный.
Я решил,
я согрешил,
значит, Бог меня лишил
воли, тела и ума.
Ко мне вернулся день вчерашний.
В кипятке
была зима,
в ручейке
была тюрьма,
был в цветке
болезней сбор,
был в жуке
ненужный спор.
Ни в чем я не увидел смысла.
Бог Ты может быть отсутствуешь?
Несчастье.
Нет я все увидел сразу,
поднял дня немую вазу,
я сказал смешную фразу —
чудо любит пятки греть.
Свет возник,
слова возникли,
мир поник,
орлы притихли.
Человек стал бес
и покуда
будто чудо
через час исчез.
 
 
Я забыл существованье,
я созерцал
вновь
расстоянье.
 
(1931–1934)
Элегия

Та к сочинилась мной элегия

о том, как ехал на телеге я.

 
Осматривая гор вершины,
их бесконечные аршины,
вином налитые кувшины,
весь мир, как снег, прекрасный,
я видел горные потоки,
я видел бури взор жестокий,
и ветер мирный и высокий,
и смерти час напрасный.
 
 
Вот воин, плавая навагой,
наполнен важною отвагой,
с морской волнующейся влагой
вступает в бой неравный.
Вот конь в могучие ладони
кладет огонь лихой погони,
и пляшут сумрачные кони
в руке травы державной.
 
 
Где лес глядит в полей просторы,
в ночей неслышные уборы,
а мы глядим в окно без шторы
на свет звезды бездушной,
в пустом сомненье сердце прячем,
а в ночь не спим томимся плачем,
мы ничего почти не значим,
мы жизни ждем послушной.
 
 
Нам восхищенье неизвестно,
нам туго, пасмурно и тесно,
мы друга предаем бесчестно
и Бог нам не владыка.
Цветок несчастья мы взрастили,
мы нас самим себе простили,
нам, тем кто как зола остыли,
милей орла гвоздика.
 
 
Я с завистью гляжу на зверя,
ни мыслям, ни делам не веря,
умов произошла потеря,
бороться нет причины.
Мы всё воспримем как паденье,
и день и тень и сновиденье,
и даже музыки гуденье
не избежит пучины.
 
 
В морском прибое беспокойном,
в песке пустынном и нестройном
и в женском теле непристойном
отрады не нашли мы.
Беспечную забыли трезвость,
воспели смерть, воспели мерзость,
воспоминанье мним как дерзость,
за то мы и палимы.
 
 
Летят божественные птицы,
их развеваются косицы,
халаты их блестят как спицы,
в полете нет пощады.
Они отсчитывают время,
Они испытывают бремя,
пускай бренчит пустое стремя —
сходить с ума не надо.
 
 
Пусть мчится в путь ручей хрустальный,
пусть рысью конь спешит зеркальный,
вдыхая воздух музыкальный —
вдыхаешь ты и тленье.
Возница хилый и сварливый,
в последний час зари сонливой,
гони, гони возок ленивый —
лети без промедленья.
 
 
Не плещут лебеди крылами
над пиршественными столами,
совместно с медными орлами
в рог не трубят победный.
Исчезнувшее вдохновенье
теперь приходит на мгновенье,
на смерть, на смерть держи равненье
певец и всадник бедный.
 
(1940)

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 | Следующая
  • 3.1 Оценок: 7

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации