Текст книги "Поэзия Серебряного века (Сборник)"

Даниил Хармс

(1905–1942)

Даниил Иванович Хармс (наст. фамилия Ювачёв) – поэт, прозаик, драматург, детский писатель. Первые его литературные произведения написаны в 1922 г. Уже в то время Хармс избрал себе не только судьбу писателя, но и псевдоним. В начале 1925 г. Хармс знакомится с поэтом А. Туфановым, основавшим “Орден Заумников”. Его идеи об особом восприятии пространства и времени, и вследствие этого – особом языке современной литературы, были близки Хармсу и оказали на него сильное влияние. Тогда же он сблизился с А. Введенским и вошел в созданную тем группу “чинарей”. Их союз продолжился в организованной Хармсом “Академии левых классиков”, преобразованной затем в ОБЭРИУ.

Произведения Хармса обэриутского периода озорны и причудливы. Но несмотря на их юмор, в центре внимания серьезные размышления о земном и небесном, о предназначении человека в реальном мире. Алогичность, абсурдность произведений Хармса во многом были предтечей несостоявшегося русского сюрреализма. После разгрома объединения последовал арест, затем ссылка; Хармсу пришлось уйти в сферу детской поэзии, в этот период его все больше привлекает проза. Вторично Хармс подвергся аресту в августе 1941-го, был направлен в психиатрическую больницу, где и умер 2 февраля 1942 года.

Стих Петра Яшкина

 
Мы бежали как сажени
на последнее сраженье
наши пики притупились
мы сидели у костра
реки сохли под ногою
мы кричали: мы нагоним!
плечи дурые высоки
морда белая востра
 
 
но дорога не платочек
и винтовку не наточишь
мы пускали наши взоры
версты скорые считать
небо падало завесой
опускалося за лесом
камни прыгали в лопату
месяц солнцу не чета
 
 
сколько времени не знаю
мы гналися за возами
только ноги подкосились
вышла пена на уста
наши очи опустели
мох казался нам постелью
но сказали мы нарочно
чтоб никто не отставал
 
 
на последнее сраженье
мы бежали как сажени
как сажени мы бежали
! пропадай кому не жаль!
 

1927

* * *

 
Все все все деревья пиф
Все все все каменья паф
Вся вся вся природа пуф
 
 
Все все все девицы пиф
Все все все мужчины паф
Вся вся вся женитьба пуф
 
 
Все все все славяне пиф
Все все все евреи паф
Вся вся вся Россия пуф
 

Октябрь 1929

* * *

 
Ходит путник в час полночный,
прячет в сумку хлеб и сыр,
а над ним цветок порочный
вырастает в воздух пр.
Сколько влаги, сколько неги
в том цветке, растущем из
длинной птицы в быстром беге
из окна летящей вниз.
Вынул путник тут же сразу
пулю – дочь высоких скал.
Поднял путник пулю к глазу.
Бросил пулю и скакал.
Пуля птице впилась в тело,
образуя много дыр.
Больше птица не летела
и цветок не плавал пр.
Только путник в быстром беге
повторял и вверх и вниз:
“Ах, откуда столько неги
в том цветке, растущем из”.
 

17 апреля 1933

Постоянство веселья и грязи

 
Вода в реке журчит, прохладна,
и тень от гор ложится в поле,
и гаснет в небе свет. И птицы
уже летают в сновиденьях.
И дворник с черными усами[486]486
  Дворник с черными усами — один из зловещих персонажей поэзии и прозы Хармса. Дворники издавна состояли в тесной связи с полицией и обычно присутствовали при обысках и арестах.


[Закрыть]
стоит всю ночь под воротами
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок.
И в окнах слышен крик веселый,
и топот ног, и звон бутылок.
 
 
Проходит день, потом неделя,
потом года проходят мимо,
и люди стройными рядами
в своих могилах исчезают.
А дворник с черными усами
стоит года под воротами
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок.
И в окнах слышен крик веселый,
и топот ног, и звон бутылок.
 
 
Луна и солнце побледнели,
созвездья форму изменили.
Движенье сделалось тягучим,
и время стало как песок.
А дворник с черными усами
стоит опять под воротами
и чешет грязными руками
под грязной шапкой свой затылок.
И в окнах слышен крик веселый,
и топот ног, и звон бутылок.
 

14 октября 1933

Что делать нам?

 
Когда дельфин с морским конем
игру затеяли вдвоем
о скалы бил морской прибой
и скалы мыл морской водой.
Ревела страшная вода.
Светили звезды. Шли года.
И вот настал ужасный час:
меня уж нет, и нету вас,
и моря нет, и скал, и гор,
и звезд уж нет; один лишь хор
звучит из мертвой пустоты.
И грозный Бог для простоты
вскочил и сдунул пыль веков,
и вот, без времени оков,
летит один, себе сам-друг.
И хлад кругом, и мрак вокруг.
 

15 октября 1934

Физик, сломавший ногу

 
Маша моделями вселенной,
выходит физик из ворот.
И вдруг упал, сломав коленный
сустав. К нему бежит народ.
Маша уставами движенья,
к нему подходит постовой.
Твердя таблицу умноженья,
студент подходит молодой.
Девица с сумочкой подходит,
старушка с палочкой спешит.
А физик все лежит, не ходит,
не ходит физик и лежит.
 

23 января 1935

Неизвестной Наташе

 
Скрепив очки простой веревкой, седой старик читает книгу.
Горит свеча, и мглистый воздух в страницах ветром шелестит.
Старик, вздыхая, гладит волос и хлеба черствую ковригу
Грызет зубов былых остатком, и громко челюстью хрустит.
 
 
Уже заря снимает звезды и фонари на Невском тушит,
Уже кондукторша в трамвае бранится с пьяным в пятый раз,
Уже проснулся невский кашель и старика за горло душит,
А я пишу стихи Наташе и не смыкаю светлых глаз.
 

23 января 1935

* * *

 
Шел Петров однажды в лес.
Шел и шел и вдруг исчез.
“Ну и ну, – сказал Бергсон, —
Сон ли это? Нет, не сон”.
Посмотрел и видит ров,
А во рву сидит Петров.
И Бергсон туда полез.
Лез и лез и вдруг исчез.
Удивляется Петров:
“Я, должно быть, нездоров.
Видел я – исчез Бергсон.
Сон ли это? Нет, не сон”.
 

(1936–1937)

Из дома вышел человек

 
Из дома вышел человек
С дубинкой и мешком
И в дальний путь,
И в дальний путь
Отправился пешком.
 
 
Он шел все прямо и вперед
И все вперед глядел.
Не спал, не пил,
Не пил, не спал,
Не спал, не пил, не ел.
 
 
И вот однажды на заре
Вошел он в темный лес.
И с той поры,
И с той поры,
И с той поры исчез.
 
 
Но если как-нибудь его
Случится встретить вам,
Тогда скорей,
Тогда скорей,
Скорей скажите нам.
 

1937

Поэты вне течений

Протест против символизма, закат которого наметился к концу первого десятилетия XX века, не ограничился только возникновением новых поэтических направлений и образованием многочисленных литературных групп. Он нашел свое выражение и в творчестве поэтов, не примыкавших ни к одному из течений, но придерживавшихся в своем творчестве ясности, простоты и прочности поэтического стиля.

Некоторые из них какое-то время принимали участие в деятельности отдельных групп, но не слились с ними и пошли, в итоге, собственным путем. Ведь для истинных поэтов любые течения, будь то символизм, футуризм или акмеизм, – только литературная школа, чья задача – утончить, изощрить поэтические средства, чтобы лучше выразить всю сложность окружающего мира.

Как писал А. Блок, “…поэты интересны тем, чем они отличаются друг от друга, а не тем, чем они подобны <…> Так как центр тяжести всякого поэта – его творческая личность, то сила подражательности всегда обратно пропорциональна силе творчества… Таким образом, в истинных поэтах, из которых слагается поэтическая плеяда данной эпохи, подражательность и влияния всегда пересиливаются личным творчеством…”.[487]487
  Блок А. Статья “О лирике” (1907) // Полное собрание сочинений и писем. В 20 т. Т. 7. – М.: Наука, 2003.


[Закрыть]

Поэзию Серебряного века невозможно представить без упоминания имен И. Бунина, В. Ходасевича, М. Цветаевой, М. Волошина, М. Кузмина и некоторых других поэтов, чье творчество нельзя причислить ни к одному из течений модернизма. Так, воспитанный в атмосфере символизма, но вошедший в литературу на его излете, Xодасевич вместе с Цветаевой, как он сам писал в автобиографическом очерке “Младенчество” (1933), “выйдя из символизма, ни к чему и ни к кому не примкнули, остались навек одинокими, “дикими”. Литературные классификаторы и составители антологий не знают, куда нас приткнуть”.[488]488
  Ходасевич В. Колеблемый треножник. Статьи о русской поэзии. – М.: Советский писатель, 1991. С. 255.


[Закрыть]

Создатели такого глубокого пласта культуры, несомненно, являлись людьми энциклопедического знания и космического мироощущения. Максимилиану Волошину было свойственно вольное овладение наследием мировой культуры. Становление его художественной системы происходило на путях синтеза всех мировых достижений. В умении “все воспринять и снова воплотить” в нечто новое, свое – весь Волошин. При внешней близости Волошина к различным течениям и направлениям, он всегда шел “сквозь строй” чужих мнений “собою самим, не толкаясь”.

Увлечение русских символистов давно минувшим XVIII веком и любовь к стилизации нашли свое отражение в творчестве приверженца многих течений Михаила Кузмина. Так же легко улавливается отзвук эстетики символизма в изысканной поэзии молодой Марины Цветаевой.

В стихах Владислава Ходасевича, сочетающих традицию русской классической поэзии с мироощущением человека ХХ века, явственно звучит трагический конфликт свободной человеческой души и враждебного ей мира, стремление преодолеть разорванность сознания в гармонии творчества.

Особое место в русской лирике ХХ века занимает поэзия Ивана Бунина. Начав с лирических стихов, написанных под влиянием Фета, в позднейшем периоде своего творчества Бунин стал большим мастером поэтического слова и создавал прекрасные по форме, классически четкие стихотворения.

Время, отделяющее нас от литературной борьбы 1910–1920 гг., сделало несущественным разделение поэтов на литературные группы. Сегодня очевидно, что, последовательно постигая символизм, акмеизм, футуризм и прочие – измы, русская поэзия вырабатывала новый поэтический язык, адекватный мировосприятию современного человека.

Иван Бунин

(1870–1953)

С начала ХХ века Иван Алексеевич Бунин занял в русской литературе выдающееся место и как превосходный прозаик, и как поэт. Его поэзия развивалась в традициях русской классики, почти без влияния таких современных ему литературных течений, как символизм, акмеизм, футуризм. Лирика его служила эталоном традиционно понимаемой поэзии.

В своих стихах Бунин воспевает прелесть родной природы и покой. Эта тема звучит у него элегически печально, но благодаря необыкновенной силе изобразительности, совмещающей в себе острую четкость гравюры и плотную многоцветность живописи, он великолепно передает и радость бытия и красоту жизни.

Октябрьскую революцию Бунин не принял и в 1920 году эмигрировал во Францию. В 1933 году стал лауреатом Нобелевской премии.

* * *

 
Не видно птиц. Покорно чахнет
Лес, опустевший и больной.
Грибы сошли, но крепко пахнет
В оврагах сыростью грибной.
 
 
Глушь стала ниже и светлее,
В кустах свалялася трава,
И, под дождем осенним тлея,
Чернеет темная листва.
 
 
А в поле ветер. День холодный
Угрюм и свеж – и целый день
Скитаюсь я в степи свободной,
Вдали от сел и деревень.
 
 
И, убаюкан шагом конным,
С отрадной грустью внемлю я,
Как ветер звоном однотонным
Гудит-поет в стволы ружья.
 

1889

Родине

 
Они глумятся над тобою,
Они, о родина, корят
Тебя твоею простотою,
Убогим видом черных хат…
 
 
Так сын, спокойный и нахальный,
Стыдится матери своей —
Усталой, робкой и печальной
Средь городских его друзей.
 
 
Глядит с улыбкой состраданья
На ту, что сотни верст брела
И для него, ко дню свиданья,
Последний грошик берегла.
 

1891

* * *

 
Ту звезду, что качалася в мертвой воде
Под кривою ракитой в заглохшем саду, —
Огонек, до рассвета мерцавший в пруде,
Я теперь в небесах никогда не найду.
 
 
В то селенье, где шли молодые года,
В старый дом, где я первые песни слагал,
Где я счастья и радости в юности ждал,
Я теперь не вернусь никогда, никогда.
 

1891

* * *

 
Когда на темный город сходит
В глухую ночь глубокий сон,
Когда метель, кружась, заводит
На колокольнях перезвон, —
 
 
Как жутко сердце замирает!
Как заунывно в этот час,
Сквозь вопли бури, долетает
Колоколов невнятный глас!
 
 
Мир опустел… Земля остыла…
А вьюга трупы замела,
И ветром звезды загасила,
И бьет во тьме в колокола.
 
 
И на пустынном, на великом
Погосте жизни мировой
Кружится Смерть в веселье диком
И развевает саван свой!
 

1895

* * *

 
Снова сон, пленительный и сладкий,
Снится мне и радостью пьянит, —
Милый взор зовет меня украдкой,
Ласковой улыбкою манит.
 
 
Знаю я – опять меня обманет
Этот сон при первом блеске дня,
Но пока печальный день настанет,
Улыбнись мне – обмани меня!
 

1898

Одиночество

 
И ветер, и дождик, и мгла
Над холодной пустыней воды.
Здесь жизнь до весны умерла,
До весны опустели сады.
Я на даче один. Мне темно
За мольбертом, и дует в окно.
 
 
Вчера ты была у меня,
Но тебе уж тоскливо со мной.
Под вечер ненастного дня
Ты мне стала казаться женой…
Что ж, прощай! Как-нибудь до весны
Проживу и один – без жены…
 
 
Сегодня идут без конца
Те же тучи – гряда за грядой.
Твой след под дождем у крыльца
Расплылся, налился водой.
И мне больно глядеть одному
В предвечернюю серую тьму.
 
 
Мне крикнуть хотелось вослед:
“Воротись, я сроднился с тобой!”
Но для женщины прошлого нет:
Разлюбила – и стал ей чужой.
Что ж! Камин затоплю, буду пить…
Хорошо бы собаку купить.
 

(1903)

Призраки

 
Нет, мертвые не умерли для нас!
Есть старое шотландское преданье,
Что тени их, незримые для глаз,
В полночный час к нам ходят на свиданье,
 
 
Что пыльных арф, висящих на стенах,
Таинственно касаются их руки
И пробуждают в дремлющих струнах
Печальные и сладостные звуки.
 
 
Мы сказками предания зовем,
Мы глухи днем, мы дня не понимаем;
Но в сумраке мы сказками живем
И в тишине доверчиво внимаем.
 
 
Мы в призраки не верим; но и нас
Томит любовь, томит тоска разлуки…
Я им внимал, я слышал их не раз,
Те грустные и сладостные звуки!
 

(1903–1905)

* * *

 
В лесу, в горе родник, живой и звонкий,
Над родником старинный голубец[489]489
  Голубец— могильный памятник в виде сруба с крышей (будкой, домиком); чаще всего это крест с кровелькой.


[Закрыть]
С лубочной почерневшею иконкой,
А в роднике березовый корец.[490]490
  Корец — деревянный ковш для черпанья воды.


[Закрыть]
 
 
Я не люблю, о Русь, твоей несмелой,
Тысячелетней рабской нищеты,
Но этот крест, но этот ковшик белый…
Смиренные, родимые черты!
 

1905

Слово

 
Молчат гробницы, мумии и кости, —
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь Письмена.
 
 
И нет у нас иного достоянья!
Умейте же беречь
Хоть в меру сил, в дни злобы и страданья,
Наш дар бессмертный – речь.
 

7 января 1915

Свет незакатный

 
Там, в полях, на погосте,
В роще старых берез,
Не могилы, не кости —
Царство радостных грез.
Летний ветер мотает
Зелень длинных ветвей —
И ко мне долетает
Свет улыбки твоей.
Не плита, не Распятье —
Предо мной до сих пор
Институтское платье
И сияющий взор.
Разве ты одинока?
Разве ты не со мной
В нашем прошлом, далеком,
Где и я был иной?
В мире круга земного,
Настоящего дня,
Молодого, былого
Нет давно и меня!
 

24 сентября 1917

* * *

 
У птицы есть гнездо, у зверя есть нора.
Как горько было сердцу молодому,
Когда я уходил с отцовского двора,
Сказать прости родному дому!
 
 
У зверя есть нора, у птицы есть гнездо.
Как бьется сердце, горестно и громко,
Когда вхожу, крестясь, в чужой, наемный дом
С своей уж ветхою котомкой!
 

25 июня 1922

Михаил Кузмин

(1872–1936)

Михаил Алексеевич Кузмин – поэт, переводчик, композитор. После гимназии три года учился у Н. А. Римского-Корсакова в Петербургской консерватории. В начале своей литературной деятельности примыкал к символистам, но в стихах был мало похож на них: вместо духовных поисков и мистических настроений в его поэзии проступала явная приземленность, любовь к бытовым деталям. Кузмин требовал от стихов ясности, логики и прозрачности (отсюда выдвинутое им понятие “кларизм”) и тем дал методическую основу новому поэтическому течению – акмеизму, однако сам в число акмеистов официально не вошел.

Стихи у Кузмина отличались живой интонацией, многообразием ритмов и рифм. Его перу принадлежат также прозаические произведения, критические статьи, либретто балетов. Кроме того, Кузмин известен как автор многочисленных переводов (Апулей, Боккаччо, Шекспир и др.)

* * *

 
Где слог найду, чтоб описать прогулку,
Шабли во льду, поджаренную булку
И вишен спелых сладостный агат?
Далек закат, и в море слышен гулко
Плеск тел, чей жар прохладе влаги рад.
 
 
Твой нежный взор, лукавый и манящий, —
Как милый вздор комедии звенящей
Иль Мариво[491]491
  Мариво Пьер Карле де Шамблен де (1688–1763) – французский писатель, один из создателей жанра реалистическо-психологического романа во французской литературе. Автор многочисленных комедий, отличающихся изящной легкостью и лиризмом.


[Закрыть] капризное перо.
Твой нос Пьеро и губ разрез пьянящий
Мне кружит ум, как “Свадьба Фигаро”.
 
 
Дух мелочей, прелестных и воздушных,
Любви ночей, то нежащих, то душных,
Веселой легкости бездумного житья!
Ах, верен я, далек чудес послушных,
Твоим цветам, веселая земля!
 

1906

* * *

 
О, быть покинутым – какое счастье!
Какой безмерный в прошлом виден свет —
Так после лета – зимнее ненастье:
Все помнишь солнце, хоть его уж нет.
 
 
Сухой цветок, любовных писем связка,
Улыбка глаз, счастливых встречи две, —
Пускай теперь в пути темно и вязко,
Но ты весной бродил по мураве.
 
 
Ах, есть другой урок для сладострастья,
Иной есть путь – пустынен и широк.
О, быть покинутым – такое счастье!
Быть нелюбимым – вот горчайший рок.
 

Сентябрь 1907

Из “Александрийских песен”

Мудрость

4

 
Сладко умереть
на поле битвы
при свисте стрел и копий,
когда звучит труба
и солнце светит,
в полдень,
умирая для славы отчизны
и слыша вокруг:
“Прощай, герой!”
Сладко умереть
маститым старцем
в том же доме,
на той же кровати,
где родились и умерли деды,
окруженным детьми,
ставшими уже мужами,
и слыша вокруг:
“Прощай, отец!”
Но еще слаще,
еще мудрее,
истративши все именье,
продавши последнюю мельницу
для той,
которую завтра забыл бы,
вернувшись
после веселой прогулки
в уже проданный дом,
поужинать
и, прочитав рассказ Апулея
в сто первый раз,
в теплой душистой ванне,
не слыша никаких прощаний,
открыть себе жилы;
и чтоб в длинное окно у потолка
пахло левкоями,
светила заря,
и вдалеке были слышны флейты.
 

1904?–1905

* * *

 
Окна неясны очертанья…
Тепло и нега… сумрак… тишь…
Во сне ль сбываются мечтанья?
Ты рядом, близко, здесь лежишь.
 
 
Рукою обнимая тело,
Я чувствую: не сон, не сон…
Сомнений горечь отлетела,
Мне снова ясен небосклон.
 
 
О долгие часы лобзаний,
Объятий сладостных и нег!
Каких нам больше указаний?
О время, укроти свой бег!
 
 
Пусть счастья голубая птица
Не улетит во время сна,
Пусть этот сумрак вечно длится
В разрезе смутного окна.
 

Март – май 1911

* * *

 
Смирись, о сердце, не ропщи:
Покорный камень не пытает,
Куда летит он из пращи,
И вешний снег бездумно тает.
Стрела не спросит, почему
Ее отравой напоили;
И немы сердцу моему
Мои ль желания, твои ли.
Какую камень цель найдет?
Врагу иль другу смерть даруя,
Иль праздным на поле падет —
Всё с равной радостью беру я.
То – воля мудрого стрелка,
Плавильщика снегов упорных,
А рана? рана – не жалка
Для этих глаз, ему покорных.
 

Февраль – май 1911

* * *

 
Ветер с моря тучи гонит,
В засиявшей синеве
Облак рвется, облак тонет,
Отражаяся в Неве.
 
 
Словно вздыбив белых коней,
Заскакали трубачи.
Взмылясь бешеной погоней,
Треплют гривы космачи.
 
 
Пусть несутся в буйных клочьях
По эмали голубой,
О весенних полномочьях
Звонкою трубя трубой.
 

Февраль—май 1911

* * *

 
Какая-то лень недели кроет,
Замедляют заботы легкий миг, —
Но сердце молится, сердце строит:
Оно у нас плотник, не гробовщик.
Веселый плотник сколотит терем.
Светлый тес – не холодный гранит.
Пускай нам кажется, что мы не верим:
Оно за нас верит и нас хранит.
 
 
Оно все торопится, бьется под спудом,
А мы – будто мертвые: без мыслей, без снов…
Но вдруг проснемся пред собственным чудом:
Ведь мы всё спали, а терем готов.
Но что это, Боже? Не бьется ль тише?
Со страхом к сердцу прижалась рука…
Плотник, ведь ты не достроил крыши,
Не посадил на нее конька!
 

1916

Максимилиан Волошин

(1877–1932)

Максимилиан Александрович Кириенко-Волошин – поэт, переводчик, критик, живописец, археолог. В 1900 г. был исключен из Московского университета за участие в студенческих волнениях. Именно тогда начались его странствия по Азии и Европе. Долго жил в Париже. Как поэт он начал печататься в символистском журнале “Весы”. В период революции и Гражданской войны стремился занять позицию “над схваткой”, призывая “быть человеком, а не гражданином”.

В изощренной по форме, созерцательной поэзии Волошина переплелись влияния русских символистов и французских поэтов-парнасцев. Для его лирики характерны историко-философские мотивы. Умозрительная символика в творчестве поэта сочеталась с умением художника дать изображения в их реальной осязаемости. Это чувствуется прежде всего в красочном описании природы восточного Крыма, где в окрестностях Коктебеля он жил безвыездно с 1917 года.

Из цикла “Париж”

4

 
Осень… осень… Весь Париж,
Очертанья сизых крыш
Скрылись в дымчатой вуали,
Расплылись в жемчужной дали.
 
 
В поредевшей мгле садов
Стелет огненная осень
Перламутровую просинь
Между бронзовых листов.
 
 
Вечер… Тучи… Алый свет
Разлился в лиловой дали:
Красный в сером – это цвет
Надрывающей печали.
 
 
Ночью грустно. От огней
Иглы тянутся лучами.
От садов и от аллей
Пахнет мокрыми листами.
 

(1902)

* * *

 
Сквозь сеть алмазную зазеленел восток.
Вдаль по земле таинственной и строгой
Лучатся тысячи тропинок и дорог.
О, если б нам пройти чрез мир одной дорогой!
 
 
Всё видеть, всё понять, всё знать, всё пережить,
Все формы, все цвета вобрать в себя глазами,
Пройти по всей земле горящими ступнями,
Всё воспринять и снова воплотить.
 

1904

* * *

 
Мы заблудились в этом свете.
Мы в подземельях темных. Мы
Одни к другому, точно дети,
Прижались робко в безднах тьмы.
 
 
По мертвым рекам всплески весел;
Орфей родную тень зовет.
И кто-то нас друг к другу бросил,
И кто-то снова оторвет…
 
 
Бессильна скорбь. Беззвучны крики.
Рука горит еще в руке.
И влажный камень вдалеке
Лепечет имя Эвридики.
 

Весна 1905

Париж

* * *

 
Как Млечный Путь, любовь твоя
Во мне мерцает влагой звездной,
В зеркальных снах над водной бездной
Алмазность пытки затая.
 
 
Ты слезный свет во тьме железной,
Ты горький звездный сок. А я —
Я помутневшие края
Зари слепой и бесполезной.
 
 
И жаль мне ночи… Оттого ль,
Что вечных звезд родная боль
Нам новой смертью сердце скрепит?
 
 
Как синий лед мой день… Смотри!
И меркнет звезд алмазный трепет
В безбольном холоде зари.
 

Март 1907

Из цикла “Киммерийские сумерки”

IV

 
Старинным золотом и желчью напитал
Вечерний свет холмы. Зарделись красны, буры
Клоки косматых трав, как пряди рыжей шкуры.
В огне кустарники и воды как металл.
 
 
А груды валунов и глыбы голых скал
В размытых впадинах загадочны и хмуры.
В крылатых сумерках – намеки и фигуры…
Вот лапа тяжкая, вот челюсти оскал,
 
 
Вот холм сомнительный, подобный вздутым ребрам.
Чей согнутый хребет порос, как шерстью, чобром?[492]492
  Чобр (чабрец или тимьян) – род полукустарников, растет в умеренном поясе Евразии и в Сев. Африке. Некоторые виды содержат эфирные масла, используемые в медицине и пищевой промышленности.


[Закрыть]
Кто этих мест жилец: чудовище? титан?
 
 
Здесь душно в тесноте… А там – простор, свобода,
Там дышит тяжело усталый Океан
И веет запахом гниющих трав и йода.
 

VII

 
Над зыбкой рябью вод встает из глубины
Пустынный кряж земли: хребты скалистых гребней,
Обрывы черные, потоки красных щебней —
Пределы скорбные незнаемой страны.
 
 
Я вижу грустные, торжественные сны —
Заливы гулкие земли глухой и древней,
Где в поздних сумерках грустнее и напевней
Звучат пустынные гекзаметры волны.
 
 
И парус в темноте, скользя по бездорожью,
Трепещет древнею, таинственною дрожью
Ветров тоскующих и дышащих зыбей.
 
 
Путем назначенным дерзанья и возмездья
Стремит мою ладью глухая дрожь морей,
И в небе теплятся лампады Семизвездья.[493]493
  Семизвездие (Плеяды; рус. Стожары) – рассеянное звездное скопление в созвездии Тельца. Было известно еще в глубокой древности. Его упоминали Гомер, Плиний и Птолемей. Название Плеяды происходит от πελειαδεζ (голубки). Иногда, впрочем, производится оно от πλεï (плыть), так как их видимость была связана с навигацией у греков (Одиссей направлял по ним свой корабль).


[Закрыть]
 

1907

* * *

 
Пурпурный лист на дне бассейна
Сквозит в воде, и день погас…
Я полюбил благоговейно
Текучий мрак печальных глаз.
 
 
Твоя душа таит печали
Пурпурных снов и горьких лет.
Ты отошла в глухие дали, —
Мне не идти тебе вослед.
 
 
Не преступлю и не нарушу,
Не разомкну условный круг.
К земным огням слепую душу
Не изведу для новых мук.
 
 
Мне не дано понять, измерить
Твоей тоски, но не предам —
И буду ждать, и буду верить
Тобой не сказанным словам.
 

(26 января 1910)

* * *

 
Судьба замедлила сурово
На росстани лесных дорог…
Я ждал и отойти не мог,
Я шел и возвращался снова…
Смирясь, я все ж не принимал
Забвенья холод неминучий
И вместе с пылью пепел жгучий
Любви сгоревшей собирал…
И с болью помнил профиль бледный,
Улыбку древних змийных губ, —
Так сохраняет горный дуб
До новых почек лист свой медный.
 

(Февраль 1910)

* * *

 
Обманите меня… но совсем, навсегда…
Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда…
Чтоб поверить обману свободно, без дум,
Чтоб за кем-то идти, в темноте, наобум…
И не знать, кто пришел, кто глаза завязал,
Кто ведет лабиринтом неведомых зал,
Чье дыханье порою горит на щеке,
Кто сжимает мне руку так крепко в руке…
А очнувшись, увидеть лишь ночь да туман…
Обманите и сами поверьте в обман.
 

(1911)

* * *

 
Любовь твоя жаждет так много,
Рыдая, прося, упрекая…
Люби его молча и строго,
Люби его, медленно тая.
 
 
Свети ему пламенем белым —
Бездымно, безгрустно, безвольно.
Люби его радостно телом,
А сердцем люби его больно.
 
 
Пусть призрак, творимый любовью,
Лица не заслонит иного, —
Люби его с плотью и кровью —
Простого, живого, земного…
 
 
Храня его знак суеверно,
Не бойся врага в иноверце…
Люби его метко и верно —
Люби его в самое сердце.
 

(8 июля 1914)

Взятие Тюильри[494]494
  Сады Тюильри — расположены в центре Парижа, простираются приблизительно на один километр от площади Карусель до площади Согласия. Эти сады в английском стиле разбиты в 1664 г. архитектором Андре Ленотром.


[Закрыть]

(10 августа 1792 г.)

Je me manque deux batteries pour

balayer toute cette canaille la.[495]495
  Достаточно двух батарей, чтобы смести всю эту сволочь (фр.).


[Закрыть]

Мемуары Бурьенна.[496]496
  Бурьенн Луи-Антуан Фовеле де (1769–1832) – секретарь Наполеона с 1797-го по 1802 г. Незадолго до смерти обнародовал свои воспоминания о Наполеоне – сочинение, интересное по сообщаемым подробностям, но не всегда достоверное, вызвавшее в свое время много толков и поправок.


[Закрыть] Слова Бонапарта

 
Париж в огне. Король низложен с трона.
Швейцарцы перерезаны.[497]497
  Швейцарцы перерезаны. – Полк королевской швейцарской гвардии, охранявший дворец Людовика XVI, получил приказ не стрелять в народ. В обмен на это, по договоренности с восставшими, им была обещана возможность беспрепятственно уйти на родину без оружия. После сдачи оружия швейцарцы были вероломно перебиты восставшими.


[Закрыть] Народ
Изверился в вождях, казнит и жжет.
И Лафайет[498]498
  Лафайет Мари-Жозеф (1757–1834) – маркиз, французский политический деятель. В начале Французской революции командовал Национальной гвардией. Будучи сторонником конституционной монархии, перешел после восстания 10 августа 1792 г. на сторону контрреволюции.


[Закрыть] объявлен вне закона.
 
 
Марат[499]499
  Марат Жан-Поль (1743–1793) – один из вождей якобинцев, врач. Вместе с Робеспьером руководил подготовкой народного восстания 2 июня 1793 г., отнявшего власть у жирондистов. Убит Шарлоттой Корде.


[Закрыть] в бреду и страшен, как Горгона.
Невидим Робеспьер.[500]500
  Робеспьер Максимильен (1758–1794) – деятель Французской революции, один из руководителей якобинцев. Способствовал казни Людовика XVI, созданию революционного трибунала, казни лидеров жирондистов. Организатор массового террора. Казнен термидорианцами.


[Закрыть] Жиронда[501]501
  Жиронда – умеренная республиканская группировка периода Французской революции. Название ей дано историками позднее – по одноименному департаменту, откуда родом были многие ее деятели: Ж.-П. Бриссо, П.-В. Верньо, Ж.-А. Кондорсе и др. Вместе с якобинцами свергли французскую монархию, но вскоре оказались в оппозиции радикальным якобинцам, и в 1793–1794 гг. жирондисты были казнены.


[Закрыть] ждет.
В садах у Тюильри водоворот
Взметенных толп и львиный зев Дантона.[502]502
  Дантон Жорж-Жак (1759–1794) – деятель Французской революции, один из вождей якобинцев. Участвовал в подготовке восстания 10 августа 1792 г., свергнувшего монархию. С 1793 г. занял умеренную позицию по отношению к жирондистам. Осужден революционным трибуналом, казнен.


[Закрыть]
 
 
А офицер, незнаемый никем,
Глядит с презреньем – холоден и нем —
На буйных толп бессмысленную толочь,
И, слушая их исступленный вой,
Досадует, что нету под рукой
Двух батарей “рассеять эту сволочь”.
 

21 ноября 1917

На дне преисподней

Памяти А. Блока и Н. Гумилева

 
С каждым днем все диче и все глуше
Мертвенная цепенеет ночь.
Смрадный ветр, как свечи, жизни тушит:
Ни позвать, ни крикнуть, ни помочь.
 
 
Темен жребий русского поэта:
Неисповедимый рок ведет
Пушкина под дуло пистолета,
Достоевского на эшафот.
 
 
Может быть, такой же жребий выну,
Горькая детоубийца – Русь!
И на дне твоих подвалов сгину,
Иль в кровавой луже поскользнусь,
Но твоей Голгофы не покину
От твоих могил не отрекусь.
 
 
Доконает голод или злоба,
Но судьбы не изберу иной:
Умирать, так умирать с тобой,
И с тобой, как Лазарь,[503]503
  Лазарь — согласно Евангелию от Иоанна, один из любимых учеников Иисуса Христа, воскрешенный им через 4 дня после погребения.


[Закрыть] встать из гроба!
 

12 января 1922