Текст книги "Сборник детских анекдотов XIX века"

«Мы скоро подоспели на помощь раненому товарищу и были очень обрадованы, увидев, что у него спина только слегка оцарапана и бока немного помяты. Итак мы решились еще преследовать льва и вскоре нашли его. Он стоял под старым деревом, у берега горного потока. Собаки начали на него лаять, но страшились к нему приблизиться, потому что он ужасно рычал и бил себя хвостом, как будто намереваясь на нас напасть. Готентоты переплыли реку и вошли на вершину крутой горы, над деревом, под которым находился лев. Некоторые из нас стали на другой стороне долины, и таким образом, поставив зверя между двумя огнями, мы начали стрелять в него до тех пор, пока он упал, покрытый ранами».

«Лев этот был уже совершенного возраста, ему было пять или шесть лет. Он имел двенадцать футов от морды до конца хвоста, а верхняя часть его передней ноги была так толста, что я не мог обхватить ее обеими руками».

Лошадь, осел, мул и зебра

Лошади очень драгоценны для человека и приносят ему такую пользу, что без их помощи он не мог бы совершать ни тех путешествий, ни тех трудов, какие он теперь предпринимает.

Из всех четвероногих животных лошадь самое красивое, но чтоб правильно судить о ее красоте и ловкости, должно видеть ее в странах, где она живет в природной свободе, бегая по воле в обширных полях, не зная ни узды, ни бича.

По природе лошади очень кротки и не враждуют ни с одной породой других животных. В домашнем состоянии они могут жить везде, где живут люди, но дикие лошади водятся только в некоторых странах Азии и Африки. Самые же лучшие находятся в Аравии.

В Южной Америке есть обширные степи, называемые пампасами, в которых водятся многочисленные табуны одичалых лошадей. Жители этих степей славные наездники. Дети их приучаются ездить верхом с четырех лет.

В тех местах не путешествуют иначе, как верхом, и когда лошадь, на которой путешественник едет, устанет, он ловит другую из пасущихся вокруг. Это делается посредством аркана или длинного ремня с петлей на конце, которая набрасывается на голову лошади, и затягивается более и более, если она старается освободиться. По– испански такой аркан называется лассо. Лошади, когда их начинают приучать к езде, лягают всякого, кто подойдет к ним. Иногда бывает очень трудно оседлать лошадь. Но когда она уже обучена, то становится смирна и допускает даже детей влезать на себя по хвосту.

Несколько лет тому, Капитан Гед путешествовал по пампасам. Он описывал следующим образом, как там приучают лошадей к верховой езде.

«Когда я прибыл на постоялый двор, где надлежало переменить лошадей, я нашел около двадцати жителей этих степей, называемых гаучосами, собравшихся, чтоб объезжать молодых лошадей. Так как мой экипаж отстал от меня на несколько миль, то я решился посмотреть, как это делается, и сев на лошадь, направился к коралю; так называется обширное поле, окруженное кольями и разделенное на несколько маленьких разгородок, из которых каждая имеет отдельный вход. Кораль был наполнен молодыми лошадьми трех или четырех лет. Капатас, или главный гаучо, сидя на крепком и красивом коне, въехал в кораль, и накинув аркан на голову одной молодой лошади, увлек ее за собою. Сперва ей очень не хотелось оставить своих товарищей, и едва она вышла из кораля, как начала рваться изо всей силы, но ее удерживала петля. Тогда пеоны, или пешие гаучосы, подбежали к ней, накинули ей на ноги аркан, затянули его и дернули за веревку так сильно, что я подумал, что лошадь убьется. В ту же минуту один гаучос сел ей на голову и обрезал всю гриву, между тем как другой обрезал конец хвоста в знак, что она уже объезжена. Потом вложили ей в рот ремень вместо удила и надели крепкую узду на голову. Один из гаучосов в предлинных и острых шпорах, подошел к ней, и пока два человека держали ее за уши и за узду, он положил на нее седло и подтянув его очень туго, захватился за ее гриву и мигом вскочил на нее. Тогда державшие ее подали седоку поводья и отошли. Лошадь начала биться так, что седоку было очень трудно сидеть, но шпоры его заставили ее идти вперед и она пустилась вскачь, делая всевозможные усилия, чтоб сбросить его. Тогда вывели другую лошадь из кораля и сделали с ней то же самое, что и с первою. Все это делалось так быстро, что в полчаса двенадцать гаучосов уже сидели на лошадях».

«Забавно было видеть, что делали лошади. Иные ржали, когда их седлали, иные тотчас ложились и катались по земле, между тем как другие стояли, упершись в землю ногами и опустив вниз голову, с выражением злости и упрямства».

«Занимательно также было смотреть, как гаучосы разъезжали в разных направлениях и старались ввести лошадей назад в кораль, и это было всего труднее, потому что бедные животные были так напуганы, что не хотели возвращаться. Лошади скакали и вертелись вокруг, а гаучосы их хлестали. Наконец они их привели назад совершенно укрощенными. Седла и узды были сняты и молодые лошади вошли в кораль, чтоб присоединиться к своим товарищам. Привели еще лошадей, и так как гаучосы недолго ездили на каждой из них, то при мне объездили таким образом до сорока лошадей, пока прибыл мой экипаж».

Хотя лошади наделены большой силою, но они так кротки и смирны, что редко употребляют ее во вред человека. Напротив того лошадь охотно переносит всякие труды и даже подвергается смерти для пользы тех, которые ласково с нею обходятся.

Несмотря на столь хорошее расположение лошадей, есть примеры их мстительности и злопамятства.

Один Английский Баронет имел прекрасную охотничью лошадь, которая, можно сказать, не знала усталости и доставляла ему много удовольствия быстротою и легкостью своего бега. Вы конечно полагаете, что Баронет чрезвычайно пекся о такой драгоценной лошади, и что он давал ей довольно времени для отдыха, когда возвращался с охоты; напротив того он был так жесток, что захотел испытать, можно ли утомить это прекрасное животное. И так однажды после продолжительной утренней охоты, он тотчас после обеда велел опять оседлать свою лошадь и поскакал на ней по горам Девонширского Графства, где он жил. Когда он возвратился домой, то бедная лошадь, казалось, была чрезвычайно утомлена и с трудом могла дойти до конюшни. Конюх, который очень любил ее и был чувствительнее своего господина, не мог удержаться от слез, видя жалостное состояние своей любимицы; она был покрыта пеной и ноги ее дрожали от усталости.

На другой день Баронет по обыкновению пошел в конюшню. Едва он вошел, как лошадь, сделав страшный прыжок, бросилась на него, и если б конюх не подоспел на помощь, то Баронет дорого бы заплатил за свою жестокость.

Прошедшего года, близ города Отена, во Франции, случилось происшествие, которое я расскажу в доказательство сколько искусства и присутствия духа охотника, столько и ловкости, проворства и отважности его лошади.

Г. М., один из жителей Отена, страстный любитель охоты, имеет свору английских собак, чрезвычайно быстрых и сильных. Они приучены ходить на кабанов, которых в краю том водится довольно много. Завидев добычу, эти собаки пускаются с такою быстротой, что редкая лошадь может за ними следовать. Но у г. М. есть верховая лошадь, которая не только не отстает от собак, но часто их обгоняет, и он обыкновенно на ней выезжает на охоту. Все оружие его состоит при этом случае из одного охотничьего ножа, карабинами вооружены только его прислужники.

Выехав с своею свитою на охоту 12 октября прошедшего года, г. М. напал на след большого кабана.

Несколько собак, которые были спущены прежде других, помчались с такою скоростью, что остальным догнать их было невозможно тем более, что вдруг поднялся очень сильный ветер, который остановил не только собак, но и самих охотников. Один г. М. не был удержан этим препятствием; он поскакал во всю прыть, и перепрыгивая с удивительною быстротою через овраги, тыны и ручьи, вскоре догнал собак, которые уже осадили зверя. Утомленный продолжительным бегом, кабан защищался с яростью; когда г. М. прискакал на место битвы, шесть собак были уже частью убиты, частью изувечены так, что не могли сражаться. Пять остальных храбро дрались посреди поля, на котором кабан остановился. Как скоро он завидел нового неприятеля, то с бешенством на него бросился. Лошадь одним прыжком уклонилась от удара; но охотник, выхватив нож, снова направил ее на кабана, который не показывал ни малейшей боязни. Приблизившись к нему, г. М. стал так, чтоб зверь пришелся у него с правой руки, и в ту минуту, как тот бросился, чтоб ударить его в ногу, он поднял ее, нагнулся, и в один миг до рукояти вонзил нож в ребра кабана. Зверь высоко привскакнул от боли, кинулся в сторону и пустился бежать с ножом в боку. Но прежде того, он в ту минуту, как сам получил рану, успел ударом клыка распороть ногу лошади от колена до ляжки, вершков на восемнадцать.

Между тем кабан бежал все далее. Встретив плетень, он перепрыгнул через него, что удивительно тем более, что кабаны не умея высоко прыгать, обыкновенно пробиваются сквозь изгороди и плетни, хотя б они были и очень плотно сделаны. Лошадь г. М. не отставала он зверя, и несмотря на свою рану, с такою же легкостью как прежде, вслед за ним перескочила через плетень. Дикий вепрь прислонился к нему и в этом выгодном положении отбивался от собак, которых присутствие хозяина еще более ободряло.

Г-ну М. хотелось одержать совершенную победу и окончить бой, столь удачно начатый; но для этого должно было взять назад оружие. Что ж он сделал? Он подъехал вдоль по плетню и когда уже был недалеко от кабана, то вдруг пустился во весь дух, и дав шпоры лошади, перепрыгнул через кабана. В мгновение этого прыжка г. М., придерживаясь за гриву своей лошади, вырвал нож и сделал это так быстро, что кабан не успел его ранить. Потом он вновь вступил в бой и наконец нанес смертельный удар своему противнику.

Через час после того лошадь г. М. не могла уже опираться на раненую ногу, кровь лилась из нее чрезвычайно сильно и рана была так глубока, что не прежде, как чрез три месяца отважный конь сделался по– прежнему ретив и весел. Лошадь эта известна в Париже, где она выиграла значительный скаковой приз.

Бог по своей милости предоставил на пользу нашу всех животных, но повелел обращаться с ними милостиво и сказал, что благочестивый человек, то есть тот, кто старается быть приятным Богу, должен быть милосерден к своему скоту. Но люди часто забывают эту заповедь и жестокосердно поступают с полезнейшими для них тварями. К числу таких принадлежит осел, терпение, кротость и верность которого заслуживали бы лучшего обращения.

Осел прилежно работает и довольствуется самою грубою пищею, он ест жесткую траву, репейник и подорожник, но он очень разборчив на питье и не станет пить воды, которая течет не из самого чистого источника. Он очень боится замочить ноги и даже когда тяжело нагружен, сворачивает с дороги, чтоб миновать грязь.

Обыкновенно ослов считают упрямыми животными, но я полагаю, что их упрямство происходит частью от худого с ними обращения.

Один старик, несколько лет тому назад продававший в Лондоне овощи, имел осла, который подвозил его корзины к дверям покупателей. У старика было обыкновение давать ему всякий раз, как он останавливался у какого-нибудь дома, клочок сена, несколько зелени или кусок хлеба, чтоб освежить и наградить его. Старик не нуждался ни в кнуте, ни в палке, чтоб понукать его, Джени слушался одних слов. Случилось, что один человек, который часто замечал, как ласково обращался с ослом старик, спросил его, упрямится ли его осел. «О нет, сударь», – ответил добрый старик, – «он готов на все и всегда меня слушается. Иногда он бывает весел и игрив. Однажды он ушел от меня, более пятидесяти человек не могли поймать его. Наконец он сам возвратился, и подбежав ко мне, остановился и положил голову мне на грудь».

Мул есть животное, занимающее средину между конскою и ослиною породою. Мулы чрезвычайно полезны в гористых странах, потому что они сходят с самых крутых гор, не оступаясь и не спотыкаясь. Их употребляют жители Альпов, тех высоких гор, которые находятся в Швейцарии и в Италии, также жители Андских или Кордильерских гор, проходящих по южной Америке, и жители Пиринейских гор в Испании. Мулы удивительным образом взбираются на крутизны и спускаются с них по краям пропастей чрезвычайно глубоких. Пролегающие по ним тропинки бывает иногда так круты, что человек не мог бы по ним ходить и непременно упал бы в пропасть; но когда мул приходит к такому месту, то тотчас останавливается, и так понимает опасность, что не тронется с места даже и тогда, если седок будет столь неосторожен, что ударит его шпорами.

Когда мул стоит таким образом неподвижно, то кажется, что он смотрит на дорогу и думает о том, как ему должно спуститься. Он сдвигает вместе передние ноги и приближает к ним понемногу задние, как бы желая лечь. В этом положении он спускается с высочайших гор. Седоку должно только смирно сидеть, не шевелить повода, потому что если он ударит мула, то мул может потерять равновесие и упасть в пропасть.

Капитан Гед делает занимательное описание своего путешествия по Кордильерам. Оно было совершено на мулах. Я повторяю здесь собственные слова Геда.

«Наше общество состояло из восьми человек, и поклажи было у нас достаточно для шести мулов; мы взяли на всякий случай двух лишних, потому что многие из этих бедных животных умирают от усталости при переходе через горы. Человек, смотрящий за мулами, называется капатас. Он привел с собой шестерых пеонов, или пеших, чтоб помогать ему во время пути. Во-первых, они разделили поклажу на шесть частей и каждую прикрепили к спине мула. Нельзя было их видеть без сожаления, приготовленных таким образом нести тяжесть по столь крутым горам, как Анды».

«Когда все было готово, мы взяли наши пистолеты и карабины, и сели на мулов. Прошло довольно времени, пока мы готовились в путь, и солнце уже закатилось, но все еще было чрезвычайно жарко. В продолжении нескольких дней мы ехали по широким долинам, глубоким лощинам и крутым горам. Мы проводили ночи в хижинах, где находили худой ночлег и худую пищу. Страдания больных мулов возбуждали мое сожаление. Они прошли большое пространство, имея мало пищи и отдыху, однако подвигались без понуждения и употребляли все усилия, чтоб не отставать от мула, шедшего впереди с колокольчиком на шее, по звуку которого все прочие за ним следовали».

«На дороге мы находили множество мертвых и совсем уж истлевших мулов, и жалко было смотреть на наших. Они шли между трупами и костями тех, которые в этих же местах пали от усталости. Наконец мы достигли самой высокой горы, по которой нам должно было ехать. С нее надобно было спускаться по скату, идущему от самой ее вершины до реки, которая течет у ее подошвы. Это опаснейший переход в Кордильерах. Гора почти отвесно возвышается и бока ее покрыты камнями, смытыми дождями. Дорога идет по самому скату на расстоянии около семидесяти Английских ярдов. Сверх того, она чрезвычайно узка и очень дурна. Но опаснейший переход в том месте, где ручей, упадающий с самой вершины горы, перебегает через дорогу, и то смывает ее, то покрывает каменьями. Мы проехали по этому месту и опытом удостоверились, как оно опасно. В некоторых местах дорога так узка, что с одной стороны скала касается одного плеча путешественника, между тем, как противоположная нога его висит над пропастью. Но опасность только воображаема, когда едешь на мулах, потому что они так осторожны и так понимают свое положение, что нечего бояться упасть в пропасть. Проехав это опасное место, я остановился на одном утесе, чтоб посмотреть, как будут проходить прочие мулы. Капатас сказал мне, что переход особенно опасен для вьючных мулов, что с тех пор, как он себя помнит, около четырехсот упало в пропасть, и что вероятно мы лишимся одного из наших. Поэтому он сполз с горы с веревкою в руках с тем, чтоб захватить ею того, который бы стал падать».

«Вскоре показались мулы, идя один за другим по горе. Когда передовой дошел до узкой тропинки, он остановился, и за ним все прочие также остановились. Передовой мул был сильнее прочих и потому имел вдвое против них ноши. Она состояла из четырех чемоданов, из которых два принадлежали мне. В них находились весьма важные для меня бумаги и очень тяжелый ящик с долларами».

«Пеоны стали громко кричать и бросать в мула каменьями, чтоб понудить его идти. Держа голову вниз, он пошел далее, как будто обнюхивая дорогу; с осторожностью делал каждый шаг, часто переменяя поступь, когда находил, что земля не снесет его, и когда дошел до опаснейшего места, то опять остановился. Я очень боялся за свои чемоданы. Но пеоны начали опять бросать в мула каменьями. Он продолжал идти и достиг до меня невредим. За ним последовало несколько других мулов, и наконец один молодой, несший чемодан, два мешка провизии и много других вещей. Проходя по опасному месту, он ударился ношею о скалу, оборвался задними ногами и из– под них посыпались каменья. Но он удержался передними ногами за тропинку; она была так узка, что мул не мог положить на нее всей головы, но только одну морду и казалось, придерживался за землю зубами. Судьба его вскоре решилась. Порожний мул, шедший вслед за ним, столкнул голову его с тропинки; бедный мул, потеряв равновесие, полетел вверх ногами, и с ношею, крепко привязанною к спине, покатился по крутому скату горы и упал в глубокую реку».

«Я уж наверное думал, что он убился; но к удивлению увидел его всплывшего на поверхность воды. Он в испуге дико озирался вокруг себя и тотчас начал бороться с волнами, которые с шумом разливались вокруг него. Мне казалось, что он уже подплывает к берегу, как вдруг вода, заливая ношу, перевернула его головою вниз и быстро понесла по течению; только длинный, жиденький хвост его был виден поверх воды. Вдруг голова его опять показалась, но он был уже очень слаб, течение закрутило и понесло его. Наконец он скрылся за скалою, и я не мог более его видеть. Пеоны с арканами в руках бегали по берегу реки, в некотором расстоянии один от другого; но они вскоре остановились, и несколько минут пристально посмотрев на то место, где скрылся мул, возвратились ко мне. Я полагал, что все кончено, но только что хотел поговорить о том с пеонами, как вдруг увидел одного мула, приближавшегося к нам. Мы тотчас узнали, что это был наш погибший приятель. Конечно, вид его был очень жалок, глаза мутны и он, казалось, был очень испуган, но все члены его были целы, и за исключением немногих ссадин он был совершенно невредим. По природному побуждению, заставляющему мулов быть всегда неразлучно друг с другом, он поспешно присоединился к своим товарищам и прошел опасный переход без понуканий, но с большою осторожностью».

Теперь мы оставим добрых мулов, чтоб поговорить о животном, которое из всех четвероногих красотою и проворством уступает одной лошади, но, к сожалению, не приносит почти никакой пользы человеку и еще мало известно Европейцам.

Зебра есть животное одной породы с лошадью и ослом, но видом она более походит на мула. Туловище зебры кругло и довольно толсто, ноги низки, но прекрасно сложены, голова похожа на лошадиную, а хвост как у ослов и у мулов; шерсть гладка, как атлас, и красиво расписана черными полосами, похожими на ленты, по желтой или белой земле. Зебры живут только в знойных степях Африки, в других частях света они никогда не водятся. Их иногда привозят в Европу на показ любопытным. Они едят хлеб и всякие растения, даже табак; но все старания сделать зебру ручною и полезною человеку были тщетны. Они живут подобно диким лошадям, большими табунами, и бегают так скоро, что ловить их очень трудно.

Несколько лет тому назад в Лондоне находилась зебра, привезенная с мыса Доброй Надежды. Она была кротче прочих животных этой породы, привозимых прежде в Англию, и когда была весела, то делалась послушною своему вожатому. Он имел обыкновение с большой легкостью вскакивать ей на спину, и она очень спокойно возила его около ста сажень; но пробежав это пространство, она совершенно выходила из повиновения, и он бывал принужден сходить с нее, страшась ее рассердить.

Когда она была раздражена, то бросалась на вожатого, чтоб лягнуть его. Однажды, рассердившись, она схватила его, и бросив на землю, конечно бы растоптала, если б он не вскочил с большим проворством и не отбежал от нее.