Текст книги "В общем, все умерли. Рассказы"

Татьяна

У Татьяны двое детей: Лена и Карина.

– Смотри, какие у Лены роскошные локоны, – говорит Татьяна Карине.

У Карины волосы прямые и очень длинные.

– Ох, тебе бы такую косу, как у Карины, – говорит Татьяна Лене.

Локоны Лены ниже лопаток не отрастают, Татьяна постоянно их подравнивает.

– Что ты вечно ходишь с косой, давай распустим волосы, – предлагает Татьяна Карине.

– Вечно ты лохматая, хоть бы косу заплела, – упрекает Татьяна Лену.

Пятилетнюю Лену бреют наголо, потому что Татьяне надоело причесывать ее. После этого кудри пропадают.

– А ты была такая хорошенькая и кудрявая в детстве, – сокрушается потом Татьяна.

– Нет, я не буду мороженое, я же только вам, всё вам, – вздыхает Татьяна. – Последнюю копейку на вас трачу… Да мне-то уже что, я же только ради вас живу…

На самом деле Татьяна не ест сладкое, чтобы не располнеть.

– А мне надо, – говорит Татьяна, поедая дефицитные апельсины. – У меня в животе Лилечка.

Лилечкой зовут третьего ребенка Татьяны. Лилечка периодически появляется в ее животе, требует вкусной еды и трепетного отношения, а потом исчезает, так и не родившись.

– Вот Лилечка у меня будет послушная, – приговаривает Татьяна, поглаживая себя по пустому животу, когда Лена и Карина ссорятся.

– Мне нельзя, Лилечке вредно, – мотает головой Татьяна, когда муж пытается склонить ее к романтике.

Когда Лилечке приходится на время исчезнуть, Татьяна ходит грустная:

– Нет, это не вы виноваты, что Лилечка не родилась… Это, наверное, я сама… Я же так переживаю, когда вы ругаетесь, – говорит она детям.

– Конечно, – шипит она мужу. – О какой беременности может быть речь, если ты всё по бабам и по бабам? Дура я была, что от тебя родила, а теперь вот поумнела.

Муж виновато молчит и сует Татьяне подарки-извинения.

Лилечка исчезает навсегда лет через десять, когда Лена с Кариной уже не верят в возможность ее рождения. Их отец к тому времени тихо спивается.

– Хоть бы изредка интересовался воспитанием собственных детей, – кричит Татьяна. – Хоть бы копейку на их содержание давал.

Муж послушно выходит из своей каморки, где проводит большую часть времени с работой и бутылкой, и неловко пытается завести разговор с Леной и Кариной, но Татьяна сердито машет на него руками:

– Пошел вон, пьяная скотина!

В следующий раз муж просто сует ей деньги и поспешно исчезает за дверью.

– Вся в отца, – с досадой говорит Татьяна, когда Карина огрызается, а Лена отказывается мыть посуду.

– Вся в меня, – гордо говорит Татьяна, когда Лена побеждает на олимпиаде, а Карина оканчивает школу с золотой медалью.

Муж Татьяны тихо и незаметно умирает.

– Никогда мне опорой не был, я же всё сама, всё ради моих девочек, – с горечью говорит Татьяна.

– Куда так рано? Вот выскочишь замуж за этого своего, он тебя бросит беременную, куда ты потом? Матери на шею сядешь? – спрашивает Татьяна у Лены.

– А Лена-то уже мужика нашла, хоть она и младше тебя. А ты чего сидишь? Старой девой стать решила? Будешь у меня на шее сидеть до конца моих дней? – спрашивает Татьяна у Карины.

Лена переезжает к мужу.

– Хоть бы изредка к матери заходила, – жалуется Татьяна.

Карина так и живет с ней.

– Когда ты уже мамкину юбку отпустишь, здоровая девица вымахала, а всего боится, – ругается Татьяна.

Переезжает и Карина.

Теперь Татьяна живет одна. Ест мороженое, наплевав на фигуру, гладит толстый, но по-прежнему пустой живот и шепчет:

– Лилечка бы меня не бросила… Лилечка бы выросла хорошей девочкой…

Подарок

– С Рождеством здравствуйте! С Рождеством спасибо!

На ступеньках у входа в метро сидит грязная попрошайка и повторяет свою мантру, произнося слова с неподходящей интонацией. Она не знает местного языка, но заучила наизусть эти фразы. Она повторяет их, потрясая бумажным стаканчиком с мелочью и широко улыбаясь. Лешеку кажется, что улыбка вот-вот отклеится от ее лица.

Возле супермаркета тоже сидит попрошайка. Эта хнычет и тянет по-английски:

– Пожа-а-алуйста, пожа-а-алуйста…

Её Лешеку не жалко, потому что она фальшивая. Мама каждый раз презрительно фыркает, проходя мимо, а Лешек стыдливо опускает голову. Ему неудобно за эту фальшь и за отсутствие жалости, неудобно каждый раз проходить мимо, ничего ей не дав, но и дать было бы неудобно.

Лешек пытается убедить себя, что эта женщина просто изъясняется доступными ей средствами, компенсирует нехватку слов переигрыванием.

– Ты смотри, она волосы покрасила! – восклицает однажды мама, заходя в супермаркет.

И Лешек с ужасом понимает, что она права.

– Это у них работа такая, – поучительно говорит тетя Роксана. – Не надо их жалеть.

Лешек соглашается. Наверное, так и есть. Их много, этих попрошаек. Большинство – здоровые на вид мужчины и женщины в возрасте от двадцати до пятидесяти лет.

– Шли бы работать, кровопийцы, – презрительно бросает папа.

– Так нету работы, – робко возражает Лешек, вспоминая, что им рассказывали в школе.

– Я почему-то нашел, – отвечает папа.

Он несколько лет назад работал электриком в Дании, потом переквалифицировался и в Швеции стал уже строителем. Почти все поляки работают строителями и электриками. Бывают еще столяры. А польские женщины работают в основном уборщицами, как мама Лешека. Лешек знает, что говорят о поляках местные. И понимает, почему мама на людях называет его Алексом и говорит исключительно по-шведски, хоть и с кучей ошибок. Лешек со временем сможет сойти за местного, а его дети и вовсе будут коренными шведами, которых никто не будет считать вторым сортом. Так хочет мама. А Лешек… У него одно из любимых будничных развлечений – узнавать в незнакомых людях поляков. Это легко. Лешек определяет их по форме подбородка и по цветовой гамме, а потом убеждается в своей правоте, когда они с кем-нибудь заговаривают.

– Я бы ни за что не стал просить милостыню, – говорит Лешек.

– А они – цыгане, у них так принято, – отвечает мама.

– Не цыгане, а рома, – поправляет Лешек.

– Цыгане, – твердо говорит папа.

– Малена говорит, что нельзя их так называть, это оскорбительно.

Малена – это учительница Лешека.

– Да называй как угодно, от этого они не перестанут быть цыганами, – хмыкает папа.

Попрошайки едут из Румынии. Но они не румыны, о чем не устает повторять мамина подружка Михаэла из Трансильвании. Наверное, она умеет по лицу узнавать румын так же, как Лешек узнает поляков. Он же не видит принципиальной разницы между кудрявой брюнеткой Михаэлой и попрошайками, заполонившими город. Они тоже темноволосые и в основном кареглазые. Но разница должна быть, потому что Михаэла очень обижается, когда ей говорят, что она «тоже из Румынии».

Михаэла стесняется себя еще больше, чем мама. Она кичится своими поездками в Италию, не упоминая, что ухаживает там за престарелыми, но зато показывает фото себя на фоне достопримечательностей. И ни за что в жизни не пойдет она в дешевые магазины, столь популярные среди беженцев. А Лешек с родителями ходит.

У этих дешевых магазинов тоже сидят попрошайки. Возле строительного – заморыш с искалеченной ногой. Его Лешек боится. А возле универсама – приветливый дядька лет сорока. Он всегда радостно улыбается и здоровается. В руках у него жестяная банка из-под печенья, ноги укрыты грязным одеялом. Ему даже мама отвечает улыбкой, а вот Лешек опускает глаза старательнее обычного. Ему очень стыдно, что мама обманывает попрошайку своей пустой приветливостью.

Иногда дядька продает метлы и деревянные ложки.

– Давай купим, – говорит Лешек.

– Еще чего, – отрезает папа. – Он все кусты обломал на эти метлы, а мы за них деньги будем отдавать.

– Кто его знает, из какого дерева эти ложки, – соглашается мама. – Еще отравимся.

Однажды, когда Лешек с мамой едут к тете Роксане, в вагон метро заходят трое. У одного аккордеон, у двоих – гитары. Вагон наполняет музыка. Она заливает всё вокруг, отражается в глазах пассажиров. Лешек даже знает, что эта мелодия называется «Tico-Tico». Он слушает с восторгом. И с еще большим восторгом видит, как мама вынимает из кошелька двадцатку. Когда музыканты, доиграв до конца, проходят по вагону, в их протянутую шляпу сыплются деньги.

– Спасибо, спасибо, – улыбается один из гитаристов.

– Нет, это вам спасибо, – отвечает кто-то из пассажиров.

От музыкантов пахнет немытым телом и застарелым потом, но это не мешает им распространять по вагону яркий солнечный свет.

Лешек хочет спросить у мамы, откуда такая разница между ними и другими попрошайками. Хочет спросить, почему она дала им деньги, счастливо улыбаясь. Но он не спрашивает, боясь уничтожить сияние своим любопытством.

Несколько дней спустя Лешек в одиночестве бродит по городу, убивая время до начала футбольной тренировки. От скуки он подходит к тому самому магазину, смущенно улыбается в ответ на дядькино радостное приветствие и торопливо проскальзывает в дверь. Лешеку нравится этот магазин. Туда раз в неделю завозят самые неожиданные товары. Еще вчера Лешек видел на полке чудесные елочные игрушки, но постеснялся просить маму купить их. Может быть, сейчас?.. Лешек пересчитывает деньги.

Но елочных игрушек уже нет. Лешек разочарованно отходит вглубь, к булкам и пирожным. Кладет в пакет плюшки, потому что на них скидка: три штуки за пятнадцать крон. Играет с мыслью о том, как отдаст плюшки дядьке у входа. Смущается. Понимает, что не решится. Это было бы неудобно. А вдруг дядька такое не ест? Ему бы лучше деньги, но Малена говорит, что давать попрошайкам деньги нельзя, у них наверняка есть хозяин, который отбирает всю выручку.

Так ничего и не решив, Лешек плетется к выходу, но замечает новый товар. Гитары, синтезаторы, ксилофоны… Кое-что совсем детское, а кое-что и настоящее, взрослое. Лешек рассматривает музыкальные инструменты, зная, что ничего не купит. Нет денег, нет места, нет необходимости. Но вдруг в глаза ему бросается совсем маленькая коробка со смешным ценником. Не может быть, чтобы настоящая губная гармошка стоила всего тридцать девять крон… Впрочем, в этом непрестижном магазине возможно всё.

Лешек берет гармошку и плюшки и идет к кассе. Он представляет себе, как вручит дядьке свой подарок. Как дядька станет играть и будить в людях радость вместо стыда. Как всё у него будет хорошо.

Лешек становится в очередь и представляет, как дядька с горечью уставится на ненужную вещь. Что это, шутка? Жестокая шутка – вручить продрогшему и голодному человеку губную гармошку.

Лешек оплачивает покупку и идет к выходу, а в горле его трепещут липкие бабочки предвкушения.

Со смесью жалости и облегчения Лешек видит, что дядьки возле магазина нет.

Лешек уходит, волоча за собой спортивную сумку. Ненужная губная гармошка наполняет карман его куртки холодной тяжестью.

Вечный утенок

Мокрый-мокрый лес. Камешки, мох, мельтешение. Иголки. Сосновые и еловые иголки на земле. И они же, наверное, в горле. Противная колючая паника.

– Быстрее, быстрее, – шепчет рядом Женька.

Но разве можно быстрее? Это предел, как они не поймут…

– Стражники! – шепотом же восклицает какой-то мальчик, чьего имени Сашка не знает.

Стражники страшные. Они все в черном и со свистками. Не говорят ни слова, только грозят кулаками и свистят. Если схватят одного, то всем конец. Все бегут. И Сашка бежит.

Остальные ориентируются по карте, ищут, находят… Сашка только изо всех сил старается не отставать. Какая от Сашки польза?

Крутой обрыв, скольжение гравия. Сашка замирает в панике. Сзади назойливые свистки стражников. «Всё, конец, из-за меня схватят всех,» – обреченно констатирует Сашка.

Рука аккуратно берет Сашку под локоть, помогая спуститься. Спасибо тебе, незнакомый мальчик. Сашка даже говорит это вслух. Не всё, конечно. Просто шепотом бросает:

– Спасибо!

В удаляющуюся спину. Мальчик бежит. Все бегут. И Сашка тоже. Неуклюже, задыхаясь.

Идет дождь. Сашка путается в корнях, спотыкается, тщетно пытается сфокусировать зрение. В сумерках невозможно понять, на каком всё расстоянии. Земля то далеко, то близко.

Они потеряли карандаш и не могут прочертить линии, чтобы найти точное пересечение координат. Есть только четыре точки на карте. Время истекает, нужно успеть найти бомбу. Сашка задыхается, но всё же находит в себе силы и просит:

– Дай сюда.

Женька отдает размокшую карту. Сашка кладет линейку вдоль первой воображаемой линии, сгибает по ней карту. Потом делает то же самое со второй линией.

И снова все бегут, Сашка не успевает даже отдышаться как следует.

Все знают, куда бежать. Благодаря Сашке. А Сашка не знает. Как можно знать, имея только точку посреди леса? Наверное, чего-то не хватает в Сашкиной голове, потому что остальные-то знают…

– Ничего, – огорченно сообщает Лена.

Они останавливаются наконец-то. Стражников не слышно. Передышка.

Сашку подбадривают, хвалят за решение с картой.

Сашка всё равно знает, что тянет всех вниз.

Если бы можно было сдаться… Но тогда конец всем.

И снова трель свистка.

– Да оставьте нас в покое! – кричит Сашка.

И бежит.

Впереди мелькают спины. Вот так начинаются ужастики. Сейчас Сашка отстанет, потеряется…

Сашка наконец найдет тропинку и побредет к базе, но там никого. Все умерли.

– Идем скорее, – шепчет из-за дерева Лена. – Стражники рядом!

Сашка послушно бежит дальше, не переставая фантазировать.

Из-под земли вдруг выскочит острая ветка, пронзая Сашку насквозь.

Свистки громче, ближе. Сашка неуклюже бежит, стараясь не думать о ветках.

А вдруг всё по-настоящему? Сейчас догонят и убьют… Беги, Сашка, беги!

Остальные ждут. Сашка понимает, что они могли бы бежать намного быстрее, но нельзя, команда должна держаться вместе… Они проиграют. Всё из-за Сашки.

В голове пульсирует картинка. Толстая смущенная тетенька с нелепым именем стоит перед жюри песенного конкурса. Жюри смеется над ее внешностью, над именем, даже над возрастом. Тетеньке всего четырнадцать. А потом тетенька начинает петь. И голос ее так прекрасен, что жюри вскакивает и аплодирует стоя.

Командная игра. Каждый участник в чем-то хорош, все ценны и компетентны. Все умеют бегать, просто некоторые стесняются, так сказали организаторы.

Вот только Сашка не умеет. Действительно не умеет.

И всё это выплескивается волной жаркого прерывистого шепота. Слушает лес, слушают Женька, Лена, неизвестный мальчик и остальные.

– Неправда, ты же сейчас бежишь, – наперебой твердят они, – давай скорее…

Сашка не может скорее. И они не настаивают, а просто замедляют бег, хотя их всех могут поймать.

Они проиграли. Бомбу нашел кто-то другой, но Сашку все равно хвалят.

– Без тебя мы бы не справились, – говорит Женька.

– Прекрасное решение с картой, – добавляет незнакомый мальчик.

Сашка знает, что они говорят это из жалости.

Хорошие люди верят, что в каждом человеке есть неизведанные глубины, скрытые таланты… Вот только Сашку сейчас прилюдно выпотрошили и обнаружили, что внутри так же пусто, как и снаружи.

Хорошо той толстой тетеньке, она умеет петь…

Мечта сбывается

***

– Как же я хочу побыть одна, – простонала Света. – Голова трещит от них.

Света и Наташа жили в соседних подъездах, работали в одном отделе и в одиночку воспитывали детей. Правда дочь Наташи, дурочка Ира, была уже взрослая, но забот от этого меньше не становилось.

– Ты не поверишь, на работу с радостью иду, – продолжала Света. – Это ж кошмар какой-то… «Мама, что на ужин? Мама, я пить хочу. Мама, принеси, мама, подай, мама, выслушай, мама, мама, мама…»

Наташа молча кивала, а Ирочка топталась рядом, нетерпеливо дергая ее за рукав.

– Ты представляешь, Наташа, оба одновременно в этом противном возрасте. Рот не закрывается, а каждое предложение начинают с мамы. Еще и хором. Я с ума с ними сойду… Ты меня не понимаешь, твоя хоть молчит. Да, Ирочка? – Света осияла ее благожелательной крокодильей улыбочкой.

Ира спряталась за спину матери и промолчала, подтверждая ее правоту. Она вообще часто молчала.

– Свет, мы пойдем уже, нам еще ужин готовить, – неловко пробормотала Наташа.

– Конечно, конечно, – замахала руками Света. – Идите, у вас-то дома никто не галдит, да? – Она фальшиво захихикала. – Я, наверное, еще по магазинам прошвырнусь, голову проветрю…

Наташа взяла свою огромную дочь за локоть и повела домой. Та послушно шла рядом, и на секунду Света позавидовала подруге. Но потом представила себе, каково это: постоянно ловить на себе сочувствующие взгляды, таскаться по врачам, выбивать инвалидность, пособие… И такая дочь уж точно никогда не съедет. Нет, лучше совсем без детей.

Света ощутила легкий укол совести. Всё-таки ее близнецы – нормальные дети, вызывающие у окружающих только умиление… Вот подрастут они, пойдут в школу, перестанут клевать ей мозг… Всё будет хорошо.

Может, всё же не ходить в магазин, а сразу забрать их из садика? Всё равно по пути. А в магазин можно и вместе. И они будут носиться вокруг и требовать внимания. И Свете будет стыдно. А если пойти сейчас, можно будет притвориться одинокой женщиной, живущей в свое удовольствие, неторопливо прогуливаться вдоль витрин, нюхать духи и примерять шляпки…

Света мечтательно улыбнулась и решительно прошагала мимо садика. Подождут ее сорванцы, ей просто необходимо побыть одной.

***

– Класс, – объявила Света, вытягиваясь во весь рост в шезлонге. – Наконец-то отдохнем.

Наташа не могла с ней согласиться. Принудительные коллективные вылазки ее бесили, но и отказаться было нельзя.

– А на кого ты оставила Ирочку? – поинтересовалась Света.

– Она одна дома, – виновато ответила Наташа.

Бедная Ирочка… Как она там? А вдруг будет гроза? А вдруг соседские мальчишки опять начнут донимать ее, врубая песню «Ира – дура»? А вдруг короткое замыкание? А вдруг утечка газа? А вдруг…

– А я своих маме сплавила, – с мрачным удовольствием сообщила Света. – Она меня убедила рожать, пусть теперь помучается.

– Ты что, разве ей не в радость? – запротестовала Наташа.

Света фыркнула.

– В радость! Ее только из-под палки и заставишь с ними посидеть, вечно то сердце прихватило, то огород копать надо…

Наташа вздохнула и вынула телефон.

– Ире звонить будешь? – спросила Света. – Что ты за наседка такая… Оставь ребенка в покое, пусть отдохнет. Я своим ни разу не позвоню, пусть привыкают к самостоятельности.

И она сдержала слово.

***

Одутловатая Ирочка, которую природа раскрасила, пользуясь исключительно палитрой серого и желтого, сидела на кухонном диванчике и мешала ложкой чай. Это занятие могло растягиваться на целое утро.

В соседней комнате говорила по телефону Наташа.

Ирочка вдруг вынырнула из своей убаюкивающей чайной церемонии и увидела мать.

Наташа стояла в дверях, все еще сжимая в руке телефон. Слезы стояли в ее глазах и щекотали горло.

– Ирочка… У тети Светы дети утонули. Оба, – наконец сказала она.

Ира промолчала, глядя на стенку за спиной матери.

Наверное, ничего не поняла. Или не услышала? Наташа иногда подозревала, что Ирочка исчезает, оставляя снаружи только свою огромную оболочку.

Ирочка тяжело поднялась из-за стола и ушла. Наташа даже обрадовалась. Зря она сказала ей, но с кем еще поделиться? Ох, Светка… Как она теперь будет без своих болтливых близнецов? Как простит себе, что не позвонила? Ведь могла бы своим звонком разбудить бабушку и предотвратить беду, кто знает…

Довольная Ирочка вышла из спальни и сунула матери двойной тетрадный листок, изображающий открытку. На обложке Ирочка нарисовала разлапистые сиреневые цветы с желтыми серединками. Наташа взяла открытку из ее рук. Внутри обнаружилась старательно выведенная крупными буквами надпись: «ПОЗРАВЛЯЮ ТЁТЯ СВЕТА ВЫ ТЕПЕРЬ ОДНА».

– Ты что, совсем с ума сошла? – вскрикнула Наташа.

Она размахнулась было, чтобы отвесить дурочке подзатыльник, но остановилась. Довольная улыбка мгновенно сползла с лица Ирочки. Она стала похожа на собаку, которая не понимает, за что ее ругают, но всё же принимает виноватый вид.

Наташа крепко прижала Иру к себе и запричитала.

Спящий

***

– Спит, – говорит мать. – Смотри, как на тебя похож.

– Правда? – спрашивает отец, с любопытством отгибая уголок одеяла.

– Копия! – улыбается мать.

***

– Тише, тише, ребенка разбудишь, – говорит отец.

Мать отвечает ему поцелуем.

– Может, второго родим? – спрашивает отец.

Мать молча прижимается к нему.

***

– Где этот паршивец? Я ему сейчас…

– Не вздумай! – вскидывается мать.

Но отец и сам уже умолкает и застывает, глядя в безмятежное лицо спящего сына. Постояв немного у кровати, он бесшумно уходит.

***

– Не любишь? Совсем не любишь? – отчаянно шепчет отец.

– Не люблю, – таким же шепотом отвечает мать. – Уходи.

Отец собирает вещи. Слова давят его, но он молчит, потому что поток красноречия разбудит ребенка.

***

– Уснул, – говорит мать.

– Наконец-то, – отвечает отчим.

Тихо скользит на пол юбка матери.

***

– Не кричи, ребенка разбудишь, – говорит отец.

И мать не кричит, пока он рубит ее топором. Отчим тоже не кричал, не успел.

Отец подходит к спящему сыну и долго всматривается в его лицо. Потом кладет топор на кресло, берет сына на руки и уносит из страшной комнаты.

Ребенок продолжает спать, когда руки убийцы кладут его на скамейку возле отделения милиции.

***

– Слушай, а я его знаю, – говорит подруга.

– Откуда? – спрашивает девушка.

– Он у Колобка подрабатывает в одной смене с Артемом. Хороший, непьющий.

– Я вижу, – смеется девушка.

– Да это он случайно набрался. Не привык, вот и отрубился. Слу-ушай, подруга, а может, подберем его?

– В смысле?

– Ну, смотри сама. Он бывший детдомовский, квартира от государства есть – это раз, родни нет – это два. И симпатичный, смотри, какая ямка на щеке.

– Да ты что, куда? А Артем?

– Да не мне брать, а тебе. А что, утром за ним поухаживаешь, водички подашь…

– Ты совсем уже, что ли?

– Да что такого-то? Симпатичный парень с квартирой, брать надо. Сейчас его немного растолкаем и потащим к нам…

– Да как же…

– Ты слева, я справа. Закидываешь его руку себе на плечо и за талию поддерживаешь. Ничего сложного. Кстати, еще и фигура хорошая, золото, а не мужик.

И девушка с помощью подруги тащит спящего к себе.

***

– Он точно не подслушивает? – спрашивает в трубку подруга.

– Точно, – отвечает девушка. – Дрыхнет без задних ног, уработался.

– Бедняжка, – хихикает подруга. И тут же серьезным тоном добавляет: – Сам виноват, нечего тянуть.

– Ладно, пожелай мне удачи, – шепчет девушка.

– Ни пуха.

– К черту.

Девушка осторожно открывает дверцу под раковиной, стараясь не скрипнуть петлями, и в темноте обшаривает мусорное ведро. Наконец она вытаскивает использованный презерватив, отряхивает с него налипшие картофельные очистки и крадется в ванную.

***

– Ты не представляешь, в каком аду я живу, – говорит жена. – Я для него пустое место, он на меня даже не смотрит. Может, со мной что-то не так?

– Перестань себя накручивать, – отвечает подруга. – Ты всё правильно делаешь. Он не понимает, что теряет.

– Угу, – сердито бормочет жена.

– Ты пробовала с ним поговорить?

– Да поговоришь тут… Лежит себе и дрыхнет, его мои проблемы не волнуют. Только работает, ест и спит, больше ничего не делает. А мне скучно, я в кино сто лет не была…

– А знаешь, дорогая, заведи себе любовника, – бодро предлагает подруга.

– Ты что! – округляет глаза жена, поспешно прикрывая телефон рукой. – Подожди…

Она крадется к спальне, приоткрывает дверь и заглядывает к мужу. Спит.

Жена возвращается на кухню.

– Какого любовника, – лихорадочно шепчет она в трубку, – а детей я куда дену?

– А что детей? Я с ними посижу, ты же с Танькой моей нянчишься…

– Так ты…

– Ну да, а ты думала? – хихикает подруга.

– А как же Артем?

– А что Артем? Работает, ест да спит… Как домой придет, ужин готов, чего ему еще надо?

***

– Я не знаю, как мне быть, – шепчет жена, сглатывая слёзы. – Я его люблю, а этот… – Она бросает злобный взгляд на дверь спальни. – Он же никогда не даст мне развод, никогда… А если и даст, куда я денусь? Сашка же в общежитии, а у меня дети…

– Не дрейфь, подруга, всё устроится. Мы с тобой всё устроим…

***

– Он же догадается, – с сомнением говорит жена. – Может, не надо?

– Да о чем он догадается в таком состоянии, – фыркает подруга. – Ты посмотри, как нажрался, разве что лицом в салате не лежит… Как не умел пить, так и не умеет. Бери детей, езжай домой. Утром приедешь его забирать, а он в моей постели, кобель такой. Не оправдается!

– А если Артем узнает?

– Ну и что? Я же знаю про его бухгалтершу – и ничего.

***

– Точно-точно, – скрипит старушка в ухо склонившегося к ней молодого человека. – У него только спортивная сумка, деньги наверняка в ней. Вцепился, ни на минуту не отпускает.

– А они точно есть?

Молодой человек выглядывает из тамбура. Никого, все спят.

– Точно. Он мне всё выложил, пока я его пирожками прикармливала. Его жена выгнала, он весь год на стройке нелегально работал, едет назад, чтобы снять квартиру поближе к детям. Раз работал нелегально, наверняка наличкой заплатили. Надо брать.

Молодой человек крадется к указанному бабкой купе, неслышно обрушивает на голову спящего обернутую тряпкой монтировку и тянет к себе добычу.

В тамбуре оба с нетерпением открывают сумку.

– Ох, дорогие у тебя пирожки, бабка, – ухмыляется молодой человек.

***

– Мама, дядя умер?

– Нет, детка, он спит.

– Разве в переходе спят?

– Пойдем.

Женщина поспешно уводит девочку, а та всё оглядывается на спящего бомжа.

***

– Мама, дядя опять спит?

Женщина закрывает девочке глаза:

– Не смотри. Да, спит.

– А почему его с головой укрывают?

– Потому что он спит вечным сном.