Текст книги "Пациент особой клиники"

Глава 22

Текст на листе бумаги оказался напечатанным мелким шрифтом, причем в левом верхнем углу виднелась последовательность букв и цифр, смотревшаяся на первый взгляд как сложный пароль: PW12_7hjg+JusA. На самом деле это была маркировка материала дела, о чем Тилль сразу же догадался, едва взглянув на заголовок:

«ПРОТОКОЛ ДОПРОСА ПАТРИКА ВИНТЕРА».

Из-за отсутствия первой страницы текст начинался с середины предложения. Странным являлось и то, что протокол содержал дословные показания обвиняемого. Обычно в таких документах приводится общее изложение содержания допроса, составленное в форме косвенной речи, но здесь было иначе. Тут ответы обвиняемого Патрика Винтера на вопросы прокурора приводились полностью, слово в слово. В тусклом свете, попадавшем в камеру от фонарей внешнего освещения парка, Тиллю хотя и с трудом, но все же удалось разобрать следующее:

«…попросил стакан воды. После короткого перерыва допрос был продолжен.

Патрик Винтер: Прошу прощения.

Прокурор: Нет проблем. Господин Винтер, давайте еще раз вернемся к послеобеденному времени 20 июля. Как долго вы замышляли совершить преступление?

Патрик Винтер: Долго. Практически с момента его рождения.

Прокурор: Почему?

Патрик Винтер: Простите?

Прокурор: Какой у вас был мотив? В конце концов, у вас уже была пятилетняя дочь Фрида. Причем все ваше окружение в суде охарактеризовало вас как любящего и заботливого отца. В чем причина столь кардинальной перемены образа мыслей, господин Винтер?

Патрик Винтер: Ответ на этот вопрос в материалах дела уже есть.

Прокурор: И все же?

Патрик Винтер: У меня с моей женой была договоренность. Линда отводила детей в садик утром, чтобы мне начинать работу пораньше, а во второй половине дня, когда меня на работе уже ничто не задерживало, я их забирал.

Прокурор: А задерживаться вам приходилось часто?

Патрик Винтер: Да, в последнее время это происходило все чаще.

Прокурор: Вы работаете в качестве актуария. Не могли бы вы коротко описать суду сферу вашей деятельности?

Патрик Винтер: Коротко? Хорошо. Для своего нынешнего работодателя, фирмы «Ксантия», я рассчитываю модели страхования и размеры страховой премии. Например, на основании демографических прогнозов произвожу расчеты алгоритмов риска.

Прокурор: Можете привести конкретный пример?

Патрик Винтер: Конечно. Если у человека в возрасте «x» вероятность (q x) умереть в следующем году является высокой, что соответствует параметрам «ω 0», то есть установленному практикой максимальному возрасту жизни, рассчитываемому по формуле больше или равно (ω 0) q x = 0 f. a. X, и если случайный остаток жизни (T x)…

Прокурор: Спасибо. Я имел в виду пример, который мы все здесь сможем понять».

В этот момент Тилль зрительно представил, как на скамейках для зрителей, если на это судебное заседание вообще были допущены представители общественности, раздались смешки, и подумал:

«Боже! Этот Патрик Винтер действительно был гением! Если я переживу эту ночь, то мне придется притворяться «человеком дождя».

Затем Беркхофф продолжил чтение документа:

«Прокурор: Позвольте задать вам другой вопрос. Вы брали иногда работу на дом?

Патрик Винтер: Это не возбранялось. В договоре с работодателем есть соответствующая оговорка.

Прокурор: Скажите, а накануне 20 июля вы тоже брали работу на дом?

Патрик Винтер: Да.

Прокурор: Вы можете объяснить суду, какое отношение к рассматриваемому делу имеет тот факт, что вы взяли работу на дом?

Патрик Винтер: Конечно, хотя нет. Не знаю. Это сложно. Прокурор: А вы не спешите с ответом».

В этот момент руки у Тилля задрожали, но он не стал поднимать глаз от листка бумаги из опасения, что Армин может расценить это как то, что Беркхофф закончил чтение. А в том, что должно было произойти после этого, его сокамерник сомнений не оставил.

– После я покажу тебе, что такое настоящая боль! – заявил он совсем недавно.

В то же время желание читать дальше у Тилля совсем пропало. При этом он не понимал, что именно в столь небольшом уже прочтенном им отрывке так глубоко тронуло его душу, заставив учащенно биться сердце в груди. Беркхофф боялся дальнейших показаний Патрика Винтера, поскольку предполагал, что они раскроют одну из самых страшных историй в этом мире. Тем не менее другого выбора у него не оставалось, и поэтому он вновь сосредоточился на том месте, где прервался:

«Прокурор: Что содержалось в последнем документе из тех, которые вы взяли с собой домой?

Патрик Винтер: Я полагал, что в нем содержится новый порядок расчетов вероятности наступления смерти в пределах одной популяции для особо рискованных страховых случаев.

Прокурор: Но этой информации вы в нем не нашли?

Патрик Винтер: Нет.

Прокурор: Что же вы обнаружили?

Патрик Винтер: Там была кое-какая информация обо мне.

Прокурор: Какая именно информация о вас, господин Винтер?

Патрик Винтер: О том, что я сделал.

Прокурор: Нельзя ли более конкретно?

Патрик Винтер: Эти желания возникли у меня сразу после его рождения. С момента появления на свет Йонаса. Это были ужасные и неестественные желания.

Прокурор: И в этом документе говорилось о ваших желаниях?

Патрик Винтер: Да, о моих желаниях и поступках. Ужасных поступках».

Тут Тилля словно прострелило.

«Черт возьми, Скания! – подумал он. – Такого не может быть! У Патрика Винтера есть еще один ребенок! Или был?»

В этом месте в тексте записи было отмечено, что Винтеру стало плохо, и допрос был продолжен после перерыва:

«Патрик Винтер: Для меня является загадкой, откуда неизвестному мне сослуживцу из фирмы «Ксантия» стало известно о моих грехах. Сам я никогда никому об этом не рассказывал и исключаю возможность того, чтобы кто-то из страховщиков смог бы собрать подобные сведения. Тем не менее, когда я открыл папку с документами, мне показалось, что мысли были записаны прямо из моей головы.

Прокурор: Вы хотите сказать, что прочитали не только о том, что уже совершили, но и о своих мыслях?

Патрик Винтер: Да, это походило на то, что кому-то удалось заглянуть в самые потаенные и мрачные места моей души.

Прокурор: Не могли бы вы изложить это суду более подробно?

Патрик Винтер: Я прочитал о том, что произошло в один конкретный осенний день. После обеда, точнее, в половине третьего, Линда находилась в плавательном бассейне. Йонасу тогда было всего год, и я пошел вместе с ним в подвал. Должен вам доложить, что у нас есть небольшая сауна. И с ней постоянно возникали проблемы, поскольку дверь заклинивало. Дело заключалось в том, что предыдущий владелец дома не заботился о ее обслуживании и профилактике, в результате чего сауна перестала соответствовать общепринятым стандартам безопасности. Так вот, я включил печь подогрева на полную мощность и через полчаса направился в сауну. Температура в ней поднялась до девяноста градусов. Я подождал до пятнадцати минут четвертого, то есть до того времени, когда уроки по плаванию закончатся, поскольку знал, что после этого Линда всегда ездила по магазинам, чтобы сделать необходимые закупки для ведения домашнего хозяйства. Таким образом, в моем распоряжении оставался примерно час.

Прокурор: Для чего?

Патрик Винтер: Чтобы прикрутить внутреннюю дверную ручку, которая ослабла.

Прокурор: Зачем?

Патрик Винтер: Чтобы сауна больше не открывалась, пока в ней находились бы мы с Йонасом.

Прокурор: Вы вошли в сауну вместе с ним?

Патрик Винтер: Конечно. Все должно было выглядеть реально. Как несчастный случай».

В этом месте Тилль прервал чтение и закрыл глаза, и перед его мысленным взором возникла картина, как отец с сыном в буквальном смысле стали задыхаться на девяностоградусной жаре, умирая от жажды и слабея с каждой минутой.

«Колебался ли Патрик, когда закрывал дверь? – спросил он самого себя. – Может быть, в последнюю минуту он изменил свое решение, но впал в панику и начал, как одержимый, молотить в запертую дверь, выплескивая смертельный страх, в то время как на нестерпимо горячем воздухе головка его маленького сынишки становилась все краснее и краснее?»

Тилль отогнал от себя страшное видение и продолжил чтение:

«Прокурор: Вы намеренно пошли с тринадцатимесячным ребенком в неисправную сауну?

Патрик Винтер: Йонас был немного простужен, а кроме того, в тот день в нашем доме отопление работало плохо. С ним в начале отопительного сезона всегда возникали проблемы. Поэтому мне легко было бы объяснить Линде, что я хотел всего лишь согреть нас обоих, но совершил при этом непоправимую ужасную ошибку.

Прокурор: Разве вы не боялись за свою собственную жизнь?

Патрик Винтер: У меня не было сомнений в том, что Линда в первую очередь понесет покупки в подвал и найдет нас. Будучи взрослым, в течение часа я, скорее всего, выдержал бы эту жару и остался в живых. А вот Йонас наверняка бы ее не перенес. Уже через несколько минут он замолчал, а через четверть часа и вовсе стал ко всему безразличным. Жара была просто дикой, а я еще положил его на верхнюю полку и поближе к печке.

Прокурор: Но ваш план не удался?»

В этот момент Тилль, который, сам того не замечая, начал потеть, испытал огромное облегчение. У него возникло чувство, будто бы его окатили холодной водой.

«Слава богу! – подумал он. – Он не убил его. Патрик Винтер только попытался это сделать. Скания не отправил меня в психушку с репутацией безумного убийцы маленьких детей!»

С этими мыслями Тилль продолжил читать текст документа:

«Патрик Винтер: На следующий день наша экономка должна была идти в отпуск. Обычно она приходила к нам по средам, но перед отпуском ей захотелось нас порадовать, постирав в стиральной машине и погладив мои рубашки. Поэтому в порядке исключения прислуга появилась во вторник.

Прокурор: А придя, она обнаружила вас в сауне?

Патрик Винтер: Да. Через двадцать минут после того, как мы оказались запертыми. Она думала, что спасла нам жизнь. Я щедро вознаградил ее и попросил ничего Линде не говорить. Тем более что с малышом ничего не случилось – он снова ревел как резаный. Зачем же было расстраивать Линду и вселять в нее кошмары? Конечно, я обещал заменить старую дверь сауны, что и сделал. Теперь в запертом состоянии ее держит только магнит.

Прокурор: И все это было написано в деле, которое вы взяли с собой с работы домой и открыли вечером 20 июля?

Патрик Винтер: Да. В нем содержалось подробное описание моей неудавшейся попытки убийства.

Прокурор: И что вы подумали, читая это?

Патрик Винтер: Я был в шоке.

Прокурор: Когда вы читали этот документ, у вас возникло желание его съесть?»

Дочитав до этого места, Тилль чуть было не ухмыльнулся. Настолько неуклюжей казалась попытка прокурора проверить, не является ли обвиняемый симулянтом. Как-то раз в журнале «Шпигель» ему довелось прочитать статью о том, как психиатры разоблачают мошенников. В ней говорилось, что люди, притворяясь сумасшедшими, обычно склонны признавать свои странности. На месте Патрика Винтера они непременно воскликнули бы: «Конечно, я хотел съесть этот документ! И лучше всего с кетчупом!» А вот по-настоящему больные психи не стали бы выказывать какие-либо дополнительные симптомы или особенности в поведении.

Вот и получалось, что Патрик Винтер либо был знаком с таким приемом, либо на самом деле страдал психическим расстройством. Во всяком случае, именно к такому выводу подталкивало дальнейшее чтение текста протокола:

«Патрик Винтер: Зачем мне было есть этот документ?

Прокурор: А что вы захотели предпринять, прочитав его? Патрик Винтер: То, что он мне приказал.

Прокурор: Документ что-то приказал вам?

Патрик Винтер: Да. На последней странице. Там имелась подробная инструкция.

Прокурор: И что было написано в этой инструкции?»

В этом месте у Тилля задергался глаз, а во рту пересохло, поскольку в протоколе было записано следующее:

«Патрик Винтер: В ней содержались указания о том, каким образом я могу убить своего сына Йонаса. Но на этот раз так, чтобы никто не смог мне помешать. Чтобы все получилось».

Глава 23

– Сколько? – не отрываясь от листа бумаги, спросил Тилль.

Его поведение напоминало действия маленького ребенка, который держит руки перед лицом в надежде сделаться невидимым для окружающих. Между тем Армин, усевшийся на свою кровать, пока Беркхофф читал, по-видимому, решил дать ему отсрочку от экзекуции. Во всяком случае, он не нанес удара, а только переспросил:

– Что ты имеешь в виду?

– Сколько денег тебе заплатят за то, что ты меня пытаешь? – уточнил Тилль и, внимательно посмотрев на Армина, подчеркнул: – Обычно подобные вещи сюда вовнутрь с воли не попадают. Следовательно, сей документ тебе кто-то дал. Кто приказал тебе меня убить?

Армин ничего не ответил, а только встал.

Тогда Беркхофф, которого не оставляло чувство, что его совсем недавно кастрировали при помощи двух кирпичей, выпрямился и быстро, словно пулемет, проговорил:

– Ты ведь здесь пожизненно? Верно? Так что тебе нечего терять. Мне тоже.

– И что?

Тогда Тилль решился попытать свою удачу, несмотря на возможность попасть пальцем в небо.

– А как насчет твоего отца? Он еще жив?

– Почему это тебя интересует?

– Просто если он еще жив, то я могу внести в это некоторые коррективы.

– Ты? – переспросил Армин и громко захохотал, схватившись руками за поясницу, словно старик, мучившийся болью в спине. – Ты даже не выйдешь из этой камеры живым! Чего уж говорить о возможности приблизиться к дому престарелых!

«В доме престарелых, говоришь, – подумал Тилль. – Отлично, значит, его старик еще жив».

– Тем не менее я могу его убить, – заявил Беркхофф, решив сразу все поставить на одну карту.

Он сильно рисковал, поскольку если Армина вопросы мести больше не интересовали, то он зря израсходовал бы свой единственный джокер, так и не добившись примирения с этим психопатом.

– Как? – поинтересовался Вольф, и Тилль облегченно вздохнул.

– У меня есть нужные контакты. Контакты и деньги.

– Дерьмо у тебя, а не контакты, если ты даже не можешь организовать здесь для себя одноместную палату.

Произнеся это, Армин схватил левую руку Беркхоффа и вывернул пальцы так, что Тилль вынужден был развернуться на девяносто градусов и присесть на колено, чтобы не дать ему сломать их.

– Стой, стой, клянусь тебе, – завопил он. – У меня есть телефон!

– Чепуха!

– И все же! Когда поедет автобус?

– Чего?

– Библиотечный автобус. Когда он придет?

– Ты издеваешься надо мной?

– Нет! Мои люди спрятали в этом автобусе мобильник. Могу тебе его показать. Мы вместе сделаем один звонок и с твоим отцо-о-о-о…

Тут Тилль не выдержал и закричал. Два его пальца оказались неестественно скручены – еще бы на один миллиметр дальше, и оба сломались бы, как зубочистки.

– Мобильник? Здесь? На острове?

– Да!

– И он работает?

– Клянусь!

– Настоящий?

Хватка Армина немного ослабла. Вольф скептически ухмыльнулся, но в то же время призадумался. Это явилось еще одной передышкой для Тилля, который из опасения повредить себе пальцы боялся даже вздохнуть. Тем не менее он продолжал говорить:

– Да, да, это правда! И он работает!

– Хорошо. На эту ночь я даю тебе отсрочку, а за это ты завтра отдашь мне свой телефон.

– Договорились, – заявил Тилль.

– Но я все равно сломаю тебе пальцы.

Пульс у Беркхоффа участился еще больше, а на лбу выступили капельки пота.

– Нет, нет! Подожди! Пожалуйста! Если я пострадаю, то завтра меня переведут от тебя. Не делай глупостей! Одумайся!

Однако в ответ Армин только усмехнулся и сказал:

– А мне наплевать. Риск того стоит. Я все равно тебя достану, ублюдок. Даже вне своей камеры. Ты – детоубийца! А потом, сломаны ведь будут всего только два из десяти. Так что расслабься!

В этот миг Тилль услышал сухой треск, а через мгновение его пронзила острая боль, которая, казалось, родилась в глубине самого сердца.

Глава 24

Седа

Спала Седа крепко, но не из-за лекарств, которые ей давали. Причина была не в них. Она и раньше, словно нажав на кнопку выключателя, легко могла погрузиться в царство грез. Такую способность ей удалось выработать у себя с детства, чтобы отключаться от звуков и не видеть всего того, что происходило в жилом вагончике – грязно-желтом прицепе, использовавшемся ее матерью одновременно в качестве столовой, гостиной, спальни и «комнаты для гостей». Причем так называемые «гости» больше часа у них не задерживались.

Днем ей разрешалось поиграть в лесу. При этом девочке постоянно приходилось быть внимательной, чтобы не поскользнуться на каком-нибудь презервативе или не вляпаться в кучу дерьма, поскольку туалета на парковке, располагавшейся на трассе B-213, не было. Здесь, правда, имелась одна развалюха, но от нее воняло так, что водители предпочитали справить нужду где-нибудь между деревьев.

Некоторые останавливались здесь, чтобы немного передохнуть, но большинство тормозили на стоянке, заметив мигающее красное сердечко над дверью жилого вагончика. Когда становилось уже поздно и у Седы пропадало желание мерзнуть в темноте, она заходила внутрь и засыпала под столом, пока ее мама ублажала очередного «гостя» в койке.

Были и такие «гости», которые даже изъявляли желание заплатить дополнительные деньги с условием, чтобы восьмилетняя девочка смотрела на их забавы, но таких типов ее мать всегда вышвыривала на улицу. Иногда матери приходилось прибегать к кулакам, а порой и к баллончику с перечным газом. Однако ни один из визитеров никогда не прикасался к Седе, не говоря уже о том, чтобы каким-то образом ее притеснить. Во всяком случае, такого она не помнила.

Седа спала как убитая в своей одиночной палате и после пробуждения не сразу сообразила, как долго доктор Касов держал свою руку в ее трусиках.

– Черт! Чего ты хочешь? – испуганно выдохнула она, снова натягивая одеяло на ноги и с отвращением отползая к изголовью кровати.

Дверь одиночной палаты, представлявшей собой, по сути, тюремную камеру, в которой Седе приходилось проводить ночи, оказалась запертой изнутри, и у молодой женщины стало складываться впечатление, что главный врач решил в этом помещении обосноваться.

В отличие от палат, в которых содержались мужчины и располагавшихся в следующем корпусе, в женском отделении в палатах имелись отдельные ванные комнаты. А поскольку у Седы время от времени возникали проблемы с ориентацией в пространстве, и в первые секунды при пробуждении она не понимала, где находится, то, чтобы не испугаться, ей пришлось оставить подсветку зеркала над раковиной в ванной комнате включенной. Теперь же кромка света, пробивавшаяся через приоткрытую дверь, рождала мрачные тени на стенах, на фоне которых доктор Касов казался намного больше, чем был на самом деле.

– У меня есть новенький для тебя, – произнес Касов своим отвратительно скрипучим голосом.

От этих слов желудок у Седы начал сжиматься, ведь согласно их договоренности она должна была обслуживать в неделю двоих, максимум троих клиентов. Однако у нее образовалась задолженность, и поэтому ее льготный период подошел к концу.

– Кто? – выдохнула она.

– Гвидо Трамниц, – проскрипел Касов.

Седа внутренне напряглась и спросила:

– Почему это имя кажется мне таким знакомым?

– Потому что в последнее время о нем часто писали в газетах.

– Погодите, уж не детоубийца ли это?

В ответ Касов прищелкнул языком и скорчил такую физиономию, как будто Седа была непослушным ребенком и произнесла что-то непристойное, а ему приходилось ставить ее на место.

– Каждый человек заслуживает второго шанса. Ведь в этом и заключается цель данного заведения, не так ли? Наша задача состоит в том, чтобы вылечить таких людей, как ты, как Трамниц, и вернуть вас к полноценной общественной жизни, – заявил он.

При таких словах доктора Седа почувствовала, что ее бросило в жар, и ей почему-то вспомнились слова матери.

– Гнев подобен воде, – говаривала она. – Он хочет течь и ищет себе пути выхода наружу.

В этот момент с ней происходило нечто похожее – вспыхнувшая в ней ярость шла своим путем, как стремительный поток горной воды.

– Не ставь меня с такой мразью на одну доску! – воскликнула Седа.

В ответ Касов рассмеялся и сел к ней на кровать.

– Не думаю, что тебе придется становиться с ним на одну доску. У него есть и другие дополнительные пожелания, – проскрипел врач гнусным голосом.

– Ты, наверное, псих! – постучав себя по лбу, заявила Седа. – Я не стану к нему даже приближаться!

– Ты сделаешь именно то, что я скажу, маленькая шлюха.

В этот момент Седа сжала пальцы в кулак, но она не успела даже пошевелиться, как Касов так крепко схватил ее, что рука у женщины посинела.

– Не ошибись, милая, последствия тебе известны! – прошипел он.

Тут в ней вспыхнуло огромное желание изо всех сил нанести удар головой по его крючковатому носу, однако больше всего ей хотелось наказать саму себя. И этот гнев, направленный против себя, перевесил все остальное.

Седа не могла простить себе три ошибки, которые и привели ее к столь дерьмовому положению, в котором теперь ей приходилось пребывать. Первая заключалась в том, что в свои четырнадцать лет она поверила парню, уверявшему ее, что зависимость от героина появляется только тогда, когда им колются.

Вторая ошибка состояла в том, что своим сутенером она избрала настоящее исчадие ада. Когда десять лет спустя Седе пришлось оставить работу в качестве водителя автобуса в Штеглицкой городской библиотеке, тягу к наркотикам ей пришлось удовлетворять за счет торговли своим телом. А третья, и самая большая, можно даже сказать, решающая ошибка заключалась в нарушении ею старинного правила их ремесла, которое формулировалось так: «Не доверяй никакому мужчине».

В борделе возле аэропорта Шенефельд Касов пообещал ей стабильный доход, наговорив с три короба о благах, которые ее ожидают. И надо признать, что многое из своих обещаний он выполнил. Касов на самом деле организовал «побочный заработок», наладив поставку в большинство больниц Берлина «сексуально-терапевтических частных услуг», как он это называл. Кроме того, у него действительно имелись деньги и связи, благодаря которым ему удалось выкупить Седу у ее сутенеров и поместить в закрытое учреждение с хорошими условиями проживания. Однако здесь, внутри этого режимного заведения, у него появилась возможность подсадить ее на лекарства, подчинить себе и заставить морально разлагаться в изолированной камере.

В таких условиях Седе не оставалось ничего иного, как глубоко вздохнуть и повиноваться приказу Касова в надежде, что когда-нибудь придет и ее день. День, когда она за все отплатит этой «чертовой вороне», отомстив сполна за все свои унижения. Но пока все козыри были на руках у него.

– Если Трамниц помешан на детях, то чего он хочет от меня? – спросила Седа, отчаянно пытаясь все же отвести от себя то, что навязывал ей Касов.

– Разнообразия! – усмехнулся Касов и ущипнул ее через ночную рубашку за правый сосок.

Он ущипнул ее так больно, что на глазах у женщины выступили слезы, и она вновь вспомнила слова своей матери.

– Есть вещи, к которым никогда не привыкаешь, Седа, – как-то раз сказала ее мать. – И это не зависит от того, как часто они с тобой уже случались.

– Твое свидание с ним послезавтра в шестнадцать часов. Я сам отведу тебя к нему в лазарет. Договорились?

Седа посмотрела на Касова и согласно кивнула. Иного выбора у нее не было. Он понаблюдал за ней еще некоторое время, но она сумела выдержать его коварный взгляд. Наконец он тяжело вздохнул и сказал:

– Хорошо. А теперь расскажи мне, как все прошло с Патриком Винтером. Что тебе удалось выведать? Он что-нибудь рассказал обо мне?