Текст книги "Притворщик"

Глава 9

Джеймс Каннингтон находился в полубессознательном состоянии. Перед ним возникали самые невероятные видения, подсказанные его воображением.

Едва он вынырнул из уютного тумана забытья, как перед ним предстала змея. Ее голова поднялась над свернутым в кольца телом и прошипела:

– Джеймс-с.

Странные существа эти змеи: отталкивающие, но и завораживающие.

– Джеймс, кто такой Мортимер Эпплкуист? Я слышала, как ты произнес это имя. Отвечай, Джеймс, кто он такой?

Джеймс пожал плечами. Разве он только что не сказал этой мерзкой скользкой твари?

– Кто он? Скажи мне! – продолжал допрашивать голос. Джеймсу очень хотелось, чтобы его оставили в покое. Ему нужно подумать. Что-то здесь не так, но он не мог догадаться, что именно. Если бы это шипящее чудовище убралось отсюда, он, возможно, сумел бы собраться с мыслями.

– Никто, – наконец пробормотал Джеймс.

– Никто? Что ты имеешь, в виду? Вот тупица!

– Никто. Это вымышленное имя. Когда не хочешь, чтобы тебя наказали, вали все на Мортимера.

– Значит, вымышленное? И кто же за ним скрывается? Ты?

Ну это еще вопрос. Мортимером по очереди были то он, то Агата. В конце концов даже слуги время от времени стали использовать Мортимера как козла отпущения. Отец – математик, с головой погрузившийся в свое горе и свою науку, – попался на эту удочку и даже не подозревал, что такого человека не существует. Он чисто напоминал своим детям, чтобы они не водили компанию с кем попало и держались подальше от этого ужасного мальчишки Эпплкуиста, и, разумеется, Джеймс и Агата каждый раз торжественно обещали больше не дружить с ним. Агата. Он должен был вспомнить что-то связанное с ней. Он вспомнил бы, если бы только эта проклятая змея оставила его в покое…

Джеймс повернулся спиной к змее. Голос продолжал говорить, но стал менее отчетливым, и Джеймс вновь погрузился в бессознательное состояние.

После того как он чудом выпутался из рискованного положения у Уинчеллов, Саймон рано утром бодро сбежал вниз по лестнице. Всю ночь он ходил из угла в угол, обдумывая ситуацию, и теперь ожидал увидеть Агату за столом, читающую газету над тарелкой с яичницей.

Однако оказалось, что она уже одета и стоит в холле, просматривая почту, коей было огромное количество. Очевидно, чета Эпплкуистов произвела вчера на приеме у Уинчеллов хорошее впечатление.

На подносе лежала внушительная стопка визитных карточек, и Саймон подумал, что у большинства женщин при виде их голова бы закружилась от радости, но не у Агаты: казалось, она даже внимания на это не обратила. Надо отдать ей должное – она совсем не стремилась занять в обществе более видное положение; но было ли это вызвано ее высокими моральными принципами или всего лишь говорило о ее профессионализме?

В настоящий момент она погрузилась в чтение письма на нескольких страницах, написанного на обычной писчей бумаге, и Саймону очень хотелось узнать, чем вызвано появление глубокой морщинки между ее соболиными бровями.

Возможно, в письме содержался какой-нибудь намек на местонахождение ее любовника, а возможно, что-нибудь такое, что дало бы ему в руки оружие, способное заставить ее рассказать многое о деятельности Джеймса Каннингтона за последние шесть месяцев.

Оторвавшись от письма, Агата взглянула на него.

– Доброе утро. У Пирсона уже готов для вас завтрак. – Она смущенно взглянула на письмо. – Извините, но я должна ответить на это послание… – С этими словами Агата повернулась и, войдя в маленькую гостиную, закрыла за собой дверь.

Неужели она собиралась писать ответ, даже не сняв шляпку и не расстегнув короткую накидку? Видимо, дело оказалось очень срочным. Может, ему удастся получить какой-нибудь намек, когда она выйдет? Но еще лучше, если бы она забыла взять с собой письмо.

Саймон подошел к стоявшему в холле столику и стал внимательно рассматривать лежавшие там приглашения.

От Этериджа, разумеется, ничего. Если бы в жизни все было так просто! И все же на Саймона произвел впечатление широкий диапазон лиц, желавших видеть Эпплкуистов в числе своих гостей; начиная от супруги полковника до графини и членов парламента.

Впрочем, ничего удивительного: на балу Агата поистине превзошла самое себя. Вспомнив о том, как она работала, Саймон не мог не восхититься ее мастерством. Он видел, как она танцевала чуть не с каждым джентльменом в военной форме, и джентльмены утрачивали всякую осмотрительность, попав под воздействие ее чар.

Вдвоем они действовали, словно хорошо смазанный механизм, и Саймон вспомнил, что когда-то, как только часы пробьют полночь, ему в паре с Джекемом тоже не было преград.

Конечно, Мортимер-Саймон тоже неплохо сделал свою часть работы, прежде чем удалиться в задние коридоры дома. Он очаровывал леди и вел себя несколько безнравственно, как и положено избалованному вниманием джентльмену, то есть отлично вписался в этот образ.

Саймон покачал головой. Какое бездарное существование! Как может человек, обладающий характером и хотя бы чуточкой мозгов, мириться с этим?

Наконец дверь гостиной открылась и Агата, засунув письмо в ридикюль, торопливо пересекла холл и вышла из дома прежде чем он успел заговорить. Будь Саймон поглупее, он мог бы подумать, что она даже не заметила его.

Пирсон распахнул дверь в столовую и, взглянув на Саймона, вопросительно приподнял бровь.

– Вы хотите, чтобы кухарка подождала подавать завтрак, сэр?

Запахи, доносившиеся из-за спины Пирсона, могли соблазнить кого угодно, но кто знает, когда вернется Агата? Он не мог упустить такой шанс.

– Да, пожалуй. – Он немного помедлил и, не устояв перед искушением, спросил: – Сегодня на завтрак яичница?

– Яичница, сэр. С беконом.

Черт возьми! В таком случае надо поторопиться. Войдя в гостиную, Саймон подумал, не удастся ли ему переманить кухарку Агаты, когда все это закончится.

Гостиная, оклеенная веселыми голубыми обоями, была залита солнцем: судя по всему, Агате не хотелось зажигать лампу и она просто раздвинула тяжелые шторы на окнах.

Сделав глубокий вдох, Саймон вдруг почувствовал ее запах – теплый, нежный аромат, который следовал за ней всюду, куда бы она ни пошла.

На письменном столике в углу лежала стопка писчей бумаги и стояла чернильница, которую она позабыла закрыть крышечкой. Ему повезло, что она так спешила. Интересно, почерк у нее решительный и твердый или тонкий и изящный?

Саймон посмотрел на просвет верхний лист, затем подошел к холодному камину. Хотя, камин совсем недавно разжигали, каминная решетка была начищена, и в этом сказывалось преданное отношение Пирсона к исполнению своих служебных обязанностей.

Сунув руку в дымоход, Саймон соскреб немного сажи. Разложив лист перед очагом, провел испачканными сажей пальцами по обратной стороне отпечатка написанного Агатой текста. Чуть выпуклые буквы, мгновенно почернев, стали пригодны для прочтения, хотя и в зеркальном изображении. Судя по всему, в его руке была последняя страница ответа Агаты, поскольку текст начинался с половины предложения и заканчивался словами; «С любовью, А.».

С любовью? Саймон прищурился. Может быть, Агата писала самому Джеймсу? Может быть, ее так называемая миссия была такой же фальшивой, как использование слова «миссис» перед именем?

Или, может быть, она была с ним честной до этого момента, а теперь наконец получила весточку от неуловимого Джеймса Каннингтона?

Что ж, теперь ему придется не спускать с нее глаз, тем более что она определенно что-то скрывает. Теперь один из ее секретов был в его руках, хотя текст, написанный убористым почерком с завитушками, в зеркальном изображении прочесть не так просто, и ему потребуется зеркало.

Торопливо выйдя из гостиной, Саймон с сожалением вдохнул запах несъеденного завтрака и помчался вверх по лестнице в свою комнату.

Агата сняла короткую накидку и надела один из фартуков, висевших в раздевалке для добровольцев. Усилием воли она пыталась отогнать мысли о письме, хотя всю дорогу до госпиталя ощущала его, словно тяжелый камень, в своем ридикюле. Ей пришлось захватить его с собой, потому что она не успела найти подходящее место, чтобы его спрятать. Возможно, это глупо, но она опасалась, что кто-нибудь может прочесть его и сообщить лорду Фистингему о ее местонахождении.

Хотя Агате было известно, что Фистингем редко бывает в Лондоне, она пришла в смятение, узнав, как тесно связаны между собой представители знати. Вполне возможно, добрая половина тех, с кем она познакомилась вчера на ужине с танцами, так или иначе знали лорда Фистингема, а теперь они узнали также и ее.

Как бы ни нравился ей ее новый штат прислуги, не следовало забывать о том, что слуга всегда болтают между собой, хотя Агата сомневалась, что кто-нибудь из них действительно желает ей зла. Но в любом случае ей лучше не болтать лишнего и понадежнее спрятать любые следы присутствия Агаты Каннингтон.

«Не знаю, сколько еще времени мне удастся обманывать его, мисс Агата, – писала экономка. – Почти ежедневно он приходит сюда вместе со своим сыном и иногда часами ждет вас. Я говорила ему, что вы собираете ягоды, хотя ягоды еще не созрели. Я также говорила ему, что вы уехали навестить мисс Блюм, а он на следующий день сообщил, что, по словам мисс Бдюм, она не видела вас уже несколько недель. Теперь я просто не знаю, что мне делать».

Находясь в Лондоне, Агата мало что могла сделать, разве что дать миссис Белл кое-какие советы и указания.

Зато она могла сколько угодно думать о Саймоне. Вчерашний поцелуй, хотя он и был всего лишь уловкой, заставлял учащенно биться ее сердце всякий раз, когда она вспоминала о нем.

Ей тоже нравилось целовать его, хотя это лишало ее спокойствия. Агата облизнула губы в надежде уловить хотя бы легкий привкус корицы. И на мгновение представила себе полутемный кабинет, где она так крепко прижималась к Саймону…

В раздевалку вошли две незнакомые Агате дамы, и она осознала, что уже несколько минут стоит тут. Что за глупость! Как будто у нее нет более важных занятий, чем думать о каких-то поцелуях. Уж лучше ей поскорее взяться за дело.

Покинув раздевалку, Агата направилась в палату на первом этаже, где специфические запахи больницы отвлекли ее наконец от посторонних мыслей.

Агата не была здесь всю прошлую неделю и успела забыть, как влияет на нее пребывание в больнице. Молодые солдаты, лежавшие на койках в палатах и коридорах госпиталя, казались ей почти детьми, однако в глазах каждого из них она видела ужас. Они побывали, в пекле, где повидали смерть, и воспоминания об этом останутся у них навсегда.

Держа в руках тазик с горячей водой и марлевыми салфетками, Агата переходила от койки к койке. В другом конце палаты Клара Симпсон, молодая вдова, которая, кажется, приходилась родственницей миссис Трапп, кормила с ложки молчаливого паренька и шепотом уговаривала его поесть, тогда как у самой по щекам катились слезы.

Агата сделала вид, что не заметила этого. Все женщины, работавшие в госпитале – добровольцы и профессиональные медсестры, старались не обсуждать между собой безнадежные случаи: они боялись говорить о смерти вслух, чтобы не накликать беды.

– Солнечный лучик наконец-то заглянул и ко мне! – послышался радостный мужской голос за спиной Агаты, и она улыбнулась. Коллиз Тремейн был ее любимчиком среди пациентов: он обладал несомненным обаянием и мечтал стать музыкантом. Это было до того, как, надев военную форму, он ушел на войну, где ему снарядом раздробило руку.

Поговаривали, что ему совсем отнимут руку, но наблюдательный фельдшер, которого уже мутило от вида целой кучи ампутированных конечностей, сваленных у его ног, заметил, что у этого молодого солдатика левая рука все еще теплая и вздрагивает, когда ему делают укол.

– Пожалуй, стоит оставить ему руку, – заявил фельдшер. – По всей вероятности, она будет бесполезна, словно бревно, но он все-таки останется целым. – Потом он зашил раны и крепко привязал руку к лубку, по возможности подогнав друг к другу осколки кости.

Когда Коллиз очнулся после хирургической операции и понял, что отныне его левая рука лишь бесполезное украшение, он пришел в отчаяние и некоторое время лежал молча, неподвижно уставившись в потолок. Дотом его губы дрогнули в улыбке, и, взглянув на Агату, он сказал:

– Ничего не поделаешь. Придется мне теперь научиться играть на барабане.

Как сказал, так и сделал. Когда Агата увидела его в следующий раз, Коллиз сидел на койке, держа на коленях новый барабан вроде тех, с которыми маршируют на парадах.

Поощряемый товарищами по палате, он научился играть на барабане одной рукой, причем проворные пальцы правой руки с большой точностью управляли обеими барабанными палочками.

Когда Коллиз не играл, он все время вертел палочки между пальцами, чтобы научиться еще лучше управлять ими.

– Доброе утро, – сказала Агата и, не удержавшись, пошутила: – Ты бы поосторожнее вертел этими штуками в воздухе. Рядовой Соумс поклялся сжечь твои палочки, если одна из них снова стукнет его по носу.

– Соумс – обыватель, ему недоступно наслаждение тонким искусством игры на ударных инструментах, – заявил Коллиз и, улыбнувшись, добавил: – Я скучал по вам, ангелочек. – Он огляделся вокруг и прошептал: – Как насчет карт? Вы принесли их?

– Коллиз, я уже выиграла у тебя твой дом, твой скот и твоего первенца. Разве не довольно с тебя?

Коллиз откинулся на подушки.

– Возможно, я и сегодня проиграю, ну и что? Зато наблюдать за вами – одно удовольствие.

Агата присела на краешек койки.

– Ладно, но только одну партию, и после этого ты от меня отвяжешься. Не станешь просить дать тебе еще один шанс?

– Слово джентльмена.

Сунув руку в карман платья, Агата извлекла колоду карт, и Коллиз, продолжая улыбаться, уселся поудобнее, после чего сообщил:

– Дядюшка Далтон забирает меня к себе. Как ни странно, прежде он был не в восторге от моей идеи стать музыкантом и играть в оркестре театра «Друри-Лейн».

– Наверное, он не любитель театра?

– Думаю, он не любитель театра такого рода, – усмехнулся Коллиз.

Агата понятия не имела, что он имеет в виду, но тем не менее кивнула в знак согласия. Жизнь в Лондоне то и дело ставила ее в тупик, но она предпочитала этого не показывать.

– Коллиз, ты меня удивляешь. Зачем ты поднимаешь такую вульгарную тему в присутствии леди? – пророкотал за ее спиной незнакомый голос.

Агата быстро оглянулась: какой-то человек наклонился над ней так низко, что она сначала даже испугалась. Коллиз фыркнул:

– Дядя Далтон, позволь представить тебе миссис Эпплкуист, которая, я уверен, с удовольствием встала бы, если бы ты не нависал над ней.

Приняв эти слова за руководство к действию, Агата встала, и ее глаза оказались всего лишь на уровне галстука здоровяка Далтона.

– Рада познакомиться с вами, галстук дядюшки Далтона, – сдержанно произнесла она.

Услышав это, Коллиз фыркнул, но Агата не хотела поощрять его и вежливо подождала, пока ее слова дойдут до сознания Далтона.

– Извините, миссис Эпплкуист. Как я неловок! – Широкая грудь наконец отодвинулась, и Агата смогла посмотреть. Далтону в лицо.

Уже через секунду она была уверена, что большинство женщин сочли бы стоящего перед ней мужчину потрясающим, однако на ее чувства он не оказывал такого воздействия, как Саймон. И все же нельзя было отрицать, что широкие плечи и четкая линия подбородка обладают немалой привлекательностью, как и его глаза, серебристые, словно у волка.

Агата протянула руку.

– Ну вот, дядюшка Далтон, мы и познакомились.

– Моя фамилия Монморенси, а называть себя дядей Далтоном я позволяю только такому неотесанному парню, как Коллиз.

– Пожалуй, вы правы. А теперь я должна вернуться к своим обязанностям, господа. Агата обернулась. – Рада, что ты уезжаешь домой, Коллиз. Я буду очень скучать без тебя. – Она наклонилась и чмокнула его в щеку.

Коллиз улыбнулся:

– Вы должны приехать навестить нас, ангелочек, поэтому мы с дядей скоро пригласим вас и мистера Эпплкуиста, не так ли, дядя?

– С удовольствием, Коллиз, но мистеру Эпплкуисту может не понравиться, что ты называешь его жену всякими ласкательными именами…

– Напротив, считаю, он будет только рад…

Оставив дядю с племянником спорить, Агата еще раз кивнула обоим и отправилась к следующему пациенту.

Глава 10

Войдя в клуб, служивший прикрытием, Саймон небрежно кивнул стоявшему в дверях Стаббсу. Проходя через главный зал клуба, он мысленно отметил, что за столиком нет ни души.

Через малозаметный служебный вход Саймон прошел в помещение «Клуба лжецов», где трое его людей сгрудились вокруг карты, разложенной на столе, а четвертый сидел в углу и писал отчет. Затем он открыл дверь в офис, который занимал Джекем.

Настоящий офис Саймона был строго засекречен, и о том, как в него проникнуть, знали всего несколько человек, одним из которых был Джеймс Каннингтон.

Когда Саймон с досадой швырнул на вешалку шляпу и плащ, Джекем с удивлением взглянул на него.

– Привет, старина, – осторожно произнес он. – Есть что-нибудь новенькое?

– После выступлений заклинательницы змей у нас появилось шесть новых клиентов. Курт сказал, что выросла цена на баранину и теперь ему нужен еще один парнишка для всякой грязной работы на кухне. Еще заходил этот тщедушный Фиблс, сказал, что у него есть кое-что для тебя.

Саймон насторожился. Фиблса он задействовал в деле Джеймса и ему, единственному человеку, сообщил о том, что кое-кого разыскивает.

Вскоре ловкому карманнику удалось получить информацию о банковском счете Джеймса, и теперь он наблюдал за некоторыми заведениями на случай появления там этого человека.

Усевшись на диван, Саймон потянулся.

– Он сказал, где его искать?

– Сегодня он будет работать на улице перед нашим зданием, но я велел ему не запускать руки в карманы наших клиентов. Пусть уж лучше они оставят свои денежки у нас в клубе.

– Тут ты прав. – Саймон кивнул. – Пойду поищу его сам. Думаю, это не займет много времени.

Выйдя из клуба, Саймон вскоре наткнулся на Фиблса, который с отсутствующим видом подпирал спиной уличный фонарь, отыскивая глазами жертву среди прохожих.

– Удачный денек?

Фиблс, немного смутившись, пожал плечами.

– Работаю, чтобы поразмять пальцы, мистер Рейн.

– Ясно. А что ты добыл для меня?

– Нынче утром я был в Челсийском госпитале. Мистера Каннингтона я там не видел, зато видел Рена Портера, который лежит в палате на третьем этаже и очень неважно выглядит.

– Портер? Пропади все пропадом! – Саймон даже не знал, что Портер попал в беду. Его последний отчет пришел вовремя, а следующий ожидался только завтра. – И что он сказал?

– В том-то и дело, сэр, что ничего. Бедняга ранен в голову, и врачи считают, что он едва ли выживет.

Саймон почувствовал угрызения совести: еще один хороший человек уходит из жизни.

– Они знают, кто он такой?

– Нет, сэр, они называют его Джон Дей. Сказать по правде, я с трудом узнал его. Если бы не вьющиеся волосы, его бы и родная мать не узнала.

– Ладно, я позабочусь о том, чтобы его оттуда забрали, и узнаю, что им известно.

В Лондоне было несколько квартир, которые в случае необходимости использовались его людьми; в одну из них следовало перевезти Рена и обеспечить самый лучший уход, который можно купить за деньги. Может быть, свершится чудо и Рена все же удастся спасти.

Кивнув Фиблсу, Саймон повернулся, но тщедушный карманник окликнул его:

– Есть еще кое-что, сэр. Та женщина, о которой вы спрашивали, – она пользуется банковским счетом Каннингтона.

Саймон замер.

– Что ты о ней знаешь?

– Ее представляли кому-то этим утром в палате на первом этаже госпиталя. Она была там все время, я сам видел.

Миссис Эпплкуист в госпитале? Впрочем, где же еще разыскивать Джеймса, как не там?

– Спасибо, Фиблс, хорошая работа.

– Рад стараться, сэр.

В клуб Саймон не вернулся; вместо этого он отправился в госпиталь, чтобы увидеть Рена и молча попросить у него прощения. Мысль о том, что он увидит там также и Агату, лишь немного улучшила его настроение.

Прибыв в госпиталь, Саймон уверенно прошел внутрь; никто даже не взглянул на него, и он, следуя указаниям Фиблса, без труда отыскал нужную палату.

– Ох, Рен, – прошептал он, подойдя к койке Джона Дея. – Ты и впрямь не очень хорошо выглядишь.

Молодой человек неподвижно лежал на койке, и его можно было бы принять за умершего, если бы не едва заметное дыхание, чуть приподнимавшее грудь.

Удивительно, что Фиблс вообще узнал Портера. Опухшее лицо несчастного почти сплошь состояло из синяков и ссадин, кудрявые волосы скрывала марлевая повязка.

Саймон внимательно посмотрел на диаграмму, висевшую в изножье койки. Судя по всему, надежды на то, что Джон Дей выживет, почти не оставалось.

Вернув диаграмму на место, Саймон положил руку на плечо Рена и мысленно пообещал скоро вернуться за ним, после чего окинул взглядом палату, отыскивая среди раненых знаковые лица.

Задержавшись у двери палаты, он заметил Агату: она сидела на краю койки одного из раненых солдат и… играла с ним в карты. На койке было еще много свободного места, потому что у несчастного отсутствовали обе ноги.

– Я снова обыграла тебя, Шеймус, – услышал Саймон, – а теперь тебе надо отдохнуть, у тебя снова лихорадка. Если ты не ляжешь сейчас же, я пожалуюсь на тебя старшей сестре.

Раненый усмехнулся и поднял вверх обе руки.

– Нет, только не это! Обещаю, я буду вести себя как паинька.

Агата с улыбкой на губах отошла от Шеймуса, и тут Саймон заметил, что улыбка исчезла с ее лица. Думая, что на нее никто не обращает внимания, Агата смахнула слезы и глубоко вдохнула, после чего перешла к соседней койке.

Саймон отошел от входной двери и остановился в задумчивости. Это было совсем не то, что он ожидал обнаружить. Даже взрослый мужчина едва ли смог бы пробыть у койки Рена хотя бы в течение четверти часа. Как могла Агата проводить по несколько часов то с одним, то с другим раненым, зная, что многие из них не выживут? И почему она это делала?

Ему следовало серьезно пересмотреть свои выводы в отношении мотивов, которыми руководствуется леди Агата, и понять, какая же она настоящая? Распутная любовница, которую описывал Джеймс? Безупречная профессионалка? Или просто милая женщина, отдающая свои силы, чтобы облегчить чужие страдания и горе?

Письмо, которое Саймон прочел утром, говорило о ее невиновности, но в связи с ним возникал ряд новых вопросов.

На последней странице содержались, указания «дорогой миссис Белл» о том, как в дальнейшем избегать вопросов «лорда Фистингема».

Скажите ему, что я уехала подлечиться в Кендал, но будьте осторожны. Ему не следует знать о моем отъезде из Ланкашира, иначе он сразу поймет, что я нахожусь в Лондоне. Уверена, что скоро получу весточку от Джеймса, и тогда…

Ланкашир. Джеймс был родом из Ланкашира, хотя долгие годы не жил там. Судя по всему, эта связь началась раньше, чем первоначально предполагал Саймон.

Но кто этот лорд Фистингем? Еще один любовник? Возможно, этого человека она держала про запас на тот случай, если Джеймса не удастся отыскать. Впрочем, в это Саймон не слишком верил.

Так и не найдя ответа, он медленно повернулся и отправился оформлять документы для выписки Рена из госпиталя.

Джеймс Каннингтон перекатился на бок на вонючем тюфяке и прищурился, увидев утренний свет, пробивающийся между досками. Судя по всему, уже наступило утро.

Ему не часто удавалось усилием воли выйти из наркотического тумана, в котором его держали, и когда это случалось, он старался заметить как можно больше подробностей вокруг.

Он понимал, что находится на судне, вероятнее всего – на рыболовном, если судить по запаху. Судно было старым, потому что скрипело при подъеме каждой волны, а доски обшивки покоробились.

Одна из щелей оказалась достаточна широкой, и, прижавшись к ней глазом, можно было разглядеть часть внешнего мира – по крайней мере, то, что находилось выше ватерлинии.

Судя по всему, они стояли в порту, но сквозь щель, обращенную в сторону моря, Джеймс никогда не видел других судов. Их судно принадлежало французам, которые орали друг на друга и непристойно ругали его, когда приносили ему еду, или били. Джеймс выучил множество новых ругательств, но сомневался, что ему когда-нибудь представится случай ими воспользоваться.

Зато теперь он знал, что человек может довольно долго прожить на черством, как камень, хлебе и прогорклой воде, от которой воняет дохлой рыбой и гнилью.

Джеймс откинул голову на тюфяк. Если он будет вести себя тихо, бандит, который принесет ему еду, вполне вероятно, уйдет, презрительно пнув его разок-другой и только.

Вскоре появился дюжий мужик, которого Джеймс мысленно окрестил Быком; он швырнул хлеб на пол рядом с соломенным тюфяком и с размаху поставил на пол ведро, расплескав воду, затем злобно пнул Джеймса в бок.

– Просыпайся ленивый англичанин!

Джеймс наблюдал за Быком из-под ресниц, опасаясь, как бы не получить еще один пинок, но чувство самосохранения моментально улетучилось, как только он заметил газету, торщащую из заднего кармана его мучителя.

Новости! Из местной газеты можно получить множество полезных сведений: узнать, где он находится, какое сегодня число и как обстоят дела на фронте…

Он должен заполучить газету. Но как?

Пожалуй, для начала «ленивый англичанин» проснется. Джеймс со стоном скатился на пол, и француз повернулся, недовольно заворчав; он поднял ногу, приготовившись пинком водворить пленника на место.

Несмотря на слабость, Джеймсу не составило особого труда ухватиться за поднятую ногу и повалить на себя грузного детину, но тут Бык от неожиданности громко вскрикнул. Проклятие! Услышав его крик, сюда могли прибежать остальные бандиты.

С нескольких попыток Джеймсу удалось вытащить из кармана француза газету, и она упала на пол, после чего он пинком ноги забросил газету под тюфяк.

После этого он позволил Быку стряхнуть его с себя, а явившиеся на шум остальные тюремщики еще долго перекидывали его друг другу, ругая последними словами.

Уже теряя сознание, Джеймс все-таки успел заметить, что их шестеро. Он надеялся лишь после побоев вспомнить, куда засунул газету.

Закончив проверку палат на втором этаже, Агата стала спускаться по широкой мраморной лестнице в вестибюль, когда привезли новых раненых; однако Джейми среди них не было.

Последние несколько ступенек она преодолела почти бегом, потому что ей не терпелось выйти на свежий воздух.

– Агата! – окликнул ее знакомый голос, и она, чуть не поскользнувшись на мраморном полу, остановилась, замахав руками как ветряная мельница, чтобы удержать равновесие. – Осторожно не расшибитесь!

Лавиния. Только ее здесь не хватало!

– Благодарю, миледи. Полагаю, вы решили навестить раненых?

– Сомневаюсь, что могу позволить себе тратить на это время. Я пришла, чтобы поговорить с администрацией о предстоящем посещении госпиталя принцем-регентом.

– Принцем-регентом?

– Надеюсь, вы помните, кто правит нашей империей? Таких безмозглых людей я еще не видела, – добавила она пренебрежительно. – Если бы не премьер-министр, мы бы и оглянуться не успели, как Англия капитулировала бы перед Францией.

Однако по блеску ее глаз Агата без труда догадалась, что леди Уинчелл в полном восторге оттого, что находится в самой гуще деятельности, связанной с подготовкой столь знаменательного мероприятия.

– Дорогие дамы, как я рад, что встретил вас здесь обеих!

Обернувшись, Агата увидела, что к ним приближается Саймон. Ну вот, только его здесь не хватало!

– Мортимер! Что ты здесь делаешь, дорогой?

– Мистер Эпплкуист, как приятно снова видеть вас! Возможно, вы с женой сможете прийти к нам на следующей неделе поиграть в карты?

– Я не играю в карты, леди Уинчелл, но тем не менее благодарю вас.

Агата предупреждающе посмотрела на Саймона. Лавиния скользнула по ней холодным взглядом, напоминавшим взгляд змеи.

– Ну конечно, не играете, как я могла забыть? Ну что ж, придется нам придумать какое-нибудь более, доступное развлечение.

– Отличная мысль, миледи, – поспешно произнес Саймон. – С нетерпением будем ждать вашего приглашения.

– Не сомневаюсь, мистер Эпплкуист, не сомневаюсь! – Одарив Агату ледяной улыбкой, Лавиния грациозно повернулась и удалилась.

– Черт бы тебя побрал, Саймон! – Агата была вне себя. – Что ты себе позволяешь?

– Мне показалось, что тебя пора спасать от ярости этой мегеры. – Саймон весело взглянул на нее.

– Я сама прекрасно справилась бы с ней. Она не знает, что я знаю, а пока она не знает, что я знаю, я нахожусь в более благоприятном положении.

– Лучше скажи, что тебя сюда привело?

– Ну, я пришел… чтобы увидеть тебя и пригласить на прогулку.

При мысли о прогулке Агате сразу полегчало. Не скрывая нетерпения, она схватила Саймона за руку и потащила его на улицу.

– Давай поедем в Гайд-парк – я там еще ни разу не была. – Ей вдруг безумно захотелось хотя бы на один-единственный вечер стать девушкой, отправившейся на прогулку со своим парнем по улицам Лондона.

На улице Саймон остановил двухместный наемный экипаж, и когда они сели, Агата, придвинувшись к нему поближе, попыталась убедить себя, что делает это исключительно для того, чтобы согреться.

– Судя по приглашениям, полученным сегодня, нам придется потрудиться. Думаю, что от музыкальных вечеров следует отказаться: я предпочитаю бывать там, где можно поддерживать разговор с гостями мужского пола. А вот танцы и званые ужины подойдут – там гораздо больше возможностей.

– Агата, неужели мы не можем хотя бы сейчас ограничиться какой-нибудь темой для разговора попроще?

– Ну в таком случае давай поговорим о нашем плане…

– Дорогая, я готов поговорить о чем угодно, только не об этом.

– Но тогда о чем же? Может быть, ты расскажешь мне еще что-нибудь о своей матери и о рынке Ковент-Гарден?

– Поскольку сегодня как раз базарный день, почему бы тебе не увидеть Ковент-Гарден своими глазами?

– О, с удовольствием!

– Тогда вперед. – Саймон высунул голову из окошка и что-то сказал вознице, после чего экипаж прибавил скорость и быстро покатил по улицам Лондона.