Текст книги "Американский альбом"

Храм

К Мормонскому храму можно подъехать, преодолев могучую трассу, а дальше отправиться по шоссе или рядом, по лесной тропе. По шоссе носятся велосипедисты, они здесь в своем праве. Особенно в воскресенье.

– Едет посреди и дороги не уступит. – Обижается Ира.

Так оно и есть. К велосипедисту нельзя подобраться ближе, чем разведенному папаше к собственному дитяти после судебного решения. Наслаждайся издали, а ближе не смей.

Разноцветные шлемы, похожие на пасхальные яйца, кожистые спины, энергичные ноги – рычаги, вертящие колеса. Изобретать велосипед не так просто, как кажется некоторым умникам.

– Что, так и будем ехать? – Спрашиваю я.

– Представь себе, среди них могут быть приличные люди, – тут Ира уточняет, – когда они пешком ходят.

Действительно, представить трудно. В лесу хорошо, на тропе вдоль ручья, который дал название этому месту. В Америке природа заботится о себе сама, и это лучшее из того, что человек может с ней сделать. За лесом ухаживают, но тактично, не мешая ему жить. В общем, мы идем по тропе. Золотые иглы возникают неожиданно поверх леса, за разговором их сразу не замечаешь. Белесое весеннее небо, голые верхушки деревьев, и эти иглы. Даже если знать, что они здесь, эффект внезапности присутствует. Какая-то странная картина. Сравнение из реальной жизни подобрать трудно, а сказка во взрослом возрасте – не первое, что приходит в голову. Нет разных ворон и галок, они бы подсказали, придав пейзажу похмельную достоверность. Их – бесцеремонно галдящих и каркающих здесь нет, а для более деликатных пернатых время еще не наступило.

Можно, конечно, совсем не иметь воображения и считать, что так и нужно. Чтобы посреди леса вдруг возникли иголки, воткнувшиеся в небо, как в подушечку для вышивания. Не мешает, однако, еще раз оглядеться, еще раз отметить разлегшийся среди кустарника ручей, спутанные ветви, песчаную отмель, себя на тропе в новых кроссовках, дома на холме по другую сторону дороги, обморочного цвета небеса, все это… Хоббитам промаршировать к этим иглам было бы в самый раз. Это с реальностью трудно совладать, а с фантазией – сколько угодно.

– Ты разве не видишь архангела на острие? – Спрашивает Ира.

– Это Ангел Мороний. – Уточняю я. – Вижу или нет – не имеет значения. Я знаю, что он там.

– Это Архангел Гавриил. – Стоит на своем Ира. – Он с трубой. Возвещает о приближении Страшного Суда…

Извечный конфликт познания: я знаю историю вопроса, Ира видит своими глазами. Где-то в 1821 году молодому крестьянину с простецким именем Джозеф и такой же фамилией – Смит явился Ангел Мороний и дал наказ – бросить копать картошку и провести изыскания на ближнем холме. Крестьянину всегда есть чем заняться и помимо картошки, но Джозеф послушал Ангела, все дела отложил, и извлек из земли горшок с непонятными письменами, написанными чистым золотом на золотых страницах. Подобные подарки случайным людям не достаются, если мне не верите, спросите у Ротшильдов. Джозеф письмена прочел, он умел читать, а если бы не умел, все равно бы прочел. Так ему было назначено. Эти письмена стали Священной книгой, Библией мормонов, в которую уверовали миллионы американцев. А начинал Джозеф и его приятель, оба из штата Нью-Йорк. Куда подевались золотые листы неизвестно, но дело свое они сделали. Перечеркнули Джозефу Смиту аграрную биографию и наставили на Путь истинный. Слово это – Путь пишется по такому случаю с большой буквы. Небеса все еще открыты – так там указано. А что за ними на этом Пути?..

Детективная астрономия, мерцание душ среди далеких созвездий. Очень хочется отыскать щель в глубинах прошлого и заглянуть, как все начиналось при лучине и свечах, с уборки картошки под Нью-Йорком и волшебного горшка, зарытого на пригорке.

Церковь последних святых. Звучит захватывающе. Оказалось, коренной народ Америки – беженцы, добравшиеся сюда из Иерусалима. Это их учение Ангел Мороний вручил Смиту. Индейцы и их бледнолицые братья подоспели позже, а первыми были нефийцы – ученики и последователи пророка Мормона, которому ангел Мороний приходился сыном.

И вот теперь Смит. История имеет со сказкой много общего. Хочешь верить – верь, перескажи товарищу и не сомневайся…

Дорога минует лес, когда сквозь деревья проступает огромный белый куб. Он на горе, а внизу сквозь сухую прошлогоднюю листву пробиваются нарциссы. Пока немного, но есть. Весна проснулась и приходит в себя. Нарциссы здесь своевольничают, растут, где попало. И вобще, лучше, чем сейчас, уже не будет. Летом мы достигли этого места в состоянии близком к солнечному удару. Тоже неплохо, но как-то слишком. Зато сейчас дышится легко, полной грудью. Мы обходим холм, обнесенный проволочной сеткой, и начинаем подъем.

Летом жара невыносима, накрывает и давит, солнце жжет, как рэкетир, выбивающий мзду с нерадивого должника. Это летом. Хоть и теперь хочется поскорее добраться. Вот белые ворота, они открыты для посетителей. И мы вступаем.

Летом без бумажного полотенца не обойтись. И родничка с прохладной водой за спиной многометрового Иисуса в здании Просветительского центра. За конторкой, в углу недвижимо присутствует седовласый джентльмен в костюме и при галстуке, ясно, американец. Он не реагирует. Дремлет. А гостей встречает улыбчивая немка.

Почему немка, объяснить не могу, но точно – немка. Наверно, стажируется. Сейчас мечта одна – быстрее к фонтанчику, а после устроиться у ног Мессии и замереть, слушая, что творится там, Наверху. Вокруг никого.

Это летом. Но и весной пустынно. Затянутое в камень подворье. В углу уже что-то благоухает. Пройдешь дальше, ароматы сгущаются, периметр храма обсажен цветочками, весна для них в самом разгаре.

Людей не видно, а машин полно. Где все? Ау. Похоже, они внутри куба. Они сейчас там и возносят хвалу. Посторонним вход запрещен. До освящения храма – заходи, кто хочет, по этому случаю даже устраивают День открытых дверей. А после – извините, только своим. Проходишь крещение, посвящение и получаешь специальный билет – право на вход в любой точке земного шара, где есть Храм. Там ты среди своих. Внутри, для них – душевно, снаружи, для нас – впечатляюще и непривычно. Огромный куб в пустынном пространстве. Без окон. Источники света скрыты в ребристых вертикалях. Храм похож на взволнованного дикобраза. Ни пламенная готика, ни позолоченное византийство, ни чопорный скромняга протестантизм – недостаточны для сравнения. Здесь вызов. Сесть на иглу – это не только про наркомана, для ангелов тоже годится. Применительно к нашей теме, для ангела даже предпочтительнее. Простые люди – других среди отцов-основателей новой религии не было, стремились воздать небу хвалу в обмен за истину. Времени на теологические дискуссии у них не было. Аргументы требовались понятные и наглядные. Хотелось всего и сразу. Так возник этот храм.

Мормоны – беспокойные и задиристые среди чужих не приживались, заводили свои порядки. Продрались с востока на запад сквозь вcю Америку. Встречали их неприязненно, провожали со стрельбой. Так они кочевали, пока не добрались до Большого соленого озера, где обосновались окончательно. Джозефа Смита – того самого парня, откопавшего горшок, и первого апостола церкви, убили по дороге. Насильники с зачерненными сажей лицами вломились, будто из преисподней, в кутузку, где Джозеф отбывал арест за неуживчивый характер. Не иначе, как за идею. Нужны ли другие доказательства апостольского служения убиенного Смита?

Вот мормонский храм. В мрачноватую погоду. Вообще, храм веселее. Похож на взволнованного дикобраза. Вход на территорию открыт, цветов много.

А можно и вовсе без доказательств. Веру выбирают, как профессию или жену. Вернее, жен, потому что мормоны практиковали многоженство. Теперь это вызывающее расхождение с христианской моралью отменили законодательно. Хочешь быть мормоном? Будь, но создавай семью, как положено, не подавай дурной пример, не смущай моногамную Америку. Конечно, мормонская вера понесла урон. Дело не в количестве жен, а в принципе, вера не терпит изъятий и вырванных страниц (тем более, золотых).

Сейчас в Америке торжествует равенство полов. Sexual harassment. Лекции на госслужбе читают с обязательным посещением. Обучают, как не задеть ненароком волнующие ландшафты женского естества, а заодно и гендерное достоинство. На посягательство в свой адрес мужчины пока не жалуются (там свои дела). В письме, после слов обнимаю следует указывать, за что именно, и длительность экспозиции. Мормонам было явлено свыше, а как теперь?.. Вера крепнет в испытаниях, повидимому, этим ее и испытывают – харазментом и моногамией… Каково? Если кто отвык, привыкать потом трудно.

Особенно храм хорош с хайвея при ночном освещении. Иглы раскалены, как шампуры под шашлыком, небо над ними сияет. По этому свету хорошо возвращаться из долгой поездки. Дом уже близко.

Церковь на холмах Покантико

Мы добрались до местной достопримечательности – Церкви Всех Святых на холмах Покантико. Таково полное название – эйкуменическое, примиряющее последователей разных конфессий. Бог един, и не о чем спорить. Можно не париться – если пользоваться современным сленгом. Когда-нибудь все прояснится окончательно, но благим намерениям нужно способствовать уже сегодня, не откладывая. Члены семьи Рокфеллеров (они заказчики) уходили в мир иной (иногда трагически, как сын Нельсона Рокфеллера), и церковь посвящена их памяти. Первоначально оформление поручили Анри (Генри для американцев) Матиссу. Больной художник руководил работами из Франции, успел за три дня до смерти сделать эскиз светящегося окна над алтарем. Окно так и именуется Роза Матисса и подлежит уважительному разглядыванию. Досужие посетители (и мы, в том числе) – люди добродушные, живущие благодарной памятью о горячем завтраке. Нам хорошо. Роза – украшение этого безмятежного утра передает привет от умирающего художника. Путник, остановись. В детстве мы играли в такие игры – замри и загадай желание. У взрослого на это просто нет времени. Разве что здесь, в церкви.

Главная достопримечательность – горящие в дневном свете церковные окна принадлежит Марку Шагалу. Как бы отнеслись к ним первые поселенцы, возносившие хвалу Господу на месте будущей усадьбы всемирно известных богатеев? Вера новоприбывших была безкомпромиссна и крепка, зачем иначе жечь на костре местных ведьм? Сумеречные тайны женскоео естества, заключившего союз с самим Дьяволом – вот что заставляло судей проявить суровость. Без Зигмунда Фрейда – адвоката человеческих страстей (понять – значит простить) женщинам трудно было рассчитывать на снисхождение, но Фрейд жил в Вене совсем в другое время. Хотя костры горели и при нем, жгли на них книги самого Фрейда и едва не убили его самого. Бдительности не бывает много, и повод проявить ее всегда найдется. Казалось бы, лучше остановиться, но как? Разве старушка с вязанкой хвороста на костер для Джордано Бруно, не совершает богоугодное дело?.. Последние гроши отдала только бы занялось, как следует, оделась, как на праздник. Он самый и есть… Дров на всех хватит, и еще поднесут, хоть жгут теперь не только дровами…

Шагала рука сама вела. Художник выбрал сюжеты из Ветхого Завета, ему было близко, а протестанты, заселившие этот край, не в обиде. И с Рокфеллерами заодно. Мистика какая-то, хоть слово такое в церкви лучше избегать.

А как с верой? Начинаешь с озабоченным лицом искать, будто что-то потерял. Можно объяснить, но как-то не в первую очередь. Религия нашла культурную маску и живет в ней, икона стала картиной и обрела эстетическую ценность. Можно, конечно, отнестись по-разному, но умные люди сошлись на том, главное здесь – памятник культуры. Время откровений миновало (будто бы), а то, что можно осмотреть, каждый волен принять самостоятельно (плюс старания экскурсовода). Хочешь воспарить – дождись конца экскурсии и воспари. По моим ощущениям (а в церкви они особенные) – даже если Благодатный огонь на эти стены не сходит, из Розы потягивает сквознячком. Сейчас век модерна и его многосмысленных последствий (постмодерна), все, что есть (и чего еще нет), рождается из полноты натуры, как душеньке угодно.

Вот именно, не душе, а душеньке. Мы здесь, разве этого мало? Где каждый сам себе – и Гегель, и Цезарь. Пришел, увидел, ушел. Что-то съел по дороге, пожевал слегка, чтобы не перебить аппетит. В нашем лучшем из миров…

Фотография

Я не доверяю фотоаппарату. Отношения с ним у меня не сложились, фотолюбителем я так и не стал. Хоть само по себе это занятие увлекательное, есть большой соблазн перевести окружающий мир в личное пользования, не затрачивая на это больших усилий. Просто потому, что Кодаки и Кеноны потрудились и низвели фотолюбительство до уровня легко утолимого искушения.

Фотолюбитель – существо эгоистичное. Мало того, что он хочет присвоить окружающую действительность, ему еще нужно остаться с ней наедине, подождать, пока отойдут посторонние и только тогда отпустить улыбку навстречу фотокамере или сделать подобающий случаю реверанс. Чаще всего любитель фотографируется на фоне неподвижных объектов, так называемых, исторических памятников, или пейзажа: морского или горного, позволяющего подчеркнуть поэтические, а значит, лучшие свойства натуры. Фотография соответствует глубинным свойствам человеческой природы, позволяя представить любовь, дружбу, выполнение воинского долга в лучшем виде и с лучшей стороны. Даже порнография, порицаемая за пренебрежение нормами морали, не составляет здесь исключения, а служит своего рода открытием, ранее доступным лишь посвященным. Вон оно как…

С появлением фотографии число тайн на земле уменьшилось, времена ширм, вееров и фиговых украшений отошли в прошлое, современные средства изображения перевели символы демократии в картинку с пожиманием сановных ладоней и целованием в пупок безропотных младенцев. Миры верхов и низов слились воедино благодаря фотографии. И самого Господа не удалось сфотографировать отнюдь не потому, что его нет. Просто Повелителю Мира нельзя запретить шевелиться, просить сложить руки на животе, вытряхнуть крошки из бороды или попросить постоять спокойно, если где-то чешется или зудит. Выберите, как вам приятнее, отряхнитесь и попробуйте сделать чи-и-з. Изображение выходит расплывчатым, неясным, про него так и говорят: вышло непонятно что, не задумываясь. А зря. Дух являет себя, где хочет, включая фотокамеру, и потому непредсказуем даже для опытного фотографа. По крайней мере, пока.

Для утоления страстей в мир посланы цветы, бабочки и пернатые, в первую очередь, павлины и попугаи. Они удерживают мир на своих хрупких лепестках и перьях, цветастых до умопомрачения, как английские гвардейцы. Пусть приблизительно, но так это выглядит. А теперь еще фотография. С ней мы все больше становимся детьми. Возможно все! Нужно лишь выждать, поймать подходящий момент. Хочешь сделать себе приятное? Сделай. Если не удается удивить мир, удиви хотя бы несколько человек, которым ты небезразличен. И возрадуйся!

Братья наши меньшие это чувствуют, хоть некоторых можно назвать так – меньшими – с большой долей подобострастия. Например, львов. В огромном открытом вольере за гигантским рвом бродят, играя мускулатурой, полусонные хищники. Они сыты, ухожены и величественны. А гривы какие – без всякого щампуня. Вот бы нашим дамам так, да, и мужчинам не лишнее. С другой стороны, из-за ограды (рва мало) во львов целятся со штативов десятки фотокамер. Скорченные за камерами фотолюбители не щадят сил и здоровья, хоть здоровье, благодаря рву, в полной безопасности. Если бы вместо львов были верблюды, можно было бы сказать, им на наши старания далеко наплевать. Про львов так не скажешь. Они щурятся на фотографов и никакая эмоция, кроме полнейшего равнодушия, не посещает их косматые головы. Ров им не нужен, ров нужен нам – фотографам.

А неподалеку стоит суслик. Он вылез из норы. Увидел дневной свет. Встал, присел на задние лапки и застыл. Он хочет фотографироваться. Он сделал для мира все, что мог, и теперь жаждет внимания. Он не ищет славы, он всего лишь хочет сохраниться в нашей памяти не высохшей шкуркой, не скелетиком в жаркой пустыне, а живым и бодрым индивидом. Таким, как сейчас. Лапки свисают вдоль туловища, очевидно, стойка смирно была изобретена природой изначально, а человек лишь придал ей осознанную необходимость. Под сусликом песчаный холмик, за ним нора, впереди весь мир, по его периметру – досужие зеваки и фотографы.

И старое колесо валяется рядом, как знак воинской доблести, как трофей с мест былых сражений. Давно это было, а помнится и сейчас. До звона в ушах. Уместен был бы барабан, но барабана нет. Все ясно и без барабана. Стволы еще дымятся. Он такой, он – покоритель пустынь. Суслик.

В садах

Опыт английского детектива

Должен сразу предупредить: – Этот текст, что называется, с двойным дном. Самоуверенные люди (крепко стоящие на трезвых ногах) его не прочувствуют. Им и не нужно. А всем остальным лучше оставаться начеку. Хороший пример, чего следует (или чего не следует) ждать от действительности, если к ней внимательно присмотреться.

Мы побывали в Ladew Topiary Gardens, так называются эти сады. Местный латифундист Harvey S Ladew (1887–1976), Харви Ладью, если на русском, создал свой парк под впечатлением от неоднократных посещений Англии. Он любил охоту на лис – забаву английских джентльменов, и сам был из их числа. На фото он похож на Кларка Гейбла, Соммерсета Моэма и еще на кого-то из той же оперы. Светский лев. В Англии (во Франции он тоже бывал) сэр Харви посещал местные парки и решил воспроизвести увиденное в Америке. Поэтому его парк считается английским. Вначале сэр Харви хотел организовать клуб для охоты на лис, купил в глубинах Мэриленда (дело было в 1929 году) 250 акров земли (примерно 100 гектаров) с ветхим домом, но страсть к садоводству (еще одна английская черта) со временем взяла свое, и часть поместья (около 10 гектаров) сэр Ладью пустил под парк, за что мы ему благодарны. Причудливо подстриженные под собак и лис кусты – дань былому увлечению хозяина – их можно видеть, как и мчащегося вдогонку зеленого всадника. А лисы природной окраски каменно сидят перед входом в сувенирную лавку.

Сэр Харви умер, оставив этот мир лучше, чем он был до него, по крайней мере, в районе Мэрилэнда. Американцы совершают похвальные поступки, оставаясь при этом прагматичными, и не доводят себя до нервного истощения. Они явно рассчитывают дожить до конца света. А там будет видно. Безвыходных ситуаций не бывает.

Пример вдохновляет, но он не для всех. Поэтому не спешите. Красоты здесь налицо, легко убедиться. Но и обмануться опаснее, чем чихнуть во время гриппа. И будем считать, что вам повезло. Здесь все и происходит, если дочитаете до конца, поймете, о чем я. А если нет, и ваш труп с ножом в спине найдут прежде, чем я соберу улики, ну, что же. Пусть будет самоубийство. Так ведь? Вы согласны? Тогда пойдем дальше.

Аромат преступления в саду сэра Харви так и витает. Я сразу насторожился – что-то не так… Можете возражать сколько хотите, на простаков оно и рассчитано. Без заколотого, задушенного, отравленного незнакомца, без неопознанного бродяги английский парк останется пресным, как манна небесная. Питательный гарнир воображения, только и всего. А где основное блюдо? Оставим доверчивость женщинам, они умеют ею пользоваться. Все как-то слишком просто. Я заглядывал под каждый куст, но несчастного конюха с благородными чертами, искаженными предсмертной гримасой, не обнаружил. Плод запретной любви графини Брайтонской и заезжего гардемарина – он где-то здесь в тенистых аллеях, где любят бродить поэты, ведь хорошую рифму, если вы не лорд Байрон, тоже найти не просто. Стыдно признаться, я был рядом и не споткнулся о тело красавицы аристократки или ее вероломной горничной – она же подброшенная в приют дочь, вернувшаяся, чтобы отомстить. Не будем отворачиваться от фактов, не станем отмахиваться и водружать на алтарь справедливости пальмовую ветвь наивности. Не рано ли? Здешние старые девы (и преступницы в одном лице!) знают, чем занять себя после чашечки чая с молоком. Он возбуждает их, как валерианка кошку.

Как вам эти вазы с крышками? На самом видном месте. Не иначе как погребальные урны. Но не спешите. В Египте это уже было – нашли, открыли… и вся экспедиция присоединилась к мумии. Вы никуда не торопитесь? И не нужно…

Прислушайтесь, пока не поздно. Встряхнитесь. Протрите очки, поправьте слуховой аппарат. Подтяните гульфик на бриджах (чтоб счастье шло) и ждите. Ждите! Вот он – звук далекого выстрела, звон разбитого стекла, взлет потревоженных птиц. Еще кусты шевелятся. Что-то продолжает происходить буквально, пока доверчивые посетители, (они же – случайные свидетели) бездумно разгуливают, не желая ничего замечать. Кто откроет их доверчивые глаза?

Я не преувеличиваю, здесь только факты. Не нужно сильно напрягаться (ланч не скоро, а силы понадобятся!), но и расслабляться не следует. Слушайте, слушайте! Негодяй рядом, затаился и ждет. Сейчас важно себя не выдать. Язык можно не показывать, но молнию на брюках нужно проверить. Что там? Нагнешься, будто невзначай, и обнаружишь тот самый обрывок письма с мрачной угрозой, пузырек с остатками мутной жидкости, кулак, торчащий сквозь прошлогоднюю листву. Кулак – особенно, с зажатой пуговицей от охотничьего костюма. Остается выяснить, кто вернулся из леса, кто закатал окровавленные манжеты, и можно посылать мальчишку в Скотланд ярд. За фунт он возьмется. Крестьянский ребенок. Аристократы не умеют, как следует, прятать улики, хорошие манеры не позволяют. Тем лучше для нас, людей попроще (надеюсь, вы не обиделись). Пока крестьяне стригут овец, а пролетарии сбиваются в профсоюз, бароны и герцоги крутят часовую стрелку, готовя себе фальшивое алиби, и занимаются кровосмешением на полный желудок.

Следите за дедукцией, и вы все увидите. Все встанет на свои места. Вот он – садовый домик, доступный для обозрения сквозь стеклянную дверь. Здесь бывала жена хозяина. Она любила личную жизнь, и все такое. Здесь же, надо полагать, и завещание подделали. Удобное местечко, ничего не скажешь… Вернее, не успеешь сказать…

День бессолнечный, туманный, раскрашенный в цвета английского сплина. Самое время кого-нибудь замочить, завалить или прикончить – если вы предпочитаете обходиться без вульгаризмов. Я вас понимаю. Причудливые заросли, подстриженные на манер шахматных фигур и древних камбоджийских храмов, поражают таинственной многозначительностью. Не хватает длиннохвостых обезьян, хотя подошли бы и короткохвостые, дело не в размере, по крайней мере, хвоста.

Вот вам пример. И такого здесь много. С тропинки лучше не сходить… и не забудьте оставить записку, что просите никого не винить. И подпись разборчиво…

Везде торчат ворота и воротики, фонтаны, фонтанчики, роднички. Есть где отмыть нож для разрезания бумаги. Почему бумаги? Чтобы подумали на секретаршу. И, конечно, кораблик с красными парусами посреди пруда с розовыми рыбками. Без китайца, как всегда, не обошлось. Им больше всех нужно. Младенцем привезли из Гонконга в бумажном пакете из-под кальмара. Потому руки такие, буквально, щупальцы. Способен на все. Предан, как собака. Тихий, бесшумный, в тапочках на босу ногу.

А вот и след. Близко не подходите. Наглотаетесь китайской еды с лапшой, никакая больница не примет.

Заметно, что я волнуюсь? Если нет, так и будет… Мое дело предупредить. Надеюсь, вы успеете выбраться отсюда живым. Простакам везет, хотя кто их пересчитывал – простофиль эдаких. Глядите, вон птичка пролетела. А тот, будто живой, остывает понемногу. Успокойтесь. Никто никуда не спешит. Взгляните пока на эти омытые дождями статуи. Все, как в раю, если вы еще там не были…

Перед вами сливки общества. Еще не одевались. Тоже красиво. А где муж? Уехал на охоту и исчез. Неделю, как нет. Ничего не трогаем, ждем месье Пуаро.

Если честно, он хотел, чтобы его разоблачили. Настрадался, устал. Ночью вздрагивал, ждал, сейчас громко постучат. И зашумят во дворе, займутся собаки, и срывающийся голос молодого констебля объявит, что под циновкой нашли лопату. Земля свежая. Огня, закричат, огня…

Все кончено! Правосудие лязгает зубами. Самое время удалиться в кабинет с потайной дверью, закутаться поглубже в халат, достать из ящика стола старый кольт. Заглянуть в ствол. Не подвел ни разу, и сейчас не подведет. Джентльменский обмен с сэром Уинстоном на ящик коньяка. Пьет, как лошадь. Остается смахнуть в пепельницу последнего негритенка. Дело сделано. Негодяи получили свое…

Все так и было. И нам пора. Как вы поняли, я с пользой провел время. Экскурсию мы завершили в кафе. Подавали молодые женщины, нагулявшие ланиты на свежем воздухе. И перси хороши, но у нас (англичан) не принято отвлекаться.

В путеводителе есть снимок сэра Харви. Он в саду, с лопатой! Что-то он закапывает? Но главное – сравните с этим фото, лопата исчезла!

Наверно, ни о чем не догадываются, курицы мэрилэндские. Таким легко живется, им много не нужно. Зато я не дал себя обмануть, пил кока-колу из самолично вскрытой банки, пока остальные жевали с изрядным аппетитом. Обошлось без судорог (я бы заметил), современная фармакология способна творить чудеса. Дома нужно что-нибудь выпить, чтобы лишнее отошло с желчью. Майкл забыл ключи от машины. Но они нашлись быстро. Подозрительно быстро, я бы сказал.

Значит, и Майкл…

Жена спросила. – Не правда ли, прекрасный получился день?

Я согласился. Надеюсь, вы всё поняли…