Текст книги "Отряд отморозков. Миссия «Алсос» или кто помешал нацистам создать атомную бомбу"

Глава 17
Взрыв, услышанный во всем мире

В то время как в союзных странах ядерная физика развивалась с грехом пополам, в Германии к июню 1942 г. работа шла полным ходом: Вернер Гейзенберг провел самый сложный эксперимент по делению ядер, который когда-либо видел мир. За предыдущие несколько месяцев Гейзенберг построил в Лейпциге три разные «урановые машины», каждая из которых была мощнее предыдущей. В двух использовалась конструкция «сэндвича» с чередованием слоев тяжелой воды и урановой руды (которой в Германии дали кодовое название «препарат-38», исходя из ее химической формулы – U₃O₈). Но для своего новейшего реактора L – IV Гейзенберг все поменял. Вместо плоских слоев в L – IV использовались четыре сферические емкости, одна внутри другой. Кроме того, вместо урановой руды он применил чистый металлический уран в виде порошка. (По причинам, которые скоро станут ясны, этот порошкообразный металл был отделен от тяжелой воды тонкими алюминиевыми оболочками.) Имея диаметр всего 80 см, «машина» весила три четверти тонны и выделяла столько тепла, что физики постоянно держали ее погруженной в резервуар с (обычной) водой.

Эксперимент на L – IV начинался с того, что шарик из радия и бериллия опускали через «печную трубу» во внутренний резервуар с тяжелой водой. Радий испускал альфа-частицы, которые поражали атомы бериллия и выбивали нейтроны. Попадая в тяжелую воду, нейтроны замедлялись и, достигая первого слоя урана, вызывали ядерное деление. Деление, в свою очередь, высвобождало еще больше нейтронов, которые вновь замедлялись по мере продвижения наружу и попадания в следующие слои тяжелой воды, что, соответственно, вызывало еще больше ядерных делений во внешнем слое урана. Поскольку команда Гейзенберга приблизительно знала, сколько нейтронов выпускает за секунду радий-бериллиевый шарик в центральном отсеке, она могла подсчитать количество нейтронов, покидающих внешнюю поверхность сферы, и таким образом вычислить «коэффициент размножения нейтронов» – сколько дополнительных нейтронов производит установка. В июне 1942 г. команда получила коэффициент 13 % – это был первый в истории практический пример увеличения числа свободных нейтронов и первый шаг в цепной реакции. Вскоре Гейзенберг сообщил о результатах своего эксперимента нескольким нацистским руководителям, включая Альберта Шпеера.

К несчастью для Гейзенберга, серия аварий вскоре уничтожила аппарат L – IV. Урановый порошок является пирофором, то есть может вступать в реакцию с находящимся в воздухе кислородом и самовоспламеняться. (Имейте в виду, что это химическая реакция, а не ядерная, и тем не менее это нечто сногсшибательное.) Несколькими месяцами ранее в лаборатории Гейзенберга на собственном горьком опыте усвоили этот урок. Ассистент засыпал порошок урана в воронку, заполняя одну из емкостей. Внезапно он услышал «глухой удар». Он остановился, прислушиваясь, и вдруг из воронки вырвался почти четырехметровый язык пламени, отбросив его назад и опалив руки. Он попытался потушить огонь, набросив на него пиджак, но рядом загорелась еще одна коробка с урановым порошком, и другому ассистенту пришлось тащить ее наружу и засыпать песком. После этого все люди были эвакуированы из помещения. К ужасу исследователей, через день металл все еще тлел, поэтому они опустили всю коробку в ведро с водой, благодаря чему потушили огонь, но извлекли неверные уроки.

Вторая аварийная ситуация развивалась медленнее, но пиротехнические эффекты оказались еще более впечатляющими. Команда Гейзенберга обычно держала сферу в резервуаре с холодной водой, и однажды днем в конце июня ассистент заметил в нем череду пузырьков. Проверка показала, что это водород, H₂. Дурной знак. По всей видимости, в сфере образовалась утечка, и содержавшийся внутри уран отбирал О из H₂O, образуя взрывоопасный газ. Выделение водорода прекратилось около четверти четвертого, поэтому они решили заглянуть внутрь сферы. Крышку поручили снять тому же злосчастному ассистенту, которому раньше обожгло руки, и на этот раз ему повезло не больше. Отвинчивая крышку, он услышал шипение и почувствовал всасывание воздуха. Последовали две секунды зловещей тишины – и извергся очередной вулкан с лавой в виде горящего урана. Прикрывая голову, бедняга отбежал.

На этом представление не закончилось. Помня уроки первого инцидента, команда решила облить горящий уран водой, полагая, что к металлу перестанет поступать кислород и он погаснет. Увы, хотя урановый порошок способен воспламеняться в воздухе, он также может становиться взрывоопасным при реакции с водой. (Веселенькое дело!) Не подозревая об этом, ассистенты погрузили сферу обратно в резервуар и стали ждать.

В этот момент в лабораторию заглянул Гейзенберг. Все в порядке, мальчики? Да, шеф, отлично. Пахло там, должно быть, ужасно: у горящего металла специфический запах, но Гейзенберг удовлетворился ответом и отправился проводить вечерний семинар.

В середине семинара, около 6 часов вечера, к нему постучался ассистент: «Вам стоит взглянуть на это, шеф». Гейзенберг побежал в лабораторию и обнаружил, что вода в резервуаре бурлит и пузырится. Рядом стояли два ассистента, соображая, что делать. Внезапно сфера вздрогнула и начала деформироваться. Не теряя времени, все бросились в коридор.

Сфера взорвалась с такой силой, что около сотни металлических заклепок, скреплявших алюминиевые оболочки, были вырваны и разлетелись в стороны. На этот раз огонь достигал в высоту шести метров, облизывая потолок. Ученые спаслись бегством, а через несколько минут прибыла местная пожарная команда. Несмотря на все усилия, пожарные не смогли загасить адское пламя, а только локализовали его. Сфера продолжала тлеть еще двое суток, представляя собой, по образному выражению одного из свидетелей, «булькающее болото» из опаленного металла и грязной воды.

Поскольку никто не погиб, пожарные только посмеялись над происшествием. Один из них, знакомый с Гейзенбергом, хлопнул физика по плечу и поздравил с тем, что тот наконец произвел «атомный взрыв».

Гейзенберг подумывал о том, чтобы после экспериментов с L – IV перевести лабораторию в Берлин, и авария послужила удобным предлогом. Но нельзя отрицать значимости того, чего он добился в Лейпциге, – первого в истории практического размножения нейтронов и, возможно, первой реальной, хоть и небольшой по масштабам, ядерной цепной реакции.

Слухи об этом достижении дошли до других членов Уранового клуба, а затем распространились по Германии. Следом о нем узнали ученые из нейтральных стран, таких как Швейцария, которые, в свою очередь, поделились с коллегами по всему миру. Легко представить, что за этим последовало. Хотя в своей работе ученые и стремятся к точности, они не менее простых обывателей склонны приукрашивать слухи. Уже вскоре несколько физиков-ядерщиков сопоставили размножение нейтронов на 13 % с последующим возгоранием реактора и решили, что действительно произошел некий атомный взрыв. Аналогичным образом пара обгоревших рук и опаленная одежда превратились в тяжелые травмы.

Докатившись до Соединенных Штатов, слухи уже обернулись утверждением, что Вернер Гейзенберг произвел в своей лаборатории полномасштабную ядерную цепную реакцию, в результате которой погибло несколько блестящих молодых ученых. Поскольку в США в то время не было никакой программы научного шпионажа, в государственных органах не могли проверить истинность этого утверждения – и поверили домыслам. В Чикагском университете один крупный физик, построив график предполагаемого прогресса Германии, подсчитал, что Гитлер может заполучить атомную бомбу уже через полгода. По крайней мере, рассуждал он, действующий ядерный реактор позволил бы Рейху массово производить радиоактивные изотопы, чтобы начинять ими грязные бомбы для атак на европейские города.

Слухи о возгорании L – IV произвели на ядерное сообщество союзников двоякий эффект. Во-первых, американские физики взглянули на свои жалкие до сих пор попытки создать бомбу и состроили кислую мину. Дальнейшее промедление было уже немыслимым. Поэтому 6 декабря 1941 г. в порядке объявления научной войны они запустили Манхэттенский проект – всего за несколько часов до того, как налет на Пёрл-Харбор вовлек в настоящую войну всю остальную страну. Во-вторых, американские власти принялись разрабатывать планы уничтожения нацистской программы по созданию атомной бомбы. Одна очевидная идея сводилась к тому, что, если убрать из проекта Вернера Гейзенберга, вся работа застопорится. Другой уязвимой точкой была тяжелая вода: она была необходима немцам для исследований, а производила ее в то время одна-единственная компания в мире. Быстро сформировался план сократить это количество до нуля.

Глава 18
Отъезд на войну

Жизнь Джо Кеннеди, хоть он тогда и не подозревал об этом, сделала роковой поворот 15 мая 1942 г. В тот день британский «Спитфайр», возвращавшийся из разведывательного полета над Балтийским морем, пролетел над небольшим островом на севере Германии. Фотограф в самолете случайно бросил взгляд на мыс Пенемюнде на северной оконечности острова и заметил там несколько круглых насыпей. Они выглядели подозрительно крупными, поэтому он сделал несколько снимков. Через несколько дней эти снимки оказались на столах сотрудников британской разведки. Название «Пенемюнде» было им знакомо: недавно подпольщики сообщили, что, по слухам, нацисты доставляют туда дорогостоящие, высокотехнологичные электронные лампы. Но круглые насыпи озадачили разведчиков. Они решили расширить слежку за Пенемюнде, чтобы выяснить, что там происходит.

Если бы только британцы прислушались к донесению собственного шпиона в Берлине! Ведь он уже сообщал им, что именно там происходит – нечто действительно зловещее. В конце сентября 1939 г. специалист по аэродинамике Вернер фон Браун собрал в Пенемюнде на конференцию десятки ведущих ученых и инженеров. Впоследствии фон Браун станет легендарным конструктором американских космических ракет, руководителем лунной программы «Аполлон». А в то время он был просто честолюбивым 27-летним нацистским инженером, и на трехдневной конференции, в шутку названной Der Tag der Weisheit («День мудрости»), он и его коллеги обменялись идеями о нескольких невиданных прежде видах оружия.

«День мудрости» был, разумеется, совершенно секретным мероприятием, но слухи о нем вскоре дошли до издателя Пауля Росбауда, который в свое время напечатал первую статью о расщеплении урана, чтобы предупредить союзников. С тех пор он под оперативным псевдонимом Грифон стал главным научным шпионом на территории стран Оси. Он передавал агентам союзников информацию на самые разные темы, часто с помощью кодированных сообщений в книгах, издание которых курировал. Услышав о конференции фон Брауна, Росбауд начал собирать информацию о ней. Он был кем-то вроде научного бонвивана и любил приглашать коллег на щедрые обеды с прекрасными винами. Никто из его гостей и не догадывался, что разглашает секреты. Они даже не подозревали, что их приятель интересуется секретами. Им просто нравилось его общество, и они были счастливы поделиться сплетнями о фон Брауне и новом ракетном оружии из Пенемюнде. Все сходились на том, что британцев ждет неприятный сюрприз.

Сильно рискуя, Росбауд в конце концов пробрался к Пенемюнде, чтобы разузнать, что же там происходит. Географически Пенемюнде расположен на острове недалеко от современной границы между Германией и Польшей. Часть этой территории когда-то была морским курортом, теперь же северную половину занимали ракетные полигоны. Несмотря на скромные размеры (около 26 кв. км), очертания мыса на карте смотрелись зловеще: он напоминал лысую голову привидения с широко разинутым ртом, визжащим в сторону Лондона.

В течение десяти дней Грифон бродил по лесам вокруг Пенемюнде, наблюдая и прислушиваясь. Нацисты ограничили доступ на остров, но местные жители видели, как в небе образовывались странные изогнутые следы, после чего раздавались внезапные взрывы. Не подозревая об этом, они стали свидетелями рождения грозного Vergeltungswaffe, «оружия возмездия», «Фау-1» и «Фау-2», наводивших впоследствии ужас на Лондон. Версальский договор, подписанный по итогам Первой мировой войны, запрещал Германии иметь запасы некоторых видов вооружений, но этот запрет парадоксальным образом сыграл на руку немецкой военной машине, вынудив ее изобретать новые. «Фау» стали примерами таких изобретений. По сути, «Фау-1» был начиненным взрывчаткой беспилотником весом 2,5 т и длиной 8 м. Нацелить его оказалось сложной задачей, но он был снабжен примитивным автопилотом, корректирующим курс. «Фау-2» были крупнее и опаснее, их длина составляла 13,4 м, а вес – 14 т. Будучи, в сущности, первыми баллистическими ракетами, они взлетали вертикально, а в конце полета отвесно падали вниз. Поскольку «Фау-2» двигались со сверхзвуковой скоростью, самым страшным, возможно, казалось то, что они не производили никакого шума, пока не поражали цель. Услышавшие взрыв могли считать, что им повезло: они выжили.

После разведки в Пенемюнде Росбауд вернулся в Берлин в конце августа 1941 г. и написал донесение для британской разведки; оно включало описание сигарообразной «Фау-2» и ее компонентов. Но этот документ практически никто не прочитал. Кому был интересен какой-то Пенемюнде? Однако в 1942 г. фотографии загадочных курганов заставили достать донесение Грифона из-под сукна. В течение следующих двух лет природа этих курганов станет предметом ожесточенных язвительных споров в разведывательном сообществе – споров, которые в конечном итоге обрекут Джо Кеннеди на гибель.

До этого момента война раздражала Джо. Ему нравилась жизнь студента школы права, когда дни и ночи были полны свиданий и бесшабашных выходок. (Говорят, он держал в своей ванне «тупого аллигатора» по кличке Снуки и, бывало, шутки ради подбрасывал его в ванны своим соседям, пока те мылись.) Но сама школа права наводила на него скуку, и, чувствуя, что у него совсем иное предназначение, он бросил учебу после второго курса, чтобы пойти служить во флот. В частности, он хотел поступить в летную школу, которую считал самой крутой программой в вооруженных силах. «Мне всегда хотелось летать, – писал он другу. – Меня никогда не привлекала перспектива ползать с винтовкой и штыком по европейской грязи». Этот выбор потряс его отца, который считал профессию пилота слишком опасной. Летная школа, с его точки зрения, вряд ли годилась для того, чтобы обеспечить быстрое продвижение по службе, достойное отпрыска клана Кеннеди. Но Джо-младший оказался таким же упрямым, как и его старший тезка, и в июне 1941 г. записался курсантом в летную школу.

Последующие несколько месяцев подтвердили правоту старшего Кеннеди: летная школа оказалась плохой идеей. Во-первых, авиатором Джо оказался ужасным. Он с трудом управлял самолетом в воздухе и назавтра забывал то, чему научился сегодня. Ему также не хватало природных навыков пилота: он резко дергал самолет и слишком полагался на приборы. Как заметил один историк, «талантливый, то есть прирожденный, пилот видит и чувствует; Джо-младший пытался запомнить, что надо сделать дальше». Инструкторы несколько недель не отпускали его в самостоятельный полет, и в конце концов он окончил школу 77-м из 88 курсантов.

К огорчению Джо, военная карьера его брата Джека оказалась успешной с самого начала. Вообще-то Джека не должны были брать на службу, так как по состоянию здоровья он мало чем отличался от Ирен Жолио-Кюри. (В два года он перенес скарлатину и после этого всегда оставался болезненным; в течение жизни католические священники трижды соборовали его.) Но Кеннеди-старший потянул за нужные ниточки, и после фиктивного медицинского освидетельствования Джек был зачислен в военно-морскую разведку. В отличие от летной школы, это оказалось прямой дорогой к карьерному успеху. Довольно скоро Джек обогнал Джо в чине, хотя поступил на флот на четыре месяца позже него. Мысль, пусть и теоретическая, что он должен первым отдавать честь Джеку, заставляла Джо кипеть от ярости.

По темпераменту братья всегда были разными. В то время как Джек был хилым, Джо был полон энергии. Джо также считался умнее: Кеннеди-старший однажды скептически оценил перспективы Джека, заявив, что тот «далеко не пойдет». В спорте Джо агрессивно спорил с арбитрами и судьями и любил врезаться в других игроков на поле для американского футбола. Джек, напротив, предпочитал уступать – он был изворотливым квотербеком, а позже вообще стал чирлидером. (В юности он также подносил бейсбольные биты и прочий инвентарь для игроков Boston Red Sox; одним из его любимых спортсменов был Мо Берг.) Оба брата Кеннеди пользовались популярностью среди сверстников, но, как заметил один историк, «Джо куражился, а Джек очаровывал».

Имея менее двух лет разницы в возрасте, мальчики не могли кое в чем не конфликтовать. Любитель повыставляться и обладатель неотразимо синих глаз, Джо без труда привлекал женщин; в колледже он ходил на свидания с такими звездами, как Этель Мерман и Кэтрин Хепбёрн. Джо любил портить Джеку свидания, просто чтобы досадить: он усаживался рядом с девушками Джека, сорил деньгами, а затем предлагал младшему брату убираться. Несколько раз они едва не схлестнулись из-за женщин, но до драки все же не дошло, главным образом потому, что Джо без труда одолел бы Джека. Защита их дипломных работ в Гарварде превратилась в очередное состязание. Кеннеди-старший полагал, что публикация книги придает молодому человеку солидности. Так что он взял защищенную с отличием дипломную работу Джо о гражданской войне в Испании, приправил ее цитатами из писем, присланных сыном из Валенсии и Мадрида, и представил все это как своего рода интеллектуально-приключенческий роман в духе Лоуренса Аравийского. Редакторы на это не клюнули. Тем временем Джек написал диплом о кануне Второй мировой войны, и на этот раз Кеннеди-старшему удалось опубликовать его под названием «Почему спала Англия». Джо помнил, как Джек вместе с пятью стенографистками спешно доделывал текст за неделю до сдачи. Тем не менее было продано 80 000 экземпляров книги, частично потому, что Кеннеди-старший закупил их оптом. Но отец снова оказался прав: книга прибавила Джеку солидности – к досаде Джо.

И вот теперь Джек обскакал его на военной службе. Но летом 1942 г. Джо наконец-то совершил прорыв. К этому моменту он научился летать на более крупных и громоздких самолетах под названием PBM Mariner; они достигали максимальной скорости 348 км/ч. Предоставление плохому пилоту большого самолета может показаться не вполне оправданным решением (если человек с трудом осваивает седан, вы не доверите ему ключи от 18-колесной фуры), но на самом деле управление крупными самолетами требовало меньшей быстроты реакции и природного чутья. Вместо этого пилоты таких машин полагались на приборы, что играло на руку Джо: он всегда больше доверял сознанию, чем рукам, и не возражал, как иные горячие головы, против того, чтобы следовать установленным процедурам и инструкциям. К концу лета он даже обучал других пилотов. Вскоре его отправили в Пуэрто-Рико на первое задание – выслеживать подводные лодки; там он заодно заработал повышение в чине, сравнявшись с Джеком.

Но снова отстал, когда осенью Джека повысили во второй раз. Хуже того, Джек вскоре ушел из военно-морской разведки и стал командиром торпедного катера, что было одной из самых завидных профессий на войне. Эти катера были, по сути, мобильными торпедными установками: они подбирались к японским кораблям, выпускали торпеды и уносились прочь. Работа требовала отчаянной храбрости, и, поскольку Джек реально рисковал жизнью в южной части Тихого океана, медаль ему была фактически гарантирована. Тем временем Джо летал над Карибским морем в поисках несуществующих немецких подводных лодок. Полеты вокруг Пуэрто-Рико были самой непрестижной работой, какую только мог себе представить молодой честолюбивый Кеннеди, и Джо снова начал злиться, сравнивая себя с младшим братом.

Глава 19
Бразилия и не только

Первую часть войны кетчер Мо Берг тоже провел на второразрядном театре военных действий – в Южной Америке.

В 1940–1941 гг. Берг тренировал команду Red Sox, зарабатывая неплохие деньги – 4000 долларов в год (сегодня это 70 000 долларов). Но сезоны сменяли друг друга, и его тревога росла. В Европе царили хаос и разруха, бушевала война, а он все так же подшучивал над питчерами на площадке для разминки. Как всякий еврей, Берг испытывал естественную антипатию к нацистам и особенно ненавидел их за гонения на образованных людей. Нацисты сажали в тюрьмы профессоров и травили ученых, громили печатные станки и сжигали книги. Это приводило его в бешенство.

В январе 1942 г. Берг наконец-то получил шанс внести вклад в борьбу с фашизмом. Учрежденный правительством Отдел по межамериканским связям (ОМС) во главе с другом Берга Нельсоном Рокфеллером занимался во время войны продвижением интересов США в Латинской Америке, и его деятельность велась по самым разным направлениям. Например, работники ОМС вели от лица Эквадора переговоры по вывозу перуанских беженцев с Галапагосских островов, где впоследствии разместилась база ВМС США. Другим направлением была борьба с популярностью нацизма в Южной Америке. Нацисты годами разжигали на континенте недовольство, распространяя слухи об американских солдатах, которые насилуют женщин, а также крадут мясо, сахар и керосин, предназначенные для местных жителей. Рокфеллер и его сотрудники отвечали проамериканской пропагандой. Они организовывали выставки южноамериканских художников в Нью-Йорке и настойчиво склоняли голливудские студии к тому, чтобы в концовках романтических фильмов влюбленные улетали не в Париж, а, скажем, в Рио-де-Жанейро. Поскольку в Южной Америке был популярен спорт, Рокфеллер предложил привлекать в качестве послов доброй воли спортсменов вроде Мо Берга и посылать их в пропагандистские турне.

Помимо борьбы с нацистами, для работы на ОМС у Берга была и другая, личная причина. Зимой 1941 г. его отец был прикован к постели из-за неизлечимого рака, но оставался столь же суровым и безжалостным, как и раньше. Незадолго до нападения на Пёрл-Харбор он на несколько дней впал в забытье, а когда очнулся и услышал эту новость, с трудом приподнялся на локте. «Где мои мальчики?» – требовательно спросил он. Он хотел, чтобы его сыновья сражались за свою страну. Сестра Берга сказала, что они дома. «И что они там делают?» – проворчал старик.

Поступая на работу в ОМС, Берг надеялся наконец-то заслужить одобрение отца. Но он ничего не успел ему рассказать: Бернард снова впал в забытье и вскоре скончался. Берг как-то сказал приятелю, что присутствие отца хотя бы на одном матче порадовало бы его сильнее, чем взятие всех рекордов Бейба Рута. Но Бернард никогда не посещал бейсбольные матчи и теперь уже никогда не узнает, что его сын тоже участвует в войне. Хотя Берг сыграл свою последнюю игру в Главной лиге в 1939 г., официально он из бейсбола не уходил. Он сделал это в день смерти отца, в середине января 1942 г., полный решимости оставить этот период жизни позади, чтобы хотя бы призрак Бернарда мог им гордиться.

Пока ОМС прорабатывал детали поездки Берга – что заняло подозрительно долгое время, – другое ведомство предложило ему выступить по радио, обратившись к японцам на их родном языке. Берг согласился и выдал прочувствованную, хотя и довольно бессвязную речь. Он вспомнил обе свои поездки в Японию и посетовал, что две любящие бейсбол страны теперь стали врагами. Более того, он раскритиковал Японию за нападение на другие страны («Вы потеряли лицо и совершаете национальное сэппуку») и призвал японцев свергнуть свое правительство и установить демократию. Речь, конечно, не имела никакого значения, а упоминание о бейсболе, возможно, даже дало обратный результат: в том же году Япония запретила этот упаднический американский вид спорта. Впоследствии, когда американские войска занимали оккупированные врагом острова в южной части Тихого океана, японские солдаты выкрикивали самые гнусные в их представлении оскорбления в адрес Бейба Рута, надеясь, что это подорвет боевой дух американцев.

После выступления Берг продолжал прохлаждаться в Вашингтоне, месяц за месяцем ожидая назначения. Устав от тщетного ожидания, он в конце концов откопал свою 23-секундную пленку, отснятую в Токио в 1934 г., и стал предлагать ее различным военным ведомствам. По сути, эта запись сыграла роль резюме при его поступлении на шпионскую работу.

В конце августа 1942 г. Берг наконец уехал в Южную Америку и следующие полгода провел, скитаясь по военным базам в Панаме, Перу и Коста-Рике, на Галапагосах, Тринидаде и Арубе, в Британской Гвиане, Голландской Гвиане, Гватемале и Бразилии. Он зарабатывал 22 доллара в день (сегодня это 330 долларов) и передвигался в основном на небольших самолетах и джипах. (Ему приходилось ездить сзади, потому что, как коренной житель Нью-Йорка, он не умел водить машину.) Привыкший к темным костюмам и галстукам, Берг, уступив экваториальной жаре, в первый и последний раз в своей жизни надел вместо пиджака камуфляжную куртку. Этот наряд ему совершенно не шел: на фотографиях он выглядит потным толстяком, явно утратившим спортивную форму.

В дополнение к роли посла доброй воли Берг служил своего рода странствующим санитарным инспектором от ОМС, и ему приходилось иметь дело с древними как мир солдатскими пороками: пьянством, картами и особенно сексом. Рядом с американскими военными базами, полными молодых мужчин, процветала проституция; в некоторых местах распространение сифилиса и других венерических заболеваний приняло характер эпидемии, охватывая до 66 % местных женщин. Берг упорно ломал голову над тем, как вырвать американских парней «из лап этих девиц» (как будто вина лежала исключительно на женщинах). Он наивно предположил, что от большинства порочных наклонностей можно избавиться, отвлекая солдат мороженым, фильмами, рыбалкой, бадминтоном и метанием колец. Книги тоже могут помочь, решил он и выразил все это в довольно поэтической форме: «Пусть военнослужащие увидят лучшее, и тогда они, возможно, отвернутся от худшего». Иными словами, возвышенные мысли помогут молодым людям избегать блуда, выпивки и азартных игр. Красивая идея, пусть и обреченная на провал.

В перерывах между посещениями баз Берг предпринял несколько отважных вылазок, часто вставая в 5 утра, чтобы добраться до малоизвестных мест. Он выслеживал в джунглях змей, обезьян, ягуаров и игуан. Наблюдал колонию прокаженных на прибрежном острове. Высматривал подводные лодки из застекленной носовой части самолета. (Как и Джо Кеннеди, он не увидел ничего примечательного.)

Однако даже такие приключения не приносили Бергу удовлетворения. Безусловно, Южная Америка имела важное стратегическое значение для союзников – с учетом ее географического положения, а также изобилия каучука и других природных ресурсов. Не случайно президент Рузвельт, разбуженный посреди ночи после налета на Пёрл-Харбор, несмотря на все другие заботы, отдал приказ направить морских пехотинцев в восточную Бразилию. Он сделал это для защиты аэропортов, которые понадобятся американской армии для переброски войск и грузов в Северную Африку и в конечном итоге в Европу. Власти США назвали эту операцию «Батут к победе».

Но, при всей стратегической значимости Южной Америки, она не была полем боя и войну предстояло выиграть не там. Многие звезды бейсбола уже вступили в вооруженные силы и совершали настоящие подвиги: Тед Уильямс, Хэнк Гринберг, Боб Феллер, Пи Ви Риз. А Берг застрял на другом континенте, расспрашивая тупых матросов, где они подцепили гонорею. Так что, помимо продвижения доброй воли в Южной Америке, Берг слегка мошенничал и расследовал дела, заниматься которыми у него не было полномочий. Он оценивал для Госдепартамента различных политических деятелей, встречался с бывшим президентом Бразилии и интересовался серией покушений на непопулярного генерала. Вернувшись в Вашингтон в феврале 1943 г., он написал секретный отчет, надеясь произвести впечатление на ответственных лиц проницательностью и эрудицией.

Весной 1943 г. Берг попробовал разузнать о судьбе своей пленки, отправленной по инстанциям несколькими месяцами ранее. Впоследствии его друзья утверждали, что военное руководство использовало ее для планирования знаменитого рейда Дулиттла на Токио в апреле 1942 г., когда американские бомбардировщики впервые нанесли удар по Японии. Но это невозможно: рейд под командованием Джеймса Дулиттла был проведен до того, как Берг начал показывать свою пленку. Однако съемки Токио в то время были редкостью, и военные специалисты охотно увеличивали кадры из пленки Берга, определяя местоположение доков, складов, фабрик, бензохранилищ и электростанций. Как сказал Бергу один офицер, «мы получили от вашей съемки больше, чем могли бы накопить за несколько месяцев просмотра текстов и журналов о путешествиях». Тот факт, что они полагались на журналы для туристов, красноречиво свидетельствует об уровне военной разведки того времени. По сравнению с этим подъем Берга на крышу больницы в Токио выглядел операцией «зеленых беретов».

И все же, учитывая его возраст, Берга не могли взять на военную службу. Но было одно ведомство, которому он подходил. Мо Берг прекрасно соответствовал вольному и даже безрассудному подходу к разведывательной деятельности Управления стратегических служб.

В самом начале Второй мировой войны в США не было гражданского ведомства, занимавшегося внешней разведкой. Не то чтобы американцы никогда не шпионили: армия и флот имели свои разведывательные подразделения, и даже частные компании, такие как General Electric, занимались корпоративным шпионажем. Но благородные выпускники университетов Лиги плюща, заправлявшие в федеральном правительстве, были склонны рассматривать такую деятельность как аморальную и даже грязную. Как однажды выразился военный министр Рузвельта Генри Стимсон, «джентльмены не читают писем друг друга». Такая брезгливость ставила США в невыгодное положение по сравнению с Великобританией, Германией и Россией, каждая из которых имела развитые разведывательные службы и с удовольствием шпионила как за противниками, так и за союзниками.

Но Пёрл-Харбор вынудил правительство США осознать свои недостатки и создать Управление стратегических служб (УСС). Сегодня оно известно большинству как предшественник Центрального разведывательного управления, но полномочия УСС были шире. Помимо шпионажа, оно проводило военизированные операции за границей и проложило дорогу для создания американского армейского спецназа. Нередко, как в случае с приключениями Мо Берга, шпионаж и незаконная деятельность шли рука об руку.