Текст книги "Доктор. Книга 1"

8

Наутро не удерживаюсь от детского порыва и пересчитываю деньги ещё раз. В конверте НОВОЙ КЛИНИКИ – несколько моих рабочих дней на мойке. А усилий и времени у меня ушло намного меньше.

Всё утро хожу по квартире с чаем в руке и думаю. В итоге возникает желание кое-что обсудить.

– Сергей Владимирович, доброе утро. Я вас не разбудил?

– Что-то срочное? – сонный голос Стеклова напоминает, что это я вчера поехал спать. Они, судя по всему, вовсе даже нет.

– Извините, пожалуйста, я не подумал, что вы ещё спите.

– Да уже не сплю… Всё, проснулся. Говори.

– Есть вопросы по функционалу и бизнес-схеме НОВОЙ КЛИНИКИ. Я б очень хотел их задать Игорю Витальевичу, но не хочу, чтобы вы думали, что я с кем-то из вашего окружения общаюсь за вашей спиной.

– Срочные вопросы?

– Нет.

– Тогда я сплю… Игорь вообще рано встаёт. Подожди три минуты. Сейчас с ним созвонюсь, и он по пути за тобой заедет. Бизнес-схемы – это точно не ко мне, к нему… Я позже подтянусь, если что…

Через пятнадцать минут за мной заезжает Витальевич. Его огромный «Эскалэйд» пышет благополучием вместе с владельцем. Наверное, и ресурсов жрёт – не дай бог, того же бензина.

– Привет, молодой! Жизнь бьёт копытом? – на свежем, как огурец, Игоре совсем не заметны какие-либо следы ночных возлияний. – Тебе-то чего с утра не спится? Это я на работу, а ты чего подхватился?

– Я же вчера сразу домой поехал. Приехал – сразу спать лёг. Отлично выспался.

Витальевич недоверчиво смотрит на меня:

– И что, не возникло ни малейшего желания забуриться в ночные клубы и потратить часть денег с подругой или подругами?

– А зачем? – настаёт моя очередь удивляться. – Я анатомический атлас учить пытаюсь, в теории колебаний хочу разобраться (в местной её интерпретации, по крайней мере), плаваю за область, в боксе выставился на ближайший чемпионат области – зачем мне ночной клуб? Какие знания либо умения я там приобрету?

– Я всё понял, – ржёт Котлинский. – Мои вопросы некстати. Если серьёзно – завидую твоим родителям. Ты на редкость правильный и рациональный. У меня сын твоих лет – он с таким баблом точно домой спать не поехал бы… Правда, он и не работает, как ты, увы. И свои деньги у него будут не скоро. – Витальевич слегка грустнеет. Судя по всему, сына пытается не баловать.

– А вы ему не выделяете денег?

– Категорически нет. Пацан должен быть голодным и искать работу. Я в его годы и на базаре с товаром стоял, и контрабандой панты марала через китайскую границу без паспорта нелегалом тягал. А он – на всём готовом, даже не пытается шевелиться… Я сына люблю. Но надо же и в будущее смотреть: рано или поздно все дети остаются одни. Если родители не научили детей жить самостоятельно – таких детей ничего хорошего в жизни не ждёт. Я окажу сыну очень плохую услугу, если все его проблемы буду решать лично и если все его желания будут исполняться, словно доброй феей. Он же не научится ни работать, ни бороться. Что в итоге с ним, таким, будет?

Упс. В таком разрезе я и не думал.

– О чём ты хотел спросить?

– Игорь Витальевич, какие корпоративные цели есть у НОВОЙ КЛИНИКИ? Заранее извиняюсь, если вопросы покажутся дурацкими.

– Так. Ну, первая – получение единицы прибыли за единицу времени. Это по умолчанию. Вторая —… хм. Слушай, а больше и нет целей. Вот в таком разрезе, как ты спросил – больше целей и нет. Всё остальное – наверное, инструменты для достижения этой цели. Персонал, оборудование, оснащение, расходники… Да, остальное – инструменты.

– Игорь Витальевич, это не моё дело, но не слишком ли однобоко?

– Я как-то не задумывался о философии, – бурчит он в ответ. – По этой части у нас Серёга – плевать на материальное. Изначально – была возможность сделать проект. Современное лечебное учреждение, в котором будет всё, чего государство в нашем районе дать не может. Включая отсутствие очередей. Была возможность плюс один пациент Серёги изъявил желание помочь материально. Серёгу это не интересно, он познакомил нас. Мы скинулись, и я всё организовал. Поскольку и налажено всё хорошо, и за всеми процессами я слежу лично, и каждый серьёзный клинический случай лично сопровождаю – уровень у нас приличный. Всё, что можно сделать, мы делаем. Если мы не смогли – мало кто ещё может. Вплоть до того, что подключаем лучших специалистов в своих областях, вот как Сергея.

– А вылечить пациентов – это цель, инструмент или такого пункта в задачах вообще нет?

– Хм. В рамках такой логики – пожалуй, что инструмент. Но это ж не так. Только я вот не знаю, как это в ответе на твой вопрос сформулировать. В философию надо ударяться, а это не ко мне.

– А если для начала как минимум продекларировать? Вот взять – и сказать волевым решением за закрытыми дверями, пусть только среди нас троих: у нас две цели. Одна – это доход. Она главная. Но кроме неё, есть и вторая цель: оказание профильной помощи людям, которые в ней нуждаются.

– Что изменит такая декларация за закрытыми дверями?

– Пока не знаю. Может быть, многое. Как мы говорим, так мы и думаем; как мы думаем – так мы действуем.

– Какая выгода для меня как учредителя и для самой клиники?

– Игорь Витальевич, ну не поверю, что абсолютно все ваши действия в этом мире продиктованы исключительно требованиями личной выгоды.

– Да конечно, нет… Но я сейчас не понимаю, что ты хочешь сделать. И чего ты хочешь от меня.

– Пока не дошли до этого… Такой вопрос. Что в самую первую очередь нужно для хорошего дохода клиники?

– Количество пациентов за единицу времени, – не задумывается Котлинский.

– Допустим, вы обычный человек. Успешный бизнесмен, не ограничены в финансах, но далеки от медицины. Если, тьфу три раза, в вашей семье случается какой-то аврал по медицинской части, как вы будете выбирать клинику?

– Ну, тут несколько критериев. В том числе, какая клиника первой в поисковике Google вывалится, – демонстрирует неожиданную продвинутость Котлинский. – Но вообще, конечно, в приоритете будет репутация.

– А какой должна быть репутация, чтоб клинику выбрали восемь человек из десяти?

Вот за что мне нравится Котлинский – он всегда мгновенно врубается, схватывает с полпинка и дисциплинированно думает в заданном направлении.

– Вот тут репутация может быть двух типов. Первый тип – аналитическая информация. Такой-то профиль клиники, столько-то профессоров в штате, столько-то клинических случаев за столько лет, количество побед и поражений. Второй вариант – эмоциональный: личные впечатления реальных пациентов: молодцы, сделали, что можно было, и даже сверх того. Типа, мне они понравились.

– А какая информация из двух больше влияет в момент решения?

– Тут я тебе как врач скажу: эмоциональная. Вторая. Хотя это и абсолютно не конструктивно. Но когда человеку страшно, аналитика у него отключается – это физиология. Сопоставлять и анализировать, сравнивать измеряемые характеристики он не способен. Самое первое стремление – убрать угрозу. В перепуганном состоянии большинство воспринимает только эмоциональные посылы.

– Соответственно, если вы хотите как можно больше посетителей, с какой составляющей нужно работать в первую очередь?

– С эмоциями, – удивлённо выдаёт Котлинский. – Ты смотри, и правда. Раньше не задумывался…

– И получается, что восемьдесят процентов всех коммуникаций клиники, с точки зрения прибыльности, на чём надо фокусировать?

– На эмоциях. Если шире – на личных впечатлениях, которые остаются о нас у наших посетителей вне зависимости от того, по какому поводу они к нам пришли.

Мы за разговором незаметно доехали, вышли из машины и переместились в кабинет Котлинского.

– Что будет запоминаться людям сильнее всего в положительных эмоциях?

– Бесплатная услуга либо дополнительная помощь, на которую они не рассчитывали, – снова не задумывается Витальевич.

– Какие медицинские услуги людям нужны постоянно, вне зависимости от уровня дохода, при этом – с низкой себестоимостью для клиники?

– Анализы крови определённые, УЗИ – если пациенты гель компенсируют и салфетки с собой возьмут, ещё кое-какие анализы.

– Если НОВАЯ КЛИНИКА часть этих услуг объявит бесплатной – для тех, кто в этом нуждается – это поможет создать нужный объём положительный эмоций?

– Ещё бы. – Котлинский задумывается. – Можно на пробу объявить месячную акцию, месяц без проблем потяну по финансам. Отобрать список услуг типа УЗИ – где материальная себестоимость почти ноль. А квалификация и оборудование – очень влияют. По тому же УЗИ вообще можно про акцию так и сказать: сделаем бесплатно – если такой-то гель принесёте с собой (остаток заберёте). И одноразовую простыню с салфетками. Поставить на это персонал круглосуточно – почему нет? И посмотреть, какой будет конверсия. Ну, прирост платных клиентов в ответ на запуск этих бесплатных позиций, – поясняет Котлинский, глядя на мои широко открывшиеся глаза.

– Да я знаю, что такое конверсия, удивлён, что вы настолько… продвинутый.

– Эхх, Саня. У меня с института прозвище – барыга. Я, может, врач хреновый. Серый вон говорит – даже без «может». Но по маркетингу и бизнес-управлению я могу лекции читать. Причём не теорию, а чистую практику: какой проект, в какие сроки, сколько денег, как я им руководил. Но объясни, тебе-то какой интерес?

– А какой мне был интерес приходить к Касаевой? – пожимаю плечами. – Я вообще не рассчитывал ни на оплату, ни на благодарность.

– Ладно, подобьём итог… Клиника – получает шанс позиционировать себя как лидер в плане социальной ответственности. Я согласен, это очень дорого стоит в наше время. Даже если экономического эффекта сразу нет, он всё равно есть. Не буду объяснять. Дополнительно клиника получает шанс конверсии общественного мнения в таких вот клиентов, как Касаева… где один выстрел окупает год геля на УЗИ… Люди получают бесплатный доступ к определённым процедурам, для них, возможно, достаточно важным. В любом случае, волна пойдёт. Положительная для всех. Ты – не получаешь ничего. Я ничего не упустил? – ржёт Котлинский.

– Я бы не был столь категоричен, просто не готов сейчас это обсуждать. Давайте запустимся, а потом посмотрим на результаты. Игорь Витальевич, для начала, если у вас что-то выходит, я получаю причастность к лидеру отрасли и репутацию – ваши и Сергея Владимировича рекомендации и добрые напутствия. А вдруг я в мед. институт соберусь после лицея?

– Точно! – хлопает себя по лбу Котлинский. – Я и не подумал. Ну да, логично. В твоём возрасте заделы на будущее важнее бабок.

* * *

Через некоторое время в зале бокса застаю Вовика, кидающего голые кулаки в стену без защиты. Правда, вполсилы.

– Объясни?

– Да чё тут объяснять, – он не прерывается, – 500 раз в день. Вполсилы. Не знаю, что, но что-то в кулаке укрепляется. В результате, даже когда на ринге в перчатке бью, получается гораздо чувствительнее. Даже по корпусу, не говоря уж про голову. Не в курсе деталей, но представь: ударить тебя просто плотным мешком или железной трубой, обёрнутой плотным мешком.

– А что Сергеевич говорит?

– Сергеевич по закалке тела не специалист. Говорит, если что-то даёт – без проблем. Но я по опыту знаю, что лично мне – даёт. В армии научили. Там просто без вариантов было, а потом я увидел, что и на ринге смысл есть. Вот не бросаю.

Немного подумав, пристраиваюсь рядом. Поначалу немного непривычно, но с неприятными ощущениями справляюсь подачей резонанса на кисти рук.

Вовик снова оказывается прав: после стенки даже в перчатке ощущение удара совсем иное. В более сильную сторону. Моё мнение подтверждает он сам, морщась после пары попаданий в защиту и корпус:

– Не надо было тебе говорить: как той трубой теперь стало. Кстати, если несколько дней так не будешь делать – ощущение жёсткости уйдёт. В общем, это состояние кулака надо поддерживать всё время.

Мы который день, до кругов перед глазами, нарабатываем задание Сергеевича: я учусь изматывать его; он пытается «не сдыхать», как я. В отличие от него, у меня более значительный и управляемый ресурс гемоглобина. Но именно у него выигрывать таким образом не планирую. Впрочем, до тех соревнований ещё достаточно далеко.

* * *

Сегодняшний день проходит в темпе бега рысью. Плавание – снова на износ в анаэробных режимах. Ани сегодня нет – критические дни.

Когда вечером прихожу на мойку, сил на два салона почти не остаётся. «Добиваю» их на морально-волевых качествах, прихожу домой и ложусь спать, не раздеваясь.

На задворках сознания мелькает мысль: что-то надо делать с режимом дня. Когда с сентября начнётся учёба, я физически не выдержу. Несмотря на любые усиления изнутри.

Не успеваю коснуться головой подушки, как сознание уступает место сну.

9

Дежавю.

Тот же перекрёсток. Так же возвращаюсь с утренней пробежки (Сергеевич велел качать офэпэ, потому бегаю по утрам теперь ещё больше, чем раньше).

На этот раз всё происходит почти что на моих глазах. Женщина с коляской переходит дорогу. Ту сторону вижу только боковым зрением, потому безо всех подробностей, но её как-то явно задевает пытающийся повернуть налево на мигающий жёлтый какой-то мудак. Сам момент касания чётко не вижу; заканчиваю поворот своей головы только тогда, когда она со всего маху прикладывается головой об асфальт. Мудак-водитель вначале едет дальше, как ни в чём не бывало, потом всё же нажимает на тормоз и ошалело наполовину высовывается из открытого окна. Коляску не зацепили, слава богу.

Успеваю подумать, что этот перекрёсток – какой-то неправильный. Возможно, тут или с видимостью на повороте что-то не то, или режим «красный – зелёный» не отрегулирован. Но не может же один и тот же сценарий повторяться регулярно просто так…

Пока эти мысли мелькают у меня в голове, ноги уже сами несутся вперёд. Подхватываю заоравшего ребёнка из коляски и кладу на тёплый летний асфальт рядом с собой. Скан. Ребёнок в порядке. Ну, я и не сомневался, но надо же проверить. Подаю ему нормальную частоту, пытаясь успокоить. Никакого эффекта, максимум на одну пятую изменил. Ладно, успокаивать ребёнка будем потом, главное – жив и здоров. Просто напугана.

Женщина без сознания. Переломов нет. Смещений не вижу. Внутренние органы в порядке. Похоже на сотрясение или ушиб мозга. В моей проекции – как обычный нокаут в боксе. Но мне не нравится сигнал от головного мозга к спинному – обычно он мощнее и насыщеннее. Тьфу три раза…

Руки уже набрали номер Стеклова. Он сегодня в своей больнице, потому сразу отзывается:

– У меня обход, важно?

Сжато докладываю ситуацию и прошу вызвать скорую, так как не знаю, какая подстанция ближайшая. А звонить на общегородской номер – потеря нескольких минут, врачи мне это объясняли.

– Понял, скорую сейчас сделаю, – мгновенно ориентируется Стеклов, – никуда не уходи. Ребёнка берёшь в охапку, коляску – тоже. Садишься в скорую и едешь к нам, они прямо сюда вас всех привезут. Помоги врачу с санитаром погрузить вас всех в машину, особенно женщину – в бригаде могут только женщины приехать, не считая водителя. Полицию вызову сам. Всё, не отвлекайся! Если видишь, что можешь чем-то помочь – держись и помогай. Самое главное, как у неё дыхание и сердце?

– В проекции отклонений не вижу. Кажется. Не знаю, какая у неё норма… Пульс около восьмидесяти вот в эту минуту.

– Кровотечений нет?

– Только если что-то внутричерепное. Прочие места – чисто. И снаружи, и в проекции. Ну, только гематомы от удара. По черепу – сейчас не могу разобраться, у неё весь мозг фонит после удара об асфальт, частоты сбиты. Мне нужно «пристреляться» минут пять, чтоб понять, какая у неё собственная частота.

– Всё. Отбой. Жди.

Скорая прилетает буквально через две минуты, разворачиваясь через двойную разделительную линию, игнорируя правила движения и визжа тормозами, как гоночная машина. Похоже, Стеклов в авторитете…

Как и предсказывалось, бригада скорой – сплошь женская. Мы с водителем быстро грузим по списку пострадавшую, орущего ребёнка, коляску, улетевшую на пять метров сумочку, и скорая, вновь взвизгнув тормозами, стартует, как болид.

В неотложке возле приёмного покоя нас встречает сам Стеклов с какой-то группой поддержки (пара девушек в белых халатах, которыми в другой ситуации я бы заинтересовался).

– Саня, бери ребёнка в руки, Лена тебя отведёт, куда надо. Сиди с ребёнком и следи за ним. Лена подскажет, что делать.

Лена, одна из двух моделей, по ошибке надевших белые халаты в неотложке, провожает меня в какую-то комнату с мягким диваном и телевизором. Сюда же через минуту приносят коляску, сумочку и пакет с детскими причиндалами, бывший в коляске. Нахожу в пакете бутылку с чем-то белым и сую в рот ребёнку. Кстати, девочка. Присасывается к бутылке, не открывая глаз. При этом пытается одновременно орать.

Поскольку теперь время есть, внимательно обследую её. Ей хоть бы хны, только испугалась. Пользуясь возможностью, шлю несколько импульсов один за другим, чтоб успокоить. Не сразу, но получается.

Через полчаса появляется Стеклов и сразу хватается за сумочку.

– Чёрт. Ну что за дура. Ни телефона, ни документов, – бормочет Стеклов, вытряхивая содержимое сумки на диван. – Саня, вроде с ней всё в порядке, ну, сообразно ситуации. Но она почему-то до сих пор без сознания. Ты успел рассмотреть, что с мозгом в твоей проекции?

– Да как будто сильный нокаут. Очень сильный. Разрывов сосудов внутри черепа не увидел. Смотрел два раза.

– Ладно. Подождём… Слушай, такое дело. Этого ребёнка просто физически некуда деть. Можешь подставить плечо и взять к себе буквально на несколько часов? Потом я всё организую, и у тебя его заберут.

– Да могу, конечно.

– Лена тебя отвезёт и поможет немного.

Через десять минут, собрав вещи, переодев с помощью модели-Лены памперс на ребёнке, покидаю больницу. Девочка проснулась, попыталась плакать, но Лена её как-то быстро успокоила, взяв на руки. Я толкаю коляску.

Лена, оказывается, на своей машине. Грузимся, я с ребёнком на заднем сидении. Хрен его знает, как надо везти ребёнка: специального детского фиксатора либо какого-то кресла нет, потому просто очень крепко держу в руках.

У меня дома Лена быстро обследует обе комнаты, берёт деньги и выходит в магазин. Через полчаса возвращается с большим пакетом памперсов, двумя коробками сухой молочной смеси и десятью банками с овощным и фруктовым пюре. Отдельно ставит большую бутылку воды и стеклянную банку яблочного сока.

У неё, кажется, какой-то эмпатический талант: при ней и ребёнок не нервничает, и у меня настроение в норме.

– Смотри, герой. Кормишь – вот так. – Лена ловко держит извивающегося ребёнка на одном колене и технично отправляет в рот ложку пюре (всю сложность манипуляции я оцениваю позже, когда остаюсь один). – Когда покормишь, обязательно подержи вверх головой, чтоб воздух вэкнула. Если срыгнёт едой, будешь заново кормить. Корми аккуратно и понемногу – чтоб не подавилась!

На всякий случай записываю это всё на видео в телефоне.

– В одежду, пока лето, лучше не одевай: угваздается – просто сполоснёшь водой. А бодики стирать надо будет. Поишь каждый час либо как начинает плакать – вот так, – и вторая бутылочка, на этот раз с соком, разведённым водой, также испаряется. – Памперс меняй раз в два часа. При смене памперса подмываешь. Пошли, покажу как.

– Да ладно, разберусь…

– Ну смотри, тебе жить… Про памперс много не рассказываю – это бесполезно, пока сам несколько штук не сменишь. Только застёгивай плотно, а то перекосится набок. На сутки – двое тебе хватит этого пакета, там разберёмся.

– ЭЭЭ, какие сутки – двое?! – пытаюсь возмутиться. – У меня куча своих дел!

– Молчи, мелкий. И слушай. По правилам, мы должны обследовать ребёнка и, если всё ОК, передать в педиатрию.

– Так с ней же всё в порядке! Её вообще не задело, как ехала в коляске – можно сказать, особо даже не проснулась!

– Да. Потому мы своё заключение уже написали. Но у Сергея – тёрки с детским отделением, для тебя – без подробностей. В детское быстро сдать не получится. У нас, объективно, ухода обеспечено не будет. Прими как данность. Если же ребёнка сдать через полицию в органы опеки – это она непонятно сколько времени даже не поест нормально. Не говоря уж о том же уходе. А в этом возрасте для ребёнка весь этот инцидент опаснее, чем для матери: мать мы рано или поздно приведём в себя. А что с ребёнком может сделаться за несколько суток в наших государственных органах, я тебе даже говорить не буду. В общем, взялся помогать – помогай до конца.

– Ладно, ясно, – сдаюсь под напором обстоятельств и её феромонов. – А какие перспективы на эти сутки? Или двое суток?

– Ну, нам надо мать привести в сознание – узнать координаты родни и сдать ребёнка родне. Может, и через час уже получится. Терпи. Будет везде лезть – смотри, чтоб до розеток не достала… – и модель в белом халате захлопывает за собой дверь с той стороны.

А я остаюсь наедине с малышкой, которая, поев, громко портит воздух и радостно начинает тянуться к моему анатомическому атласу.

После ремонта в кухонном столе остались заглушки для розеток. От греха подальше, прохожу по дому и затыкаю все розетки.

Подумав, пересаживаю её на пол: сейчас лето, не холодно, но на полу она ничего на себя не своротит и никуда ниже не упадёт – пока только ползает, ещё не ходит.

По плану сейчас завтрак, но непонятно, как быть с ней. Интересно, как её зовут? Вот же не было печали…

Она уже полчаса тащит к себе всё, до чего дотянется. Слава богу, на полу мало что есть. Сейчас вот устроилась теребить кабелегон. Ну-ну, он прочно приколочен.

Мне сейчас нужно принять душ и идти на кухню готовить. Но как только я скрываюсь на кухне, из комнаты доносится требовательный детский крик.

Создатель, дай мне сил и терпения…

Кажется, она не хочет оставаться одна. Беру её с собой, попутно успокаивая ещё одним импульсом. Моя частота почему-то на ней «не держится» – примерно как на Вовике в зале бокса. Какая-то природная сопротивляемость, что ли. Или эмоции снаружи управляются хуже физиологии? Пытаюсь всучить бутылку с водой, но не тут-то было. Не хочет.

Подумав, снимаю с антресолей пластиковое корытце, в котором родители купали меня, набираю в него тёплой воды на ладонь, ставлю на пол в коридоре и кладу туда ребёнка. Туда же бросаю несколько теннисных мячиков. Визг и вопль, но позитивный и радостный.

На время стихшего детского крика молниеносно ныряю в ванну, ставлю рекорд по скорости мытья и выскакиваю в одном полотенце обратно в тот момент, когда она тянется к моему телефону, лежащему на диване. Только не это!

Лужа на весь коридор. Само корытце перевёрнуто.

Отбираю телефон.

Игрушек у меня тоже никаких нет, я давно вышел из этого возраста. Чёрт, что делать?

Даю в руки пульт от телевизора. Какое-то время она интересуется кнопками, нажимает всё подряд по очереди, а я пытаюсь что-то себе приготовить. Не получается – долго находиться на кухне мне никто не даёт. Ограничиваюсь бутербродами и пучком петрушки, который съедаю прямо целиком.

Какое-то время тишину в доме обеспечивает передача про животных. Ухх. Пять минут можно передохнуть.

Кажется, позаниматься не получится.

И как идти на тренировки?

Никогда не думал, что от маленького ребёнка может быть столько больших проблем в течение часа. Одну ведь её тоже не оставишь – не кошка.

Слава Богу, это она ещё не капризничает и не плачет. Просто всюду лезет, всё пытается дёрнуть на себя и этим ужасно держит в напряжении.

Неужели я был таким же?

Периодически вижу её попытки начать хныкать, но каждый раз успокаиваю. Пока получается. В итоге маленький монстр просто перестаёт слезать с моих рук.

Интересно, а как растят детей простые люди? Тут же за час можно с ума сойти, не то что за неделю или месяц…

Сесть почитать тоже не вышло: анатомический атлас у меня пытаются вырвать. Маленькими руками, по которым даже ударить нельзя.

…мать…

Через какое-то время приходится нести её в душ: плановая смена памперса с соответствующими водными процедурами. Памперс стягиваю прямо в душевой кабине – от греха подальше. Абсолютно правильно, как показала практика через секунду. Заодно моемся ещё раз.

Грязный памперс вызывает в моей душе такую бурю эмоций, что просто нет слов. Себя становится жалко чуть не до слёз. Двумя пальцами выбрасываю его в мусорное ведро. Через тридцать секунд по квартире распространяется непередаваемый аромат. С ней на одной руке, с мусорным ведром в другой, демонстрирую чудеса эквилибристики, выбрасывая содержимое ведра в мусоропровод одной рукой и одной ногой.

В прострации сажусь на пол рядом. Что-то я не готов к такой жизни в течение двух суток. Надо срочно что-то придумывать. Бабке с дедом, что ли, сдаться? Они-то точно знают, что делать в этой ситуации. И опыта у них явно побольше.

Но сначала надо согласовать это со Стекловым. Мало ли, кто из родни и когда кинется искать этого ребёнка. А он за городом.

– Сергей Владимирович, здравствуйте, Вам удобно?

– Да, могу, – на редкость быстро отзывается Стеклов в то время, когда у него мобила обычно на беззвучном.

– Я звоню сдаваться. Я не справляюсь с этим ребёнком. Не хочу паниковать, но долго я не выдержу. У меня есть вариант…

– Погоди, – перебивает он меня. – Мать в сознание привели. Сутки-двое она побудет у нас. Что ребёнок у тебя – ей сказали, она не против. Она, кстати, тоже категорически не хочет отдавать ребёнка в нашу педиатрию (интересно, что там не так с этим отделением?). Просит, если возможно, чтобы ребёнок побыл с тобой какое-то время. Ещё она дала телефон мужа, мы уже ему позвонили. Муж в командировке. Вылетит ближайшим рейсом, но это в любом случае около суток. Предлагаю такой вариант: я к тебе на эти сутки отпускаю Лену (есть возможность), но ты должен обеспечить ей максимальный комфорт – она помогает исключительно по своей воле. Эти сутки она не должна ни в чём нуждаться, чтобы мне потом не пришлось извиняться. Она – моя подчинённая, и я её прошу, как понимаешь, в обход официала… Это – её личное одолжение.

– Комфорт – не вопрос! – лихорадочно тороплюсь согласиться, пока ничего не поменялось. – У меня две квартиры на одном этаже! Пусть занимает любую, хоть обе! Я вообще могу у бабки с дедом пожить!

(Лучше я буду ездить в город из деревни, чем эта пытка младенцем ещё сутки или двое).

– Не вздумай, – отрезает Стеклов. – А если что-то купить понадобится, как ей с ребёнком в магазин бежать? А готовить кто будет? Она, с ребёнком на руке? Посуду если помыть или ребёнка подмыть – кто поможет? Даже и не думай сбежать.

– Да знаю, но должен же я был хотя бы попробовать… – уныло бормочу в трубку. – Сергей Владимирович, я могу ей какие-то деньги предложить за помощь? Это удобно? Я сейчас при финансах.

– Не вздумай. Это исключено по целому ряду причин, о которых не по телефону.

– Ну, я думал, что у вас зарплаты маленькие, денег должно не хватать…

– Ты не в курсе всех её личных обстоятельств. И почему она тут работает. Она из более чем серьёзной семьи, для неё финансы – не приоритет. Лучше делай, как я говорю: ей должно быть комфортно. Больше ты ничем ей помочь не можешь.

– Понял. Делаю.

Когда меньше чем через час раздаётся звонок в дверь и появляется Елена, я уже готов молиться всем богам и радуюсь ей больше, чем бомж – миллиону долларов.

– Ура! – обессиленно выдыхаю, вручая ей ребёнка прямо в прихожей. – Как мы рады вас видеть!

– Эй, стоп, дай руки помою!

Наконец, у меня забирают этого маленького монстра, и я могу хоть на кухню нормально сходить. С запозданием приходит мысль, что Лену тоже надо покормить. Хоть в комнату с ребёнком даже заходить не хочется, делаю над собой усилие и спрашиваю от двери:

– Лен, ты голодная?

– Да, конечно.

– У тебя есть ограничения по кухне? Или ты всё ешь?

– Ем всё.

– Я выскочу в магазин на пятнадцать минут?

– Давай. Детского питания «АМИРАН» захвати. Любого. Банок пять.

Никогда шум улицы не был ещё таким желанным, ура!

В магазине меня догоняет мысль, что надо не ударить в грязь лицом. В дополнение к своему обычному рациону, набираю сыров, рыбы, колбас.

От дверей возвращаюсь за детским питанием. Хорошо, что вспомнил.

На кухне развиваю бурную деятельность. Поскольку дело уже к обеду, быстро режу окрошку. На кефире, хе-хе. Раскатываю привычное тесто для пиццы, сразу на несколько штук – с рыбой, колбасой, просто «Маргариту».

Пока пицца в духовке, режу салаты.

Через полчаса кричу из кухни:

– Ле-е-еена-а-а!

В дверях возникает шипящая Лена:

– Чего ты орёшь?! Только уснула! Погоди, дверь в комнату закрою.

– Упс! Не надо, иди на кухню, я сам, – на цыпочках иду к двери и со всем возможным старанием закрываю без шума.

* * *

– А ты хорошо готовишь, – получаю приятный комплимент через пятнадцать минут, когда от обеда остаются только сыр и колбаса, которые уже просто не лезут.

– Так давно один живу. Ну и – я старался. Ты даже не представляешь, насколько я тебе благодарен за то, что ты приехала!

– А-а-ха-ха, оч-ч-чень даже представлю, – весело бросает Лена. – Сергей сказал, ты тут чуть не вешаешься и звонишь в слезах.

– Не то слово… – бормочу, соглашаясь на все сто процентов. – Это просто какой-то маленький монстр. Никогда не думал, что меня так легко опрокинуть в стресс. Чуть не до слёз, гхм.

– Да ну, как раз всё понятно. Тебе сколько лет?

– Шестнадцать. Но давно живу один и ко всему привык.

– К чему ты привык, не имеет значения. У тебя сейчас самый пубертат. В теории, гормональные не то что шторма, а тайфуны. Сергей говорит, ты спортсмен? С жёстким режимом дня?

– Да. Не совсем чтобы прямо по секундам, но живу в очень чётком графике.

– Вот. Сегодня переволновался?

– Немного. Один раз на этом же перекрёстке уже держал на руках сбитую девочку, пока скорую ждал. В этом месяце. Сейчас уже почти что всё знакомо, тьфу три раза. Да и повреждения у этой женщины гораздо скромнее: так, синяки, по большому счёту…

– О как… А что с той девочкой было?

– Разрыв бедренной артерии. И все вокруг стоят – вылупились, как солдат на стриптиз, а скорая через десять минут только, – неожиданно для самого себя делюсь наболевшим.

– Ничего себе, – присвистывает Лена, – и как справился?

Мысленно ругаю себя за длинный язык:

– Да там скорая вовремя подъехала, я вообще ничего не делал. Только сосуд немного пережал вручную, буквально на минуту. Тромб же сам образуется.

Кажется, объяснение проходит, потому что Лена продолжает:

– А сбой режима дня у тебя сегодня был?

– Да. И по времени, пока к вам в больницу со скорой мотался. И по контрольным точкам: ни помыться нормально – она орала, как резаная, как только я в ванную заходил. Ни пожрать толком – снова орала, даже приготовить поесть не мог. Потом, по графику заниматься надо, а она читать не даёт – вырывает из рук всё. Короче, каторга – милое и уютное место в сравнении с… Ладно, куда-то меня занесло. Нельзя так о детях.