Текст книги "Возвращение"

Возвращение
Семён Романович Брейнер

© Семён Романович Брейнер, 2023

ISBN 978-5-0059-9905-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1: дядя Вася и др.

В этот день хоронили дядю Васю. Картина мне эта хорошо запомнилась по нескольким причинам. Пожалуй, главным было то, что в моем детском восприятии это была первая смерть, столь близкая и ощутимая. Большая семья дяди Васи жила в соседней квартире за стенкой. Впрочем, об этом после. Странная вещь, но смерть его вызывала во мне смешанные чувства: да, конечно, плакали все его родственники и соседи, и по-человечески мне тоже было грустно, а вот с другой стороны, я испытывал какое-то странное чувство облегчения. Часто, проходя по коридору мимо нашей квартиры, он таращил на меня глаза и делал чрезвычайно злобное выражение лица. Я его побаивался и старался избегать встречи с ним. Как-то рассказал об этом своей бабушке. Она посмеялась и сказала, что Вася немного ненормальный, но его бояться не надо. Меня это не очень взбодрило.

В соседней квартире за стенкой жила в двух комнатах многочисленная семья Дудников. Их было так много, что мне и тогда, а сейчас тем более, непонятно каким образом они там помещались. Моя мудрая бабушка объясняла это просто: периодически кто-то из них садился в тюрьму за преступления разной степени тяжести, а по сему в полном составе это семейство никогда и не собиралось. Что, до дяди Васи, то он шел с работы поздней ночью, переходил мост, а дальше… причина его гибели так и не была точно установлена: то ли, будучи в сильном подпитии, он сам свалился в речку, перелетев через перила, то ли ему кто-то помог. Событие это запечатлелось в моей памяти, а значит в тот, светлый солнечный теплый день, не гармонировавший со скорбью вовсе, сделало меня как будто старше и взрослее. Вот так бывает: в один день и сразу. А еще бабушка бывало говорила, что нам не надо бояться бандитов и воров, т.к. наше соседство само по себе гарантирует нашу безопасность. Кстати, так оно и было.

Представляю себе, как Лев Толстой обдумывал план сочинения «Войны и мира». Насупив свои густые брови и почесывая окладистую бороду, он наверное долго рассуждал что и зачем там будет происходить. Я всегда завидовал тем, кто умеет планировать свои дела, особенно творческие. А тут, иной раз что-то начнешь, а результат получается совсем не тот, какой предполагался. Куда-то заводит тебя далеко-далеко, вот и не знаешь, что получится.

В семействе Дудников было четыре сестры и два брата, и жили они там вместе с мужьями, женами и детьми. Управляла всем этим их матушка Мария Васильевна, женщина чрезвычайно энергичная, шумная, скандальная и властная. Впрочем, командовать всей этой ордой человек с более покладистым характером не смог бы. Ежедневно приходил к ним столоваться брат мужа одной из дочерей, тоже по имени Вася. В его функции входило мыть полы в этом жилище и выносить ведро с помоями. Этот Вася был человеком явно не здоровым. Такой вывод я сделал из того, что никогда не слыхал от него внятной речи (а он бормотал сам с собой постоянно что-то невразумительное), а, во-вторых, он периодически почесывал себя где-то в районе…, и такое постоянство казалось мне немного странным. Предполагалось, что ведро с помоями будет вынесено за дом и вылито в общественной уборной, находившейся за нашим домом. Но, то ли Вася плохо понимал установку, то ли ему было лень тащить полное ведро за дом, только выливал он его содержимое прямо на мостовую, и мы ежедневно наблюдали стекание цветного ручейка с пригорка вниз.

Улица, на которой прошло мое детство, представляла собой небольшое ровное пространство, а слева и справа от этой маленькой равнины были две большие горки. Наш дом как раз и находился в самой низине. Впоследствии, когда мы уже купили телевизор, и я смотрел по нему впервые в своей жизни зимние Олимпийские игры, наибольшее впечатление на меня произвели лыжники, прыгающие с трамплина. И не то, чтобы хотелось им подражать. Мне почему-то представилось, что наша улица могла бы стать идеальным местом для проведения подобных соревнований. Всего-то дел: соорудить трамплин, и можно летать от горы и до горы. Наблюдать соревнования я бы мог прямо из окна своей квартиры. Помнится, эта идея долго не покидала мое воображение. Видимо, исчерпав перечень всех известных отечественных революционеров и писателей, городские власти нарекли мою улицу именем немецкого революционера Карла Либкнехта. Не могу сказать, что это трудно произносимое имя вполне подходило тому географическому месту, где разворачивались события моего детства, но так оно называлось, из песни слова не выкинешь. До революции эта улица называлась хлебной по причине того, что на одной горке находилась хлебопекарня, а на вершине второй горы – хлебная лавка, сохранившаяся и во времена моего детства. По улице возили хлеб, это мне живо представлялось, отсюда и название. Как к нам угодил Карл Либкнехт? Этот вопрос меня впоследствии долго не отпускал.

Одним из жильцов соседской квартиры был дядя Володя, муж тети Гали и родной братец как раз того Васи, который носил помои. По моим наблюдениям он был тишайшим и интеллигентным человеком. Не могу понять, как его угораздило попасть в эту семейку. По профессии он оказался судьей по шахматам. Мне и тогда эта профессия казалась странной. Но я никогда не видел его за какими-то другими занятиями кроме решения шахматных задач и чтения книг. Впрочем, увы, было еще одно увлечение: он пил и пил запойно. Продолжалось это занятие как правило два-три дня. Странное дело: в моменты запоя тишайший и милейший дядя Вова превращался в страшного свирепого зверя: он крушил все на своем пути, был задирист и ужасно драчлив, и в эти дни был не похож не то, что на интеллигента, но и просто на человека. Когда все заканчивалось, дядя Вова плакал, извинялся перед всеми родственниками и соседями и утверждал, что ничего не помнит. Наверное, так оно и было.

Старшей сестрой тети Гали, жены дяди Володи-шахматиста, была тетя Нюра. Эти две сестры работали в овощном магазине, хотя данное обстоятельство не играет никакой роли в моем повествовании. А роль здесь играет то, что у тети Нюры была дочь Люда. Нетерпеливый читатель вероятно уже предполагает начало любовного сюжета. Должен вас разочаровать, про любовь дальше конечно еще будет, но это не имеет отношения к бедной девочке Люде. Она была очень больна: постоянно крутила головой передвигалась странной скачкообразной походкой, говорила нечленораздельно, плевалось, и, если ей что-нибудь не нравилось, показывала фигу своему оппоненту. Было бы странно, если бы все эти милые повадки, я тотчас не перенял. Люда явилась причиной моих ранних занятий английским языком и музыкой, потому что мои родные стали опасаться, что я и в дальнейшем продолжу копировать ее поведение.

В уютном детском парке, где были детские карусели, а в старом ненужном автобусе был оборудован кинотеатр для самых маленьких под мало соответствующим названием «Луч», находился небольшой домик, по-видимому, предназначенный для сторожа. Не знаю кому в голову пришла эта замечательная мысль, но только в этом домике открылись экспериментальные курсы английского языка для самых маленьких. Вела эти занятия очень милая молодая женщина по имени Юлия Израйлевна, преподаватель педагогического института, как я узнал потом. Наша небольшая группа малышей (человек десять-двенадцать) не умела ничего, придя туда: ни писать, ни читать, ни считать. Удивительное дело, но через, наверное, четыре месяца мы уже вступали в диалог друг с другом на английском языке, умели рассказать свою пока еще короткую биографию и, помнится, играли в домино карточками, где были изображены овощи и фрукты, называя их также по-английски. Не думаю, что сумел бы сейчас все это повторить. Короче говоря, было здорово, потому что было талантливо. Мы со всех ног бежали на эти занятия. Придя в школу, впоследствии я уже сносно владел английским, но, как и следовало ожидать, в школе меня с этим делом притормозили, чтобы стал таким, как все.

О первых музыкальных опытах хочется рассказать особо, потому что музыка стала моей профессией. А начиналось все с занятий в музыкальной студии при общеобразовательной школе. В музыкальную школу в те времена принимали с восьми лет, а поскольку я был еще дошкольником и, как помните, возникла необходимость отлучить меня от Люды, то судьба ребенка была решена. Вообще, по мнению моих предков каждый еврейский мальчик должен был заниматься музыкой. Вот ведь что значит отсутствие плана. В начале повествования надо было сказать, что я – еврей. Это обстоятельство в моем детстве сыграло немаловажную роль. Моей первой учительницей по фортепиано была статная дама по фамилии Браиловская. Имени ее моя память не сохранила. Она была высокая блондинка неопределенного возраста. Мне запомнились ее толстые пальцы с кроваво-красным маникюром. Первые занятия на пианино сопровождались криками (то ли я был не особо успешным учеником, то ли сказывалась усталость Браиловской от бурной трудовой деятельности, а может и то, и другое, – так или иначе, но вскоре меня стали поколачивать линейкой по рукам). И не то, чтобы больно было, но обидно. Впрочем, бабушка считала, что это и есть неотъемлемая часть методики музыкального образования, поэтому необходимо потерпеть.

Картина моих первоначальных занятий музыкой была бы неполной, если не сказать о том, что около года домашние задания я выполнял, имитируя игру на пианино на табуретке. Причин здесь было две. Первая из них (неглавная) заключалась в том, что в те времена купить пианино было чрезвычайно сложно. В магазинах они продавались в небольшом количестве, а, следовательно, покупались категорией населения имеющей блат и знакомства. Мы к этой разновидности не относились. Главная же причина заключалась в том, что наша семья была очень бедной, а купить пианино стоило больших расходов.

Моя семья состояла из мамы, бабушки и дедушки. Отец погиб, когда мне было мало лет. Сохранился в памяти смутный образ сидящего его в синем макинтоше (тогда это были модные плащи). Помню, подарил он мне тогда китайский фонарик, которым я пользовался долго, потом фонарик перегорел и исчез из моей жизни вместе с отцом.

Мои дедушка и бабушка к тому времени были уже пенсионерами. Хотя как сказать? До войны они жили в Харькове, работали на заводе. Во время войны их семья вместе с заводом эвакуировалась за Урал. Когда война закончилась, то бабушке так и не удалось восстановить свой трудовой стаж, поэтому она вообще не получала пенсии. Поскольку бабушка, будучи умнейшей женщиной, была безграмотной, то понятно зарабатывать какие-нибудь средства не могла.

Дедушка всю свою трудовую жизнь проработал слесарем на разных заводах, умел делать руками почти все, обладал трехклассным образованием в Хедере и получал очень скромную пенсию. На протяжении многих лет он мне практически заменил отца.

Из сказанного видно, что главным добытчиком в семье была моя мамочка. По профессии врач-рентгенолог, она старательно работала и в хвост, и в гриву, чтобы обеспечить всем нам какое-то сносное существование. Не помню ни одного праздника в детстве, когда бы она была дома. Все праздничные дежурства (а это была двойная оплата) она проводила в больнице. Я не помню ни одной встречи Нового года, когда бы мамочка была с нами.

Глава 2: мой друг Яник и компания

В детстве во дворе, а вернее на улице, потому что двора как такового не было, у нас была большая разновозрастная, многонациональная и, в общем, довольно разношерстная компания. Но то ли дело компания, Яник для меня в детстве был чем-то особенным. Это был мой закадычный друг, человек, которому я доверял во всем, без которого скучал, без которого жизнь теряла цветное изображение и становилась черно-белой. Не уверен, что он воспринимал меня также, но тогда мне так казалось. Впоследствии, будучи уже в возрасте лет десяти, я посвятил Янику целое стихотворение, из которого моя память сохранила лишь начало. Вот оно:

Жил да был наш Яник,

Где, подлец, шатаешься,

Может хочешь пряник?

Сказка начинается.

Сильно сказано, правда? Но ничего не поделаешь, один из первых поэтических опытов. Впоследствии, кажется, мне удавались поэтические опусы и покруче, но вот эмоциональная составляющая в этом произведении выглядит свежо и мощно, не правда ли?

В детстве я был домашним ребенком, не ходил ни в ясли, ни в садик, Яник же, напротив, был общественно организованным, т.е. ходил и туда и сюда, поэтому вероятно я болел редко, а он часто. Время отсутствия моего друга было для меня очень тягостным. В одиночестве я слонялся по пустынной улице в ожидании вызволения друга из садика. Стоило его маме тете Розе, которая в моей жизни впоследствии сыграла важную роль, показаться на крыльце, как я тут же спрашивал:

– Вы идете забирать Яника?

– Да, – невесело почему-то отвечала тетя Роза.

– А можно, я с Вами?

– Пойдем, – еще более грустно говорила она.

Отчего она так грустна? Ведь забрать Яника – это же такая радость, она этого просто не понимала. Теперь я знаю, то были минуты полного счастья. И вот мы уже вместе идем домой, Яник делится своими впечатлениями о дне,

проведенном в садике, а я его слушаю, и гляжу на него влюбленными глазами. Теперь мы вместе с другом, и мое одиночество закончилось.

Должен вам сказать, что, несмотря на, мягко говоря, небольшую материальную обеспеченность большинства из моих товарищей, нам было интересно друг с другом, предпринималось множество затей и каждый день был наполнен событиями. Так, к примеру, большое место в нашем досуге занимал футбол. Я уже упоминал здесь о том, что у нас не было двора как такового, уж не говорю о футбольном поле, поэтому в футбол мы играли прямо на проезжей части. К счастью машины по нашей улице ездили довольно редко, поэтому завидев машину, спускающуюся с одной из гор, мы прерывали игру на некоторое время. Не могу сказать, что наши соревнования радовали всех соседей, живших в округе. К примеру, в моем доме в подвальном помещении жил шофер со своей семьей (я и тогда не знал его имени). Так вот, количество ударов мяча по его окну было просто не счесть. В жизни всегда находилось место чуду. Это окно мы не разбили ни разу. Попав в это небьющееся окно, мы мгновенно разбегались по своим домам, уступая «сцену» разгневанному жильцу подвала. Из своих квартир мы слушали его эмоциональное выступление, изобиловавшее некоторым количеством непарламентских выражений. Дядя Лева, Яникин папа, говорил в таких случаях: «ему же обидно». Я не понимал на что можно обижаться в этой ситуации. Окно мы не разбили в очередной раз, попав в него. Напротив, мне тогда казалось, что он должен быть благодарен нам за это. Так или иначе, окно вновь уцелело, шофер уходил, а мы вновь выходили на улицу и матч продолжался. Кстати сказать, свое собственное окно, находившееся гораздо дальше от мест наших «сражений», я лично разбивал несколько раз, продемонстрировав небывалую меткость. Еще одно «околофутбольное» воспоминание осталось в памяти. С другой стороны нашего «поля» – дороги находился сад и частный дом дяди Изи. Была у этой семьи привычка, сыгравшая важную роль в моем повествовании. В теплый летний вечер они усаживались у себя в саду на скамейки для того, чтобы сытно покушать. В тот вечер они ели борщ. Тетя Ася (жена дяди Изи) выносит на стол большую кастрюлю с ароматной едой, расставляет тарелки, все в полной готовности. И в этот момент (подчеркиваю, не специально) друг мой Марик «метким» ударом попадает прямо в кастрюлю с борщем. В результате вся семья в борще. Следует «мхатовская» пауза, народ безмолвствует, как сказал бы Пушкин. После этого большим ножом, предназначенным вероятно для разрезания хлеба, дядя Изя дырявит наш мяч. Разряжает обстановку виновник происшествия Марик репликой, обращенной к несчастной семье: «Ну, зачем же вы так?» Это он по поводу проколотого мяча. Как вы думаете, что было потом? А вот и не угадали. Первым начал смеяться дядя Изя, а затем и вся его семья и наши две футбольные команды. Тогда мы поняли, что даже в трудные минуты дядя Изя не теряет чувства юмора.

Чтобы завершить футбольную тему, вспомню еще об одном эпизоде. Конечно, интересно было играть в футбол своей компанией, но вот сыграть с соседней улицей Гоголя… Для нас это было на уровне чемпионата мира. На улице Гоголя проживала многодетная семья. По-моему их было человек 6—7, все пацаны, и мы решили бросить им вызов. Возглавлял эту команду некто Гриня, учившийся, кажется, по несколько лет в одном классе. На вид ему можно было дать лет 16. Наверное, так оно и было. В общем, на нас он производил грозное впечатление. Называли они себя «Короли марокканского футбола». В то время славилась сборная Бразилии и их легендарный стадион «Мараккана». Не уверен, что они об этом знали, но, так или иначе, нам предстояло одолеть королевский клуб. К делу мы подошли основательно. Конечно, понадобились ежедневные тренировки. Но какая же команда без формы? И вот что мы придумали: в те годы на физкультуру в школе все ходили в одинаковых синих спортивных костюмах (других просто не было). Было решено поверх синих футболок надеть белые майки, а на них цветным мелом написать номера играющих. Нас в то время совершенно не смущало то, что дело было жарким украинским летом. Ну, а спортивные трусы? Тогда у каждого были черные сатиновые трусы. Вот такая форма у нас получилась: бело-сине-черная. Не скажу, что эта идея вызвала энтузиазм у всех родителей, но интересы коллектива нельзя было подчинять собственным. Мне в этой затее доставалась роль вратаря. Проблема заключалась в том, что у меня был конкурент – Серега Будовсков. Команда решила так: опытный игрок Боря Сандлерский бьет каждому из нас по 10 пенальти. Кто пропустит меньше голов, тому и будет доверена высокая миссия: защищать честь улицы. Напоминаю, что нашим стадионом была улица с асфальтовым покрытием. Я сообразил, что придется самоотверженно падать на асфальт. По телевизору я не раз любовался игрой великого вратаря Льва Яшина. Как-то обратил внимание, что у него на ногах надеты наколенники. Тут же сделал заказ своей бабушке. Как вы, наверное, догадываетесь, мое появление на площадке с этой деталью спортивной экипировки фактически предрешило судьбу вакансии вратаря. Короче говоря, падал я не жалея ни себя, ни асфальта. Меня до сих пор мучает мысль, что Борька мне подыгрывал, но я был так великолепен в наколенниках… Нашу официальную игру мы решили провести на спортивной площадке школы №4, что находилась поблизости. Для этого мы целой делегацией ходили к директору школы и таки уговорили его. Футбольное поле представляло собой твердое грунтовое покрытие. Думаю, многие поколения спортсменов этой школы за многие годы вытоптали там даже сколько-нибудь жалкое подобие травы. Но для нас, игравших на мостовой, это был почти стадион «Уэмбли». Через несколько дней состоялся памятный матч, который мы таки выиграли. Однако, мне он больше запомнился первым повреждением. Помню, что к концу игры мы выигрывали с разницей в один гол, и тут несется на меня этот «лось» Гриня, а играл он в остроносых туфлях, на другую обувь видимо не хватило денег. Что было делать? Надо спасать команду. Я прыгаю ему в ноги, а он со всей силы своей туфлей бьет мне в живот и попадает в солнечное сплетение. Тот, кто с этим сталкивался, понимает, что ощущение не из приятных: почти минуту ты не можешь вдохнуть. Так или иначе, на некоторое время я познал славу в кругу своих товарищей и прочно утвердился в роли великого голкипера.

Глава 3: Цирк и кино

Ах, милая моя красавица Винница! Как тогда было тепло, светло и уютно мне с тобой. Никогда не забуду ароматов твоих цветов, вкуса твоих сочных яблок и груш, добрых шуток друзей и многого другого. Да, впоследствии ты отвергла меня, не дала мне возможности учиться, и я уехал в другие города. И все же каждый раз, возвращаясь в каникулы домой, я испытывал необыкновенную радость и счастье от встречи с тобой. Ты– моя первая любовь.

В еврейских семьях существует, на мой взгляд, какое-то странное понятие родства. Помню, во времена моего детства к нам неоднократно приезжали разные люди со всех концов нашей необъятной родины. Они все считались нашими родственниками. Однажды приехала какая-то тетя, очень шумная и, я бы сказал, назойливая. Вдобавок она все время щипала меня за разные места, и мне это изрядно надоело. Я решил спросить у дедушки кем она нам приходится. Где-то на этапе дореволюционных воспоминаний он окончательно запутался и сказал: «Спроси у бабушки, это, кажется, ее родня». Так я и сделал, на что получил такой ответ: «Ай, не морочь мне голову, это дедушкина тетя, посмотри, как они похожи». В результате неопознанная тетя прожила у нас около недели. Кстати сказать, несколько лет спустя я, мама и бабушка приехали в Житомир к нашим «родственникам». Мне тогда показалось, что они тоже так и не поняли степени нашего родства. В славном городе Одессе проживал младший брат моего дедушки дядя Миша. Несколько раз он приезжал к нам в гости. К слову сказать, ожидаемый мною ответный визит почему-то так и не состоялся. Бабущка говорила, что дядя Миша – большой начальник. Я постарался выяснить кто же он, получил ответ: «Он – директор мельницы». Вероятно, моей бабушке тогда мельница казалась весьма крупным объектом типа Горьковского автозавода. Дядя Миша был типичным одесситом, шумным, веселым, остроумным. Когда он узнал, что я занимаюсь музыкой, то немедленно предложил мне исполнить дуэт Одарки и Карася из оперы Гулака-Артемовского «Запорожец за Дунаем». У меня еще тогда был детский голос, и мне естественно досталась женская партия, но это меня не обидело. Я же и аккомпанировал на пианино. Дуэт мы пели несколько раз со все более нарастающим успехом, а зрителями нашими были многочисленные родственники и соседи. Так я впервые познал артистическую славу. Впоследствии дядя Миша привез мне из Одессы скрипку, на которой я усердно играл три года.

Помню, мы как-то разговорились с ним, как сейчас бы сказали, о культурной жизни нашего города, и вдруг выяснилось, что в нашем городе нет цирка. Дядю Мишу это обстоятельство сильно расстроило, мне даже показалось, что он сейчас заплачет. «Порядочные люди ходят в цирк ежемесячно», – утверждал он, из чего я сделал вывод, что он усомнился в моей порядочности. Некоторое время спустя в Винницу приехал цирк, установили шапито в парке, и народ толпами хлынул туда. Конечно, вскоре я там тоже побывал и был в полном восхищении от увиденного. Кстати, через некоторое время к нам приехал знаменитый дрессировщик медведей Филатов со своими потрясающими питомцами. Тут мне приходит на память занятный эпизод, описанный легендарным клоуном Юрием Никулиным в его книге «Почти серьезно». Он пишет: «На даче в Подмосковье жили иностранцы. Как-то раз они возвращались к месту проживания на машине, будучи немного навеселе. Видят, навстречу едет велосипедист. Когда он приблизился, и они пригляделись, то поняли, что это медведь едет на велосипеде. Было сделано два вывода: в России даже медведи ездят на велосипедах; пить надо меньше». Впоследствии оказалось, что недалеко от места их проживания находилась дача, на которой жил Филатов со своими питомцами. У него был фантастический аттракцион: медведи ездили на велосипедах и даже на мотоциклах. Одному из них, вероятно, захотелось покататься по хорошей дороге, вот он и отправился навстречу гостям нашей страны.

Перечитал то, что написано, и подумал, что эту главу можно было бы назвать «Цирк уехал, а клоуны остались». Не могу передать, какое сильное впечатление на меня произвело это цирковое представление. Так возникла идея: мы с Яником должны создать собственный цирк. Начали с распределения обязанностей. Во-первых, было решено, что мы оба будем клоунами, благо, я был высоким и толстым, а Яник – маленьким и худым. Как автор идеи, я узурпировал должность директора цирка, носившей, впрочем, весьма абстрактный характер, а Яник был назначен художником. Надо сказать, он с детства прекрасно рисовал и впоследствии даже учился в художественной школе. Художник был нам нужен для того, чтобы рисовать афиши. Современным молодым людям, наверное, трудно себе представить, что в те времена не было никаких компьютеров, принтеров и прочих прелестей нынешней жизни, поэтому наши афиши Яник рисовал вручную. Выходило две-три за неделю. Сами понимаете, мы же не могли обходиться без рекламы. Внештатным сотрудником нашего предприятия был назначен мой дедушка. В его функции входила расклейка афиш по столбам и деревьям нашей улицы. Не могу сказать, что эти обязанности его сильно вдохновляли, но чего не сделаешь ради внука, теперь я это тоже хорошо понимаю. Реклама сделала свое дело и на наши «представления» стали собираться ребятишки, как правило, в возрасте 4—5 лет, и приходили даже некоторые взрослые. Местом проведения наших представлений была небольшая площадка между углом нашего дома и каштаном, росшим рядом. Мне всегда хотелось показать причастность к этому дереву, поэтому я всем говорил, что его посадил мой прадед дед Давид. Этого не могло быть по определению, потому что он в Виннице жил уже в послевоенные годы, но мне эта версия очень нравилась. Кстати сказать, этот замечательный каштан, как, впрочем, и мой дом существуют и поныне. Действо на нашей сцене осуществлялось целиком и полностью в режиме импровизации. Отыграв очередную сценку, мы с Яником заскакивали за угол дома, быстро обсуждали в общих чертах следующий сюжет и появлялись вновь перед благодарной публикой. Зрители иногда смеялись, и мы тогда понимали, что наши клоуны в порядке, это успех. Вскоре появилась мысль: а не придать ли нашему предприятию коммерческий характер. Я имею в виду, что мы решили продавать билеты, которые тоже рисовал Яник. Была установлена символическая цена в одну копейку за билет. В качестве кассира была принята на работу Майя, девочка из соседнего дома, которой эта должность пришлась по душе. Короче говоря, жизнь налаживалась. Ума не приложу, куда мы девали полученную прибыль. Однако, наше предприятие вскоре завершило свою деятельность. Причина лежала, я бы сказал, в творческой плоскости. Мне пришла в голову идея следующего номера: я сижу возле дерева, а Яник забирается сначала мне на плечи, а затем и на голову. Этот чудовищный замысел мы почти воплотили в жизнь. Должен вам признаться, что в раннем дестве, я был страшным чистюлей, что впоследствии прошло и обратилось в почти полную противоположность. Моя мама вспоминала эпизод, когда я, прибежав домой, просил: «Мамочка, помой мне ручки, до меня Феля дотронулся». Так вот, подготовка к нашему «акробатическому этюду» шла полным ходом. Чтобы принять Яника, я вытребовал дома старое одеяло, по которому он должен был на меня взбираться. То ли запутавшись в одеяле, то ли я просто не выдержал, не понимаю как это произошло, но, не добравшись до моей головы, мой коллега рухнул на асфальт. К счастью обошлось без переломов, но царапин и синяков у Яника было предостаточно. Его родители и мои тоже запретили наши цирковые представления, о которых мы еще долго вспоминали с любовью и сожалением.

Не понимаю, откуда взялся этот Валера. Ни до, ни после событий, о которых я собираюсь поведать, мы его не встречали, исчез, будто призрак какой-то. Как-то, в один прекрасный день к нашей компании присоединяется мальчик, которого мы раньше не встречали. Он держит в руках удивительную, невиданную нами никогда вещь: настоящую кинокамеру. Современному человеку трудно будет понять эффект, произведенный этим атрибутом какой-то сказочной реальности. Ну, не знаю, может, если бы сейчас к вам подрулил по улице человек на собственном самолете, это бы вызвало такое же удивление. Чувство, которое мы испытали, не было точно завистью. Это были восторг, восхищение и гордость, если хотите, за этого Валеру. А уж после того, что он предложил снимать фильм его камерой, тут уж мы дали волю неудержимым фантазиям. Валера поставил нам следующее условие: я буду снимать ваш фильм, но кинопленку вы приобретаете на собственные деньги. Брать у родителей не хотелось, и мы решили, что для того, чтобы приобрети пленку (а сумма нам показалась довольно значительной) будем сдавать макулатуру и металлолом. Как обычно, вся компания принялась за дело с большим энтузиазмом. Поскольку металлолом на дороге обычно не валялся, то во многих наших семьях впоследствии родители не досчитались некоторых предметов домашнего обихода. Примерно через неделю в результате титанического труда нужная сумма была собрана, и драгоценная кинопленка приобретена. Дело теперь оставалось за малым: придумать сценарий и распределить роли. По прошествии многих лет из памяти исчезли подробности сюжета, но основную канву припоминаю. Главный герой, оказавшийся каким-то чудодейственным образом в далеких заморских краях, попадает в плен к свирепым пиратам. Вдоволь натерпевшись, он совершает побег. Тут внезапно оказывается, что все ему приснилось, и он просто уснул днем в своей квартире. Этот незамысловатый сюжет в те времена показался нам весьма высокохудожественным, и тут началась интенсивная подготовка к съемкам. На главную роль «пленника» всеобщим решением был избран мой друг Яник. Мне досталась роль одного из свирепых пиратов. Наш гардероб и по тем временам не отличался особой изысканностью, но пиратов надо было нарядить как-то необычно. С этой целью я, помнится, вывернул пиджак наизнанку, нашел дедушкины старые брюки и закатал их до колен. Думается, что в этом наряде, я скорее напоминал попрошайку из какого-то таежного селения, но тогда мне казалось, что именно так и должны одеваться пираты. По сюжету, прежде, чем пытать Яника, я должен был плотно подкрепиться. С этой целью нашей «киностудией» был приобретен батон копченной колбасы, невесть откуда взявшейся на этой пиратской территории. Помню, что поначалу я ел ее с удовольствием, однако, почему-то для съемок именно этой сцены понадобилось сделать несколько дублей. К последнему дублю, я уже не мог смотреть на этот продукт и потом долгое время к колбасе не притрагивался. Как вы понимаете, мы не могли ограничиться только домашними съемками: требовалось снимать на натуре и следовало насытить картину трюками. Что касается натуры, то она нами была обнаружена в саду дяди Изи, которого, как вы, наверное, помните, мы облили борщом. Должен сказать, что он сразу же согласился предоставить нам в полное распоряжение свой сад, выполнявший по нашему замыслу роль тропических джунглей. Он сказал с чувством гордости, что в его саду впервые будут снимать кино. Не хотелось его огорчать, но, вероятно, кино там одновременно снималось и в последний раз. Несколько сложнее дело обстояло с трюками. По нашему сценарию необходимо было снять нашего героя, плывущего в лодке по морю. Это надо было снять сверху. У нас было две проблемы: под рукой не оказалось моря и вертолета. Ни то, ни другое не было предусмотрено нашим скромным бюджетом. Воспользовались художественным дарованием Яника. Было найдено старое корыто, в воду налили синьки (под цвет моря), края корыта Яник облепил пластилином, создав таким образом лес, мой дедушка выстрогал лодку, а опять же Яник слепил человечка, т.е. себя из пластилина. Не знаю, как бы это оценили сейчас с точки зрения современного оснащения киностудий, но я, признаться, и теперь горжусь нашей изобретательностью.