Текст книги "Жизнь вместо жизни"

Семён Штейнберг
Жизнь вместо жизни

История создания

… Демобилизовавшись после срочной службы из армии, вернулся в свой родной город П … уральск, в свой прежний цех на Н … трубном заводе. Оформился и продолжил учёбу в институте, точнее, начал всё заново, с первого курса. Первые два года давались очень нелегко, пока голова не научилась заново что – либо соображать и запоминать…

Шесть лет работы и учёбы показались мне вечностью… Уже и дочь подросла, которую почти не видел… Не раз появлялось огромное желание бросить эту учёбу к «чёртовой» матери и жить нормальной человеческой жизнью… Но я помнил себя в первые дни своей армейской жизни и то слово, которое дал себе, глядя из окна казармы в промозглую и слякотную черноту ноябрьского вечера 1964 года…

После окончания института был назначен на инженерную должность в управлении этого же цеха. Занимался оперативным планированием производства. Мне очень пригодился опыт моей предыдущей работы непосредственно на производстве, и уже через год мне доверили обеспечение работы практически половины всего огромного цеха, производящей продукцию для авиационной и других оборонных отраслей промышленности.

Через мои руки и голову проходила наша продукция для сотен военных предприятий, ради которых был построен наш цех. Представьте себе ту меру ответственности, которая легла на мои плечи. Не вдаваясь в подробности, скажу, что в первое же время моей самостоятельной работы, мне пришлось отвечать на вопросы десятков людей, представителей заводов. Отвечать не только словами, но и конкретными делами, со всей ответственностью понимая, что за спинами представителей стоят вполне конкретные предприятия. От своевременного выпуска и качества продукции этих предприятий зависела обороноспособность страны

Продукция нашего цеха была очень дорогая. Основой её служило стратегическое сырьё, которого катастрофически не хватало, и не все желающие могли ей воспользоваться. Только с разрешения военно – промышленной комиссии – ВПК. Мало было добиться разрешения на использование нашей продукции, нужно было дождаться её получения. Технология изготовления нашей продукции была очень трудоёмкой и сроки производства составляли от месяца до полугода.

В то время тысячи людей разъезжались по заводам – смежникам, всеми правдами и неправдами добиваясь первоочередного включения в графики производства и получения столь необходимой для них продукции. Или, хотя бы, для согласования графиков поставок. В просторечии, их называли просто – толкачами, несмотря на то, что они обладали большими правами и неограниченными полномочиями.

Некоторым удавалось решить свои проблемы за несколько дней, другие жили месяцами, иногда поочерёдно сменяя друг друга…

Жили – это понятие относительное, так как мест в единственной гостинице постоянно не было и, как они устраивались, одному только богу известно… Доводилось помогать им и в этом…

Именно такой человек, полковник, авиационный инженер, стал первым представителем, на вопросы которого, мне впервые поручили отвечать. Так и назовём его – Полковник. Едва увидев его в нашей «конторе», понял, что передо мной мой «брат» по крови, один из весьма редких представителей моей национальности в военной среде да ещё в таком высоком звании. Будучи впервые в командировке на нашем заводе, он не смог устроиться в гостинице нашего небольшого городка. Не мог же я бросить своего «брата» на произвол судьбы и, после недолгих упирательств, «притащил» его к себе домой. Естественно, был накрыт стол, с бутылочкой «чая». Хотя видел его я впервые, мне очень хотелось задать ему несколько вопросов.

В теперь уже далёкой, безвозвратно ушедшей юности, я хотел связать свою судьбу с военной авиацией. Лётчика из меня не получилось бы, это точно, я это понимал и знал, но стать авиационным инженером представлялось вполне реальным. Я даже подал документы в военкомат для поступления в авиатехническое училище, но нашёлся один, всё знающий умный «доброжелатель», который настойчиво советовал мне не делать этого, убеждая меня в том, что с моей фамилией не только в военной, но и в гражданской авиации делать нечего. Наслушавшись его доводов и страхов, я струсил, отступил, сдался. Можно прямо сказать – предал свою мечту, предал самого себя.

Прошло много лет, но видя человека в военной или в гражданской авиационной форме, испытываю к нему огромное уважение, и очень сильно завидую ему хорошей, белой завистью. Мне очень хотелось расспросить моего гостя о том, как ему живётся и служится с этой пресловутой пятой графой в анкете, вообще, как он пришёл в армию, не жалеет ли он о сложившейся судьбе. Я понимал, что мои вопросы несколько бестактны, но я очень хотел сравнить его судьбу со своей. Меня это очень интересовало, не только потому, что я изменил своей мечте, но и потому, что прослужил три года срочной службы, не испытывая никаких проблем по этому поводу, хотя в значительно иных условиях…

Полковник стал моим первым собеседником. В дальнейшем мне ещё не раз приходилось приводить едва знакомых людей к себе домой и просиживать с ними всю ночь напролёт, беседуя с ними «за жизнь», но Полковник был ПЕРВЫМ…

Свой ответ он начал издалека.

С того, как его, десятилетнего мальчишку, после бомбёжки эшелона, «откопали» единственного оставшегося в живых среди десятков тел, в том числе и погибших его родителей и младшей сестры … Детдом, срочная служба в песках Среднеазиатского военного округа, офицерское училище, служба в строевой авиачасти ПВО в Средней Азии и так далее…

– Везде надо быть человеком и иметь голову на плечах. Голова даётся человеку не только для того, чтобы носить фуражку… Некоторые ей ещё и думают… Самое главное, надо понять меру ответственности за порученное тебе дело, делать его добросовестно и честно, отдавать ему всего самого себя, вкладывать в него всю свою душу. Нельзя давать ни малейшего повода обвинить тебя в некомпетентности и нерадивости, в наплевательстве и, уж тем более, в халатности… Даже если тебе не всегда всё нравится…

Кроме всего прочего, перво, наперво, надо любить свою профессию. Любить то, что ты сам для себя выбрал…

Находились, конечно, «недовольные». Приходилось делом доказывать своё право на существование, быть постоянно настороже – некоторые постоянно пытались «подставить» тебе подножку… Надо уметь постоять за себя, чтобы никто не посмел обидеть тебя…В общем, у меня нет причин жаловаться на свою жизнь, нет претензий к моей судьбе …

За рюмочкой «чая» мы проговорили с ним всю ночь. Выяснилось, что ещё во время своей срочной службы, он был знаком с моим старшим двоюродным братом, Зиновием Турецким, тогда ещё лейтенантом, авиационным техником. Это он посоветовал ему после срочной службы пойти учиться в офицерское училище…

… Вероятно, моему брату повезло меньше… Не зная брата «вживую», видя только его фотографию ещё пятнадцатилетним мальчишкой, я встретился с ним в начале октября 1965 года на Курском вокзале Москвы. В это время я проходил срочную службу недалеко от столицы. Тогда, ещё не прослужив и года, я задал ему вопрос об офицерском училище по его специальности. Прослужив более десятка лет и будучи уже капитаном, он ответил на мой вопрос, весьма своеобразно:

Двадцать пять лет беспросветной жизни, ради двух просветов на погонах???…

… Мой собеседник почти ничего не рассказывал о подробностях своей службы. Разговор шёл о семье, о детях, о жизни, о людях, которые его окружали. Мой гость был старше меня, и у него уже было четверо детей – две двойни – два мальчика и две девочки… Он был мудрее меня, больше повидал и больше знал о жизни, чем я… Ирония судьбы. Мой двоюродный брат, тоже офицер, чуть старше моего гостя, и тоже авиационный инженер, имел также четверых детей, двух пар двойняшек – двух мальчиков и двух девочек. В дальнейшем некоторое время мы перезванивались с Полковником, затем связь оборвалась… Только спустя более десяти лет, уже будучи сам в командировке, случайно встретил своего давнего знакомого на авиационном заводе, в одном приволжском городе.

Конечно, ни о какой гостинице не могло быть и речи, ничего удивительного в этом нет. Только детей в его доме было значительно больше и были они значительно младше, чем те, о которых он рассказывал. Я вполне уверенно предположил, что это уже его внуки. Я глубоко ошибался. Это были его дети. Кроме своих шестерых, уже выросших, в этой семье воспитывались ещё… восемь приёмных детей. Помнится, самой младшей я подарил какую-то замысловатую игрушку, попавшуюся мне в магазине…

Несколько лет мы снова изредка перезванивались, затем снова связь прервалась…

Года три назад, в дверь моей квартиры позвонили. На пороге стояла незнакомая девушка, спросила меня…

Оказалось, та самая маленькая девчушка, дочь моего старого знакомого. В доказательство она вытащила из сумки игрушку, подаренную мной много лет назад… Со слезами на глазах и дрожью в голосе она сообщила, что уже больше года, как отца не стало…

Перебирая немногие, оставшиеся отцовские вещи, его семья наткнулась на старый лётный шлемофон, какие носили в молодые годы все аэродромные служаки, с вложенной в него запиской с моим адресом и телефоном. Вероятно, зная о моей несбывшейся мечте, он хотел подарить его мне, в знак нашего знакомства и дружбы. Не успел…

Телефон мой давно сменился и дозвониться до меня они не смогли. Решили приехать сами, сделать то, что не успел сделать их отец…

Я с огромным удовольствием принял бы такой подарок из его рук, но принять вещь, ставшую семейной реликвией, я не мог.

– Мне самому осталось всего ничего, и передать эту память о вашем отце мне некому. Так и будет он пылиться, пока кто– нибудь не выбросит его за ненадобностью… Считайте, что он подарил его мне, и теперь я с глубоким прискорбием возвращаю эту семейную реликвию вам, его законным наследникам. Вы будете передавать его из поколения в поколение, своим детям, внукам и правнукам, рассказывая об отце и дедушке, и память о нём будет жить вечно. Бережно, словно боясь уронить, взял в руки этот старый, потёртый шлемофон, прикоснулся к нему своими губами и также бережно вернул его девушке. Мне показалось тогда, что он хранил тепло носившего его человека.

Как много лет назад, мы сидели до глубокой ночи и рассказывали друг другу об отце и друге. Прощаясь, девушка предложила записать его воспоминания и рассказы.

– Это будет лучшим ему памятником. Только не называйте его и наших настоящих имён. Отец ни за что не разрешил бы этого.

Так родилась идея этой книги. Даже обозначилось название: «Рассказы в рассказах».

Сначала получились отдельные, никак не связанные друг с другом рассказы, по сути об одном человеке. Без начала и без конца и, что самое главное, без причин и осмысления тех или иных дел и поступков. Скучно и неинтересно. К тому же, человек существует в обществе, среди людей, а не в безвоздушном пространстве, что тоже сильно влияет на его поведение.

Тогда мне пришла интересная мысль.

Объединив все услышанные мной истории, точнее, всё, что удалось вспомнить, в единое целое, оставляя своего приятеля главным героем, я «включил» в его жизнь события и истории других моих собеседников. В большинстве своём людей, так или иначе, связанных с авиацией, военных, бывших военных, сугубо гражданских, с которыми имел честь познакомиться и «общаться» в неформальной обстановке. В моей книге они стали его сослуживцами, его друзьями и товарищами. Немного добавил из своей жизни, в частности, некоторые факты и события из моего детства и юношества, срочной, армейской службы – то, чего не услышал от собеседников, но что обязательно с ними должно было или могло произойти… Но не придумал я почти ничего.

Только для связки этих событий и историй в одно целое, пришлось немного додумывать самому. Объединённые в одну судьбу, эти события и истории могут показаться невероятными, даже фантастическими, а порой и наивными для жизни одного человека. Даже для судеб нескольких человек. Но разве это самое важное, самое главное? Важно то, что эти события происходили, а с кем, где и когда…

Не подошло и первоначально придуманное название.

И ещё. Виноват, повторюсь. Когда-то, в молодости, я тоже хотел стать авиационным инженером, военным или гражданским, – неважно, и только моя собственная глупость не позволила мне им стать. Вы прочтёте об этом …

Я по – хорошему завидовал людям, чья жизнь была связана с авиацией, с армией. Тысячу раз я проклинал себя, тот день и час, когда изменил своей МЕЧТЕ. Жалею до сих пор! В тысячный раз подтвердилась истина, которую очень давно внушал нам наш мудрый старшина

ОШИБКУ ИСКАТЬ НАДО ТОЛЬКО У СЕБЯ!

… Не очень счастливо сложилась и моя семейная, личная жизнь …

Сейчас, я отдал бы всё за то, чтобы прожить свою жизнь, хотя бы в малой степени, похожую на те судьбы, о которых я слышал и о которых имею честь Вам рассказать. Удачи Вам! Честь имею!

 
И только лишь небо останется небом,
И нам оставаться в полёте с тобой…
 

Глава первая
Все мы парни обыкновенные

Москва, Ярославский вокзал

Поздний вечер. Отвратительная московская осенняя погода середины ноября. Непонятно, то ли дождь с мокрым снегом, то ли мокрый снег с дождём. И сильнейший, промозглый порывистый ветер, неизвестных направлений, пронизывающий до самых костей.

Мы – это я, старший техник – лейтенант Семён Полянский, моя спутница Людмила и ещё сотни пассажиров ожидаем посадки на перроне Ярославского вокзала в скорый поезд «Москва – Владивосток». Состав ещё не подали и сотни продрогших людей растянулись по длинной, словно взлётная полоса аэродрома, платформе. Ветер раскачивает тусклые фонари, и, в такт ветру, сотни теней мечутся по перрону, словно пытаясь догнать ушедший без них поезд…

… Ура! Наконец, мы в вагоне. Горит только дежурное освещение и из окна хорошо видно, как сотни других «пассажиров» ищут свой поезд…

Моё настроение под стать погоде. Такое мерзкое и паршивое, будто что-то жизненно важное безвозвратно утеряно. Потеряно навсегда. На душе тоскливо – хоть волком вой. Причина такого настроения непонятна и… понятна одновременно.

Непонятно, – потому что поручение, которое нам было дано, выполнено. Поручение – это моей спутнице, Людмиле Зверевой, дочери командира дивизии, а мне приказ, – приказ командира этой авиационной дивизии, в которой я служу старшим техником эскадрильи. Нам было приказано сопроводить из небольшого военного городка В … евка – 2 на Дальнем Востоке мою знакомую и подругу Людмилы – Соню Рапопорт в Москву, к её приемному отцу – генерал-лейтенанту авиации Добрунову… Понятно, – потому что для меня Соня была гораздо больше, чем просто знакомая, гораздо больше…

Я познакомился с ней в начале своей офицерской службы на Дальнем Востоке. Она приглянулась мне сразу, с первого дня нашего знакомства. Не всё мне нравилось в ней, но что-то необъяснимое, словно магнитом, притягивало меня к ней. Встречались и дружили мы с Соней более двух лет. Скажу честно, я уже собирался сделать Соне предложение, но однажды увидел и узнал нечто такое, что приказал себе забыть о ней навсегда. Приказать можно, а выполнить такой приказ нелегко. Сердцу не прикажешь. Примерно, через полгода, случайно встретил ее в тот момент, когда ей угрожала большая опасность. Я мог этого не делать, но что-то чисто человеческое, заставило меня действовать, и я вытащил её из беды…

Наш комдив, генерал-майор Зверев, генерал-лейтенант Добрунов, и погибший отец Сони, полковник Рапопорт были фронтовыми друзьями – вместе воевали в небе над Кубанью.

Мать Сони умерла при вторых родах, когда Соне исполнилось три года, а отец погиб при испытании нового самолёта спустя пять лет.

С тех пор, Соня воспитывалась в семье военного летчика, тогда еще полковника Добрунова. Соня и Людмила были ровесницами, вместе учились, вместе поступили в медицинский институт.

Когда отец Людмилы, генерал Зверев, получил назначение на Дальний Восток, Людмила и Соня уже учились в мединституте и Людмила переехала жить к генералу Добрунову, к Соне. У генерала своих детей не было, его жена умерла двенадцать лет назад – она прошла всю войну медсестрой, трижды была ранена, поэтому Соня, потом и Людмила стали генералу самыми близкими людьми.

После окончания института, Людмила получила назначение на Дальний Восток, в поселковую больницу, недалеко от места службы отца. Соня поехала вместе с ней.

Генерал Добрунов был одним из заместителей командующего авиацией Московского военного округа. Жил он в огромной, шести, даже восьми комнатной квартире, в самом центре Москвы – на Чистых прудах. Вместе с ним жила их давнишняя домохозяйка – Анна Сергеевна, знакомая ещё с войны. Одинокая, она вела домашние дела семьи генерала, ухаживала за его больной женой, занималась домашними делами генерала и после смерти его жены и души не чаяла в обеих девушках. В своё жильё, где-то под Москвой, она поселила каких-то своих дальних родственников.

Три дня назад мы с Людмилой, привезли Соню домой, к отцу.

Там, на Дальнем Востоке, Соня попала в очень нехорошую историю. Мне, с помощью своего друга и ещё одного хорошего человека, удалось вывести Соню из– под ареста и, пока не пронюхали гебисты, комдив приказал мне и Людмиле спрятать Соню в Москве.

С Дальнего Востока мы вылетели попутным военным бортом, не зарегистрировав её ни в одном журнале. Летчики были свои, дивизионные, – не проболтаются. Посторонних не привлекали – лишние глаза и уши никому не нужны.

Пару дней мы прожили у генерала, приходя в себя после всего пережитого, не сводя глаз с Сони, чтобы она не натворила с собой чего – нибудь.

Вечерами генерал подолгу беседовал с нами – с Людмилой об отце и о Соне, со мной – кто я, откуда, кто мои родители, как и почему попал на службу в армию. Подробно расспрашивал о службе, нравится ли, как прижился в эскадрилье, есть ли друзья, как устроился в быту, о планах на будущее. О том, как я познакомился с Соней, о наших взаимоотношениях; деликатно и осторожно интересовался не собирались ли мы связать с ней свои судьбы.

Его интересовало, как она могла попасть в плохую компанию. Я не мог рассказать всё, что знал о Соне. Генерал её очень любил – он чувствовал, что я чего-то не договариваю, но доложить ему всю правду о поведении дочери, я не мог – это могло стать для него страшнейшим ударом.

Боевой лётчик, имевший на своём счету более сорока сбитых фашистских самолётов, по домашнему спокойно, без намёка на генеральское и возрастное превосходство, разговаривал со мной, как с сыном. Александр Иванович – так звали приёмного отца Сони – мне тоже понравился…

Чувствовалось, что он благодарен за спасение Сони.

Обратно я собирался возвращаться самолетом, обычным пассажирским рейсом, чтобы сэкономить время и заехать домой, хотя знал о приказе своего комдива возвращаться только поездом, и Александр Иванович тоже настойчиво «советовал» не прибегать к услугам Аэрофлота.

Я прекрасно понимал чем это вызвано. Во-первых, в железнодорожных кассах не требовали удостоверения личности и доказать моё пребывание в Москве будет невозможно. Во– вторых, наше состояние требовало хотя бы недельного отдыха. По этой же причине генерал категорически был против моего посещения родительского дома. Однако, официально, я был в отпуске, и такой маршрут, казалось, не должен был вызвать каких-либо подозрений. Тем не менее, мне не советовали заезжать домой…

Я, действительно, очень давно не был дома; ещё с училища не видел родителей, семью сестры. Поезд этот я выбрал не случайно – он проходил через мой родной город П…уральск, делал минутную остановку. Дальше, уже из Свердловска, я мог лететь самолетом …

Первые десять – пятнадцать минут поезд идет по окраинам Москвы. За окном поезда мелькают московские улицы с, качающимися под порывами ветра, деревьями, с голыми, как хлысты, ветвями… Такую же мерзкую погоду, с такой же тоской… Меня не покидало чувство, что я уже переживал нечто подобное. Но что и где? Забыть такое невозможно – это остаётся в голове на всю жизнь. Где? И когда?…

Поезд набрал ход, постукивая колесами на стыках рельсов и раскачиваясь на стрелках. Проводница уже давно разнесла постельное белье; в попутчики нам пока никого не нашлось. Чтобы дать Людмиле переодеться, вышел в тамбур. За окном по-прежнему проносились мимо придорожные голые кусты и деревья, подсвеченные редко мелькавшими в окне вагона фонарями. В полутемном тамбуре, с дымящейся сигаретой, чтобы отвлечь себя от тяжёлых мыслей, отчаянно пытался вспомнить застрявшую в сознании мрачно – тоскливую картину…

Через тамбур прошел молодой солдат – срочник. Проводя его взглядом, словно очнулся ото сна. Подобную картину я видел из окна казармы в самые первые дни своей срочной службы. Ну, конечно, это была середина ноября 1964года, под Москвой, в учебном взводе узла связи дивизии внутренних войск имени Ф.Э. Дзержинского, куда я попал по призыву.