Текст книги "За степным фронтиром. История российско-китайской границы"

НЕЗАКОННАЯ ТОРГОВЛЯ: КОРОТКИЕ И ДЛИННЫЕ МЕЖГРАНИЧНЫЕ СЕТИ

Пока средства контроля были ограничены и прибыль от контрабанды была высокой, незаконная перевозка товаров процветала, а контрабанда оставалась если не основным, то одним из самых распространенных занятий на Аргуни. Незаконная перевозка осуществлялась через границу в обоих направлениях. Ассортимент контрабандных товаров менялся с течением времени, начиная от шелка, чая, сахара и табака и заканчивая бумажными изделиями, однако два товара доминировали на нелегальном рынке Аргуни в конце XIX и начале ХX века: золото и алкоголь. Если бы кто-то рассчитал число раскрытых случаев и стоимость контрабанды, спиртное, как и в других местах, стало бы основным незаконным товаром на аргунском фронтире. Почти четверть всех попыток контрабанды, раскрытых российской таможней в пос. Маньчжурия в 1911 году, приходилась на алкоголь[166]166
  Дистиллированный спирт, который составлял как минимум 40 % алкоголя.


[Закрыть]. Чаще всего это был низкокачественный, полученный в результате брожения проса напиток, известный на местном диалекте как «ханшин». Это число возросло в течение последующих трех лет, составив почти 40 % всех случаев раскрытой контрабанды. Рассчитанная из стоимости доля алкоголя так же росла: в 1911 году спиртные напитки составили две трети общей стоимости, а через четыре года весь объем за исключением одной четверти. Золото занимало второе место. Торговля опиумом, безусловно, была яблоком раздора между российскими и китайскими властями на амурской и уссурийской границах, однако, если рассматривать статистику контрабанды, ее доля в Маньчжурии, по сравнению с золотом и алкоголем, была незначительной[167]167
  Только во время Русской революции контрабанда опиума в Маньчжурию приобрела характер серьезной проблемы, потому что в эту деятельность были вовлечены вооруженные банды, которые иногда нападали на слабозащищенных китайских таможенников: РГИА. Ф. 323. Оп. 1. Д. 459. Л. 2 – 2 об. Однако даже во время неразберихи времен Гражданской войны объемы контрабанды опиума по сравнению с золотом или спиртным были невысоки.


[Закрыть].

Таблица 2.2. Статистика раскрытых российскими таможенниками Маньчжурской таможенной заставы случаев контрабанды по предмету и стоимости, 1911–1915 (некоторые контрабандисты перевозили сразу несколько видов товаров)

Примечание: ГАЧО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 83. Л. 29–30; Д. 125. Л. 6–7; Д. 14. Л. 172 – 174 об.

Анализ контрабанды алкоголя и золота представляется полезным, потому что оба товара уже были предметами ограничений импорта и экспорта во время существования режима порто-франко. Способы распространения этих товаров посредством сетей и курьеров резко различались. Золотом, в отличие от алкоголя, промышляли по всему миру, поэтому его контрабанда требовала сотрудничества как на местном, так и на международном уровне. Крупномасштабная незаконная торговля золотом вовлекала множество разных людей в сложнейшую сеть старателей и контрабандистов. Алкоголь же был исключительно региональной контрабандой, для его производства, распространения и потребления требовались только существующие на месте ресурсы.

Помимо экономической значимости, исследование этих контрабандных товаров и сети их транспортировки также раскрывает процессы, посредством которых местные жители обходили попытки государств ввести тотальный пограничный контроль и сотрудничали, пересекая этнические границы[168]168
  С точки зрения методологии наиболее влиятельное исследование природы, практик и масштабов различных форм контрабанды в Азии можно найти в: Tagliacozzo E. Secret Trades, Porous Borders: Smuggling and States along a Southeast Asian Frontier, 1865–1915. New Haven: Yale University Press, 2005. P. 5–9 особенно.


[Закрыть]. Здесь также значимы социальные значения товаров, различающиеся в зависимости от пространства и времени. Об этом писал Арджун Аппадураи[169]169
  Appadurai A. Introduction: Commodities and the Politics of Value // The Social Life of things: Commodities in Cultural Perspective / Ed. A. Appadurai. Cambridge: Cambridge University Press, 1986. P. 3–63.


[Закрыть]. Золото и алкоголь могли иметь совершенно различные социальные ценности для русских, китайцев и монголов. Пьянство, например, как мы увидим в следующей части, было распространено среди казаков и, в меньшей степени, среди кочевников, но совершенно не встречалось у этнических ханьцев. Золото же имело бóльшую культурную ценность для русских, чем для китайцев, для которых более ценным был нефрит.

Несмотря на разные сети, вовлеченные в перевозку, и различные социальные и культурные значения, нелегальная торговля золотом и спиртными напитками часто пересекались. Алкоголь был ключевым импортным товаром, который завозился в Россию: дешевый ханшин, зачатую производившийся на китайской стороне границы и потреблявшийся по большому счету русскими. Винокурни на китайской территории и в зоне железной дороги стали основными поставщиками спиртных напитков для русского пограничного населения, что, в свою очередь, катализировало нелегальную межграничную торговлю золотом – драгоценный металл стал основным средством обмена. Спиртное для государства было прибыльным, но опасным товаром. С одной стороны, пошлины от его производства и продажи приносили значительный доход. С другой стороны, его потребление определенно влияло на мораль и безопасность в пограничных районах.

ЛОКАЛЬНЫЕ И ГЛОБАЛЬНЫЕ ТОВАРЫ: АЛКОГОЛЬ И ЗОЛОТО

Производство, контрабанда и потребление различных видов алкоголя значительно увеличились на Аргуни к концу XIX века. Сравнительно низкие цены на зерно и сахар в Китае привели к замещению популярного прежде среди русских и кочевников ханшина водкой. Поддельные марки алкоголя были распространены повсеместно. Дешевая выпивка из Харбина иногда выдавалась за зрелый французский коньяк семнадцатилетней выдержки[170]170
  По области. Ст. Маньчжурия // Забайкальская новь. 1908. 5 марта. С. 3.


[Закрыть].

Город Маньчжурия стал центром контрабанды китайского алкоголя от Читы до Восточной Сибири, а производство, торговля и потребление спиртных напитков стали здесь важнейшим занятием. Государственная статистика за 1910 год насчитала 103 магазина винно-водочных изделий в железнодорожном городке (то есть один на 120 жителей), в основном ими владели русские, но встречались также китайские и японские хозяева. Несмотря на попытки российской таможни пресечь эту деятельность, местные власти, среди которых преобладали россияне, получали от нее выгоду. Они взимали один рубль налога с каждого ведра спирта, который производился или продавался в поселении[171]171
  Ведро – устаревшая единица измерения жидкостей, равнялась 12,3 литра.


[Закрыть]. Налоги с предприятий, занятых производством и реализацией алкогольных напитков, к 1910 году составили более двух третей общего налогового дохода администрации города[172]172
  РГИА. Ф. 560. Оп. 45. Д. 59. Л. 60 – 81 об., данные на л. 72 – 73 об.; Ф. 323. Оп. 1. Д. 1027. Л. 16 об., 46–48.


[Закрыть]. «…[и] если бы весь ввезенный спирт распивался бы на месте, то этот поселок был бы самым пьяным местом на земном шаре…» – заметил современник. В 1909 году 5168 гектолитров – поражающая воображение цифра – китайского спирта было привезено, а затем продано на ст. Маньчжурия. Однако только примерно 17 % этого объема было употреблено на месте. Остальное было отправлено дальше в Россию[173]173
  Ст. Маньчжурия // Новая жизнь. 1910. 8 фев. С. 3.


[Закрыть]. Таким образом, местная фискальная политика на периферии, стремящаяся увеличить ресурсы, облагая налогами алкогольные магазины и рестораны, полностью расходилась с усилиями центральных властей по борьбе с нелегальной торговлей вдоль пористой границы. В торговле с течением времени не наблюдалось никаких признаков спада: статистика, предложенная в брошюре Российского министерства финансов, демонстрирует неэффективность государственных мер по ограничению оборота алкоголя во время Первой мировой войны[174]174
  В 1916 году на Маньчжурию по-прежнему приходилось почти 30 % общего годового производства алкогольных напитков в зоне отчуждения железной дороги (111 000 ведер), таким образом, за пять лет цифра понизилась только на 13 %. Китайские винокурни, находившиеся за пределами территории отчуждения железной дороги, не были включены в эту статистику: РГИА. Ф. 560. Оп. 45. Д. 59. Л. 60 – 81 об., особенно 70 об. – 71.


[Закрыть].

Ил. 7. Китайский магазин в г. Маньчжурия в 1935 году, украшенный вывесками: «Оптово-розничный магазин», «Галантерея и парфюмерия», «Винно-бакалейные и гастрономические товары». Алкоголизм был распространенным социальным злом в пограничье с таким большим количеством магазинов дешевых спиртных напитков (Коллекции изображений Восточной Азии (http://digital.lafayette.edu/collections/eastasia). Коллекции: The Gerald & Rella Warner Collection, Special Collections and College Archives, Skillman Library © Lafayette College)

Открытые границы повсюду оставляли лазейки для контрабандистов. Пассажиры поездов часто провозили несколько бутылок в одежде и багаже. Некоторые пытались обойти запрет, подделывая таможенные метки, используя двустенные чемоданы или привязывая бутылки к своему телу. Более крупные объемы контрабанды спиртного доставлялись из Китая служащими железной дороги, тайники под углем или в потолках вагонов организовывались кем угодно, начиная от начальника поезда и заканчивая простым механиком. Другой лазейкой был участок железной дороги между ст. Маньчжурия и первой станцией на российской территории. Поезда там проезжали обычно со скоростью пешехода, и спиртное можно было передать пассажирам или проводникам прямо во время движения. Таким образом, государственная железная дорога обеспечивала контрабанду. Профессиональные контрабандисты обычно были смелее в степи и на Аргуни, там спирт часто перевозился через практически безлюдную границу на телегах или лодках. Если вдруг один из немногих таможенников появлялся в поле зрения, контрабандисты исчезали без следа в лугах или на одном из речных островков[175]175
  РГИА ДВ. Ф. Р-2422. Оп. 1. Д. 838. Л. 8–20, цитата на л. 15; ГАЧО. Ф. 78. Оп. 1. Д. 22. Л. 3–4; Оп. 2. Д. 37. Л. 60 – 60 об.; Ф. 107. Оп. 1. Д. 125. Л. 386 – 388 об.; Ф. Р-404. Оп. 1. Д. 134. Л. 164 – 164 об., 172 – 172 об.; Контрабандисты // Рупор. 1922. 28 июня. С. 3.


[Закрыть].

Производство и торговля спиртными напитками, таким образом, участили контакты между китайцами, монголами и русскими в Маньчжурии и на Аргуни. Начиная с 1900 года на китайском берегу реки резко возросла инфраструктура, обеспечивающая межграничную торговлю. Возможность дохода привлекла хань-китайских мигрантов, которые открывали магазины для торговли с русскими. Постоянно расширяющаяся сеть реализации различных товаров создала базу для торговли спиртным[176]176
  ГАЧО. Ф. 78. Оп. 1. Д. 15. Л. 37 – 42 об., особенно л. 40 – 41 об.; Штейнфельд Н. И. Местное купечество. С. 11–12; E’erguna he yan’an shangye tan // Yuandong Bao. 1910. 30 Aug.


[Закрыть].

Российские власти с подозрением относились к китайцам – владельцам магазинов. Однако даже британский журнал «Экономист» заметил, что таможенные органы были настолько перегружены количеством инцидентов, что могли «только сложа руки наблюдать за русскими, совершающими поездки на китайскую сторону»[177]177
  Trade and smuggling in Manchuria // Economist. 1909. 9 Oct. P. 691–692, цитата на р. 692.


[Закрыть]. Глава Нерчинско-Заводского округа, находившегося примерно в трех сотнях километров вниз по течению Аргуни, но еще относившегося к маньчжурской таможне, во время инспекционной поездки весной 1908 года заметил, что «почти против каждого нашего поселка на правом берегу построена фанза. Заходя в них, я убедился, что в настоящее время они устроены для торговли спиртом, спичками и табаком. В каждой из них живет два китайца: один молодой, владеющий русским языком, и другой лет 45, по-русски не понимающий». Часто дома китайских пограничников использовались для хранения контрабанды. Таким образом, пресечение незаконной торговли не всегда было в интересах обоих государств. Кроме того, русские опасались, что поддержка китайцами контрабанды алкоголя способствует смешению двух культур и, косвенно, может привести к возникновению политической неблагонадежности. Для российских бюрократов «крещеные китайцы, которые живут в наших приаргунских поселках и некоторые даже женаты на казачках», казались особенно опасными[178]178
  ГАИО. Ф. 25. Оп. 11. Д. 16. Л. 104–105, цитата на л. 104 – 104 об.


[Закрыть]. Пограничная река как разделительная полоса оказалась несостоятельной, напуганные власти опасались связей, которые могли возникнуть в этих условиях между различными фронтирными группами.

Несомненно, последствия торговли алкоголем были вредны для общественного здоровья и морали. Целые деревни пребывали в состоянии опьянения. Иногда даже дети становились алкоголиками. Русские приаргунцы пили «и перед чаем, и во время чая, и после чая, вообще „до“, „во“ и „по“»[179]179
  С берегов Аргуни // Забайкальская новь. 1911. 1 марта. С. 2. О влиянии на общественную дисциплину и общественное здоровье см.: Urbansky S. Der betrunkene Kosake: Schmuggel im sino– ussischen Grenzland (circa 1860–1930) // Globalisierung imperial und sozialistisch: Russland und die Sowjetunion in der Globalgeschichte 1851–1991 / Ed. M. Aust. Frankfurt a. M.: Campus, 2013. S. 320–322.


[Закрыть]. Пресса высмеивала печальные сцены приграничной жизни: «Нередко можно видеть казака, плывущего на своей лошади и еле сидящего на своем седле. Это возвращается казак и обыватель с китайского берега, выпивший изрядную дозу „английской горькой“ или просто „горькой“…»[180]180
  Контрабанда на Аргуни // Забайкальская новь. 1908. 25 марта. С. 3 (цитата); Еще о китайцах и пограничной полосе // Харбинский вестник. 1910. 20 нояб. С. 2.


[Закрыть]

Вплоть до Первой мировой войны государственные деятели размышляли о причинах незаконной торговли спиртными напитками на российско-китайской границе. Консенсус был в том, что бой с контрабандой может быть выигран только с усилением таможенного и фискального контроля. Некоторые бюрократы, предвкушая прибыль, буквально требовали разрешения «ввоза в Империю маньчжурского спирта и изделий из него с оплатой акцизов»[181]181
  РГИА. Ф. 323. Оп. 1. Д. 2937. Л. 1 – 9 об., цитата на л. 2 об.


[Закрыть].

Кроме привлечения дополнительной рабочей силы и введения налогов на импорт и экспорт, контролирующие органы пытались пресечь незаконную реализацию товаров другими способами. Законы и правила также выступали инструментом заделывания дыр на границе. Российское государство попыталось сдержать оборот алкоголя после издания приказа о ликвидации пятидесятиверстной зоны свободной торговли в 1913 году. Более того, между 1911 и 1916 годами оно приняло ряд законов и заключило по этому вопросу несколько соглашений с Китаем. Эти меры ограничили продажи алкоголя государственными монопольными магазинами на российской территории, а покупка и продажа спиртных напитков в китайском приграничном регионе и железнодорожной зоне российским подданным была запрещена. Однако отказ государства от монополии на спирт и полный запрет производства и потребления алкоголя в России во время всеобщей мобилизации в 1914 году подорвал усилия по пресечению нелегальной торговли во фронтире[182]182
  Полный текст соглашения о запрете торговли спиртным в пятидесятиверстной зоне: ГААО. Ф. И-53. Д. 1. Оп. 12. Л. 15–16. О запрете алкоголя в России в начале войны см.: Herlihy P. The Alcoholic Empire: Vodka and Politics in Late Imperial Russia. Oxford: Oxford University Press, 2002. P. 64–67; Quested R. K. I. «Matey» Imperialists? P. 291–292.


[Закрыть].

Попытки использовать законы для насаждения императорской воли на периферии оказали стимулирующее воздействие на незаконную торговлю алкоголем – они подстегнули неформальную экономику в приграничном регионе. Во время Первой мировой войны цены на спиртное на черном рынке в России в двадцать раз превышали цены на китайском берегу Аргуни[183]183
  См.: Таблицы 2.2; ГАЧО. Ф. 78. Оп. 1. Д. 22. Л. 3–4, 69 – 71 об.; Ф. 107. Оп. 1. Д. 125. Л. 386 – 388 об.


[Закрыть]. Сотрудничество русских и независимых хулун-буирских властей между 1912 и 1915 годами, которое мы обсудим в следующей главе, не смогло остановить переправку алкоголя через границу. Согласно старшему российскому таможенному офицеру: «Многие, расположенные на монгольском берегу реки Аргуни бакалейные лавочки, находятся под одной крышей с пограничными монгольскими властями, кои совершенно не препятствуют продаже из этих лавочек спиртных изделий»[184]184
  ГАЧО. Ф. 78. Оп. 1. Д. 12. Л. 59–60, цитата на л. 60; Широкогорова Е. Н. Северо-Западная Маньчжурия. Владивосток: Тип. Обл. зем. управы, 1919. С. 5–6. В 1913 году под давлением Санкт-Петербурга монгольские руководители запретили продажу спиртного на правом берегу Аргуни. В 1914 году они разрешили российским таможенным властям следить за исполнением этого запрета и, совместно с монгольскими чиновниками, конфисковывать контрабанду: Urbansky S. Der betrunkene Kosake. P. 316–319; Quested R. K. I. «Matey» Imperialists? P. 292–293. См. также: Сорокина Т. Н. «Взаимное соглашение о спирте и опиуме»: опыт совместной борьбы России и Китая с контрабандой в начале XX в. // Миграции и диаспоры в социокультурном, политическом и экономическом пространстве Сибири: Рубежи XIX – XX и XX – XXI веков / Ред. В. И. Дятлов. Иркутск: Оттиск, 2010. С. 242–251.


[Закрыть].

Золото было вторым наиболее распространенным предметом контрабанды на аргунском фронтире, однако механизмы и характер незаконного оборота этого ценного метала в значительной степени отличались. Открытие золотых месторождений в последние два десятилетия XIX века привлекло потоки людей в Восточное Забайкалье, Амурский бассейн и другие районы российско-китайского фронтира. Тысячи авантюристов, крестьян и бродяг приезжали из соседних регионов и других уголков России и Китая, иногда даже из-за границы[185]185
  В 1880-х годах «Желтугинская республика», расположенная в самой северной части Хэйлунцзяна, привлекла несколько сотен россиян. О ее истории и мифологизации, последовавшей за ее ликвидацией, см.: Gamsa M. California on the Amur, or the «Zheltuga Republic» in Manchuria (1883–1886) // Slavonic and East European Review. 2003. Vol. 81. № 2. P. 236–266; Торгашев В. Золото в Маньчжурии // Вестник Маньчжурии. 1927. № 8. С. 47–52; Zatsepine V. Beyond the Amur. P. 62–67.


[Закрыть].

Золотодобыча стала важным экономическим сектором на обоих берегах Амура и Аргуни. Десятки рудников к началу века функционировали на севере провинции Хэйлунцзян в окрестностях Хэйхэ на Амуре и в северном Хулун-Буире. Рудниками в основном владели китайцы, русские, британцы и американцы. Обороты золотодобычи на российской стороне были еще внушительнее. Только в Забайкалье было 149 золотых рудников, почти половина которых располагалась в низовье и на среднем течении Аргуни. В 1910 году их годовая добыча составила более 3,28 тонны, тогда как на хэйлунцзянских рудниках только 1,8 тонны[186]186
  Торгашев В. Золото в Маньчжурии. С. 47–52; Кормазов В. А. Золотопромышленность в Хейлунцзянской провинции // Вестник Маньчжурии. 1927. № 3. С. 41–44; Обзор Забайкальской области за 1910 год. С. 63–70; Перечень золотопромышленных районов Сибири и описание приисковых дорог / Комиссия для собрания и разработки сведении о сибирской золотопромышленности и для составления программы исследования золотоносных районов. СПб.: Тип. Л. Смольянинова, 1901. С. 140–148.


[Закрыть].

Хотя разработка золота в Забайкалье уже достигла высшей точки в 1901 году, число старателей увеличилось в течение последующих лет. Большая часть из 17 210 работников, нанятых на золотые прииски Забайкалья в 1909 году, приехали из Китая[187]187
  Для сравнения: 4686 человек в 1897 году и 7710 в 1901 году. Обзор Забайкальской области за 1910 год. С. 69–70. В 1917 году 79 % тружеников забайкальских золотых приисков прибыли из Китая: Лежнин П. Д. Дальний Восток (богатства Приамурья и Забайкалья). Чита: Тип. Забайкальского объед. союза Копер, 1922. С. 29. По экономическим причинам русские владельцы золотых приисков были сильно заинтересованы в найме китайских мигрантов: Siegelbaum L. H. Another «Yellow Peril»: Chinese Migrants in the Russian Far East and the Russian Reaction before 1917 // Modern Asian Studies. 1978. Vol. 12. № 2. P. 324–327.


[Закрыть]. Русские обозреватели и кабинетные путешественники широко обсуждали присутствие этих китайских рабочих на российской периферии, насмешливо используя выражение «желтая угроза», таким образом они содействовали формированию воображаемого аргунского фронтира[188]188
  Например: Гарин Н. По Корее, Маньчжурии и Ляодунскому полуострову: карандашом с натуры. СПб.: б. и., 1904. С. 25–29; К вопросу о желтом труде в Забайкалье // Забайкальское обозрение. 1916. 25 янв. С. 3, 8 фев. С. 2–3.


[Закрыть].

Золото, по крайней мере на протяжении первой половины ХX века, в основном перевозилось из России в Китай, инвертируя поток контрабандного спирта. Объем ежегодно вывозимого российского, а позднее советского золота в Китай, предположительно, составил 2,46 тонны в течение Первой мировой войны, а затем снизился до примерно 1,31 тонны в год в середине 1920-х годов. Другими словами, порядка 20–60 % годовой добычи золота на Дальнем Востоке было вывезено из страны незаконно[189]189
  Кормазов В. А. Золотопромышленность в Хейлунцзянской провинции. С. 46; ГАЧО. Ф. 334. Оп. 1. Д. 68. Л. 19 – 21 об., 84, 85 – 85 об.; Попенко А. Опыт борьбы с контрабандой на Дальнем Востоке России (1884 – конец 20-х гг. XX в.). Дис. … канд. ист. наук. Хабаровск, 2008. С. 114.


[Закрыть].

Золото, в отличие от алкоголя, было товаром, контрабандой которого занимались по всему миру, однако сети незаконных торговцев были подобны тем, что участвовали в перевозке спирта. Китайские сезонные рабочие, возвращаясь домой на зимние месяцы, составляли основной контингент контрабандистов. Множащиеся ряды этих рабочих в условиях недостаточного пограничного контроля сделали этот канал контрабанды наиболее перспективным[190]190
  ГАЧО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 125. Л. 365.


[Закрыть]. Существовали, однако, и другие сферы соприкосновения русских и китайцев, которые также могли обеспечить контрабанду. Одной такой областью были новые алкогольные и продуктовые магазины в китайских деревнях на Аргуни, там казаки часто за золото покупали повседневные товары и водку. Другим значимым каналом была железная дорога.

В России таможенные офицеры вплоть до Гражданской войны арестовывали пассажиров поездов на станции Маньчжурия почти ежедневно. Среди арестованных были китайские рудокопы, российские чиновники и еврейские торговцы, которых ловили с золотом, вес которого в протоколах обозначался фунтами, а не золотниками[191]191
  Фунт и золотник – российские устаревшие единицы измерения товаров. Один фунт равен 409,5 грамма, а один золотник – 4,26 грамма.


[Закрыть]. Золото покупали в Иркутске, Чите и на забайкальских золотых приисках и, если верить слухам, часто продавали тут же на одной из первых крупных железнодорожных станций на китайской земле в Маньчжурии, Чжалайноре или Хайларе[192]192
  ГАЧО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 55. Л. 2 – 2 об., 31–37. Пассажиры железной дороги, пойманные на контрабанде золота из России в Китай, прятали его достаточно изобретательно. См. также: ГАЧО. Ф. 78. Оп. 2. Д. 75. Л. 7, 14, 20 – 20 об., 22, 25, 28, 30, 38, 49 – 49 об., 89 – 89 об.; Оп. 3. Д. 77. Л. 2, 12–13, 15, 18–19, 21–22, 24–25, 137, 139, 173, 180 – 180 об., 185–186, 196, 222, 235, 241.


[Закрыть]. Пассажиры и покупатели приграничных магазинов, несомненно, были только вершиной айсберга. Смекалистые контрабандисты знали, как легко обойти таможенников. Если они передвигались поездами, то высаживались в Даурии или Мациевской – на последних станциях на российской территории. В ближайшей пыльной степной деревне они передавали контрабандные товары сообщникам, многие из которых были русскими. Граница за пределами нескольких контрольных пунктов оставалась практически неохраняемой, и золото, так же как и бутылки ханшина и другая контрабанда, спокойно перевозилось через государственную границу на лошадях или лодками[193]193
  ГАЧО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 56. Л. 142 – 142 об., 144; Забайкальская таможня. С. 105–108.


[Закрыть].

ТУДА, ГДЕ ТРАВА ЗЕЛЕНЕЕ: МЕЖГРАНИЧНОЕ КАЗАЦКОЕ ЗЕМЛЕДЕЛИЕ

Рассмотрев различные способы создания и оспаривания экономических границ вплоть до Русской революции, сейчас мы сместим фокус на исследование того, как территориальная демаркация, миграционные модели и карантинные правила подвергли испытанию традиционные отношения местных жителей и изменили природу пограничной жизни в верховьях Аргунского бассейна. Два довольно разных явления – эпидемии и территориальные разногласия между русскими, китайцами и монголами – проиллюстрируют этот процесс. Эти феномены взрастили национальные идентичности, изменили восприятие границы и поставили под сомнение традиционные отношения скотоводов и земледельцев фронтира.

Еще до возникновения Маньчжурской эпидемии чумы 1910–1911 годов осознание государственной границы усилилось. Кочевники фронтира были не единственными людьми, пересекавшими границу регулярно. Аргунские казаки переходили на соседние китайские территории, часто по той же причине, что и кочевники, – из-за отсутствия подходящих для их лошадей, рогатого скота и верблюдов пастбищ на российской стороне. Однако, в отличие от сдерживающей российской государственной политики в отношении кочевников, казаки ею официально поддерживались. Несмотря на то что российским казакам в Забайкалье были выделены участки равные по площади тем, которые использовались ими в европейской России, для их экономических нужд этого оказалось недостаточно. Климат, топографические условия, особенности местной экономики и идея о масштабах сельского хозяйства, в основе которой была казацкая культура, создавали ощущение острого недостатка земли. Часто казаки арендовали дополнительные пашни и пастбища у хори-бурят в Забайкалье, а те, кто проживал у границы с Китаем, возделывали китайскую землю.

Казацкое население Аргуни с середины XIX века переправлялось в Хулун-Буир, дополняя свою сельскохозяйственную деятельность охотой, выпасом скота и арендуя землю для возделывания пшеницы и выращивания продуктов на зиму. Плодородные земли просторных долин Трехречья на китайской стороне границы, в отличие от скудных почв на российском берегу, позволяли им возделывать землю как в центральной России. Березовые и сосновые леса на склонах Большого Хингана на севере и востоке Хулун-Буира предлагали условия для лесного хозяйства и охоты. Далее на юг лежала степь с ее пышными высокими лугами, которая была идеальным местом для активного разведения овец, крупного рогатого скота и лошадей[194]194
  Казаки из Абагайтуя, например, рубили лес на китайском берегу Аргуни: РГИА ДВ. Ф. 704. Оп. 1. Д. 558. Л. 1–3, 7 – 8 об. О климате, почве, флоре и фауне, а также о российской сельскохозяйственной экономике в этом регионе см.: Жернаков В. Н. Трехречье. Неопубликованная монография. Оклэнд, Калифорния: б. д. С. 6–15 (любезно предоставлена Ольгой Бакич, Торонто).


[Закрыть].

Китайские чиновники или крестьяне не беспокоили россиян, а кочевые племена Хулун-Буира с их коллективным представлением о земле так же не стесняли казаков. Эти условия позволяли им возделывать землю бесплатно. Однако в конце XIX века китайское правительство усилило свои позиции вдоль границы, и чиновники попытались потребовать арендную плату с русских. Японо-китайская война 1894–1895 годов, а затем и Боксерское восстание 1900 года вновь ослабили Китай и его возможности взимать аренду[195]195
  Райский Д. Сношения забайкальских крестьян и казаков с Монголией и Маньчжурией // Русский вестник. Кн. 46. № 274. С. 586–591; Баранов А. Барга. Харбин: Типолит. Заамурск. окр. отд. корпуса погран. стражи, 1912. С. 50–51; Giller A. Opisanie Zabajkalkskiej krainy. P. 7.


[Закрыть].

Эта ползучая колонизация китайского фронтира русскими около 1900 года обсуждалась и открыто поддерживалась современниками во влиятельных литературных журналах, например в «Русском вестнике»[196]196
  В целом о российских колониальных планах в Маньчжурии см.: Wolff D. To the Harbin Station. P. 79–90, 109–114.


[Закрыть]: «Нельзя не отметить, что в общем в жизни Забайкальской и Амурской областей аренда за границей, то есть, в пределах Маньчжурии и Монголии, играет очень важную роль… Северные приаргунские станицы, Олочинская и Аргуньская, с лишением аренды в Маньчжурии должны были бы существовать крайне бедно, и многим казакам пришлось бы выселиться»[197]197
  Райский Д. Сношения забайкальских крестьян и казаков. С. 591–592.


[Закрыть]. С этой точки зрения русские казаки и фермеры наделялись естественным правом расширять свою среду обитания за пределы государственной границы – это было единственным способом существования в данных природных условиях.

Однако экономическое благополучие русского фронтирного населения не было единственным мотивом. Когда в результате Боксерского восстания значительные части Маньчжурии все еще были оккупированы российской армией летом 1901 года, заселение русскими китайских территорий Приаргунья обозначило важный шаг в сторону усиления политической и стратегической позиции России в регионе или, по крайней мере, так это представлялось многим наблюдателям. После подавления восстания и последующей оккупации Маньчжурии российскими войсками планы по колонизации западного участка КВЖД стали рассматриваться более серьезно и казались достаточно реалистичными. Военный министр генерал Алексей Куропаткин и его сторонники стремились отодвинуть международную границу дальше на юг к пустыне Гоби по южным склонам Большого Хингана до Порт-Артура. Граница, таким образом, усилилась бы и сократилась, а управление ею упростилось[198]198
  Райский Д. Сношения забайкальских крестьян и казаков. С. 593–594; ГАРФ. Ф. 543. Оп. 1. Д. 185. Л. 1–24, особенно 15 об. – 20.


[Закрыть].

Приамурский генерал-губернатор Николай Иванович Гродеков в течение четырех лет между Боксерским восстанием и войной с Японией рассматривал планы по заселению полосы, прилегающей к российской железной дороге в Маньчжурии. Правительство направило в регион опытных чиновников и агрономов для выбора подходящих для расселения участков[199]199
  РГИА. Ф. 560. Оп. 28. Д. 164. Л. 102–107, особенно 102 об.


[Закрыть]. Летом 1902 года первоначальные обследования самого западного сектора железной дороги на предмет возможности заселения русскими уже были проведены. Отчет описывает Хулун-Буир и в особенности местность вдоль железной дороги так: «…здесь страна почти не населенная, в которой земледелие отсутствует, но кочевое скотоводство ‹…› довольно развито, хотя на первый взгляд и теряется в обширных пространствах степи».

Традиционные способы сезонной миграции местных народов фактически были разрушены в результате строительства железнодорожной линии и Боксерского восстания – кочевники со своими стадами ушли на север через Аргунь или на юг к Халхин-Голу. Пастухи со своим скотом появлялись у железнодорожной линии лишь изредка. Местность в южном Хулун-Буире подходила только для животноводства и рыбной ловли на Аргуни, ее притоках и в окрестностях озера Далайнор. Забайкальские казаки рекомендуются в отчете как наиболее подходящая группа поселенцев, так как местный климат и почвы здесь схожи с привычными для них условиями. Однако в отчете предупреждалось, что «русскому человеку вообще, а казаку в особенности, трудно будет конкурировать здесь с трудолюбием китайца-земледельца»[200]200
  РГИА. Ф. 560. Оп. 28. Д. 867. Л. 89–147, цитата на л. 120 об. и 122 об.


[Закрыть].

После того как русские заставили отступить монгольские и китайские пограничные караулы по завершении Боксерского восстания 1900 года, казаков больше не устраивали временные права на землю на китайском берегу реки. Некоторые начали переселяться на китайские земли для постоянного проживания. В районе Трехречья казацкие поселенцы заняли обширные участки земли, которые использовались ими под животноводство и растениеводство. Они построили землянки и хаты, чтобы использовать эту местность круглый год. Однако вскоре после Русско-японской войны китайская администрация потребовала уплаты налога на землю, к которой казацкие поселенцы относились как к своей собственной. Это утверждение власти китайцами, которое было частью более общей «новой политики», к рассмотрению которой мы вскоре вернемся, привело к первым разногласиям между казаками и императорским наместником (амбанем) в Хайларе. Военный губернатор провинции Хэйлунцзян Чэн Дэцюань в январе 1906 года потребовал от Забайкальского военного губернатора высылки полутора тысяч российских подданных, которых подозревали в занятии сельским хозяйством и добыче полезных ископаемых на правом берегу реки Аргунь.

Российские власти пытались обойти официальные каналы, надеясь решить вопрос о российском имуществе на китайском берегу Аргуни с местными монголами. Российский посол в Китае Дмитрий Дмитриевич Покотилов еще весной 1906 года проинструктировал российских дипломатов решать вопросы использования земли на китайском берегу Аргуни и Амура только посредством частных договоренностей с местными властями. Другие соглашения, предупреждал он, могут быть использованы в качестве доказательства нарушения Россией Портсмутского мирного договора, который формально завершил Русско-японскую войну.

Местные российские власти в конце 1906 года строго следовали этим указаниям. Вместо переговоров с губернатором провинции Хэйлунцзян в Цицикаре, Попов, переводчик Генерального консульства России в Харбине, встретился в мае 1907 года в Хайларе с амбанем Хулун-Буира. Амбань не высказал принципиальных возражений против заготовки сена, выпаса скота и строительства временных жилищ в Трехречье в верховьях Аргуни. Однако он был против строительства постоянных российских поселений на китайской территории[201]201
  РГИА. Ф. 560. Оп. 28. Д. 1083. Л. 2 – 2 об., 6–7, 21 – 24 об. Переписка губернатора провинции Хэйлунцзян и забайкальского военного губернатора показывает, что китайские провинциальные власти негативно относились к этой практике. См.: ГАИО. Ф. 25. Оп. 11. Д. 16. Л. 92–93.


[Закрыть].

Амбань пригласил российских дипломатов в сопровождении монгольских чиновников совершить инспекционную поездку вдоль Аргуни от Хайлара через Новоцурухайтуй вверх по реке Гэньхэ в Трехречье. Попов в ходе инспекции провел переговоры с Чжоу Цинли – главой китайского управления по связям китайских горняков на российском берегу Аргуни, чтобы по его просьбе снизить комиссию на добычу. В ответ на это Попов и Чжоу договорились о ежегодной выплате в 13 500 рублей за использование пастбищ в Трехречье начиная с 1908 года, что было почти неприемлемо для российского переговорщика. Следующей сложностью для него стала задача убедить в справедливости этого решения казаков, привыкших к бесплатному использованию земли[202]202
  РГИА. Ф. 560. Оп. 28. Д. 1083. Л. 24 об. – 26; ГАИО. Ф. 25. Оп. 11. Д. 16. Л. 90–91.


[Закрыть].

Другой областью конфликта стала дорога, соединяющая Староцурухайтуй и Хайлар, протяженностью примерно 130 километров. Маньчжурский гарнизонный город обладал несколькими привлекательными качествами для россиян, желающих обогатиться, в особенности дешевизной товаров по сравнению с ценами на российском берегу Аргуни и возможностью обмена там с китайцами. Грунтовая дорога в начале 1900-х годов стала такой загруженной, что русские казаки открыли вдоль нее семь постоялых дворов для путешественников. Хозяева сначала получили разрешение от монгольских властей в Хайларе, но из-за давления китайской провинциальной администрации Хэйлунцзяня продления этого разрешения не последовало. Однако, по мнению российских чиновников, эта инфраструктура была необходима для местной торговли, даже несмотря на некоторые негативные аспекты, например контрабанду алкоголя. В 1907 году, когда администрация Хулун-Буира была включена в китайскую административную систему, китайские власти в Хайларе закрыли этот вопрос, поставив ультиматум семи владельцам дворов: им дали неделю на то, чтобы освободить дома и вернуться в Россию. Наиболее близкие к границе постройки были уже сожжены. Оставшиеся постоялые дворы функционировали, пока переговоры продолжались. Стратегия России по достижению успеха в неформальных договоренностях с местными китайскими властями отчасти провалилась[203]203
  РГИА. Ф. 560. Оп. 28. Д. 1083. Л. 26–29. О русских постоялых дворах вдоль тракта Стуроцурухайтуй-Хайлар см.: Кондратьев В. Н. Современный Китай. Благовещенск: В. М. Бутряков и сын, 1908. С. 37–38.


[Закрыть].

Российские власти вскоре осознали, что формальные соглашения с провинциальными властями были единственной возможностью урегулировать земельные споры. Первый официальный контракт, подписанный российскими дипломатами и военным губернатором Мукдена (сейчас Шэньян) в 1910 году, запретил россиянам пересекать Аргунь для выпаса скота и заготовок сена на китайском берегу. Однако китайская администрация позволила заготовку сена на китайской территории до пяти километров вглубь на территориях, которые еще не были «открыты» для китайского заселения. Теоретически казаки, которые хотели воспользоваться этой договоренностью, должны были заранее получить письменное разрешение от китайской колониальной администрации и затем оплатить пошлину за вывозимое сено. После сбора сена казаки были обязаны вернуться на российский берег[204]204
  Давидов Д. А. Колонизация Маньчжурии и С.-В. Монголии (области Тао-Нань-Фу). Владивосток: Восточный институт, 1911. С. 72–76. Уже к лету 1908 года русские дипломаты в Хайларе и фудутун Хулун-Буира договорились о правилах использования земли на китайском берегу Аргуни россиянами. Формулировка договоров 1908 и 1910 годов почти идентична: ГАИО. Ф. 25. Оп. 11. Д. 16. Л. 115–124; Song X. Hulunbei’er bian wu diaocha baogao shu // Qingdai Minguo diaocha baogao congkan. 1909 / Ed. Guojia tushuguan gujiguan. Beijing: Beijing yanshan chubanshe, 2007. Vol. 8. P. 79–92; Xu Sh. Dongsansheng zhenglüe. 1911. Changchun: Jilin wenshi chubanshe, 1989. P. 372–375.


[Закрыть]. Однако договор 1910 года о земле не принес мира на российско-китайский фронтир. Летом следующего года общая атмосфера накалилась после инцидента, когда китайские солдаты открыли огонь в сторону казака, который нарушил их инструкции. Обычным делом к этому времени стали обыски русских, пересекавших границу по суше и воде, проводимые китайскими таможенниками с оружием наперевес[205]205
  ГАЧО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 29. Л. 128 – 128 об., 137.


[Закрыть].

Таким образом, именно русские казаки стали первыми оседлыми людьми, занявшимися фермерством на обоих берегах Аргуни. Представления о земле казаков походили на представления ханьских китайцев-фермеров и основывались на исключительном праве на землю. Подход монголов был совершенно иной – они воздерживались от формального владения. Монгольские пастбища находились в свободном доступе, открытые для общего пользования. Конфликты между монголами и казаками в Хулун-Буире возникали редко. Монголы-скотоводы и российские фермеры использовали сухие пастбища и хорошо орошаемые долины по-разному, поэтому могли сосуществовать в одном и том же регионе, тогда как китайские и российские фермеры оказались в прямой конкуренции. Поэтому земельные конфликты возникли только после того, как китайские власти начали оказывать прямое влияние и проводить политику в соответствии со своим менее общинным представлением об использовании земли.