Текст книги "За степным фронтиром. История российско-китайской границы"

«НОВАЯ ПОЛИТИКА» ЦИНСКОГО ГОСУДАРСТВА

Однако не фермер, а торговец оказался самым подходящим предвестником китайской колонизации. Торговцы меньше зависели от плодородия почвы и мягкого климата. Торговцы, которые приезжали в монгольские степи с разрешения цинского двора, селились неподалеку от князей или монастырей, таких как Ганьчжурский, предлагая товары, которые сами монголы не производили.

Продукты с мельниц Дальнего Востока, винокурен, чайных компаний и шелковых и хлопковых предприятий продавались в начале ХX века на ярмарке у Ганьчжура. Торговля лошадьми и крупным рогатым скотом, однако, преобладала. Монголы приезжали на ярмарку, чтобы продать скот китайским торговцам, а на полученную выручку они закупались товарами на целый год. Частные компании, российская и китайская армии и другие государственные организации также покупали там скот. Прямо перед Первой мировой войной, в период расцвета ярмарки, до пятнадцати тысяч голов крупного рогатого скота, пятидесяти тысяч овец и две-три тысячи лошадей сменяли там хозяев ежегодно. Животные перегонялись из Ганьчжура на вновь открытые железнодорожные станции Маньчжурию и Хайлар, а затем отправлялись поездом во Владивосток, Читу и Харбин. Ярмарка была основным поставщиком мяса для жителей российского Дальнего Востока, Забайкалья и Северной Маньчжурии. Шерсть, кожа и другое животное сырье также были ключевыми товарами, продаваемыми монголами на ярмарке[206]206
  См. также: Теслер Э. Л. Ганьчжурская ярмарка 1933 года // Вестник Маньчжурии. 1933. № 18–19. С. 82–83; Смольников П. Н. Монгольская ярмарка в Ганьчжуре в 1912 году. Харбин: Тип. КВЖД, 1913. С. 3–4; Китайская восточная железная дорога. Северная Маньчжурия и Китайская восточная железная дорога. С. 287–289.


[Закрыть].

В 1912 году примерно полторы тысячи китайцев вели на ярмарке оживленную торговлю из своих юрт и палаток, среди них были представители крупнейших пекинских компаний, торгующие китайским полотном, шелковыми тканями, атласными костюмами, обувью, металлическими изделиями, седлами, табакерками, плиточным чаем и тому подобным. Четыреста российских торговцев в 1913 году – исключительно большое число, ставшее результатом кратковременной независимости Хулун-Буира (1912–1915), которая открыла новые возможности торговли всем российским: топорами, собачьими ошейниками, чайниками, эмалированной посудой, замками, перочинными ножами, восковыми свечами, одеждой, водкой и сибирским пшеном. Экзотические товары из отдаленных регионов, например кораллы, обменивались на монгольских овец, а наездники одержимо скупали украшения из ракушек, популярные среди их жен и дочерей. Бойкая торговля обогатила таких торговцев, как бурят Бадмадап Ирдынеев[207]207
  Смольников П. Н. Монгольская ярмарка в Ганьчжуре в 1912 году. С. 4–19 в разных местах.


[Закрыть].

Ил. 8. Схема Ганьчжурской ярмарки. Русские и китайские торговцы располагались в различных частях ярмарки. Представители хошунов и администрация ярмарки установили свои юрты в непосредственной близости к торговцам (Теслер Э. Л. Ганьчжурская ярмарка 1933 года // Вестник Маньчжурии. 1933. № 18–19. С. 85)

Однако с приближением Первой мировой войны объемы продаж на этой ярмарке снизились. Укрепление границы в районе Халхи в восточной части Внешней Монголии, где выращивалось значительное поголовье скота, усложнило торговлю через границу. Среди других факторов отметим рост неформальной торговли между китайцами и монголами, осуществляемой за пределами ярмарки для избегания уплаты пошлин, открытие постоянных торговых домов с большими складскими помещениями и возникновение постоянной инфраструктуры, обеспечивающей потребительские нужды кочевников на основных железнодорожных станциях Хулун-Буира – Маньчжурии и Хайларе. Торговля скотом круглый год в регионе со временем становилась рентабельной. Китайские оптовики скупали скот у монголов для продажи на ярмарке заранее – еще летом. Владимир Алексеевич Кормазов, сотрудник Экономического бюро КВЖД, заметил признаки нового образа жизни: «Отпала надобность монголу торговать в определенном месте и в определенный срок – он уже стал продавать и покупать тогда, когда ему это нужно»[208]208
  Кормазов В. А. Барга. С. 103–105, цитата на с. 105. См. также: Теслер Э. Л. Ганьчжурская ярмарка 1933 года. С. 82–88 в разных местах.


[Закрыть].

Ил. 9. Китайцы и монголы, торгующие скотом и лошадьми на Ганьчжурской ярмарке в середине сентября 1931 года. Телеги в это время все еще были распространены, однако появились и первые автомобили (публикуется с разрешения University of Cambridge Museum of Archaeology & Anthropology; N.21287.LIN)

Иногда для участия в этой торговле монголы занимали деньги у китайцев. Отход от традиционного ремесленного производства и развитие новых потребительских нужд со временем привели к огромному накоплению долгов. Монгольские пастухи когда-то имели более высокий уровень жизни, чем китайские крестьяне, сейчас же устаревшая монгольская экономика стагнировала. В счет оплаты долгов китайские власти забирали сельхозугодья обедневших монголов. Кроме того, для выплаты своих долгов, причиной которых чаще всего являлись непомерные налоги центрального государства, монгольские князья продавали или сдавали в аренду землю китайцам. Все это усиливало межэтническое напряжение и недовольство цинским правлением[209]209
  Lan M. The Mongolian Independence Movement of 1911: A Pan-Mongolian Endeavor. PhD dissertation, Harvard University, 1996. P. 39–59 passim. Блестящий анализ распространения китайской торговли во Внешнюю Монголию и ее последствий для монголов см.: Sanjdorj M. Manchu Chinese Colonial Rule in Northern Mongolia. London: Hurst, 1980. P. 40–82.


[Закрыть].

История этой ярмарки, таким образом, отражает судьбу приаргунского фронтира и его коренного населения. Жизнь кочевников с конца XIX века претерпела драматические изменения, так как экономически они все больше интегрировались в международную торговлю. Сейчас кочевники взаимодействовали с внешним миром чаще, чем когда-либо прежде. Сначала железные дороги увеличили торговлю, но в конечном счете они и подорвали эту традиционную форму местной экономики. Эволюция и упадок торговой ярмарки демонстрируют и то, как кочевники жили первоначально и как их территории постепенно захватывались.

Маньчжурские власти в последние годы цинского правления перешли от запрета к поощрению колонизации ханьскими китайцами пограничных регионов, фактически сменив свою политику в отношении Хулун-Буира и других монгольских территорий. Сейчас не только торговец, но и фермер мог зарабатывать на жизнь в степи. Периферия империи больше не воспринималась как отдаленная территория – она превратилась в объект развития. Небольшие группы китайских крестьян, чаще всего прибывшие из голодающих регионов, рассеялись по степи. Особенно активно заселялась Внутренняя Монголия, миграция в которую усилилась в конце XIX века. Численность китайских крестьян здесь значительно превысила число местных, то же самое случилось во многих других частях Маньчжурии в последние годы правления Цин[210]210
  О переходе земли из государственного в частное владение на севере Маньчжурии (включая Хулун-Буир) см.: Shan P. F. Taming China’s Wilderness: Immigration, Settlement and the Shaping of the Heilongjiang Frontier, 1900–1931. London: Routledge, 2014. P. 47–68 passim. О преобразованиях во Внутренней Монголии см.: Lan M. The Mongolian Independence Movement of 1911. P. 53–73 passim.


[Закрыть].

Причиной таких трансформаций стало внедрение цинской «новой политики» – термин, обобщивший серию масштабных реформ китайской политики, управления, экономики, военной и образовательной сферы, затронувших большинство периферийных районов империи. Централизующаяся власть и расширяющийся бюрократический контроль были направлены на превращение Монголии в обычную китайскую провинцию. Влияние императорского центра сильно различалось во Внутренней и Внешней Монголии. Внутренняя Монголия, расположенная ближе к глубинному Китаю и более продолжительное время находившаяся под маньчжурским правлением, уже демонстрировала сильное китайское присутствие в торговле, политике и культуре. Китайская административная система к концу XIX века была уже частично внедрена в регион. Ситуация во Внешней Монголии отличалась. Она, как один из этнических фронтиров цинской империи, все еще управлялась опосредовано и феодально. Как и в других частях имперской периферии, во Внешней Монголии реформы осуществлялись посредством поощрения миграции ханьских китайцев и административной перестройки. Последнее было нацелено на постепенное приведение монгольской администрации в соответствие с китайскими стандартами с целью полного ее подчинения[211]211
  Набор радикальных инициатив, получивший название «новая администрация», был не чем иным, как попыткой революции сверху. См., например: Ichiko Ch. Political and Institutional Reform, 1901–1911 // The Cambridge History of China / D. Twitchett, J. K. Fairbank. Cambridge: Cambridge University Press, 1980. Vol. 11. Pt. P. 375–415.


[Закрыть].

Увеличение российской угрозы в пограничных провинциях стало основной причиной усиления внимания к периферии и смещения цинской политики от запрета к поощрению миграции. Среди наиболее острых проблем, стоявших перед цинской властью, была охрана и заселение фронтира. Сложность также состояла в этнической композиции населения Хулун-Буира. Географическая целостность этого отдаленного пограничного района провинции Хэйлунцзян, все еще по большому счету населенного полукочевыми монголами, наделяла его особым политическим весом.

Хулун-Буир был включен в общую административную систему Китая в 1906 году, за несколько лет до Халхи и других районов Внешней Монголии. Трансформация Хулун-Буира следовала образцу разделения на хошуны во Внутренней Монголии. Политически традиционные знаменные структуры были реорганизованы в обычные гражданские администрации и переданы ханьским чиновникам. В июне 1908 года должность имперского наместника (амбаня), который также имел военный ранг знаменного заместителя главнокомандующего хулун-буирского гарнизона (фудутун), была упразднена. Новый китайский чиновник-хань в ранге окружного интенданта (даотай), направленный губернатором провинции Хэйлунцзян, принял полномочия главы Хулун-Буира. Помимо этого, для управления китайским населением был введен пост нового гражданского ханьского губернатора[212]212
  Доброловский И. Хейлунцзянская провинция Маньчжурии: Краткий очерк географии, путей сообщения, населения, администрации и экономического положения. Харбин: Типолит. штаба Заамурск. округа пограничной стражи, 1906. С. 137–139.


[Закрыть]. Регион по китайскому образцу был разделен на три части (фу): Хулун-тин – на востоке, Шивэй-чжили-тин – на севере и Лубин-фу – на западе, с управлением этими районами в Хайларе и новых гарнизонах Цзилалине и Лубине[213]213
  Баранов А. Барга. С. 54; Меньшиков П. Н. Отчет коммерческого агента Китайской Восточной железной дороги по обследованию Хейлунцзянской провинции и части Чжеримского сейма Внутренней Монголии. Харбин: Тип. КВЖД, 1913. С. 10–11; Мещерский А. Автономная Барга // Материалы к отчету о деятельности с 1915 по 1918 г. / Монгольская экспедиция по заготовке мяса для действующих армий. Владивостокско-Маньчжурский район. Шанхай: Тип. «Русского книгоиздательства», 1920. Вып. 12. Прил. 3. С. 5.


[Закрыть].

Реформы также затронули налогообложение и военную сферу. Местное мужское население до реформ призывалось в знаменные войска, основной задачей которых была охрана границ с Россией. Однако после 1906 года китайские военные постепенно взяли контроль в свои руки. Новые гарнизоны, укомплектованные китайскими солдатами, были созданы в трех административных центрах – Хайларе, Лубине и Цзилалине. Другим вопросом были государственные финансы. Китайская администрация ввела для населения Хулун-Буира налоги с продаж скота, рыбы, древесины и зерновых. Культурная и социальная ассимиляция также поощрялась – были разрешены браки между ханьскими поселенцами и монголками, кроме того, монголам разрешили пользоваться китайскими именами и вести делопроизводство на китайском языке[214]214
  Баранов А. Барга. С. 50; Lan M. China’s «New Administration» in Mongolia // Mongolia in the Twentieth Century: Landlocked Cosmopolitan / Ed. S. Kotkin, B. A. Elleman. Armonk, NY: M. E. Sharpe, 1999. P. 45.


[Закрыть].

Введение национального образования было одним из наиболее противоречивых элементов реформ. Ранее в Хайларе существовала только одна школа для баргутов, в которой обучались от двадцати до тридцати учеников. Детей учили устному и письменному маньчжурскому, но само обучение проходило на монгольском языке. Начиная с 1906 года китайская администрация открыла в Хулун-Буире несколько школ, в которых детей представителей коренных народов обучали на китайском языке. По сравнению с российской периферией и попытками вовлечь бурят Агинской степи в российскую образовательную систему доля детей кочевников, получавших начальное образование, была значительно выше на китайской стороне Аргуни. Местные элиты, однако, были категорически против введения обязательного образования не только потому, что оно проходило на китайском языке, но и потому, что это противоречило кочевому образу жизни – вряд ли пастухи на продолжительное время стали бы устанавливать свои войлочные палатки у школ. Сопротивление приняло форму открытого протеста, организованного хулун-буирскими лидерами, что привело к свертыванию некоторых планов китайских властей. Помимо недовольства введением китайского начального образования, пастухи и местные элиты не принимали новые институты, правила и налогообложение. Многие правящие монгольские князья, контролировавшие использование пастбищ внутри своих хошунов, опасались, что «новая политика» урежет их права[215]215
  Баранов А. Барга. С. 54–58.


[Закрыть].

МЕЧТА СУН СЯОЛЯНЯ О КИТАЙСКОМ ХУЛУН-БУИРЕ: ПЕРЕМЕЩЕНИЕ КРЕСТЬЯН В СТЕПЬ

Кочевники Хулун-Буира не приветствовали ужесточения границ между их хошунами. Хошун, или знамя, представлял собой основную военно-административную единицу во время маньчжурского доминирования в Монголии. Земли знамени в прошлом не могли быть проданы или переданы. Однако Бюро колонизации, как и его российский аналог, в конце XIX века направило в регион землемеров в сопровождении военных, которые должны были произвести исследование перспектив колонизации и поделить выделенную землю на более мелкие участки для дальнейшего развития. Эти агенты колонизации осуществляли экспроприацию земли двумя способами: они покупали территории для постоянного использования или прямо конфисковывали некоторые участки[216]216
  Давидов Д. А. Колонизация Маньчжурии и С.-В. Монголии. С. 119–123; Китайцы и монголы // Харбинский вестник. 1909. 2 апр.; Lan M. The Mongolian Independence Movement of 1911. P. 63–64. Земельное устройство часто осуществлялось японскими топографами под руководством китайских чиновников: ГАЧО. Ф. 13. Оп. 2. Д. 29. Л. 10–11.


[Закрыть].

Местность вокруг западной ветки КВЖД, проходившей по Хулун-Буиру, до открытия железной дороги в 1903 году была малонаселенной. Обеспокоенные российским вторжением в Маньчжурию во время Боксерского восстания в 1900 году и увеличением численности казацких поселенцев, китайцы начали поощрять ханьскую миграцию для усиления китайского присутствия вдоль железной дороги и в приграничных районах Хулун-Буира. Проект развития Хулун-Буира вдоль этих линий с участием ханьских китайцев-мигрантов был разработан под покровительством военного губернатора Хэйлунцзяня и принят в 1902 году. Наивысший приоритет имел участок земли, примыкавший к полосе отчуждения российской железной дороги шириной около пятнадцати километров в обоих направлениях. Переговоры с монгольскими знаменами еще продолжались, однако расселение ханьских крестьян должно было начаться в этом же году. Собственность должна была быть предоставлена только «надежным» китайским семьям, что по большому счету означало выходцев из провинции Шаньдун.

Хулун-буирский окружной интендант Сун Сяолянь, который ранее возглавлял Бюро иностранных связей Хэйлунцзяня, входил в число самых решительных сторонников скорейшего заселения Хулун-Буира китайскими солдатами и крестьянами. Он призывал к «возвращению прав и усилению границ». Испытывая «глубокую ненависть к России и всему русскому», он предпринял ряд реформ, направленных на усиление китайских позиций в Хулун-Буире[217]217
  ГАРФ. Ф. Р-6081. Оп. 1. Д. 131. Л. 1–99, цитата на л. 51, 98. Вследствие российской экспансии новое правило было применено ко всей сухопутной границе России после Русско-японской войны: Дальний Восток. Главное управление генерального штаба. Военно-статистический обзор / Ред. Болховитинов. СПб.: Тип. А. Бенке, 1911. Т. 3. С. 228–230.


[Закрыть].

Первый шаг Суна соответствовал его призыву – реформа пограничного контроля. Местные кочевники охраняли степную и речную границу вдоль Забайкалья с XVIII века, а физическое укрепление Хулун-Буира продолжало ускоряться во второй половине XIX века. Сейчас для усиления контроля было добавлено больше караульных постов, а внутренние и внешние кольца этих постов были сближены. Однако караульные юрты были еще значительно удалены друг от друга – на расстояние примерно в пятьдесят километров[218]218
  Hulunbei’er zhilüe. 1924. P. 71; Song X. Hulunbei’er bian wu diaocha baogao shu. P. 67–70; Котвич В. Краткий обзор истории и современного политического положения Монголии: Приложение к карте Монголии, составленной по данным И. Я. Коростовца. СПб.: Картографическое заведение А. Ильина, 1914. С. 29–31. Детальное описание расположения калуней дано в: Heilongjiang quan sheng sizhi ditu quanji // Ou Benlin, Diaocha weiyuan Ou Benlin fu ji jiang liang sheng diaocha yanwu li bi. N. p.: n. d. Vol. 2. P. 233–242.


[Закрыть].

Начиная с 1904 года китайское правительство восстановило караульные посты, ликвидированные российскими войсками во время Боксерского восстания. Монголы были освобождены от своих караульных обязанностей и заменены ханьцами. Такая ремобилизация повлекла за собой формальный переход от передвижной защиты с земледелием к стационарному контролю с фермерством. В 1909 году государство выделило средства для строительства новых военных поселений. Уже в 1910 году на расстоянии примерно от пятнадцати до шестидесяти километров друг от друга была развернута цепь из двадцати одного нового пограничного поста. Начиная с поста, расположенного напротив российской железнодорожной станции Шарасун, эта цепь протянулась до низовьев Аргуни. Содержание солдат на границе, по мнению властей, обеспечивало лучший контроль над перемещениями людей и товаров и, что особенно важно, не давало русским укорениться на китайской территории[219]219
  Баранов А. Барга. С. 51–53; Давидов Д. А. Колонизация Маньчжурии и С.-В. Монголии. С. 69–72; Hulunbei’er zhilüe. 1924. P. 72; РГИА. Ф. 323. Оп. 2. Д. 43. Л. 93 – 93 об.


[Закрыть].

Идеи окружного интенданта Суна о новом пограничном режиме по большому счету копировали российскую модель. Семьи мигрантов расселялись в приграничных деревнях, способствуя непрерывной колонизации. Подобно русскому казачеству, мужчины были одновременно крестьянами и караульными, обеспечивая, таким образом, пассивную защиту границы и подготавливая землю для китайского фермера, который в скором времени превратил бы степь в пашню. Государство должно было поддержать эту миграцию, обеспечивая поселенцев домашним скотом и другим необходимым. В связи с изменчивыми географическими и климатическими условиями в регионе поселенцы должны были заниматься животноводством в верховьях реки, сельским хозяйством на среднем ее течении и лесным хозяйством в низовьях Аргуни. Сложности в привлечении мигрантов требовали усилий в рекрутировании глав новых поселений. Помимо этого, монголы, мигрировавшие на юг после строительства железной дороги, вынуждены были вернуться в окрестности станции Маньчжурия. Реализация этой меры обеспечивалась бы ежегодными проверками, осуществляемыми окружным интендантом[220]220
  Перевод этого проекта реформы можно найти в: Меньшиков П. Н. Отчет коммерческого агента. С. 204–210. Описание китайских и российских пограничных деревень см.: Дальний Восток. Главное управление генерального штаба. Т. 3. С. 232–233; Song X. Hulunbei’er bian wu diaocha baogao shu. Р. 101–102.


[Закрыть]. Однако, несмотря на все устремления Сун Сяоляня, программа никогда не была реализована[221]221
  Меньшиков П. Н. Отчет коммерческого агента. С. 210–212. После отделения Хулун-Буира в 1912 году число пограничных постов вдоль границы с Россией сократилось до двенадцати. Каждый пост был укомплектован пятью-шестью монголами. См.: Баранов А. Барга. С. 35.


[Закрыть].

Вторым элементом принципа «возвращения прав и усиления границ», затронувшего территории вглубь Хулун-Буира, было выделение земли для культивирования китайским фермерам. Для этих целей китайские власти создали специальные бюро в поселениях Хайлар и Маньчжурия. Методы передачи собственности фермерам не всегда следовали букве закона. Сун, например, как говорят, передал землю нескольких знамен китайским мигрантам безвозмездно. Однако даже когда земля была получена законно, между кочевниками и новоселами не прекращались споры относительно ее цены[222]222
  Lan M. The Mongolian Independence Movement of 1911. P. 166; Баранов А. Барга. С. 53–54; Давидов Д. А. Колонизация Маньчжурии и С.-В. Монголии. С. 122.


[Закрыть].

Российские наблюдатели с самого начала были настроены скептично относительно результатов этой новой китайской политики расселения. Русский путешественник Вениамин Федорович Ладыгин примерно в 1910 году объяснил это так:

…все-таки и теперь еще, несмотря на стремления властей предпочтительно посылать на границу китайцев, преобладают монголы, которых земледелие не соблазняет и за которое они так и не берутся… Таким образом, несмотря на благоприятные сравнительно условия для разведения, например, овса и проса – земледелие здесь пока не привилось и земли ждут и будут еще долго ждать появления здесь земледельца настоящего, который явится сюда лишь тогда, когда все земли в центре провинций будут разобраны до последнего шана. Следовательно, нечего пока китайцам надеяться и здесь об образовании военных поселений[223]223
  ГАРФ. Ф. Р-6081. Оп. 1. Д. 131. Л. 1–99, цитата на л. 99.


[Закрыть].

Даже к 1920 и 1930 годам, спустя много лет с тех пор, как Сун Сяолян начал реализовывать эту политику расселения, в Хулун-Буире буквально не было ханьских китайцев-фермеров. Мы рассмотрим это подробнее в четвертой главе.

ЗАКРЕПЛЕНИЕ ГРАНИЦЫ: ЦИЦИКАРСКИЙ ПРОТОКОЛ

Ситуация на российской стороне Аргуни отличалась. Этнические русские населили берег реки в конце века. Российское государство поддерживало казаков. Вместе с тем Санкт-Петербург официально стремился сместить границу на восток. Основной аргумент, использованный российским правительством, заключался в том, что водные пути исторически меняли свое русло много раз.

Характер границы между Кяхтой и низовьем Аргуни после подписания договора 1727 года в теории оставался неизменным. Однако линии, прочерченные в пространстве и устраивающие когда-то дипломатов, больше не отражали местные условия. Топография местности в течение двух веков значительно изменилась. Даже основное течение Аргуни сменило русло, вызвав тем самым разногласия относительно принадлежности речных островков и песчаных отмелей. Кроме того, озеро Далайнор обмелело на юге, а река, соединявшая его с Аргунью и служившая для обозначения границы, пересохла[224]224
  Quested R. K. I. «Matey» Imperialists? P. 200–201.


[Закрыть].

На фоне этой неопределенности и в связи с усилением российских позиций в конце 1900-х годов некоторым местным и центральным представителям власти Кяхтинский договор начал казаться неточным. Они призывали к новой демаркации приаргунской границы и пересмотру легального статуса станции Маньчжурия[225]225
  Исследования Цицикарского протокола 1911 года прежде в основном концентрировались на результатах этих переговоров и обходили вниманием непосредственные пограничные инспекции, сам процесс обсуждения и общественную дискуссию вокруг его подписания. См., например: Zhao Zh. Qingji Zhong E Dongsansheng jiewu jiaoshe // Zhongyang yanjiu yuan jindaishi yanjiusuo. Taibei: Zhongyang yanjiu yuan jindai shi yanjiusuo, 1970. Vol. 25. P. 166–192 passim; Zhongguo jindai bianjie shi / Ed. Lü Yiran. Chengdu: Sichuan renmin chubanshe, 2007. Vol. 1. P. 192–212 passim; Wu T. «Manzhouli jieyue» zhi xingcheng jiqi qianyin houguo zai tan // Manzhouli wenshi ziliao / Ed. Zhengxie Manzhouli shi weiyuanhui wenshi ziliao yanjiu weiyuanhui. N. p. 1995. Vol. 5. P. 1–17 passim. Краткий сборник изданных китайских источников по вопросам переговоров и соглашения: Meng G. Zhong E guanxi ziliao xuanbian. Jindai Menggu bufen. Huhehaote: n. p., 1976. P. 687–711.


[Закрыть]. Среди местного русского населения в условиях изменчивой топографической природы Аргуни постепенно стало формироваться новое понимание четкой пограничной линии:

Если обследовать теперь долину Аргуни, то уже при беглом взгляде можно ясно заметить, что большинство островов и притоков (старых русел Аргуни) остались на китайской стороне и Аргунь хотя и медленно, но неуклонно продвигает свое русло к самым горам нашей стороны, оставляя луга на китайской… Если к этому еще несколько обширных наводнений, то даже, быть может, наше еще поколение лишится в недалеком будущем всех аргунских лугов… Этот естественный, но непреодолимый, отход русских территорий к китайцам никакими политическими трактатами, видимо, не предусмотрен, т. к. иначе китайцы, во всяком случае не посмели бы захватить вышеупомянутые земли[226]226
  Несколько слов о нашей естественной границе с Китаем (р. Аргуни) // Забайкальская новь. 1909. 23 апр. С. 3.


[Закрыть].

Казаки опасались перехода приаргунских территорий Китаю, а российские чиновники в основном были озабочены ситуацией на сухопутной границе южнее. Многие критиковали неясный ход границы и под этим предлогом призывали переделать пограничную линию в пользу России. Глава российской таможни в пос. Маньчжурия жаловался: «Большие затруднения возникают при задержании контрабанды вследствие невыясненности пограничной черты и полного отсутствия пограничных знаков. Граница различается местными жителями по некоторым известным им только признакам, как, например, по направлениям „от одной сопки к другой“, или „от маячка к маячку“, разумея под последним названием, кучки камней, которые в случае необходимости могут быть переносимы, и граница подвергается видоизменениям»[227]227
  ГАЧО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 70. Л. 7 – 9 об., цитата на л. 9.


[Закрыть]. Все эти жалобы звучали в свете переговоров о демаркации, которые велись двумя государствами. В марте 1909 года Министерство иностранных дел Китая предложило организовать совместную экспертизу, с чем Россия согласилась. Китайцы были уверены, что они установили правильную сухопутную границу у ст. Маньчжурия, и были рады это доказать[228]228
  Китайцы предложили россиянам переговоры, потому что обнаружили старые туры, которые обозначали сухопутную границу в их пользу. Русские возражали, утверждая, что эти груды камней были возведены буддийскими ламами в религиозных целях: Quested R. K. I. «Matey» Imperialists? P. 201–203.


[Закрыть]. Особым предметом этих переговоров было подтверждение забайкальско-хулун-буирского участка наземной границы между холмами Тарбаган-Даха (пограничный пункт 58) и Абагайтуя (пограничный пункт 63), и его очертаний далее вдоль Аргуни до ее впадения в Амур[229]229
  РГИА. Ф. 1276. Оп. 10. Д. 853. Л. 3–5, здесь л. 3.


[Закрыть].

Разногласия между русскими и китайцами вскоре омрачили совместный процесс определения границ. Увеличение количества военных застав на Аргуни позволило китайцам проявить большую напористость. Много раз русские задерживали китайских солдат и землемеров в связи с незаконным пересечением границы. Китайские пограничники в ответ неоднократно конфисковывали казацких лошадей, пасущихся на спорных речных островах, и препятствовали работе российских землемеров. Мошенничество и воровство случалось на обеих сторонах, но такие происшествия иногда приводили к перестрелкам через реку. Российские правительственные круги были осведомлены о том, что китайские войска в регионе слабы, однако российская пресса все же требовала лучшего вооружения приграничных казаков, чтобы те могли отвечать на китайские атаки. Фактически в российской прессе велась антикитайская кампания, вселявшая в людей страх войны[230]230
  Пограничные столкновения // Забайкальская новь. 1909. 11 июля. С. 3; С берегов Борзи и Аргуни. К характеристике пограничных отношений // Забайкальская новь. 1911. 5 янв. С. 3; Китайские топографы // Забайкальская новь. 1911. 23 марта. С. 2–3. О слухах о надвигающейся войне см.: Quested R. K. I. «Matey» Imperialists? P. 205–206.


[Закрыть].

Несмотря на напряженную атмосферу летом 1910 года в пос. Маньчжурии с целью определения сухопутной и речной границы были проведены двадцать встреч, но все они зашли в тупик. В итоге обе стороны согласились провести инспекцию на местности. Под пристальным вниманием местного населения объединенная комиссия должна была решить принадлежность 280 островов и песчаных отмелей. Российский представитель подполковник Николай Александрович Жданов – председатель Пограничной комиссии Генерального штаба и генерал Ду – старший член китайской Пограничной комиссии в октябре 1910 года провели четыре дня в Староцурухайтуе на среднем течении Аргуни, а затем проехали двадцать пять километров по суше вниз по течению в Новоцурухайтуй. Они хотели установить старое заиленное русло реки для точного определения пограничной полосы. Относительно этого участка русские требовали возвращения нескольких речных островов общей площадью примерно в пять тысяч гектаров. Делегаты на деревянных лодках лично проинспектировали оспариваемые острова, но наводнения затруднили работу комиссии, затопив значительное число островов так, что их невозможно было определить.

Генерал Ду категорически отрицал существование некоторых спорных островов, а подполковник Жданов утверждал, что почти все они принадлежат России. Местные казаки с нетерпением ждали разрешения спора, так как только владение богатыми лугами на реке гарантировало их процветание. Через день переговоров российская сторона одержала верх. От лица благодарной толпы, кричащей «Ура!», местный казацкий голова Иван Кайдалов сказал Жданову: «Господин полковник! Мы видели вашу работу в прошлом году, видели ее и теперь: ни вода, ни погода, ни холод вас не останавливали. Работа ваша важна для родины и для нас казаков»[231]231
  Пограничная комиссия // Забайкальская новь. 1910. 24 окт. С. 3 (цитата). В отличие от таких националистических репортажей в российской прессе, для освещения этой темы в Yuandong bao («Дальневосточная газета») использовался более мягкий и беспристрастный тон. Такая разница объясняется тем, что эта первая газета на китайском языке в Северной Маньчжурии подготавливалась китайскими редакторами, но финансировалась российским государством: Zhong E huajie qingxing // Yuandong Bao. 1910. 6 Oct. Без пагинации; Diaocha bianjie wenti // Yuandong Bao. 1910. 3 Dec. P. 2.


[Закрыть].

Для составления окончательного соглашения в июле 1911 года стороны встретились в столице провинции Хэйлунцзян Цицикаре. Несмотря на сильный интерес к судьбе аргунских островов, обсуждение сухопутной границы между Тарбаган-Дахом и Абагайтуем оказалось самым острым моментом переговоров. Эта граница определила бы будущий национальный статус станции Маньчжурия. Новость об объединенной пограничной комиссии подогрела давние слухи, ходившие среди населения станции. Одни торговцы опасались того, что, если Маньчжурия станет обычным поселком на российской территории, они потеряют возможность торговать беспошлинными товарами. Другие утверждали, что с новым статусом поселение получит прибыль от процветающего животноводства[232]232
  Ст. Маньчжурия // Забайкальская новь. 1911. 4 июня. С. 3.


[Закрыть].

Среди высших правительственных чиновников также не было согласия. Придерживаясь военной точки зрения, военный министр Владимир Александрович Сухомлинов был сторонником аннексии китайской территории, включая железнодорожную станцию. Он подчеркивал стратегическую важность ст. Маньчжурия, которая «…будет несомненно служить в военное время местом устройства разного рода складов и средоточием тыловых учреждений». Министр финансов Владимир Николаевич Коковцов был согласен с Сухомлиновым. Он настаивал на том, что станцию необходимо уступить России, и не хотел идти на какие-либо компромиссы или сделки с китайцами. Коковцов придерживался статус-кво: российско-китайские договоренности уже обеспечили российское доминирование над железнодорожной компанией на 80 лет (хотя китайцы и сохранили право выкупить КВЖД через 36 лет). Ст. Маньчжурия, как часть железнодорожной зоны, была, таким образом, в полном распоряжении российских властей, независимо от итога переговоров. Однако Коковцов настаивал на том, что международная граница ни в коем случае не должна проходить через станцию, разделяя железнодорожное поселение на две части. Такое разделение привело бы к существенным неудобствам, так как технически и административно усложнило бы работу КВЖД и препятствовало бы дальнейшему развитию поселения. Надлежащий таможенный контроль также бы значительно затруднился[233]233
  РГИА. Ф. 1276. Оп. 7. Д. 444. Л. 3 – 4 об. и 7 – 8 об., цитата на л. 7 об.


[Закрыть].

К октябрю 1911 года пограничная комиссия в Цицикаре закончила работу по Аргуни, однако китайцы упорно отстаивали свою позицию в отношении сухопутной границы в Маньчжурии. Они не желали принимать российскую позицию в отношении железнодорожного города, который, как они считали, находился на китайской территории[234]234
  Китайцы поняли, что русские блефуют. Никаких карт 1727 года, которые, по их заверениям, подтверждали бы их позицию, у них не было. Никакого обмена картами не произошло, когда граница была проведена в 1727 году: Quested R. K. I. «Matey» Imperialists? P. 203. О раннем российском картографировании китайского пограничья см.: Tolmacheva M. The Early Russian Exploration and Mapping of the Chinese Frontier // Cahiers du monde russe. 2000. Vol. 41. № 1. P. 51–52 особенно.


[Закрыть]. В то время как Учанское восстание быстро распространялось по территории Китая, вводя в смятение его население, Лу Цзэн-Цян – посол Китая в Санкт-Петербурге – проинформировал русских о том, что, если они откажутся от своих необоснованных притязаний на ст. Маньчжурия, договор может быть заключен незамедлительно. В противном случае китайцы будут вынуждены отложить переговоры, касающиеся спорного приграничного участка, до восстановления порядка в стране[235]235
  РГИА. Ф. 1276. Оп. 7. Д. 444. Л. 13.


[Закрыть].

Русские согласились на этот компромисс. Соответственно, поселок остался на китайской территории внутри железнодорожной зоны. Китай в результате дальнейших переговоров потерял примерно тысячу четыреста квадратных километров территории в окрестностях станции. Демаркационная линия сухопутной границы сместилась на несколько километров на юг от предыдущей пограничной линии – ближе к железнодорожному городу. Из 280 аргунских островов 160 были выделены России, а 120 – Китаю.

Спустя почти полгода сложных переговоров на церемонии подписания договора 8 декабря 1911 года в Цицикаре царила сердечная атмосфера. Несмотря на кардинально различавшиеся позиции, генерал-майор Павел Николаевич Путилов, возглавлявший российскую делегацию, высоко оценил ход дипломатических переговоров и продолжение «…еще более тесной дружбы на благо и процветание двух великих народов». Чжоу Шумо – губернатор провинции Хэйлунцзян, который возглавлял китайскую делегацию, в ответ высказал основное пожелание китайцев: «С этого момента, когда вопрос о границе разрешен и граница будет всегда соблюдаться, среди населения устранятся недоразумения и оба государства в своих сношениях, конечно, достигнут еще большего единения и поистине получится такая же взаимная близость соседних народов, как между флагами обоих государств в зале заседания»[236]236
  ГАХК. Ф. И-286. Оп. 1. Д. 24. Л. 2–6, 10 – 13 об., цитата на л. 4.


[Закрыть]. Такая возвышенная риторика не могла скрыть чувство глубокого недоверия, возникшее в ходе длительного демаркационного процесса. Местные жители теперь знали, что было «наше», а что «их». Пресса обеих стран высказывала опасения по поводу экспансионизма соседнего государства. Поселения, появившиеся в результате переговоров, едва составили линейную границу, и то, что стало границей, разделило национально территориальные государства, но не местных жителей. На практике же право было на стороне сильного. Казаки признавали новую границу, но, как мы увидели ранее в этой главе, многие не удерживались от проникновения на китайскую территорию.

Цицикарский протокол вступил в силу за несколько недель до падения маньчжурской династии. Вскоре стало ясно, что время подписания договора было выбрано неудачно. Фактическая демаркация новой линии границы у ст. Маньчжурия и земель, выделенных забайкальским казакам, была отложена на несколько лет из-за представлений о слабости китайской стороны, а это разожгло борьбу за владение этой, теперь «свободной» землей.

Русские в г. Маньчжурия игнорировали правила временного землепользования, введенные местными казацкими властями Абагайтуя. Вместо этого сотрудники маньчжурской российской полиции выгнали абагайтуйских казаков с их новых территорий и связались с монгольским руководством, которое пришло к власти после объявления независимости Хулун-Буира в начале 1912 года, попросив их об аренде территорий, которые по факту и так принадлежали России. Маньчжурские полицейские намеревались использовать эти земли для личного обогащения, сдавая их в субаренду по более высокой цене местным русским или китайцам. Скорее из выгоды, а не случайно монголы приняли оседлые представления о собственности на землю. Генерал-лейтенант Андрей Иванович Кияшко, атаман Забайкальского казачьего войска и забайкальский военный губернатор, был поражен этой практикой: «Подобное обращение, быть может, даже совершенно неожиданное для монголов, было ими, конечно, охотно использовано: они подняли голову и стали, хотя и по дешевой цене, сдавать в аренду всякие места, какие только просили у них разные русские подданные, проживающие на станции Маньчжурия. В своей любезности монголы дошли до того, что стали сдавать в аренду даже такие места, которые в споре с китайцем никогда не были, а всегда состояли во владении пограничных казаков Забайкальского войска»[237]237
  ГАХК. Ф. И-286. Оп. 1. Д. 24. Л. 111–112, цитата на л. 111 об. См. там же: 35 – 35 об., 37–38, 42 – 42 об., 44 – 45 об., 57 – 57 об., 64 – 64 об., 108 – 109 об.


[Закрыть]. Не только военачальники призывали к скорейшему расселению казаков на этой территории для осуществления эффективного контроля границы и защиты новых приобретений. Заместитель председателя маньчжурского поселкового совета Яков Федорович Шардаков, например, заявил, что устал от постоянных разногласий: «Полковник Жданов с сотней казаков работал над проверкой границы около трех лет, переезжая с сопки на сопку, затратил на это дело более 40 000 рублей, а практического результата нет. Между тем на эти деньги можно бы прорыть канаву и тогда всякий мог уверенно сказать на чьей земле он находится»[238]238
  Пограничный вопрос // Забайкальская новь. 1913. 3 апр. С. 3.


[Закрыть]. Только летом 1913 года российский вице-консул в Хайларе получил распоряжение договориться с хулун-буирскими властями об установке пограничных знаков, которые, в случае восстановления китайской власти, пришлось бы пересмотреть. Российское Министерство внутренних дел в начале 1914 года выделило пять тысяч рублей на установку двадцати пяти пограничных камней. 24 октября 1914 года казацкие командиры из Читы и представители местного казачества совместно проинспектировали новые пограничные маркеры и, наконец, закрыли вопрос о спорном землевладении[239]239
  ГАХК. Ф. И-286. Оп. 1. Д. 24. Л. 75 – 76 об., 193 – 193 об.; РГИА. Ф. 1276. Оп. 10. Д. 853. Л. 3–5.


[Закрыть].