Текст книги "Собрание сочинений. Том 3. Упрямая льдина. Сын великана. Двадцать дней. Октябрь шагает по стране. Братишка. Секретная просьба"

Опять на Аптечной, снова у Дарьи

В первый же воскресный день Лёшка решил сходить на Аптечную улицу, узнать про Золотушкина, навестить Дарью.

Аптека была открыта. Заглянул мальчик в окно – за той же конторкой стоит Золотушкин. В тех же очках, в пиджаке том же и та же трость с загнутой ручкой рядом с конторкой. Только еще больше поседел и согнулся аптекарь.

Хотел было Лёшка зайти к Золотушкину, но потом передумал. «Не стоит. Значит, жив аптекарь, выходит, выпустили», – и успокоился.

Направился к Дарье.

– Сиротинушка! – увидев Лёшку, всплеснула руками генеральская прислуга. – Жив. Вернулся. – Она стала обнимать мальчика. – Значит, вернулся. Ты что же, опять у аптекаря?

– Нет, – проговорил Лёшка. – Я на Путиловском.

– На Путиловском?! Кем же ты?

– Слесарем, – приврал Лёшка.

– Ох, ох!.. – завздыхала Дарья. – Такой-то малый – и слесарем.

– Так я же не малый. Я на войне был, – ответил Лёшка.

– На войне?!

Дарья принялась допытывать Лёшку обо всем. Слушала, вздыхала, охала. Потом схватила мальчика за руку и, как в былые времена, потащила к себе на кухню.

– Да я не хочу. Я же сыт, – упирался Лёшка.

– Пошли, пошли, – не отставала Дарья. – Нынче у нас пирог с мясом. Нынче к нам генерал вернулся.

– Генерал?

– Ну да. Батюшка наш, Дмитрий Петрович. Радость-то в доме. Радость у нас какая!

– Какая же это радость? – произнес Лёшка. – Генералы, они буржуи. Война из-за них не кончается. Да я вашего генерала еще в феврале арестовать хотел. Скоро вашему генералу… того, – провел мальчик рукой по шее. – Скоро в Питере будет такое, – повторил Лёшка Пашкины слова, – что вам, тетка Дарья, и во сне не приснится.

Слушала Дарья и только хваталась за голову. «Ох, ох!» – вздыхала прислуга и пялила на гостя удивленные, расширенные от испуга глаза.

Лёшка ушел, а Дарья долго еще крестилась.

Сокращение

До тридцати тысяч человек работало на Путиловском заводе.

В одной только шрапнельной мастерской – более четырех тысяч.

А были еще мастерские: механическая, прокатная, прессовая, пушечная… Сорок девять разных мастерских и цехов насчитывал огромный завод. «Железным городом» называли его в Петрограде.

Путиловские рабочие – дружный народ. Еще с весны они организовали свой заводской комитет и повели борьбу с заводским начальством.

Временное правительство боялось путиловцев. Не хотело оно, чтобы в одном месте работало столько людей.

И вот заводоуправление решило почти наполовину сократить число путиловских рабочих. Под сокращение попал и Лёшка.

Вот те раз: только устроился, а тут сокращение!

– Ничего, – успокаивал мальчика дядя Андрей. – Это мы еще посмотрим.

А чего смотреть, когда Лёшке об этом мастер прямо сказал?

Весть о сокращении расползлась по баракам, по домам вокруг Нарвской заставы, по соседним селам, в которых жило много путиловцев.

– Как так? – возмущались рабочие. – Не имеют права!

– Эх, господа хорошие, видать, занозой у вас сидит завод наш.

– Пусть увольняют приписанных.

С приписанными была целая история. Приписанными называли тех, кто хотя и числился в составе путиловских рабочих, но не работал.

Было таких несколько тысяч: всякие купеческие сынки и сынки богатых чиновников – все те, кто скрывался от фронта. Путиловских рабочих не призывали в армию.

– Вот пусть сынков и отчисляют! – шумели рабочие.

Собрался заводской комитет.

– Сидоров? – спрашивал Васильев, председатель заводского комитета.

– Работает в механическом, – отвечали члены комитета.

– Оставить.

– Прохоров?

– В шрапнельной.

– Оставить.

– Золоторучкин?

Стали проверять, где работает Золоторучкин. Оказывается, нигде.

На увольнение.

Проверив списки, члены заводского комитета явились к заводскому начальству.

– Согласны на сокращение, – проговорил Васильев. – Есть кого сокращать.

– Вот и хорошо, – ответил генерал Дроздов, директор завода. – С углем плохо. Нет нужды держать столько людей.

Положил Васильев перед директором списки. Поглядел Дроздов, а там всё – либо Золоторучкин, либо Богатеев, либо Толстосумов – сплошные купеческие и чиновничьи сынки. Поморщил Дроздов нос, понял, что рабочих не проведешь. И отдал приказ отменить сокращение.

Обо всем этом Лёшка не знал. Пришел дядя Андрей с ночной смены; смотрит – Лёшка спит и никуда не собирается.

– Ты что же, – спрашивает Зотов. – А завод?

– Так мастер сказал больше не приходить.

Дядя Андрей рассмеялся.

– Иди, иди, – проговорил. – За тебя уже всё решили. Рабочий класс за тебя свое слово сказал.

Сын великана

К осени из Орловской губернии вернулась Зоя. Девушка часто стала бывать на Новоовсянниковской. Зоя признала Лёшку сразу. Мальчику она понравилась. Да и, видать, Зое Лёшка понравился.

Только вот одно нехорошо в Зое. С первых же дней она принялась говорить о том, что Лёшке надо учиться. Пусть не гоняет вечерами по улицам, а садится за грамматику и арифметику. Лёшка уж так и этак: мол, зачем мне арифметика и грамматика?!

– Сиди учи, – заставляла Зоя.

– Так я до наук неспособный, – пытался отвертеться мальчишка.

– Раз неспособный, – сказала Зоя, – значит, больше придется сидеть за книгами.

Настырной оказалась Зоя: заставила всё же учиться.

И дядя Андрей стал в последнее время о многом беседовать с Лёшкой. Только не как Зоя, не о грамматике и арифметике, а по-мужски, о серьезном. Рассказал о войне, о Временном правительстве, о партии большевиков.

Слушает Лёшка, а сам и без дяди Андрея многое уже понимает. Кто друг и кто враг, различит сразу. За большевиков Лёшка теперь горой.

Кто за «долой войну»? Большевики.

Кто за «землю крестьянам»? Большевики.

Кто за то, чтобы буржуям по шее? Тоже они, эти самые большевики.

А как-то Зотов заговорил о том времени, когда не будет ни капиталистов, ни помещиков и власть в стране будет принадлежать трудовому народу.

– Построим новые города, – говорил Зотов, – заводы, шахты, нетронутые земли распашем. Такую, брат, жизнь на земле наладим… В школу тебя отдадим, потом в институт, и станешь ты, – дядя Андрей задумался, – станешь ты, Алексей, ну, скажем, директором Путиловского завода.

– Директором! – усмехнулся Лёшка – скажет же дядя Андрей.

– А что, станешь, – проговорил Зотов. – Или нет, лучше поедешь ты в свое Голодай-село и организуешь там, брат, такую жизнь, чтобы от этого самого слова «Голодай» и в помине ничего не осталось. Понял?

Много разного наговорил в этот день Зотов. И Лёшке наобещал многое: захочешь – становись машинистом, не нравятся паровозы – будь морским капитаном, не устраивает море – иди в шахтеры, учись на доктора или учителя.

– А почему так? – спрашивает Зотов. – Да потому, что трудовой народ станет хозяином всего на свете. Народ – великан, ему, брат, любые дела под силу. Понял, что такое народ?

– Великан, – проговорил Лёшка.

– Верно! – засмеялся дядя Андрей. – Великан. Ну, а ты кто?

– Я? – Лёшка задумался.

– Сын, – подсказывает Зотов.

– Сын Герасима Митина! – выпалил Лёшка.

– Верно, – ответил дядя Андрей. – И сын Герасима Митина и… Ну, чей еще сын?

– Сын великана, – неуверенно произнес мальчик.

– Правильно, – проговорил Зотов. – Сын великана. Ну, а теперь, – закончил он разговор с мальчиком, – ступай садись за грамматику.

«Вот те и раз, – оторопел Лёшка, – сын великана – и вдруг за грамматику!»

Учения

Все эти месяцы завод жил какой-то особенной жизнью. Дядя Андрей почти не бывал дома. На завод приезжали представители партии большевиков. Васильев и другие заводские большевики сами уезжали несколько раз на какие-то совещания.

Генерал Дроздов и заводоуправление стали терять последнюю власть над рабочими.

У многих рабочих появились винтовки…

К осени 1917 года на Путиловском заводе было организовано двенадцать красногвардейских отрядов. Назывались они «сотнями». А в действительности в каждой сотне по сто пятьдесят, а то и по двести рабочих. Сотни делились на десятки, а в каждом десятке тоже не десять, а человек двадцать.

Ежедневно после окончания смены рабочие отправлялись на учения. Винтовок не хватало. Строились так: у кого винтовка – в первые ряды. Остальные вооружались палками и становились в конец.

Учения происходили на площадях, примыкающих к заводу, на взморье, в Екатерингофском саду, а иногда и прямо на территории завода, около директорского пруда. Учились стрельбе, метанию гранат и штыковому бою.

Дядя Андрей тоже ходил учиться. Он был командиром десятка.

Однажды за Зотовым увязался и Лёшка. Взял палку и пристроился к сотне.

– Ты куда? – обозлился дядя Андрей и отогнал мальчика.

Лёшка обиделся. Потом отошел и вместе с заводскими мальчишками стал бегать и смотреть, как обучаются взрослые.

– Ать, два, ать, два! – командует командир.

Идут рабочие стройными рядами. Головы держат высоко, грудь вперед, отбивают шаг, словно заправские солдаты.

Интересно ребятам: один гильзу после стрельбы разыщет, другой притащит осколок гранаты, третий якобы невзначай винтовку потрогает. Интересно. И все-таки ребятам этого мало. Тогда Лёшка предложил Пашке Мельнику организовать собственный отряд и тоже начать учения.

Желающих набралось много. Построились, направились к морю.

Но тут начались сложности. Командовать хотелось и Лёшке и Пашке.

– Ты не умеешь, – говорил Лёшка.

– Это почему же не умею? Умею. И голос у меня громче.

Голос действительно у Пашки был громкий.

– Ты в солдатах не был, – заявил Лёшка.

– Подумаешь, солдат! – огрызнулся Пашка. – При кухне терся, так уже и солдат.

Тогда, чтобы никому не было обидно, решили командовать вместе. Однако и тут заспорили.

– Мне командовать первому, – говорит Лёшка.

– Нет, мне, – заявляет Пашка.

– Я придумал. Мне первому, – упирается Лёшка.

– А у меня голос сильнее, – опять о своем Пашка.

Наконец решили так: разбить ребят на две группы и каждому учения вести в отдельности.

Разбились. Только у Пашки получалось куда лучше, чем у Лёшки. Крикнет – голос еще долго гудит над морем. И бегал Пашка быстрее, и по-пластунски ползал ловчее, и на палках сражался лучше. И ребята потихоньку стали из Лёшкиной группы перебегать к Пашке.

И вот тогда Лёшка решил удивить и Пашку и всех ребят – раздобыть настоящее ружье. А так как дядя Андрей далеко винтовку не прятал – лежала она под койкой, – то Лёшка решил, что это совсем нетрудно. Выбрал день, когда Зотов работал во вторую смену, и взял винтовку.

Увидев у Лёшки винтовку, ребята стали к нему возвращаться. А за ними потянулись и другие.

Кричит Пашка, подает разные команды, до хрипоты надирает глотку, однако ребят этим теперь не удержишь. Все норовят к Лёшке.

Тогда и Пашка решил раздобыть винтовку. Многие рабочие приносили оружие прямо с собой на завод. Рабочие работают, а винтовки стоят у станков рядом. Так было и в механической мастерской. «Возьму на денек, – решил мальчик. – Лучше всего у старика Авлова. Он и подслеповат и курить часто отходит – не сразу заметит».

Только старик оказался куда хитрее. Следил за ружьем зорко.

– Ах, жульман! – закричал Авлов. – Куда тебе винтовка?!

Пришлось Пашке во всем сознаться.

Рабочие вышли к взморью и не верят своим глазам. Словно на параде стоят ребята. Перед строем крутится Лёшка. В руках винтовка.

– На пле-чо! – командует Лёшка.

Ребята вскидывают палки-ружья.

– К но-ге!

И снова ребята выполняют.

– Ложись! По буржуям огонь!

Тра-та-тах, тра-та-тах! – несется над морем.

Подивились рабочие. Про ребячью затею узнали и в заводском комитете. Там подумали, что это, конечно, плохо, если ребята таскают винтовки, да ведь не озорства ради. Кровь заиграла своя, пролетарская. За винтовку Лёшку отругать отругали, однако за выдумку похвалили. Пора и для ребят создавать свою организацию, поняли на заводе.

Хитрость

Как-то Лёшка вернулся домой, приоткрыл дверь – а в комнате офицер: на плечах золотые погоны, сбоку кривая сабля, на носу пенсне с тонкой цепочкой, закинутой за ухо.

Мальчик отпрянул от двери, хотел бежать, но вдруг в офицере признал дядю Андрея. Зотов стоял у окна и подавал удивительные команды:

– Как стоишь!

– Молчать!

– Кру-гом!

Лёшка опешил и вовсе. А дело было вот в чем.

Кто-то из рабочих выведал, что недалеко от Путиловского завода у какой-то эсеровской организации хранится двести винтовок. Лежат они на складе без всякого дела. Получили их эсеры из Петропавловской крепости.

И вот Андрею Зотову пришла озорная мысль – забрать винтовки для путиловских красногвардейцев. Но эсеры просто так винтовки не отдадут. И Зотов пошел на хитрость. Рассказал товарищам. Выдумка всем понравилась. Раздобыли рабочие офицерский мундир, пенсне, саблю. Бывшие фронтовики надели солдатское обмундирование. Получился настоящий отряд Временного правительства во главе с командиром.

После этого дядя Андрей позвонил по телефону эсерам и представился комендантом Петропавловской крепости. «Комендант» сообщил, что явится проверять состояние винтовок.

Получив в заводском комитете грузовик, рабочие двинулись.

Эсеры встретили «коменданта» почтительно. Суетились, пытались услужить. Только один тощий эсер все посматривал на дядю Андрея как-то косо и недоверчиво.

Зотов заметил.

– Как стоишь! – крикнул он на эсера.

Тот вытянулся.

«Ну, настоящий офицер», – подумали остальные и стали суетиться еще больше.

«Комендант» расхаживал по складу, громыхал саблей, важно снимал и снова надевал пенсне. Осмотрел потолок, стены, взглянул на висящий у дверей градусник, покачал головой.

Проверив винтовки, Зотов заявил, что содержатся они безобразно, не по уставу, и что он обязан забрать их с собой в крепость.

Эсеры заволновались.

– Не имеете права, – полез было тощий эсер.

– Молчать! – прикрикнул Зотов.

Эсеры притихли. Все выжидающе смотрели на грозного «коменданта».

– Впрочем, винтовки остаются вашими, – успокоил их дядя Андрей. – По первому требованию будут возвращены. Но оставить здесь не могу. Не просите. Не могу. Не по уставу.

Эсеры успокоились. А тощий эсерик осмелел, подошел к «коменданту» и попросил расписку.

– Ладно, – сказал дядя Андрей, – несите бумагу.

Пока Зотов писал расписку, а потом долго и старательно складывал ее вчетверо, рабочие погрузили винтовки и сами залезли в машину. Убедившись, что все в порядке, дядя Андрей передал расписку эсерам, сел в кабину, и грузовик тронулся.

Развернули эсеры расписку, прочли:

Благодарим за винтовки. С приветом.

Путиловцы

– Стой! – закричал тощий эсер и бросился за автомобилем.

– Стойте! – закричали другие.

Но автомобиль только прибавил скорость. Высунулся из кабины Зотов и приветливо помахал эсерам.

В этот вечер дядя Андрей вернулся домой на редкость радостный и возбужденный. Он опять заговорил с Лёшкой о том времени, когда не будет помещиков и капиталистов.

– Теперь уже скоро, – говорил Зотов. – Тут, брат, такие дела… Ленин приехал в Питер.

Марксист

Дружба с солдатами Павловского полка началась у путиловцев давно, еще с Февральской революции. За эти месяцы дружба только окрепла.

И вот путиловские рабочие решили подарить павловцам боевое знамя. Пригласили художника. Тот разрисовал полотнище, а работницы золотом его вышили. На знамени был изображен воин в броне и рабочий с молотом, пожимающие друг другу руки. Вокруг рисунка написано: «Героям гвардейцам-павловцам от рабочих Путиловского завода» и лозунги: «Да здравствует социализм!» и «Да здравствует интернационал!».

Увидев два непонятных слова, Лёшка вечером пристал к дяде Андрею: что такое социализм и что такое интернационал?

– О Карле Марксе слыхал? – спросил Зотов.

Лёшка отрицательно покачал головой. Тогда дядя Андрей достал какую-то книгу.

– «Коммунистический манифест», – прочитал мальчик на переплете.

– А от чего он отрекается? – спросил Лёшка.

– Кто отрекается? – не понял дядя Андрей.

– Ну, этот Карл Маркс. Манифест же про отречение пишут. «Мы, Николай Второй…» – стал вспоминать Лёшка слова царского манифеста.

Дядя Андрей засмеялся.

– Манифест, – сказал, – это значит что-то провозглашать. Царь провозглашал отречение от престола, а Маркс – новое общество, в котором не будет капиталистов, а все будет принадлежать народу – рабочим и крестьянам. Это и есть социализм. Понял?

– Понял, – проговорил Лёшка. – Так он, как большевики, против буржуев.

– Правильно, – обрадовался дядя Андрей. – Ну, из тебя получится настоящий марксист.

– А про интернационал? – спросил Лёшка.

– Интернационал – это про то, чтобы рабочие и крестьяне всех стран боролись вместе.

– Это, как на фронте, братание.

– Правильно, – снова сказал дядя Андрей. – Национальности разные, а задачи общие: вместе против буржуев. А знаешь, что Маркс сказал про рабочих?

Лёшка опять замотал головой.

– Рабочие – это могильщики капитализма. Так кто могильщики капитализма? – переспросил Зотов.

– Рабочие.

– Верно. Ну, ты и вправду настоящий марксист.

На следующий день Лёшка поманил Пашку Мельника и спросил:

– Что такое социализм?

Пашка смотрел на Лёшку глуповатыми глазами и не знал, что ответить.

– Э-эх! – произнес мальчик. – Не знаешь. А кто такой Маркс?

И снова Пашка моргал глазами.

– Ну, а кто такие могильщики капиталистов? – не отставал Лёшка.

– Это те, что могилы роют! – выпалил Пашка.

– Правильно, – сказал Лёшка. – Ну, а кто для буржуев рыть будет?

– Как – кто? Кого наймут, тот и будет.

– Ничего-то ты не знаешь, – опять проговорил Лёшка. – Рабочие будут рыть. Наши, путиловские.

Пашка недоверчиво посмотрел на приятеля.

– Вот крест, – произнес тот. – У дяди Андрея книга такая есть. Давай для генерала Дроздова могилу выроем, – предложил Лёшка.

Пашка прищурил глаза.

– Это чтобы с завода выгнал? – Перед директором Пашка трусил.

– Так теперь же рабочий контроль, – успокаивал Лёшка. – А потом всё равно рыть будут. Давай первыми.

Пашка наконец согласился. Достали лопаты. Стали спорить о месте. Выбрали за шрапнельным цехом, рядом с заводской свалкой.

Но тут про могилу узнал дядя Андрей.

– Ну, марксист! – усмехнулся он, глядя на Лёшку. – А говорил – понял. Да разве в вашу могилу капитализм упрячешь?!

– Так мы и еще…

– Подожди. Не надо, – уже серьезно сказал Зотов. – Вот поживешь – узнаешь, что значит быть могильщиком капитализма.

Началось

В середине октября в Петрограде на тайной квартире состоялось заседание Центрального Комитета партии большевиков. Выступал Ленин. Владимир Ильич говорил, что за те месяцы, которые прошли после Февральской революции, народ окончательно убедился, что его обманули. Рабочие, крестьяне, солдаты не верят больше Временному правительству. Они готовы силой оружия прогнать капиталистов и помещиков и взять власть в свои руки. Ленин внес предложение немедленно начать вооруженное восстание. Центральный Комитет принял предложение Ленина. Центром подготовки восстания стал Смольный дворец, в помещении которого большевики организовали свой штаб.

И вот наступило утро 24 октября.

Лёшка пришел на завод – и не узнал ни людей, ни завода. Завод клокотал, словно горная река.

– Становись! Равняйсь! – выстраивают командиры красногвардейские сотни: прибыл приказ вооруженным отрядам явиться к Смольному.

Красногвардейцы ушли. Ушел и дядя Андрей со своим десятком.

– Пашка, – проговорил Лёшка, – давай и мы к Смольному.

– Давай.

Бегут мальчишки по улицам, а рядом рабочие, солдаты, матросы. Кто с оружием, кто без оружия – все идут к Смольному. Тревожно, настороженно разносится песня:

 
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой вести готов.
 

А вслед за этими словами грозно, призывно, во всю силу:

 
Никто не даст нам избавленья:
Ни Бог, ни царь и не герой.
Добьемся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
 

Бегут Лёшка и Пашка, замирают у мальчишек сердца, сжимаются в кулаки руки.

Примчались к Смольному – народу!

У входа поставлены пулеметы. Около здания – автомобили, мотоциклы, оседланные лошади.

Здесь же, во дворе, раздают оружие. Горят костры. Толпятся, ожидая приказов, люди.

Ребята пытались пробраться в Смольный, но их не пустили.

– Да нам до своих, до путиловских, – полез было Пашка.

– Проваливай! – набросился на него дежурный солдат. – Нет здесь никаких путиловских. Были, да ушли.

– Куда ушли?

Солдат не знал.

Ребята попытались выяснить у других. Говорили, что еще с утра путиловцы вместе с солдатами и красногвардейцами других районов ушли к Неве – захватывать мосты.

Ребята помчались к Неве. Пока крутились у Смольного, свечерело.

Добрались к мостам в темноте. Глянули, а те уже в руках восставших. Всюду стоят революционные патрули.

Наконец у Дворцового моста ребята встретили одного из путиловских рабочих.

– Наши! – закричал Пашка.

Однако выяснилось, что рабочий оставлен здесь для охраны, а остальные ушли не то к Николаевскому, не то к Балтийскому вокзалу.

Ребята бросились к Николаевскому – он ближе. Угодили под самую стрельбу.

– Вы что здесь? – набросился на приятелей какой-то матрос.

– Нам дядю Андрея.

– Какого еще дядю Андрея?

– Путиловца.

– Нет, тут не было путиловцев. Путиловцы на Балтийском.

Помчались к Балтийскому.

На перекрестках больших улиц дежурят красногвардейцы. Темнота. Уличные фонари не светят. В районе Лермонтовского проспекта ребят окликнули:

– Стой! Кто идет?

– Мы, – проговорил Пашка.

– Стой! Кто – мы? – Лязгнул затвор винтовки.

Ребята остановились.

– Бежим, – прошептал Пашка.

– Стой! – появилась высокая фигура с ружьем.

Человек оказался рабочим с фабрики «Скороход». Он сказал, что Балтийский вокзал уже занят революционными частями. Были здесь и путиловцы. А теперь ушли, но куда – он не знает.

Так и не разыскав путиловцев и дядю Андрея, ребята вернулись домой.

А революция шла полным ходом. К утру почти весь Петроград оказался в руках восставших. Были взяты почтамт, телеграф, телефонная станция, городская электростанция и другие важные здания города.