Текст книги "Сириус. Книга 3. Принятие"

Джон округлил глаза и возмущенно выкрикнул:

– Тебе ли диктовать условия?

– Как хочешь, но можешь сейчас меня расстрелять, повесить, а согласие мое получишь только после их выполнения! Ты прекрасно знаешь, что потеряв сейчас меня, ты огребешь по полной программе от своего руководства.

Джон скрипнул зубами, подумал и, улыбнувшись, произнес:

– Валяй, стратег!

– Вы освобождаете капитана и отправляете его домой! И против своей страны я воевать не буду!

– С первым пожеланием будет тяжеловато, но я обещаю, что выполню его.

– А со вторым?

– Здесь вообще проблем нет. Сейчас у власти Горбачев, а он наш человек. Еще несколько лет, и твоей страны просто не будет. А с сегодняшнего дня ты можешь выходить на улицу, и не думай, будто содержишься в тюрьме. Эта мера предосторожности была предпринята для твоего же блага.

Он встал, вышел, в коридоре отдал распоряжение охране, и автоматические ставни в его палате раздвинулись.

В это вечер его больше не тревожили.

– Три года, – твердил Сергей безостановочно, допивая остатки виски.

Новости раздавили его.

Ночью он вышел на лоджию и от свежего весеннего воздуха снова опьянел.

Дома тоже была весна. Сергей представил сирень, которая сейчас цвела, как ошалелая, белые березки, отчий дом. Ему было безумно жалко в свои годы расставаться с мечтами, прощаться с будущим, а еще труднее терять свою Родину.

– У бога только небольшую малость прошу в этой жизни, – прошептал он. – Вернуться пусть не скоро, но в свое детство. Мамочка, милая моя, как мне жить дальше?

Слезы хлынули ручьем.

Воспоминания растворились, а он вернулся в реальность, когда внезапно ощутил дыхание смерти.

– Кто здесь? – произнес твердый, но до боли знакомый голос.

Серж повернулся, осторожно смахнул слезу, взглянул на силуэт сидевшего на кровати мужчины, в руках у которого был пистолет, и вымученно сказал:

– Товарищ капитан, это я.

3

– Воронцов, ты, что ли?

– Ну а кто, товарищ капитан?

– Чудеса, но сказать честно, я тебя все время ждал. Может, не сегодня, не завтра, но ты обязательно должен был появиться в моей жизни.

Звягинцев опустил напряженную руку и небрежно бросил пистолет на подушку.

– Даже так?

– А как еще? Кто ты теперь в этой жизни? Столько лет прошло.

– Это точно. Лет прошло много, а воды утекло не одно море.

– Так ты мне и не ответил ничего.

– А вам, товарищ капитан, не все ли равно? Спасибо бы хоть сказали, что ли.

– Ну ты даешь, пацан! Может, мне тебя в жопу поцеловать или…

– Не стоит! Не поверите, а я все равно рад вас видеть в полном здравии.

– Обоюдно!

Звягинцев встал, нерешительно подошел к Сергею и крепко обнял его.

– Можешь ничего не говорить! Сейчас мне наплевать, кто ты есть. Я и так рад нашей встрече. Если честно сказать, то у меня слова в горле застревают.

Сергей судорожно сглотнул и крепко прижал к себе худощавого капитана.

– Моя голова превратилась в черную дыру, – прошептал он ему на ухо. – Я чувствую себя живым мертвецом, восставшим из ада. Я уже не верю ни во что, только черная чернота, как у упыря из сказки. Понимаете, у меня одна мечта. Я бы хотел спасти то, что осталось от моей души. Больше мне ничего не нужно.

Звягинцев интуитивно почувствовал, как повлажнели глаза у Воронцова. Он скрипнул зубами и нарочито грубо ответил:

– Я тебе что, отец духовный? Думаешь, грехи отпускать твои буду? Не дождешься. Разбирайся сам со своим дерьмом. Нам и своего до конца жизни не выхлебать.

Он отстранился и пристально взглянул в глаза Сергею.

– Я просто хочу все начать с начала! – продолжил тот. – Вы мне поможете? – Звягинцев промолчал. – Сколько мне дадут?

– Да ты что! – удивился Звягинцев. – Тебе западные идеологи все мозги засрали! В этой стране все с ног на голову перевернулось. Теперь такие, как ты, в героях ходят!

– Тем лучше! Я хочу вернуться! – твердо сказал Сергей.

– А я и не буду против. Но ты вернулся в самое тяжелое для страны время. Сам видишь, что началась чеченская кампания, и чем она закончится, никто не может спрогнозировать. Обстановка, как говорили раньше, на всех фронтах тяжелая. Здесь, на Кавказе, как ты уже наслышан, идет настоящая война, страшная и кровавая. Здесь эти суки власть имущие делят влияние и деньги. Человеческая жизнь ничего не стоит. Многие люди в одночасье потеряли все, а мы помогаем им спасти свои жизни. Понимаешь, помогаем!

– Я понял тебя, капитан!

– Да не капитан я, а подполковник.

– Не важно! Это как символ. Сейчас мне пора, но я скоро вернусь!

– Ты думаешь, что так запросто можешь уйти от меня?

– А кто меня остановит? – улыбнулся Сергей и, откинув полог палатки, скрылся в темноте.

Звягинцев покачал головой и прошептал:

– Я знаю, что ты самый лучший. Спасибо тебе, рядовой Воронцов, что остался в живых! Такой грех с души свалился. Я буду надеяться, что мы в скором времени опять свидимся.

Он прикрыл повлажневшие глаза. Воспоминания нахлынули, словно наваждение.

Дышать было тяжело. Он с трудом открыл оплывшие глаза. В очередной раз теряясь в догадках, для чего его вернули к жизни, чуть не заплакал. Страдать ужас как надоело, а так жить не имело смысла. Но это была жизнь, и молодой организм суматошно боролся со смертью. Умирать он, в отличие от сознания, не желал. Смерть ходила рядом, в буквальном смысле слова по пятам, выкашивая целые камеры. Эта тюрьма была средоточием ада, а он оказался ее узником. Совсем недавно он получил нового собеседника, сносно изъясняющегося по-русски, а вот сегодня уже лишился. Растрескавшиеся кровоточащие губы этого пожилого мужчины тряслись, были растянуты в безумном оскале, глаза стали бессмысленными. Видно, что он уже не жилец.

Капитан Звягинцев в ужасе прикрыл лицо руками. Он не мог привыкнуть к этому зрелищу, но труп, как было здесь принято, провалялся в камере не один день и превратился в разбухшую зловонную тушу.

Тусклые дни бесконечно тянулись, складываясь в недели, месяцы, годы. Сколько времени провел здесь, он уже не помнил и сбился со страшного счета. С каждым подаренным ему богом утром его мозг желал смерти, а тело снова и снова отчаянно цеплялось за жизнь. Тюремщики терялись в догадках, пытались угадать, почему он так вынослив, и разочарованно качали головами, в очередной раз увидев, что он пока еще жив.

Чтобы окончательно не свихнуться, он начал декламировать стихи, восстанавливая их по памяти. Они не давали ему зачахнуть. Он вспомнил маму, которая обожала поэзию и привила сыну любовь к ней, и был благодарен ей за это.

На исходе бесконечности его жизнь неожиданно переменилась.

О нем вспомнили и почему-то привели на допрос, а перед тем накормили настоящим супом и дали чистейшей ледяной воды. Она была сущим нектаром, в сравнении с той протухшей жидкостью, которую обычно выдавали им по вечерам.

Собеседник, который ожидал его в комнате допросов, долго и молча разглядывал его, словно пленник был подопытным кроликом в тюремной лаборатории. Звягинцев сразу признал в нем того самого американца, которого видел в Афганистане.

– Ну что, капитан, – прервал американец затянувшееся молчание. – Так, вроде бы, было твое звание на момент пленения?

– Почему было? Такое и осталось, – твердо ответил Звягинцев.

– Ты рассердил наших пакистанских друзей.

– На все милость господа нашего.

– О, да ты стал верующим?

– Да нет. Просто было очень много времени на размышления.

– Ты, случайно, в своих размышлениях не созрел для того, чтобы оказать нам помощь?

– Нет! На эту тему я разговаривать не буду! Можете обратно уводить!

– Все, молчу-молчу! – замахал руками американец. – Просто профессиональная привычка. Я здесь по другому поводу.

Звягинцев вопросительно взглянул на американца. – Перед пакистанским законом вы вину практически искупили. В связи с новыми политическими веяниями в вашей стране о вас сообщено советскому консулу. У вас представилась возможность вернуться на Родину!

Глаза у Звягинцева повлажнели. Сглотнув слюну, он смахнул слезы рукой и резко произнес:

– В ваши добрые намерения я не поверю ни за что, а гнусным политиканам, даже пусть и своим, тем более. В чем причина?

Американец был явно озадачен, но, подумав, решил, что ничего страшного не произойдет, если он все расскажет этому русскому офицеру. Его выдержка удивляла. В последнее время Джона все сильнее тянуло к этим русским. В них была первобытная природная сила духа и своя неповторимая изюминка.

– Будьте благодарны Воронцову!

– Кому? – чуть не захлебнулся от услышанных слов капитан.

– Рядовому, которого нашли рядом с вами.

– Он жив?

– Конечно! Но он, в отличие от вас, там, в горах, умирать не хотел, а вы не оставили ему выбора.

Звягинцев скрипнул зубами, но промолчал.

– Ему было не лучше вашего. Он все это время пробыл в коме.

– Что?

– В беспамятстве. Недавно выздоровел и, как только узнал, что вы живы, сразу поставил условие.

– Какое?

– Отправить вас домой!

– А что вы требуете взамен?

– Его сотрудничество. У него изумительные данные. Такого интеллекта и физики я не встречал давно. На него я готов поменять всех обитателей и надзирателей этой вонючей тюрьмы.

– Я могу его увидеть?

– Конечно же, нет! И я рекомендую вам вообще забыть, что он числится в списках живых. Вас сейчас должно беспокоить только одно – это ваше скорое возвращение домой.

Эту ночь капитан не спал. Американец не врал, и на следующий день его официально передали дипломатическим представителям, причем сделали из этой передачи настоящее идеологическое шоу с мельканием десятков репортеров, представителей телевидения и всякой другой непонятной публики. Только прибыв в Россию, он окончательно и по-настоящему осознал, что мучения его закончились, но мысли о рядовом Воронцове, который якобы остался вместо него, отравляли существование и не давали спокойно жить.

Встреча с родителями оставила мутный осадок, она привела мать в истеричное состояние, а отца в ступор. Разделявшая их пропасть, независимо от их воли, стремительно ширилась. Он получил очередное воинское звание и бессрочный оплачиваемый отпуск, но с упрямой напористостью отказался от вознаграждения и вернулся к воинской службе, напрашиваясь у начальства на самые экзотические командировки и соглашаясь на службу в горячих точках, количество которых с победным шествием по стране демократии все увеличивалось и увеличивалось.

Серж вышел к ожидавшим его боевикам с противоположной стороны, чем напугал их, словно возникшее из пустоты привидение.

– Шайтан тебя носит! – выругался старший и, больше не проронив ни слова, махнул рукой, давая команду двигаться.

Всю обратную дорогу шли в полной тишине, и только боевики без конца кидали в его сторону многозначительные взгляды – чувствовался их интерес к нему.

База встретила их той же тишиной и предутренним покоем. Серж, не раздумывая, скинул промокшее обмундирование и завалился на отведенную ему койку, блаженно накрывшись сухим одеялом.

Утром его растолкал Джон. Одарив его злобным взглядом, прошептал:

– Почему сразу не доложил, как только прибыли?

– Иди к черту! – чертыхнулся Серж и повернулся к Джону спиной.

Тот поморщился, но оставил его в покое. Выйдя на свежий воздух, он захватил в руки пригоршню ослепительно чистого снега и приложил его к разгоряченному лицу. Поведение подчиненного не давало ему покоя. Он уже начал сожалеть, что взял его в Россию. Но что сделано, то сделано, а без Сержа ему не организовать диверсионной сети.

Сзади тихо подошел Аслан.

– Вас что-то беспокоит?

Джон смахнул с лица растаявший снег, призадумался и тихо сказал:

– Мне нужна реальная акция. Хочу посмотреть на действия ваших бойцов и своих поднапрячь, а то, боюсь, квалификацию потеряют.

Аслан засмеялся, прикрыл глаза и с наслаждением сказал:

– Будет вам акция, обещаю!

Возвращаться в душные пещеры Джон не хотел и еще некоторое время бродил по окрестностям. Чутье профессионала тревожно оповещало о том, что принятое решение ошибочно, но упрямый характер не желал этого признавать. В глубине души он не хотел провоцировать Сержа, но принятое решение не поменял. Это было его правило, а встряхнуть опытного бойца в лице Сержа нужно было обязательно, да и дисциплина оставляла желать лучшего, словно отряд попал под воздействие всеобщего российского разгильдяйства. В одном он был уверен на все сто процентов: в том, что с развалом советской империи рухнуло все, чему он учился и во что верил. Специалисты, как назло, все исчезли или измельчали. За деньги теперь продавалось все и вся, а такие профессионалы, как Ворью, ценились на вес золота и оберегались, как золотой запас страны. Он еще раз глубоко вдохнул чистейшего горного воздуха, перенасыщенного кислородом, подхватил пригоршню снега и отправил в рот. Пожевав, выплюнул, повернулся и от неожиданности отпрянул, тихо выругавшись:

– Фу ты, черт какой!

Рядом стоял Серж.

– Откуда тебя принесло? – недовольно продолжил он.

– Ваши мысли, шеф, не дают покоя.

– Какое дело тебе до моих мыслей? Ты мне лучше свои наработки предоставь.

– Не переживайте, скоро будут готовы. Вот только осмотрю ночные позиции при дневном свете и тогда сразу воплощу свои мысли в письменном виде.

– Давай, дерзай! – хлопнул его по плечу Джон и удалился.

Серж пожал плечами и занялся плановыми мероприятиями, которые были прерваны появлением разгневанного Аслана. Из обрывков фраз, доносившихся из соседнего помещения, Серж понял, что подразделения боевиков Джохара Дудаева покинули Грозный, таким образом отдавая город, но боевые действия продолжались на его юге и востоке.

Вскоре появился озадаченный Джон и, подтолкнув Сержа к выходу, невозмутимо прошептал на ухо:

– Аслан подготовил акцию. Ты должен пойти с ним. Осмотришься и доложишь. Будь осторожен.

Серж кивнул головой в знак согласия, но про себя обеспокоился, вполне понимая цель этого мероприятия. Все это создавало проблемы на пути к осуществлению намеченных планов.

На рассвете они были на исходной точке. Непонимание, что именно происходит, раздражало Сержа, но он оставался невозмутимым. Как всегда.

Впереди раскинулось небольшое селение. Аслан развернул карту и на родном языке начал давать указания своим бойцам. Сержу надоело стоять в стороне, и он подошел к склонившимся над картой боевикам.

– Меня-то хоть введете в курс дела? Аслан засмеялся и произнес:

– Тебе может не понравиться наша затея, но ты должен знать, что мы будем устранять тех, кто помогал федералам.

– А что, есть и такие индивиды? – искренне удивился Серж. – Я думал, что у вас все от мала до велика…

– Неважно! – раздраженно перебил его Аслан. – Но все предатели будут уничтожены, а твоя задача заключается в том, чтобы нейтрализовать русский блокпост на подступах к селению. Его местоположение обнаружишь по красным сигнальным ракетам.

Он свирепо стрельнул глазами.

– Это для меня не проблема, – усмехнулся Сергей. – Только для меня одного! Понятно?

– Да, – с изумлением выдавил Аслан. – Я наслышан о твоих профессиональных качествах.

Серж поморщился от волн презрения, исходящих от чеченца, но невозмутимо склонился над картой и внимательно оценил местность. Забрались они действительно далеко, но Аслан опередил его вопрос.

– Вертушка заберет нас вот здесь.

Серж кинул взгляд на карту и сурово спросил:

– Зачем?

– Кое-кого нужно доставить в лагерь.

– Кое-кого это кого?

– Не твое дело, – зашипел Аслан. – Я не собираюсь отчитываться перед тобой. Занимайся своими делами.

– Мы друг друга поняли, – Серж поменял тональность голоса.

– Когда начинаем?

– Уже.

– Тогда ждите моего сигнала – зеленую ракету.

Аслан хотел что-то сказать, но тот уже исчез в вечернем мареве. Он злобно выругался, махнул рукой и по его команде двое боевиков пошли в том же направлении, что и Серж.

Примерно через час над блокпостом взвилась зеленая ракета, но группа боевиков, бесшумно выдвинувшаяся заранее, уже была в бою. Пока Серж нейтрализовывал двух боевиков, пока вязал русских солдат и убеждал их командира – молодого лейтенанта – в том, что все будет хорошо, в селение он опоздал. Оно встретило его пылающими домами, трупами на улицах и бессмысленной резней мирного населения. Одно из каменных строений вызвало у него подозрение. Его охраняли двое боевиков, которых Сергей грубо оттолкнул и шагнул внутрь. Только сейчас он выяснил цель данной акции. Двенадцать полуизбитых российских солдат испуганно жались к стене. Сзади внезапно появился Аслан в сопровождении бугая с пулеметом и окровавленным штык-ножом в руке.

– Это как понимать? – закричал Серж.

– А вот так и понимай! – выдохнул Аслан. – Это товар, понимаешь, товар, за который мы выручим немалые деньги.

– Да мне плевать на твои деньги! – не унимался Серж. – Я не объявлял России войну, и я не работорговец, а поэтому не желаю участвовать в этой гнусной акции!

– А тебя и спрашивать никто не будет! Кстати, ты уже участвуешь, а твой шеф не против данной статьи дохода, и вертолет для этого нужен. Не тащить же этих доходяг на себе. А ты сам нам уже не нужен, американец. Вас я презираю так же, как и русских.

Он шагнул в сторону, давая боевику, стоявшему на изготовку за его спиной, возможность действовать.

Серж опередил их.

Он нанес удар ребром ладони в область шеи Аслана, перехватил из его ослабевшей руки штык-нож и мгновенно всадил его в горло недоумевающего боевика, который умер сразу, но еще инстинктивно продолжал стоять на медленно подгибающихся ногах. Серж с силой выдернул из его рук пулемет, брезгливо толкнул тело ногой и, когда оно глухо ударилось о землю, передернул затвор, взглянув на ошалевших от страха солдат. Он вспомнил себя в Афганистане. Своих товарищей. Представил их на своем месте. От безумной злобы заскрежетал зубами и ударом ноги распахнул дверь. Его появление было неожиданностью для собравшихся перед строением боевиков. Стрелял он длинными очередями, превращая тела врагов в кровавое месиво. Когда закончились патроны, отбросил в сторону раскаленный пулемет, скинул с плеча автомат и продолжал стрелять и стрелять, пока не стихли стоны раненых. Бросив бесполезный автомат, он двинулся обратно. Обнаружив отсутствие Аслана, от бешенства зарычал, словно зверь.

– Где он?

Испуганные солдаты указали на выбитое окно. Сплюнув от досады, он спросил, уже окончательно успокаиваясь:

– Кто старший?

Молодые ребята отодвинулись, указывая на раненого старшего лейтенанта.

– Кто вы? – вопросом на вопрос спросил тот.

– Не важно. Потери среди личного состава есть?

– Никак нет!

– Ну и слава богу, – облегченно произнес Серж, развязывая солдат. – Не забудьте освободить ребят с блокпоста. Они в целости и невредимости, а мне пора.

– Спасибо! – виновато буркнул старший лейтенант. – Я такого зрелища в жизни не видел, чтобы один и всех положил.

Серж его уже не слышал, поспешно уходя. Он точно знал, что с федералами ему оставаться было нельзя, но и сбежавший Аслан не давал шанса на возвращение. Он все равно упрямо продолжал шагать к месту посадки вертолета, который почему-то долго не появлялся, но все-таки прилетел.

На удивление Сержа, из приземлившегося вертолета выскочил сам Джон и с удивлением стал разглядывать своего подчиненного.

– Почему ты один? – прокричал он сквозь шум лопастей.

– Аслан сволочь! – ответил Серж и устало вскарабкался в салон вертолета.

Джон подозрительно посмотрел на него, внимательно всмотрелся в сероватую предрассветную темноту и проворно запрыгнул в салон.

– Так что же все-таки случилось? – не унимался он. Серж не успел ничего произнести. Темный силуэт мелькнул в проеме вертолета, и от сильного удара по голове он потерял сознание.

4

– Дудаев нас кинул и смылся из города, а мы теперь это дерьмо расхлебывать должны! – кричала Марта и, уже обращаясь лично к Ирме, продолжила истерично ругаться. – Давай, шевели ходулями, корова ты тощая!

Они бежали по полуразрушенному этажу бывшего общежития. Вокруг грохотало и тряслось с такой силой, что бетон рассыпался, как будто песок. Мутные клубы дыма висели в комнатах и ползли по коридорам. Вокруг шла затяжная перестрелка. Создавалось впечатление, что все окружающее превратилось в один огромный котел, который стоял на огне, а в нем все кипело, ревело и клокотало. Одежда их из-за пепла и пыли стала серой.

Они всегда работали очень грамотно, качественно и жестоко. Их пара была основой мобильной группы, куда, кроме них, входили два автоматчика, пулеметчик и гранатометчик. Автоматчики обычно начинали бой, обстреливая противника, тем самым вызывая огонь на себя. Ирма с Мартой выявляли огневые точки, выдававшие себя огнем, и уничтожали их. Гранатометчик, используя шум боя как прикрытие, уничтожал бронетехнику и автотранспорт. Но сегодня все пошло не так, их группа прикрытия была уничтожена подразделением российских десантников, а они сами едва унесли ноги.

Ей никогда не было так страшно, как в этом обезумевшем от войны городе. Марта без остановки материлась, постоянно подталкивая напарницу в спину, и продолжала бежать, ловко уворачиваясь от падающих сверху кирпичей.

Сквозь грохот разрывов прорвались человеческие крики. Кому голоса принадлежали, было непонятно. Женщины понимали, что федералы их бы попросту разорвали, как бешеных собак, а боевики могли запросто пристрелить по ошибке. Поэтому Марта резко сменила направление бега и стремительно перемахнула через проем выбитого окна, настойчиво увлекая ее за собой.

– Давай, давай, девонька! Прорвемся! Еще немного и будем на месте. На той стороне улицы в соседнем доме заветный подвальчик с моим неприкосновенным запасом. Ты же знаешь, что я солдат запасливый.

Марта оглянулась на спутницу и, заметив ее безразличие, сплюнула от досады.

Улица представляла собой сплошное нагромождение железобетона. Посередине чуть с наклоном и с оторванной башней застыл обугленный танк, а вокруг валялись обезображенные трупы. Создавалось впечатление, что танкист обезумел и до самого конца катался по ковру из тел, превратив этот участок улицы в зловонную кровавую лужу.

По противоположной стороне на коленях ползала сгорбленная старуха с кирпичом в руке и безутешно грозила им в сторону приближающегося самолетного гула.

Самолет не заставил себя ждать. Он летел совсем низко с ужасным свистом, словно хотел своим телом пронзить верхушки домов. За стихшим свистом раздалась череда чудовищных разрывов – упали ракеты. Одна из них разорвалась неподалеку, превратив улицу в средоточие огненной бури, которая в мгновение ока хищно слизала старую женщину и рванулась в их сторону. Бурлящий котел лопнул, а земля перевернулась и оглушила их, превратила чудовищный шум в звенящую тишину. Сквозь обрывки сознания она увидела беспомощную Марту, которая наглоталась дыма и, судорожно дыша, согнулась, спрятав голову в коленях. Через некоторое время она подняла спутницу и безумным взглядом всмотрелась в ее лицо.

В уставшем организме сработал механизм самозащиты, и Ирма отключилась. Наступившая в голове тишина мгновенно убаюкала и погрузила ее в водоворот воспоминаний.

Казалось, что это происходило совсем недавно. Она с родителями отдыхала в Клайпеде. Они тогда частенько посещали Палангу, пейзажи которой стали неизгладимым впечатлением. Часть изумительного берега Балтийского моря, где она появлялась, была украшена дюнами из белоснежного песка и древним пирсом, похожим на сороконожку. Когда ей снова довелось посетить этот удивительный уголок природы, она долго бродила по границе воды и суши, а волны прибоя бились о подошвы кроссовок. Порывы ветра были слабыми. Их сил хватало только встрепать волосы и слегка похлопать складками юбки. Мощные волны, зародившиеся где-то в бескрайних просторах моря, тщетно старались расшатать старые подгнившие сваи пирса. Они шумно, с удивительным завораживающим напевом, терялись в ослепительно белых дюнах. Все чудо заключалось в том, что вокруг было безлюдно. Это состояние одиночества пьянило и давало необычайную легкость, упоение и пьянящее состояние.

Неожиданно на пляже все изменилось, а его внезапное появление на пирсе в буквальном смысле заставило кровь закипеть. Это был он, такой любимый и такой далекий. Она осторожно подошла ближе по скрипучим и мокрым доскам. Он протянул ей руку и, обхватив ее длинные пальцы, нежно притянул к себе. От этого прикосновения она взмокла и старалась не дышать. Он улыбнулся и увлек ее обратно на берег. Они шли по скользким доскам, а пирс, словно живой, приподнимался и опадал в томном дыхании. Они блаженно молчали, а белые гребни волн играючи обгоняли их и шипели пеной на деревянном настиле, обдавая их фонтаном соленых брызг. Он спрыгнул с пирса и благоговейно взял ее на руки. Она обхватила его шею руками, и безумно родной неповторимый запах без остатка погрузил ее в себя.

– Нет, нет! – в немом крике неожиданно закричала она, сжавшись в комок от безумного страха и прикрыв ладонями лицо. – Этого не может быть! Его здесь быть не может! Он умер! Господи, что со мной происходит? Подскажи мне, пожалуйста?

Но бог безмолвствовал, а она очень долго не отрывала ладони от лица и только когда вновь заскрипели доски пирса, она опустила руки и взглянула в сторону воды. Его расплывчатый силуэт медленно таял в наползавшей с моря мгле. Он брел по поверхности воды, и так ни разу не обернулся. Его сгорбленная фигура вскоре растворилась в наступающем мраке, а она тщетно старалась вспомнить очертания его лица. В этих изматывающих попытках она неизбежно истощила себя. Этим состоянием сразу воспользовался ужас, затаившийся в ее мозгу. Он схватил ее за горло и погрузил разум в небытие.

– Мамочка! – закричала она из бездонной пропасти, не узнавая свой безмолвный голос. – Помоги мне, пожалуйста! Я погибаю! Помоги, родная моя! Я знаю, что ты где-то рядом!

Мама, такая обычная, словно всего лишь ненадолго отлучилась по делам, появилась сразу, как только услышала ее зов.

Мгла мгновенно отступила, пронзенная прохладными лучами прибалтийского солнца.

– Что случилось, доченька? – ласково спросила она, прижимая дочь к своей груди.

– Мне страшно, мамочка. Я не знаю, что мне делать! – ответила она обреченно.

– Ступай за мной, и у нас все будет по-прежнему!

– А папа где?

– Он ждет нас, милая!

Она блаженно зажмурила глаза и прижалась щекой к щеке матери. Тысячи ледяных игл пронзили голову, и она отпрянула, опалившись о безжизненную плоть матери, и снова открыв дорогу ужасу.

– Нет! – закричала она. – Мне нельзя с тобой! Я не хочу с тобой! Ты же тоже умерла!

– Как хочешь, доченька. Это твое решение и тебе ему следовать! – разочарованно прошептала мать, нежно освобождая объятия.

В считаные мгновения ее лицо переменилось и стало строгим, как когда-то в далеком детстве.

– Дочь, что ты творишь? – назидательно начала она. – Разве мы с папой тебя этому учили? Ты же стала совершенно другой, не похожей на себя! Ты же стала… Очнись, доченька, очнись!

Сознание мгновенно вернулось – вмешался кто-то посторонний. Она дрожащей рукой вытерла мокрое от пота лицо и приподняла голову. Полумрак подвала сразу ошеломил. Справа от нее на коленках сидел зареванный мальчишка и настойчиво дергал ее за руку. От безумного страха он перепутал ее со своей матерью, разорванное тело которой лежало в нескольких метрах от них. В голове у нее что-то щелкнуло, слух наполнила какофония звуков, оглушив и напомнив, что нынешнее существование – это ад. Сквозь звуковую кашу она отчетливо услышала голос мальчишки, говорившего на чистейшем русском языке. Он с мольбой вглядывался в ее лицо и без конца повторял, едва не срываясь на крик:

– Очнись, очнись! Ну пожалуйста, очнись!

Она испуганно вскочила, смахнула его тонюсенькую руку и ударилась затылком о свисающую с потолка бетонную плиту. Снова тысячи ледяных игл вонзились в голову. Громко выругавшись, она окончательно пришла в себя. Мальчишка, открыв грязный беззубый рот, отполз в угол и протяжно заскулил. От этого завывания озноб пробежал по ее спине.

Прислушавшись, она узнала знакомые хлопки, сразу же вычленила их из всего звукового хаоса.

– Это замечательно, – прошептала она, улыбаясь. Было ясно, что Марта вела безостановочный огонь. Наклонившись, Ирма подняла винтовку, бережно обтерла ее рукавом куртки и профессионально проверила магазин. Все десять патронов были на месте. Это была обожаемая ею самозарядная винтовка Драгунова. Она обладала высочайшей точностью попаданий для данного типа оружия. Трепетно сжимая ее в руках, она чувствовала, как тело наполняет сила, а она становится прежней беспощадной Ирмой.

Выскользнув из холодного подвала, она устроилась рядом с Мартой, взяла под прицел улицу.

Федералы, теснимые группой чеченских боевиков, покидали здание общежития. Они еще не осознавали того, что попали под перекрестный огонь, и гибли с наивным недоумением на лице.

Ирма, не раздумывая, открыла огонь. Молодые неопытные солдаты противника умирали при каждом выстреле. Наконец-то они сообразили, что по ним ведут снайперский огонь, и, укрывшись за сгоревшим танком посреди улицы, открыли ответный огонь. Марта чертыхнулась и выронила винтовку, в которую попала шальная пуля и заклинила винтовочный патрон.

– Пять штук «зелененьких» отправили к праотцам! – гневно запричитала она и, обнаружив рядом с собой напарницу, поперхнулась. – Жива, курилка! – радостно похлопала она по плечу подругу. – А то, когда тащила тебя, думала, что ты окочурилась! Ты так стонала, что стены дрожать перестали!

Ирма кивнула головой и прижималась к куче битых кирпичей, невольно подражая Марте. Вокруг них вздымались бесконечные фонтанчики пыли и кирпичной крошки.

В небе раздался до боли знакомый и ужасный свист самолета, который пикировал в их сторону.

– В подвал! – истерично взвизгнула Марта, схватив ее за рукав.

Последнее, что увидела краем глаза Ирма, это испуганные глаза молоденьких солдат, которые, совершенно забыв про снайперов, вскочили и кинулись в их сторону.

Но было уже поздно.

Через несколько секунд улица вновь утонула в огненном смерче.

Напарницы вовремя скрылись в глубине подвала. Вход в него наглухо завалило. Мощная взрывная волна превратила подвал в непроходимые катакомбы. Угол, где находился мальчишка, исчез в нагромождениях из железобетона.

«Может, это и к лучшему!» – подумала Ирма и взглянула на напарницу, которая, включив электрический фонарь, истерично захохотала.

– Настоящий Сталинград! – произнесла Марта, поводив световым лучом по стенам. – Будем жить! Ночью двинемся дальше. Тут есть еще выходы.

– Жутковато, – жалобно протянула Ирма, всей собой ощутив душевный надлом.

– А я тебя в чувство привести не могла. Что, все покойники снились?

Ирма кивнула головой. – И все звали за собой?

– В том-то все и дело, что один из покойников не звал, – печально произнесла Ирма.

– Ну, значит, он и не покойник!

– Кто он?

– Кто-кто? Твой покойник! Покойники всегда зовут к себе. Это закон сна, – констатировала Марта и исчезла в темноте.