Текст книги "Бренная пена морская"

Сергей Ащеулов
Бренная пена морская

© Ащеулов С. И., текст, 2022

© Издательство «Союз писателей», оформление, 2022

© ИП Соседко М. В., издание, 2022

Об авторе

Ащеулов Сергей Иванович родился в 1948 году в селе Талдинка Троицкого района Алтайского края. Живет в Новосибирске. Окончил юридический факультет Алтайского государственного университета. Длительное время работал в Сибирском отделении Академии наук СССР. После распада Советского Союза работал в органах прокуратуры Новосибирской области, судьёй федерального суда общей юрисдикции, в администрации губернатора и правительства Новосибирской области. Юрист, государственный советник юстиции 1-го класса. Один из разработчиков Устава и законодательства Новосибирской области. Ветеран труда. Творческий путь начал в 60-х годах как создатель и участник вокально-инструментального ансамбля. Тогда же выступал на культурных мероприятиях клуба «Под интегралом» Новосибирского Академгородка. Пишет стихи, поэмы, баллады, басни, эпиграммы. Тяготеет к жанрам любовной, городской, гражданской и философской лирики. Произведения автора опубликованы в альманахе русской поэзии, в иных альманахах Российского союза писателей, в сборниках современной поэзии и прозы Санкт-Петербурга, в других печатных изданиях, в авторских блогах и иных социальных сетях. Номинант национальной литературной премии «Поэт года», премии «Наследие», литературной премии имени Сергея Есенина «Русь моя». Награждён медалями «Антон Чехов 160 лет» и «Сергей Есенин 125 лет». Член Российского союза писателей.

Библиография:

• Мой серебряный конь. Новосибирск, 2015.

• Жизнь моя – утопия. Новосибирск, 2018.

• Был день войны. Санкт-Петербург, 2020.

• Суть любви солона. Санкт-Петербург, 2020.

• Мой серебряный конь (издание 2-е, дополненное). Новосибирск, 2021.

Мне жаль, друг мой

 
Мне жаль, что Вы давно не приходили,
А я Вас очень ждал настойчиво с утра.
Душа… Вы её так разбередили!
Из-за того, что не пришли ко мне вчера.
 
 
Мне жаль, друг мой, Вас не было сегодня,
А я так ждал и приготовил тост.
Но, видимо, так было Вам угодно,
Что выбор был для Вас совсем не прост.
 
 
Мне жаль, что не пришли ко мне внезапно,
Я был бы счастлив! Как Вам это передать?
Быть может, Вы придёте уже завтра.
Я буду Вас любить, надеяться и ждать.
 
 
Мне жаль тот миг – скрип снега под ногами,
Нерв мой натянут напряжённей тетивы.
Я так был рад, взволнованный шагами,
Но это были, к сожалению, не Вы.
 
 
Мне жаль, что Вы со мной сейчас не рядом,
Как путеводная высокая звезда
Обмолвилась со мной случайным взглядом:
«Увы, мне жаль, я не приду к Вам никогда!»
 

На небе ночь. И дует бриз морской в окно

 
На небе ночь. И дует бриз морской в окно,
Прохладой ласковой покачивая шторы.
Ему, свободному, как будто всё равно,
Где бороздить и с кем житейские просторы.
 
 
Когда висков моих достигнет ветерок,
Шепну приветливо: «Какой ты нынче свежий!» –
И уловлю в ответ, как мысли между строк,
Тоску с родимых, но далёких побережий.
 
 
Там, за туманами, за тридевять морей
Резвился юный ветерок в игре с волною
И невзначай затронул локоны моей
Любви единственной, почти забытой мною.
 
 
И пряный дух волос её запечатлев,
Вздох уловил и слог, намоленный устами.
Так уголёк, уже почти истлев,
Внезапно вспыхнет, растревоженный перстами.
 
 
Взметнувшись, ветер пронесётся по горам,
Зелёным долам, по росе перед рассветом.
Через зияние пустот проникнет в храм,
Что полон душ, уже отживших под запретом.
 
 
И то, что он воспринял в дальней стороне
(Она по-прежнему любимой остаётся),
Всё без остатка принесёт оттуда мне.
Не потому ль навстречу ветру сердце рвётся?
 
 
Привольный ветер, он ведь так необходим –
Под свежесть веяний любви живут не старясь.
Жизнь обусловлена движением одним:
Фрегат плывёт, когда наполнен ветром парус.
 
 
Свобода! Вот девиз гуляющих ветров,
Они, как люди, преисполнены страстями.
Им суждено познать, чем дышит отчий кров,
И опахнуть затем нас свежими вестями.
 
 
Какой же нужен для разлуки долгий срок
И чем измерить то количество забвений,
Чтобы узнать в лицо родимый ветерок
Из многих тысяч неприметных дуновений?!
 

Голубой беретик – друг мой незабвенный

 
Голубой беретик – талисман из детства
С хвостиком-былинкой, как остаток лет.
Годы по-ребячьи совершили бегство,
Лишь остался верен мальчику берет.
Он прекрасно помнит чубчик светло-русый
С вихорком кудрявым на упрямом лбу.
Не забыл, как мальчик, свой берет берущий,
Обещал беречь его, с ним делить судьбу.
 
 
Свой беретик мальчик не терял из виду.
Невзначай роняя, поднимал любя.
Никому ни разу не давал в обиду,
В драке залихватской не жалел себя.
А когда, бывало, приходилось туго,
Набекрень беретик мальчик надевал.
Это означало – нет дороже друга,
Тот, который с ним был и не предавал.
 
 
В череде событий в те ребячьи годы
Пареньку в вельветке был как оберег,
С виду маловатый, словно птица гордый,
Друг незаменимый голубой берет.
Сбившись на макушку, лихо, разудало,
Мчал беретик юный со своим дружком.
Трудностей немало им перепадало –
Всё смогли осилить дружно с огоньком.
 
 
И друзьям казалась дружба безмятежной,
Ведь пора ребячья радостью полна.
Всё же день грядущий не похож на прежний,
А дорога жизни вдаль устремлена.
Время миновало, мальчик стал взрослее,
Как-то незаметно быстро возмужал.
И в разлуке с другом, словно сожалея,
Голубой беретик запасным лежал.
 
 
Но когда мальчишка, а точней, мужчина,
Был вдали от друга, по нему скучал.
Все дела бросая, мчался беспричинно,
И его беретик с радостью встречал.
Годы не вернутся, канули все в лету,
Но нельзя на память наложить запрет.
Нет конца и края чувств моих к берету –
Ангел мой хранитель голубой берет.
 
 
Голубой беретик – друг мой незабвенный,
Подлинный свидетель юных моих дней,
Ты даёшь мне силы и питаешь вены
Той животворящей юностью моей.
Взять бы да умчаться в детство на карете,
Где благоухают дни в голубизне,
С голубой мечтою в голубом берете…
Жаль, что не придётся это сделать мне.
 

В полынье глубина, ни покрышки, ни дна

 
Я по тонкому льду
Да по краю иду
Вдоль холодной речной полыньи.
Чую, что пропаду
Отвести бы беду
И прорваться за грань пелены.
 
 
Зыбок, зыбок мой путь,
Провалюсь, ну и пусть,
За семь бед един будет ответ.
Не распутать мне пут,
Не один давит пуд,
Так тяжёл Божий Ветхий Завет.
 
 
В полынье глубина,
Ни покрышки, ни дна,
В тёмный зев её тянет меня.
Хоть бы вышла Луна,
С глаз сошла пелена
И затеплились искры огня.
 
 
Мне бы помощь нужна,
Влез в меня сатана,
Заставляя шагать с ним в строю.
Жизнь ему не важна,
Мол, какого рожна
Занимать свято место в раю?
 
 
Супротив с ним нельзя –
Выбить пешкой ферзя?
У меня с ним полнейший раздрай.
Упираюсь, скользя,
Ну а он, мне грозя,
То толкает, то тянет на край.
 
 
Не видны берега,
Закрутила пурга,
За спиной заметая следы.
Разум, чуя врага,
Приударил в бега,
По-предательски дав мне под дых.
 
 
Я теперь без ума,
Белый свет мне что тьма,
И иного теперь не дано.
Что ж, кому-то сума,
Чья-то доля – тюрьма,
Мне без жребия выпало дно.
 
 
Вольный дух мой в узде;
Руки к небу воздев,
Я Ему прохрипел: «Пособи!»
Где ты, разум мой, где?
Не поддайся беде
И себя и меня не сгуби.
 
 
Сбитый с толку и с ног,
Как последний звонок,
Сатанинский увидел оскал.
Я отбиться не смог,
Ну а бес под шумок
К полынье, подколодный, толкал.
 
 
Бьюсь как рыба об лёд,
Мне бы крылья на взлёт,
Да вот мысли сродни миражу.
Что господь ниспошлёт?
Что? Никто не спасёт?
И качусь я, цепляясь, скольжу.
 
 
Ещё миг – и меня
Поглотит полынья.
Я успел всё же крикнуть беде:
«Время судного дня
На часах поменяй!» –
А в ответ лишь круги на воде.
 
 
Их увидел не я –
Те, кто в прошлом друзья,
Как ни в чём рядом спешно прошли.
Тут не их колея,
Они мимо гнилья
По течению плыть предпочли.
 
 
В беспросветной среде
Тяжело как нигде,
В ней любому легко утонуть.
Перед входом к беде
Я успел на воде
Свежий воздух по полной вдохнуть.
 
 
Вот и всё я уже
На таком рубеже,
За которым нет времени вспять.
Пустота в багаже,
Места нет на меже,
Где бы крест мой земной мог стоять.
 
 
То ль мерещится мне,
То ль я вправду на дне,
Как-то жутко в беде одному.
Свет как будто в окне
Иль просвет в полынье –
Что я, что под конец предприму?
 
 
Оценив глубину
За секунду одну
(Ей я жизнью обязан по гроб),
Приближаясь ко дну,
Оттолкнул сатану
И к поверхности быстро погрёб.
 
 
Может, там, в полынье,
Руку помощи мне
Человек сердобольный подаст.
Сострадая вине,
Путь тернистый к весне,
Как пощаду, всевышний воздаст.
 
 
Без надежд и без сил,
Но я всё-таки всплыл,
Кто-то бросил спасательный круг.
А спасителем был
Тот, кто всё мне простил, –
Мной забытый, но преданный друг.
 
 
Сила воли и дух,
Выбор только из двух –
Быть смиренным ли, жаждущим жить.
Если порох твой сух
И запал не затух,
Будешь жизнью своей дорожить.
 
 
Где есть пир, нет нужды,
Сердце вковано в льды.
Где шатания, там и разброд.
А от чёрной воды
Ждите скорой беды,
Не входите в непознанный брод.
 

Чудо-юдо в лукоморье

 
Лёгкий бриз волнует море,
Качка намечается.
Ветерок, с приливом споря,
На волнах качается.
 
 
Вечер клонит небо к ночи,
Темнота сгущается.
В это время, между прочим,
Чудеса случаются.
 
 
Синь и глубь небесной глади
С дном морским сливаются,
Предают себя усладе,
Ночкой укрываются.
 
 
И в предвидении чуда –
Сказка потаённая! –
Появилась ниоткуда
Свет-Луна влюблённая.
 
 
Невдомёк морскому бризу,
Чья она поклонница.
Вопреки его капризу
Море успокоится.
 
 
Чудо-юдо в лукоморье,
И виват, виктория!
Поцелуй Луны и моря –
Дивная история!
 

Была ли вьюга

 
– Была ли вьюга?
– Да, была.
Зимой холодной злилась вьюга.
А я одна тепла ждала,
Мне так хотелось встретить друга.
 
 
– Была ли вьюга?
– Да, была.
Весной мела цветная вьюга.
Когда черёмуха цвела,
Я обрела любовь и друга.
 
 
– Была ли вьюга?
– Да, была.
С любимым ласковая вьюга,
Виски окрасив добела,
Свела нас вместе друг для друга.
 
 
– Была ли вьюга?
– Да, была.
И пух кружился тополиный.
Я слёз немало пролила
На холмик свежий с мокрой глиной.
 
 
– Была ли вьюга?
– Да, была.
– Скажи, когда она кружила?
– То лето я пережила,
Но кровь без друга стыла в жилах.
 
 
– Была ли вьюга?
– Да, была,
Кружа позёмкой листопада,
И жёлтый листик без крыла
Светился тускло, как лампада.
 
 
– Была ли вьюга?
– Да, была.
Ещё какие были вьюги!
Пурга осенняя мела,
Напоминая мне о друге.
 
 
– Была ли вьюга?
– Да, была.
– Скажи, когда же вьюга дула?
– Когда костры рябина жгла,
Тогда меня метель минула.
 
 
– Была ли вьюга?
– Да, была.
Во сне мне к сердцу прикоснулась.
Я на закате спать легла,
А на восходе не проснулась.
 
 
– Была ли вьюга?
– Да, была, –
Ответ был послан с неба духом.
Об их любви молва слыла,
И пусть земля им будет пухом.
 

Осенних листьев философский шелест

 
Осенних листьев философский шелест
Волнует слух и состояние души.
И вместе с ними ветерок-пришелец
О чём-то важном и таинственном шуршит.
 
 
Задумчиво, светло, минорно в сквере
Среди берёзового шёпота листвы.
О жизни и любви, надежде, вере
Шёл диалог на фоне вянущей травы.
 
 
Златыми куполами, как на храме,
Сияли кроны в жёлтых солнечных лучах.
В изнеженных, обласканных ветрами,
Сквозила грусть их в завороженных речах.
 
 
Быть может, потому, что улетают
Листок за листиком и вместе с ними дни.
Летят к земле, под небесами тают…
Ах, как же люди этим листикам сродни!
 
 
Под занавес спадает позолота,
Рябины гроздьями пылают, как в огне.
И будто бы сочувствующий кто-то
Горящим сердцем освещает выход мне.
 
 
У осени моей своя есть прелесть –
Фейерверком прошлых лет взлетевший листопад.
Осенних листьев философский шелест –
Молитва-вздох при свете тысячи лампад.
 

Попутчиков, друзья, не обессудьте

 
Путь – он бывает скользкий, пыльный, вязкий;
Местами перепахан и тернист.
Мы с ним всегда в одной единой связке,
Пусть при падении наш путь нас сохранит.
 
 
Путь доведёт настойчивых до цели,
Он – поводырь, господь наш и судья.
С ним по плечу прорвать к свободе цепи
И покорить свою вершину бытия.
 
 
Путь – это жизнь, дороги – его судьбы,
По ним идущие должны свой крест нести.
Попутчиков, друзья, не обессудьте:
Пройти путь истинный – не поле перейти.
 

Алмазов огранки

 
Сердце и разум – алмазов огранки,
Прочные будто, да есть в них и ранки.
Есть в них единство, но спор их извечный:
Сердце разумно ли? Разум сердечный?
 

Стезя указана перстом

 
Страдать нет больше сил,
Всему есть свой предел.
А ветер голосил,
В печной трубе гудел.
 
 
Играл злодей-сквозняк
Бряцанием стекла,
Но, кажется, звонят
По мне колокола.
 
 
И на распутье путь –
Что выберет судьба?
К забвенью, или пусть
Вся жизнь – одна борьба.
 
 
И поворот нельзя
Оставить на потом,
Когда твоя стезя
Указана перстом.
 
 
Но впереди обрыв
И скалы с двух сторон.
Что ж, будьте так добры
Покинуть свой перрон.
 
 
Тупик. Уже? И всё?!
Сквозь бездну, в пустоту?!
А может быть, ещё…
Последнюю версту…
 
 
Смог не даёт дышать,
Но тот, кто там, во мне,
Сказал: «Тебе решать:
Или гореть в огне,
 
 
Или, не грея, тлеть,
Пуская дым в глаза».
Молю, откройте клеть,
Святые образа!
 
 
Оттуда – из глубин
Непознанной души –
Рассудок – он один…
Исход не предреши…
 
 
Послушайся… его…
Беззвучные уста,
У сердца твоего
Открытые врата.
 

Входящему во Храм

 
Повис вопрос о жизни и о правде
В тиши звенящей колокольной по утрам.
Опомнитесь! Прошу вас, Бога ради,
Снимите грех с души, входящие во Храм.
 

Эй, осень, здравствуй, коли уж пришла ко мне

 
Эй, осень, здравствуй! Коли уж пришла ко мне,
Входи с добром в мою распахнутую душу.
Да, ты сегодня правишь бал, ты на коне,
В твоих руках бразды судьбы моей грядущей.
 
 
Эй, осень, здравствуй! Много вёсен я знавал,
Благоухающих черёмухой венчальной.
Но ты такой мне закатила карнавал!
Ну кто сказал, что осень может быть печальной?!
 
 
Эй, осень, здравствуй! Золотится твой окрас,
А я седой, виски как луни полевые.
Как мимолётность я встречал тебя не раз,
Как постоянность ты пришла ко мне впервые.
 
 
Эй, осень, здравствуй! Я вас стольких повидал;
Все в моей памяти – пусть многая им лета.
Но быстро так свою нежданную не ждал,
Её теперь храню надёжней амулета.
 
 
Эй, осень, здравствуй! Я тебя боготворю,
Люблю тебя и принимаю без остатка.
Ты повторишь себя, а я не повторю.
Запомнишь ли мой образ в виде отпечатка?
 

Я, конечно, тебя не букетом встречаю

 
«… На окошко букет в тонкой вазе поставлю
И стихи о цветах полевых напишу».
Аромат лепестков их вдохну и представлю,
Как навстречу тебе через поле спешу.
 
 
По зелёной траве, ветерками примятой,
Осторожно ступая, в соцветьях пройду.
Возле пряных кустов с запашистою мятой,
Наклонившись на миг, подышать припаду.
 
 
Взгляды встретились – мой и анютиных глазок,
Мимолётные, будто и не было встреч.
Прикоснувшись к рукам, они дарят мне ласки,
Позволяя потом эти чувства сберечь.
 
 
Колокольчик, ромашка и мак с васильками –
Море целое цвета земной красоты.
И на самом краю, в поле за огоньками
Появляешься вдруг долгожданная ты.
 
 
Я, конечно, тебя не с букетом встречаю,
А цветные поляны с собой приношу,
Вместо вазы – поля. И ещё – обещаю,
Что стихи о цветах полевых напишу.
 

Берёзки белые, судьбы людской гадалки

 
Берёзки белые, судьбы людской гадалки,
Вы были стройными, теперь дрова и палки,
Палёный лес берестяной – свечей огарки.
Вы были нужными – из вас ваяли парки,
Теперь гробы из вас везут на катафалке.
Вокруг безжизненность, то вороньё, то галки,
Всё – пересуды, сплетни, драки, перепалки.
А люди – нищие душой, больны и жалки,
Слова и мысли их похожие на свалки.
Одна надежда, что дрова в камине жарки.
Их отблеск пламенный, во тьме их искры ярки,
Как новогодние желанные подарки,
Когда душа согрета после зимней чарки,
А друг твой рубище отдал с плеча по-барски.
Дарить тепло другим – не гнить в мирской хибарке,
В любви потратить пыл горячий свой бунтарский.
Не прозябать от жития в своём достатке,
Делиться так, чтобы без горечи в остатке, –
Вот смысл горения души в смертельной схватке.
 

Израненное фото

 
Я маленький, я маленький,
А рядом мама с папой.
И Шорик на завалинке
Играет с Муркой лапой.
 
 
И солнце золотистое
В час пик висит в зените,
Да паучок батистовый
Плетёт узор из нитей.
 
 
Я прижимаюсь к мамочке,
Смотрю через плечо –
У папы шрамы-ямочки
На скулах впалых щёк.
 
 
С войны и весь израненный
Пришёл мой папка славный.
На нём звездою раннею
Сверкает орден Славы.
 
 
Ещё медали разные –
К победе путь был длинный.
Но самая отрадная –
«За взятие Берлина».
 

«В весну послевоенную…»

 
В весну послевоенную
Вернуться мне охота
И повторить мгновенную
Минуту съёмки фото.
 
 
Осталась фотокарточка
С победной той весны,
Где мама, я и папочка,
Вернувшийся с войны.
 
 
Виват моим родителям,
Они – родник добра.
Во славу победителям
Салют! Ура! Ура!
 

Тема любви

 
Любовь двоих – она и чувства, и талант,
Роман из прозы, грёз несбыточных поэма.
Одним – блистательна, как редкий фолиант,
Другим – извечно нераскрывшаяся тема.
 

Интонация разлуки

 
Сюита Баха. Прядь волос
Во власти чувственной качели.
Под сердцем билось и рвалось,
Как там, внутри виолончели.
 
 
В оттенках скул лишь тени глаз
И взгляд вовнутрь в закрытых веках.
Что в них? Народный – божий – глас
С мольбой пощады человека.
 
 
Как жезлом, властвуя смычком,
Взлетают музой к небу руки.
Ах, как слышна в игре молчком
Вся интонация разлуки.
 
 
Как передать души накал,
Так, чтобы струны не сгорели?
И зал вовсю рукоплескал
Творцу прекрасной акварели.
 

Спасите мою осень

 
Уныло дождик моросил
Сквозь сито голых веток,
И я у осени спросил:
«Куда девалось лето?»
 
 
Улыбкой туч блеснул просвет,
Прильнув к холодным стёклам.
Сквозь них последовал ответ:
«Оно на юге тёплом».
 
 
Клин пролетавших журавлей
Меня жалел, курлыча:
«Взгрустни слегка, но слёз не лей,
Таков земной обычай».
 
 
За ними ветер ледяной
Гнал облаков сугробы
И уносил с листвой цветной
Всё злато высшей пробы.
 
 
Остыла кровь, и замер сок,
И ночь длиннее века.
У хризантем короткий срок,
Как жизнь у человека.
 
 
Седая изморозь легла,
Белея на виске.
Так долго осень не могла
Висеть на волоске.
 
 
Уже предзимний снег скрипел,
Но вот мелькнула просинь.
Я крикнуть всё же ей успел:
«Спаси мне мою осень!
 
 
Заполонили холода
Тревог и опасений».
А с неба голос: «Не беда,
Ещё есть шанс осенний.
 
 
Пока не соткан санный путь,
Зимы ждать не пристало.
А то, что стыло, – ну и пусть –
Душа бы не устала».
 
 
Всё так, но что-то давит грудь,
Глаза во власти теней.
Хотелось время вспять вернуть –
Ну сколько можно терний!
 
 
Дух слабый разум мой затмил –
Я поступил безбожно,
Зов предков к богу устремил:
«Дай лета, если можно.
 
 
Дай “лета многая” всем нам,
А мне немного лета,
Чтобы мой парус по волнам
Пустился вокруг света.
 
 
И в бесконечности бы плыл,
На рифы невзирая.
И летний юношеский пыл
Сверкал в чертогах рая». –
 
 
«Исполнить просьбу – не вопрос,
На то и божья воля.
Но с тех, кто в рай, особый спрос», –
Изрёк господь, глаголя.
 
 
И продолжая монолог,
Он объяснил предметно,
Что благовидный есть предлог
Для тех, кому запретно.
 
 
Не место праздно почивать
Под сенью райской кущи
Тому, кто будет грех скрывать,
Кто алчный, льстивый, лгущий.
 
 
Среди таких пропустят тех,
Кто, верой обуянный,
Искупит свой душевный грех
Молитвой покаянной.
 
 
Но эти тяготы не в счёт
В сравнении с другими.
Лишений много повлечёт
Разлука с дорогими.
 
 
Родных, любимых, весь свой род –
Покинуть их придётся.
Оставить Родину; народ
Воспеть не доведётся.
 
 
«О, боже! Не перечисляй,
Ведь всякая утрата
Так тяжела. А доступ в рай
Есть точка невозврата.
 
 
Мне не под силу выбирать
Между двумя мирами.
Не для меня святая рать –
Мой дух с народом в храме.
 
 
Я каюсь, грех мой отпусти,
Помилуй, не карая.
Прости мне, господи, прости –
Мне расхотелось рая».
 
 
Зима смеялась надо мной,
Дарила снег искристый,
Мол, прозимуешь, а весной
Продолжишь путь тернистый.
 
 
Я принял искренний совет –
В огне не сыщешь брода.
На все семь бед – один ответ:
Таков закон природы.
 

Бренная пена морская

 
Будто свечу пред иконой,
Памятник свой стихотворный
Собственноручно поставила
Дева Марина Цветаева.
 
 
Нет у него постамента,
Есть чёрно-белая лента –
Чересполосица жизни
От рождества и до тризны.
 
 
Рифмами ангельских строчек
Выведен авторский росчерк:
«Здесь серебрилась, сверкая,
Бренная пена морская».
 
 
В винах игристых взлетая,
Воском молитвенным тая,
Канула. А изначально
День выбран был не случайно.
 
 
В гроздьях рябинных костров
Стыл Иоанн Богослов.
Сыпала листьями осень
В день октября с цифрой восемь.
 
 
Замкнутым кругом петляя,
Что в ней? Астральность ли злая
Или пути бесконечность,
Переходящая в вечность?
 
 
Вьётся верёвкой тугою,
Жизнью одной и другою.
Истинность есть в ней и ложность,
Прямо противоположность…
 
 
Дом тоже восемь в Трёхпрудном.
Полночь в ковре изумрудном.
Месяц в цветах мандарина.
Крик! В мир явилась Марина.
 
 
Холод сквозил с Патриарших,
Не было гимнов и маршей.
Церковки под куполами
Спорили колоколами.
 
 
А над прудом, над домами
Образ привиделся маме.
Крест дал, сказав ей при этом:
«Девочка будет поэтом».
 
 
Что Богослов ей спророчит?
Ввысь вознесёт, испорочит,
Ложью опутает, будто
Лошадь в стреноженных путах.
 
 
В топи затянет, обманет,
Скроет дорогу в тумане.
Скалы воздвигнет, пороги
Или заточит в остроги.
 
 
Щедрой душой обналичит,
В грязь превратит, обезличит
И приголубит, обнимет,
А упадёт – не поднимет.
 
 
В перечне предназначений
Множество будет мучений.
Избранных нет перед болью,
Как от несчастий отбою.
 
 
Ну а пока что на взлёте,
В красном живёт переплёте
Юная эта особа.
Ямб – её первая проба.
 
 
Слогом чиста и невинна,
В лоне мечтаний наивна.
Цвет её глаз изумрудный
Светел без взрослости трудной.
 
 
Праведной правой рукою
Зиждет строку за строкою
На языке своём детском –
Русском, французском, немецком.
 
 
Левая тоже ведь детская,
Только лукавая, дерзкая.
Рук этих образ полярный,
Жанр её эпистолярный.
 
 
Впрочем, душа поэтессы
Создана из антитезы.
В лицах – личинах безликих,
В фундаментальностях хлипких.
 
 
В равности ада и рая,
Где жизнь по-доброму злая.
Где идеал абсолюта
В нищем богатстве приюта.
 
 
В бездне на дне монолога,
В слабости сильного слога,
В дар, превративший бездарность,
Благости – в неблагодарность.
 
 
В томных мгновениях вечных,
В чувствах любви скоротечных.
В невыносимости воли
Да в терпеливости боли.
 
 
Так вот она год за годом
Слилась, сжилась с антиподом.
Страстью изменчивой пьяна,
В смене ветров постоянна.
 
 
Волос с ковыльностью пашен
В цвет золотой перекрашен,
Прядью на плечи сбегая.
Та же, но тотчас другая.
 
 
Вот и стихи, словно волны,
С рифмой и ритмикой вольной.
В брызгах душа бунтовская,
Бренная пена морская.
 
 
Море и донные камни –
Письма её с дневниками,
Пенный прибой, торжествуя,
Выплеснет их, отшлифуя.
 
 
Вырвет из юных мгновений
Девичьих стихотворений.
Женщину не обессудьте
В страстности женственной сути.
 
 
Чувства зардятся пожаром,
Жаля безжалостным жалом.
Кто? Долгожданный спаситель?
Женской души искуситель?
 
 
Жертва и спасший в огне –
Оба на красном коне.
Пусть не порвётся подпруга –
Кукол не жаль и не друга.
 
 
Он – преходящий, грядущий,
Душу ли, тело ли мнущий.
Жаждал ли он поцелуя?
Господь с тобой – аллилуйя!
 
 
След ли, цветок ли, помятый
Им, друг для друга понятный.
Письменной тайною их
Был непридуманный стих.
 
 
Странно бы как ни звучало,
В женском – мужское начало.
Это известно одной
Ноющей ямке грудной.
 
 
Быть ей со сладкою болью,
Гнать за свободной любовью.
Сколько примчится за ней
Огненных красный коней?
 
 
Слоги в строке – перебои,
Будто сердечные сбои,
Паузы и перерубы –
Жаждой обсохшие губы.
 
 
Стоном натружены жилы –
Большего не заслужили.
Вместо цветных бижутерий –
Вздутые тромбы артерий.
 
 
Сладостна горькая лира.
Вместе с устами кумира
Выпита вся без остатка,
Без чувства меры и такта.
 
 
Пенсне – изящная хрупкость;
Всё же её близорукость
Даром предвидеть владела,
Будто бы в воду глядела.
 
 
Много чего совершила,
Плотью жила и грешила.
К прошлому нет возвращений,
Есть диалектика мщений.
 
 
Цепь роковая свершений,
Травля, позор унижений,
Долгих метаний, смятений,
Зло нависающих теней.
 
 
Нет серебра, нет и злата,
Но наступала расплата
Бога – небесная кара
С крыльями как у Икара.
 
 
Грешным величия платны,
Ей же все цены стократны.
Клятву поправ во плоти,
Сгинешь – плати не плати.
 
 
По-над разверзнутой бездной
Глас слышен правды небесной
Супротив истины лживой –
Правды земной, но фальшивой.
 
 
Фальшь, лейтмотив нарушая
И клевете подражая,
Выстроив ложь мирозданий,
Требует крови страданий.
 
 
Полог без стен и без пола,
Крест со следами раскола.
Кубок с вином опрокинут,
С правдой входящие сгинут.
 
 
Всячине всякой есть мера,
Но не утрачена вера.
Тело бессильное тленно,
Вырваться хочет из плена.
 
 
Выход один тупиковый,
Нет в нём на счастье подковы.
Слабым окинута взором
Дверь с неземным коридором.
 
 
Всё-таки найден проход,
Виден сквозь прорезь восход.
Пройден, возможно, тупик
По восходящей на пик.
 
 
Силы собрав, как для спринта,
В терниях нор лабиринта
Шла, лучше видя на ощупь,
Не наступая на мощи.
 
 
Вот и свершилась надежда!
Сброшена с грязью одежда!
Свята, чиста, как Даная.
Та же, но духом иная.
 
 
Что же, Марина, твой выход!
Не поминай зла и лиха.
Но… за длиной коридора
Двери открыла Пандора…
 
 
Как ниоткуда влетели
В летнюю пору метели.
Голову смутой вскружили,
С осенью не подружили.
 
 
Грани запрета прорвали,
Тьмой душу завоевали.
Лишь в полупризрачном блеске
Слышались стоны, как всплески.
 
 
В узенькой прорези света
Было начертано ЭТО:
«Здесь освящалась мирская
Бренная пена морская».
 
 
Шёл сорок первый военный,
Был разговор откровенный.
Надо бы фронту помочь,
Мужа спасти, сына, дочь.
 
 
Много чего ещё надо,
Только во всём ей преграда.
То не суметь, то «не сметь!»
Боже, за что эта месть?
 
 
Ночь под крылом ястребиным,
В трауре гроздья рябины,
В темени лунные блики
Выглядят словно улики.
 
 
Страх, пустота и немилость –
Всё под луной навалилось.
Всё одинаково серо,
Если утрачена вера.
 
 
Как-то внезапно и странно
Вскрылась душевная рана.
Где он – предел человечий
Столь претерпеть от увечий?..
 
 
Прямо над рамой оконной
Гвоздь и божница с иконой.
А за стеклом над травою
Август присыпан листвою.
 
 
На отцветающем маке
Виден в ночном полумраке,
Гвоздиком словно прибитый,
Лист на вершине забытый.
 
 
С полуразрушенной церкви
Взгляд ей почудился цепкий –
Образ явился из тени,
Стать попросил на колени.
 
 
Молвил: «Покайся, Марина,
В том, что ни в чём не повинна.
Ты не водица людская –
Бренная пена морская.
 
 
То, что поэт ты, я знаю,
Часто тебя поминаю.
Кончится с ворогом битва,
Если прочтётся молитва.
 
 
Путь твой, начертанный Богом,
Но со своим монологом.
Крест свой прими на плечо,
Спой мне молитву ещё».
 
 
Ночь перед утром последним,
Зеркало выглядит бледным,
Делится о сокровенном
Шепотом тихим, рефреном:
 
 
«Август. Эх, август ты, август,
Чем я тебе стала в тягость?
Не о тебе ли писала?
Даже стихи посвящала».
 
 
Нерв на последнем излёте.
Мысли, зачем вы гнетёте?
Первая мучит и гложет:
«Пусть лучше руки наложит».
 
 
Ей отвечала вторая:
«Жить можно, не умирая».
Знает, что нет оправданий, –
Мучиться будет годами.
 
 
Думы проносятся стаей;
Вот и почти что светает.
Брезжит рассветом окно,
Кончено. Всё решено.
 
 
Встать и уйти на заре,
Но без свечей в алтаре.
В свежести утренних гроз,
С полным передником роз.
 
 
Гаснет в лампаде фитиль.
Крепок ли кованый шпиль?
Лишь бы верёвка стерпела
Вес от объятого тела.
 
 
Утро. Устала немного,
Пусто, но не одиноко.
Сени дубравы покойны,
В прошлом душевный войны.
 
 
До ритуального места
Близко – три шага, два метра.
Всё. Облегчение близко,
Третья готова записка.
 
 
Время осталось немного –
Строчку прочесть монолога:
«После ухода в обитель
Просьба – любите… Любите!»
 
 
Всё приготовить успела,
Всё. И душа её пела.
Слышны шаги за порогом:
Люди, прощайте, и с Богом!
 
 
В зелени глаз было видно
Счастье – оно очевидно.
Миг – и свободной от тела
В небо душа улетела.
 
 
Не было проводов спешных,
Близких и лиц безутешных,
Только в наряде красивом
Гнулась рябинка курсивом.
 
 
Там, где её закопали,
Листья с берёзы упали.
Тучки на небе кружились,
Видели – не прослезились.
 
 
В прах растворилась, растаяла
Тихо Марина Цветаева.
След от могилы безвестной
Скрылся за бездной небесной.
 
 
Путь её нынче неведом,
Но с ослепительным следом
Мчится в космической дали
Чья-то душа ли, звезда ли.
 
 
С зорькой малиновой рани
В звёздном ночном океане,
Яркий и остроконечный,
Светится путь её млечный.
 
 
В нём имя впишет комета
Вязью, как код амулета:
«Здесь серебрится, сверкая,
Бренная пена морская».