Текст книги "Союз трёх императоров"

Оказаться среди столь высокопоставленных персон нашему герою довелось впервые. Золотые эполеты и аксельбанты военных, фраки и цилиндры гражданских, бриллианты и умопомрачительные платья дам… Среди морских офицеров выделялась могучая фигура князя Трубецкого. Казанцев стал свидетелем, как некий азиатский бай в чалме и пёстром халате взял князя за руку и подвёл к самому главнокомандующему – великому князю Николаю Николаевичу. Причём Шайтан-капитан был представлен как кавалер ордена Золотой звезды. На его мундире действительно сияла Золотая звезда 1-й степени – высшая награда Бухарского ханства. Раньше Казанцев ни за что бы не поверил, что его прямой начальник, с которым он недавно стоял рядом на ходовом мостике, может запросто болтать с ближайшим родственником государя императора, не стесняясь приправлять свою речь привычными палубными выражениями. Великий князь лишь посмеивался и одобрительно кивал головой…

Но следует признать: сколь бы не высок был статус главнокомандующего, в центре внимания всё же оказался не он. И не Брусилов, и не Свечин. Настоящим героем и триумфатором стал вице-адмирал Колчак. Именно его общественное мнение сделало покорителем Османской империи и великим военачальником, захватившим Босфор и Царьград. Когда он вошёл в залу – невысокий, подтянутый, быстрый в движениях – все присутствующие смолкли и обернулись к адмиралу. Наверное, так встречали французы Бонапарта, когда тот бежал с Эльбы и вернулся в Париж…

Александр Васильевич Колчак в самом деле был личностью неординарной. Пожалуй, в Российском флоте за всю его историю никто не мог похвастать таким количеством регалий, как он. Адмирал, герой обороны Порт-Артура, учёный-океанограф, участник нескольких полярных экспедиций, действительный член Императорского Русского географического общества, автор целого ряда научных статей и работ, в том числе фундаментального научного труда «Лёд Карского и Сибирского морей» и книги «Какой нужен России флот»… Строг, смел, немногословен, энергичен.

Происхождение рода Колчаков довольно туманно. По официальной версии прапрадед адмирала Лукьян Колчак при Пав-

ле I был сотником Бугского казачьего войска, однако есть сведения, что вообще-то он потомок мусульманина Колчак-паши, боснийца по национальности. Говорят, в XVIII веке Колчак-паша служил турецкому султану, воевал против нас, но в 1739 году был пленён войсками Миниха при взятии Хотина и остался в России. Но как бы то ни было, в преданности Александра Васильевича Родине и самодержавию ни у кого не возникало ни малейших сомнений.

Впрочем, была ещё одна причина, заставившая всех присутствующих обернуться к вошедшему Колчаку, – любопытство. Ведь адмирал был не один. Главная интрига предстоящего бала заключалась в том, что командующий флотом должен был впервые вывести в свет свою новую пассию. Законная жена Колчака осталась в Гельсингфорсе, а здесь адмирала сопровождала прибывшая из Севастополя блистательная красавица боярская дочь Елизавета Митирёва. Когда Вова-Казанова впервые увидел её, его обдало жаром. А в сердце что-то щёлкнуло – наверное, взрыватель встал на боевой взвод.

Чтобы отвлечься, мичман принялся разглядывать убранство церемониального зала. Стены дворца были украшены вычурной лепниной – говорят, когда султан Абдул Меджид решил построить себе новую резиденцию, он захотел, чтобы та по роскоши превзошла знаменитый Версаль. Кажется, ему это удалось. Правда, у французских зодчих роскошь сочеталась со вкусом, у османских же последнее качество отсутствовало напрочь… А ещё в зале висело много картин Айвазовского в тяжёлых золочёных рамах. Оказывается, все они были куплены следующим султаном – Абдул Хамидом, который вопреки принципам политкорректности являлся страстным поклонником творчества русского художника армянского происхождения. Теперь картины вроде как вернулись на свою историческую родину – вместе с дворцом.

Но сколько бы Казанцев не заставлял себя смотреть поверх голов почтенной публики, его взгляд всё равно возвращался к спутнице адмирала.

Лизонька Митирёва была очень хороша собой. В пышном бальном платье она казалась невесомой и в танце будто бы парила над мраморным полом дворца. Вела себя непосредственно, звонко смеялась. Её рот был, пожалуй, чуть крупноват, но в глазах романтичного мичмана этот факт не выглядел недостатком. Наоборот, он придавал своей хозяйке ещё больше чувственности – или, выражаясь современным языком, сексуальности. Особенно, когда Лиза улыбалась, и на её щёчках образовывались очаровательные ямочки.

Ни для кого не секрет, что Колчак увёл её у своего бывшего сослуживца. Лиза ушла от законного супруга, оставив тому годовалого сына. «Значит, блюстительницей строгих правил она не является, – подумал Казанцев. – И это прекрасно: не люблю высоконравственных зануд!». Выдохнув, он поправил на кителе сияющего «владимира», быстрым шагом подошёл к красавице и пригласил её на очередной танец. Лиза ответила реверансом, и мичман увлёк её на котильон. Он отважно ринулся на покорение очередной вершины, а сопутствующий его намерениям риск лишь приятно щекотал нервы. Вова-Казанова был настоящим авантюристом – в тогдашнем понимании это слово не несло в себе отрицательного подтекста.

– Как вам Святая София? – спросил мичман у своей партнёрши во время танца.

– Я в ней ещё не была.

– Как же так? Вы же в Константинополе, кажется, уже две недели?

– Да, но… – замялась Лиза. – Саша… Александр Васильевич очень занят, а одной ходить по городу небезопасно. Пока моё знакомство со Вторым Римом ограничено видом из окна гостиницы. Ну, и этим дворцом.

– Что ж, я мог бы предложить вам себя в качестве сопровождающего. Готов провести небольшую экскурсию по самым знаменитым местам. Если вы сочтёте моё предложение слишком дерзким, то прошу извинить. Просто эсминец, на котором я служу, называется «Дерзкий», и такое имя ко многому обязывает. Мы иногда дерзим.

Лиза улыбнулась, и от её обворожительных ямочек на щеках Вову-Казанову прошибло горячим потом.

– Хорошо, я подумаю над вашим предложением, – игриво ответила красавица и нашла глазами стоявшего в стороне Колчака. Тот внешне невозмутимо беседовал с прибывшим из Петербурга послом… Но время от времени адмирал искоса посматривал на танцующую пару, и эти весьма колючие взгляды не остались незамеченными.

Бал в Долмабахче продолжался до глубокой ночи. Казанцев ещё трижды танцевал с Лизой и успел наговорить ей массу изысканных, а иногда и двусмысленных комплиментов. Разгоря-

чённой от танцев красотке его велеречивость явно нравилась. Доказательством тому служил её задорный смех и фраза: «Ну вы и наглец!», произнесённая, как показалось отчаянному мичману, с особой симпатией.

На следующий день бесстрашный Казанова отправил Лизе записку, в которой нахально пригласил её на прогулку по Царьграду. Чтобы не давать барышне много времени на размышление, он ставил её в известность, что в шестнадцать ноль-ноль к подъезду её гостиницы подъедет фаэтон, в котором будет находиться «ваш дерзкий, но покорный слуга»… Он гарантировал ей полную безопасность и возвращение назад в любое указанное время.

– Ну что, Владимир Владимирович, – усмехнулся наш авантюрист, обращаясь к сверкавшему на его груди ордену, – совершим корсарский набег на адмиральские тылы?

* * *

Подъезжая к отелю «Савой» в Пере – самом европейском районе Константинополя, Казанцев оценивал вероятность того, что Лиза Митирёва примет его предложение и подсядет к нему в коляску, как один к пяти. Ей, пассии самого Колчака, поехать кататься по городу вдвоём с малознакомым наглецом в мичманских погонах выглядело вызовом, граничащим с глупостью. Но в глубине души очарованный красавицей Вова-Казанова надеялся на чудо. И оно, чудо, свершилось! Прождав у подъезда четверть часа и уже собираясь ехать прочь, мичман в очередной раз взглянул на двери отеля и… едва не захлебнулся от восторга. Из подъезда выпорхнула Лиза в белом платье и накинутом поверх каракулевом манто, модной шляпке и зонтиком в руках. Казанцев пулей спрыгнул на землю и галантно помог даме подняться в фаэтон.

– Поехали! – крикнул он вознице-турку по-русски, и пара каурых анатолийских скакунов помчала двухосный экипаж по направлению к новому Галатскому мосту…

* * *

После двухчасовой экскурсии по старому Константинополю бравый мичман Казанцев пригласил Лизу в кофейню, из которой открывался захватывающий вид на бухту Килич, то есть Золотой Рог. Парочка непринуждённо расположилась на мягких пуфиках и вкушала местный деликатес – ароматную медовую пахлаву.

– Лиза, вы – моя муза, – ворковал обольститель на ушко своей спутнице, в мечтах представлявшейся ему распутницей.

– Музы обычно сопровождают поэтов. А вы разве поэт? – лукаво усмехнулась красотка-кокотка.

– В присутствии вас – да!!!

– Тогда прочитайте что-нибудь из ваших стихов.

– С удовольствием! Слушайте:

В младенчестве моем она меня любила И семиствольную цевницу мне вручила… – с чувством начал он декламировать пушкинскую «Музу». Правда, Казанцев толком даже не знал, что такое «цевница». Как офицеру, ему представлялось нечто огнестрельное, наподобие пушки Гочкиса (что ещё может быть семиствольным?), а как Казанове – что-то эротическое, сокровенно-девичье. Он вообще был противоречивой натурой.

А вот Лиза оказалась дамой менее доступной, чем ожидал её кавалер. Настойчивые намёки мичмана о продолжении банкета в номерах ею были пропущены мимо ушей, и их романтическая встреча закончилась лишь целомудренным прощальным поцелуем. Вова-Казанова воспринял сей факт как своё поражение, но это лишь раззадорило его. Проигрывать он не привык и поклялся, что завтра-послезавтра возьмёт реванш и непременно затащит красавицу в постель. Пожалуй, ни одна из многочисленных представительниц донжуанского списка Казанцева не волновала его так, как Лиза Митирёва. То ли из-за её обаяния, то ли из-за риска, с которым связано её покорение…

Однако утром планы осуществления сладострастной мечты рухнули: 1-му дивизиону миноносцев было приказано срочно готовиться к выходу в море. В девять утра «Дерзкий» отвалил от стенки в, встав в кильватер «Отважному», взял курс на Дарданеллы. Казанцев с грустью смотрел на удаляющийся Царьград: в предпоходной суете он не успел ни сойти на берег, ни отправить Лизе письмо… Сердце давило нехорошее предчувствие: «Свидимся ли мы ещё раз?»

Схватка за Дарданеллы

Англичане явно опасались выхода русского Черноморского флота на оперативный простор Средиземного моря. Казалось бы, чего им бояться? Численно союзный англо-итальяно-французский флот многократно превосходил имевшиеся на этом театре силы австрийцев и немцев, и появление русских мало что меняло. Однако это только на первый взгляд. На самом деле всё было не так просто.

Судя по всему, английские моряки французов ни в грош не ставили. Что наглядно иллюстрирует афоризм, приписываемый адмиралу Арки-Барки, то бишь Арчибальду Милну. Однажды тот якобы сказал: «Французские моряки все как один отважны и решительны. Но как только они покидают стены борделя, эти их качества сразу куда-то улетучиваются».

Итальянцы как вояки в представлении англичан выглядели ещё хуже. И, в общем-то, справедливо. Живопись, музыка, опера, адюльтер, виноделие на худой конец – вот призвание этих «макаронников» и «казанов» (не в обиду Казанцеву будет сказано!). Винтовка в руках итальянца – предмет явно инородный. А уж штурвал боевого корабля или прицел морского орудия – тем более!

А если к тому же принять во внимание, что положение на сухопутных фронтах в Европе было слишком шатким, то в Лондоне вовсе не исключали возможности внезапной капитуляции союзничков или заключения ими сепаратного мира. И франко-итальянские эскадры могли дезертировать в самый неподходящий момент. При этом «Владычица морей», повязанная борьбой с германским флотом в Северном море, отправить на Средиземное сколь-нибудь значительные силы не могла.

Была и вторая, не менее важная причина опасаться русских. Адмирал Колчак зарекомендовал себя бесстрашным командующим, не боявшимся ввязываться в авантюры и действовавшим иногда на грани фола. Его выход на оперативный простор обширного средиземноморского театра, где у Антанты было слишком много уязвимых мест, могли нанести огромный ущерб. Что значит энергичный и храбрый противник, англичане с французами уже хорошо поняли на примере адмирала Сушона. Если командующий австро-венгерским флотом адми-

рал Гаус был очень осторожным человеком, и его флот даже не пытался выйти за пределы Адриатики, преимущественно отстаиваясь в Поле, то линейный крейсер «Гёбен» в сопровождении лёгкого крейсера «Бреслау» немало попортили крови союзникам. Англичане прозвали вездесущий «Гёбен» «Тётей» (Aunty), а «Бреслау» – «Племянницей» (Niece).

В общем, пролив Дарданеллы требовалось заткнуть пробкой так, чтобы русские не смогли её выбить.

* * *

План захвата Дарданелл был разработан по прямому указанию Первого лорда Адмиралтейства Уинстона Черчилля ещё до войны. Теперь, после капитуляции Турции, следовало действовать не мешкая. Собственно говоря, Черчилль отдал приказ военным кораблям и транспортам следовать из Ла-Валетты и Порт-Саида к Дарданеллам ещё 10 ноября, как только он узнал о предстоящих переговорах между Стамбулом и Санкт-Петербургом. Англо-французскому средиземноморскому флоту под общим командованием адмирала Кардена надлежало высадить десант на обоих берегах Дарданелльского пролива, войти в Мраморное море и блокировать русский флот в горле Босфора.

Нельзя сказать, что русское командование – и морское, и сухопутное – совсем не предполагало такого развития событий. Нет, кое-какие меры на сей счёт были приняты. Буквально через час после заключения перемирия с Турцией Колчак направил в Чанаккале старый линкор «Три Святителя», канонерскую лодку «Терец» и дивизион 350-тонных угольных миноносцев. Вместе с кораблями в Чанаккале прибыли пехотный батальон и отряд артиллеристов Керченской крепости. Одновременно на европейском берегу, в Галлиполи, высадился терский казачий полк. Разумеется, для успешной обороны Дарданелл столь скромных сил было явно недостаточно, но, во-первых, никто не ожидал, что неприятель появится так быстро; а во-вторых, султан заверил победителей, что все укрепления и батареи Дарданелл до их передачи русским будут сохранять боеспособность, и их гарнизон не допустит чьего-либо вторжения в воды Османской империи со стороны Эгейского моря.

Однако генерал Мустафа Кемаль, командовавший Дарданелльским укрепрайоном, был себе на уме и выполнять приказ султана не стал. Как только у входа в пролив появился флот Антанты, он без боя оставил укрепления и с верными ему во-

йсками перешёл на азиатский берег. Расположившись в районе Эзине, хитрый генерал решил выждать и определиться со своими действиями в зависимости от развития ситуации. Военное поражение империи и сдача Константинополя настолько понизили авторитет султана, что падение монархии казалось почти неизбежным. Место на троне вскоре может оказаться вакантным, и у Мустафы Кемаля на сей счёт имелись собственные далеко идущие планы…

Таким образом, горстке русских защитников, имевших в распоряжении несколько устаревших боевых судов и четыре десятка трофейных турецких пушек, преимущественно допотопных реликтов незнакомой конструкции, предстояло сразиться с прекрасно вооружённым 60-тысячным десантным корпусом и огромной эскадрой, в которой, помимо всего прочего, имелось двадцать линкоров. В том числе только что прибывший из Англии новейший «Куин Элизабет» с его чудовищными 15-дюймовыми орудиями! Адмирал Карден рассчитывал перевыполнить намеченный план: его обуревала мечта ворваться в Константинополь и силой оружия освободить город от русских оккупантов.

Первая волна десанта, состоявшая из бенгальских стрелков, высадилась в районе Седд-уль-Бахра и Габа-Тепе. Посылая вперёд кое-как обученных азиатов, обмундированных в невообразимые чалмы и пешаварские шаровары, британское командование ожидало, что по ним откроют огонь береговые батареи и тем самым выдадут своё местоположение. Но покинутые турками пушки молчали. Вдруг на смуглых босоногих десантников с гиканьем и свистом набросились казаки во главе с их лихим предводителем – полковником Пацапаем. От неожиданности бенгальцы побросали винтовки и пытались бежать, но были беспощадно порублены казачьими шашками. Оставив на берегу более трёхсот вражеских трупов, терцы ретировались, почти не понеся потерь.

Первая схватка на полуострове Галлиполи по технике и тактике напоминала бой эпохи средневековья. Однако когда за первой волной десанта на берег высадились вторая и третья, среди которых были пулемётчики с «Льюисами», Пацапай приказал своим бойцам отступать. Терцы двинулись на север по направлению к Ари-Бурну.

На азиатском берегу русские артиллеристы сумели привести в боевую готовность две батареи старых 24-сантиметровых гаубиц и в самый разгар высадки десанта у Седд-уль-Бахра на-

чали обстреливать неприятеля ржавыми чугунными снарядами… В ответ армада Антанты открыла ураганный огонь из орудий всех калибров. Русским артиллеристам пришлось спешно укрыться в подвалах каменных казематов эпохи Сулеймана Великолепного. Вражеские линкоры обрушили на береговые позиции сотни тонн металла и взрывчатки. Расстрел двух несчастных батарей продолжался до самого вечера, хотя на самом деле пушки на них были выведены из строя уже в первые двадцать минут.

Русские корабли – «Три Святителя», «Терец» и миноносцы – поначалу находились у Чанаккале, но после того, как их начали обстреливать с правого берега из пулемётов, отошли вглубь пролива, к Нагаре. Быстрое продвижение вражеского десанта по Галлиполийскому полуострову нарушило существовавший план обороны Дарданелл и вынудило срочно искать способы противодействия. И таковой способ был найден.

В составе Черноморского флота имелся первый в мире подводный минный заградитель «Краб». Судя по всему, о его существовании адмиралы Антанты и не подозревали. Этим шансом следовало воспользоваться, и Колчак, получив сообщение о высадке вражеского десанта, первым делом приказал командиру «Краба» лейтенанту Феншоу незаметно перегородить Дарданеллы минами. Несмотря на сложности, связанные с сильным течением в проливе и ненадёжной работой установленной на субмарине техники, задание было успешно выполнено. В ночь на 15 ноября в самом узком месте пролива «Краб» скрытно выставил заграждение из 60 якорных мин.

Утром, не догадываясь о грозившей опасности, адмирал Карден отдал приказ главным силам своего флота форсировать Дарданеллы. Расчёт делался на неожиданность и быстроту действий, чтобы не дать русским опомниться и развернуть силы в Мраморном море. Как истинный англичанин, Сэквилл Карден пребывал в полной уверенности, что русские в соответствии с известной поговоркой, всегда долго запрягают. План операции командующему виделся так: стремительный бросок через пролив – и союзная эскадра громит русских прямо на рейде Константинополя. В общем, это была авантюра, в точности повторявшая недавнюю попытку отряда князя Максутова нахрапом прорваться через Босфор.

Ранним утром 16 союзных линкоров, среди которых выделялась громада флагманского сверхдредноута «Куин Элиза-

бет», двинулись на прорыв. Береговые батареи молчали. Европейский берег пролива уже находился в руках Антанты, а все немногочисленные турецкие пушки, что удалось привести в боевую готовность, были уничтожены в ходе вчерашней бомбардировки. Казалось, успех операции обеспечен.

Но вдруг над броненосцем «Бувэ» взметнулся столб чёрного дыма, испещрённого ярко-красными прожилками. Через несколько секунд из недр несчастного корабля вырвался второй столб дыма, бурого, поднявшегося выше первого. Над морем пронёсся рокочущий грохот. Не успел дым рассеяться, как «Бувэ» перевернулся и затонул. Очевидно, взрыв русской мины вызвал детонацию артиллерийских погребов, и с линкором было покончено за две минуты. Подошедшим миноносцам удалось подобрать только 48 человек; остальные члены команды – почти шесть с половиной сотен – погибли.

Катастрофа союзников не остановила, и англо-французкий флот продолжал движение вперёд, приближаясь к самому узкому месту пролива. Примерно через 25 минут после гибели «Бувэ» раздался взрыв у борта линейного крейсера «Инфлексибл». Англичанам повезло: корабль отделался несколькими затопленными отсеками в носовой части, однако вынужден был покинуть строй и срочно возвращаться во временную базу на острове Тенедос. Казалось бы, наличие мин теперь не должно было вызывать сомнений, но Карден упрямо продолжал гнать свои линкоры вперёд. Он по-прежнему не подозревал о существовании подводных минных заградителей и расценивал взрывы как некие непредвиденные случайности.

Расплата за такую беспечность не заставила себя ждать. Один за другим подорвались и пошли ко дну английские броненосцы «Иррезистбл» и «Оушен». И лишь только после этого командующий эскадрой приказал повернуть назад. Попытка прорыва в Мраморное море методом «кавалерийского наскока» потерпела крах.

* * *

Когда происходили эти события, эсминец «Дерзкий» находился примерно в сорока милях от Дарданелл. Корабль стоял в бухте острова Паша-Лиман у борта транспорта-плавбазы «Дон». Весь экипаж, включая и мичмана Казанцева, занимался изнурительной рутинной работой: принимал с транспорта мины. Первому дивизиону эсминцев была поставлена задача выставить минное заграждение у входа в Дарданелльский пролив со стороны Мраморного моря. Мины перегружали мачтовыми стрелами; из-за отсутствия волнолома стоявшие борт о борт корабли покачивало, и надо было быть предельно осторожным. Один раз тяжёлая якорная мина образца 1908 года едва не сорвалась с талей. Взрыватели в неё, разумеется, не были ввинчены, и детонация взрывчатки вряд ли могла произойти, но всё равно инцидент мог причинить очень много неприятностей. Вес мины вместе с тележкой-якорем – более полутонны, и упади такой груз с четырёхметровой высоты, наверняка он пробил бы тонкую палубную обшивку миноносца насквозь.

Как только поступило сообщение в высадке вражеского десанта, на борту штабного судна «Лукулл» состоялось экстренное совещание под председательством командующего флотом адмирала Колчака. Было решено немедленно высадить десант на Галлиполийский полуостров со стороны Мраморного моря. Эта задача опять поручалась генералу Верховскому и его славному 5-му Кавказскому корпусу. Расчёт делался на то, что за несколько суток противник не успеет укрепиться на берегу. Поэтому есть все шансы сбросить его в море внезапным стремительным ударом. А если это не получится, то важно захватить плацдарм и удержать его до подхода с севера сухопутной армии под командованием генерала Брусилова.

20 ноября началась десантная операция, очень похожая на проведённую в прошлом месяце у мыса Эскифенер на Чёрном море. Правда, имелось одно важное отличие: здесь, на северовосточном побережье полуострова Галлиполи, у противника не было укреплений: все турецкие форты и батареи были направлены в сторону Эгейского моря, и на нападение с тыла они не рассчитывались. Англичане соорудили наспех несколько временных батарей из орудий малого калибра, но те были в течение получаса сметены крупнокалиберной артиллерией линкоров «Пантелеймон», «Три Святителя» и «Иоанн Златоуст». Части 5-го Кавказского корпуса высадились на берег почти без противодействия противника, однако по мере продвижения вглубь полуострова начались эпизодические бои. Разношёрстные силы Антанты, прибывшие преимущественно из британских колоний, заняли господствующие высоты в трёх-четырёх верстах от берега и вели оттуда интенсивный винтовочный и пулемётный огонь. Генерал Верховский во избежание лишних потерь своих войск не стал штурмовать неприятельские окопы в лоб, а манёвром правого фланга перерезал полуостров в довольно узком месте и, заняв оборону, принялся ждать подхода армии генерала Брусилова. Расчёт делался на то, что ограниченной площади захваченного противником плацдарма будет недостаточно, чтобы создать там мало-мальски приличную систему обороны. Ну, а английская программа-максимум – захват Мраморного моря и выход к Константинополю – в данных условиях вообще выглядела несбыточной мечтой.

Союзники по Антанте всё это, конечно, понимали. Чтобы не распылять силы, они отказались от десанта на азиатский берег, но на захваченный плацдарм высаживали всё новые подкрепления. Задача операции теперь была упрощена: сухопутным частям надлежало удержать европейский берег пролива Дарданеллы, разместить там батареи тяжёлых гаубиц и не допустить выхода крупных российских кораблей в Эгейское море.

Обе противоборствующие стороны для поддержки своих войск активно использовали корабельную артиллерию. Капитан 2-го ранга Молас, узнав о том, что английские линкоры ежедневно с наступлением темноты обстреливают наши сухопутные позиции из бухты Морто, подал рапорт на имя командующего дивизионом с предложением совершить ночной рейд и атаковать вражеские корабли торпедами. Командир «Дерзкого» сделал подробную прокладку курса в обход минных полей и убедительно доказывал возможность успеха операции, если действовать не отрядом, а в одиночку. Для большей скрытности он предлагал выкрасить эсминец в чёрный цвет.

Князю Трубецкому идея понравилась, он доложил её Колчаку. Тот, подумав, ответил согласием, но… К величайшему разочарованию Шайтан-капитана и артурского героя Моласа адмирал поручил осуществить её одному из угольных миноносцев 3-го дивизиона. Мол, скорость в данных условиях атакующему кораблю не нужна, важнее всего скрытность. Поэтому рисковать новыми турбинными эсминцами типа «Новик» ни к чему. А меньшие по размерам 600-тонные корабли типа «Лейтенант Шестаков», составлявшие 3-й дивизион Минной бригады, подойдут для намеченной задачи как нельзя лучше.

В конце концов выбор остановили на эсминце «Капитан-лейтенант Баранов», которым командовал капитан 2-го ранга Борис Жерве. В ночь на 27 ноября чёрный как паровоз «Курбан-Баран» (таким прозвищем наградили «Баранова»

остряки-сослуживцы) прошёл по обвехованному фарватеру через минные поля, незаметно проскользнул мимо двух английских миноносцев и направился к Седд-уль-Бахру. Немного не доходя до цели, за мысом Хиссарлык, Жерве увидел на фоне луны силуэты двух больших кораблей. Несомненно, это были английские линкоры, приготовившиеся к обстрелу русских позиций. Эсминец, не увеличивая ход, взял курс прямо на них. В ночной темноте выкрашенный в чёрный цвет корабль оставался незаметен и был обнаружен неприятелем, лишь когда до ближайшего линкора «Голиаф» оставалось менее кабельтова. С вражеского корабля ратьером передали сигнал: «0». Видимо, это был запрос на опознавательные. Жерве приказал в ответ тоже просигналить «0». Англичан ответ не удовлетворил, они повторили запрос и сделали предупредительный выстрел. Но до цели уже оставалось лишь чуть больше ста метров, и Жерве включает ревун торпедной атаки. Три выпущенные торпеды – и три попадания! «Голиаф» окутался клубами чёрного дыма, лёг на правый борт и с шипением перевернулся вверх днищем.

Не искушая судьбу, Жерве круто переложил руль и повернул назад. Со второго линкора, как и с державшихся у азиатского берега вражеских миноносцев, русский эсминец так и не заметили. «Капитан-лейтенант Баранов» отошёл в бухту Авузла и стал там на якорь. Проходить в абсолютной темноте минные поля Жерве не рискнул. Пришлось ждать рассвета. Как только стало возможным различить обозначавшие фарватер вехи, эсминец снялся с якоря и благополучно вернулся в Паша-Лиман. Когда он проходил боны, с флагманского линкора «Императрица Мария» просигналили: «Адмирал изъявляет своё удовольствие команде миноносца».

Как позже выяснилось, линкор «Голиаф» затонул в считанные минуты. Вместе с кораблём погибло 570 человек, включая командира; спастись удалось всего 180 морякам. Это был блестящий успех, и Бебеже (Борис Борисович Жерве), до того считавшийся в офицерской среде «интеллигентом» и «теоретиком», заслуженно стал Георгиевским кавалером и обладателем Золотого оружия «За храбрость».

Молас высокопарно поздравил коллегу, но позже проговорился сослуживцам, что план атаки англичан предложил он, однако адмирал Колчак поручил её осуществить другому. Офицеры несказанно огорчились. Больше всех горевал гардемарин Пыхтеев, назначенный на «Дерзкий» всего неделю назад и ещё не успевший понюхать пороха в бою.

– Это нечестно! – восклицал разгорячённый Пыха. – Если операцию предложил и полностью спланировал наш командир, то почему все лавры достались этому, как его? Фирле?

– Жерве.

– Ну да, этому Жерве? Неужели непонятно, что как минимум половина успеха – это заслуга Эммануила Сальвадоровича. Да и вообще, атаковать противника должны были мы и только мы!

Командир «Дерзкого» внешне своего огорчения не выказывал.

– Не торопите события, господа, – утешал он самых юных и горячих. – Сдаётся мне, что вы ещё навоюетесь. Досыта!

* * *

В конце ноября англичане высадили новый десант – в греческих городах Александрополис и Кавала. Замысел этой тактической операции, в принципе, был понятен, только вот его воплощение в жизнь выглядело крайне маловероятным. Скорее всего, Лондон преследовал три цели: во-первых, пытался оттянуть часть сил Балканского фронта от Галлиполи в Македонию и Грецию; во-вторых, существовала иллюзорная надежда, что силы вторжения будут поддержаны воинственным турецким населением, недовольным властью славян; в-третьих, Антанта очень хотела вовлечь в войну Грецию в качестве своего союзника. Сразу заметим, что второй и третий пункты оказались абсолютно невыполнимыми. Что же касается первой цели – отвлечь на себя часть Балканской армии, то это сделать как раз удалось, к прискорбию для англичан. Высадившиеся войска в течение двух недель были полностью разгромлены силами 6-го армейского корпуса генерала Гурко и тремя пехотными дивизиями Болгарской армии.

Кстати, отважные действия болгар, проявлявших чудеса храбрости, стали для русского командования, да для россиян вообще, приятной неожиданностью. Когда Казанцев читал сводки с фронта, то не переставал удивляться. Он вообще-то недолюбливал болгар. Эта нелюбовь передалась ему от деда, отставного поручика и инвалида русско-турецкой войны. Помнится, дед Егорий о братушках-славянах отзывался так:

 
Это мы умирали под Шипкой.
А они воевали не шибко…
 

Однако на сей раз болгарские войска, особенно пехотинцы генерала Радко-Дмитриева, дрались как львы. Видно, им очень хотелось осуществить свою исконную мечту – получить выход к Средиземному (по-болгарски Белому) морю. К достижению этой цели Болгария сейчас была близка как никогда.