Текст книги "Союз трёх императоров"

Вова-Казанова, наслаждаясь тёплым вечерним бризом и ярким идиллическим пейзажем. Эсминец час назад вернулся из противолодочного дозора, вахта мичмана Казанцева подходила к концу, а впереди был праздничный рождественский ужин. Всё это не могло не радовать. Особенно тех, кто знал о количестве шампанского, принятого на борт «Дерзкого» в Царьграде.

После построения команды и краткой рождественской службы, которую как мог провёл ревизор Капарышко (штатного священника на эсминце не было, а Мыка, по его собственныс словам, год отучился в семинарии), начали готовить к празднику кают-компанию. Кок Шулейко испёк рождественский пирог, а Казанцев на пару с лейтенантом Федосеевым приготовили так называемую жжёнку – алкогольный напиток для особо торжественных случаев.

Надо заметить, что приготовление и употребление жжёнки представляло собой не просто годами отработанный ритуал, а некое действо, отдающее мистицизмом.

 
Раз, два –
Ендова.
 

Для начала бралась ендова – полуторавёдерный металлический сосуд наподобие вазы с широким горлом, в котором обычно выносят вино для раздачи чарки. Ендова на треть наполнялась коньяком. Затем на неё клали два скрещенных кортика, а на них – сахарную голову.

 
Три, четыре –
Голова.
 

Сахар обливали коньяком и поджигали. В темноте все завороженно наблюдали, как в ореоле голубого пламени расплавленный сахар стекает в напиток. Когда голова полностью расплавилась, кортики снимали, а огонь в ендове тушили шампанским, щедро доливая его до краёв. Теперь жжёнка была готова к употреблению.

В кают-компанию по приглашению офицеров явился командир, но обычно строгий Эммануил Сальвадорович на этот раз был вовсе не зубр и не тигр, а добр и щедр… Короче, буйному веселью молодёжи он не помешал.

* * *

На следующий день командир «Дерзкого» получил предписание сопровождать повреждённую «Императрицу Марию» в Севастополь. Вместе с ним должны следовать эсминец «Гнев-

ный» и уже упоминавшийся трофейный пароход «Кузьма Крючков», которому предстояло выполнять функции импровизированного спасательного судна и плавучей мастерской. Путь предстоял дальний и опасный, но единственный на театре сухой док, способный вместить огромный дредноут, находился в Севастополе. Второй и последний был в австро-венгерском Триесте, но вход в Адриатическое море пока контролировал неприятель. Да и расстояние до Триеста было примерно таким же, что и до главной базы Черноморского флота.

Когда подошли к «Императрице Марии», на мостике «Дерзкого» дружно ужаснулись. Нашему флагману досталось сполна. Несмотря на подведённый под носовую пробоину пластырь, дифферент на нос был ощутимым – значит, полностью осушить отсеки не удалось. Вторая башня застыла в нелепой «позе»: развёрнута на левый борт, из амбразур торчат растопыренные орудийные стволы… Сама башня накренилась – очевидно, силой взрыва её сдвинуло с погона. Мостики вокруг боевой рубки исковерканы, а их стальные стойки-пиллерсы чуть ли не завязаны узлом. Перебитая фор-стеньга свесилась на правый борт, а позади носовой надстройки высилось бесформенное нагромождение железа, в котором нелегко было узнать переднюю дымовую трубу…

– М-да, бедная «Машка»! – пробормотал Молас. – Главное, не попасть бы нам с ней в шторм.

Пожелание командира эсминца сбылось: в восточном Средиземноморье царил полный штиль. Но идиллия продолжалась всего три с половиной часа, после чего экипажам русских кораблей пришлось основательно понервничать.

– Перископ! – жутким голосом заорал сигнальщик «Дерзкого».

Немедленно сыграли боевую тревогу. Командир приказал приготовить орудия к бою и подать наверх ныряющие снаряды. Перископ скрылся: наверное, командир субмарины заметил оживление на борту русского корабля и от греха подальше ушёл на глубину.

Загрохотали орудия. Однако после восьми выстрелов прозвучал сигнал прекратить стрельбу. Командир решил не тратить снаряды впустую: о местоположении лодки было известно весьма и весьма приблизительно, а небольшой заряд взрывчатки, заключавшийся в четырёхдюймовых ныряющих снарядах, мог нанести серьёзные повреждения субмарине в радиусе не более двух метров.

Но через десять минут на левом траверзе вновь появился бурун от перископа, а затем образовалось светлое пятно, от которого по направлению к эсминцу потянулся быстро приближающийся пенный след.

– Машина, полный! – прокричал Молас в переговорную трубу и приказал резко переложить руль на правый борт. «Дерзкий» успел повернуться к торпеде кормой, и та прошла мимо в каких-нибудь двенадцати-пятнадцати метрах от борта. Все находившиеся наверху моряки вздохнули с облегчением, хотя понимали, что в любой момент может последовать новая атака.

Сделав ещё несколько выстрелов ныряющими снарядами, «Дерзкий» устремился к месту предполагаемого нахождения субмарины. На корабле имелось и специальное противолодочное вооружение – шесть немецких глубинных бомб С/15, а также установка для их сбрасывания с кормы. Каждая бомба содержала пятьдесят килограммов тротила и оснащалась таймером; перед её применением требовалось установить время срабатывания вручную. Молас приказал сбросить серию из трёх бомб с разным временем задержки. Кажется, это был первый пример боевого применения новейшего оружия на Средиземном море.

Первый взрыв прогремел в двадцати саженях за кормой. Корпус эсминца ощутимо вздрогнул, а находившихся на юте матросов обдало водяной пылью. Две другие бомбы взорвались на большем удалении. «Дерзкий» круто положил руль на борт и совершил циркуляцию, чтобы рассмотреть, нет ли признаков потопления субмарины.

Позже, по прибытии в Севастополь, капитан 2-го ранга Молас утверждал, что вверенный ему корабль в точке с координатами 33 градуса 54 минуты северной широты, 28 градусов 11 минут восточной долготы уничтожил вражескую подводную лодку. В качестве доказательств он приводил следующие аргументы. Во-первых, после сбрасывания одной из глубинных бомб произошёл двойной взрыв, свидетельствующий, скорее всего, о том, что на субмарине произошла детонация боезапаса. Взрыв сопровождался большим выбросом воды и дыма; причём все находившиеся на мостике офицеры видели, как в фонтане брызг мелькнул тёмный прямоугольный объект – вероятно, это была рубка лодки. Во-вторых, в месте взрыва в течение нескольких минут бурлила вода – значит, на поверхность вырывался воздух. В-третьих, на воде были замечены плавающие обломки и большое пятно масла.

На самом деле подводная лодка «Е-14» от атаки «Дерзкого» не пострадала. Зато её командир лейтенант-коммандер Бойл в поданном по результатам похода рапорте уверял, что потопил русский трёхтрубный эсминец «в странной пёстрой окраске». По его словам, он наблюдал за целью в перископ более двадцати минут, точно определил её скорость и курсовой угол. После расчёта торпедного треугольника он с дистанции шесть кабельтовых выпустил торпеду и нырнул на глубину сто футов. Через 87 секунд акустики – операторы гидрофонов – услышали глухой взрыв. Время от момента пуска в точности соответствовало времени хода торпеды до цели при движении с заданной скоростью 25 узлов. Сей факт, по мнению командира лодки, служит подтверждением того, что цель была поражена. Приводилось и другое «доказательство»: когда через двадцать пять минут субмарина всплыла на перископную глубину, трёхтрубного эсминца на поверхности моря не оказалось. Лишь на горизонте виднелись силуэты двух кораблей – линкора и ещё одного неопознанного судна. Они спешно уходили на норд-норд-ост – вероятно, опасаясь повторных атак.

Как видим, уровень аргументации у каждого из противников был примерно одинаков. И в обоих случаях начальство командирам своих кораблей не поверило. Оно посчитало, что доказательств успешности обеих атак недостаточно, и предложило подождать, пока не появятся данные разведки либо какая-нибудь подтверждающая информация с неприятельской стороны.

* * *

Цитата в тему (газета «Русское слово» от 19 декабря 1915 г.):

«За три с половиной месяца военных действий на море русския и немецкия подводники добились невиданных успехов. Только в Немецком море ими было потоплено двести с лишком британских боевых судов, в том числе 35 крейсеров и 17 кораблей-великанов типа «Дреднаут». Чтобы скрыть свои огромныя потери от противника и – самое главное – от британской общественности, мошенник Черчилль придумал очередную уловку. По его приказу оставшиеся без работы пассажирския пароходы срочно переделываются в лжелинкоры – с фанерными башнями и деревянными пушками. Издали они действительно похожи на погибшия «дреднауты». Но одному американскому корреспон-

денту недавно удалось побывать в шотландском порту Розайт, где он увидел «липовую» эскадру вблизи. По его словам, маскировка торговых пароходов под военныя суда выполнена столь поспешно и грубо, что с брёвен, изображавших крупнокалиберныя орудия, местами даже не счищена кора! Последняя хорошо видна под слоем шарой краски».

Эх, прав был незабвенный фюрст Бисмарк, как-то обронивший: «Нигде не врут так, как на охоте и на войне». Уж кто-кто, а он-то знал что говорил…

* * *

Эсминцы «Дерзкий» и «Гневный» благополучно отконвоировали «Императрицу Марию» до входа в Дарданеллы и повернули назад. Эстафету по эскортированию повреждённого линкора в Царьград и далее в Севастополь приняли угольные миноносцы 4-го дивизиона, базировавшиеся в Чанаккале. Капитан 2-го ранга Молас, назначенный на период проведения операции старшим, имел предписание возвращаться в Порт-Саид, где в тот момент находились главные силы Черноморского флота.

Первое что бросилось в глаза командам эсминцев по прибытии в африканский порт – это расцвеченные флагами русские корабли и всеобщее ликование, царившее на эскадре. Оказывается, накануне пал последний оплот англичан – Суэц. Когда к городу с одной стороны подошёл передовой кавалерийский полк корпуса генерала Келлера, а с другой – верблюжья кавалерия шейха Абдаль-Хамида Рашида, перешедшего на сторону русских, генерал Арчибальд Мюррей с остатками своих войск спешно отбыл на пароходе компании «Пи энд Оу» по Красному морю в южном направлении. Австралийцы и новозеландцы под командованием обманутого и оттого злого генерала Бидвуда храбро отражали атаки целых три дня, но когда у них закончилось пиво и мясные консервы, они последовали примеру старших товарищей по оружию, то есть Мюррея и Ко. На двух последних пароходах бойцы доминионов южного полушария отправились в Аден. Ржавый и вонючий линкор «Венджес» совершить дальний переход уже не мог: из-за отвратительного качества пресной воды на нём вышли из строя одиннадцать паровых котлов (из двадцати имевшихся). Поэтому бывалому стальному ветерану доверили выполнить последнее печальное задание. Его затопили поперёк фарватера, и он таким образом заблокировал Суэцкий канал. Англичане опасались, что в связи с изменением ситуации на Средиземном море корабли стран Тройственного союза могут выйти на оперативный простор Атлантического и Индийского океанов, и попытались заранее воспрепятствовать этому.

Итак, Египетская кампания блистательно завершилась.

«Египет – наш!», «Русская Африка», «Суэцкий канал – под контролем России», «В Воронеже самое популярное имя у новорожденных мальчиков – Африкан, а в Курске – Нил» – пестрели заголовки столичных газет и журналов. Пресса, как водится, несколько преувеличивала и выдавала желаемое за действительное, поскольку переговоры о будущем статусе Египта и Суэцкого канала были ещё впереди. А пока временным правителем бывшей турецкой провинции стал принц Хусейн Камель, сменивший на троне протурецкого хедива Аббаса II. Воевавшему против англичан шейху Абдаль-Хамиду Рашиду доверили возглавить египетскую национальную гвардию.

* * *

Надо заметить, что победному завершению египетской кампании предшествовало другое эпохальное событие, стратегически куда более важное. 29 декабря 1915 года Франция подписала акт о капитуляции. А это означало, что до полной победы трём континентальным империям остался один шаг.

Для французов последние два месяца года превратились в сплошную череду жестоких разочарований. Последним из них стало кровопролитное сражение у города-крепости Верден. Там немцы создали ударный кулак невиданной мощи: на десятикилометровом участке фронта они сосредоточили семь дивизий и 1200 артиллерийских орудий, из них больше половины тяжёлых. После девятичасовой артподготовки кайзеровские войска при поддержке бомбардировщиков и цеппелинов ринулись на прорыв. Удар оказался сокрушительным, и французы, несмотря на героическое сопротивление отдельных воинских частей, сдержать наступление не смогли. В линии обороны образовалась брешь, и президент Пуанкаре понял: надо заключать мир немедленно, иначе его страну ждёт неизбежная, чудовищная по масштабам катастрофа. Он посчитал, что если Париж – культурная столица Европы – будет разрушен, потомки ему этого не простят. А поражение забудется – мало ли в истории любой страны было поражений? Маршал Жозеф Жоффр долго (часа два) колебался, но в конце концов согласился с президентом. Так что, к великой радости Союза Трёх императоров, план Шлиффена оказался успешно выполненным – ну разве что с небольшой отсрочкой по времени.

На военном параде, состоявшемся на Елисейских полях, вслед за серыми колоннами немецкой пехоты проехали русские казаки. Чубатые-бородатые здоровяки в бараньих шапках и широченных шароварах с алыми лампасами важно гарцевали на рыжих дончаках, держа свои пики по-казачьи, то есть поперёк седла, наискосок. Толпа зевак встретила их с восторгом – для французов это была живописная азиатская экзотика, лицезреть которую на улицах Парижа доводилось лишь их прадедам сто лет назад.

Казаки тоже взирали на французских обывателей с удивлением. Они ожидали увидеть людей «униженных и оскорблённых», удручённых военным поражением, а не радостных и празднично разодетых, выкрикивающих какие-то весёлые возгласы, от которых окружающие заливались смехом.

Парад принимал Карл фон Бюлов, только что произведённый кайзером в генерал-фельдмаршалы. А по правую руку от него стоял Великий князь Николай Николаевич. Главнокомандующий Русской армией вообще очень любил Париж. Но если раньше он приезжал сюда в качестве гостя, то теперь он впервые стоял на Елисейских полях в роли победителя.

В России весть о падении Франции вызвала эйфорию, которую трудно передать словами. Страну захлестнул океан бурного восторга. Царь по этому случаю даже отменил сухой закон.

Ну, а дружба Петербурга и Берлина, отныне скреплённая кровью, достигла своего апогея. На волне оголтелого германофильства Великий Новгород переименовали в Гроссе Нойенбург, а московскую Красную площадь – в Ротенплац. Многие россияне в патриотическом порыве меняли фамилии: Ивановы становились Иогансонами, Петровы – Петерсами, а Кузнецовы – Шмидтами. Новорождённых мальчиков чаще всего называли Вильгельмами – в честь германского кайзера, кто есмь великий друг России. «Русский и немец – братья навек!» – в справедливости этого растиражированного заклинания не сомневался никто.

* * *

Французские военные моряки, находившиеся вдали от сухопутного фронта, о боевых действиях под Парижем знали лишь из патриотической прессы, поэтому весть о капитуля-

ции ошарашила их словно гром средь ясного неба. В штабы командующих соединениями пришли шифрограммы: ничего не предпринимать и ждать указаний. Но никаких указаний не последовало – по крайней мере, в течение трёх последующих дней. Первым, кто решил действовать на свой страх и риск, стал главнокомандующий – адмирал Огюст-Эммануэль-Юбер-Гастон Буэ де Лапейрер. Он вывел из Бреста основные силы Атлантического флота и перешёл с ними в Портсмут. Там, в Англии, он во всеуслышание заявил, что считает Пуанкаре и Жоффра предателями, подписанной ими капитуляции не признаёт и провозглашает себя главой временного правительства «свободной Франции». И тут же отдаёт приказ французским морякам немедленно переходить в порты союзных держав для продолжения совместной борьбы с общим врагом.

Однако реакция на приказ главкома и правителя-самозванца была весьма вялой. Если большая часть кораблей, находившихся на атлантическом побережье Франции, действительно перебазировалась в Англию, то судьба Армэ Наваль на Средиземном море оказалась трагичной. Адмирал Шошпрат не подчинился ни Парижу, ни де Лапейреру. По его приказу находившийся в Тулоне флот покончил жизнь самоубийством: корабли открыли кингстоны и затонули прямо у причальных стенок. Адмирал не мог знать, что он закладывает недобрую традицию, избавиться от которой французам будет очень непросто…

В результате от французского средиземноморского флота союзникам по Антанте досталось всего несколько более-менее боеспособных кораблей. На Мальте укрылись линкор «Дантон» и две подводные лодки. В Гибралтар из Алжира перешли броненосные крейсера «Вальдек Руссо», «Эрнест Ренан», «Жюль Мишле», бронепалубный крейсер «Д’Антркасто», четыре эсминца и одна подлодка. В итальянской Ла-Специи укрылся броненосный крейсер «Амираль Об», в Таранто – ещё одна субмарина и гидроавиатранспорт. Два крейсера ушли в нейтральные страны: «Шаторено» был интернирован в Барселоне, а старый «Латуш-Тревиль» – на греческом острове Корфу. Правда, экипаж последнего не знал, что Греция уже присоединилась к Тройственному Союзу, а когда узнал, то немедленно затопил свой корабль на внешнем рейде.

С учётом того, что в английском Портсмуте под командованием адмирала Буэ де Лапейрера находились семь линкоров-дредноутов, восемь крейсеров, одиннадцать эсминцев и десять подводных лодок, теоретически флот «свободной Франции» представлял собой довольно внушительную силу. Но это только на бумаге. В действительности боеспособность французских кораблей была крайне низкой. Примерно половина личного состава эскадры дезертировала, да и оставшиеся моряки отнюдь не рвались в бой. Мотивации продолжать войну у них не было: освобождение Франции в сложившихся условиях выглядело абсолютной фантастикой, а сражаться за Англию – увы! Эта страна для них всегда была чужой и враждебной. Проливать кровь ради тех, кто смотрит на тебя с презрением и почти открыто называет трусом? Нет, увольте!

* * *

На Апеннинах в высших эшелонах власти царило смятение, граничащее с паникой. После капитуляции Франции всем стало ясно, что вступление Италии в войну было непростительной ошибкой. Правительство подало в отставку, король Виктор Эммануил III пребывал в отчаяньи. Новое коалиционное правительство во главе с Паоло Боселли, объединившее католиков и реформистов-социалистов, первым делом объявило об одностороннем прекращении огня и предложило Тройственному Союзу начать переговоры. Итальянцам вслед за французами необходимо было заключить мир на любых условиях, иначе им также грозила общенациональная катастрофа.

Трёхдневные переговоры в Падуе завершились 20 января и представляли собой настоящий фарс. По словам очевидца, действо напоминало смотр на плацу, когда три генерала командуют отделением новобранцев. Дипломаты из Вены, Берлина и Петербурга властно диктовали свои условия, а итальянская делегация их безропотно принимала. При этом, правда, наследники Римской империи везде и всюду подчёркивали, что подписывают не капитуляцию, а перемирие. Например, в документах вместо слова «контрибуция» применялась обтекаемая формулировка «компенсация за ущерб». Однако это была лишь попытка сохранить хорошую мину при плохой игре. По сути условия, на которых заключался мир, от капитуляции ничем не отличались. Италия, как и ранее Франция, уступала странам Тройственного союза все свои заморские колонии: Ливию делили между собой Германия и Австро-Венгрия (первой доставалась собственно Ливия, второй – Триполитания), острова Додеканес в Эгейском море переходили под юрисдикцию

России, а итальянские владения в районе Африканского Рога решили до окончания войны оставить под совместным управлением. Кроме того, Австро-Венгрии переходили пограничные территории в Северной Италии. Австрийцы также получали в аренду сроком на 99 лет порт Мессина на Сицилии – здесь им разрешалось оборудовать военно-морскую базу и станцию дирижаблей.

Большую часть вооружения и военной техники, в том числе практически весь флот, Италия передавала Тройственному Союзу. Отныне королевству на Апеннинах придётся довольствоваться лишь полицейскими формированиями и немногочисленными силами самообороны. Причём военная промышленность страны ещё некоторое время будет работать на полную мощность, только теперь её продукция должна поставляться в кредит для Австро-Венгрии, России и частично для Германии. Так будет продолжаться до полного наступления мира в Европе…

* * *

В отличие от французов, итальянские моряки без сопротивления передали свои корабли бывшим противникам. Никто даже не попытался улизнуть на Мальту или в Гибралтар. Примеру адмирала Шошпрата последовал только командир дредноута «Данте Алигьери». Он вывел свой корабль на самое глубокое место залива Мар Гранде и приказал открыть кингстоны. Пока экипаж спускался в шлюпки, корабельный оркестр в парадной форме стоял на юте и в течение сорока минут геройски играл марши, вальсы и фрагменты из оперетт. Итальянцам есть чем гордиться: в музыкальном отношении их флот был сильнейшим в мире.

На остальные капитулировавшие в Таранто итальянские дредноуты Германия не претендовала. Немцы имели свои взгляды на концепцию линейного корабля, а итальянская кораблестроительная школа этим взглядам категорически не соответствовала. Да и перегонять трофеи в Вильгельмсхафен было слишком муторно и опасно; на Средиземном же море в них никакой нужды у немцев не было. Поэтому бывших итальянцев поделили поровну между Россией и Австро-Венгрией. «Дуилио» и «Андреа Дориа» подняли флаг Двуединой монархии и были переименованы соответственно в «Кустоццу» и «Лиссу». А на бортах доставшихся русским морякам «Конте ди Кавура» и «Джулио Чезаре» появились новые имена – «Николаев» и «Новороссийск». В феврале 1916 года оба русских дредноута были приняты экипажами и самостоятельно перешли на остров Родос, где теперь располагался оперативный штаб Средиземноморской эскадры Черноморского флота.

От итальянского флота России также достались броненосные крейсера «Сан-Джорджо» и «Варезе»; они стали именоваться «Святой Георгий» и «Адмирал Ушаков». Кроме того, в состав Черноморского флота вошёл бывший французский броненосный крейсер «Амираль Об», интернированный итальянцами в декабре 1915 года. Отныне он стал «Адмиралом Сенявиным». Из боевых кораблей прочих классов под Андреевский флаг перешли ещё три с половиной десятка бывших итальянцев: лёгкий турбинный крейсер, четыре эсминца, пять подводных лодок, девять тральщиков, двенадцать торпедных катеров, три транспорта и один буксир.

* * *

В апреле «Дерзкому» довелось совершить весьма необычный поход. По приказу командующего эсминец перешёл с острова Родос в Триест, где на него погрузили… роскошный автомобиль-лимузин «Руссо-Балт», снаружи весь покрытый позолотой и инкрустацией из янтаря и перламутра! Машину установили поперёк верхней палубы между торпедным аппаратом № 5 и кормовым 102-мм орудием. Груз тщательно закрепили и укрыли брезентом в три слоя – чтобы не испортилась его драгоценная отделка. Как выяснилось, это был подарок государя императора великому шерифу Мекки Хусейну, возглавившему арабское восстание против Турции в Хиджазе (Саудовской Аравии). Россия первой признала Хусейна в качестве короля Хиджаза и в лучших традициях восточного этикета отправила новоявленному монарху изготовленный по спецзаказу автомобиль. Но поскольку в Средиземном море ещё продолжали пиратствовать английские подводные лодки, пусть и не в тех масштабах как ранее, ценный подарок решили доставить адресату не на грузовом пароходе, а на эсминце. Считалось, что если быстроходный корабль будет следовать полным ходом, то атаковать его из-под воды практически невозможно.

«Дерзкий» выполнил порученную ему миссию безукоризненно. Поход из Триеста в Бейрут прошёл без каких-либо происшествий. Больше всего командир эсминца боялся угодить в шторм, но, к счастью, море было спокойным – как по заказу. По пути корабль один раз отклонился от маршрута и зашёл на несколько часов в албанский порт Дураццо. Похоже, Молас сделал это лишь для того, чтобы отведать местный деликатес – консоме из омара по-дураццки, с имбирём и гранатом. Эммануил Сальвадорович был, однако, завзятый гурман, хотя и тщательно скрывал это от своих сослуживцев.

Судя по сообщениям прессы, король Хусейн остался очень доволен презентом и в качестве ответного жеста одарил императора Николая II своим любимым верблюдом, которого для пущей представительности облачили в роскошные ковры, вытканные бригадой наложниц королевского гарема. К счастью для капитана 1-го ранга Моласа, от доставки очередного ценного груза – на сей раз живого и капризного – судьба его избавила. Для перевозки королевского верблюда задействовали обычный грузопассажирский лайнер, так как к концу мая 1916 года восточное Средиземноморье от вражеских субмарин уже было полностью очищено.

В начале июня в Суэц пришёл тихоокеанский крейсер «Аскольд». Он совершил удивительное плавание, полное опасностей и приключений. Хотя его действия оказались не столь результативными, как у «Эмдена» и «Муравьёва-Амурского», но всё равно его 10-месячное рейдерство в водах двух океанов и в окружении вражеских берегов является поистине уникальной военной операцией.

О боевом пути «Аскольда» можно написать увлекательный роман. За ним охотилась целая армада гончих, его выслеживали, преследовали, против него расставляли капканы, но каждый раз русскому кораблю удавалось ускользнуть. Иногда ему просто невероятно везло. Например, однажды в Индийском океане он оказался в безвыходном положении: уходя от очередной погони, крейсер сжёг все остатки угля и вынужден был лечь в дрейф. До ближайшего берега было более трёхсот миль! Почти месяц крейсер со скоростью в пол-узла двигался в восточном направлении под самодельными парусами, сшитыми из брезентовых чехлов. И вдруг совершенно случайно прямо на него вышел германский угольщик «Геттинген», некогда посланный в дальнее плавание для снабжения топливом крейсеров адмирала Шпее. В трюмах парохода оставалась ещё почти тысяча тонн великолепного эльзасского антрацита. Вероятность такой встречи – один шанс из миллиона, но она таки произошла! «Аскольд» и его командира капитана 1-го ранга Кетлинского по праву можно было считать счастливчиками.