Текст книги "Дети Духов. Часть 2"

– С чего ты взяла, что мы бы проиграли?! – весело фыркнул Задорн.

– Даже если бы и победили, это ничего не дало б – не разделила его веселья Рябина – только что-то мне подсказывает, что в честном поединке силёнок, против этих, у вас маловато.

– Укрепились и подготовились – Храбору также было совсем не смешно – простым наскоком не взять – он этот рискованный поход затеял, в надежде обхитрить староторжских господ, лишить их важного союзника, а то и поссорить с варгами, дабы золотые пояса не смели смотреть в другие стороны, кроме Слава. А теперь и сам жалел об этом, ведь обернуться всё это может очень даже плохо.

– Э, эй, даже не думайте! Коли назад повернём, то не дойдём – возмутился Задорн, заподозрив что может и на этот раз остаться без славной битвы – сгинем навсегда в снегах этих, от холода и голода, средь волков да медведей, так что по весне в местных болотах и косточек не найдут.

– Однако и до оттепелей тянуть нельзя – осторожничала Рябина – пока земля скованна, назад успеть вернуться надо, иначе из трясин не выберемся. Да и танны ждать не будут. А коль прознают, что часть войска, да с воеводами, не пойми зачем в каких-то дебрях блуждает, так обязательно на оставшихся нападут. А варгов здеся не менее тысячи. Все опытные воины. Сытые, отдохнувшие, да под защитой частокола этого, какие-никакие, а стены оборонные. Справимся ли?

За этими разговорами и к своим подошли. Храбор взял из рук Верна уздечку коня своего, ласково огладил гнедую морду, и вгляделся в большие карие глаза:

– Знаешь, что, Задорн? – молвил вдруг – Возвращайся-ка ты в Лидан и добудь там ворвань. Ты же, со старостой Грудем, хорошо поладил?

– Сколько добыть? – недоверчиво прищурился Задорн.

– А чем больше, тем лучше… – подмигнул Храбор, и к Рябине оборотился – А ты, госпожа воевода левой руки, прикажи-ка хворосту сухого набрать, да по более. И всё это на сани оставшиеся уложить, так чтобы поплотнее. И не на виду чтобы…

– Это то понятно – с лёгкой насмешкой, кивнула Рябина – только как всё это под стены доставить?

– А вот этим, уже я займусь…

В тихую морозную ночь, под всполохи небесного сияния, освещающего всё вокруг, лошади, запряжённые в гружёные хворостом сани, выбежали из леса. Утомлённые долгим переходом, похудевшие от голода, они из последних сил рвались через снег, к вражескому частоколу. Потому, что так попросил человек, который носит на своём бедре печать лошадиной верности, и не одна лошадь не в силах ему отказать. Через всё напряжение непослушных мышц, боль от врезающихся встречных стрел, страх от разгорающегося пламени за спиной, добежать. Дабы в конце пути, на полной скорости, насадить себя на торчащие вперёд колья. Да так, чтобы сани по инерции перевернулись, опрокинув свой огненный груз прямо в эти деревянные завалы.

Лошади ржали и дёргались в предсмертных судорогах, а притихшие воины, что сначала с шумом погнали их, теперь смотрели с жалостью и ужасом, у кого и слёзы на глазах навернулись. А кто и на Храбора странные взгляды бросал, тут же отводя. А он, а что он, только хмурился и отворачивался. Эти лошади всё равно бы скоро издохли от мороза и голода, а так, сколько воинов спасли, которым пришлось бы штурмовать этот частокол.

Зато с рассветом пошли в атаку, несмотря на общую усталость, злобно и споро, словно собирались отомстить за тех лошадей, выплеснуть накопившуюся горечь. Перебирались через обугленные, всё ещё полыхающие жаром, поленья, и тут же врубались в ощетинившийся строй варгов. Однако те не отступали, скопившись у прожжённого места, опытные воины яростно отбивались, не давая салавам пройти и воспользоваться своей численностью.

Особенно выделялся тот здоровенный главарь, его секира так и мелькала, расшвыривая кровавые ошмётки, так что даже свои боялись подойти. Да и брат его не отставал, орудуя двумя топорами словно мельница. Храбор уже и сам собирался кинуться в битву, но рука Рябины вовремя схватила повод его коня:

– Рано тебе – молвила строго, и кивнула нетерпеливо ожидающему Задорну.

Задорн улыбнулся своей обычной весёлой ухмылкой, спешился и, не вынимая меча пошёл вперёд, увлекая за собой другие, остановившиеся и не знающие как присоединиться к битве, отряды:

– Навались! – вскричал, и со всей мочи надавил на впередистоящего ратника.

И остальные подхватили, всё больше и больше скучиваясь жа толкая сгрудившийся строй, и продавливая, продавливая. А с той стороны тоже давили, не давая проникнуть в крепость, не пуская. Губя в толкучке передние ряды, что сначала потеряли возможность владеть оружием из-за этакой-то тесноты, да от неожиданного и резкого напора насаживались на чужие клинки и насаживали врагов на свои. А далее, задыхаясь от давления, рвали друг друга руками, хрипели и умирали, так и оставаясь стоять.

Храбор уже побывал в некоторых битвах, сам убивал врагов, и уже начинал чувствовать себя опытным воином, но вот такая мясорубка малость выбила из себя. Сидя на своём коне, даже и не знал, что делать, лишь ошалело пялился на кровавую жатву. Хорошо Рябина была рядом:

– Что?! – глянула на него, и видно поняв – Иной раз приходится посылать на неизбежную смерть и кровь, зная, что другого пути нет. Их надобно продавить всей толпой, иначе они порубят всех маленькими порциями. И да, первые ряды погибнут, но проложат путь тем, кто сзади…

И, словно подтверждая её слова, мало-помалу, толпа качнулась внутрь крепости, и ещё шаг, и ещё, шаг за шагом. И вот уже некоторые ратники пролезли с боков, тем самым растягивая строй варгов, заставляя оборонять не только узкое место, но и всё пространство вокруг себя.

Однако наёмники, опытные воины, не растерялись, не показали спины, и не начали сдаваться. Они, грамотно отбиваясь и контратакуя, отступали в полном порядке. Вместо стен и укреплений используя свои длинные бараки, не давали себя обходить и ударить в спину. Так что приходилось их выбивать из каждого угла. Битва стала разделяться на множество отдельных беспорядочных боёв. А основной отряд прижали к центральному строению, где Задорн сцепился с тем варгом, что с двумя топорами, и тот ими ловко крутил, нападал и явно был сильнее, заставляя отступать плесского воеводу, еле успевающего отбивать удары щитом и мечом. В то время как его брат сдерживал целую толпу салавов, не давая прийти на помощь.

– Теперь пора – Рябина отпустила повод.

И небольшая группа всадников, на ещё сохранившихся лошадях, перескочив через окровавленную груду тел, ворвалась и рассыпалась по крепости. На полном скаку врезаясь в кучки варгов, сбивая и топча, помогая своим пешим ратникам добить врага. Храбор мчался прямо, не отвлекаясь, не отводя взора от вождя, что активно ворочал своей громадной секирой, каждый взмах которой уносил чьё-то здоровье, а то и жизнь. Вот уже и голос его слышен:

– Ха-ха-ха… Вот и ты, трусливый молокосос, иди же сюда… – однако Храбор не стал останавливать коня и спешиваться. Он, на полном скаку, со всей мощи метнул копьё. Даже руку ожгло, от локтя до кисти, как раз там, где метка духа копья находилась. Снаряд просвистел мимо скученных ратников и, каким-то чудом никого не задев, пробив бронь варга, насквозь пронзил его. Тот покачнулся, глянул удивлённо на свою грудь, и уже падая, выдохнул – Сильные духи…

Его брат оглянулся, и тут же клинок Задорна прошёл по его ногам, а следом и пригвоздил рухнувшего здоровяка к земле.

Оставшиеся варги ещё сражались и умирали, хоть уже всем понятно, дело их пропащее. Они окружены, вожди их убиты, да и их врагов гораздо больше. Впрочем Салавы, разъярённые таким сопротивлением, тоже остервенели и уже никого не жалели, и вряд ли смогут остановиться, коли те сдаваться начнут. Только уничтожив практически всех, добивая даже раненых, и прорвавшись к самому крыльцу центральной домины, стало понятно, кого они так защищают.

Дверь шумно распахнулась, и на пороге оказалась женщина. Красивая и статная, хоть и видно, что располнела от беременности, лицо миловидное и гордое, губы строгие, а взор так и сверкает гневом. Под стихающий гул и опускающееся оружие, подошла надменно к трупу мужа своего, что у копыт коня Храбора лежит. Присела на колено, да только не для того, чтобы над телом конунга всплакнуть да проститься. Вздынула тяжёлую секиру варга, да только сил у жонки беременной не хватило до Храбора дотянуться, широкое лезвие воткнулось в шею, прямо под голову коня. Захрипел тот, заваливаясь, еле успел Храбор ногу из стремени выдернуть. Ратники снова оружие наставили угрожающе, подались к ней было. Однако секира уже выпала из рук Горделины, дочери посадника Староторжского, а из строения паренёк выбежал, да обнял её за пояс, собой защищая.

– Живой?! – Задорн подскочил, тревожно оглядывая и помогая подняться. Затем взгляд его на коня упал – Да, не везёт тебе с лошадьми, побратим…

– Или, наоборот, везёт – с жалостью погладил мохнатую холку – всё вместо меня умирают… – да вдруг сообразил – Побратим?

– Ну – Задорн улыбнулся, не по-своему как-то, застенчиво – ты вовремя подскочил, с копьём своим, тем жизнь мне спас… Но, если не хочешь… – плечами пожал.

– Да я не против – Храбор встрепенулся и, сам стесняясь, высказался зачем-то о личном – у меня ведь только один брат названный и был, только предателем оказался. Любовь моя, видишь ли, помешала ему чем-то…

– Ха! – приобнял Задорн нового брата, по груди похлопав – Со мной на этот счёт можешь не беспокоиться.

– Ну вы, полюбовнички – вернула их на землю Рябина – кончай миловаться, с этой что делать будем? – и уже тише добавила – По мне, так лучше убить. И её и дитё, хоть и зло, так ещё большего зла избежим. Вишь сколько ненависти затаила?

– В Староторже всё одно прознают, что ж нам весь Лидан теперь вырезать? – высказался Храбор осторожно – Да и воины разболтают.

– Дык, а чего? У них у варгов говорят это принято – гнула своё Рябина – что жёны да лошади на костёр с мужьями в мир духов идут. И конь вон есть – кивнула на мёртвого жеребца – уже принесла в жертву… – ближние воины смотрели злобно на конунгову жену, да ухмылялись этим словам одобрительно. Храбор на Задорна за поддержкой оглянулся. Да тот молчал как-то странно, не отводя глаз уставился на жёнку, что стояла, гордо подняв голову, прижимая к тяжёлому животу голову сына, в ожидании своей участи. А Несгибаемая воительница всё не отступала – Не дело врагов кровных оставлять…

– Не, не могу я так – всё ж мотнул головой Храбор отрицательно.

– В сруб её, под стражу! – тут же Задорн скомандовал – Да смотрите, чтоб никакого ущербу иль ущемления. Кормить, и тепло чтобы было… – и на Храбора глянув, опять с улыбкой на него не похожей, будто с благодарностью, побежал следом, смотреть как указания выполняются – И обходиться вежливо…

– Сам смотри – видно взваливать такую ответственность на себя одну, Рябине тоже не очень-то хотелось. Впрочем, добавила хмыкнув, вроде, как и одобрительно даже – твой отец бы и не сомневался ни чуть…

На закате состоялась тризна. Здесь-то Храбор с Задорном наконец обменялись кровью, крепко сомкнув порезанные ладони, прямо над трупами убитых ими вождей варгов. Так крепко и долго, что обильно закапали красным заиндевевшие тела братьев конунгов.

– Пусть наши мёртвые враги подтвердят наше вечное братство.

– И пусть духи скрепят эту клятву – ответил Храбор, глядя в глаза побратиму. Тот улыбнулся, отвёл взор, и вдруг резко выдернул ладонь, так что рана снова открылась, обдав болью, и застывшая на морозе кровь, снова закапала с пальцев. Храбор оглянулся, глаза боярыни, которой разрешили явиться на похороны, горели ненавистью. Хмыкнув, отвернулся и повёл взором по сторонам, отметив, по сомкнутым окровавленным ладоням и застывшим позам, что многие воины тоже побратались, кивнул, разрешив поджигать. Пламя охватило мёртвых, своих и чужих, и унесло их в мир духов, вместе с клятвами. За время долгого и тяжкого перехода люди сблизились по-настоящему, поняли друг друга, почувствовали кто на что способен, начали доверять. А быстрая кровавая битва только показала им это.

Вот странно, множество убитых и раненых, победа одержана, а люди всё коней поминают:

– Лошадок жалко…

– Да уж…

– Эх, а Великого воеводы каков конь был?! И на тебе…

Короткий день уже кончился и пришло время духа ночи, а Храбор всё ходил меж раненых, помогая лекарям, прикладывал ладонь со знаком духа жизни, дабы облегчить страдания. Да и самому отвлечься, опять, как обычно после битвы, у него желание в штанах взыграло. К тому же – «Может хоть так забудут об этой ночной атаке лошадиной…» – всё думалось. Напрасно:

– Конебой… – услышал от кого-то за спиной у себя, и смешки следом.

Храп, стоны раненых, духота, в плотно набитых людьми длинных строениях варгов, с долгими по всему проходу, коптящими очагами. Не спится, тугой ствол в одеяло упирается, и не повернуться никак, из-за тесноты. Храбор выбрался из-под шкур накиданных, да, переступая через тела, на воздух вышел. В небо уставился, где северные тёмные духи опять игру устроили, всё вокруг светом озаряя, так что снег блестит. Красота. Глядь, кто-то крадётся, от строения к строению перебегает – «И куда только сторожа смотрит? Женщина вроде…» – хоть в тулупе не понять, но походка выдаёт, да и простоволосая, без шапки. Подумал было боярыня давешняя. Может его ищет, убить хочет, а он тут голый стоит в одиночестве – «Заметила, прямо сюда идёт… Ан нет, не Горделина это… Точно, та жёнка, что у Лидана встретили, как же её? А, ну да, жена Лаптя, Лапотиха…» – а та уже совсем близко подошла и только в пах ему смотрит глазами жаждущими, руки трясущиеся тянет. Прохладная ладошка как сомкнулась на стволе, так и не отпускала более. Потянула на себя, на снег откидываясь и тулуп распахнув, а там… – Что это? – уставился он на её лоно, на колени пав. Небольшая огненная змейка красуется у неё между ног, и в отсветах небесного сияния, так и переливается пламенем, и кажется, что шевелится, заползая в самое манящее и красивое женское естество, и требовательно смотрит на Храбора, своими маленьким бусинками глаз, оттуда.

– Быстрее – выдохнула она, сильнее к себе притягивая, удом прямо к змейке – оно елозит там, жжёт меня, семени мужского требует – а сама аж изогнулась вся неестественно, свой таз вверх поднимая, дабы промежностью скорей дотянуться, и трясётся вся в нетерпении.

Так что юноша не удержался, к бёдрам её голым прижался, а она ещё и ногами его обхватила, в валенками обутыми. А соблазнительная прелесть, с этим странным знаком духа, всё ближе, и глаз от неё не отвести, и аж душу от нестерпимого желания захватывает. За талию руками схватился, только уже вставить хотел, и… Вдруг всё тело свело, а из уда вырвалось, обильно и неудержимо…

– А-а… Что ты… – заныла она со слезами на глазах, торопливо собирая с груди и живота влагу и пальцами, суетливо и неаккуратно, засовывая её себе прямо в устье – Что ты наделал?! А-ы… – лицо её исказилось, а рот неприятно искривился, вознося к небу хоть и тихий, но какой-то жуткий, отчаянный и горький, плач.

Храбор отшатнулся испуганно. Ягодицами в морозный жгучий снег шлёпнулся, так что аж в себя пришёл немного. Тем же снегом торопливо обтёр естество повисшее. И стыдливо убрался восвояси, стараясь не смотреть, и не слушать это. Подрагивая от холода и переживаний, на своё место, рядом с Верном, забрался, и закутался с головой, прячась от всего. От тьмы, от красных углей жаровен, от храпов и стонов, от глаз людских невидимых, от духов витающих, да от мыслей своих стыдных и гнетущих…

Раненых чуть не половина набралась, их решили тут оставить, под началом полковника Пены, он в бою нескольких пальцев лишился, к тому же вроде в морском деле искушённый зело. Ему и наказ, как море оттает, да бойцы на ноги встанут, так прямо в Староторж, на кораблях захваченных, и прибыть. А вот лошадей всех оставшихся забрали, благо откормились чуть, тут для них корм нашёлся, у варгов оказывается тоже несколько коней было. Верн уже подобрал для господина отливающего серебром красавца, небось самому конунгу, коего Храбор копьём пронзил, и принадлежал. Ну а зачем раненым лошади, коли корабли есть? И боярыню заодно доставят.

Пока воины прощались, всё разговорчики шутливые слышались:

– Эх, везёт вам! Снова таннских холопок щупать будете, хоть и квёлые, так нам тут вообще, в одиночестве мёрзнуть…

– А ты к боярыне… Гы-гы-гы…

– Ну да, чтоб она топором мне отрубила кое-что… Ха-ха-ха…

– Да не боись, без баб не помрёте. Тут жонка одна есть, ненасытная, пока в стороже стояли, так она ух… С нами со всеми по очереди… И потом ещё до самого утра шарилась, к спящим приставала…

– Ага, точно. Местные баяли, что и к варгам она бегала…

При воспоминании об этой жонке, и о своей неудачной попытки соития с ней, Храбор аж содрогался весь – «Воевода великий… А сам-то, слабак… Бр-р…» – краснел и кусал губу, боясь выдать свой позор окружающим, чем только наоборот, привлекал внимание – «Ну их, этих баб…» – наконец решительно махнул рукой, пообещав себе держаться от них подальше, стараться не связываться – «И вообще, даже не глядеть в их сторону… Как бы ещё не желание, что после битв накатывает и мучает…» – далее уж путь легче пошёл, а к концу, так и забылось, ну почти. Иной раз, проезжая село какое, встретится глазами с девкой смазливой, что выбегают на дружину полюбоваться, так сразу Храбор отворачивается стыдливо. И поделать с собой ничего не может.

Тем более, что побратимец Задорн тоже какой-то задумчивый всю дорогу, долгую, холодную и утомительную, опять снежные бураны пошли. Даже перепалок с Рябиной не устраивал более. Только уже по прибытии в Порыж, хлестая себя веником в жаркой бане, повеселел вроде, и снова сам на себя походить стал:

– Ну что?! Теперь требуем войско со Староторжа, и на Ритагален?

– Не-а… – качнула головой разморённая Рябина, что забурилась на этот банный военный совет вместе с ними, и теперь, немало не стесняясь, совершенно голая, развалила свои потные телеса на лавке, привалившись к стене спиной – После того, что мы с варгами учинили, Староторжцы только обозлились на нас. А на Ритагален, пока там великая армия, нам не по силам, даже если и со Староторжем вместе – и провела ладонями по не сильно обвисшим грудям и ещё крепкому прессу, смывая целые потоки грязного пота к волосатому устью.

– Что же, зря всё?

– Ну – теперь уже такими же сильными и неспешными движениями смывая пот с рук и по бокам, объяснила – варгов из-за спины убрали, Староторж без союзника оставили. Отныне против нас злоумышлять труднее будет, да и помощи только у нас просить смогут. Надо только чтоб поняли, что танны их главный враг, и что договориться с ними не получится.

– Я уж вызнал… – и Тухлый гриб здесь – Войско этого Рюста, что отсюда мы выпустили, через Староторжские земли прошло, немало пограбив по дороге, и на границе встало, никуда не уходит. А Колун с Ковылём докладывают, что другое их войско в Виле заперлось, с голоду пухнет, хе-хе-хе… – посмеялся сухо – Здорово в засадах потрепал они его, да возле замков подержали, а жрать-то и нечего, хе-хе… Дружину я уж тут тоже кой-какую собрал, так что можно этому Рюсту и жрецу его Аккусу, наподдать… Ну так как?

– А-а! – взвыл разомлевший Храбор, подскочив на лавке, на которой лежал, так как бывший наставник выплеснул на него целую шайку холодной воды – Нет – ответил хмуро – на Виль пойдём. Съестного только поболее взять с собой надобно.

– Правильно! – хлопнула его по потному заду Рябина, отчего Великий воевода снова подпрыгнул и чуть не взвыл – Город снова возьмём, и пущай попробуют пройти через нас всей своей армией, да в осаду берут! Коль там всё разорено вокруг на многие вёрсты. Только у нас в достатке.

– А великим комтуром Рюстом пущай староторжцы занимаются – добавил Задорн, по спине Храбора своим веником – им то нужнее, глядишь, может так и правда, союзниками станут…

21. Мания власти

Наместник Валея не знал, что ему делать. Гляцк захвачен, а Лоцк осаждён, и теперь огромная армия паков приближается к его городу. А от Государыни всей помощи, только что стремянной полк прислала, что вроде как при ней всегда находиться должен, да и тот не полный, небось от сердца последнее оторвала, с приказом «Держаться!» Ну да, войско всё на севере, с таннами бьётся. Ещё в степи неспокойно, Хатун Ночка того и гляди напасть может. А далеко на востоке, новый народ, Кромешь, разгромил войска Забугарии, в коем и салавская помощь была. Как тут границы оголить?

А как «держаться»?! Народ тут, на западе Салавии, не шибко государству преданный, двоебожников много, а земли эти не раз из рук в руки переходили. Потому многие городки ворота без боя открывают. Хотя в Валее ещё ничего, ходят хмурые, у них тут своя гордость. В бытность «колосажания», Государь, тогда ещё просто Великий князь, Мир, свою столицу сюда перенёс, а не в родном Лоцке, либо Ценске оставил, и отбил, не дал Пакии завладеть, а потом в долгой кровопролитной борьбе отстоял эти земли. Да и сам город знатно укрепил, башни новые возвёл и запасы создал. При нём никто бы и не помыслил к пакам перекинуться, да и сама Пакия, не напала бы. Только нет уже его, и кто теперь знает, как повернётся всё, может встанут жители на защиту города своего, а могут и на копья вздёрнуть. В объявленное ополчение не слишком-то шибко собираются. Иные ходят группами небольшими, да глядят искоса. А многие в бега подались, как только передовые отряды паков под стенами оказались.

– Что думаете? – спросил вслух у двух воевод, что сидели в каменных покоях старого замка за обширным столом, хмуро читая короткое послание Короля:

«Требую сдать город! Время на раздумье, до подхода основных сил. После первой стрелы, пощады не будет!»

Воевода местного ополчения оглянулся на воеводу стремянного полка, как к наиболее приближённому к Государыне, и потому старшему:

– Не удержим… – качнул головой тот, да не договорил. За дверьми послышался шум какой-то.

– «Ну вот, началось…» – уже трусливая мысль проникла в голову, но до конца не успела оформиться. Дверь распахнулась и показался старый воин, лицо в шрамах, а единственный глаз гневно сверкает. Устало подошёл и небрежно швырнул кольчужные перчатки на стол:

– Еле прорвались сквозь толпу беженцев! – плюхнулся на скамью, да выдохнув, проговорил спокойно, за кувшином потянувшись – Фух, устал. Да всё ж успел, столько вёрст проделать… – и прям из горла хлебая, время от времени отрываясь – Ещё и под Лоцком задержались… Знатно порубились, однако осаду сняли… Только там малое войско было… Думаю, завтра-послезавтра, вся пакская рать здесь окажется… – отставив наконец кувшин, Бронь вытер усы и бороду, да приказал строго – Ворота все запереть. Выпускать только женщин, стариков и детей. Остальных в ополчение! Осада будет долгой и нам лишние рты ни к чему тут…

Всё это время они только и делали, что кочевали с места на место, изредка нападая на ещё не покорённые племена, жрали баранину и конину, да пили кумыс. Гром постоянно при темнике Дайчине, а когда нет, то либо общается с этим скользким типом Гнол Муном, изучая язык, либо исподтишка глазеет на юрту, в которой прячется вечно закутанная в свои ленты, шаманка. Дурак дураком. А Бурьке особо-то и заняться нечем, только что с Босым, или с кем из молодых нукеров на мечах драться, обучаясь двуручному бою. Впрочем, в последнее время закралась в её голову идея, перековать здоровенный отцов меч, на два поменьше, как Босой и советовал. Потому всё чаще бродила она меж шатров рабов, выискивая самого лучшего кузнеца.

Бурька забежала за шатёр и, настороженно оглянувшись, стянула штаны и присела. Ну не могла же она, как эти кромеши, мочиться прямо с лошади. И так-то странно, что никто из них ещё не догадался, что она девица, а тут, среди рабов, никому и дела нет.

– Бурь! – громкий шёпот сзади, так что она чуть не плюхнулась голым задом в притоптанный, а теперь ещё и подтаявший и пожелтевший от тёплой жижи, снег – Бурька!

– Чего?! – оглянулась она на высунувшуюся сквозь дыру в шатре, морду Жнеца – «О духи! Ну почему всё вечно случается, когда я писаю?!»

– Зайди! – и его рука потянула её за меховой воротник.

– Дай порты-то напялить! – отмахнулась она – Уставился…

– Ну так ждём – поторопила голова и скрылась. А из-за стены ещё разговорчики, сквозь звон наковальни, слышатся:

– Ну чего, она это? Поговорил?

– Да ссыт она, ща зайдёт…

– А посмотреть можно?

– Дык коль челюсти не жалко, глазей…

– «Придурки» – радостно усмехнулась Бурька оправляясь. Она уж и не думала, что кто-то из тех лыковских ватажников-гребцов, с которыми отправилась в поход, ещё жив. Ну кроме Грома с Босым, конечно. Обошла задрипанную юрту, и вошла в широко распахнутый проход. И тут же вспотела вся от жара, чуть не ослепла от дыма и почти оглохла от звона.

Сразу к ней кинулось несколько человек. Обросшие, грязные, полуголые, в обносках каких-то. Видно, и живут, и работают тут. За руки хватают, обнимают, да в глубь волокут, болтая без умолку:

– Бурь! А я смотрю, ты иль не ты…

– Пожрать есть чего?

– Бежать поможешь?

– С ума что ль сошли?! – отпихивала приставучих – Куда?!

– Да нам только до кораблей добраться, а там, сама знаешь, не Отец-небо, не Мать земля, нам не страшны…

Бурька кивала, обещая помочь по возможности, однако почти не слушала. Она вдруг увидела, как молот опустился на наковальню, и по небольшой розовой полосе горячего металла заискрились знаки, а затем образовались маленькие огненные духи, и давай молотить, преображая форму. Потом опять, и опять. Наконец бородатый мужик, схватил клещами, и в бочку пихнул, наполняя кузню шипением и паром. Вынул наконечник копья, поглядел внимательно, рукой пощупал любовно, да в общую кучу откинул равнодушно:

– Дерьмо – выругался по сарахарски. Новую заготовку в очаг швырнул.

– А мечи можешь выковать? – Бурька поинтересовалась.

– Огонь дерьмо – равнодушно пожал плечами – инструмент дерьмо, железо дерьмо, всё дерьмо…

Бурька свой здоровенный меч из-за спины вытянула, да на наковальню положила:

– Парные клинки нужны – сообщила.

Тот поглядел, пощупал, на неё взглянул оценивающе:

– Заговорённый клинок – молвил, перемежая слова разных языков – клятва на нём, скреплённая семенем отца твоего и кровью матери. В нём твой дэв, только тебя и слушаться, пока клятву держишь. Уверен? Коль чужой дэв переделывать, всё сломать… – и увидав расстроенное лицо, добавил – Сам призывать, да лучше с частью того, кому клятва дадена…

– А научишь? – вдохновенно спросила, хоть и не всё поняла.

Небольшой посольский обоз резво скользил по ровному, мягко припорошенному, льду широкого Клоня. Нежин Дэнец, кутаясь в шубу, хмуро смотрел в слюдяное окошко тёплого, крытого возка. Жена его, Малина, бывшая сенная боярышня, сидела в противоположном углу от него, и смотрела в другое. Так всю дорогу и ехали в молчании, от самого Слава, разглядывая скучный заснеженный пейзаж, проносящийся мимо. Слушая однообразный стук копыт и шелест полозьев, только что гик возницы иногда врывался, нарушая монотонность. Позади сани со скарбом да припасом, которыми второй возница правит. Ещё пару воинов верхом. Вот и всё, более никаких слуг Нежен с собой и не взял, а у Малины и не было никогда служанки, с тех пор как сиротой после колосажания осталась, и Всезнай её под своё покровительство взял, всё как-то сама справлялась, хоть и княжеского рода. Да даже выдели им Государыня целую сотню ратников, с обозом огромным, в диких поганских степях разве спасёт это? Только внимание привлечёт лишнее.

– Поганы! – воскликнув, отшатнулся от окошка Нежин.

– Тпр-ру… – послышался голос возницы, и возок резко остановился.

– Не уйти, везде они… – один из воинов начал панически объяснять Нежину в чуть приоткрытую дверку, словно совета испрашивая – и спереди, и сзади?

Малина заинтересованно выглянула в своё окошко. И правда, даже на обрывистых берегах показались вереницы всадников. И тут же испуганно отпрянула, забившись в тёмный угол, как услыхала топот копыт. К возку подскакала небольшая группа. Кто-то распахнул дверку, и один, явно старшой, сотник может, не слезая с седла обратился к осторожно высунувшемуся Нежину:

– Кто такие? За проезд по нашим землям выкуп требуется!

– Нет у нас ничего… – мрачно тот молвил, да вдруг взял себя в руки и сообщил гордо – Я посол Салавии, лицо неприкосновенное!

– Правда? – насмешливо хмыкнул сотник и, облокотившись о луку седла, заглянул в возок – А послица, тоже неприкосновенная? – поганы вокруг заржали, а тот продолжил – Ну в таком случае, наш хан приглашает тебя в гости, как посла! – возможность отказа явно не предусматривалась.

Под охраной доехали до становища, и в сопровождении вошли в юрту. Ничего не скажешь, ковры богатые, кушанья дорогие, даже вино заморское. Может и правда бояться нечего, и их всего лишь в гости пригласили, по степному обычаю. Одно только настораживает, отсутствие хозяина, который так и не показался за всё время ужина. Лишь: охрана на выходе и проходов в другие помещения юрты; ещё потешники искусные, что и спляшут, и сыграют, зрение и слух приятно услаждая; да рабыни услужливые, вкусные блюда сменяют, да напитки подливают вовремя.

Наконец давешний сотник появился. Поклонился и обратился не в пример вежливей, чем в тот раз:

– Спать гости прямо тут будут. А для госпожи мы помещение отдельное приготовили, и большой котёл воды нагрели. Коли омовения желает… – и ухмылка этакая ехидная.

Госпожа очень даже желала. Уж неделю шубу не снимала, исподнее хоть и меняешь, а тело то грязное, потное, вонючее. И не помыться нормально, в дороге-то. Согретой на костре воды, только на ладони и лицо хватает. Перед сном можно ещё под мышками и между ног. А так, даже попу снегом обтирать приходится, коль в дороге припрёт по большому сходишь. Бр-р-р… Потому лучше терпеть до вечера со всеми делами такими.

Да вот только насмешливые взгляды поганов и настойчивость сотника, что уже и занавесь в другое помещение юрты раздвинул, с жестом приглашающим, всё это настораживает очень. Малина на спутников своих взглянула. Муж хмуро вино пьёт, в чашу уставившись, будто и не происходит ничего. Один дружинник глаза виновато в сторону отвёл, второй на служанку пялится, мысли явно своим заняты.

– «Ну и пусть!» – решила девушка, и вышла – «Должно же когда-нибудь и со мной случиться такое…» – думала, к худшему готовясь. А котёл и правда огромный оказался, парок над ним соблазнительно поднимается, теплом веет приятно. И никого нет, ни служанок, ни противного хана, тела её жаждущего, чего больше всего и боялась, даже сотник вышел. Шубу, летник и сорочку скинула, да прямо целиком и залезла в котёл. Улеглась, млея от удовольствия, отмокая, да грязь с тела мочалом стирая, и откинув голову на край, прикрыла глаза.