Текст книги "Действо"

«Послушай», – напечатал Ткачев, – «Если ты не хочешь, я не буду настаивать. Но давай просто поговорим. Как вчера. Ты знаешь, я нашел в словаре, что означает слово Fawn…»

Они разговаривали еще два часа. А потом прекратили, потому что это стало для Александра Ткачева мучением. Вчерашний разговор ни повторился не в коей мере. Фавн отвечала односложно, больше не пользовалась другими языками и за каждой ее строчкой, почему-то, чувствовалось какое-то тщательно сдерживаемое ехидство.

Он не мог понять, что случилось. Но сегодня было НЕ ТО!

Сказка не хотела повторяться. Ткачев пытался найти этому объяснение. Он говорил, что она, возможно, просто устала, или у нее плохое настроение. Да, в конце концов, чего у них только не может быть у этих женщин!

Лгал самому себе, но Александр, хотя и был сетевиком со стажем, под непрочной броней напускного цинизма оставался полон ничем не замутненного юношеского наива.

Как камень, который лежит себе на дне ручья, созерцает песчинки и, может быть, думает о высоком. А вода, всегда непостоянная и стремительная, как сама жизнь, обегает его со всех сторон, пробегая куда-то дальше, в сокрытые туманами другие страны.

В конце концов, Саня отключил интернет и прислушался к самому себе. Он ощущал смятение. Вроде бы все хорошо складывается, вот только откуда у него ощущение, что его высмеяли.

– Нет! – сказал он себе, – не думай. Просто действуй и все! Может быть, второго такого шанса у тебя не будет.

И все равно оставшийся день превратился в пытку. Александр пытался занять себя, он то входил в сеть, то выпадал в ставший реальным до омерзения мир, и никак не мог найти покоя. Что случилось? Обычные дела перестали приносить радость и моральное удовлетворение. Веселые мелочи перестали казаться чем-то важным. Мысли оборвали всегдашний упорядоченный бег и свили себе новую орбиту вокруг завтрашней предстоящей встречи.

Он хотел идти, и одновременно не хотел.

Фавн, фавн, что ты творишь? Кто ты на самом деле? Он читал о сетевых мошенницах и мошенниках, но никогда не сталкивался с ними в жизни. Или… это все надумки, оправдания обычной трусости?

Минул еще один день, унося с собой покой. Ткачев лег в двенадцать – в детское время.

До этого он смотрел телевизор – что не случалось с сетевиком вот уже несколько лет. И слушал, как наверху кто-то с упоением наигрывает «Only You», отчего его то и дело бросало в дрожь.

Проснувшись в десять, Александр Ткачев поднялся с подушки и удивленно осмотрел комнату. Он не помнил, когда вставал так рано? Это было давно, если вообще было.

Компьютер верно ждал своего хозяина, но сегодня ему не светило быть включенным.

Александр почистил зубы. Постоял, привыкая к новым ощущениям. Причесался. Глянул на себя в зеркало и скривился. Неужели он всегда так выглядел?

Наплевать. Он натянул куртку, и покинул скромную свою обитель, в которой безвылазно провел последние две недели. Выходить ему было, в общем то, не зачем. До недавних пор.

Поплутав по извилистым коридорам, он вышел на улицу, провожаемый неприязненным взглядом консьержки (она его считала то ли за наркомана, то ли за сектанта, то ли просто за шизофреника).

Прищурился – низкие тучи, из которых валит снег. Вроде бы уже второй день. Прощай осень, здравствуй белая зима – ты скроешь все дерьмо под искристый покров и на миг прикинешься сказкой.

Декабрь скоро. Может быть и дождя больше не будет. Во дворе игрались пара детей, да стареющий дядька выгуливал собаку – здоровенную, чуть ли не больше его самого, овчарку. Он казался знакомым – вроде бы жил в том же доме. Впрочем, сетевик не знал своих соседей.

Ткачев вздохнул и погрузил кроссовки в полужидкую кашу, состоящую поровну из снега и грязи. Ветер выл, норовил пробраться под одежду и кидал в лицо мокрые тающие еще в воздухе снежинки.

Давно Саня все же не был на улице. Вроде в последний раз на деревьях были листья? Он шагал прочь от своего дома, ежился, поглядывал на часы.

У цветочного киоска сетевик приостановился, глядя на красочные лоскуты выглядывающие из-за стекла. Цветы? Вроде бы это нужно?

– Вам какие, молодой человек? – спросила продавщица, румяная пятидесятилетняя тетка, на которую напрочь не действовало царящее вокруг уныние.

– Красивые, – ответил он, – вы знаете, какие для девушек…

Продавщица рассмеялась, звонко и довольно. И Ткачев был награжден пышным букетом, в котором густо перемешались яркие цвета и незнакомые ароматы. Он вдохнул их запах и ощутил, как на миг закружилась голова.

– Ей понравится, – сказала продавщица, сдирая с него месячную стипендию.

Александр кивнул и зашагал дальше, сквозь снег и морось. Неся цветы впереди, как флаг и немножко чувствуя себя идиотом. Редкие прохожие смотрели на него, и их лица светлели. Нежные лепестки цветов мелко вздрагивали, когда на них падали снежинки.

Фавн, я иду, я купил цветы.

Она назначила место встречи на площади – маленькой торговой площади их городка, сейчас почти полностью заполненной цветастыми ларьками. Чуть дальше на невысоком постаменте громоздилась крашенная в болотный цвет пушка – монумент. Именно там и должна была ждать Александра Фавн. Та, которая так легко меняет настроения.

И сейчас подле пушки виднелась тонкая девичья фигурка. Стоит ждет. Его.

Он остановился, не в силах преодолеть робость.

– Ну же, – сказал он себе, – Иди, ты ведь для этого шел, так ведь? Об этом думал последние два дня.

Глубоко вздохнув, Александр подошел к девушке, выставив впереди себя букет, как последнюю линию обороны. Он выглядел крайне комично. Но не догадывался об этом.

– Фавн? – спросил он.

– Что? – спросила она.

– Ты Фавн? – повторил Ткачев, холодея – Из чата?

– Из какого чата? Какой Фавн? – вопросила эта дива слегка удивленно, – молодой человек вы меня с кем-то путаете.

– Но у меня был назначена встреча. Здесь у пушки. В двенадцать! – чуть ли не выкрикнул Александр и взмахнул букетом, девушка уставилась на него уже с опаской, а потом поспешно пошла прочь.

И тут грянул хохот. Был он громкий, смачный, без всяких сомнений мужской, и крайне пошлый. Ржали, гоготали в три голоса и никак не могли остановиться. Хохот грянул как гром среди ясного неба, потом наступила пауза и чей то голос выдавил:

– Сморитя! Пришел!! Не, пришел, а!!!

Содрогаясь, Александр Ткачев обернулся, и узрел троих остолопов, которые только что появились из-за пушки. Знакомая компания – Братья Клыковы, гоповатые ребятушки под метр девяносто, а с ними Вася Рябушев – семнадцатилетний, мнящий себя хакером обормот, и ходивший у них в дружках. В руках Клыковы сжимали открытые пивные бутылки. Вся кодла так и тряслась от хохота. Пена из бутылок лезла наружу и шлепалась на желто-белый, в проплешинах асфальта ковер.

– Пришел! – орал Рябушев сгибаясь чуть ли не пополам, – Я ж говорил вам, что этот лох припрется!! Глядите! И цветы купил!!! Лох!

Все еще хохоча, он повернулся к Александру и выдавил, заикаясь от смеха:

– П-привет Саша, это я, т-твоя Фавн!! Почему не отвечаешь? Почему ты такой грубый, Саша? Может ты тупой? Ты тупой Саша?

Клыковы, остановившиеся было передохнуть, заржали с новой сило. Бодро и радостно. И даже стали непроизвольно тыкать пальцами в Ткачева.

– Поняли, б… как надо? – восторженно выкрикнул Рябушев, – Лохов уметь разводить?!

– Ну ты крутой, Вась, – сказал один из Клыковых, и покровительственно похлопал того по плечу. Рябушев засиял.

Александр начал понимать что происходит.

– Вы! – сказал он, и сжал кулаки.

– Че, мля, поймали тебя?! – спросил второй Клыков.

На душе грязь. Такая же, как и на улице.

Этот червь! Ну конечно! Вася Рябушев, мелкий тупой компьютерный хулиган, это ты его заслал. И гнусная программка позволила тебе притвориться Фавн, развести, как ты говоришь, наивного сетевика. Заставить того поверить, что девушка живет с ним в одном городе, что она ждет встречи! И все для того, чтобы посмеяться вместе со своими дружками – олигофренами над ним, посмотреть как он стоит, обманутый в лучших чувствах, с дурацким букетом в руке.

– Люби меня, как я тебя! – орал Рябушев, – клево прикололись!!!

Фавн не пришла, естественно. Да и была ли она?

До Александра стал доходить масштаб розыгрыша. Нет, стоило за нее вручить Васе Рябушеву Оскар.

– Вы все сволочи! Тупые ничтожные создания, – сказал Ткачев по-английски, потому, что говорить им такое по-русски было чревато битием лица, а английского, как он помнил, эта троица не знала.

Хохотали так, что один из Клыковых выпустил из рук бутылку и она звонко кокнулась об асфальт, после чего смех сменился негромкими грустными матюгами.

Александр повернулся и пошел прочь. Идиотский букет с сотней будоражащих ароматов волочился следом за ним как укороченный павлиний хвост.

На полпути домой Ткачев вдруг понял, что чувствует некоторое облегчение. Его тяготила эта история с Фавн, занимала мысли и нарушала размеренный распорядок его жизни. Да, его смешали с грязью. Над ним посмеялись, и выставили натуральным идиотом, но вместе с тем вся та буря чувств, что занимала все его существо последние два дня, тоже куда-то испарилась.

Все вернулось на круги своя.

Не бывает чудес! И не бывает любви по проводам.

Дома он аккуратно поставил цветы в хрустальную вазу. Матери. Пусть удивится и подумает какой у нее удивительный сын. Столько времени почти не разговаривал, а теперь вдруг подарил роскошный букет. Нет худа без добра.

В тот же день, ближе к вечеру, как завершающий аккорд в этой сетевой драме, компьютер Александра Ткачева в результате скачка напряжения получил омертвение нескольких полупроводников в своем центральном процессоре, которое неумолимо нарастало и кончилось полноценным сердечным приступом дорогой электронной машины с последующим летальным исходом в черном облаке дыма и запахом жженого пластика.

Мучительные попытки реанимации, а потом суетливая беготня за комплектующими, совершенно выбили из памяти сетевика все подробности так и не свершившейся с ним любовной истории. Так что лишь неделю спустя, когда он сидел, глядя в черный пустой экран, ему вдруг пришло в голову, что недохакер Вася никак не мог притвориться девушкой по имени Фавн. Просто потому, что тот первый, волнующий разговор, велся исключительно по-английски. А Вася английского не знал.

Но было уже все равно – гарантийные комплектующие обещали только через две недели.

Бездомный.

Вот бездомный – в ответе за тех, кого приручил.

В отличие от Александра Ткачева бомж Валера был прагматиком. Таким прагматиком, что дальше некуда. Да и как не быть прагматично настроенным посреди нелегкой жизни бездомного бродяги? Тут друзей нет, окромя конечно поллитры дешевой сивухи – райского нектара для каждодневной нирваны.

Бомж Валера обитал наверху и мог справедливо считать себя выше всех остальных – логовом его стало чердачное помещение под самой крышей панельного дома. Здесь проходили трубы отопления, было тепло, сухо и почти не имелось проблем. Для бомжа здесь был просто рай.

И этот рай Валера оборудовал самостоятельно. Была здесь кровать – настоящая, с ржавой продавленной сеткой. И матрас тоже был, и печурка буржуйка хитроумно выведенная сквозь потолок на крышу. Было здесь еще два окошка – подслеповатых и залитых белилами, через которые можно было наблюдать за землей или, по желанию за небом, ход на крышу – тщательно замаскированный от посторонних глаз, и битый раскладной туристский столик, на котором утраивали трапезу.

Попасть сюда можно было через крышу. Или поднявшись по ступенькам снизу – но для Валеры этот путь отпадал, потому что консьержка его ненавидела и всячески пресекала попытки проникнуть с улицы. Особенностью же соседнего подъезда было то, что консьержки он не имел. Обходясь нейтральным к посетителям кодовым замком. Именно через этот подъезд и ходил жилец чердака и его посетители.

Впрочем, консьержка была не самой большой неприятностью в жизни бомжа (а таковых у него было так много, что по настоящему неприятными считались лишь наиболее тяжелые случаи). Была еще зима – когда холодно, мокро и совсем нечего жрать. Была милиция, которая зимой совсем зверела.

И были еще крысы. Вот крысы – это самая настоящая проблема. Валера крыс ненавидел. А те его обожали.

Хотя бомж Валера и не был зоологом (и вообще начитанным человеком – его образование свелось к девятилетнему просиживанию штанов за партой очень средней школы), он был уверен, что крысы должны жить внизу. В подвале, под половицами. Ближе к земле – к разветвленной сети канализации, что скрывается под землей. Зоолог наверняка бы согласился с Валерой в этом.

Но крысам было плевать на зоологов, они упорно жили здесь. На самом верху многоэтажного дома. И каким образом они сюда добираются оставалось тайной покрытой мраком. Что они здесь нашли, помимо очевидно несъедобного бомжа – тоже.

И, как полагается порядочным крысам – они гадили. Грызли бесценную Валерову утварь, оставляли пахучие экскременты в тщательно выскобленной и подготовленной для еды посуде, дырявили резиновую, почти целую обувь, и, что самое главное уничтожали съестные припасы. Зачастую полностью.

Еще они мерзко пищали по ночам, и иногда даже среди ночи он чувствовал их маленькие когтистые лапки у себя на груди. Но это были мелочи не стоящие внимания.

Так или иначе, маленькие серые бестии считали себя полноценными хозяевами в этом роскошном пентхаузе на самом высоком этаже панельной многоэтажки, и Валере иногда казалось, что они его просто терпят. Во всяком случае, крыс было столько, что открытая битва «бомж Валера против Полчища крыс» вполне могло закончиться в пользу последних.

Да, он пытался их извести. Он даже потратил бесценные, предназначенные на водку и для водки деньги на покупку крысоловок с мощными пружинами. Он купил их десять штук и заставил все углы – он был настойчивым, этот Валера.

Той же ночью его настойчивость оказала свои плоды – пришедший под вечер приятно пьяный, он с порога попал в первую мышеловку, и метаясь, подвывая от боли, по комнате, не успокоился пока не собрал почти все.

Крысы остались, а Валера два дня вообще не мог ходить. Друзья смеялись, но никто из них даже не пытался принести ему поесть. Это лишний раз доказывало, что друзей у Валеры, в общем-то, нет.

Возможно, из-за голодухи его посетило еще одно озарение. И он купил яду.

Тщательно перемешал в миске с обычным продуктом и выставил на столик, как приглашение.

Пришедший под утро приятно пьяный бомж по кличке Синявый увидел не тронутую крысами дармовую закусь и с благодарностью ее принял. После чего действительно посинел и Валере с друзьями пришлось тащить его через крышу на улицу, где его положили на самое видное место. Синявый пролежал до вечера, но из вредности не помер, однако походы свои к Валере оставил.

Тоже мне, друг называется!

Определенно, групповой интеллект крыс в данной ситуации оказался сильнее мозговой деятельности отдельно взятой человеческой единицы. Пусть даже и не самой выдающейся.

Очередную мысль подал Валере Костя Слюнявчик – еще один забулдыга, обретающийся в здешних краях еще с самой перестройки. Бездомная жизнь научила Костю мыслить нестандартно или не мыслить вообще.

Валера хорошо помнил этот момент.

Его пентхауз был полон гостей. Помимо хозяина и уже упомянутого Слюнявчика на чердаке обретались звероватого вида бомж Волчок и королева бала – Манька, бездомная тетка далеко-за-пятьдесят. Она, впрочем, никакого участия в разговоре не принимала по причине глубокой отключки.

Ну, и само собой были крысы. Шныряли где-то по углам. Попискивали.

– От твари!!! – сказал бомж Валера со своего матраса, – житья не дают, паскудники.

– А че те Валер? – вопросил Слюнявчик, – ты бы их ловил, да жарил. Из них знаешь какая закусь?

– Говорят, они мертвяков под низом едят, – вставил Волчок.

И уставился прозрачным пустым взглядом на столик, который украшали три бутылки поддельной водки и многочисленные следы предыдущих попоек. Волчок был немного не в своем уме, но беды из этого не делал. Да и в принципе он был нормальным мужиком – только во время полнолуния находило на него – начинал кидаться на людей и вопить, что он оборотень. Но опять же, за день до приступа обязательно окружающих предупреждал.

– Ну ты сказал, Волчок, – молвил Валера, – Да и не буду я их жрать. Мне их извести надо.

– А мышеловки пробовал? – спросил Слюнявчик.

Бомж Валера вздохнул. Волчок разлил воняющую сивушными маслами бодягу под мутным граненым стаканам (настоящим ветеранам денатуратных попоек), и кивнул Слюнявчику – посмотри, мол.

– И яд тоже? – продолжил Слюнявчик и сунулся к буржуйке, к черному промасленному противню, на котором, фырча и шкворча, жарилось сегодня коронное блюдо вечера – бездомная дворняга, самолично отловленная сегодня Волчком. От животного осталось мало – несколько бесформенных кусков темного мяса.

Слюнявчик поворошил куски гнутой алюминиевой вилкой, и пустил слюни – мутные и тягучие, как брага в граненых стаканах. Со смачным шлепком шлепнулись эти следы человеческой жизнедеятельности на пол и расплылись там темными каплями. Никто на это внимания не обратил – Костю потому и прозвали Слюнявчиком, что контролировать он себя не мог. Зато мысли подавал дельные.

– Есть способ, – сказал он.

– Ну? – спросил Валера.

– Берешь ведро. Ставишь доску. А по ней, родименькой, жратву разбрасываешь, чтобы как дорожка получилась. Крыса идет, видит ее – и начинает подбирать, и все выше-выше и выше. А потом доска перевешивать – едрить – и тварь в ведре.

– А назад?

– Что назад? Назад у ней мозгов не хватит. Это тебе не Волчок – универов не кончала.

Тут то ты ее и захомутаешь!

Пораженный глубиной Слюнявчиковой мысли Волчок подвинул тому стакан, который был тут же схвачен и употреблен. Слюнявчик крякнул, утер благодарную слезу.

– Хитро! – прокомментировал Валера. – Вот сегодня и попробую.

– Пробуй, – сказал радушно Костик, – тока наказ. Как тварюгу отловишь, ты ее нам отдай. Мы ее на закусь пустим, хвостатую.

– Не вопрос!

И вечер продолжил, становясь с течением времени все благостнее и доброжелательнее. И лишь к вечеру случился небольшой скандал: часов в десять Манька продрала очи и, ничего не соображая, потянулась к собаке. Пока заметили – половину уже умяла, стерва! Били ее втроем, с гиканьем и нерастраченным чувством справедливости, а как дергаться перестала, вынесли на крышу – на свежий морозный воздух.

С тем и завершили. Слезно распрощались, а Валера приступил к осуществлению смелого научного эксперимента.

Ведро, доска, попытки создание сложной геометрической конструкции трясущимися руками.

В конце концов, ему это удалось, и с чувством выполненного долга Валера заснул, завалившись на пожелтевший от многолетней грязи матрас.

Закончился старый день и начался новый. Такой, как и все предыдущие. Бомж Валера все равно их не считал – какой смысл считать, если они похожи друг на друга как близнецы?

Тяжкое начало и буйное хмельное завершение. А между ними собирательство и подтверждение своей территории.

Неолит все еще с нами. Стоит рядом в оборванном ватнике и дышит перегаром – надо только уметь заметить.

Валера отодрал чугунную свою башку от матраса и вгляделся в мутную оконную даль. Шел снег – крупный, пушистый, уже по настоящему зимний. Этот не растает, как предыдущий.

Это уже хозяин, на ближайшие два-три месяца.

Сейчас самое главное отыскать заботливо оставленную с вечера заначку – без нее жизнь не жизнь. Валера рывком поднялся и зашарил вокруг в поисках бутыля. Рука его задела одинокое оцинкованное ведро и то сдвинулось со странным скрежещущим звуком.

Валера удивленно замер. Память о вчерашнем потихоньку к нему возвращалась. Ну конечно – гений все-таки Слюнявчик – ловушка сработала! Доска вертикально торчит из ведра, рапортуя о выполненной работе. Кусочки снеди разбросаны вокруг.

А в ведре что-то царапалось.

Крыса была там – попалась в хитро настроенную конструкцию!

– Попалась, тварь! – резюмировал бомж Валера удовлетворенно. Тяжкое похмелье вдруг как-то отошло на задний план, а день словно посветлел – еще бы, такой подарок с утра.

– "Я убью ее не сразу, нет" – размышлял Валера, ковыляя к ведру, – «Пусть сначала помучается как следует. Подольше, как меня изводила, гадина! А как прикончу, отдам Косте, заслужил!»

Посмеиваясь и воздавая хвалы хитроумному Слюнявчику, он добрался до оцинкованной посудины и заглянул внутрь. И снова замер. Лицо его удивленно вытянулось.

Воистину сегодня был день сюрпризов.

Ловушка сработала как надо, вот только поймала она не крысу. Вместо здоровой, серой, когтистой бестии с чешуйчатым хвостом и желтыми зубами со дна ведра испуганно взирало совсем другое создание. Больше всего оно напоминало кролика, который воле судеб лишился своего главного украшения – роскошных ушей. Да и цвет у него был какой-то странный – белые и черные пятна перемежаются на длинной шерсти.

Зато все остальное вполне сохранилось – круглые темные глазки, умильный розовый нос, что все время морщится и нюхает воздух, крошечные, совсем кроличьи лапки с розовыми коготками.

Непонятная зверюга. Но симпатичная, надо признать.

– Ты кто? – спросил Валера. Это было глупо, но ничего другого с утра в голову прийти и не могло.

Розовый нос сморщился, глаза-пуговицы испуганно мигнули. Приоткрылся маленький ротик, явив свету два ослепительно белых резца.

– Чук! – сказал зверек, – Фыр!

– Ага, значит Чук – произнес Валера, – А где же Гек?

– Фыр! Тц! – сказал зверь и засучил лапами по гладкой поверхности ведра, пытаясь выбраться. Он явно хотел на свободу.

– Ну нет, родной, – сказал Валера, оглядывая зверушку, – никуда ты не пойдешь. Попался – сиди.

Зверек только фыркнул негодующе. Он вполне подходил под расплывчато-инфантильное определение «какая прелесть!»

Ну не убивать же такое? Все кровожадно-похмельные Валерины мысли куда-то подевались.

Убить такое создание, это все равно что изрезать своего любимого в детстве плюшевого мишку – жалко до слез.

– Что же мне с тобой делать, а, Чук? – спросил Валера – отпустить? Так ты ж в роде зверь не дикий. Может, сбежал от кого?

Создание сновало внутри ведра, поднималось на задние лапы и начинало забавно сучить передними, будто умоляя бомжа Валеру достать его из этой страшной ловушки да отпустить на все четыре стороны. Теперь стало заметно, что зверушка сильно отощала – шерсть топорщится клочьями, тусклая.

– Да ты, наверное, жрать хочешь! – решил Валера, – а что такие как ты жрут?

Он добрался до столика, разгреб пустые бутылки и поднял со столешницы высохшую обертку от дешевого колбасного паштета. Наклонился над ведром и предложил ее Чуку.

Тот негодующе фыркнул и в ужасе подался подальше от повисшего в воздухе сомнительного лакомства. Валера понимающе кивнул – сам он тоже не стал бы такое есть.

– А может, – сказал он, – Ты траву ешь? Ты ж вроде кролика.

Травы в жилище Валеры не оказалось. Да и не могло ее там быть. Там и из еды то наличествовала только вышеупомянутая шкурка – деликатес для мух, да только откуда им взяться в начале зимы?

– Вот что Чук, – сказал Валера, – сиди пока здесь, а я сбегаю за зеленью какой нить.

Капустой. Против капусты не возражаешь?

Чук не возражал. Возможно, его сейчас волновали совсем другие проблемы. Бомж Валера нацепил штатный свой ватник – защита от холода и чужих бьющих конечностей – и поспешил на улицу.

Забылся, пошел сдуру не через крышу, а вниз по ступенькам, и у самого выхода наткнулся на консьержку. Нажал на кнопку замка, провожаемый ее ледяным ненавидящим взглядом – бомжей она не любила особенно сильно – и вывалился в кружащую пушистыми хлопьями серость. Зима, зима – вон уже какие сугробы намело, таять не успевают. Да и вообще уже не растают – до весны.

Возле подъезда – белое на белом – лежал квадратный запечатанный конверт. И не видно бы его было, если бы не яркая марка в правом углу. Валера покосился на письмо, а потом проследовал мимо – нелюбопытность залог выживания в городских джунглях.

Купил капусты в ярком продовольственном бутике, что светился как одинокий маяк посреди кружащего бело-серого снегопада.

На обратном пути он вспомнил, где он уже видел такое создание. Ну конечно – золотые школьные годы, пионеры, форма, юннаты, живой уголок. А в клетке вот такой зверь обгладывает капустный лист.

Это морская свинка. Чук – это довольно крупная морская свинка. Создание, кстати, весьма нежное и уход за ним нужен.

Валера топал сквозь снегопад, бережно прижимал к груди кочан капусты – травку, еду, впервые за много лет купленную не для себя. Странное какое-то ощущение – в этот серый унылый день бесповоротно наступившей зимы бездомный и никому не нужный Валера вдруг почувствовал, что больше не один. Ощущение это пришло внезапно и сильно – теперь его дома ждут.

Вот он идет с дурацким капустным кочаном, а дома остался Чук – голодная и одичавшая морская свинка, которая ждет, чтобы ее накормили. И без его, Валеры, животина эта, скорее всего, сдохнет.

Маленькое пушистое создание по глупости попавшее в ловушку для крыс, требующее заботы и ухода. Давным-давно Валера не заботился ни о ком, кроме себя. Он был величайшим эгоистом, как и все бомжи, которые хоть и сбиваются в стаи, всегда держать между собой дистанцию.

Неловкая и неумелая улыбка появилась вдруг на одутловатом, изрезанном морщинами лице Валеры. Он шел сквозь снег и улыбался, и думал о чем-то своем – и настолько погрузился в эти свои заоблачные думы, что когда из снегопада возник вдруг пьяный вдрызг Слюнявчик и окликнул его – даже не заметил этого. Его ждали дома.

От капусты Чук отказался, в очередной раз, шарахнувшись прочь. После некоторых раздумий Валера пришел к выводу, что животина просто боится его, такого большого и страшного. Он оставил капустные листья в ведре, и стал наблюдать с некоторого расстояния. Чук тыкался носом в листья, испуганно отскакивал, гневно фыркал.

– Э, братец, да ты совсем дикий, – произнес Валера с улыбкой – ну да ничего, привыкнешь. Все привыкают.

Память его словно освобождалась от шор – столько давно забытого всплыло вдруг из этих замутненных повседневностью глубин. Много лет назад маленький мальчик из неблагополучной семьи по имени Валера читал книжку. Она называлась «друг воспитанный тобой» и была про собак. Про воспитание собак. Нежность, любовь, доброе отношение – и ты воспитаешь себе друга, а не безвольную, выполняющую любую команду и страшащуюся тебя тварь. Валера решил, что-то, что подходит для собак, годится и для морских свинок, пусть и не в полном объеме.

– Дикий ты Чук, – повторил он, глядя, как его новый пушистый жилец мельтешит в своем ведре, – Но я тебя приручу. Будешь ты у меня ручной.

И с этого дня жизнь бомжа Валеры переменилась – тягучая череда бессмысленных заполненных алкоголем и собирательством дней осветилась изнутри возникшей неожиданно целью. И откуда-то взялись силы, жизненная энергия, чтобы эту цель достичь. Пропала вялость и апатия – словно и не вел столько лет растительное существование.

Дни шли за днями – все больше углублялись в холодную, сыплющую снегом зиму. Валерий купил справочник по уходу за домашними животными – потратил кучу денег и с изумлением обнаружил, что почти разучился читать. Перелистывая страницы, приступил к осуществлению своей цели.

Поначалу Чук страшился. Дрожал, впадал в депрессию и отвергал предлагаемое лакомство.

Но как-то раз положенный к нему капустный лист исчез, как не бывало. А потом еще один и еще. К концу первой недели свинка охотно уплетала травяную свою снедь, и даже делала робкие попытки взять капустный кусочек прямо из рук.

Порывшись в окрестных свалках, Валера отыскал старую, но еще вполне надежную клетку, сделанную из потемневшего дерева и медных погнутых прутьев. Припомнив старые навыки, привел ее в надлежащий вид и скоро Чук получил новый дом – удобный, просторный, с выстеленным газетами полом.

Валера со всей осторожностью переселил своего нового жильца в клетку, и с умилением глядел, как морская свинка обустраивается.

Клетка Чуку понравилась. Во всяком случае, так показалось его новому владельцу.

За время, прошедшее со своего пленения Чук сильно поправился, шерсть его стала лосниться, а характер явно переменился в лучшую сторону. Теперь он перестал пугливо вздрагивать, лишь завидя Валерия у своей клетки. Наоборот, вставал на здание лапы и умильно мельтешил передними – словно тянулся.

А потом настал день, когда это мохнатое чудо робко взяло предложенный капустный кусочек из рук Валеры. Чук схватил лакомство из пальцев и утащил в угол клетки – пробовать. А следующий кусочек он уже чуть ли не вырвал силой, смелея на глазах.

Валера глядел на него и улыбался.

Сам он тоже переменился – неожиданно легко бросил пить – вот уж не ожидал, что такое может вообще случиться. Просто перестал и все – никаких тебе рецидивов и ломок. С утра до вечера в городе – заработанные деньги пускал теперь на обустройство жилья, покупку снеди себе и своей зверушке. А Чук терпеливо ждал его и проявлял все большую радость при его возвращении. Еще Валера стал философствовать, садился вечерком у своей печурки и, глядя на огонь, излагал Чуку меняющееся свое на глазах мировоззрение. Тот слушал и со всем соглашался.

– Вот видишь Чук, – говорил Валера, – всякому живому существу нужна цель в существовании своем. Это хотя бы, потому как по максимуму все хотят найти объяснение.

Но это не каждому дано. А вот ежели у тебя есть цель – пусть даже захудалая, то ты уже не пропадешь. Этим мы, люди, и отличаемся от зверей. Потому как только человек может бесцельно существовать. А это дорога вниз. Вот зверье, оно объяснений не ищет, а цель свою, хоть и не понимает, а чувствует. Потому-то животные и не вымирают совсем. Вот как ты, Чук. Даром, что домашний зверь, а среди крыс, однако ж, выжил.

Чук согласно кивнул. Нет, конечно, он просто мотнул изрядно раздавшейся своей мордочкой, мало ли от чего, но Валера теперь каждый его жест истолковывал по-своему.

И не было уже ничего удивительного, в том, что совсем скоро после своего пленения морская свинка по имени Чук уже вовсю давалась в руки, позволяла себя гладить, и даже стала сидеть на плече Валеры, как заправский пиратский попугай. Чук разве, что «пиастры» не кричал.

Занятый своей неожиданной новой жизнью бомж Валера совсем позабыл о старом своем времяпровождении, и потому очень удивился, встретил как-то раз в глухом переулке Слюнявчика. Но тот не дал о себе забыть.

– Э! Валерка, мля! Чевой-то тебя не видно, а? – вопросил он и дернул Валерия за рукав.

До того не сразу дошло, кто перед ним. За прошедшие две недели он совсем позабыл о старом забулдыге по имени Слюнявчик.

– Забываешь нас? – продолжил тот.

– Слю… эээ… Костя, я спешу, знаешь, – сказал Валера.