Текст книги "Записки штурмана, или Не стреляйте в офицера флота, он еще не утонул"

Глава 5
Месть по-флотски

Тайна двадцатипятилетней давности

Дело было в Североморске перед Рождеством 1993 года. Я служил старшим помощником командира на большом десантном корабле БДК-55. Корабль стоял в базе. Зима. Полярная ночь. Время 23. 30. После ужина, проведя короткое совещание, командир корабля сошел на берег, оставив меня за старшего. Вообще существовал порядок: если командир сходил на берег (как мы говорили, пересчитать детей), то на борту оставались старпом, замполит и механик (командир электромеханической боевой части). Эта троица как бы уравновешивала силу авторитета должности командира корабля. Младшие офицеры сходили на берег вместе с командиром. Ну, это так, отступление от темы. Как я уже говорил, время ближе к нолям. Отбой проверен, спортсмены (качки) разогнаны и отправлены спать. Сижу в каюте, пью чай. Через душ заходит ко мне механик. Дело в том, что на БДК польской постройки каюты старпома и механика находились рядом и умывальник с душем был один на двоих. Так что ходить друг к другу можно было не выходя в коридор, через душ. Так вот, заходит Дима Тарасов, как дьявол злой, и спрашивает:

– Виталия, «шило» есть?

– Есть, – говорю.

– Плеснешь?

– Погоди, – говорю, – садись, рассказывай, что случилось?

– Да, – говорит, – меня тринадцатой зарплаты лишили.

– Кто? За что? – спрашиваю.

– Командир дивизии. За то, что без ведома флагманского механика передал электромотор (от какого-то агрегата, не помню) на 182-й. И нам отменили выход в море на какую-то перевозку. А 182-й поставили на ПВО в Тюва-губу, и забрать мотор невозможно, пока он не вернется в базу!

– Слушай, – говорю, – а где твоя печатная машинка?

Дело в том, что во время наших плаваний по архипелагу Новая Земля, мех любил посещать свалки металлолома, где просто валялось немало занятных вещей. Однажды механик приволок выброшенную печатную машинку. Но у нее не хватало букв. Руки, как у всякого механика, у Димы были заточены как надо.

Он разобрал ее до винтика, прочистил и смазал все что нужно. Недостающие буквы где-то добыл, проверил ее в действии и убрал в рундук (выдвигающийся ящик) под кровать. Так сказать, до лучших времен. Правда, у машинки был приметный почерк, так как буквы были от разных машинок. Я почувствовал, что лучшие времена наступили.

– У тебя машина на ходу? – спросил я Диму. (У него был «Москвич-2141»)

– На ходу, только холодно очень.

– Неси, – говорю, – свою технику, сейчас что-нибудь придумаем.

Дима, еле пролезая через душ, внес множительный (то есть печатный) аппарат ко мне в каюту. Я выглянул в коридор. Никого. Достал полпачки бумаги (формат А-4) и шесть листов копирки. Машинку поставили на заправленную койку на одеяло, чтобы меньше грохотать. Дима сел на стул возле нее. Я выдал бумагу и дал команду «Заряжай!» Машинка работала как часы. Пробивала шесть листов через копирку. Но вот почерк был приметный! Под мою диктовку командир электромеханической боевой части большого десантного корабля БДК-55 бригады десантных кораблей дивизии морских десантных сил Краснознаменного Северного флота начал выдавать шедевры. «Услуги косметолога. Общий оздоровительный и эротический массаж. На дому. Круглосуточно». (Телефон командира дивизии. Домашний и служебный.) «Щенки ротвейлера. Продам дешево, или отдам даром в хорошие руки». (Телефон командира дивизии. Домашний и служебный.) «Две привлекательные девушки (блондинка и брюнетка) пригласят в гости щедрых молодых людей, можно щедрого молодого человека, для совместного отдыха». (Телефон командира дивизии. Домашний и служебный.) И тому подобное. Механик шпарил, как профессионал. Я еле успевал резать ножницами отрывные кусочки с телефонами. Когда пачка с объявлениями стала толщиной с два пальца, а время приблизилось к трем часам, я сказал: хватит! Дима унес орудие мести обратно к себе.

Мы оделись потеплее. Я сунул четыре флакончика клея ПВА в карман, через рубку дежурного по кораблю приказал, чтобы вахтенный у трапа прибыл в нее же для проверки, есть ли на нем кальсоны (мороз-то был градусов 25!). Дима тем временем взял с собой пузырек эфира. И увидев со шкафута правого борта, как вахтенный у трапа пошел в рубку дежурного «проверять наличие кальсон», мы скатились по трапу и рванули с корабля. Но не через КПП, а через дырку (отверстие) в заборе, о которой знала вся бригада, но до нее ни у кого не доходили руки. Выбравшись за территорию части, я поднял глаза к небу и увидел северное сияние. Сполохи огня удивительной красоты и причудливых форм, масштабы завораживающего зрелища вызывали восторг и восхищение.

Но было не до восторгов. Надо было делать дело. Метрах в тридцати от КПП стоял «сорок первый» «Москвич» механика. Мы открыли машину и под уклон горы отогнали ее, не заводя, еще метров на 30–40. Дима открыл капот, отвинтил воздушный фильтр, плеснул прямо в него немного эфира, чуть-чуть крутанул стартером, и машина завелась! Минут десять грели двигатель. И когда тепло мало-помалу стало поступать в салон, тронулись и потихоньку поехали в город. Объявления расклеивали где попало и как попало. Лишь бы было! Плохо, что клей на морозе быстро замерзал, и от точки до точки приходилось его подогревать на вентиляторе печки. А хорошо, что нас ни разу никто не остановил и, видимо, не видел. Приехали и встали где стояли. С КПП никто не высунулся. Видимо, спали. Тем же путем, через дыру в заборе, вошли на территорию бригады, встали за трансформаторной будкой, ждем. Наконец, вахтенный у трапа исчез в надстройке за каким-то делом. Мы быстро проскочили на борт. Сидим в каюте, греемся, еле отдышались! До подъема осталось 50 минут. Я попросил механика провести зарядку вместо меня, чтобы хоть час поспать. Тем более что в такую погоду зарядка проводится не на улице, а в танковом трюме. Он согласился, и я мгновенно заснул.

Два дня для нас прошли, как будто ничего не случилось. На третий день, смотрю, пилят в нашу сторону флагманский химик (капитан 2 ранга, как правило, председатель всех комиссий, как человек не самый занятый), начальник канцелярии простого делопроизводства (мичман, со стажем, не должность, а синекура) и писарь простого делопроизводства. «Комиссия!» – подумал я. Поднялись на борт. Я вышел встретить. Поздоровались.

– Старпом, – говорит флагманский химик, – сколько у тебя пишущих машинок на корабле? Я говорю:

– Три. А сколько надо?

– Не умничай, – говорит, – пошли, покажешь. Пока шли в канцелярию простого делопроизводства, я успел щегольнуть перед флагманским химиком знанием статьи Корабельного устава про то, что «все не табельное имущество должно быть оприходовано либо немедленно удалено с корабля». Не особо слушая меня, флагхим продиктовал писарю какую-то абракадабру и попросил напечатанное отдать ему. Так же было с писарем секретного делопроизводства. В пост СПС я никого не пустил, но отпечатанный текст химик тоже забрал. Когда комиссия уже уходила, я заметил в руках у начальника канцелярии наше объявление. Он сверял почерки пишущих машинок…

Прошло четверть века. Нашего механика Дмитрия Тарасова давно нет в живых. Царство ему небесное. Я двадцать пятый год на пенсии. Но только сейчас я поведал вам эту короткую историю.

Глава 6
Деревянный якорь

Летом 1985 года наш новенький эскадренный миноносец «Осмотрительный» находился в Балтийске, главной базе Краснознаменного Балтийского флота. Командиром корабля у нас был тогда капитан 2 ранга Бражник Александр Иванович, опытный моряк, замечательный человек и отличный учитель для подчиненных.

Готовились к переходу на Дальний Восток. Стояли у 73-го причала недалеко от выхода на фарватер. С утра предстояло выйти в море на выполнение боевых упражнений. Ночью 2-ва портовых буксира приволокли какое-то судно и привязали его прямо у нас под кормой. При этом носовой швартовый конец этого «Летучего голландца» закрепили на причальный кнехт, на который был заведен наш кормовой швартовый конец. Утром выяснилось, что это старое немецкое судно, доставшееся по репарации Советскому Союзу сразу после войны. Оно давно выслужило срок эксплуатации, стояло где-то на базе отдела фондового имущества флота и готовилось отправиться на иголки. Но именно его выбрали киношники на роль печально известного немецкого лайнера «Вильгельм Густлов», которого 30 января 1945 года в результате торпедной атаки утопил командир подводной лодки С-13 знаменитый капитан 3 ранга Александр Маринеско, отправив на дно тысячи фашистов. Судно выкрасили в желтый цвет, нарисовали на форштевне свастику. На борту красовалось название лайнера.

Утром мы рассмотрели черные подпалины на надстройках от «пожаров», красочно снятых кинооператорами. Видимо, съемки закончились только вчера. С ненавистью взглянув на фашистский знак, подняли Флаг и гюйс, сыграли «Учебную тревогу». Старпом капитан 3 ранга Виктор Ничипуренко поднялся на главный командный пункт, включил трансляцию и дал команду: «Корабль экстренно к бою и походу приготовить!»

Ветерок был отжимной, но не сильный, 2–3 м/с. К концу приготовления корабля к выходу в море на наш причал прибыли швартовные команды с соседних кораблей, чтобы отдать наши концы. Ничто не предвещало никаких трудностей, но тут выяснилось: умники, которые швартовали нос «фашиста» просто набросили носовой конец на кнехт на причале, а не продели сквозь наш огон (петля на конце швартового конца), поджали нос к причалу буксиром, обтянули конец, как могли, и закрепили «восьмеркой» на кнехт на борту судна.

По окончании приготовления наш командир дал команду: «По местам стоять, со швартовов сниматься». Дополнительные швартовые концы убрали быстро. Носовой швартовый конец отдали без проблем. А кормовой-то под «немецким» концом!

Командир приказал на секундочку скинуть носовой конец «немца», быстро отдать наш кормовой и обратно накинуть носовой швартовый конец «Псевдовильгельма» на кнехт. А тем временем наш нос мало-помалу покатился влево. Как только «на секундочку» сбросили носовой швартовый конец «фашиста» и отдали наш кормовой, нос «немца» тут же тоже пошел влево под влиянием отжимного ветра. Парусность у него была не слабая. Да и был он пустой, как барабан, судя по высоко находящейся ватерлинии. На бак киношного судна выскочил, по всей видимости, единственный присутствующий на борту «моряк» в спасательном жилете и замахал руками. И тут командир по громкой связи, по верхней палубе дает команду: «На «Вильгельме», отдайте якорь!» Ответа не слышно, звук уносит ветер. Да и расстояние приличное; от крыла нашего ходового мостика до бака «фрица» больше сотни метров. Командир запрашивает:

– Ют – ГКП. Что он там отвечает?

Ответ с юта:

– Он кричит «отдать якорь не могу! Он у нас деревянный!»

Пауза… Секунды две командир осмысливает полученную информацию. Понимает, что судно, стоящее по корме – бутафорское, предназначено отправиться «на иголки» и на нем ничего нет, даже якоря, и ничего не работает. Потом, надо отдать должное Александру Ивановичу, он быстро приказывает опустить обе ВДРК и прижать корабль на прежнее место к причалу. Надо объяснить, что эсминцы нашего проекта имели две ВДРК (выдвижные движительные рулевые колонки), одна в носовой части корабля, другая – в кормовой. Это, по сути, два дополнительных винта, поворачивающихся под днищем на 360 градусов каждый, и позволяющих развернуть корабль длиной 156 метров практически на месте или, как в данном случае, прижать к причалу нашу махину в восемь тысяч тонн, как нечего делать. Через несколько минут встали на прежнее место. К счастью, за это время ветер стих почти до нуля. Как говорится, «дым в трубу, дрова в исходное, пельмени разлепить, тесто раскатать. Галс тренировочный». Ошвартовались без заводки дополнительных концов. Вооружили трап, отправили на берег нашу швартовную команду, подали на киношное корыто бросательный конец, проводник и самый легкий полипропиленовый кончик.

Благо, с этой задачей единственный «немецкий» матрос хоть и с трудом, но справился, выбрал все веревки вручную и закрепил на баке, просто набросив огон на свободный кнехт. Работая нашим шпилем на юте самым малым, потихонечку подтянули нос бедолаги, отпорным крюком зацепили свисающий с борта швартовый конец «Вильгельма» и, наконец, набросили его на кнехт на причале, предварительно продев его через наш огон. Матрос с «Густлова» сбросил наш полипропилен и мы быстро смотали его на нашем юте. За все это время, а это где-то полчаса, швартовные команды с соседних кораблей торчали на причале и, когда мы «положили на место» то, что трогать не стоило, чуть было не захлопали в ладоши. Наверное, со стороны все смотрелось весьма драматично и живописно!

В итоге, снялись, и через несколько минут выходили в прохладное Балтийское море, ушли в полигон для выполнения боевых упражнений.

Глава 7
Особый отдел умеет лечить

На кораблях флота особист всегда дружил со штурманом. Дело в том, что штурманская рубка, находилась, как правило, сразу за ГКП. У штурмана всегда был кофейник, и не пустой. В штурманской рубке можно было покурить, если командир не очень строгий. Отношения между штурманом и оперуполномоченным особого отдела обычно были неформальные, так как один служил на корабле, а второй его «обслуживал». Но великий смысл такого альянса был не в «покурить» или «кофе попить», а в том, что особисту в море надо было за командиром корабля приглядывать. И командир это прекрасно знал. А если присматривать в упор, командир скоро взвился бы и послал бы кого угодно и куда угодно, так как командир на корабле в море есть бог и царь. Поэтому общение «ихних благородий» происходило весьма дозировано.

А как же личный состав, спросите вы? Будьте спокойны. Каждый примерно десятый или пятнадцатый матрос являлся помощником особиста, источником информации или, говоря попросту, осведомителем. Поэтому обо всем что происходило «в низах», особист узнавал сразу. И меры принимал соответственно: быстро, без шума и пыли. Тема, как говорится, скользкая, но интересная.

Наш особист на гвардейском большом противолодочном корабле «Гремящий» был славным мужиком. Когда мы в 1981-м пошли на вторую по длительности боевую службу (264 дня) во всей эскадре Северного флота, он не откосил. Звали его Владимир Иванович Матвеев. Моряк, одним словом. После «Гремящего» я служил еще на двух эсминцах и учился на офицерских классах в Ленинграде, прежде чем через 8 лет судьба свела нас с Владимиром Ивановичем – довелось жить в одном подъезде на Северной Заставе в Североморске. Мы в 3-й квартире на 1-м этаже, а Владимир Иванович с семьей в 5-й на втором. Как положено, дружили семьями. Я был старпомом на большом десантном корабле БДК-55, а Владимир Иванович обслуживал нашу бригаду десантных кораблей Северного Флота. Как-то раз, когда я «сидел» в обеспечивающей смене старшим на борту, приходит ко мне вечером, где-то в 21. 00, в гости на корабль Владимир Иванович, и спрашивает:

– Сауна есть?

– Есть, – говорю, – а куда она денется?

– Заводи, – говорит, – попаримся.

А я чувствую себя неважно, как-то не очень хочется мокнуть в таком состоянии.

– Я, – говорю, – наверное, заболел.

– Ничего, – говорит, – сейчас я домой смотаюсь, эвкалиптовые веники, меда и малины привезу, включай свою жаровню, пускай греется. Сейчас мы тебя лечить будем.

И пошел на причал, сел в свою «восьмерку», стартанул с пробуксовкой и полетел домой за медом, вареньем и вениками. Я вызвал вестового, попросил навести порядок в сауне и включить ее на 90 градусов. Через 15 минут Владимир Иванович вернулся с двумя объемистыми лечебно-оздоровительными вениками и поставил на мой стол в каюте две 250-тиграммовые баночки: меда и малинового варенья. «Ну, сейчас вылечит», – подумал я и вызвал через рубку дежурного фельдшера с термометром. Померили температуру – 37,4.

– Нормально, – говорит мой опытный друг и соратник.

Вещевой баталер принес пару чистых простыней, два куска банного мыла. Главный боцман прислал две новые, изготовленные нашими умельцами мочалки, сделанные из полипропиленового конца. Мы зашли в сауну, замочили веники в деревянном ушате. Отбой уже прошел, дежурный доложил, что обошел все кубрики, все в порядке. Вестовой доложил, что сауна готова.

– Ну, пошли, помоляся, – деловито обмолвился Владимир Иванович.

Несколько заходов в парилку, тщательная обработка двумя вениками сразу, контрастный душ, растирание довольно жесткой мочалкой, все это вместе сделали свое дело. Да и Владимир Иванович старался. Поддавал пару, капал в ковшик какие-то чудодейственные капли, перед тем как плеснуть водички на камни электрической печки, работал вениками, как зверь. Я почувствовал легкость в теле. Слабость ушла. Завернувшись в простыни, вернулись в каюту. Я попросил вестовых кают-компании сделать два чая. А Владимир Иванович попросил принести перечницу с черным перцем. Взяв пустой чайный стакан, закрепленный над умывальником, мой «доктор» вытряхнул в него содержимое перечницы, где-то с пол чайной ложки перца.

– Шило есть? – спрашивает.

– Конечно! – отвечаю.

– На два пальца плесни, больше не надо.

Плеснул, как было сказано. Развел водой из-под крана «по широте», то есть градусов 65–70. Прикрыл стакан ладонью, чтобы не грелся. Получилось чуть меньше полстакана. Перец осел на дне. Иваныч открыл баночки с вареньем и медом, дал мне чайную ложечку из принесенного стакана с чаем, и строго приказал:

– Теперь размешай, и залпом! Не запивай, сначала медом, потом малиной закуси.

Я так и сделал. Сели пить чай. Курим, чай пьем, вполголоса беседуем о том, о сем. Через пять минут меня прошибло потом.

– Ну, – говорит «доктор»-особист, – пора и честь знать. Поехал я домой, спасибо за баньку. А ты не сиди. Давай в койку, и из-под одеяла не высовывайся.

Как только Иваныч откланялся, я принял горизонтальное положение и вроде бы сразу провалился в сон. Через какое-то время проснулся и не могу понять, где я. Смотрю на противоположную переборку, а она… оплавляется. Вот это номер! Свешиваю ноги с кровати и босиком добираюсь до стола. Голова чугунная. Включаю свет. Знаю, что ковровая дорожка в каюте малиновая, но сейчас она… зелено-фиолетовая. Мурашки побежали по коже. Первая мысль: «Может, спирт метиловый? Да нет, из этой бутылки кто только не «причащался». Да мы и меняли на складе технический этиловый спирт на питьевой, получая при этом не килограммы, а литры (по приказу командующего флотом в килограмме спирта было 1250 миллилитров при температуре 20 градусов Цельсия). Да и выпил-то граммов 100, не больше. Тогда, что?» Включаю связь с рубкой дежурного, опять прошу прислать ко мне фельдшера с термометром. Втыкаем градусник мне под мышку, ждем минуты две. Результаты смотрит фельдшер, мне не показывает и без разрешения смывается из каюты, бросив на ходу:

– Я сейчас шмелем, градусник нерабочий!

Через две минуты другой термометр торчит у меня под мышкой. Фельдшер вынимает его и у него делаются круглыми глаза! Я выдергиваю у него из рук несложный прибор, смотрю и глазам не верю. – 40,6. Не слабо! С трудом поднимаю глаза. Спрашиваю:

– Что делать, братишка? Он говорит:

– Посидите, я быстро.

И убежал. Буквально через две минуты приходит дежурный по кораблю, стучится. И говорит:

– Товарищ капитан 3 ранга! Командир корабля сказал, что будет через 10 минут. А вам предоставлено два выходных дня. Одевайтесь, за вами сейчас штабной УАЗик приедет и домой отвезет.

Кое-как одеваюсь, надеваю шинель, выхожу к трапу. Состояние нестояния. Вахтенного у трапа вижу как через пластиковый пакет. Мутно. Холода не чувствую. Спускаюсь, сажусь в УАЗик, через пять минут дома. Еле разделся. Жена просто испугалась. Добираюсь до кровати. Ложусь. Звонок в дверь.

Иваныч принес анальгин. Ему уже доложили. Анальгин же сбивает температуру. Посидел со мной, посочувствовал, пожелал выздоровления. Пошел домой. Время-то полвторого!

Через сутки я был в строю, и выполнял свои служебные обязанности!

Все-таки он меня вылечил!

Глава 8
«Безупречные» приключения

А не надо каркать

В январе 1987 года новейший эскадренный миноносец «Безупречный» под командованием капитана 2 ранга Ничипуренко Виктора Александровича вышел из Североморска на боевую службу в Средиземное море. Пошли в составе трех кораблей: тяжелый авианесущий крейсер «Киев», большой противолодочный корабль «Адмирал Исаченков» и наш «Безупречный». Я служил на «Безупречном» командиром БЧ-1.

Когда вышли из базы, экипаж был как выжатый лимон. Бесконечные тренировки, учения, проверки штабом бригады, штабом эскадры, штабом флота, выходы в море на выполнение боевых упражнений и стрельб вымотали людей донельзя. После выхода все должно было успокоиться и войти в ритм: вахта, подвахта, отдых. Но не тут-то было. Я служил с командиром, когда он был еще старпомом на предыдущем корпусе нашего проекта и знал его крутой нрав.

Каждые 2–3 часа по кораблю неслось: «Учебная тревога! Цель воздушная, групповая из трех! Курсом на корабль! Пеленг… Дистанция…» После нескольких тревог я подошел к командиру на мостике и сказал, что лучше бы повременить с учениями и тренировками, надо дать людям немного отдохнуть. Идем-то далеко и надолго. На что получил совет: не лезть не в свое дело.

А был в БЧ-5 (электромеханическая боевая часть) матросик трюмный из личного состава нового пополнения (так называемый молодой). Так вот, «с боями» завернули «за угол» (обогнули Скандинавию), спустились к Англии. Утром посчитались, а одного морячка нет. Все обыскали, нет. Тремя кораблями, включая «Киев», топтались к западу от Британских островов в течение суток, опрашивая на 16-м канале (открытый радиоканал связи, его еще называют «канал безопасности») сопровождавших нас англичанина, немца и датчанина: мол, не проплывал ли мимо наш матросик? «Нет, – говорят, – не видали». А потом выяснилось, что этот матросик засыпал на вахте, а ему – то спички между пальцев ног вставляли и зажигали, то ледяную воду за шиворот лили для бодрости. Он понял, что в таком режиме полгода не протянет и сиганул за борт. А вода в этот период около четырех градусов, долго не поплаваешь… Что же делать? Нет, так нет, пошли дальше! Через сутки меня подозвал командир, и, так, чтобы никто не слышал, спросил:

– Ну что, штурман, накаркал?

Я повернулся и пошел в штурманскую рубку. Он меня даже не окликнул…

В Бискае потрепало. Пришлось даже подворачивать на ветер, носом на волну, потому что валяло очень сильно. Готовили только густую кашу на второе, да и то половина экипажа ничего не ела. В коридоре личного состава к пиллерсу привязали мешок черных сухарей, брали все, кто хотел. Желающих, правда, было не много. Никто не обижался на тех, кого укачивало и тошнило. Лишь бы травили в гальюне, а не где попало. Интересно было наблюдать за «Исаченковым», закладывающим неимоверные крены, и за «Киевом», которому 10 баллов по шкале Бофорта и волнение 9 баллов было по барабану. Я спускался к своему приятелю, командиру дивизиона связи Коле Коякову и он организовывал мне возможность по моим делам переговорить с кем-нибудь из штурманов с «Киева». У них и волнение моря, и ветер были на пару баллов меньше. Как же все относительно! Через трое суток все стихло. Народ немного ожил, наконец, нормально поели. Прошли Гибралтар. Еще немного и прибыли в 52-ю точку, место рандеву кораблей 5-й Средиземноморской оперативной эскадры, и стали на якорь в заливе Хаммамет в Тунисском проливе. Командир улетел на вертолете на совещание на «Киев». Старпом объявил на построении борьбу со ржавчиной, ППО и ППР (планово-предупредительный осмотр и планово-предупредительный ремонт). В обед разрешили ловить рыбу с борта. Температура была не так, чтобы жарко, но вполне комфортно, градусов 15–16. Немного расслабились, некоторые отчаянные даже пытались загорать под хилым солнышком. Поймали несколько рыбок, похоже, вполне съедобных, отправили их на камбуз. Прилетел командир и сообщил, что на завтра планируется продолжение работ по распорядку. Вечер завершился вполне спокойно. Солнце село за горизонт и все, кому положено, легли спать.

Еще денек прошел спокойно, подчистились, подкрасились. В обед, правда, было происшествие, которое помню до сих пор. По левому борту, как обычно при стоянке на якоре, был вооружен выстрел – специальная стальная балка, несколько метров длиной, откидывающаяся от борта и устанавливаемая перпендикулярно ему, со штормтрапом и шкентелем с мусингами. Штормтрап представлял собой два конца (веревки), между которыми были вделаны деревянные балясины (ступени-перекладины) на удобном для подъема расстоянии в один шаг вверх. А шкентель с мусингами представлял из себя веревку с «узлами» на ней, чтобы поднимаясь по ней на борт, удобно было на них опираться. (Устал описывать то, что на флоте называется одним словом. Знатоки будут меня поправлять, что не «веревка, а тетива», что не «узлы, а специальные кнопы», и так далее. Прошу прощения.) Выстрела нужны для подъема личного состава и грузов на борт без подхода к жесткому трапу, иначе об него можно разбить катер (баркас, шлюпку) во время непогоды. А под выстрелом штормтрап и шкентель с мусингами просто складываются «гармошкой» в шлюпку и остается только ухватиться половчее за упомянутые причиндалы и подняться на борт.

Так вот, выходим мы, четыре младших офицера, после обеда из кают-компании покурить за надстройку к трубе (там, вообще-то, курить запрещено) и видим картину Репина «Приплыли»:

Держась за шкентель с мусингами, в воде «купается» замполит БЧ-5 старший лейтенант Семенов. Губы посинели, только голова и руки из воды торчат.

– Как водичка? – спрашивает Коля Кояков. – Мокрая?

И швырнул окурок в сторону пловца. А в ответ тишина! Саша Сомов, командир группы воздушной обстановки, быстро сообразил, что дело пахнет керосином и рванул в рубку дежурного по кораблю. Мы с Юрой Овчинниковым – комбатом главного калибра и Колей Кояковым быстро спустились на шкафут к выстрелу. Через несколько секунд по всем линиям: «Человек за бортом! На рабочий катер, катер к спуску! Команде катера в катер!» Мы со шкафута только успели бросить спасательный круг, да и то без толку, так как Семенов был не дурак и предпочел держаться за крепкий шкентель, а не за круг, хотя бы и на прочном фале. (Это мы так подумали.) Буквально через две минуты подошел рабочий катер без кормового флага, и Семенова кое-как втащили на борт. Руки его еле оторвали от шкентеля с мусингами, за который он так старательно держался. Командир рабочего катера Миша Баев водрузил флаг на место.

Далее все по плану. Катер подняли вместе с экипажем и установили на кильблоки, Семенова – в санчасть, в руки опытного начальника медицинской службы Андронатия Виталия Борисовича, который знал, как согреть замерзшего изнутри и снаружи. Семенов объяснил потом, что просто хотел окунуться, но не учел, что как только очутился за бортом, его просто обожгло ледяной водой. Он мертвой хваткой вцепился в шкентель и ждал помощи до тех пор, пока мы не вышли покурить. А время подобрал специально в обед, чтобы никто не видел. (Такие фокусы были категорически запрещены). Если бы его оторвало, то унесло бы течением черт знает, куда и шансов не было бы никаких. Короче, обошлось, – и слава богу. От командира, правда, Семенов получил по полной программе.

Недолго праздник продолжался

Через день мы узнали, что в Средиземку пожаловал тяжелый атомный авианосец США «Нимитц» (водоизмещение около ста тысяч тонн, длина 333 метра, высота надводного борта порядка двадцати метров), возглавляющий авианосную ударную группу (АУГ). Нам, как кораблю, имеющему наиболее свежие энергетические установки, было поручено выполнять задачу КНС (корабля непосредственного слежения). Поэтому, недолго думая, утром выдвинулись навстречу супостатам. Через сутки с небольшим встретились. Впечатление, надо сказать, не слабое. «Нимитц» шел в окружении десятка боевых эсминцев и фрегатов УРО, а по корме у него болтались плавмастерская и плавгоспиталь. Мы сбросили ход и, находясь у главной цели по правому борту, пропустили ордер вперед, развернулись на восток и, построив всех свободных от вахты по левому борту, добавили ход. Как корабль хоть и 1 ранга, но, несомненно, классом пониже, «Безупречный» обязан был поприветствовать «монстра». Сыграли «Захождение», приспустили флаг, вахтенный офицер вышел на крыло мостика и отдал честь. На полном ходу проскочили мимо «Нимитца», отдали почести как положено. Когда мы были у них на траверзе, на мостик вышел один офицер, коротко козырнул, они приспустили на пару секунд звездно-полосатый флаг и все. Мы сбросили обороты винтов и опять скатились на кормовые курсовые углы главной цели. На 16-м канале запросили место в ордере, но наш запрос был проигнорирован. Умылись, как говорится! Но память у нас хорошая. До утра держались в кильватер ордеру на удалении 3–4 мили.

Утром на мостик поднялся наш стармех капитан 2 ранга Веселов Виталий Федорович. Вот кого хотелось бы помянуть добрым словом (за весь поход ни одной поломки). Они с командиром корабля коротко посовещались и о чем-то договорились.

Часов в 9 утра на «Нимитце» начались полеты. С интервалом примерно 3–4 минуты в небо поднимались самолеты. Красиво, ничего не скажешь. Мы заняли место на правом траверзе авианосца, чтобы нам было виднее, как они упражняются. Тем временем механик организовал на юте сварочные работы. Как я узнал потом, два матросика в засаленных робах вытащили на ют кусок железа от пайолы, прихватили его к стальной палубе и, выбрав самый толстый электрод для подводной сварки, аккуратно, под присмотром командира БЧ-5, «размазали» его по пайолине. В это время на ГКП началось самое интересное! Я был как раз там. На 16-м канале сначала по-английски, потом почти без акцента, по-русски офицер с «Нимитца» стал убедительно просить нашего командира прекратить сварочные работы, так как сварка наносит значительный ущерб качеству связи диспетчера полетов с самолетами при посадке на авианосец, и это может плачевно кончиться. Кстати, нам тут же было предложено место в ордере: удобные нам сектор пеленгов и диапазон дистанций. Командир благосклонно согласился, сварку прекратили. Больше америкосы особо не выпендривались, спесь куда-то слетела.

А буи – расстрелять

Собственно, корабль непосредственного слежения один против такой компании долго не продержался бы, ну, минут, может быть, 15–20. Но американцы знали, что где-то в районе находится наша многоцелевая атомная подводная лодка, которая может разнести всю авианосную ударную группу в пух и прах одним залпом. А наша задача состояла в том, чтобы каждые 30 минут «выстреливать» в атмосферу координаты главной цели с максимальной точностью. Чтобы принять эти координаты и перенацелить ракеты, нашей подлодке даже не надо было всплывать. Для этого всего на несколько секунд всплывала радиоантенна на специальном буйке, находящемся «на спине» лодки, но за это время обнаружить саму лодку практически невозможно. А самонаводящиеся ракеты, в случае необходимости, выпущенные с лодки даже в старое место цели, с легкостью нашли бы и авианосец, и всю его компанию. За 30 минут далеко не убежишь. Поэтому противолодочные самолеты, взлетающие с «Нимитца», щедро, примерно каждые 4–5 минут сбрасывали в воду радиогидроакустические буи (РГАБы) в надежде обнаружить нашу ПЛ.