Текст книги "Тот, кто был мной. Автопортрет. Том 2"

Глава 7. Позолоти ручку

Это все неправда, что нельзя играть на гадальных картах, что они теряют свои свойства после партии в «дурака», или в «козла». Я бы сказал, что для них это куда больший отдых чем простое развлечение игроков. Стандартную колоду в тридцать шесть карт, показавших мне впоследствии все, на что они оказались способны, Валерчик купил на ж/д вокзале на свои деньги. Ему совсем не было жаль потратить эту сотку (или что-то около того, неважно) на то, чтобы скоротать почти два часа пути в поезде, а потом оставить новенькую колоду на радость другим пассажирам.

– Я лучше себе заберу, – сразу воспротивился я, чему Валерчик не возражал.

И первую странность проявилась практически сразу, едва мы начали с Валерчиком игру, и начальная четверка карт оказалась в моих руках. В отличии от карт в руках моего оппонента, но славного кореша по жизни, те карты, что держал я, были окружены каким-то золотистым сиянием, своего рода аурой. Оно было совсем нечетким, бледным, но видимым моему глазу. Поначалу я решил, что мне просто показалось. Но нет, всякий раз, когда я касался колоды, чтобы «снять» очередную карту, я видел это свечение, которого не было при соприкосновении с картами пальцев Валерчика. Он заметил мои растерянность и смятение. Я не стал скрывать своих наблюдений, и предложил поменяться картами, хотя уже предвидел очевидный исход. Так и получилось: ничем не выделявшиеся карты в пальцах Валеры в моей хватке приобрели свою ауру. Она же пропала как только карты из моих рук перекочевали в руки моего кореша.

– Понятия не имею, что за херня, – не сдержал я своих эмоций, – Какая-нибудь химия. Надо заканчивать с этими «спрайтами» и «фантами». Сто пудов, из-за них.

В то время как Валерчик приобрел на вокзале только лишь колоду игральных карт, я, затарился двумя «Сникерсами» и полторашкой «Фанты». Это Валерчик категорически отвергал всякую химию, которой, по его словам, были накачаны все эти, типа, сладости.

Мы сыграли еще раз, после чего он собрал все карты в колоду, которую хотел было выбросить из открытого окна вагона:

– От греха подальше.

Но хотя я пребывал в состоянии недоумения от своих галлюцинаций, все же было в них что-то такое, что казалось мне и интересным и захватывающим воображение. Все-таки, про себя я приходил к мысли, что ни к какой газировке они отношения не имели, что никакой химией или излишней токсичностью, воздействовавшей на мой мозг подобным способом, здесь и не пахло. А потому я поспешил остановить Валерчика от его намерений буквально выбросить деньги на ветер и сунуть странную колоду себе в карман штанов. Вместе с тем, про себя я решил прикупить еще одну колоду карт, уже на вокзале в пункте назначения. На тот момент я был уверен в том, что мне действительно это было нужно.

А уже на месте, я мысленно махнул рукой на свою уверенность, подозревая, что и с другими картами произойдет то же самое сияние. Ну и пусть. Это значит, что в моей, возможно, скучной, но вполне удовлетворявшей меня самого жизни что-то менялось. Неожиданные обстоятельства, форс-мажор, уготованный мне свыше, если хотите, приключение, нашедшее меня без моего согласия. Не в первый раз.

Что ж, золотое сияние касалось всех карт, и никак не помогло бы мне сжульничать при игре. А значит оставалось гадание, которым я никогда раньше не занимался. Нет, конечно, некоторые значения мне были известны, впрочем, всегда можно было воспользоваться услугами Интернета. И я пользовался, иногда прибегая к одному известному мне способу узнать ближайшее будущее. Этакий быстрый расклад.

Оказавшись, наконец, дома и достав карты из кармана штанов, я не обнаружил вокруг них недавней ауры. Как будто ничего и не было. Ни одна из карт не сияла золотым светом. Однако при моей попытке прибегнуть к знакомому мне раскладу (в принципе, не имевшему под вечер значения), я испытал неприятное покалывание в пальцах. Словно карты неожиданно обросли острыми иголками, больно впивавшимися мне под кожу, отбивая у меня всякое желание обратиться к ним за прогнозом. Как будто знали, что я намеревался сделать. А вот на пасьянс, однажды показанный мне одним знакомым, вроде как раскладываемый самой Екатериной Второй (и за всю жизнь это ей удалось всего раз или два), карты отозвались вполне доброжелательно. И вновь я наблюдал свечение вокруг них, а в голову настойчиво лезли странные позитивные мысли. Слишком позитивные и многообещающие.

То был последний вечер моего отпуска, но впереди оказывалась пятница, за которой следовала пара новых выходных. И на работу утром я направился с бодрым настроением, не забыв, при этом, прихватить с собой карточную колоду. В бытовке я появлялся всегда за час до начала рабочей смены, приходил, чтобы позавтракать, а теперь в мои планы входило разложить пасьянс на новеньких атласных картах. Сначала пасьянс, чтобы зарядить их положительной энергетикой, а уже потом попытаться узнать о предстоящих событиях дня.

На мое удивление я оказался в бытовке не первым. Жилистый белобрысый малый Ванька Петров, самый молодой в нашей смене, демобилизовавшийся всего чуть больше полгода назад, уминал аппетитное содержимое термоска, собранного недавней женой, явившись на работу за пятнадцать минут до меня.

– Ехать в Мухосрань, – пояснил он, жадно работая челюстями, – Машину еще вчера собрали, решили отправить пораньше с утра. Но все равно приеду не раньше семи вечера: там п…ц полный… Ну-ка, брось картишки, хочу знать как дорога будет, – улыбнулся Ваня, едва заметив свежую колоду карт у меня в руках.

В бытовке имелась колода карт, потрепанных, надорванных, замусоленных. Я пользовался ими, и Ванька знал об этом, видел воочию. И не только он один. А как-то раз за пасьянсом меня застал управляющий. Сказал, что «даст втык», но на первый раз простил.

– Погоди, сначала пасьянс разложу, хотя бы раз. Надо придать картам настрой.

– Чудно, – усмехнулся Ваня в ответ.

Он молчаливо наблюдал за тем как у меня не получилось с первого раза. Но, тем не менее, я вновь перетасовал колоду, тщательно, и чувствуя знакомое покалывание в руках. Внутренняя сила тормозила меня извлечь из колоды карты, значение которых хотел узнать Ванька.

– Давай сам, – предложил я, сделав про себя необходимый вывод.

– Серьезно?

– Да хрень все это про одни руки, – со знанием дела, чего не было прежде, уверял я, и сам поражался своей настойчивости.

Просто колющие ощущения утихли как только я разложил колоду веером перед Ванькой рубашкой кверху. Лишь некоторые из карт сияли, те, которые он должен был вытянуть. Больше того, я даже видел, какое именно значение имела каждая из них. Как если бы держал карточный веер открытым. Я видел как золотое сияние потянулась к рукам Вани, направляя их к нужным картам, заставляя выбрать именно их из всех прочих. Конечно, он думал, что сам выбирает, но по факту все обстояло не так. И это карты управляли им, отведя мне роль наблюдателя. До этого момента я все делал сам, и если меня просили (ради забавы), тот же Ванька, «раскинуть на день», я доставал карты из колоды своими руками. Как я уже сказал, никто из ребят, с которыми я работал, не воспринимал эти мои прогнозы всерьез, хотя бы потому, что, я пользовался старыми, засаленными, и бесчисленное количество раз играными картами, естественно непригодными для гаданий.

Ванька вытащил из колоды все сиявшие золотым светом карты, после чего я полез в свой айфон, чтобы выйти в Сеть. Ваня выслушал мои пояснения к тому, что себе навыбирал. Прогноз его порадовал, по крайней мере, я видел улыбку на его лице, настолько Ванька получил позитивный настрой в предстоящий рабочий день. Разумеется, он не воспринял предсказание всерьез, просто хотел услышать что-нибудь хорошее, чтобы пережить, самый сложный из всех его рейсов, действительно тягомотный и утомительный.

Я же понимал, что карты на самом деле намеревались влезть в чью-то жизнь и нарушить сложившийся в ней порядок вещей. В этот раз в положительную сторону. И я даже слегка завидовал Ване в том, что его ожидало. А где-то чуть глубже я трепетал от мысли, что в моих руках вдруг оказалась серьезная сила, разбуженная, скорее всего, моим собственным стойким нежеланием что-либо менять в своей монотонной жизни. Это за друзей и знакомых я радовался, когда у них происходило что-либо приятное или торжественное вроде свадьбы или рождения детей, а то и свалившегося на голову денежного прибытка. И огорчался, если случались неприятности. И с этой мыслью я ложился спать прошлым вечером. Сила же новенькой карточной колоды и пугала и восхищала меня одновременно. Кажется, я не должен был вмешиваться, тупо предоставляя картам возможность влиять на чью-либо судьбу.

Но вот я попытался узнать у них о предстоящем дне в собственный адрес, предварительно зарядив карты еще несколькими попытками разложить пасьянс. И тогда я не испытал неприятных колючих ощущений. Но, вопреки моим ожиданиям, я не увидел в колоде ни одной из карт, которая была бы обведена золотой аурой.

конец

Глава 8. Непогода

Как и было в предупреждении от МЧС, присланном мне на телефон, после нескольких дней неестественной летней жары, к полуночи указанной в мобильном сообщении даты поднялся ужасный ветер. Я проснулся от вспышек молний и довольно жуткого грохота грома, который заставил сработать сигнализацию сразу нескольких автомобилей на улице. Дождя, однако, не было, хотя я ждал самого настоящего проливня до самого утра. Чтобы прямо непроглядная пелена воды стояла за окном. Я и до того плохо переносил летний период, а в этот сезон было совсем невмоготу. Можно сказать, жара наступила где-то с середины мая, и если не дождь то простое похолодание меня бы вполне устроило.

Но по правде сказать, я проснулся и понял, что голоден. То, что я принес домой из круглосуточного супермаркета, отделенного от моей квартиры тремя этажами, было съедено практически моментально. Я не любитель готовить что-либо, предпочитаю сухомятку, поэтому в холодильнике моем крайне редко можно обнаружить съестное, ну если только кетчуп. Итак, я проснулся с урчанием в желудке, и несколько минут поразмыслив и понаблюдав за грозой и ветром, а так же представив перед мысленным взором все перспективы выхода на улицу в час ночной, решил, что меня устроит элементарный квас с подходящей под него прикуской. Холодный, после которого пробивает на глубокую отрыжку; не тот, что я помнил лет двадцать назад, конечно, но хотя бы приближенный к нему по вкусовым ощущениям. И чем меньше я буду телиться, тем больше вероятность того, что я не попаду под дождь, которому было самое время хлынуть. Бриджи, футболка, тапки, и вот я уже почти бежал до супермаркета за заветной бутылкой в предвкушении крепкого сна после пары кружек холодного напитка, сваренного на порошках.

На все про все мне хватило десяти минут, если не меньше. Но ожидаемого мною ливня все не было, что меня сильно расстраивало. Помню, я сел у окна, выходившего во двор с детской площадкой. Здесь очень удобно располагался стол с моим ПК, монитором и колонками, за который я уселся, уже намереваясь включить какой-нибудь занятный фильмец с восточными единоборствами, желательно 90-ых годов выпуска. Я успел только налить квасу в кружку, когда в очередной вспышке молнии за окном неожиданно увидел их. Одной из них была женщина в юбке. Она стояла на асфальтированной дорожке, проходившей через двор к площадке соседнего дома. А прямо перед женщиной я своими глазами видел застывший голубоватый шар размером с голову взрослого человека. Однако это и была голова человека, стоявшего рядом с женщиной. Конечно, я не видел черт лица его, и даже по форме шар оставался шаром, однако я отчетливо разглядел его руки, ноги, туловище. Вспышки молний представили мне и его наготу.

Помню, как первой моей мыслью была мысль о неправдоподобности увиденного мной в окно. Ведь ничего такого не было, когда я проснулся минут двадцать назад. А когда я вернулся из магазина и подошел к столу, в окно я посмотрел всего раз, чтобы увидеть то, что увидел. На всякий случай я протер глаза, но женщина и голый мужчина со светящимся голубоватым шаром на месте его головы никуда не делись. Но вот вновь сверкнула молния, и от нагой человеческой фигуры не осталось и следа, лишь светящийся шар висел неподвижно в воздухе. Теперь я видел только шар, не искаженный никакими чертами лица. И свет его стал ярче. Я понял, что это практически за долю мгновения до того как женщина протянула к нему руку.

– ****ь, – только успел выдохнуть я.

А в следующую секунду во все стороны брызнул сноп искр. Пораженное электрическим током тело женщины распрямилось стрелой, слегка выгнулось, коснувшаяся шара рука ее будто окоченела. Вследствие этого женщина не могла отцепиться от наверное, тысяч вольт, прошедших сквозь нее в эти страшные мгновенья, и однозначно ее убивших. Однако шар резко устремился по прямой линии в сторону и впечатался в стену соседнего дома, чтобы рассыпаться на множество новых искр. Только тогда, скорее всего, бездыханное и обожженное тело женщины повалилось, наконец, на землю. Хотя, в темноте я этого не видел, но тем не менее, вглядывался в то место где она стояла только что в попытке увидеть ее лежачей на земле.

И вот здесь вспышки молний резко прекратились, а затем хлынул так ожидаемый мною холодный проливень, мгновенно затуманив мое окно непроглядной пеленой воды. Все, что я мог сделать в данной ситуации – набрать «скорую». Она уже не нужна была, конечно (это я понимал со всей отчетливостью), но гражданский долг обязывал. Однако, схватив телефон, и чувствуя сильное волнение, сопровождавшееся в груди уханьем молота и пылавшей от притока крови головой, я вдруг остановился. Что я должен был сказать? На моих глазах шаровая молния убила человека. Жертва коснулась ее рукой. Наверняка там остался характерный ожог, согласно которому эксперты сделают логичный вывод. Это максимум, что от меня требовалось как от свидетеля. Проблема заключалась в том, что врать я так и не научился, и мне было проще отмалчиваться. Но сколько еще свидетелей могло видеть то же, что и я? Видели ли они не просто этот шар, но голого человека? Видели ли они очертания лица его как и я? Скорее всего, женщина узнала то лицо, которого инстинктивно попыталась коснуться, за что поплатилась жизнью. Любой человек в здравом уме повертит в ответ на подобный рассказ у виска пальцем, конечно, если только не станет свидетелем подобного явления сам. Поэтому я так и не позвонил никуда, про себя решив помалкивать о случившемся. Не говори всего, что знаешь, но знай всегда, что говоришь.

Однако в течение следующего часа, во время которого я старался в окно не смотреть, а потом вообще растянулся в кровати, темноту ночи нарушили синие проблесковые маячки. Вряд ли женщину обнаружили случайные прохожие, все-таки сильный дождь на улице. Ну, если только местная синебота, которой, кажется, никакая непогода нипочем. А скорее всего, кто-то действительно видел произошедшее в окно как и я. Да и все равно кто. Самое главное, вызвали, чему я был несказанно рад.

Спустя сутки все местные бабушки обсуждали трагедию, случившуюся с несчастной женщиной, год назад потерявшей в пьяной драке сына. И я знал, о какой драке шла речь. Я проснулся тогда в третьем часу ночи, на улице раздавались громкие крики, вперемешку с матерщиной. Из окна со стороны улицы я видел человек пятнадцать подростков и мужчин постарше. Через дорогу от нашего дома располагался круглосуточный бар, возле которого и днем и ночью крутились местные «знаменитости» с пропитыми физиономиями. И подобные выяснения отношений были возле него не редкостью. Однако, на моей памяти столь массовый конфликт возле данного заведения был в новинку. Самый горлопан этой разборки, чей голос проник в мой сон через открытое окно, представлял собой, как говорится в простонародье, лося, на котором, как известно, пахать и пахать. В раскрытой рубашке и шортах, разгоряченный алкоголем, молодой человек орал на мужчину примерно одного с ним роста и комплекции. Пацан не стеснялся в выражениях, напирал, расправив руки, однозначно чувствуя себя хозяином положения.

Тогда я тоже не стал досматривать столь «захватывающее» кино наяву, сон был дороже. Я просто закрыл окно и заткнул уши вакуумными наушниками, намереваясь как можно скорее вновь уснуть. Как выяснилось впоследствии, разгоряченному горлопану попало по голове железным прутом в начавшейся драке. Его отвезли в больницу, где он скончался так и не придя в сознание. Лично я пересекался с ним всего раз, когда молодой «синяк» (как я узнал от бабушек, его звали Максимом) пытался стрельнуть у меня двадцатку рублей на похмелье. Честно говоря, я не дал, сказав, что не у того он денег просит. В тот момент я шел с работы, и у меня вообще не было никакого настроения с кем-либо общаться. Я даже лица его не запомнил, узнал только в свете барной вывески и уличных фонарей на месте конфликта.

И так уж вышло, что мне предстояло быть свидетелем последних минут жизни сначала сына, а потом и его матери. Было объявлено, что женщину убила молния, кто-то видел, что именно шаровая. И все местные обсуждали не столько эту смерть сколько саму ее необычность. Никто не помнил ничего подобного здесь. Вместе с тем я не слышал никаких упоминаний о нагой человеческой фигуре и очертаниях лица, которого женщина коснулась рукой прежде чем умереть. Я практически не сомневался в том, что она увидела Максима, живого и невредимого. И я тоже увидел его. И пусть этот факт останется лишь со мной. Значит так угодно кому-то свыше, и мои наблюдения в ту ночь еще мне откликнутся.

без окончания

Глава 9. Красное и синее (индикатор)

Несмотря на внешнюю привлекательность Лили, с которой он сначала переписывался в социальных сетях, а чуть позднее начал общение по скайпу и по телефону, Вова не хотел начинать и развивать с девушкой серьезных отношений. Он заранее предвидел их финал – достаточно скорый, по сути, рубящий их на корню. По иронии судьбы Лиля работала в поликлинике, где он проходил медицинское обследование, в результатах которого Вова не сомневался. Однажды он так же ложился в больницу по направлению от военкомата, вопреки здравому смыслу отправившего сердечника на два года в армию. Тогда, правда, родители подняли хай с участием проверок и волокиты, и в части пацан провел всего полтора месяца. Прошло полтора десятка лет с той поры, однако ничего не изменилось. Болячками Вова не занимался, (опять деньги, опять нервы, которых и без того не хватает), и, по правде сказать, его устраивало его физическое состояние. Сердце редко давало о себе знать, давление так же оставалось относительно в норме. Лишь иногда (в исключительных случаях, требующих адреналина) он чувствовал как закипал изнутри. Чувствовал как кровь мощными толчками приливала к голове, в груди все трепетало, и на миг темнело в глазах. Чаще Вова наблюдал некую рябь в уголках глаз, проходившую по истечении какого-то времени.

Именно здоровье должно было оттолкнуть Лилю от ее пока что собеседника. Было нечто, что могло ее попросту напугать, что Вова наблюдал в моменты ухудшения самочувствия, что завораживало все его внимание и одновременно пугало его самого. Было то, что вряд ли бы смогли объяснить самые крутые врачи, не то, что Лиля. И вот она предложила личную встречу. В выходной день, в сквере, в летние дни постоянно наполненном отдыхающими под тенью деревьев людей. И Вова просто не имел никакого права отказаться. Да, собственно говоря, и не мог отказаться в силу своего характера, при котором с трудом мог сказать «нет». В таком случае Лиля просто обиделась бы, заставив чувствовать его виноватым на пустом месте. Он представил эту неприятную маску, которая бесспорно исказила бы приятное симпатичное личико, что было совсем для такой как Лиля девушки неуместно. Врать или искать повод хотя бы просто отложить встречу на момент его готовности к ней Вова не видел смысла, да и вряд ли бы у него это получилось.

И все прошло как он и ожидал. Несколько часов рядом с Лилей доставили ему немалое удовольствие. Ему хотелось как можно дольше держать ее за руки, сжимать тонкие, казавшиеся совсем хрупкими, ладони своими толстыми пальцами, уверенно державшими хватку. Приятный запах ее духов слегка окрылял, приподнимал его над землей. Походка становилась более чем уверенной, Вова распрямлял плечи и слегка приподнимал голову. Будто хотел, чтобы все видели как ему здорово в паре с красавицей Лилей. На встречу с ним она пришла в пестром сарафане, желая как можно скорее сменить монотонный белый халат на что-то более яркое. Но и в белом халате медсестры и в пестром сарафане она оставалась хорошенькой, разве что белый халат приводил мужскую фантазию Вовы в движение. В белом халате Лиля выглядела куда более изящной, более утонченной, более нежной. Он частенько просматривал фотографии девушек в больничных халатах, выложенных в социальных сетях, про себя прикидывая, насколько сексуально та или иная девушка выглядит в подобном одеянии. Вот Лиля выглядела отлично. И ему так не хотелось с ней прощаться по истечении этих мимолетных часов. И, кажется, прямо из ниоткуда появлялись все новые темы для общения, и образованная и начитанная Лиля знала, что сказать.

И Вову так и подмывало пригласить ее к себе домой, просто показать свой угол, в котором она наверняка была бы весьма кстати. Все верно, Вове не хватало серьезных отношений, которые наверняка бы украсили его привычный уклад жизни. Лиля подходила ему, она казалась той самой, что могла бы вдохнуть новых сил в духоте обыденности за пределами домашних стен. Однако Вова ни на миг не забывал о своем индикаторе, неразрывно связанном с его недугом. И вместо того, чтобы пригласить Лилю к себе он проводил девушку до дома, располагавшегося всего через одну остановку маршрутного такси, договорившись о новой встрече завтра.

Все эти часы рядом с ней Вове было легко и хорошо, но едва он переступил порог своего дома и вошел в прихожую, твердый комок в груди вырос откуда-то из самой глубины. Прежде окрылявший его трепет превратился в частое неравномерное сердцебиение, а ликование, творившееся в груди, теперь разливалось неприятным обжигающим теплом по всему телу. Разогнанная частыми толчками сердца кровь приливала к голове, в глазах Вовы слегка темнело, все вокруг чуть пришло в движение. Он даже закашлялся. Войдя в дом, Вова постарался отдышаться, и вроде стало немного легче. Однако он чувствовал как внутри него все горело, как кровь буквально кипела. Кипела так, что Вова наблюдал сеть сосудов и артерий на своем лице, ярко просвечивавшихся через кожу. Если бы он сейчас разделся догола (что Вова и сделал, пройдя в ванную комнату) их можно было бы увидеть по всему его телу.

Он видел и свое сердце, видел как ускоренно и неровно оно пульсировало. И Вова долго не мог отвести взгляда, неосознанно считая его толчки, разгонявшие кровоток до состояния кипятка. Он уже давно перестал страшиться этой красной и синей сетки, расчертившей его тело от кончиков пальцев рук и ног до самой макушки головы с густыми вихрами, которые отстригал раз в полгода. В ванную же комнату Вова спешил для того, чтобы наполнить ванну приятной теплой водой, которая остудила бы и расслабила его тело. После прогулки с Лилей волнение его было слишком велико, и вряд ли бы отступило даже после четырех-пяти таблеток валерьянки. Это на работу Вова брал успокоительное с собой на случай излишних нервов, например, в общении с управляющим Денисом Сергеевичем, к которому поднимался каждый день, и чувствовал, что при разговоре с ним слегка задыхается и краснеет. Конечно, речь не шла о выволочках по делу; нет, как старший смены Вова получал целевые указания на рабочий день: сделать то-то, разобраться с тем-то, съездить туда-то. Впрочем, звиздюли так же имели место. Однако, Денис Сергеевич если и ругал Вову, то без излишних эмоций и матерных выражений, прекрасно видя внешнее состояние и переживания своего подчиненного. Зато Денис Сергеевич мог прибегнуть к ним когда на Вовином месте оказывался конкретный виновник того или иного косяка. Так что в этом плане Вове, можно сказать, повезло с руководством. Кроме того, Денис Сергеевич, который был старше Вовы на десять лет, внимательно следил за графиками отпусков, и в случае с Вовой не раз предлагал тому съездить на пару недель на море, намеренно исключая возможность денежной компенсации.

Вове же было комфортно оставаться дома. И конечно ему не нравилась эта излишняя, как это ему казалось, опека. Это правда, у Вовы были проблемы со здоровьем, однако он и в мыслях отказывался признать себя каким-то ущербным. Тем не менее, Вова мог реально оценить свои физические возможности и прекрасно понимал их пределы. И все же главным тормозящим фактором оставалось волнение. Неуверенность, опасение потерпеть неудачу со всеми ее неприятными последствиями. В кабинете Дениса Сергеевича Вова всегда был готов слушать, но не говорить, а если говорил, то только то, что знал сам. Просто между ними была существенная разница в должностях, которую Вова чувствовал очень остро. Все-таки, управляющий на то и управляющий, чтобы уметь излагать по делу и знать чуть больше. И когда Денис Сергеевич говорил, то будто предвидел каждый Вовин ответ. И эта разница в должностях между ними расширялась до бескрайней бездны, от осознания размеров которой у Вовы перехватывало дыхание. Но тогда ему помогала обычная валерьянка, и до кровеносной сетки дело не доходило. Даже матери с отцом он старался не показываться с ней на глаза. Не собирался он этого делать и в случае с Лилей. И в этот раз Вове просто повезло, что родители поехали к сестре, и он оставался один на выходные.

Вова запрыгнул в пустую ванну и только после этого пустил воду, проливая приятную теплую и мощную струю прямо себе на голову. Тогда же он почувствовал как вода забурлила и зашипела, соприкасаясь с его кожей, и пар исходил от его тела. Это волнение испарялось, под действием воды и принятой перед ванной валерьянки, и его место сама собой занимала Лиля. Она заставила побледнеть и скрыться глубоко под кожей кровеносную сетку, и разглядывая свое тело под струей воды, Вова с удовольствием отметил отсутствие каких-либо отчетливых сосудов. Лишь привычные синие вены на руках были заметны. Теперь он мог и должен был расслабиться, и даже если Вова того не хотел, мысли его вновь и вновь возвращались к прогулке под ручку с Лилей. Еще сегодня утром он был убежден, что встреча с ней окажется одним из самых приятных, пусть и коротких, событий в его жизни, оставивших в памяти Вовы, несомненно, яркий след. И вот он сам рассчитывал увидеться с ней завтра. И послезавтра. И каждый день. И все эти его сосуды и артерии, и его собственное сердце, видимые Вовой воочию, которые, как он ожидал, могли напугать Лилю до чертей, теперь не казались таким уж неприятным фактором. В конце концов, быть может, эта аномалия его тела предназначалась не одному только Вове? Быть может, Лиля должна была увидеть то, что он так скрывал даже от родных? Да, мать его, наконец-то расслабившись, Вова позволил себе самые невероятные предположения, которые удерживали приятные воспоминания уходящего дня, и самые невероятные оправдания своему естественному стремлению увидеться с Лилей снова и снова. Если не ради физического исцеления, то хотя бы ради успокоения, ради уверенности в твердой опоре под ногами, ради уверенности в собственных силах. Ради надежды. Они будут вместе, так предопределено свыше. И вдвоем они выстоят, и переживут самые трудные минуты. И от мыслей этих Вова улетал, уносимый течением воды из крана куда-то за пределы земного притяжения.

Правда же заключалась в том, что вряд ли его физическая неполноценность и аномалия в виде открытой простому глазу красной и синей сетки, пронизывающей тело Вовы с головы до ног, были нужны Лиле, наверняка желавшей себе минимум проблем помимо своих собственных. Она не знала о его болячках, ни разу Вова не пересекался с ней в поликлинике, и умолчал о том, что вообще ходил туда. Лиля была моложе Вовы всего на пять лет, и однажды уже была замужем, о чем сожалела. И хотя ей понравилось в обществе Вовы, и этой живой встречей она осталась довольна, и не отказала ему встретиться завтра, так ли уж необходимы были ей новые отношения? И так ли уж ей необходимы были отношения с Вовой, в котором она пока что видела хорошего знакомого? И готов ли был сам Вова к сопутствующим переживаниям? Смог ли он пройти через них к той награде, которая казалась прямо перед ним, поддерживаемая водой в ванне? Не грозила ли ему кровеносная сеть своим постоянством, чему обязательно нашлись бы свидетели?

Сейчас, в ванне с нагретой его собственным телом водой, Вове было ****ато. Но постепенно вода остывала, становилась тяжелее, отрезвляла поплывший рассудок. И все отчетливее становилось привычное ему неровное сердцебиение.