Текст книги "Кинопародии. Зубастики-6. Убийство для инспектора Вагнера. Слепая любовь"

– Я чего-то не догоняю, браток, – проскрипел Дону прямо в лицо какой-то неточный зубастик. – Колеса твои я заглотил, сижу уже час и ни одного глюка.

– И я, и я! – поддакнули несколько голосов. В толпе зубастиков, окруживших наркоторговца, нездорово захихикали. Сотни глаз стали раскаляться болезненным красным цветом.

– Все будет нормально, пацаны! – кричал Дон, незаметно нащупывая рукой на полу свой «шмайсер». – Кислота проверенная! Без обману.

Он маленькими шажками отступал в сторону оконца, затыкая за пояс ручные гранаты. Надежды на то, чтобы выбраться невредимым, было мало, но Дон помнил, что как-то ему пришлось еще хуже, когда он на школьной дискотеке увел у одного жлоба из параллельного класса девчонку и его пытались гасить сразу десять человек – пиками, нунчаками и кастетами. Тогда пришлось прыгать со второго этажа и месяц не показываться в школе, пока не поутихли страсти.

– Да он нам туфту подсунул! – кричал какой-то мохнатый негодяй и морщил лоб со страшными иголками.

– А за туфту ты мне ответишь! – нагло огрызался Дон, осторожно спуская предохранитель.

И тут к нему протолкался здоровый шар, почти вровень с ним, открыл свою сверкающую акульими зубами пасть и прорычал:

– Тормози, пацан, ребята дело говорят. Ты че за товар нам толкнул? Стой, я сказал!

– А тебе, брат, – шепнул ему Дон, – я персональную дурь могу предложить.

Сорвал чеку и сунул ему в глотку румынскую гранату.

– Хеден Шолдерс. Идеальное средство от перхоти.

Несильно грохнуло, и к потолку взлетело несколько мокрых кусков шерсти… Дон прижал к поясу автомат, нажал на курок и завертелся волчком. Зубастики покатились от него, как бильярдные шары, разбитые умелым игроком. Огромная тварь, сидевшая над конвейером, заволновалась, циклопический глаз ее открылся, заливая подвал ослепительно-алым светом.

И тут рядом с ним встали Бобрик и попугай!

– А ну-ка, Толик, погаси эту лампочку, – спокойно приказал попугаю Бобрик, мигом сориентировавшись в обстановке. – Бронебойными, целься… фояр!!

Анатолий вскинул пулемет и сотни раскаленных маленьких дьяволов длинной чередой потянулись в сторону гигантского зубастика. Алый свет циклопьего глаза погас, длинные очереди прошивали огромную тушу, из дыр хлестали грязно-зеленые струи, и он, точно проколотый футбольный мяч, со свистом и шипением стал худеть, съеживаться…

Зубастики опомнились, перегруппировались, залегли за трубы и ядовитые иголки все чаще и чаще стали проноситься рядом с ними. Попугай с упоением водил направо и налево раскаленным стволом и видно было, что стрелять ему нравилось. Бобрик, тщательно целясь длинным стволом маузера, валил зазевавшихся пришельцев, каждую минуту меняя огневую позицию…

– Дон, братишка, ты где? – закричал он, не надеясь, что в такой свалке его кто-либо услышит.

– Здесь я, братан, прикрой меня! – из синеватой подвальной мглы, озаряемой вспышками выстрелов, вынырнул взлохмаченный Дон. В одной руке он тащил огромную грязную подушку, в которую вцепилось десятка два зубастой мелочи, другой, сжимая румынский тесак, размахивал направо и налево, как Александр Невский в одноименном фильме. За ним, справа и слева неслись, будто летели по воздуху, огромные шары.

– Толя, зайди с фланга и отрежь от Дона толпу этих бродяг! – скомандовал хладнокровно Бобрик.

– Не могу, сам еле отбиваюсь, – прошипел попугай. Едкий пот с лысины заливал ему глаза, да еще ствол перегрелся и пули ложились куда угодно, но только не туда, куда он метил.

– Тогда Дона сожрут! – еще хладнокровней сказал Бобрик, опуская бесполезный маузер. – А потом и нас всех!

И точно! Когда Дону оставалось добежать всего лишь несколько шагов и он уже радостно скалил зубы в улыбке, как мощная игла зубастика, больше похожая на дротик, вонзилась ему в пятку. Он приостановился всего лишь на секунду, но это секунды хватило на то, чтобы здоровенный жлоб прыгнул ему на спину, повалил и, распахнув акулий рот, вонзил свои страшные зубы ему в шею!

– Братан! – отчаянно крикнул Бобрик и обессилено выпустил из рук пистолет. – Нет!!

– Да, да, – прошипело над ухом, и огромная тварь повалила его самого на сырую подвальную землю. Последнее, что увидел он, перед тем, как закрыть глаза, это сверкающие полуторадюймовые клыки, нависшие над ним. Очнулся он буквально через несколько секунд от странной тишины, перемежавшейся какими-то рыданиями и всхлипами.

Бобрик приподнялся и, все еще в шоке, огляделся. Напротив сидел огромный зубастик и огромные зеленые слезы катились из его потухших глаз. Перед ним россыпью лежали его зубы. Пришелец всхлипнул последний раз, посмотрел с нездешней печалью на Бобрика и мертвый повалился на землю.

– – Ну, чего расселся! – окликнул ошеломленного братца Дон. Целый и невредимый, он стоял перед ним, полуголый, перепоясанный пулеметными лентами, закопченный пороховыми газами и улыбался. Все видимое подвальное пространство было застлано бездыханными мохнатыми шарами.

Где-то вдали слышапся нарастающий вой милицейских сирен.

– Но почему? – Бобрик, пошатываясь, встал и, не веря своим глазам, оглянулся.

– КИС, – коротко ответил Дон. – Я понял, что означает эта аббревиатура. Кариес, искусственный, скоротечный. Теперь ты понял, почему в Афганистане вымерли пишпеки?

Братья обнялись и пошли к выходу, ступая по россыпям блестящих зубьев космических неудачников.

Когда они вылезли из подвального оконца, Бобрик сказал:

– Одно мне непонятно.

– Что именно? Я же тебе все объяснил, эти горошины мгновенно вызывают кариес, зубы выпадают, зубастик впадает в шок и умирает.

– Это я понял, я не понял, откуда ты знаешь такое сложное слово, как аббревиатура!

Муки Джона Геннадьевича прекратились так же внезапно, как и начались. Перекаленный нихром в стареньких пробках лопнул и во всем доме погас свет. В темноте пыточной комнаты рдели багровым глаза космических чудовищ.

Маленький палач все еще тыкал бесполезными проводами в голый торс старого солдата и тот продолжал извиваться, но теперь уже от щекотки. Дьяволенок так увлекся, что влез было на цементный бортик бассейна, да поскользнулся и с коротким воплем упал в соляную кислоту. Легкий парок вырвался из ядовитой пучины и растекся по потолку.

Маклайен подскочил к окну. Вой сирен нарастал и вскоре всю Покровку заполонили новогодние всполохи милицейских мигалок.

– Менты! – заорал он и обернулся к главарю, который грузной глыбой высился посреди комнаты. – Ну, теперь на тебя вся надежда. Покажи, на что способны пираты звездных галактик.!

Зубастик, тяжело переваливаясь, подошел к окну.

– Менты, – задумчиво повторил он. – Протокол составят, дело начнут шить, «следаки» начнут орать, противогаз на морду напяливать, лапы дверьми прищемлять… а нам это надо? – печально спросил он и в его глазах появилась зэковская грусть.

– Подожди, ты не можешь просто так уйти, – засуетился Маклайен, – ты не можешь бросить меня одного. А как же наши планы? Прибрать к рукам Покровку, затем Нижний, а там, черт знает, может и до Москвы дойдем!

– Москва, – эхом отозвался мохнатый бандит, – налоги, отношения с субъектами федераций, выборы, макроэкономика… Не разбираюсь я в этом. Полечу-ка я обратно.

– Стоять! – вне себя от ярости закричал обезумевший коммерсант, и в его руке блеснул дамский пистолет. – Еще шаг, и я выбью твои красивые глазки!

Чудовище удивленно поворотилось к неудачнику, в комнате на миг просияло чистым алым пламенем и толстенная игла, слетев с лба зубастика, вонзилась точно в маклаейновскую переносицу. Коммерсант секунду постоял, раздумывая, падать ему или не падать, затем вспомнив, что он мертв, повалился, с глухим стуком ударившись о половые доски.

Зубастик подошел к нему, снял пиджачок.

– Версачи, – пробормотал он, – пригодится для шифровки.

И покатился к выходу. А в кармане пиджака приятный женский голосок пропищал:

– Аттеншон! Вам осталось ноль целых пять тысячных секунды чтобы покинуть помещение.

Только сейчас осознав, какой смертельной опасности он подвергался, Джон Геннадьевич вздохнул и потерял сознание.

Десятки тысяч зевак столпились вдоль ограждения у горящего здания на улице Большая Покровская. В недрах гибнущего дома раздавались невнятные вопли и стоны, там что-то ухало, взрывалось. Поддерживаемый с двух сторон своими мальчишками Джон Геннадьевич в бумажном мешке, который ему заботливо предложили сотрудники МЧС, стоял и строго смотрел на зарево.

Внезапно раздался оглушительный взрыв, от которого вылетели стекла домов даже на другом берегу Волги, из пожарища вылетел закопченный конусообразный цилиндр и, по дуге огибая город, полетел в ночное небо, постепенно превращаясь в маленькую яркую звезду.

– Главный когти рвет, – задумчиво проговорил Дон, провожая его взглядом. – Значит, скоро надо ждать гостей. Он так этого не оставит.

Отец усмехнулся.

– Он с собой одну милую дамочку прихватил. А женщина на корабле – не к добру.

И точно! Звездочка вдруг расцвела невыносимо ярким пламенем и погасла.

– Аттеншон, вам осталось… – передразнил попугай, кутаясь в точно такой же бумажный мешок. – Боже, как я устал!

– Пустите меня, пустите! – неземной красоты девочка с распущенными волосами в короткой прелестной ночнушке вырвалась из рук милицейских сержантов и подбежала к героям.

Братья оглянулись и замерли.

– Нэнси!! – вскрикнули они оба. Бобрик рванулся было к ней, но Дон крепко сжал ему руку и шепнул на ухо:

– Я тебе ее еще не дарил.

– Вы живы? – с тревогой спросила она, вглядываясь в их мужественные слегка утомленные лица.

– Нэнси, детка, прости, когда началось сражение, мы совсем забыли о тебе. Ю о’кей?

– Я в порядке. Зубастики со мной были вежливы и обходительны, натащили жвачек, шоколадок с окрестных киосков. Потом они наглотались каких-то разноцветных шариков и упали. Я вышла из дома за две секунду, как начался пожар. Вы ребята, настоящие герои! Я видела прямую трансляцию по Си-Эн-Эн, мы все в восторге. И классная руководительница сказала, что несмотря на десять двоек, она переведет тебя в пятый класс.

Она говорила это Дону, а сама не сводила глаз с Бобрика, который покраснел так, что слезы выступили у него из глаз.

– Ладно, хватит трепаться, – снисходительно выслушал Дон ее сбивчивую речь. – Я не глухой, вижу, как вы смотрите друга на друга сумасшедшими влюбленными глазами. Бери его, Нэнси!

И он подтолкнул к ней Бобрика.

– Только не пугай сразу мальчика своими сексуальными штучками. Он у нас еще девственник!

– Вау! – изумленно воскликнула Нэнси. – Это то, что я давно искала!

Обвив руками талию ошеломленного Бобрика, она повела его к себе.

– Вымою тебя, мой хороший, чистую простынку постелю. Обещаю, что со мной ты забудешь свою мамочку.

И тут в уцелевшую ладонь отца-героя легла маленькая грязная ладошка.

– Папочка, я никогда тебе больше не буду говорить – фак ю. В лесу было так страшно!

– Эля!! – растерянно оглядел свою младшенькую Джон Геннадьевич. – С тобой все в порядке? Где ты была?

– Я блуждала по лесу, блуждала, потом какая-то бабушка меня в свой домик пригласила, поставила на печку большую-пребольшую кастрюлю и пошла гостей звать…

– Фантазерка, – умилился отец. – Но на сегодня достаточно сказок. Помолчи, детка, в следующий раз договоришь.

– Дон, – позвал он старшего сына, – пойдем, теперь нам с тобой надо подыскать ночлег в ближайшем подвале. Нет больше у нас квартиры, остались мы бездомными.

– Да, – легко согласился Дон и побрел вслед за родными и попугаем, вскинув на плечо тяжеленную подушку, туго набитую драгоценным зеленым пухом – баксами, вырученными за «КИС-813». – Пошли, агентства недвижимости раньше десяти не открываются!

Слепая любовь
политический боевик

Над 112 километром Владимирского тракта в шестом часу утра моросил редкий дождь.

«Некстати», – подумал Дак, то и дело протирая окуляр оптического прицела замшевым платочком. Он лежал на толстой ветке одинокой сосны, стоящей в ста метрах от шоссе и был замаскирован под грачиное гнездо. Из переносной станции слышался матерный шепот Рура, размещавшего группу с таким расчетом, чтобы у тех, кто будет в колонне легковых машин, не осталось ни единого шанса выжить.

«Дождь всегда некстати», – философски подумал Дак и мгновенно опроверг себя – октябрьским вечером прошлого года только проливной ливень помог им скрыться при неудачном покушении на генерального директора Видяева у главной проходной Автозавода.

– Дак, – вежливо зашептал телефон передатчика, – мне только что передал наш человек – Немцов во второй машине. Он – твой!

– Понял, – лениво ответил Дак. Холодная вода затекала ему в рукава, он пошевелился и грачиные сучья, наваленные на него группой маскировки, рухнули вниз. У подножия сосны слабо вскрикнул Марчелло, прятавшийся под навозной лепехой. Вскрикнул и затих.

У обочины, в том месте, где должна была начаться заварушка, стоял ржавый корпус «запорожца» 68 года выпуска, начиненный тротилом. На достаточном расстоянии от него сидела на табуретке бабушка двухметрового роста с ведром молодой картошки, и зыркала по сторонам холодными глазами убийцы. Остальные члены НИРА, нижегородской республиканской армии, располагались, невидимые, рядом.

Солнце, по всей видимости, уже взошло, но на пасмурный июньский день это никак не повлияло.

– Пошел отсчет, – невыразительно передал Рур, и тотчас над полем повис гул губернаторского кортежа.

Первым шел красный «Паз» немцовской охраны. Затем низкая бронированная «Чайка», желто-синяя милицейская «Волга», и замыкал движение рафиковский фургон с чиновниками правительства РФ.

Дак спустил предохранитель и тут же над всем полем заклацало; навел прицел и вздрогнул – настолько мощная оптика приблизила к нему кучерявую голову правителя Нижегородчины. На заднем сидении он был не один – изумительной красоты девушка, высокая, с длинной шеей, – Дак узнал её сразу, – Мисс Россия-95. Черное перекрестье не точно брало губернатора, девушка сидела вполуоборот и наополовину закрывала его.

Руки Дака, и так еле державшие тяжеленный дальнобойный карабин чудовищного калибра, дрогнули. О ней Рур ничего не говорил.

– Говорил, Дак, говорил, ты просто позабыл, – немедленно отозвался телефон, – эта курва, она, кстати, перекрашенная жидовка, путается с ним давно.

Дак, Дмитрий Арсеньевич Казаринов, был не просто профессионалом, он был одним из лучших в НИРА с момента её основания. Во всей России лучше его мог бы быть лишь Баркашов, но тот после тяжелых увечий как практик навсегда выбыл из их игр. Мужских игр.

Едва «Паз» поравнялся с «Запорожцем», как тот расцвел желто-красным цветком многометровой высоты. Чудовищной силы взрыв разметал автобус на клочья горящего железа и обугленных кусков человеческих тел. Бабушка успела метнуть ведро со связкой противотанковых гранат под колеса тормозившего «рафа», и потом была взрывом отброшена с переломанными костями на сотни метров, в камыши протекавшей неподалеку речки. Ударная волна переломила вековую сосну, как спичку, но, вращаясь в свободной падении, Дак успел зафиксировать в прицеле сидящих в «Чайке» и послать в них целую обойму. Выскочившие из «Волги» милиционеры, покатились в кювет и грамотно стали огрызаться автоматным огнем.

– Марчелло! – закричал Дак, оглушенный падением с 12-метровой высоты, и бросился разгребать хворост. Его заметили, и акээмовские пули стали сдирать сосновую кору прямо над его головой.

– О майн гот! – содрогнулся Дак, отводя взгляд. Тело Марчеллы, девятнадцатилетнего паренька из Дзержинска, было в нескольких местах прибито к земле грачиными сучьями.

– Что я скажу твоей матери, я же ей обещал! – простонал он, но, к счастью, вспомнил, что он ничего не мог обещать его матери, поскольку просто никогда и не знал её.

– Уходим, Дак! – окликнул его хмурый мужчина в зеленой армейской куртке, с рубцами страшных ожогов на лице. Их капитан – Рур. Как расшифровывается его позывной Дак не знал, а спрашивать о таких вещах в НИРА было не принято. Любопытных находили потом в Волге – любопытные спокойно и величаво проплывали мимо её берегов со связанными руками и пулевыми пробоинами в черепе.

– Скорее, – поторопил Рур. В нескольких километрах отсюда, в придорожной роще их ждали велосипеды. И в полиэтиленовых накидках от дождя, с лопатами, притороченными к раме, они будут на 150% схожи с другими членами огороднических товариществ или садоводческих кооперативов.

Неделей позже в кафе «Театральном» на Большой Покровской улице сидел за немытым столиком молодой человек в черных очках и читал газету. Бутылка пива перед ним была нетронута. Он не мог сделать из неё даже глотка – поскольку именно полной она являлась паролем.

Это была пытка. Да еще чЧитать в черных очках в полутемном помещении очень трудно даже для людей с хорошим зрением, и Дак хитрил, приподнимая их пальцем над переносицей.

Неожиданно его взгляд упал на крохотную заметку под неброским заголовком «Зверски убитые». В ней сообщалось о нападении террористов НИРА на правительственную делегацию, направлявшуюся в Нижний Новгород.

«…сто пятьдесят крупнейших чиновников правительства РФ и администрации Нижегородской губернии, в том числе шестнадцать федеральных министра, были взорваны и расстреляны на 112 километре Владимирского шоссе. Среди чудом спасшихся – губернатор Борис Немцов и Дорофея Брик, недавно получившая звание Мисс Росиия-95. Дорофея получила тяжелейшие ожоги и прострелы лица и теперь вряд ли может появиться не только на конкурсах красоты, но даже в обычном магазине. К тому же, от пережитого потрясения она ослепла на оба свои ослепительных глаза…»

К заметке прилагалась фотография Брик – в очаровательном неглиже, с распущенными волосами она рекламировала шведский ночной горшок.

Дак стиснул зубы и с тоской посмотрел на прокуренный потолок. Только сейчас до него дошло, что основа будущей Нижегородской республики будет покоится на крови и слезах таких простых людей, как Дорофея, Дора, как мысленно он уже успел её окрестить.

За время работы террористом, Дак отправил на тот свет несколько сотен людей, может, и тысяч…

– Минутку, – Дак вытащил из внутреннего кармана пухлую пачку газетных некрологов, и на калькуляторе подсчитал количество жертв – в своей тяжелой и неблагодарной работе он любил точность и аккуратность.

2 318!

Что-то он не то делает, раз принес тяжкое горе женщине с таким красивым русским именем.

– Во-первых, она жидовка, – терпеливо сказали ему, – во-вторых, она убийца. Её лечащий врач мне только что сказал, что она перенесла двадцать абортов, Дак. Двадцать розовеньких пухленьких младенца отправились на тот свет изуверским способом благодаря ей. По сравнению с ней, мы с тобой ангелы, мы лишаем жизни только тех, от кого и сам Господь отвернулся.

Дак перевел взгляд с потолка на севшего перед ним холеного господина в элегантном, от Валентина, костюме, широком цветном галстуке и в бесподобных белейших кроссовках «Рибок». Понадобилась целая секунда, чтоб Дак признал в этом преуспевающем коммерсанте их жестокого центуриона – Рура. Шрам от ожога теперь у него красовался на лбу, а не на щеке. Войсковой хирург, изменяя его внешность, любил перемещать этот шрам по всему лицу командира.

– Рур, я выхожу из игры. Как говорит старая английская поговорка – отдавай мои игрушки и не сикай в мой горшок.

– Буду сикать, Дак, буду, – усмехнулся Рур. – Мы повязаны накрепко. И ты будешь делать то, что я тебе скажу. И не потому, что я – крутой, а ты нет. Мы оба крутые, мы с пятнадцати лет ходим на темные дела за счастье и независимость родной Нижегородчины. Ты больше ничего не умеешь, кроме как стрелять и взрывать, взрывать и стрелять. И ты это делаешь даже немного лучше чем я.

– О чем мы говорим, Рур. Дора в больнице, и я даже не знаю, вернется ли к ней когда-нибудь зрение… Я ухожу.

Дак вытащил из потайной кобуры пистолет 18 калибра, достал из карманов шесть магнитных мин, рацию, складной автомат «узи», две противотанковых гранаты, прибор ночного видения, парик, маску-чулок, и всю кучу придвинул к Руру.

Кофейные посетители быстро отвернулись и подчеркнуто громко заговорили о своих делах.

– Забери казенное имущество, мне оно больше не понадобиться.

– Фак ю, – выругался Рур и оттолкнул аммуницию обратно Даку. – Еще как понадобиться. Завтра В Нижний приезжает на День города мэр Москвы Юрий Лужков. Он заедет на кладбище к своей троюродной бабушке – он её особо никогда не любил, просто очередной рекламный трюк старого политикана. Там ты его прихлопнешь.

– Ни за что!

– Боюсь, Дак, у тебя нет выбора. Если завтра в «Ночном полете» НТВ я не услышу о смерти Лужкова, то в час ночи весь компромат на тебя ляжет на стол местного начальника ФСК, а десять моих лучших парней начнут увлекательную охоту на бывшего республиканского бойца. Адьюс, комрадо!

Дак сидел в оцепенении до тех пор, пока его не толкнула буфетчица.

– Ты, может быть, еще и зенитку на стол поставишь?

– Эскьюз ми, – пробормотал Дак, собрал свое барахло и вышел в теплый летний вечер, побрел вверх по улице на площадь Горького к автобусу под веселый звон кришнаитского ансамбля. В метре за ним тихо двигался бронеавтомобиль РУОПа. Сидящие в нем бойцы спецназа даже перестали дышать, чтоб не спугнуть того, за кем они гонялись вот уже добрые четыре года.

Даже те, кто никогда не бывал в этом древнем торговом городе на Оке, легко представят себе его Автозаводский район.

«ГАЗ» внизу, газ вверху, а между ними скопища бетонных многоэтажек и огромное количество туда сюда снующих людей. Величественное зрелище представляли его улицы в час пик, когда шесть проходных автозавода извергали людскую массу. Рабочие густо облепляли трамваи, троллейбусы, автобусы, медленно ползущие среди безбрежного моря человеческих голов. Бродвей показался бы пустыней Сахарой тому, кто хоть раз видел автозавод между часом и тремя дня.

Сюда и стремился Дак на конспиративное лежбище бойцов НИРА, которое размещалось в рабочем общежитие по улице Советской Армии. И не удивительно, что только многолетние тренировки, бронежилет и каска спасли омоновцев от пинков и толчков, когда они рассекали толпы в погоне за неуловимым террористом.

Дак проследовал в пятиэтажное здание из серого кирпича строгой архитектуры – ровный безбалконный прямоугольник с ржавыми решетками на окнах первого этажа, – поздороволся с бабулькой на вахте, мамой одного из республиканцев, поднялся на второй этаж и два раза постучал в 23 комнату.

– Пароль? – измененным голосом спросили его.

– Ты на фиг никому не нужен, – ответил Дак.

Ему открыл Китайса, десятилетний худенький мальчик, которого случайно, вместе с кожанными куртками, завезли челночники, таскающие всякий ширпотреб из Пекина. Кто-то из бойцов подобрал его на улице, и теперь он работал хозяином лежбища, бегая по магазинам за хлебом, молоком и сигаретами. Мальчиком он был смышленным, русский выучил за каких-то три дня и многие прочили ему большое будущее. Рур даже доверял ему работу на подпольной центральной радиостанции поддерживать связь с итальянскими бригадирами и ястребами Арафата.

В комнате шесть на три впритык стояли железные нары, на которых вповалку спали нировцы, измотанные ночными заданиями. Дак разыскал свободное место и прилег.

Заснуть не удавалось не только из-за густого запаха нестиранных носков. Ему отчетливо виделась забинтованная головка Доры на больничной подушке и её жалобный прерывистый стон.

«Мерзавцы, – со злобой думал о своих товарищах Дак, – готовы ради каких-то пустых идей убивать и калечить невинных».

По потолку забродили прожекторные столбы света и чуткое ухо Дака уловило еле различимый гул армейских дизелей. Неслышно он встал с постели и выглянул в окно.

Все пространство между зданием общежития и соседним домом было занято бэтээрами, бешено вращались их пулеметные башенки, выискивая удобный сектор обстрела, серые камуфлированные фигуры залегали между бронированными чудовищами, раздавались из мегафона отрывистые слова команд:

– Первая рота, лестницы… готовь! Вторая рота, гранатометы… к бою!

Дак разглядел нашивки московской дивизии имени Дзержинского.

«Как они могли меня вычислить?» – недоумевал Дак, тихонько пробираясь между спящими.

Выбрался в длинный коридор, в носках сбежал по лестнице на первый этаж.

«Все выходы наверняка заблокированы, – подумал он, прижимая к груди пистолет и выглядывая в окно.

Тут же отскочил назад, ибо в это окно медленно въезжал орудийный ствол сорок пятого калибра. Даку даже показалось, что он разглядел круглые от испуга глаза наводчика.

«Это уже чересчур!»

И тут над всем кварталом загрохотал металлический бас:

– Общежитие полностью окружено! Предлагаем всем террористам немедленно застрелиться, а мирным жителям сложить оружие и медленно выходить из дома, держа руки на виду! В случае неповиновения дом номер шесть будет уничтожен!

После напряженного двухминутного молчания со второго этажа раздался дерзкий выкрик:

– А ху-ху не хо-хо?

– Чего-чего? – переспросил металлический бас. И когда до него дощло рявкнул:

– Огонь!

Даже не шквал, а огненное цунами обрушилось со всех сторон на жалкую пятиэтажную кирпичную коробку. Все стекла вместе с рамами были выбиты, железный ливень мгновенно превращал осажденных в кровавый дуршлаг…

Армейские стволы замерли, в наступившей паузе ни крика, ни стона, лишь треск пламени, пожиравшего здание изнутри.

– Последний раз предлагаю немедленную и безоговорочную капитуляцию, – довольно прогудел мегафонный баритон.

– Сколько? – неожиданно выкрикнули из 23 комнаты.

– Что сколько?

– Ну, почем возьмешь нашу капитуляцию?

– Не знаю…

– За тысячу возьмешь?

– Рублей?

– Баксов конечно, на фиг нам твои деревянные…

Пока спецназ торговался с нировцами, из полуподвального окошка душевой выбрался на улицу смуглый мальчонка, вытянул за руку широкоплечего мужчину, подхватил его и потащил через оцепление…

– Стоять! – автоматный ствол уперся в переносицу пацану. Дюжий омоновец внимательно посмотрел на Китайсу, потом на Дака, который из-за трех сквозных ранений в грудную клетку мало что соображал, и строго спросил:

– Кто? Откуда?

– Моя папка напилася и тепериса домой идти не хося, – бойко отрапортовал мальчонка.

Омоновец заглянул в ориентировку, но там говорилось только о малолетнем китайце шанхайского происхождения, а этот пацан довольно чисто говорил по-русски.

– Папка, говоришь… а что у него рубаха в крови?

– Так стреляли, однако, много-много стреляли, мало-мало в него попадай.

«Действительно, стреляли,» – подумал омоновец и убрал автомат:

– Ладно, валите отсюда.

И странная пара мгновенно скрылась в густой массе зевак.

Ранения оказались несерьезными, и уже на следующий день Дак с Китайсой стояли у подъезда элитарной клиники №40, где лечилась одна нижегородская знать.

Шустрый мальчонка докладывал:

– Вооруженная охрана в фойе, два поста в коридоре второго этажа; в общей палате, где лежит Брик, из четырнадцати тяжелобольных – двенадцать сотрудницы ФСБ, к окну палаты подвешена люлька, в ней под видом маляров – люди из личной охраны Немцова.

Дак ласково потрепал Китайсу по стриженной голове:

– О, кей, бэйби! Из тебя получится хороший партнер.

– Это еще не все, босс. По воскресеньям ее возят в Карповскую церковь. С ней персонально занимается отец Порфирий, бывший парторг Автотехсервиса. Она поет в церковном хоре и моет полы на паперти.

Дак протянул Китайсе октябрятский значок:

– Это тебе. Можешь толкнуть нумизматам и на вырученные бабки посмотреть крутой видюшник. Сейчас в «Спутнике» Брюс Ли идет. Я же знаю, ты скучаешь по Родине.

Китайса со вздохом нащупал у себя в кармане колкую горстку таких же значков, но отказаться не посмел: Хозяин мог и по уху съездить.

В тени заводских корпусов на окском берегу у Мызинского моста скромно прятались колоколенки православной церкви. Карповской – по месту бывшей тут деревни Карповка. В последнее время здесь стало многолюдно в связи с одним пренеприятнейшим открытием, с которым познакомились российские граждане. А именно: выяснилось, что человека ожидает долгущая загробная жизнь, причем, со всей нервотрепкой, которая присуща вообще любой жизни. То есть, некоторые будут круглый год жевать мандарины и загорать на райских дачах, а некоторые, как и прежде, будут таскать уголь в кочегарках! И народ побежал менять партбилеты на кресты и свечки. И хотя знал народ Новый завет так же плохо, как и историю КПСС, но надеялся, что на деньги, вложенные в акции фирмы «Господь и сыновья», сможет безбедно просуществовать и в другом измерении.

Но Дмитрий Казаринов был другим – настоящей духовной закалки. Его дед – арзамасский священник – был расстрелян чекистами в 37, отца – звонаря сельской церквушки – сбросили с колокольни кэгэбэшники в 64, еще за два года до рождения горячо любимого сына, дядя – бухгалтер Костромской епархии – осужден и погиб в мордовских лагерях в 87, мать погибла под алтарем той самой Карповской церкви, защищая древние иконы от бандитских рук…

И этот список родных и близких Казаринов мог бы продолжить до бесконечности. И ему, как никому другому, был понятен и близок духовный подвиг Брик, которая и в коматозном состоянии пыталась помочь Святой Церкви.

Размышляя, Дак стоял на площади у Дворца культуры ГАЗ и ждал 68-й автобус. Ждал совершенно напрасно, так как во всем городе никто не мог похвастаться, что видел его. Отстояв с полчаса, Дак облегченно вздохнув, направился к метро. Тотчас от фонарных столбов отлепилось несколько фигур в одинаково плохо пошитых серых костюмах и скорым охотничьим шагом последовали за ним.

«Скорее всего – ФСБ, – равнодушно подумал Дак, – только их хозяйственный отдел может так жестоко экономить на экипировке».

Впрочем, эти ребята его действительно не беспокоили. Другое дело – бывшие коллеги. В том, что Рур направил по его следу своих псов, Дак не сомневался. После вчерашней неудачи руоповцев, после того, как Лужков целым и невредимым вернулся к себе в Москву, Рур сделает все, чтобы Казаринов погрузился в холодные окские воды со связанными руками и дыркой во лбу. Но для этого нужно время, а время принадлежит не только жестокому командиру преступного ордена.

В церкви было чинно и благолепно. Батюшка в парчовых одеждах неспешно расхаживал по алтарной сцене и, помахивая кадящей чернильницей, что-то неслышно распевал себе под нос, не обращая внимания на разношерстную толпу зевак, с любопытством маленьких идиотов наблюдавших за ним. Вдоль красочных стен стояли омоновскими цепями старушки в черном. В левом углу от входа бойко шла торговля раскрашенными фотографическими иконками, свечками, книжками типа «Что есть православная церковь» и «Диетические блюда во время великого поста», и прочей церковной бижутерией.

Дак немного поторговался и оптом взял подешевле три свечи. Одну возжег у Николы-угодника, вторую у Казанской Божьей матери, но, впрочем, мог и ошибиться: святые, расписанные на скорую руку тем же мастером, который раньше шлепал профили коммунистических божков, были все с одинаково насупленными глазами, черноборовые и держались с осанкой членов Политбюро.