Текст книги "Живущие в нас (сборник)"

(…Значит, они уже делят наследство, а мне даже сказать об этом не удосужились!.. Да знал бы, давно отправил тебя в ту квартиру!..)

…В любом случае, это будет старая жизнь, как бы я не меняла свое отношение к ней.

Нет, я начинаю не с того. Как, оказывается, трудно формулировать мысли на бумаге! Когда они в голове, то выглядят совершенным и полностью законченным полотном, а, вот, когда пытаешься расчленить на составляющие, чтоб определить причины и следствия, то потом никак не можешь собрать все в единое целое. Наверное, поэтому я и не выбрала себе какую-нибудь творческую профессию, а пошла работать на завод и занималась тем, что красивым почерком заполняла технологические карты. Эта работа, самая для меня…

(…Ну, хоть тут честно оценила свои возможности!..)

Иногда я мечтала, чтоб жизнь задержалась в том мгновении, а потом стремительно перенесла меня к концу… Уважаемый психолог, вы верите в загробную жизнь? Знаете, я с некоторых пор стала верить… вот-вот, теплее – кажется, я приближаюсь к тому, с чего и следует начинать…

(…Е-мое!.. – Миша поднял глаза и уперся в бледно-розовую, ласкающую глаз стену).

…или нет, сначала, наверное, надо обрисовать весь круг действующих лиц, как обычно делают в пьесах. Итак, мой муж…

(…Ну-ка, ну-ка, – Миша даже подался вперед, но кресло не выпустило его из своих объятий).

…человек самый заурядный, но, в принципе, неплохой, а та шлюшка, с которой он завел роман, не является для меня не только конкуренткой, но и, вообще, персонаж проходной, на котором можно было бы не заострять внимания…

(…Так и не заостряла бы!..)

…тем более, я закончила их любовную идиллию блестящим финалом. Эх, уважаемый психолог, вы не видели, как я таскала ее за волосы!.. Сама не ожидала – я же просто хотела объясниться… но об этом позже. Кстати, мне кажется, муж наблюдал эту сцену откуда-нибудь из-за угла, и за то, что не вмешался, большое ему спасибо, иначе б все выглядело глупо.

По большому счету, я простила его сразу, а всю остальную комедию придумала для того, чтоб доступным (читай – мужским) языком объяснить свое поведение. Если б я сказала правду, то оказалась бы не у вас, уважаемый психолог, а в дурдоме со смирительными рубашками и успокаивающими уколами. Если рассматривать ситуацию поверхностно, я и правда мало отличаюсь от пресловутых „Наполеонов“ и „Александров Македонских“, но в действительности-то это не так. Вы бы мне тоже не поверили, поэтому я и рассказываю все только сейчас, когда дело сделано, и ничье мнение не имеет никакого значения.

Я сама избрала свой путь и винить мужа в этом незачем – он такой, какой есть, а я, вот, другая, только поняла это слишком поздно. Может, потому у нас и не случилось детей. Там, наверху, наверное, контролируют ситуацию, и если ты не можешь дать ребенку то, чего он заслуживает, то нечего его и рожать…

(…Все. С этого места, похоже, начинается полный бред, – отметил Миша удовлетворенно, – так что диагноз поставлен верно. Приятно сознавать, что ко мне она претензий не имеет, а уж от чего у нее поехала крыша, не столь важно, – эмоции улеглись и пропало желание комментировать прочитанное; Миша хотел даже закрыть тетрадь, но потом решил все-таки дойти до „полного апофеоза“).

…Теперь плавно перейдем к моей матери, которая каким-то зловещим образом сумела нарушить данный свыше закон. Она родила меня и воспитала в полном несоответствии с моей истинной принадлежностью, хотя сама прекрасно знала о ней из своего детства… Стоп, опять меня понесло впереди паровоза!

Отца я не помню, поэтому рассказать о нем мне нечего, но я видела фотографию, и этого вполне достаточно. Совсем неважно, где и кем он работал, даже как его звали – я видела его лицо, его глаза (они сразу показались мне чужими), и теперь я четко осознаю, что он просто не должен был быть моим отцом. Как и Миша отцом моих детей.

Еще у матери была сестра, Лена… Господи, какая ж я несобранная – извела кучу бумаги и только добралась до Лены!..

Скоро вернется муж. Тогда придется отложить исполнение своего самого главного в жизни поступка еще на один день. Что при этом изменится? Ничего. Только дневник станет чуть толще, и, значит, вам, уважаемый психолог, повезет.

В детстве я боялась тетю Лену, притом, что ни разу ее не видела. Ею меня пугала мать. Нет, не так, как пугают милиционером или „бабайкой“, который сажает непослушных детей в мешок. Она говорила – ты похожа на Лену, и в глазах ее читался полнейший ужас. Я начинала плакать и кричала, что похожа я на нее (хотя, как выяснилось, я действительно больше похожа на Лену, чем сейчас и горжусь). Но тогда Лена являлась для меня олицетворением монстра, даже внешнее сходство с которым, пагубно для человека.

Эта мысль, впитанная с детства, укоренилась настолько, что я ни разу не задала вопрос, чем же она такая страшная. Я боялась. Боялась, что познакомившись с ней, обнаружу в себе какие-нибудь характерные черты, и тогда все – я мгновенно превращусь в вампира или оборотня; короче, жизнь моя перестанет быть человеческой.

Потом я достигла возраста, когда меня уже не имело смысла пугать, и мы просто закрыли тему – вроде, никакой тети Лены нет вовсе. Есть другие родственники, живущие где-то в области. Мать с ними даже иногда перезванивается, но никто ни разу не предложил мне познакомиться с ними. Теперь я понимаю, что это правильно, так как они не мои родственники, а ее, матери… Черт, как все путано, но ничего, сейчас вы поймете.

Это произошло 16 сентября, то есть три месяца назад. Я еще ничего не знала ни о Мишиной любовнице, ни о зеркале – я просто дома гладила белье, когда позвонила мать и сказала:

– Мне приснился сон, что Лена умирает. Сходи к ней. Какая б она ни была, исполни христианский долг.

Я очень удивилась. Что означает „христианский долг“, мне до сих пор не слишком понятно. Я думаю, смысл заключался в другом: должно было произойти то, что произошло, и чья это идея – Христа, дьявола или кого-то третьего, абсолютно неважно.

Мать назвала адрес, и я пошла. К своему стыду… что я говорю!.. к счастью! я никогда не видела покойников. Сначала мне было страшно, но пока ехала, я пришла к выводу, что, если она умерла, то мне никто не откроет, и, значит, христианский долг заключается в том, чтоб вызвать МЧС.

Однако все произошло совсем по-другому. Мало того, что Лена оказалась жива, так еще и неплохо себя чувствовала. Она встретила меня, безбоязненно открыв дверь, будто знала, кто пришел (сейчас я подозреваю, что так оно и есть). На Лене было длинное тяжелое платье, несомненно сохранившееся еще с середины прошлого века. В сравнении с современной одеждой, оно выглядело даже торжественно. Правда, портили эффект сухонькие, сморщенные руки, старческое лицо с поджатыми губами и глубокой складкой на лбу. Наверное, и ноги у нее были худыми, обтянутыми мертвенно бледной кожей, но из-под платья виднелись только тупоносые синие туфли. Возникавший от всего этого диссонанс, вызывал ощущение театрализованного представления. Я не знала, что должна делать, ведь видела ее впервые, и поэтому сказала полную глупость:

– Вы сегодня такая нарядная.

– А я всегда нарядная, – она недоуменно пожала плечами, – я не могу опускаться до старух в замызганных халатах. Они, Надюш (она так и обратилась ко мне, хотя я даже забыла представиться), считают, что их жизнь закончилась, а я так не считаю.

– Вы – молодец, – ответила я, в свои тридцать пять тоже считавшая, что жизнь закончилась.

– Раз уж ты пришла, – продолжала Лена, – может, сходишь в магазин, чтоб мне не спускаться?

Не думаю, что ей самой было трудно это сделать; скорее, таким образом она давала мне время привыкнуть к ее существованию. Это был гениальный ход, но почувствовала я его смысл позже, когда вернулась; ведь поднималась по лестнице я совсем не так, как в первый раз – замирая от страха, а будто к себе домой. В пакете у меня лежала булка, сахар и сыр, а за дверью меня ждал человек, с которым уже сложились определенные отношения.

– Сколько я тебе должна? – спросила Лена.

Я подумала, что пенсия у нее, должно быть, мизерная, и хотя нам самим денег тоже постоянно не хватало, махнула рукой, но Лена погрозила мне пальцем.

– Запомни, такие, как мы с тобой, никогда никому и ничего не бываем должны. Твоя мать и все остальные не понимают этого, а я ведь старалась им втолковать… Так, сколько?

Я назвала сумму. Она отсчитала деньги, причем, набрала точно, рубль в рубль. Я спросила, почему у нее такие сложные отношения с моей матерью, и она ответила:

– Я просто хотела, чтоб она стала тем, кем является на самом деле, а она решила быть, как все. Не глупо ли?..

Мы стояли в коридоре, и я не знала, уходить мне или еще нет; тогда она заметила:

– Ты растрепалась немного. Пойди, посмотрись в зеркало.

Я не могу этого объяснить, и понять это совершенно невозможно, но я вдруг почувствовала, что пришла сюда не по просьбе матери и не из какого-то абстрактного „христианского долга“, а именно затем, чтоб посмотреться в ее зеркало.

– В него иногда полезно смотреть, – добавила Лена.

О зеркале следует сказать особо. Оно стояло на полу – высокое и узкое, охватывавшее меня всю, до самых туфель, и еще оставлявшее над головой пространство, где отражались выцветшие обои. Но ни обоев, ни серванта с кружевными салфетками я уже не замечала. По инерции, правда, успела спросить:

– А почему полезно?.. – но это спросила еще та, другая я, которая когда-то боялась Лену и не знала своей истинной сущности. В зеркале я видела, как моя фигура подтянулась; ноги сделались длиннее, а талия – тоньше, даже лицо приняло какое-то благородное выражение. Если б в жизни выглядеть так!..

Я не знаю, сколько б могла стоять, любуясь собой!..

– Тебе ясно, почему в него полезно смотреть? – уточнила Лена.

– Ясно, – ответила я, хотя не могла объяснить этого словами.

Я повернулась одним боком, потом другим, и поняла, что идеальна; и самым ужасным оказалось сознавать, что в жизни я совсем не похожа на свое отражение. Там все было, как в сказке, из которой не хотелось возвращаться… Но ведь всему должно существовать объяснение – я современный человек (не скажу, что очень образованный, но все же имеющей определенные технические понятия. Так неужели едва заметное искривление стекла могло производить такой эффект? Тогда его делал поистине великий мастер!..) Я спросила:

– А почему оно такое? Это специально сделали, да?

– Не знаю. Этому зеркалу очень много лет.

– А откуда оно у вас?

– Мне кажется, оно было всегда… Надюш, я скоро умру…

Резкая перемена темы заставила меня оторваться от созерцания; я взглянула на Лену – в ней было столько жизни!..

– Ну, что вы!.. – воскликнула я.

– Подожди. Я ж не говорю, что это произойдет сегодня или завтра, но все равно, скоро. Как тут все будут делить после меня, неизвестно, поэтому забирай его сразу, если хочешь.

– Конечно, хочу! – я даже не смела думать о таком исходе. Я мечтала, как буду приходить сюда, чтоб полюбоваться на себя такую, какой должна быть, какой хочу быть! Но чтоб зеркало стояло у меня в спальне?.. (У нас, как раз, там не было зеркала, а это очень неудобно – любая женщина поймет меня).

– Так бери его. Прямо сейчас, а то передумаю. Знаешь, как я сама его люблю?.. (Я догадывалась, как она его любит, потому что не любить такую вещь нельзя). Фактически я хотела забрать у нее самое ценное, но она убедила меня, добавив, – тебе оно нужнее.

…Здесь она безусловно права, – решила я. Сейчас мне ужасно стыдно за эту мысль, но у меня есть оправдание – ведь я не выпрашивала его, а от подарков не отказываются.

Я позвонила мужу и он приехал, весь недовольный, но я ж не знала, что он спешит к любовнице. Короче, он увез зеркало, а я осталась. Мне показалось, что комната не то, чтоб опустела, а осиротела; она сразу превратилась в жалкое жилище убогой старухи, да и самой Лене, вроде, добавилось лет десять. Только голос ее остался таким же уверенным, когда она произнесла:

– Ты не будешь с ним жить…

Тогда еще я не анализировала эту тему, и сама постановка вопроса меня очень удивила.

– Бросьте, мы живем уже десять лет, – отмахнулась я.

– Если хочешь, я расскажу тебе, в чем дело. Но не сейчас.

Почему она так решила, не знаю, но подозреваю – она хотела, чтоб я сама пообщалась с зеркалом и кое-что поняла (в противном случае, как и все, я б могла счесть ее сумасшедшей. Собственно, и меня сейчас считают таковой, но я ни о чем не жалею).

Так вот, тема наших с мужем отношений мне не понравилась. Какие бы чувства у меня не возникали, при взгляде в зеркало, но в тот момент зеркала не было, и я снова пребывала в реальном (тогда он мне казался реальным) мире, где все происходит очень просто – жизнь сложилась так, что мы живем вместе, и все. Как это получилось, уже не важно, осталось только давнее ощущение чего-то хорошего и светлого, и это хорошее и светлое в отношениях мужчины и женщины обязано именоваться любовью.

Я поняла, что мне лучше уйти. Пообещала зайти на днях, но так и не зашла. Лена умерла ровно через неделю, а я осталась с зеркалом и наследством, которое мне совершенно не нужно.

Но опять я забегаю вперед, а в тот день я вернулась домой. Зеркало уже стояло в спальне, как я и хотела, а мужа не было. Как ни странно, я, всегда трепетно ожидавшая его с работы, была этому рада, пожелав побольше клиентов.

Как прошел вечер, я не могу воспроизвести – я была в зеркале. То, что я любовалась собой, это понятно, но было и нечто другое. Зеркало перестало просто воспроизводить мое изображение – оно, вроде, засасывало меня…

Впрочем, это произошло не сразу. Сейчас все дни и вечера смешались в памяти; да, в принципе, и не важно, в какой из них что именно происходило – главное, чудесным образом появившееся ощущение, будто я смотрю из зеркала в комнату. И эта комната мне не нравилась, и женщина, в ней пребывавшая (то есть, я сама!..) тоже не нравилась. Дело было даже не в ее внешности, хотя это, естественно, бросалось в глаза в первую очередь, а в том, как она живет, как думает, как себя ведет – она не нравилась мне всем!

Уважаемый психолог, думаю, что вы, пользуясь своими теориями, конечно попытаетесь объяснить все, например, внутренней переоценкой ценностей или физиологическими изменениями, связанными с возрастом, но вслушайтесь, как звучат ваши сухие формулировки, и попробуйте перенести их на живого человека, мыслящего и чувствующего далеко не идеально, но вполне самостоятельно. Они придуманы специально для учебников, обязанных объяснять все и вся. А то, что в одном теле может жить два человека, причем, второй рождается постепенно (и не в течение девяти месяцев), это вам неизвестно и объяснить этого вы не можете. Я думаю, подобный процесс происходит у всех, но не у каждого есть зеркало, в котором можно увидеть своего двойника. У меня оно было. Скажу больше, вокруг меня (в зеркале) стал формироваться свой мир. Сначала он проявлялся на чувственном уровне и зависел от моего настроения (наверное, так делается, чтоб действительно не сойти с ума при разрушении основ миропонимания) и касался нового видения окружающих людей и событий. Тогда, например, мне открылась любовная связь мужа. Однажды я просто увидела их вместе – увидела в зеркале вместо собственного отражения. (Уважаемый психолог, ну что? Не успели вы упечь меня в дурдом? Ха-ха!.. А теперь у вас были бы для этого все основания!..)

Вместо себя, сидящей на своей постели, я увидела совсем другую комнату, в которой не бывала ни разу. Можете спросить у мужа – думаю, он будет шокирован, но подтвердит, что выглядит она следующим образом: метров двенадцать, не больше; диван-раскладушка у левой стены; окно (по-моему, оно выходит во двор, потому что слышались разговоры, а не звуки проезжавших автомобилей). В углу трюмо, дальше журнальный столик с телевизором „LG“ и вазой, в которой стоял букет астр. Еще платяной шкаф. Что в нем я не видела, но на нем в беспорядке валяются пыльные (не знаю, откуда это взялось, но они, точно, пыльные!..) журналы „Elle“ и книжки Дарьи Донцовой. На диване лежала женщина (я не знаю, как ее зовут – эту информацию мне не дали, но она мне и не интересна). Женщина голая. У нее красивые ноги, хотя сама она жутко худая. По крайней мере, мне так показалось, потому что когда, лежа на спине, она потягивалась, ребра выпирали безобразно, как у скелета. Соответственно, и грудь у нее только обозначилась, как у девочки-подростка, хотя она далеко не подросток. Я думаю, ей лет тридцать…

(Миша открыл от изумления рот и уставился на розовую стену. Он четко представлял описанную картину, только он-то не раз наблюдал ее, присутствуя в это время в комнате!.. Нарастающий звон, характеризующий абсолютно пустое пространство, говорил о том, что в его голове возник вакуум – ни одной сколько-нибудь вразумительной мысли. …Так кто ж из нас сошел с ума?!.. Он медленно опустил глаза и нашел нужную строчку).

…а мой муж, тоже голый, стоял возле дивана на коленях и губами пытался поймать ту самую грудь, которой практически не было. Он никак не мог втянуть ее в рот, преодолевая натяжение кожи, и сосок постоянно выпрыгивал, издавая при этом чавкающий звук. Получалось ужасно смешно!.. Женщине тоже так казалось – она прикусила губу и наморщила нос, чтоб не расхохотаться, но муж-то не видел этого и старался вовсю!..

(Миша в сердцах захлопнул тетрадь. Он чувствовал, что щеки его горят, а руки противно вздрагивают, как у пойманного воришки. Все написанное являлось правдой! Он сам ненавидел этот чавкающий звук. Ему всегда хотелось впиться в сосок зубами, чтоб удержать его… но Вика ведь всегда говорила, что ей нравится, как он ласкает ее!..

Желание узнать истинную цену вещей требовало дочитать дневник до конца, но страх, что цена окажется смехотворно малой, подсказывал не делать этого. Миша чуть ли ни с радостью подумал, что с ходу не сможет вернуться на нужную страницу… да и надо ли туда возвращаться, ведь он не только прекрасно помнил, но даже ощущал, что происходило дальше – он пробирается языком сквозь густые волосы на ее лобке…

…Блин!.. Неужели и это выглядит так же смешно и убого?!..

Ему стало… нет, не стыдно. Скорее, он почувствовал себя обманутым – обманутым всеми, и женой, и любовницей, и психологом, и, вообще, всем миром – обманутым в самых лучших чувствах. Больше он не хотел ничего читать, чтоб окончательно не растерять чувство самоуважения. …Неужто дело только в зеркале?.. И зачем я только привез его?!..

Тем не менее, жутко хотелось знать, на что еще оно способно, и он раскрыл тетрадь на самой последней странице).

…Как вы должны были догадаться из предыдущего, это не я выясняла отношения с его любовницей, а та, другая, вышедшая из зеркала женщина. Я же фактически только присутствовала при этом, наблюдая за происходящим.

Моя связь с прежним миром делалась все более призрачной, потому что в лице мужа была устранена главная причина, мешавшая мне стать самой собой (или ею?.. или мы „два в одном“?..). Переступив черту, я получила возможность заглянуть туда, откуда не хотелось возвращаться, то есть в себя, какой меня создали изначально. Что я там видела, касается только меня (я предупреждала в самом начале, что расскажу лишь то, что сочту нужным), но если б там ожидало нечто ужасное, поверьте, я б не ушла туда радостно и добровольно.

Если ваша наука, уважаемый психолог, проникла в сферу познания человеческой сути настолько глубоко, как вы это декларируете, то вы сами сможете все понять, а если нет – мне жаль вас. Тогда вы – несчастный человек (в чем я, в принципе, не сомневаюсь). Такой же, как мой бывший муж, бывшая мать и миллионы людей населяющих Землю. Им дано иметь то, что они успеют заработать, купить, украсть за краткий миг от физического рождения до физической смерти, а отнюдь не то, что им предназначено…»

На этой незаконченной мысли дневник обрывался.

Миша не знал, сколько просидел, тупо глядя в пространство. Хотя какое это пространство, если оно замкнуто розовыми стенами девятиметровой кухни? …Да-да, она так и осталась кухней, даже если назвать ее «комнатой психологической разгрузки»…

– Как вы? – приоткрыв дверь, Яков Самуилович улыбнулся.

– Я прочитал, – Миша поймал себя на том, что заранее не верит ни одному слову, которое ему сейчас скажут. Он как будто до сих пор пытался поймать ту чертову грудь, о которой жена просто не могла знать, если только… если только… Возникшая идея объясняла все и сразу, но настырный психолог не дал ее развить. Он присел на подлокотник и ласково обнял Мишу.

– Успокойтесь. Я все понимаю. Как вы сами теперь убедились, болезненной человеческой фантазии нет предела. А я ведь не знал ни о каком зеркале. Я знал лишь о том, что вы ей изменяли, и исходя из этого, строил курс лечения, а оказывается… – он развел руками, – я дал вам прочитать это с единственной целью – чтоб вы не чувствовали комплекса вины, чтоб сбросили этот груз и спокойно начали жить заново.

– Нет у меня никакого комплекса!

– Это хорошо, – психолог удовлетворенно кивнул, – знаете, все сумасшедшие выглядят очень убедительно в своих фантазиях. Собственно, поэтому их так трудно лечить – порой сам начинаешь подпадать под их заблуждения. Но мы-то с вами здравомыслящие люди и понимаем, что никаких волшебных зеркал не существует. Все это самое типичное раздвоение личности…

– Мне не нужна ваша помощь! – Миша встал так резко, что Яков Самуилович чуть не потерял равновесие.

– Вы так считаете? – задумчиво произнес он, – ну, в таком случае, я просто рад, что вы пришли. Но если все-таки почувствуете потребность, обращайтесь.

– Непременно!

Вышел Миша, хлопнув дверью. …Козел!.. Я сам разберусь со своими комплексами!..

Солнце, неровными, дрожащими в морозном воздухе краями, висело уже довольно высоко. Автомобили, виляя белыми хвостами выхлопных газов (и потому похожие на бродячих собак) сбивались в стаю, называвшуюся «пробкой». Люди, которым еще не выпало счастье находиться в их теплом чреве, спешили к остановкам… Миша мотнул головой, отрываясь от своих фантасмагорических ассоциаций. У него ж была какая-то другая, интересная мысль…

…Конечно – все можно объяснить, если Надежда сговорилась с Викой! Тогда она бывала, и в ее квартире, и знала, чем мы там занимались… Только слишком жуткая концовка получилась у этой игры. Впрочем, это второй этап, а начинать всегда надо с начала… – Миша взглянул на часы и вспомнил, что собирался звонить Вике (правда, вчера в телефоне сел аккумулятор, и он даже не взял его с собой), – значит, поеду без звонка… я внезапно подниму голову и посмотрю, смеется ли она, когда я ласкаю ее грудь? Если так, я убью ее, тварь!.. Но если они вместе придумали эту фигню, то почему подрались?.. Или это тоже часть плана? Для убедительности, так сказать?.. А из окна Надька кинулась тоже для убедительности? А, может, это Вика столкнула ее?.. Ага, и написала записку ее рукой… – Миша почувствовал, что запутывается все больше, – хотя куда больше?!.. Но я разберусь с ними со всеми!..

Незаметно он вышел к Викиному дому, и уже шел вдоль него, когда услышал окрик:

– Эй, мужик! (Миша остановился). Слышь, мужик!..

Он наконец сообразил, что прошел мимо белой машины, которая безуспешно пыталась тронуться с обледенелой площадки.

– Толкни, а? – водитель приоткрыл дверь.

Памятуя свои недавние мучения, Миша с готовностью уперся в багажник обеими руками. Оглядываясь назад, водитель высунул из двери свою коротко стриженую голову. …Как ему не холодно?.. Раз – и… раз – и… После нескольких ритмичных движений машина выкатилась на асфальт.

– Спасибо! – водитель благодарно махнул рукой. Захлопнул дверь, и только когда машина исчезла из поля зрения, Миша сообразил, что это была «Nissan-primera», а водитель носил очки… но кидаться в погоню было слишком поздно.

…Он оставляет очки в коридоре… черт, это уже не удастся проверить, – Миша поднял голову к Викиным окнам, – но это невозможно, ведь даже если они сговорились, то с Надькиной смертью игра должна закончиться… или я не учитываю главного игрока – того, что стоит в спальне?.. Подниматься к Вике расхотелось – он был не готов к общению с ней, пока не разберется с зеркалом.

Домой Миша попал через час. За это время его настроение прошло все фазы возможных взаимоотношений с новым «соседом» – от решимости, достигшей своего пика в желании разбить зеркало, до панического страха перед управлявшими им силами.

…Господи, какие могут быть силы?!.. – среди знакомых вещей он почти успокоился, – надо просто хорошо подумать, чтоб разгадать суть игры и вычислить инициатора, – на всякий случай, Миша осмотрел зеркало со всех сторон, но не обнаружил ничего особенного, – старая вещь. Скорее всего, поэтому неизвестный режиссер и выбрал его в качестве основного атрибута, – Миша уставился на свое отражение, решив, что так будет легче собраться с мыслями. Он упорно перебирал факты, расставляя их, то в одной последовательности, то в другой, но не зная, какой же из них является отправной точкой, не мог продвинуться в расследовании.

В конце концов, ему надоела собственная беспомощность, надоело смотреть на лицо, казавшееся умным и сосредоточенным, хотя в голове творилась несусветная каша, и по-барски улегся на постель. …Все придет само… – подумал он, закрывая глаза, – как в кроссворде – вечером не можешь вспомнить слово, а утром, вроде, думать о нем забыл, и вот оно… Чего я раскипятился? Мало ли очкастых мужиков ездит на «Нисанах»?..

– А ты ж собирался убить ее, если все окажется правдой…

Миша усмехнулся. В этом внутреннем голосе не было ничего сверхъестественного – таким образом он часто беседовал сам с собой, если попадались неразговорчивые пассажиры.

– Дурак был, и не надо все понимать буквально, – ответил он.

– Я думал, ты – мужик, – разочарованно вздохнул собеседник.

– Ты считаешь, мужик – это тот, кто способен убивать?

– А кто ж еще? Тебя оскорбили и ты должен отомстить.

– Никто меня не оскорблял. С чего ты взял, что тот мужик вышел, именно, от Вики?

– Ты ж сам знаешь это…

Диалог получился даже хуже, чем бессмысленное блуждание в лабиринте необъяснимых фактов. Миша открыл глаза и снова сел. Взгляд его невольно столкнулся с зеркалом. То ли оттого, что это произошло слишком резко, то ли… (нет-нет, другой причины быть не могло!..) ему показалось, что зеркало затуманилось. Потом это ощущение прошло, но неприятный осадок остался, и еще осталась последняя фраза, на которую он так и не дал ответа.

Пользуясь его растерянностью, внутренний голос продолжал:

– Все бабы используют тебя, неужели не видишь? Они смеются над тобой. Перед женой ты вечно ходил на цыпочках… В десять дома?.. Значит, в десять; и работу, на хрен! Нет ужина?.. Значит, нет – сам сварю пельмени… Любовница заставляет тебя искать грудь, которой нет… Ты вспомни, что хорошего ты видел от баб? Разве когда-нибудь было по-другому?.. Вспомни, у тебя их не так уж много!.. – голос сделался требовательным, но Миша знал, что ничего хорошего из воспоминаний не получится.

– Ну да, все они твари, – согласился он, избегая анализа.

– Твари – это не то слово, – ласково пояснил голос, – ты начни с Таньки Смирновой из 7 «Б». Как она тебе нравилась! Какие записки ты писал ей! С каким трепетом клал в карман пальто!.. Ты помнишь, пальто у нее было ярко красное?.. И что? Она ответила тебе? Ни фига! Она гуляла с Сашкой Поповым, а ты так и остался пустым местом…

Ладно, тогда ты был маленький и глупый, а дальше? Дальше, Галка с экономического, помнишь? Ну да, заснул ты тогда на Новый год – перепил, но это ж не повод, чтоб с Толиком, в соседней комнате!.. Кстати, а ты ждал, что с Викой будет не так? Все они, как ты верно говоришь, твари!.. Думаешь, Надежда твоя была другой? Да что ты знаешь о ней? Чем она занималась, пока ты зарабатывал деньги, а?.. Все, у кого есть дырка между ног, одинаковые!.. Тебе напомнить остальных твоих баб?

– Не надо! Я согласен, что все они суки продажные, – произнеся эту фразу вслух, Миша почувствовал удивительную легкость и свободу, вознесшись над миром, погрязшим в мелких житейских проблемах. У него нет проблем! Ведь на что пожрать и во что одеться у него имеется, крыша над головой тоже, а все остальные проблемы возникают из-за женщин! А он всесилен, потому что знает истину и теперь донесет ее до остальных!..

Резкая трель дверного звонка сбросила его с заоблачной вершины. Снова ощутив вес своего тела, он увидел комнату, зеркало, отражавшее восторженное лицо, в котором он не сразу узнал себя. Впрочем, этому было и другое объяснение – возникший неожиданно вечер смазал знакомые очертания предметов.

Звонок повторился. Даже не подозревая, кто бы это мог быть, Миша вышел в коридор.

– Кто?

– Открывай, вдовец, – голос без сомнения принадлежал Витьке.

…Откуда он узнал обо всем?.. Миша открыл дверь, и гость ввалился в коридор, сходу протягивая бутылку.

– Думал, не приду? Мы друзей в трудную минуту не бросаем.

– А откуда ты знаешь?..

Виктор, уже снимавший дубленку, удивленно обернулся.

– Я не знал, что это заразное, – он покрутил пальцем у виска, – ты ж сам предложил отметить.

– Когда предложил?..

– Сегодня. Ты ж, вроде, трезвый был. Заехал, сказал, что жена, слава богу, отмучилась…

– Да?.. Ну, значит, так и есть…

Миша знал, что никак не мог попасть в Витькин гараж, находившийся на другом конце города. Без машины он бы просто не поехал туда. …Да, было у меня такое желание, но это же вчера… кажется, вчера…

– Утром ты выглядел лучше, – Виктор покачал головой, и секунду подумав, все-таки разулся.

– Наверное, – Миша решил, что обдумывать странный визит будет в одиночестве, а пока – очень хорошо, что Витька пришел. Это именно то, что нужно в данный момент, – проходи, сейчас все организуем, – удалившись на кухню, он принялся выставлять остатки поминальной трапезы.

Первый тост, как положено, выпили не чокаясь, но дальше поддерживать традицию ни у кого желания не возникло.

– Так ты что, не помнишь, как заезжал ко мне? – спросил Виктор, густо намазывая холодец хреном.

– Не помню.

– Тогда рассказываю, – он наполнил рюмки, – я клеил камеру, когда пришел ты…

– Я был на машине? – перебил Миша.

– Не знаю, я ж на улицу не выходил. Ты сказал – привет, и пригласил меня сегодня вечером. Я спросил, зачем, а ты ответил – помянуть жену. Сказал еще, что теперь у тебя начинается новая жизнь. Я спросил, нужна ли помощь, но ты ответил, что ее уже похоронили и тебе просто хочется посидеть в неформальной обстановке, выпить с кем-нибудь. Вот, собственно, и все.

– А как я был одет?

– Как всегда. В куртку и шапку… Ну, давай.

– Странно… – Миша поднял рюмку, – до двенадцати я находился у ее психолога. Это я знаю точно; потом пошел…