Текст книги "Из смерти в жизнь… Всегда по одну сторону баррикад"

«Вымпел-Вега»

Подъезжаем к Балашихе. Вокруг – лес, вдали возвышается огромное современное здание, вроде бы этажей шестнадцать. Вокруг этого здания за высоченным забором и размещалась база «Вымпела», построенная ещё в советское время. (База была, конечно, сверхсекретная. Но всё относительно… Как-то нам разрешили выехать в Москву. Возвращаемся, боимся заблудиться. Я потихоньку людей в автобусе спрашиваю: «Балашиху-то я не пропущу?» А мне бабушка какая-то отвечает: «Сынок, тебе что, секретная база КГБ нужна? Я выйду, а ты до поворота доедешь – там и база». И говорит водителю: «Вася, ты мальчиков высади, где надо».)

Въезжаем на базу и видим, что там стоят такие же автобусы с собровцами, которые приехали буквально со всей страны. Когда мы начали разгружаться, над нами все стали смеяться: «Приехали, понимаешь, «боевики», которые не знают, что надо набирать побольше патронов, а не макаронов». Но спасибо нашим командирам, что всё у нас было с собой. В то время командиром СОБРа у нас был бывший афганец Евлахов Игорь Ириниевич. Он-то как раз хорошо понимал, куда нас отправляют и зачем. Сидоренко Сергей Фёдорович, начальник РУБОПа, – тоже бывший афганец.

Перед выездом они с нами провели своеобразный ликбез. Говорили обо всём, начиная с глобальных вещей и до каких-то совсем практических. Например: «Возьмите с собой полиэтиленовые пакеты. Если сырая погода, и вы понимаете, что вам сутки придётся работать, то суньте ноги в полиэтиленовые пакеты, а только потом – в берцы. Да, нога в пакете вспотеет. Но зато снаружи вода не будет проникать». Мне самому не пришлось так делать. Не знаю, насколько это практично. Но командиры пытались хоть как-то нас подготовить к этой командировке. Говорили: «Неизвестно, в каких условиях вы там будете жить». Настойчиво говорили, что надо обязательно соблюдать чистоплотность, брать с собой как можно больше мыла. Говорили, чтобы мы тщательно следили за гигиеной. Где бы ни остановились, отхожее место делать не ближе, чем столько-то метров от лагеря. Это вроде простые и понятные вещи. В армии мы ведь все служили. Но эти советы нам очень пригодились.

Мы разгрузились, разместились. Мельком видели бойцов «Веги», которые только что из Грозного приехали. Почему «Веги», а не «Вымпела»? Дело в том, что в 1993 году за отказ штурмовать Белый дом президент Ельцин своим указом управление «В» центра специального назначения ФСБ «Вымпел» расформировал и передал его штат в МВД под названием «Вега». Многие высококлассные офицеры тогда в знак протеста уволились. Кстати, двумя годами ранее за такой же отказ принимать участие в штурме Белого дома, когда там сидел Ельцин, сотрудники спецподразделений КГБ «Альфа» и «Вымпел» были причислены к его защитникам. Но в конце 1995 года «Вымпел» вернулся в состав ФСБ.

Утром нас собрали в огромном зале. Там сидели несколько сот человек. Выходит полковник Валерий Круглов, командир «Веги», который только что из Чечни вернулся. Говорит: «Мне поручено провести с вами скоротечные занятия. Не знаю, сколько у нас будет дней на подготовку. С чем вам в первую очередь придётся столкнуться – это бой в городе. Очень тяжёлая и страшная штука. Опыта ведения боёв в городе практически ни у кого нет. Даже у меня нет. Но за несколько дней я там на месте кое-что понял. Постоянная стрельба, постоянная опасность и ожидание выстрела будут на вас очень сильно давить». Тут раздаётся вопрос из зала: «А за сколько дней к этому можно психологически привыкнуть?». Круглов задумался и ответил: «Часов шесть. Через шесть часов нормальная здоровая психика адаптируется к новым условиям». Конечно, здесь надо учесть, что среди собровцев слабаков не было. Я сам не за шесть часов, конечно, но за двое-трое суток освоился и дальше чувствовал себя уже достаточно комфортно.

Все на войну ехали совершенно сознательно. Могу точно сказать, что таких, кто приехал в Балашиху в добровольно-принудительном порядке, среди нас практически не было. Исключением были четыре новгородца, которые сказали: «Мы на такое не подписывались». Развернулись и уехали. Пятый новгородский собровец, Эдик П., остался. Совсем молодой парень. По возрасту он был моложе и меня, и всех своих. Эдик нам сказал: «Раз мои уехали, я буду с вами». Он в Новгороде дослужился до командира и долго возглавлял новгородский СОБР. Затем уехал в Нарьян-Мар, где стал командовать только что созданным ненецким ОМОНом. (Кстати, я со многими знакомыми из той самой первой командировки до сих пор общаюсь.)

Круглов стал рассказывать, с чем им пришлось столкнуться, что такое городской бой. Рассказывал о тактике зачистки, городского прочесывания. «В полевых условиях у вас сектора. В городских условиях тоже сектора, но ещё и этажи: нижние, средние, верхние. Поэтому тактика совершенно другая».

В зале было несколько ребят-афганцев. Попросили их рассказать. Очень интересно было их послушать. Офицеры «Веги» разбили нас на несколько учебных групп. Старшими групп назначили как раз афганцев. Началось приведение оружие к нормальному бою, дополнительные стрельбы. Из гранатомётов-пулемётов постреляли, гранаты покидали. В учебном городке «Веги» учились работать в городских условиях. У них была построена имитация населённого пункта: улица, несколько домов повыше и пониже.

Тренировались мы две недели, хотя вначале думали, что тренироваться будем только три дня и нас отправят в Чечню. Когда стало понятно, что нам дадут подготовиться, все облегчённо вздохнули. Когда начались занятия, все ещё больше успокоились – всё получается, всё нормально. Но потом пошли задержки с отправкой. Это сыграло не очень хорошую роль…

Мы приехали в серой омоновской форме, типа комбинезонов. Одни люди нам говорят: «Зачем вы её взяли? Там военных не трогают, а милиционеров убивают». Говорим: «Поняли…». А нам выдали ещё и армейский камуфляж, «берёзку». Мы давай переодеваться в «берёзку»! Другие говорят: «Да вы что! Там в военных стреляют, а вот милицию не трогают». Стали голову ломать: что же надеть-то в конце концов?..

Интенсивная подготовка длилась неделю. На второй неделе мы стали замечать, что руководство просто тянет время. Спрашиваем: «Когда?». Говорят: «Ждём». – «Чего ждём?». – «Команды». – «Какой команды? Уже всё отработали, когда наконец поедем?». – «Ждите. Давайте мы вас ещё потренируем». К тому времени мы уже отстрелялись из всего, из чего только можно было отстреляться. И народ стал потихонечку выползать за пределы базы. «Давайте в Балашиху сходим…».

Хорошо помню, как тогда поменялось настроение. Сначала: отлично, приключения, война! Потом послушали «вымпелов», афганцев… Хотя погибших в «Вымпеле-Веге» на тот момент не было, постепенно стало приходить понимание, что не всё будет просто.

С нами был доктор, Никита Чистович (он погиб в Грозном в 1996 году). Тогда он только перевёлся к нам из тюремной больнички. Хирург, который с точки зрения мясорубки повидал много чего. На одном из занятий его как специалиста по военно-полевой хирургии попросили рассказать, с какими ранениями придётся столкнуться и что можно сделать.

Никита вышел на сцену и рубанул: «Приготовьтесь к тому, что треть из этого зала будет убита. Ещё треть – тяжело ранена». Реакция в зале была шоковая. В тот момент мы по-настоящему поверили, что так и будет! Но на самом деле этого не произошло. Свою роль сыграло то, что нам дали время на подготовку. Да и у руководства произошло переосмысление ситуации.

На пороге странной войны

Когда мы наконец-то отправились в Грозный из Балашихи, был мороз, градусов двадцать. Это были двадцатые числа января 1995 года. Утром нам говорят: «Всё, отправляетесь!». В душе сразу как будто что-то отпустило, пришла ясность. Ехать нам надо было в аэропорт Чкаловский. Погрузка в машины, разгрузка на аэродроме, погрузка затем уже в самолёты ИЛ-76. Пока ещё все смеются, подтрунивают друг над другом. Тут мы ещё со своим холодильником, макаронами… Но и боеприпасов у нас было по максимуму. Мы чётко знали, что на месте нам получать их будет негде.

Полетели. ИЛ-76 – самолёт герметичный. Давление внутри нормальное, а вот температура очень низкая (ведь за бортом на такой высоте минус пятьдесят). Нас всех сильно пробрало холодом, хотя закутались по максимуму. Наконец-то зашли на посадку, приземлились. А вот когда открылась рампа, в самолёт ударил настоящий жар! Мы мгновенно взмокли.

Прилетели мы в Моздок, на военный аэродром. Я первый раз жизни был на Кавказе. Сам аэродром находится на равнине, где-то вдалеке виднеется город. По аэродрому ездят какие-то машины. Видим пулемёты, где-то слышна стрельба. Присмотрелись – стреляют в воздух трассирующими. Кто стреляет, зачем стреляет – непонятно… Первое впечатление было не очень приятное. Хорошо, что нам дали время подготовиться и привыкнуть к мысли, что это уже война. Если бы мы сразу из Петербурга сюда прилетели, нам было бы намного тяжелее.

Незабываемые дни и ночи во 2-й комендатуре

Прилетело нас одновременно примерно человек восемьсот. В Моздоке тогда сразу приземлились бортов двадцать. Разгрузились, переночевали в эшелоне в районе элеватора. Утром погрузились на машины и колонной пошли на Грозный. Идём и видим: в стороне на железнодорожном полотне стоит состав со ржавой выгоревшей боевой техникой. И тут же видим другой состав, который идёт в противоположную сторону. На платформах зелёная, в масле, новенькая техника. А потом мы увидели холодильники – вагоны рефрижераторные. Именно в этот момент нас всех по-настоящему проняло…

Смотрим по сторонам дальше – на всех господствующих высотах ЗУ-23 (23-мм спаренная зенитная установка. – Ред.) стоят. Над нашей колонной вертолёты носятся. Колонна состояла вперемешку из грузовых машин, бэтээров, бээмпэ. Полное ощущение, что и здесь уже фронтовое обстановка.

В колонне порядок чувствовался. Впереди нас шла инженерная разведка. А вот в Моздоке, куда мы прилетели, с порядком было не очень. Логинов ходил по аэродрому и пытался понять, куда ему с бумажками надо идти и куда нам вообще деваться. По ощущениям Моздок походил на гуляй-поле. Все разношёрстные, техника разномастная. Видели даже «Альфу», они там какую-то важную особу охраняли.

До Грозного мы шли часов пять-шесть. Где-то остановились. Команда: «Разгружаться!». Начинаем разгружаться. Нам говорят: «Здесь находится 2-я комендатура Старо-Сунженского района. Размещаетесь. Это ваша база».

Огляделись – вокруг одни развалины. Разрушенные жилые дома, руины деревообрабатывающего завода. Напротив нас – тоже разваленное здание автошколы. В округе я не увидел практически ни одного целого здания. Более или менее сохранились малоэтажные постройки. А вот всё, что выше второго этажа, было просто снесено.

Для комендатуры нашли более или менее целое место. До войны здесь было автопредприятие. Вокруг – бетонный забор. Комендант на тот момент уже был назначен. У него в подчинении был взвод Внутренних войск, который охранял периметр. И всё… Никакой силовой поддержки у комендатуры не было. Для такой поддержки как раз и дали ему нас, петербургский СОБР. Пятнадцать человек.

Коменданта помню смутно, вроде он был из военных. А вот его заместителя по тылу, старшину-сверхсрочника, я почему-то запомнил хорошо. Может, потому, что у него были белые соломенные волосы. Когда нас стали обстреливать, он так напился, что наблевал себе в сапоги. Потом надел их и ходил, хлюпал. Совершенно было дикое зрелище…

В комендатуре был очень классный парень – взрывотехник. Наш собровский взрывотехник Гена с ним очень подружился. Вдвоём они вокруг нашего расположения ходили ставить растяжки. И также снимали растяжки, которые «духи» против нас ставили.

К комендатуре подходы были открытые. Именно на них мы и ставили растяжки. Надо сказать, что боевики быстро приноровились к этой нашей тактике. Вдруг Гена во время очередного обхода видит, что его растяжку сняли, а вместо неё поставили другую, скрытую растяжку. То есть когда мы будем выходить по проходу, то на чужой растяжке и подорвёмся. Видно было, что «духи» прикидывали: откуда ты можешь выходить? Скорее всего – вон из того подвала. На тебе на подвал вот такую растяжку! Бывает, видишь одну открытую растяжку. А «духи» рядом ещё две или три скрытые поставили! Вот такая была у нас мино-растяжечная мини-война.

Но Гена у нас очень грамотно работал. Из наших никто ни разу не подорвался. Один раз, правда, проволоку зацепили. Но успели отбежать, никого не задело. Так бывает, если на растяжке стоит граната. У неё замедлитель на четыре секунды. После характерного щелчка, если ты его услышал, четырёх секунд вполне достаточно, чтобы отбежать и упасть на землю ногами к взрыву. В крайнем случае ноги осколками посечёт, это не смертельно.

А вот противопехотные мины срабатывают сразу, там другой принцип действия – нет замедления. В основном растяжки срывали собаки.

Задача нам была поставлена такая: в зоне своей ответственности выявлять боевиков, а потом их задерживать или же при попытке сопротивления уничтожать. Зоной ответственности у нас был целый городской микрорайон. Жителей там оставалось много.

В основном это были пожилые люди. Молодёжь почти вся оказалась у бандитов.

После страшного Первого штурма начались позиционные бои. Подземные коммуникации не давали возможности выдавливать боевиков последовательно. Получилось, что наши занимали одну часть города, другая оставалась у боевиков. То есть бои эти шли в шахматном порядке. Мы как раз и попали на эти так называемые «шахматки». Занимаем какую-то часть застройки городской, а вокруг и боевики, и наши. Чересполосица: клеточка белая, клеточка чёрная, клеточка белая, клеточка чёрная… Действовать в таких условиях было очень тяжело. Не было понимания, где тыл, а где фронт, где свои, а где чужие…

Хорошо было то, что руководство переставало выстраивать войска в цепь и заставлять передвигаться колоннами. Была дана команда оставаться на месте, чтобы закрепиться и наладить взаимодействие с соседями. Мы в Грозном стояли на Старой Сунже. У нас была своя зона ответственности, из которой боевики якобы уже были выдавлены. Каждый вечер происходили жесточайшие перестрелки. По ночам мы находились только внутри закрытого периметра, а днём выезжали по оперативной информации. Мы должны были находить и зачищать тех боевиков, которые находились в тылу у наших на той территории, за которую мы отвечали. Боевиков мы арестовывали и передавали на фильтр. Тех, кто не сдавался, уничтожали.

Зачистки проходили так: приходим по оперативной информации в конкретный дом. «Ты и ты – пойдём с нами!». Кто-то шёл, кто-то пытался сопротивляться. Но к тому времени боевики уже почти не оказывали ожесточённого сопротивления. Им проще было спрятать автомат и прикинуться, что они обычные граждане. И одеты они были в основном по гражданке. Днём – это мирный гражданин. Пришла ночь, он автомат достал, отстрелялся и опять спрятал.

Чёткой линии фронта не было. Непонятно было, где опасно, а где не опасно. А нам ведь постоянно приходилось перемещаться! Иногда нас пытался обстреливать непонятно кто. Мы в ответ начинали стрелять. Часто натыкались на явные группы боевиков. В таком случае понятно, что их надо додавливать и уничтожать. Уничтожили, посмотрели – да, боевики.

Бывали и курьёзные случаи. Помню, как-то заблокировали мы один частный дом. Внутри – боевик. Выходить он отказался, мы стали его выкуривать. Видим – рядом дед в огороде с тяпкой работает. Мы ему: «Дедушка, вы отойдите подальше на всякий случай». А он: «Сынки, вы мне не мешайте! Не видите – я работаю.!». И продолжает тяпать свой огород. Во дворе у него ещё и ребёнок бегает. Мы деду: «Хоть внука уберите!». Старик на нас – ноль внимания. Мы кричим боевику: «Смотри, у тебя сосед с ребёнком рядом. Хотя бы их пожалей». Тот орёт в ответ: «Буду отстреливаться до последнего!». Тогда мы ему гранату в окно кинули.

Стрельба вокруг велась постоянно. Пиу, пиу – всё время что-то мимо пролетает. Однажды ехали на броне. И вдруг по броне что-то ударило, прямо под ногами заклацало! Мы мигом метнулись на другую сторону брони и открыли огонь по зданию, из которого, как нам показалось, по нам стреляли. Бэтээр развернулся, мы рассыпались. По зданию несколько бэтээров из пулемётов крупнокалиберных хорошо дали, мы из автоматов постреляли. Но так и не увидели, в кого мы стреляли, и кто стрелял по нам. Боевики это были или свои – остаётся тайной. А когда нам показалось, что уже всё закончилось, по нам оттуда опять к-аа-к дали! Вокруг всё свистит, пули летают, рядом в землю втыкаются. Бэтээр несколько раз туда ещё отработал. Но мы в это здание сунуться не решились. Под прикрытием брони оттянулись метров на сто и уехали.

В другой раз мы за гуманитарной помощью ехали не на броне, на «уазике». И заблудились… Плутали, плутали и случайно выскочили на площадь Минутка. Там как раз шёл бой. С одной стороны площади – боевики, видим вспышки выстрелов на зданиях. А у своих мы видим спины. Кто-то из них обернулся и кричит: «Давайте отсюда!..». Тут пули попали в «уазик». Мы выскочили, рассыпались.

На полномасштабный бой мы не рассчитывали, поэтому у каждого было всего по восемь магазинов. Мы их отстреляли и дальше уже только наблюдали. Ждём, когда десантники боевиков подавят. Под прикрытием бээмпэ они стали продвигаться вперёд, поддавливая боевиков. Бой переместился немного дальше. Мы стали смотреть, что с нашим «уазиком». Он оказался на ходу. Подобрались поближе к десантникам и спросили, как проехать в то место, куда нам было надо. Нам, не прекращая стрелять, очень некультурно ответили. Делать нечего – мы развернулись и поехали сами искать, где же нас ждала гуманитарка.

Потерь в эту командировку у нас не было. Во многом это благодаря Логинову. К нему постоянно приходили и говорили: «Пошлите людей туда, пошлите людей сюда». А он к этим поручениям всегда очень взвешенно подходил – всё фильтровал и прокачивал. Нам говорил перед выходом на задачу: «Ребята, когда поедете, смотрите – возможно, будет то-то и то-то. Вот туда не лезьте ни при каких обстоятельствах. А если кто-то вам скажет, то пусть сам туда и идёт. А вот здесь, если надо будет, смотрите сами».

«Дружественный» огонь

Была у нас очень характерная для того времени история с танкистами. Обстрелы и перестрелки вокруг были практически каждую ночь. Я почему-то думаю, что стреляли в основном наши федеральные части. Ведь у них не было ни единой связи, ни единого управления. Взвод Внутренних войск, который у нас охранял периметр, тоже постоянно куда-то стрелял. Но мы в этом участия не принимали – бессмысленное это было дело. Но из-за этой беспорядочной стрельбы ночью ходить по городу было просто смерти подобно.

Но выходить наружу по ночам нам всё-таки приходилось. Туалет у нас почему-то был устроен за пределами охраняемого периметра. Туалет тоже был интересный. Он представлял собой огромный котлован, на котором были поставлены две бетонные плиты (вроде как стены) и на них ещё одна сверху – крыша. От забора до туалета надо было пробежать по открытому месту метров пятнадцать. Добежал, сидишь там, а снаружи пули – пиу-пиу. Между плитами – щели, иногда что-то и внутрь залетало. Поэтому у нас тогда даже была поговорка: пошёл по-маленькому, заодно и по-большому получилось. Ходить к туалету было очень страшно!

В один из вечеров всё начиналось как обычно. С наступившей темнотой началась перестрелка. Но потом она вдруг стала усиливаться! Автоматно-пулемётная стрельба вокруг комендатуры в ту ночь была просто шквальной. И тут вдобавок начинается танковый обстрел! Сначала было слышно, как выстрелил танк. Недалеко от нас стояла танковая часть. Мы их видели, когда ездили к блоку питерского ГУФСИНа. Они стояли чуть дальше от нас по Старо-Сунженскому шоссе, там у них был фильтр. А если дальше переехать через Сунжу, то за рекой был наш питерский ОМОН. Он держал за Сунжей несколько блок-постов.

Комбатом у них тогда был Лагодич. По прямой от нашей базы до Лагодича было километра два-три. Когда мы накануне к омоновцам ездили, то по дороге как раз и видели танкистов. Я так понял, что эти самые танкисты в ту ночь и открыли огонь. Засекли какие-то огневые точки и решили их подавить. Наверное, решили, что их кто-то обстреливает.

Выстрел, взрыв!.. Земля задрожала. Затем ещё один взрыв! А потом начинает доноситься очень мерзкий свист… Это солирует уже сам снаряд. До нас начинает доходить, что танкисты стреляют примерно в нашу сторону.

С каждым взрывом снаряды ложатся всё ближе и ближе, земля всё сильнее и сильнее ходит под ногами. Ощущение жуткое… Кажется, что следующий прилетит уже точно прямо в тебя.

В кубрике у нас кроме кроватей и печки стояли ящики с боеприпасами. Если будет даже не прямое, а просто попадание рядом, то всё это может сдетонировать. Шансов выжить тогда вообще никаких. Выйти за периметр невозможно, ведь вокруг базы – зона сплошного поражения, стрельба идёт непрерывно. Стрельба эта вроде неприцельная, но всё равно погибнуть от случайной пули – шанс высокий.

Логинов пытался по рации до танкистов докричаться, чтобы прекратили эту безумную стрельбу. Но бесполезно – там такой мат в ответ пошёл! Тут прибежал в кубрик наш комендант, пьяный в хлам. Тыкает во всех вокруг автоматом: «Витя, давай что-то делать! Витя, надо что-то решать! Витя!..». Логинов говорит: «Броню, шлемы на себя! Лишнего ничего не брать. Грузимся в «урал». Будем прорываться!».

И когда мы стали грузиться и почти уже были готовы выехать за периметр, вдруг наступила тишина. Мы посидели-посидели в «урале»… Спрашиваем: «Ну что, командир?..». Он: «Пока к машине». Выпрыгнули. Команда: броню не снимать, шлемы не снимать. Потом мы ещё час или два так и сидели около «урала» в броне и в шлемах.

Только где-то под утро напряжение немного спало. Решили: давай поедем к этим танкистам и скажем им всё, что мы о них думаем! Но доехали наши только до Лагодича. Он им рассказывает: «Танкисты-то ночью такой жёстокий бой вели! «Духов» накрошили – не сосчитать!». Наши: «Сейчас расскажем, кого они там накрошили…».