Текст книги "Вокруг Петербурга. Заметки наблюдателя"

Семейный альбом

Имя писателя и общественного деятеля Василия Васильевича Брусянина (1867–1919) сегодня известно, главным образом, историкам литературы, а в эпоху «серебряного века» оно было на слуху у читающей публики. Знаменитый в ту пору крестьянский поэт Спиридон Дрожжин называл Василия Брусянина «товарищем по оружию», а писатель Леонид Андреев на дарственной фотографии, адресованной Брусянину, подписал: «С искренней приязнью»…

Родом Василий Брусянин был из Башкирии, затем прочно обосновался в Петербурге. Судьба сложилась так, что несколько лет, очень важных в творческом отношении, Брусянин провел в деревне Нейволе под Мустамяками – ныне это поселок Горьковское в Выборгском районе Ленинградской области. Впрочем, обо всем по порядку.

Брусянин был необычайно плодовитым литератором. За тридцать лет писательской деятельности (увы, именно столько отмерила ему судьба!) из-под его пера вышло огромное множество повестей, рассказов, очерков, несколько романов, статей, рецензий, неопубликованных работ эпистолярного жанра. Большим успехом пользовался исторический роман-дилогия Брусянина «Трагедия Михайловского замка», посвященная судьбе Павла I (1914–1915 гг.). Кроме него, известность писателю принесли его сборники повестей и рассказов «Ни живые, ни мертвые» (1904 г.), «Час смертный» (1912 г.), «Корабль мертвых» (1915 г.), «Дом на костях» (1916 г.), романы «Молодежь» (1911 г.), «Темный лик» (1916 г.) и многие другие.

«Его уважали собратья-писатели, именно ему предложил стать своим секретарем Леонид Николаевич Андреев, – рассказывает внук Василия Брусянина – известный петербургский журналист, киновед, лауреат „Золотого пера-2003“ Вадим Олегович Брусянин. – Сколько помню себя, всегда жил с ощущением причастности к литературной семье. На стенах комнаты висели портреты деда с необузданной шевелюрой, написанные им акварелью пейзажи Финляндии, подаренные ему фотографии Ивана Бунина, Леонида Андреева, Александра Куприна с дружескими надписями…».

Как это всегда бывает в России, литератор – больше чем просто автор книг. Не удивительно, что в переломную историческую эпоху Брусянин активно выступал как общественный деятель. Будучи сторонником радикальных перемен, принимал участие в политической борьбе – естественно, антиправительственного характера.

Еще с конца 1890-х годов В.В. Брусянин публиковал рассказы и очерки, посвященные, в основном, современной деревне, в петербургских журналах легальных марксистов «Новое слово» и «Жизнь». В начале 1900-х годов участвовал в журнале «Звезда», выступал в «Русской газете» со статьями по рабочему и крестьянскому вопросам, о народном образовании.

Годы, наступившие после первой русской революции, стали серьезным испытанием для Василия Брусянина. Власти припомнили писателю его свободомыслие. В 1908 году Брусянина привлекли к суду по делу издававшейся им еще в 1905 году общедоступной «Московской газеты». Тогда вышло всего десять номеров этого издания: накануне вооруженного восстания в Москве его закрыли с мотивировкой «за возбуждение к учинению бунтовщического деяния и к ниспровержению существующего в России общественного строя».

Московская судебная палата приговорила Василия Брусянина к двум годам заключения в крепости. С момента подачи кассационной жалобы его взяли под арест, но через две недели освободили под залог, внесенный сестрой жены писателя. Понимая, что приговор может вступить в законную силу, Брусянин принял решение бежать за границу.

В.В. Брусянин. Фото середины 1910-х годов. Фото из архива В.О. Брусянина

В.В. Брусянин с семьей. Фото середины 1910-х годов. Фото из архива В.О. Брусянина

«Муж бесповоротно решил эмигрировать, а меня с детьми поселить где-нибудь на даче поблизости, квартиру ликвидировать и мебель поставить в склад, – вспоминала жена писателя, Мария Ивановна Брусянина. – Предполагалось, что он выпишет нас за границу, когда ему удастся устроиться». По ее признанию, впоследствии эта идея казалась ей наивной и фантастической, однако тогда она без всякой критики отнеслась к „проекту“ мужа, и семья стала готовиться к его осуществлению…

Муж решил бежать за границу через Финляндию. Разумеется, план этот мы держали от всех в тайне. И вот однажды утром мой муж, крепко поцеловав меня и детей, ушел от нас… Помню, как с балкона я смотрела ему вслед, и у меня было странное ощущение: мне казалось, что с каждым его удаляющимся шагом кто-то с такой же быстротой поднимает надо мной стеклянный колпак, защищавший меня до сих пор от непогоды, и я осталась стоять на открытом месте».

Через некоторое время семья перебралась к Василию Брусянину за российско-финскую границу – в деревню Нейвола (Неувола) под Мустамяками. Здесь писатель органично влился в писательскую «колонию», возглавляемую А.М. Горьким. Здесь жили известные в ту пору литераторы Евгений Чириков, Демьян Бедный, Владимир Бонч-Бруевич, Федор Фальковский. А неподалеку от Нейволы, в Ваммельсуу, жил Леонид Андреев, с которым у Брусянина сложились тесные дружеские отношения.

Брусянин жил в пансионе мадам Ланг (или Ланге), принадлежавшем Александре Карловне Горбик-Ланге. Это место служило пристанищем для многих писателей, вынужденных из-за своих политических убеждений скрываться от правительственных преследований. Хозяева пансиона сочувствовали революционным настроениям и даже не брали от своих постояльцев денег.

Брусянина снабдили фальшивым паспортом на имя некоего господина Базилева – именно этой фамилией писатель подписывался все годы эмиграции. Ему даже пришлось изменить внешность: по словам Марии Ивановны Брусяниной, муж «снял свою густую, чуть ли не единственную в Петербурге шевелюру, подстриг свою характерную бородку и надел пенснэ». Детям велели, из соображений конспирации, называть отца дядей Федей.

«…Началась „новая эра“ в нашей жизни с мужем: для него нелегальное положение со всеми вытекающими отсюда неудобствами, для меня – фальшивое положение „незаконной“ жены, – вспоминала Мария Брусянина. – Материальное положение наше в это время тоже было не из завидных».

Мария Ивановна взяла на себя роль литературного агента мужа. Поскольку появление за пределами русской административной границы грозило ему неминуемым арестом, то все отношения с издательствами взяла на себя Мария Брусянина. В своих воспоминаниях она описывала поздние возвращения из Петербурга: «Доехав до Мустамяк, я брала извозчика. До Нейволы от станции три-четыре километра. Едешь, бывало, в санях, а с обеих сторон – темный лес да белый снег, и под скрип полозьев о чем только не подумаешь…».

Любопытный факт: хотя Брусянин фактически являлся для тогдашних властей России «персоной нон грата», частным издательствам не возбранялось печатать его книги, причем именно те, что создавались им в эмиграции. «Отсутствие шумных городских впечатлений и постоянная близость к природе благотворно действовала на развитие художественного дарования мужа, – вспоминала Мария Брусянина, – и он написал в Финляндии свои первые крупные вещи – роман „Молодежь“, „Белые ночи“, закончил ранее начатый роман „Художник“, которому дал новое название – „Мужчина“, и ряд рассказов из жизни финских крестьян, которые были потом изданы отдельной книжкой под названием „В стране озер“».

Среди книг Брусянина, изданных в России в начале 1910-х годов, кроме вышеупомянутых, были «Час смертный. Рассказы о голодных людях», «Дом на костях», а итоговым его произведением стал роман о деревне после столыпинских реформ – «Темный лик». Кроме того, выходили многочисленные газетные и журнальные публикации, рецензии и репортажи.

Конечно, не все было просто. Как признавалась Мария Ивановна, она «с горечью убеждалась в том, что пристраивать рукописи становилось все труднее и труднее… Все это давало мало денег, так как большие вещи писались долго и потом требовалось время, чтобы их пристроить, а деньги на жизнь нужны были каждый день. Хорошо еще, что мы пользовались кредитом и в лавке, и у мясника Карла, который развозил мясо по домам».

Через какое-то время семья Брусяниных перебралась чуть ближе к столице – в Куоккалу (ныне Репино). Здесь литератор тоже попал в уникальную атмосферу писательского братства: в Куоккале обитали Александр Свирский, Корней Чуковский, Александр Богданов, а в знаменитых «Пенатах» жил художник Илья Репин.

Концом нелегальной жизни Василия Брусянина и его семьи в Финляндии стала амнистия 1913 года в честь 300-летия царствования Дома Романовых. Осенью семейство Брусяниных вернулось в Петербург. И вновь продолжилась активная литературная и общественная деятельность Василия Брусянина.

В 1917 году интеллигенция Петрограда торжественно отметила 25-летие творческой деятельности писателя Брусянина. «Муж работал в двух газетах и зарабатывал очень хорошо, так что и материальное положение было удовлетворительное, – вспоминала Мария Брусянина. – Дети учились в Коммерческом училище в Лесном. Я принимала близкое участие в родительских комитетах. Так что жизнь была полна и интересна…».

К сожалению, идиллия брусянинского семейства оказалась недолгой. Когда в 1918 году в Петрограде начался голод, Брусянины попытались искать спасения в деревне – сначала в Псковской губернии, а потом в Орловской. При этом писатель вовсе не отошел от общественной деятельности, наоборот, изо всех сил бросился в опасный водоворот жизни.

Благодаря содействию наркома продовольствия А.Д. Цюрупы, Брусянина назначили инспектором ревизионной комиссии по снабжению Петрограда. Писатель не раз выезжал в центральные губернии России для организации помощи голодающей столице, что не помешало ему самому жить впроголодь. Увы, все это подорвало его здоровье, и деревня Нетрубеж стала последним пристанищем Брусянина. Здесь писатель заболел сыпным тифом и скончался летом 1919 года.

После смерти мужа Мария Ивановна сделала все, чтобы достойно воспитать детей и сохранить для потомков и для истории память о В.В. Брусянине. «Все последующие годы она занималась приведением в порядок уцелевшей части архива мужа, который в тридцатые годы был передан ею в ЦГАЛИ и в Пушкинский дом, – рассказывает ее внук Олег Брусянин. – Она работала над своими воспоминаниями, много занималась переводами, неоднократно предпринимала попытки к переизданию произведений В.В. Брусянина, вела переписку с литераторами, знавшими его и помнившими. Она воспитала в своих детях любовь и уважение к памяти их отца. И они стали достойными людьми, подлинными интеллигентами, впитавшими лучшие традиции дореволюционной русской культуры»…

Немало петербургских аристократов проводили северное лето, короткое, но порой знойное и душное, в окрестностях Петербурга. К их числу относился и Иван Иванович Толстой – его «пенатами» был полуостров Ниттюсаари в нынешнем Выборгском районе Ленинградской области.

Уникальным источником информации о жизни И.И. Толстого служит его дневник, записи в котором он вел каждый день, год за годом, скрупулезно и подробно. В 2011 году дневник опубликовали – он был подготовлен к печати в Санкт-Петербургском институте истории Российской Академии наук под научной редакцией академика Б.В. Ананьича. Записи Толстого охватывают период с сентября 1906 года по апрель 1916 года. Сохранились они в домашнем архиве его внучки – Людмилы Ивановны Толстой.

«Иван Иванович Толстой, несомненно, принадлежал к лучшей части петербургской интеллигенции начала прошлого века», – уверен Борис Васильевич Ананьич. – Главное в понимании интеллигенции – порядочность, в том числе и политическая. И любовь, и преданность тому делу, которым занимаешься. И, конечно, патриотизм, только не в его крайнем выражении. Сейчас таких людей единицы».

Иван Иванович Толстой принадлежал как раз к их числу. Занятия его были в высшей степени многообразны. Известный нумизмат и археолог, почетный член Академии наук и Академии художеств, вице-президент Академии художеств с 1893 по 1905 год, министр народного просвещения в 1905–1906 годах и городской голова Петербурга в 1914–1915 годах.

Как явствует из дневника, он был человеком явно прогрессивных взглядов, хотя и никогда не покушался на основы тогдашнего государства. Готовил проект введения для всех местностей России всеобщего начального обучения. Боролся за отмену процентной нормы евреев при поступлении в вузы. Был убежденным сторонником совместного обучения мужчин и женщин и расширения всеобщих избирательных прав. Выступал последовательным противником смертной казни и считал, что ее использование в ответ на революционный террор вовсе не спасет ситуацию. Для Толстого существовал «культ справедливости», вне зависимости от ее партийной окраски.

Будучи аристократом в самом изысканном смысле этого слова, граф Иван Иванович Толстой в обыденной, домашней, семейной жизни был человеком, далеким от барских замашек. Что и подтверждал характер его летнего отдыха.

«Наше милое Niittysaari» – так называл свои любимые «пенаты» Иван Иванович Толстой. «Воздух и тишина совершенно как в раю!» – восклицал он в первый день пребывания здесь в летнем сезоне 1907 года.

Из чего складывался дачный отдых видного общественного деятеля? Конечно, каждое утро начиналось с новостей из Петербурга. Главным средством информации служили столичные газеты, а их отсутствие (что порой случалось) приводило к настоящему информационному голоду. «Сегодня не получал газет, а потому не знаем, что делается на белом свете», – сокрушался Иван Иванович Толстой (запись от 31 мая 1907 года).

Газеты не доставлялись в воскресенье: в Финляндии строго соблюдалось правило воскресного отдыха, в том числе и для почтовых служащих. Поэтому воскресные газеты Толстой получал только в понедельник. Не приходили газеты и в праздники. «Газет мы из-за финского Троицына дня не получали, а потому о происходящем на белом свете ничего не знаем», – огорчался Толстой (запись от 22 мая 1911 года).

Непременным атрибутом жизни на Ниттюсаари было купание в море. Но самое главное – почти каждый день здесь был связан с активной физической работой, приносившей Толстому истинное удовольствие и наслаждение. Речь шла о работе в лесу на территории имения, которой он занимался и сам, и вместе с домочадцами. «…Занимаюсь чисткой леса по утрам: пилю сучья и целые деревья: здоровая и приятная работа», – отмечал Иван Иванович Толстой.

Иногда знойная жара не давала работать в лесу. «Утром я поработал в лесу, обливаясь потом более часа, но должен был бросить работу из-за мух и слепней, носившихся вокруг меня целою тучей и кусавшихся ужасно больно» (запись от 19 июня 1907 года). Спустя неделю Толстой записывал в дневнике: «Сегодня в 2 час. дня уехали в Петербург Гиль и Жебелев после четырехдневного пребывания здесь. Последний каждое утро работал вместе со мной в лесу, очищая деревья от сухих веток, спиливая можжевельники и выкорчевывая старые, гнилые пни. Много вместе потели».

Но главным помощником Ивана Ивановича Толстого по работе в лесу был его сын Иван – будущий филолог, профессор кафедры классической филологии Петроградского (Ленинградского) университета.

«Несмотря на дождь, работали утром втроем, и за одно утро соорудили дорожку на поляне к дубу, под которым поставили скамейку», – сообщал Толстой 6 августа 1908 года. Через три дня, 9 августа, в дневнике появилась следующая запись: «В 11 час. приехал к нам инженер из Выборга осмотреть наше водоснабжение. Он застал нас троих в лесу за работою. Показали ему наш ключ и колодец и условились, что он во вторник приедет для изысканий относительно возможности устроить артезианский колодец. Только что он уехал, как приехала г-жа Буттенгоф с „фотографистом“ снимать виды Niittysaari для открыток». (Госпожа Буттенгоф была супругой соседа Толстых Эмиля Буттенгофа, владельца усадьбы на Коркеасаари).

И.И. Толстой. Фото начала ХХ века

Кроме работы в лесу, были еще занятие в саду. «Купили насос для поливки газона и новых посадок, а то все грозит засохнуть», – записал Толстой 29 мая 1910 года.

Важные события дачной жизни – визиты гостей из Петербурга. У Толстого на Ниттюсаари бывали государственные деятели и люди из мира искусства. Чаще других в дневниках Толстого упоминаются филолог Сергей Александрович Жебелев – историк античности и археолог, профессор Петербургского университета, а также нумизмат и коллекционер Христиан Христианович Гиль, внештатный сотрудник Эрмитажа.

Нередким гостем Толстых был художник Петр Иванович Филатов. «Работали утром с Ваней вдвоем: Филатов писал этюд. Он сегодня уехал на очередном пароходе в 6 час. вечера» (запись от 12 июня 1910 года).

Однажды Толстого навестил Илья Ефимович Репин. «В 1 час без предупреждения на экстренном пароходе к нам приехал Репин, как раз к обеду, – сообщал Иван Иванович Толстой 30 мая 1910 года. – Рассказал, что он, по поручению Саратовского земства, исполнил портрет Столыпина… После обеда повели Репина в лес и поднялись с ним на башню. Жара невероятная: в тени почти 23 градуса! Уехал Р[епин] с очередным пароходом в 6 час. Так как мы сегодня, из-за воскресенья, сидим без газет, то Р[епин] передал свой экземпляр „Речи“».

Случалось, бывали и непрошенные гости. «Ко мне приезжали двое, – записал Толстой в дневнике 17 июня 1907 года, – какой-то студент, живущий на даче поблизости; просил позволения охотиться у нас на тетеревей; я решительно отказал, так как мы принципиально и сами не охотимся, и другим запрещаем убивать дичь у нас… Студент рассказывал, что они сняли дачу всемером (три студента, две консерваторки, медичка и бестужевка) и живут коммуною; им обходится жизнь по 8 руб. в месяц на брата! А все же стрелять я запретил!».

А однажды, гуляя в окрестностях дачи, Иван Иванович наткнулся на… военный отряд. Вот как это произошло. «Из-за дождя не работали в лесу, – отмечал Толстой 21 августа 1911 года, – но я сделал небольшую прогулку и наткнулся у нашей башни на эскадрон драгун, присланных, по словам спрошенного мною солдата, для обследования всей местности вокруг „вышки“ и осмотра всех дорожек. Очевидно, этот наезд находится в связи с укреплением и защитой Финского побережья…».

И.И. Толстой. Портрет работы И.Е. Репина. 1893 год

Приятными событиями на Ниттюсаари были семейные праздники. Среди них – 25 июня, день рождения супруги Ивана Ивановича Толстого. «Много гуляли, ездили на лодках и ловили щук „на дорожку“; жена поймала двух ½ фунтовых, в полчаса времени», – так провели этот день в 1907 году.

Довольно часто совершались поездки «для закупок» в расположенный недалеко Выборг. «Поразительно, как город за последнее время развивается и украшается новыми красивыми зданиями и хорошими магазинами», – отметил Толстой 29 мая 1908 года.

В июне 1910 года Толстым довелось наблюдать торжества по случаю 200-летия взятия Выборга русскими войсками. «Из города до нас доносится целый день грохот салютационных выстрелов. К торжеству готовились уже года два и ожидался сам государь. Он не приехал…».

Немало место на страницах дневника отведено жалобам на капризное непостоянство северной погоды. То африканский, тропический зной, то осенний холод, и так все время! «Положительно, мы переселились в итальянский климат! – восклицал Толстой 2 июля 1907 года. – Вот уже 10 дней подряд температура напоминает Неаполь или Палермо!». Но уже спустя день все переменилось: «С утра льет дождь, как из лейки. Ничто не напоминает середины лета: после недавних жаров наступил какой-то сентябрь или даже октябрь!».

Печальным событием жизни на Ниттюсаари стала смерть летом 1907 года любимой собаки по кличке Аккорд. «Целый день возились с Аккордом, который медленно умирает, по-видимому, от болезни сердца, – записал Иван Иванович Толстой 12 июля. – Бедная собака постепенно слабеет, но умирает довольно спокойно. Лиля трогательно за ним ухаживает и всеми мерами старается облегчить его страдания». На следующий день любимая собака скончалась. Горю домочадцев не было предела, однако даже в такой ситуации Толстой не терял ясности ума.

«Сегодня хоронили Аккорда, – сообщал от 15 июля. – Я вырыл в лесу могилу, и его принесли туда Ваня и Лиля в деревянном ящике, специально заказанном Лилею Маатикайнену. Я должен сознаться, что вся эта церемония (Лиля ужасно убивалась, целовала мертвую собаку, заказала шелковый тюфяк и шелковую подушку, на которые Аккорд и был уложен) меня расстроила в том отношении, что не только Лиличка, но и моя жена проявили чрезмерную чувствительность и трактовали собачку (которую я лично, признаться, очень любил и которой мне жаль) как какого-то умершего ребенка. Мне это кажется очень уж неподходящим и оскорбительным для человеческого чувства»…

И, напоследок, небольшая справка о полуострове. По данным исследователей, еще в начале XIX века в этих местах было образовано крупное имение Хотакка, земельные угодья которого занимали в том числе и Ниттюсаари. Большая деревянная вилла графа Толстого до наших дней не сохранилась – она погибла во время «зимней войны» 1939–1940 годов. Представляла она собой двухэтажный особняк с мансардой и двумя открытыми верандами, с которых открывался вид на море. После отделения Финляндии Толстые навсегда покинули имение, а земли перешли в собственность государства. С 1927 года имением владел юрист Лаури Метсялампи, который перестроил дом и разбил красивый парк с липовой аллеей, серебристыми ивами и шиповником. До нашего времени от «толстовских времен» сохранился только гостевой домик, да и то в несколько перестроенном виде…