Текст книги "За березовыми книгами"

Глава двадцатая
У РАЗБИТОГО КОРЫТА

Во второй половине дня мы добрались до большого села с многочисленными магазинами, с новым Домом культуры. Это и была Курба. Школа помещалась в трех каменных двухэтажных домах.

Директор школы, невысокий, чисто выбритый, суховатый, пожилой, встретил нас очень вежливо, но словно испуганно.

– Да, да, устрою, но только на полу в классе.

– А больше нам ничего не надо, – обрадовался Николай Викторович.

– Вместо матрасов возьмите физкультурные маты. Готовить обед можете на школьной плите. Дрова – пожалуйста…

Все он нам предоставлял, ни в чем не отказывал, но за этим вежливым гостеприимством словно чувствовалась какая-то тревожная нотка.

– И еще у меня убедительная к вам просьба, – добавил директор, заметно волнуясь, – сегодня у нас в школе выпускной вечер механизаторов сельского хозяйства, знаете девушки и юноши – будущие трактористы и комбайнеры – явятся в нарядных платьях и костюмах…

– Не беспокойтесь, – перебил Николай Викторович, – наши до того истрепались, им будет совестно даже нос высунуть, и спать они залягут с заходом солнца. – Николай Викторович обернулся, подозвал Гришу. – Передай всем: сегодня в школе бал, вам на балу делать нечего, спать лечь рано!

– Есть, товарищ начальник! – бойко ответил Гриша. Лицо директора сразу просветлело.

– А, тогда все в порядке! – радостно воскликнул он. – Простите, я забыл задать вам один вопрос: какова цель вашего похода?

Я вкратце рассказал о березовых книгах, но о том, что в трех километрах отсюда живет возможная их обладательница, я предпочел умолчать: зачем раньше времени разглашать тайну, когда мы находимся буквально на пороге замечательного открытия.

Директор недоверчиво пожевал губами и сказал, что он не историк, а физик. Он здесь родился и всю жизнь изучал родной край, однако что-то не слышал о березовых книгах. Он нам рассказал о Курбе, основанной еще в двенадцатом столетии.

Я вспомнил стихотворение Алексея Толстого, которое в детстве любил декламировать наизусть:

Князь Курбский от царского гнева бежал, С ним Васька Шибанов стремянный…

Так, значит, здесь, в этом старинном, с высокой колокольней селе, жил знаменитый воевода, покоритель Казанского царства. Спасаясь от гнева царя Ивана Грозного, он бежал в Польшу.

– Сохранилось ли что-нибудь от старины? – спросил я директора.

– Увы, ничего не сохранилось. Правда, невдалеке есть нераскопанные курганы, в которых, может быть, прячутся исторические тайны, – отвечал он. – Раньше в Курбе был центр удельного княжества, а сейчас – центр колхоза «Советская Россия», одного из передовых в районе, имеющего несколько тысяч гектаров пахотной земли… – Далее он стал перечислять, сколько в колхозе тракторов, комбайнов, автомашин и другой техники, и, наконец, повел нас на место нашего будущего ночлега.

Мы разместились в двух классах школы. Ребята под командой Гриши сдвинули парты, подмели пол. Дежурные захлопотали вокруг плиты.

Как только Ленечку устроили на удобные и мягкие маты, мы с Николаем Викторовичем побежали. Куда? Да туда, куда все эти дни он так стремился, несмотря на ужасные наши передряги. Мы побежали на почту разговаривать с Москвой.

Жены я не застал. Ивана Ивановича, то есть Тычинку, тоже. Разговаривал я с его почтенной супругой Розой Петровной. Это была самая невозмутимая женщина на свете: о любых животрепещущих вопросах она могла говорить самым постным голосом.

– У вас все благополучно, супруга ваша здорова. А вы как поживаете? Не очень устаете? Да, спасибо за письмо, Иван Иванович был очень рад его получить, только он говорил мне, что вы неправильно ищете.

– Как – неправильно? Почему – неправильно? – загорячился я.

– Я ничего не знаю. Иван Иванович не посвящает меня в свои ученые дела, – вздохнула равнодушная Роза Петровна.

На этом наш разговор окончился. Я отошел в недоумении.

…Когда через три минуты вышел из кабины Николай Викторович, я его не узнал: глаза – растерянные, загорелое лицо приобрело какой-то землистый оттенок.

– Ира уехала! – гробовым голосом прошептал он.

– Куда уехала?

– К нам. участвовать в нашем походе. Два дня назад уехала. Я сейчас говорил с соседкой. Ира получила телеграмму, мою телеграмму, заплакала, взяла у соседки десять рублей взаймы, попрощалась и…

– Так куда же она уехала? – перебил я.

– Неизвестно! В том-то весь ужас, что неизвестно. Как вы думаете, куда она могла уехать? В какой город?

Я никогда не видел Николая Викторовича таким расстроенным.

– Дорогой мой, – пробовал я его утешить, – успокойтесь, пожалуйста. Найдется ваша Ира.

– Где найдется? – Николай Викторович схватился за голову. – Я сейчас пойду погуляю до вечера, соберусь с мыслями, а вы там с Гришей командуйте.

Нас ждал обед, и все же я не стал удерживать бедного супруга – пусть немного придет в себя. Мы с ним разошлись. Он медленно побрел вдоль речки, я вернулся в школу и объявил всем, что у нашего начальника разболелась голова и он захотел пройтись.

Я сделал Ленечке еще один укол; его рана подсохла, начала затягиваться розовой кожицей, нагноение и опухоль вокруг исчезли. Еще два-три дня, и «воронечник» можно будет снять.

Сейчас Ленечка лежал и блаженствовал: три девочки – Лариса Примерная, Таня и Галя – играли с ним в «картонного футболиста» – настольную игру, принадлежавшую Курбской школе.

Сразу после ужина мы улеглись, но я никак не мог уснуть. Николай Викторович все еще не приходил, и я даже начал беспокоиться.

Выпускной вечер праздновался на втором этаже, как раз над нашими головами. То гремела лихая гармошка и каблуки стучали так, что сыпалась штукатурка, то плакала унылая радиола, и тогда казалось, что потолок стругали рубанками.

Наконец пришел Николай Викторович, засветил карманный фонарик.

– Доктор, вы не спите?

– Нет, а что?

– А то, что трех девочек не хватает. Я их сейчас пересчитал.

– Да не может быть! – Я вскочил, быстро оделся. – Которых девочек?

– Не знаю, они спят все закутанные.

Мы поднялись на второй этаж, звуки вальса доносились из крайнего помещения. В темноте на цыпочках мы подошли к двери, открыли ее и поневоле зажмурились от яркого электрического света.

Несколько юношей в ослепительно белых рубашках, в ярчайших галстуках не очень умело танцевали с нарядными девушками, в том числе и с молоденькой докторшей.

Й среди снежно-белых, цветастых, маркизетовых, штапельных платьев я увидел… Я даже остолбенел… Я увидел Галю, Лиду и Танечку в замызганных шароварах, в продырявленных кедах. В их партнерах я узнал тех самых юношей, что приносили нам баранью ногу. Лида застенчиво положила руку на плечо своему кавалеру, у Танечки прядь волос выбилась на потный лоб, видно, она танцевала уже давно. Галя танцевала опустив глаза, щеки ее раскраснелись от удовольствия.

Минут пять мы стояли и смотрели. Танечка, не замечая нас, превесело болтала со своим кавалером.

– Таня, Лида, Галя! – коротко позвал Николай Викторович.

Они обернулись, увидели нас, побледнели и покорно подошли к нам.

– Марш спать! – беззвучно проговорил Николай Викторович. – Завтра будет «большая» линейка.

Все три девочки пошли по коридору впереди нас, низко наклонив голову. Они шли, как овечки на заклание.

Утром все встали молча. За завтраком тоже удручающе молчали. Никто не смеялся, не рассказывал веселых историй. На Галю, Таню и Лиду избегали смотреть.

Вчера вечером мы договорились: с утра пойдем в ту деревню, где живет Эльвира. Что же будет сначала – эта самая «большая» линейка или пойдем за березовыми книгами?

Николай Викторович подошел ко мне:

– Идите туда, но, простите меня, я с вами не пойду – просто голова кругом идет.

Мы собрались перед школой. Гриша построил всех для переклички. Николай Викторович обернулся к «преступницам».

– А вы… идите в класс – и не выходить никуда! – приказал он.

– Какой позор! – кинула через плечо Лариса Примерная, блеснув очками. Она тоже оставалась, но оставалась ухаживать за Ленечкой.

Не пошли и четверо дежурных. Остальные налегке, без рюкзаков, отправились в путь.

Мальчики шагали и оживленно спорили между собой.

Я не слушал, о чем они говорили, – слишком много мыслей будоражило мою голову. Березовые книги перемешались с переживаниями вокруг Ленечкиного ожога, а таинственное исчезновение жены Николая Викторовича путалось со страшной «большой» линейкой.

– Отправит первым поездом в Москву, – доказывал Вася, – головой ручаюсь – отправит.

– А я бы простил, сперва бы полчаса, не меньше, тряс, а потом простил бы, – убеждал Миша.

– Нарушение дисциплины, какое нарушение дисциплины! – ужасался Гриша, теребя свой безнадежно погибший чубчик.

– Это все Галька подбила, – говорил Вася.

Я узнал, что «большая» линейка созывается во время похода только в случае из ряда вон выходящего безобразия. Тогда Николай Викторович берет в свои руки всю власть, сам командует, сам наказывает.

Так, разговаривая, дошли мы до деревни и всей толпой ввалились в магазин.

Магазин был очень тесный. Тут продавались хлеб, чайники, мыло, духи, сладости, высохшая камса, запыленные стеклянные вазочки. Молодая, очень толстая и очень румяная продавщица в засаленном халате бойко отвешивала одной гражданке селедку.

Она оторвала листок от какой-то книги, завернула селедку.

Я сразу обратил внимание на пожелтевший масляный листок – написано по-славянски, кажется, книга старинная.

Миша дотронулся до моего локтя и показал пальцем.

На одном из оставшихся бумажных листков я увидел все тот же загадочный треугольный штамп:

Продавщица благосклонно обернулась в нашу сторону.

– Покупайте, покупайте! Орешки, драже, мармелад. Выбирайте, выбирайте любые сладости. Сколько свесить?..

– Вы Эльвира Пылаева? – перебил я ее.

– Я, а что? – вздрогнула продавщица.

– Мне про вас недавно ваш бывший сосед рассказывал – Трубка.

– Трубка? – засмеялась продавщица. – Бывало, все со своими внучатами гуляет, во все стороны они его тащат: этот плачет, этот упал, эти подрались… Как же он там поживает? А его Павлина Панфиловна как?

– Оба очень хорошо поживают, – ответил я. – Он говорил, у вас книг много хранится.

– Как же, как же! Два ящика от отца осталось. Но книги совсем незанятные, какие-то старинные, да много обгорелых. Вот уж сколько лет прошло, а я все в них покупателям продукты заворачиваю.

Установилась такая тишина, как перед грозой.

– И много у вас… осталось таких книг? – заикаясь, спросил я Эльвиру.

– Да нет, последняя пачка на исходе. – Она нагнулась и с усилием бросила на прилавок штук пятнадцать перевязанных веревкой книг – рваных и цельных, в переплетах и без переплетов.

Мы бросились их перелистывать. Я ведь не специалист-книжник и потому не знал, насколько редки и ценны были эти книги, но на первой странице каждой из них стоял знакомый нам треугольный штамп.

– Тетенька, ну на что они вам, подарите их нашему школьному музею, – жалостно попросил Миша.

– А я во что буду товар заворачивать? – полусердито, полунасмешливо спросила Эльвира.

Нас выручила покупательница селедок – увидела она умоляющие лица ребят и повернулась к Эльвире:

– Ну отдай им эти бумажки, коль просят.

Та небрежно передернула плечами, подвинула стопку в нашу сторону и сказала:

– Остались, правда, на такой жесткой бумаге – верчу фунтики да только мучаюсь.

Ребята тотчас же разобрали все книги по рукам. Это была, разумеется, любопытная находка. Но мы-то ведь искали не собрание купца Хлебникова.

– А березовые книги ведь на завертку совсем не годятся, – услышал я за спиной подсказку невозмутимого Вовы.

– А были у вас книги из бересты, с железными переплетами? – спросил я, едва дыша.

– Как же, как же, были! – обрадовалась Эльвира. – Крышки эти я, конечно, в металлолом сдала, а…

– Пачку «Беломора»! – Через наши головы протянулась огромная рука с монетой.

Рядом со мной стоял высокий, статный, белокурый сержант.

– Колька! – всплеснула руками Эльвира. – Да когда же это ты приехал? В отпуск или насовсем?

– Насовсем, – нехотя пробасил сержант.

Чувствуя, что любезный разговор грозит затянуться надолго, я самым бесцеремонным образом вмешался:

– Так где же эти березовые книги?

– Да ведь я же вам сказала: в металлолом сдала, – начала было сердиться Эльвира и тут же улыбнулась сержанту: – Думаешь в наш колхоз или на производство податься?..

– Простите, – вторично перебил я, – это крышки вы сдали в металлолом, а самые… самые берестяные листы?

– Ах, дались они вам! – вспылила Эльвира. – Да сожгла я их!

– Как – сожгла?!

Верно, мой вопль был такой отчаянный, что все трое – сержант, Эльвира и покупательница селедок – оторопело обернулись.

– Ну да, сожгла, все пять книг. Дрова сырые попались. Целую зиму этой берестой печки разжигала… Ну, гражданин, будете чего покупать, так покупайте! – повысила она голос.

Самые различные чувства охватили меня. Я покачнулся, оперся рукой о прилавок, потом глубоко вздохнул и, шатаясь, пошел к выходу.

– Какие некультурные! Я думала, они полмагазина у меня купят, – услышал я за своей спиной.

Мы столпились на крыльце и не сразу смогли не только опомниться, но даже отдышаться.

«Утопить! Расстрелять! Отрубить голову! Нет, мало!» – думал я.

Мои спутники молчали, видимо, они думали о чем-нибудь в этом роде.

Первым заговорил Миша.

– Всю жизнь мы будем ее презирать, – глухо сказал он.

– Пре-зи-ра-ем! Пре-зи-ра-ем! – хором звонко проскандировали все.

Вряд ли Эльвира услышала нас. Сквозь притворенную дверь доносились ее короткие смешки.

Не говоря ни слова, мы спустились с крыльца и медленно зашагали в Курбу.

Николай Викторович выслушал мой рассказ с горькой усмешкой.

– И вам не повезло, и мне не повезло. Очутились мы с вами у разбитого корыта: вы не нашли березовых книг, а я голову ломаю, куда делась Ира. Значит, кончаем поход. Надо как-то суметь достать машину до Ярославля. Оттуда поездом в Москву. А сейчас я созываю «большую» линейку.

Все, кроме Ленечки, выстроились во дворе школы. Таня, Галя и Лида встали сбоку.

Наступила абсолютная тишина.

Николай Викторович поднялся на крыльцо. Гриша сделал перекличку, подошел чеканным шагом и отдал рапорт.

Начальник похода начал говорить:

– В тот день, когда один из вас едва не превратился в полного инвалида… – Николай Викторович не видел, что этот самый «инвалид», прикованный к «воронечнику», без моего разрешения допрыгал до окна и сейчас, за спиною начальника, разинув рот, сгорал от любопытства. – В тот день директор школы гостеприимно раскрыл перед нами двери с одним только условием: не ходить на их выпускной вечер, не портить настроения молодежи, вступающей в жизнь…

Тут Николай Викторович сделал паузу. И вновь его голос загремел с удвоенной силой.

– Какой позор! Какое отсутствие элементарной культуры! Вы воспользовались тем, что меня нет, отправились на вечер в таком ужасающем виде и танцевали там с механизаторами.

Николай Викторович перевел дыхание и уничтожающе посмотрел на неподвижно стоявших «преступниц».

– Простите, я вас перебью. – Сзади стоял директор, такой вежливый, такой гостеприимно улыбающийся. – Только что звонили из сельсовета: пустая трехтонка идет в Ярославль, через пять минут она будет у ворот школы.

Николай Викторович посмотрел на директора, потом обвел взглядом строй ребят.

– «Большая» линейка переносится в Ярославль, там я сообщу свое решение, – сказал он, – а сейчас пять минут на сборы. Быстро!

Через полсекунды двор опустел. Я и Николай Викторович сердечно пожали руку директору и поблагодарили его.

Глава двадцать первая
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ

В Ярославле машина довезла нас до каких-то ворот. Слева были дома, а справа, за тенистой липовой аллеей, словно земля провалилась. И я не сразу сообразил, что мы стоим на верху горы. Я прошел несколько шагов вперед. По откосу росли старые липы, и в просветах между их зелеными макушками глубоко внизу я неожиданно увидел огромное светлое пространство. Будто широчайшая голубая дорога прошла под горою. Макушки кудрявых лип мне мешали смотреть, и все же я понял: эта дорога была Волга.

– Ура-а-а! – закричали ребята и, забыв о вещах, оставленных на тротуаре, подбежали к чугунной решетке.

Мы встали рядком, и тотчас же смолкли наши голоса. Во все глаза глядели мы вперед и вниз.

И на нашем берегу, и за Волгой раскинулся огромный город с высокими трубами заводов, со множеством зданий, высоких и низких. Налево макушки лип мешали мне разглядеть легкие, словно сплетенные из паутины, пролеты длинного железнодорожного моста, что рисовались на фоне неба. А далеко, на той стороне Волги, за городом, за полями, в сиреневой дымке угадывались лесные просторы.

Но невольно хотелось смотреть только на Волгу.

Лодочки плескались у берега. Байдарка, словно кинжалом, резала воду. Моторная лодка, высунув нос, мчалась вперед.

Проплыл белый, как лебедь, большой, трехэтажный пароход…

– Полюбовались – хватит! – Взволнованный возглас Николая Викторовича встряхнул и меня и всех. – Мы с доктором пойдем разговаривать по телефону с Москвой. Через полчаса вернемся, а вы… Тут, на улице, конечно, не место – найдите где-нибудь укромный уголок и там расположитесь.

– Пожалуйста, на самом берегу Волги, – попросил лежавший на носилках Ленечка.

– Доктор, идемте! – заторопил меня Николай Викторович.

На телефонной станции беднягу ожидал новый сокрушительный удар: его номер вообще не ответил.

– Я подожду вас внизу, – не оглядываясь, глухо бросил он и вышел.

Жены я не застал дома, со мной говорил Тычинка.

– Послушайте, милейший доктор, ведь вы пошли по неправильному пути.

Тычинка начал мне подробно объяснять: оказывается, берестяные книги могут быть двух видов. Если бы мы не нашли, а только бы напали на след берестяных рукописей с буквами, процарапанными косточками, и то это было бы замечательно – березовые книги двенадцатого или тринадцатого века. А в семнадцатом столетии в Сибири и на Севере трудно было доставать пергамент, и потому поневоле там писали иногда на бересте, но чернилами. Потом листы сшивали, чтобы не коробились, и переплетали с деревянными или металлическими крышками. Словом, такие книги кое-где в музеях сохранились.

– Очень жаль, значит, ваша экспедиция закончилась неудачей. – Послышался далекий вздох Тычинки.

Мы пожелали друг другу здоровья. Я повесил трубку и вышел.

Я никогда не думал, чтобы так быстро могли меняться люди. Николай Викторович стоял у входа в почтамт. Он сиял так, словно само полуденное солнце бросило все свои лучи на его глаза и на его улыбку. Он держал за обе руки темноволосую девушку в синем с цветочками платье, в темно-синих туфлях, в соломенной шляпке еще больших размеров, чем у меня.

Конечно, передо мной стояла исчезнувшая жена Николая Викторовича – прекрасная Ира. Я крепко пожал ей руку.

– Идемте в «Кафе-мороженое», – пригласил меня Николай Викторович.

Это было самое настоящее предательство по отношению к нашим ребятам: удрать и наслаждаться мороженым без них. Но Николай Викторович больше всего на свете любил Иру, а Ира больше всего на свете любила мороженое.

Мы сели за первый столик справа. Официантка приняла от нас заказ.

Ира начала рассказывать о своих приключениях.

Она поехала на дачу купить у тети танкетки, которые той были малы, и попала на день рождения дедушки; ее никак не отпускали. Наконец она вернулась в Москву и прочла телеграмму. Там стояло: «Я сомневаюсь, что ты меня любишь». Когда Ира сейчас повторила эти слова, голос ее дрогнул… Она помчалась в Ярославль. Почему она выбрала именно этот город? Потому что знала: мы путешествуем где-то по Ярославской области.

Официантка принесла двойные порции мороженого. В каждой мельхиоровой вазочке было по десять шариков размером с небольшие яблочки. Коричневые, розовые, кремовые, цвета какао, цвета кофе с молоком, цвета давленой земляники… Каждый-шарик обладал своим особенным, ни с чем не сравнимым вкусом и ароматом…

А жила Ира на туристской станции. С утра до вечера она дежурила на почте. Она знала, когда Коленька появится в Ярославле, он обязательно придет сюда говорить по телефону с Москвой, говорить с ней, с Ирой.

– А во вчерашней газете о вас так хорошо написали…

– Что написали? – спросил Николай Викторович.

– А вы разве не знаете? – Ира открыла сумочку, подала нам газету и показала отчеркнутую красным карандашом статью.

Николай Викторович и я стали читать вместе.

УНИКАЛЬНАЯ НАХОДКА

Как нам сообщают из Ростова, вчера в местный краеведческий музей явился неизвестный гражданин и преподнес в дар музею редчайшую рукописную книгу двенадцатого столетия. Книга церковная, с несколькими цветными миниатюрами поразительной, непревзойденной красоты, доказывающими высокую культуру и тонкий художественный вкус их безвестного творца.

На первой странице книги с трудом удалось разобрать надпись о том, что книга принадлежала Василько Ростовскому, следовательно, была из знаменитой, считавшейся погибшей во время татарского нашествия библиотеки отца Василько – Константина Мудрого.

К сожалению, ценнейшая находка сильно испорчена пожаром и некоторые миниатюры обгорели.

На книге стоит треугольный штамп небезызвестного собирателя книг и древних рукописей ростовского купца Хлебникова П. В., жившего в прошлом столетии. Его собрание также считалось бесследно уничтоженным пожаром.

Недавно во Владимирской области удалось найти одну книгу с таким же треугольным штампом. Таким образом, можно предположить, что часть Хлебниковского собрания была спасена от пожара.

Ярославский и Ростовский музеи предполагают в ближайшее время организовать совместную экспедицию в поисках остатков Хлебниковского собрания, куда, видимо, перешли некоторые книги из легендарной библиотеки Константина.

Любопытно, что помог обнаружить и ту и другую исторические ценности отряд московских школьников-туристов. Сейчас эти школьники, занимающиеся розысками таинственных березовых книг, путешествуют где-то по Ярославской области.

– Какой ты у меня умный! – гордясь за своего мужа, сказала Ира.

– Как все это интересно! – воскликнул я.

– Потрясающе интересно! – воскликнул Николай Викторович. – А ведь у нас есть еще пятнадцать книг со штампом Хлебникова.

Правда, нам эти пятнадцать показались не столь ценными, как та, принадлежавшая Трубке. Но все равно их надо немедленно отнести в Ярославский музей.

– Да, пойдемте в музей, только не сейчас, – ответил Николай Викторович, – надо же в конце концов этих трех негодных девчонок наказать.

– Наказать? За что же? – встревожилась Ира. – Неужели он такой злой бывает? – повернулась она ко мне.

– Иногда, – уклончиво ответил я.

Николай Викторович рассказал о «преступлении» девочек.

– Ну, как тебе не стыдно! – возмутилась Ира. – Я бы тоже обязательно побежала танцевать. Удивляюсь, почему остальные тебя послушались.

– Да ведь они были в таких грязных штанах.

– А ты сам не постеснялся в своих отвратительных штанах забраться в кафе? Одним словом, прости их.

– Это непедагогично – так легко прощать, – буркнул Николай Викторович, уже начиная сдаваться. – Пора уходить.

Мы встали и вышли на улицу.

На другой стороне площади мы увидели белые зубчатые стены с белыми башнями, на широкой угловой башне прочли надпись на мраморной доске:

Рукописный список

«Слово о полку Игореве»

найден в начале 90-х годов

XVIII века в стенах бывшего

Спасского монастыря. 

«И здесь следы библиотеки Константина, – подумал я. – Возможно, у Константина был список «Слова», переписанный на бересте. Триста лет спустя безвестный инок вторично переписал «Слово», уже на пергаменте. А прошло еще триста лет, и большой любитель старины граф Мусин-Пушкин нашел этот список, а прошло еще двадцать лет, и бесценная подлинная рукопись сгорела во время нашествия французов, когда сгорела вся Москва…»

На волжской набережной нас ждали Вася и Миша.

Следом за мальчиками мы перелезли через металлическую решетку, что, по моему мнению, не полагалось, особенно мне, научному консультанту. Спустившись вниз, к самому берегу Волги, близ устья Которосли мы нашли всех наших, сидевших на песке.

Мальчики и девочки, прищурившись, бесцеремонно оглядели Иру со всех сторон. Они ее видели впервые, и, понятно, жена их пионервожатого вызвала у них повышенное любопытство. Кажется, все остались довольны осмотром.

Ира подошла к Ленечке, лежавшему на носилках, и спросила о его здоровье.

– А где те несчастные? – спохватилась она. «Преступницы» в ожидании приговора держались в сторонке.

– Галя, Лида и Таня! Встаньте и подойдите ко мне, – твердо сказал Николай Викторович.

Все три нехотя выполнили приказ. Покрасневшая Танечка сдвинула свои тонкие брови, Лида собралась расплакаться, Галя казалась совершенно равнодушной.

– Будете еще безобразничать?

– Николай Викторович, а вот мама моя, право слово… – забубнила Лида, вдруг остановилась и прошептала: – Не буду…

– Не буду, – повторила Танечка. Галя промолчала.

– Скажите спасибо, что сегодня последний день похода. «Большая» линейка отменяется, – торжественно возгласил Николай Викторович.

Все захлопали в ладоши, весело закричали. Гриша, поглаживая свой бывший чубчик, приблизился к Танечке и стал что-то оживленно ей шептать.

Все отлично поняли, что прощение произошло не без участия Иры. Уже девочки со всех сторон окружили ее, даже начали ссориться, кто возьмет ее под руки.

– Товарищи изыскатели! Внимание! – созвал всех Николай Викторович.

Когда все уселись и успокоились, он прочел вслух заметку из «Волжской правды»… И сразу все заговорили:

– Да, мы не нашли даже следов настоящих березовых книг с буквами, процарапанными косточками. Но зато книг с треугольным штампом купца Хлебникова у нас целая стопка. Мы вовсе не зря путешествовали. Смотрите, из-за одной Трубкиной рукописи в газетах поместили заметку. А из-за пятнадцати Эльвириных книг, значит, большую статью о нас напишут.

Нечего время зря проводить: надо идти скорее в музей и нести туда наши находки.

– Я останусь с Ленечкой, ^ сказала Лариса, всем своим видом показывая, какая она хорошая и добродетельная. Она подошла к больному и села у его изголовья.

Мы поднялись на гору к набережной Которосли. Небольшое понижение между двумя горками называлось Медвежьим оврагом.

По преданию, здесь, в лесной чаще, в 1024 году князь Ярослав Мудрый – основатель Ярославля – убил медведя. Сейчас на дне оврага на выровненной площадке юноши в трусах, в цветных майках играли в волейбол.

Тот медведь до сих пор славится по всей нашей стране: на стройках, в больших городах, в сибирской тайге, по казахстанской целине громыхают тяжелые «ЯАЗы». И сверкает в лучах солнца на их радиаторах маленькая никелированная фигурка медведя.

* * *

Музей помещался внутри стен бывшего Спасского монастыря. Мы вошли в дом, направились к двери с табличкой «директор».

В глубине просторной комнаты мы неожиданно увидели наших старых знакомых: Александр Александрович Теплое из Ростова и Аркадий Данилович Курганов из Суздаля сидели по обе стороны лысеющего, худощавого директора. Все трое рассматривали хорошо знакомую нам обгорелую книгу, принадлежавшую Трубке.

– Та-та-та! Вот они, знаменитые путешественники! Наконец-то! – Аркадий Данилович вскочил и заторопился нам навстречу. – Вы же нам нужны до зарезу!

Александр Александрович встал, степенно поздоровался со мной и с Николаем Викторовичем за руку, кивнул ребятам, представил нас директору и начал нам рассказывать.

Три дня назад, когда он явился, как обычно, к десяти утра на работу, музейная уборщица вручила ему пакет, завернутый в газету. Александр Александрович развернул пакет и, к своему величайшему изумлению, увидел вот эту самую книгу.

Сейчас он бережно поднял ее и показал нам издали.

– Никогда в жизни я не держал в руках столь загадочного предмета! – воскликнул он и продолжил свой рассказ, уже известный нам из газетной заметки.

У Александра Александровича все дело застопорилось: старик-то, принесший пакет, посидел немного с уборщицей, покалякал, продымил, жалуясь на нестерпимую зубную боль, всю комнату огромной трубкой и, не дождавшись открытия музея, отправился в зубную амбулаторию. Кто он, откуда – осталось неизвестным. Позвонили в амбулаторию, там подтвердили: да, старик приходил, да, у него выдернули зуб.

Этот старик был, несомненно, тот таинственный Трубка, который неожиданно свалился с неба и тут же исчез при столь прозаических обстоятельствах.

Единственное, что вспомнила музейная уборщица, – это рассказ старика: дескать, какие-то московские школьники-туристы надоумили его отдать книгу в музей.

Вот потому-то и нужны мы были сейчас ученым мужам «до зарезу». Ключ-то от всех этих исторических тайн был в наших руках.

Теперь пора. Николай Викторович дал знак, и пятнадцать ребят стали подходить по очереди к столу, и каждый из них выкладывал по книге с треугольным штампом.

Все трое ученых набросились на эти наши дары. Они их трогали, щупали, перелистывали, рассматривали в лупу, даже нюхали.

Наверное, полчаса продолжалось молчаливое созерцание старины, изредка прерываемое восторженными восклицаниями и ахами. Особенно смаковал Аркадий Данилович; каждую книгу он брал с дрожью в пальцах и, перелистывая, сдерживал дыхание и чуть улыбался.

Выяснилось, что исключительных находок мы не принесли, но все же это были достаточно редкие первопечатные книги шестнадцатого столетия.

Наконец ученые кончили наслаждаться, отложили книги в сторону и приготовились слушать нас.

Николай Викторович рассказал о нашем походе с начала до конца.

Ученые слушали внимательно.

Аркадий Данилович изредка подталкивал директора и негромко посмеивался.

– Организую туристский поход в Курбу вместе с ростовскими школьниками, – объявил Александр Александрович взволнованным голосом, – мы поищем в этой лавке, расспросим по всем домам, может быть, отдельные листочки где-либо сохранились.

– Ну, а есть ли на самом деле подлинные, настоящие березовые книги? – решился спросить Миша.

– Думаю, что где-нибудь да есть, – уверенно ответил Аркадий Данилович, хитро прищурился и встал. – Да, много еще исторических тайн скрыто от глаз археологов. Вот, например, клад ключаря Патрикея или камни Юрьев-Польского собора. А Суздаль, Владимир, Боголюбово и другие города нашей области! Сколько неизведанных сокровищ таит их земля!

– Да и наши ярославские старые города и села, наши курганы и древние городища тоже полны неразгаданного, – добавил Александр Александрович.

– Вот, дорогие, спасибо вам, – обратился к нам Аркадий Данилович. – Я уверен, в конце концов не вы, так другие пытливые школьники-туристы и библиотеку Константина, и собрание Хлебникова, и даже вторую рукопись «Слова о полку Игореве» разыщут, даже неизвестные поэмы, процарапанные на бересте, откопают.

– А я хочу еще от себя добавить, – неожиданно заговорил до сих пор молчавший директор и оглядел нас своими близорукими, но проницательными глазами. – Археологам положено стариной увлекаться. А вы знаете, отряд ярославских школьников-туристов нашел запасы глины, и теперь на этом месте строится кирпичный завод; другой отряд обследовал истоки одной речки, и сейчас там строится сельская гидростанция. В одном из передовых колхозов нашей области ребята записали биографии орденоносцев. А ведь вся история колхоза со дня организации его и до наших дней – это ведь тоже история и тоже интересная. Наконец, наши юные туристы недавно нашли настоящую березовую книгу.