Текст книги "За березовыми книгами"

Глава тринадцатая
«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!»

Путь наш теперь лежал на Ростов – тот древний город, где некогда была библиотека князя Константина, где сгорело собрание старинных книг купца Хлебникова, где в музее хранятся рукописи крестьянина Артынова.

От Юрьева-Польского мы уже прошли километров двенадцать. Кончилось наконец Ополье, и мы вступили в долгожданное царство лесов.

Мы брели по проселочной дороге, поднимались на очередной пригорок, и тогда леса, освещенные солнцем, словно зеленое море, расстилались вокруг. Спускались мы в лощину, и сразу словно темнело, елки обступали дорогу, пышная моховая перина легко поддавалась под ногою.

Иногда наша дорога выходила на солнечную поляну. И на каждой такой поляне стога стояли, как шлемы великанов-богатырей.

Впрочем, по этой старой дороге, протянутой от одного старого города к другому, пролегли самые современные глубокие колеи с узорами следов от покрышек автомашин…

По карте не всегда было ясно, куда мы идем, но Лариса Примерная, шедшая впереди, проверяла направление по компасу. И вдруг дорога раздвоилась. Лариса посмотрела на компас, сверилась по карте – развилок нанесен не был. Направление азимута показывало куда-то между дорогами; правая выглядела более наезженной.

– Сюда! – скомандовал Гриша.

Мы повернули направо, прошли не больше трехсот шагов и неожиданно очутились перед высокой, красной, перевитой засохшими березками аркой. На арке было написано крупными белыми буквами: «Добро пожаловать!»

Уж очень не к месту поставили это странное сооружение среди елового леса.

– Посмотрите! – крикнула Лариса Примерная.

Налево к елке была прибита маленькая дощечка с надписью: «Вход посторонним строго воспрещается».

– Там пионерлагерь! – Миша тряс бараний рог, размахивал клеткой с грачатами; разбуженные грачата запищали. – Всегда у входа в пионерлагерь две такие надписи.

– Рюкзаки на землю! – скомандовал Гриша.

Неумело пришитая заплата на штанине Николая Викторовича была слишком заметна, а многие наши туристы за время похода сильно пооборвались. И потому штаб решил отправить вперед в качестве послов самых якобы нарядных – Ларису Примерную, Галю и меня.

Мы смело прошли под аркой, не обращая внимания на грозную надпись сбоку. Елки поредели, за стволами деревьев показались посыпанные песком дорожки, а еще дальше – несколько ярко-голубых зданий с широкими окнами. И везде, куда ни глянь, – на желтых дорожках, под голубыми навесами, под голубыми грибками – бегали, стояли, прыгали, кружились дети поменьше наших.

Всюду возле дорожек виднелись на столбиках голубые дощечки с надписями: «Цветы не рвать», «По траве не ходить», «На траве не лежать», «Громко не разговаривать», «Вне дорожек не ходить».

Пионерлагерь был построен в еловом лесу, на чудесном высоком берегу речки. Кудрявые зеленые березки сбегали по склону горы. Речка пряталась в ольховых зарослях, кое-где поблескивая голубыми зеркальцами.

Одна из девушек, облепленная ребятишками, заметила нас, вскочила и загородила дорогу:

– Нельзя, нельзя посторонним!

Отовсюду к нам бежали мальчики и девочки в шароварах и тапочках. Они обступили нас со всех сторон, разинули рты, заглядывая нам в глаза. Показались взрослые – мужчины и женщины в белых халатах; круглощекий, красноносый повар в колпаке вышел из двери столовой; из медпункта выглянула врач в очках.

Полная и низенькая женщина, раздвигая толпы ребятишек, заторопилась к нам. Это была начальница лагеря.

Я стал неловко извиняться, объяснять. Вся теснившая нас толпа внимательно слушала меня.

– Мы московские туристы, идем в дальний поход. Я прошу прощения, мы попали в лагерь нечаянно. Видим – дорога, спросить было не у кого. Прошу разрешить нам пройти через вашу территорию.

– А вам незачем проходить через лагерь, – перебила меня одна из девушек, – вернитесь немного обратно и пойдите по другой дороге.

Начальница ничего нам не сказала и о чем-то зашепталась с поваром и врачом.

– А у вас больные есть? – Врач испытующе посмотрела на меня из-под очков.

– Нет, нет! – замахал я руками. – Наши туристы совершенно здоровы, и с каждым днем их организм все больше крепнет и закаляется.

– В таком случае мы вас приглашаем обедать. – Начальница лагеря ласково посмотрела на меня.

Я оторопел: слишком неожиданно было приглашение.

– Что вы, что вы! – Я вновь замахал руками. – Мы совсем сыты!

Я посмотрел на своих спутниц.

Лариса Примерная подняла брови и наклонила голову. Ее очки мешали мне понять, что говорят ее глаза. Галя исподтишка мне красноречиво заморгала своими густыми ресницами.

– Мы вам будем так рады, – настаивала начальница лагеря.

Лариса Примерная и Галя, не дожидаясь моего окончательного ответа, побежали за остальными нашими.

– А может быть, вы у нас переночуете? – приветливо спросила меня начальница лагеря. – Давайте проведем какое-нибудь совместное веселое мероприятие. – Она показала на голубое здание, стоявшее в стороне. – Это дом для «тихих игр». Вы там очень хорошо устроитесь.

Следом за Ларисой и Галей скорым шагом подошли наши.

– Купаться! Купаться! – кричали все.

Они едва-едва поздоровались с начальницей лагеря, свалили вещи в кучу и заторопились вниз на речку.

– Галя, вернись! – крикнул я. Насупившись, Галя побрела ко мне.

Наконец первый раз за время похода можно было искупаться.

Выбирая подходящее место, все побежали вдоль берега и скрылись в кустах за поворотом речки.

Галя посмотрела на меня такими печальными глазами, что мне ее сделалось нестерпимо жалко.

Чтобы хоть немного утешить девочку, я предложил ей пройтись. Она покорно пошла рядом со мной.

– Как это называется? – спросила она меня, срывая былинку.

– Тимофеева трава.

– А кто такой был Тимофей? А почему назвали траву в честь него?

С тех пор как я ближе познакомился с Галей, я заметил, что она была ужасно любопытна. Своими вопросами она совершенно изводила меня.

Все эти дни мои миска, кружка и ложка всегда были чисто вымыты; вчера даже рубашка оказалась выстиранной и пуговица на вороте пришитой. Но я знал: эти мелкие услуги Галя оказывала неспроста. Однако я не поддавался ее чарам.

– Нет, дорогая, купаться тебя не пущу!

Так, прогуливаясь, Галя и я подошли к странной голубой постройке на самом берегу реки. Через навес вели мостки к огороженному забором участку воды. Это была купальня пионерлагеря – «лягушатник», как любят иногда называть это сооружение ребята.

Цепочкой, один за другим, рысцой семенили с горы голоногие лагерные ребятишки в одних трусах или в голубых купальниках. Все они держали кулачки у подбородка и повизгивали, быстро перебирая тоненькими ножками.

Взрослые девушки обступали их со всех сторон.

– Скорее, скорее! – кричали они.

Первая партия ребятишек с визгом бросилась в «лягушатник» и начала там барахтаться. Девушки тут же расселись по сторонам загородки, а ровно через пять минут закричали:

– Вылезайте! Вылезайте!

Мокрые ребятишки тут же выскочили один за другим и, по-прежнему держа кулачки у подбородка, нагнувшись, затрусили в кусты выжимать одежду.

Следующая партия прыгнула в огороженное пространство воды.

А вдали слышались ликующие крики и визги наших купальщиков. Они нашли нависшую над водой старую иву. Стараясь вытянутыми в стороны руками сохранить равновесие, один за другим по наклонному стволу смельчаки добирались – до веток и прыгали с высоты.

Худенький, с бледными плечиками Ленечка никак не решался войти в воду. Как котенок перед лужей, он стоял на песчаной отмели, брезгливо и нерешительно перебирая ногами.

– Доктор, правда, когда купаются первый раз в году, надо очень осторожно заходить в речку? – спросил он меня.

Я не успел ответить, Ленечка не успел раскрыть рта – к нему сзади подкрались четверо, схватили за ноги, за руки и с криком бросили в воду.

– Ну смотрите, такие маленькие детки и даже Ленечка купаются, – попросила Галя, умильно заглядывая мне в глаза.

– А как у тебя с насморком?

– Да прошел же, еще третьего дня!

– Ну беги.

Галю, словно пылинку, сдуло, и уже через минуту в своем красном купальнике она прыгала в воде и брызгалась вместе со всеми остальными.

– А я за вами, – сказала подошедшая ко мне начальница лагеря. – Мои уже давно пообедали, теперь вы.

– Обедать, обедать! – закричал я, приставив ладони ко рту трубочкой.

Для туристов это было всегда самое упоительное слово на свете. Его услышали даже те, которые в данную минуту нырнули.

Не прошло и десяти минут, как все наши, с мокрыми волосами, хохочущие, переполненные самым безудержным весельем, уселись в столовой рядком за длинный стол.

Глядя, как гости опустошают тарелки, начальница вздохнула:

– Ах, если бы мои дети имели такой аппетит!

Николай Викторович и я договорились с ней, что мы устроим соревнования в футбол, волейбол и баскетбол. Кто не будет участвовать – пусть смотрит.

Наши с радостью согласились. Горечь поражения еще слишком давала себя знать. Здешние мальчики и девочки были помоложе. Конечно, мы возьмем тут реванш, даже играя без Николая Викторовича.

– Спа-си-бо! Спа-си-бо! – весело закричали все, вставая из-за стола.

Миша откровенно похлопал себя по животу.

– Набьем им! Набьем! – говорил Гриша Васе.

– Набьем им! Набьем! – говорил Вова Ленечке.

Я усомнился: после такого сытного обеда – кстати, второго за день – не получилось бы снова конфуза.

Весть о предстоящих спортивных играх разнеслась по всему лагерю. Тамошние ребятишки в величайшем возбуждении бегали взад и вперед.

– Набьем им! Набьем! – слышались их звонкие, воинственные клики.

Обе команды готовы были грудью отстоять свою спортивную честь.

И вдруг пошел дождь, не очень чтобы сильный, а настойчивый, мелкий; все небо заволокло серой пеленою. О спортивных соревнованиях не могло быть и речи.

Мы пошли в дом для «тихих игр» и легли рядком на палатках.

– Обед мы слопали? Слопали. Развлечь ребятишек обещали? Обещали, – отвечал Николай Викторович на свои же вопросы. – А при плохой погоде им тем более будет скучно. Давайте устроим концерт самодеятельности.

Я узнал, что Лариса Примерная бесподобно исполняет частушки, Галя – акробатка второго разряда, Лида читает басни Михалкова, Танечка с подругой танцуют венгерку, Гриша лихо отплясывает чечетку, Ленечка читает стихи.

Но, увы, предложение Николая Викторовича не встретило отклика. Видно, туго набитые желудки помешали. Лариса Примерная заявила, что она не в ударе; остальные девочки сказали, что давно не репетировали и всё перезабыли; Гриша наотрез отказался: с тех пор как его выбрали начальником отряда, он вообще не танцует. Один милейший Ленечка не побоялся – он будет декламировать «Горб» Маршака.

Как же быть?

– А что, если Лариса прочтет отрывки из своего дневника? – предложил Николай Викторович.

– Я выберу самые смешные места, – гордо склонив голову набок и поблескивая очками, сказала Лариса Примерная.

– А доктор пусть расскажет о березовых книгах, – добавила Галя и тут же покраснела.

– Правильно! – согласился Николай Викторович.

– А последним выступлю я! – воскликнул Миша. – А что я покажу, не скажу.

Лариса Примерная было запротестовала: программа обязательно должна быть заранее утверждена штабом турпохода. Но Миша круглыми выразительными глазами так умоляюще оглядел всех нас, что мы уступили ему.

– Ладно, авось не подведет.

Народу в столовой набралось полным-полно. Все сто пятьдесят ребят пришли смотреть и слушать москвичей. Столы и скамьи сдвинули к перегородке, самых маленьких посадили впереди прямо на полу, за ними разместились ребята побольше, сзади на скамьях сели взрослые. Погасили свет, оставив гореть одну крайнюю лампочку. Зал погрузился в полную темноту; освещались только сидящие впереди малыши и место, где будут выступать наши.

Гриша-конферансье вышел вперед и, небрежно теребя свой чубчик, объявил:

– Сейчас артист Леня продекламирует «Горб» Маршака.

Ленечка выбежал вперед, оглядел притихший от ожидания зал, шаркнул кедой. Кто-то сзади начал хлопать. Весь зал содрогнулся от грома аплодисментов, как говорится, «переходящих в овацию». Ленечка покраснел, видимо, испугался, почему-то снял очки. Негромко и заикаясь, он начал бормотать какие-то фразы. Аплодисменты понемногу стихли.

Я сидел недалеко, старался прислушаться, но не слышал ничего.

Ленечка все тянул без всякого выражения что-то необыкновенно длинное. Послышался кашель, потом сдавленный смех. Сидевшая впереди маленькая беленькая девочка закрыла глаза, опустила вниз голову. Ленечка наконец кончил, неловко поклонился, жидкие, нестройные хлопки проводили его.

Вышла Лариса Примерная и с кокетливой улыбкой раскланялась направо и налево.

– Сейчас я вам буду читать отрывки из своего походного дневника.

Она раскрыла тетрадку, начала перелистывать страницы, искала-искала, листала-листала. Свет от одинокой лампочки был тусклый, а Ларисин карандаш, верно, нечеткий. Зрители замерли в ожидании.

– «Мы все очень любим мороженое, – начала улыбающаяся Лариса. – Мороженое – самая вкусная вещь на свете. Нам очень хотелось покушать мороженое, но мы не знали, откуда взять деньги на мороженое. Тогда Вася сказал: «Я придумал, как купить мороженое…»

Беленькая девочка, не открывая глаз, положила голову на плечо подруги с черными косами, чернокосая закрыла глаза.

Лариса Примерная перевернула несколько страниц и уткнула нос в тетрадку. Снова она не могла найти нужное место, наконец нашла:

– «Дежурные девочки отправились в деревню за луком, а Вова начал мешать палкой овсяную кашу. Нам всем очень хотелось кушать. Мы сели ждать, когда закипит каша, а дров было совсем мало, и костер горел очень плохо…»

Смех душил Ларису, она никак не могла докончить фразы. Беленькая девочка вытянула ноги и легла к чернокосой на колени. Возможно, еще кто-нибудь уснул, но в темноте я не видел. Кашель и усердное сопенье слышались со всех сторон. Ничего не замечавшая Лариса Примерная давилась от хохота, но, кроме нее, не смеялся никто.

Николай Викторович подошел к ней, что-то шепнул на ухо. Лариса вздрогнула, сжала тетрадку и ринулась куда-то прямо в темноту.

Кто-то хлопнул два раза в ладоши. Спящие впереди девочки не шевельнулись. Из дальнего угла послышался откровенный размеренный храп. Сейчас выступать мне. Какой ужас!

Храп раздавался уже с нескольких сторон. Беленькая девочка заскулила во сне, повернулась и легла на бок, подперев кулачком щечку; ее подруга положила свою чернокосую голову ей на плечо…

Как выражаются школьники, я понял, что «влип». Однако взял себя в руки и вышел вперед. Я начал издалека: о Всеволоде Большое Гнездо, о его сыновьях. Я заикался, мял слова… Провал, позорный провал! Вот как отблагодарили мы пионерлагерь за гостеприимство!

Кое-как я докончил рассказ о Липецкой битве и почувствовал, что больше не могу сказать ни слова. Я поклонился и исчез в темном зале.

Надо обладать чрезмерным самомнением и беззаветной храбростью, чтобы после всего этого посметь выступить. Но Миша выступил.

Бочком, потихоньку он вышел на освещенный пятачок, поставил свою самодельную клетку на пол, вытащил из-за спины свой бараний рог и голосом, громким и призывным, протрубил:

«Ту-ту! Ту-ту! Ту-ту!» Так некогда славные богатыри в пылу битвы призывали друг друга.

Все встрепенулись. Храп теперь доносился только из одного угла. Беленькая и черненькая девочки проснулись, сели и широко раскрытыми, непонимающими глазами уставились на Мишу.

– Начинаем, начинаем представленье для ребят! – громко пропел Миша и открыл клетку.

Оба грачонка выскочили и отчаянно запищали.

– Э-э-э! Этого зовут Гриша, этого – Ленечка, – показывал Миша. – Сейчас уважаемые зрители увидят, что умеют делать пернатые артисты.

В зале задвигали скамьями, захохотали.

– Тише, тише, уважаемые зрители! Прошу вас, не смейтесь. А теперь смотрите…

Миша на расческе, обернутой бумажкой, заиграл стремительную польку. Грачата под неистовые, восторженные вопли всего зала принялись танцевать на крышке клетки. Миша замолчал, грачата вспрыгнули ему на плечи, потом на голову и поцеловались клювами.

Вот почему Миша на каждом ночлеге, на каждом привале все возился с грачатами. Я думал: он их кормит, играет с ними, а он, оказывается, их дрессировал настойчиво и терпеливо.

Под гром аплодисментов, под крики и хохот ребят Миша закончил представление. Его вызывали пять раз, он выходил с грачатами на плечах и кланялся.

Ко мне подошла начальница лагеря, крепко и сердечно пожала руку.

– До чего же я вам благодарна! Огромное вам спасибо! Как умело вы развеселили ребят! Сперва выступления серьезные, а напоследок такое комическое! Разговоров теперь хватит до самых школьных занятий.

Два мальчика подошли ко мне и к Николаю Викторовичу.

– Дяденька, какие у вас хорошие грачата, – жалостным голосом начал один.

– Куда вам их нести столько километров, – вторил другой. Николай Викторович оглянулся, ища Мишу. Миша, только что стоявший возле нас, сейчас, расталкивая толпу, торопился к выходу.

Ночевали мы очень хорошо на душистой сенной подстилке. Утром по требованию Ларисы Примерной было срочно созвано заседание штаба. Выступила Лариса:

– Я отказываюсь вести дневник похода. Никто не ценит и не понимает моего творчества, – сказала она дрогнувшим голосом.

– Ну и не пиши, все равно твою скучищу никто читать не станет. – Миша насмешливо посмотрел на Ларису.

Постановили: «С сегодняшнего дня вести дневник всем по очереди, а Ларисе за ее усердный труд вынести благодарность».

Нас позвали завтракать, а после завтрака собралась торжественная линейка. Три стороны площадки заняли шеренги лагерных ребятишек, на четвертой – выстроились мы.

Под торжественные звуки горна на мачте взвился алый флаг. Начальница лагеря сказала краткую напутственную речь. Маленькие девочки преподнесли нам букеты цветов, пожелали нам счастливого пути.

Вдруг открылись двери кухни, и двое мальчиков в белых поварских колпаках вынесли огромный ящик, наполненный горячими румяными пирожками. Несколько девочек бросились спешно перекладывать их в нашу большую кастрюлю. Такого изумительного подарка мы никак не ожидали.

Ответное слово взял Николай Викторович. Он заговорил о широком и незабываемом русском гостеприимстве, о нашей благодарности…

– А мы их ничем не отблагодарили, – шепотом подсказал я.

– Миша, – тихо произнес Николай Викторович, – выручай нас – подари им грачат.

Миша надулся, покраснел, опустил глаза, вышел из строя, нагнулся над клеткой и, не говоря ни слова, начал сыпать туда через щелки хлебные крошки.

Мы стояли шеренгой с увязанными рюкзаками у ног, с засученными шароварами и ждали Мишу.

– Мишенька, пожалуйста, подари грачат пионерлагерю, – тихим голосом попросила Галя.

Миша молчал.

– Очень тебя прошу, для меня. – Галя шепнула еще тише, но я стоял рядом и слышал.

Миша молча взял клетку и, ни на кого не глядя, поставил ее под мачтой.

– Спа-си-бо! – сказали мы.

– Спа-си-бо! До сви-дания! – сказали хозяева.

Гриша дал команду вскинуть рюкзаки за плечи, и мы пошли по глинистой, хлюпающей дороге.

Миша понурив голову двигался позади замыкающего. Он явно нарушал походный порядок, но никто не делал ему замечаний.

Мы шли молча один за другим. Нижние листья березок и осинок вздрагивали, когда ветерок сдувал на них с верхних веток дождевые капли.

Глава четырнадцатая
ОТКУДА ВЗЯЛАСЬ ПИРОЖКОВАЯ КАША?

Солнце играло на мокрых еловых иглах, алмазики горели на каждой тонкой былинке. Но грязь на дороге почти не сохла. Идти по густому лесу было трудно. Мы двигались медленно, опираясь на палки, но все равно наши ноги скользили, кеды намокли, отяжелели, на них налипла глина. Три дырочки сбоку подошв на сухой дороге создавали вентиляцию, а сейчас через них свободно проникала вода. Двое или трое успели упасть.

Наконец елки поредели, и вскоре мы вышли на поле. Впереди, километра за три, показалось большое село.

В поле дорога успела мало-мальски просохнуть. Решили этот трудный перегон взять без привала. Ведь он же последний.

Вперед, вперед! Мы зашагали веселее. Настроение сразу поднялось. Время от времени по цепочке пробегал смешок. Дорога стала спускаться под гору, идти было все легче.

Задерживала движение тяжелая большая кастрюля, наполненная пирожками из пионерлагеря. Ее поочередно несли вдвоем на палке. И пирожки в кастрюле мерно подпрыгивали – трух-трух.

Вдруг вдали что-то глухо заворчало. Я оглянулся и вздрогнул – серая лохматая туча медленно выплывала из-за леса.

– Ребята, скорее ходу! – крикнул Николай Викторович. Настала минута, когда ему надо забыть об отпуске и взять всю власть в свои могучие руки. – Скорее ходу!

Гром ударил вторично; туча темнела, надвигалась…

Мы бежали беспорядочной толпой; прыгали за нашими спинами рюкзаки, звенели ведра… Это была бешеная скачка.

Скорее, скорее!

Николай Викторович пропустил мимо себя всех. Он кричал, подгоняя задних:

– Палкой буду бить по пяткам!

А туча все надвигалась. Клочья свинцовых облаков низко нависли над лесом, молния тонкой трещинкой проскочила между облаками, ударил оглушительный гром, светло-серая пелена дождя закрыла елки позади нас.

Скорее, скорее!

До села было еще так далеко! Налетел вихрь, холодный, резкий, сшибающий с ног. Было страшно глядеть на небо. Черная низкая туча охватывала небосклон справа и слева, неслась со стремительной быстротой. Скрылся из виду лес. Нас догоняла сплошная серая завеса дождя.

Снова сверкнула молния, тут же ударил гром, послышался глухой шум. Я оглянулся – дождь настигал. Под ударами капель шумели и пригибались кукурузные стебли.

Скорее, скорее!

Вася и Вова на палке несли кастрюлю с пирожками. От их быстрого бега пирожки подпрыгивали – трух-трух.

Первые крупные капли дождя застучали по моей спине. И через пять секунд ударил ливень, – страшный, всесокрушающий.

– Го-го-го! – загремел Миша.

Девочки взвизгнули, захохотали. Лариса Примерная на ходу бросила свою розовую прозрачную накидку Гале.

Галя бежала вприпрыжку, нарочно разбрызгивая лужи, хохотала громче всех.

Сумасшедшая! Что тут смешного!

Я торопился, спотыкаясь на каждом шагу, ноги мои разъезжались в разные стороны. Дождь больно хлестал по лицу, слепил глаза. С Таниной широкополой шляпы, с моей соломенной стекали потоки. Ленечкину панамку сорвало ветром и понесло по полю: он не стал ее догонять.

Скорее, скорее!

«Аи, аи, аи! – Струйка ледяной воды потекла вдоль моего позвоночника. – Бр-р! Как холодно! Чему эти дураки смеются!»

– Николай Викторович! Николай Викторович! – вопил Ленечка. – Вода с головы течет на глаза. Я ничего не вижу, я до нитки промок!

Кастрюлю с пирожками теперь несли Николай Викторович и Вася, но пирожки больше не подпрыгивали – трух-трух.

Ливень не затихал. Вихрь заставлял нас нагибаться, леденил кровь.

Мы бежали, бежали… Давно уже никто не смеялся.

Сквозь полосы дождя проступили очертания деревни. В стороне от дороги в палисаднике показался первый дом, обширный, не похожий на жилой. Над крыльцом мы увидели зеленую вывеску. «Начальная школа».

– Сюда, сюда! – задыхающимся голосом закричал Николай Викторович. Даже его измотала эта сумасшедшая скачка.

Мы вбежали на маленькое крыльцо.

– Теснее, теснее! Раз теснее, значит, теплее! – торопил он.

– Давайте замок ломать, – прохрипел Гриша.

Да, при таких более чем сверхисключительных обстоятельствах, кажется, мы имели право это сделать.

Уже Миша отстегнул от рюкзака топорик, уже Вова зацепил ручкой лопатки за пробой. Ребят не смутило, что замок был побольше кулачища Николая Викторовича.

– Сейчас, сейчас! – шлепая по лужам лодками-галошами, бежала к нам закутанная в платок седая женщина. – Я из окошка вижу: по дождю целый полк скачет. – Теряя галоши и задыхаясь, женщина засеменила по ступенькам на крыльцо, протиснулась между нами, всунула ключ в замок.

Всей толпой, толкая друг друга, мы ввалились в просторные сени школы.

К нашему удивлению, в школе было только два маленьких класса и совсем крохотная учительская.

– Учителка наша в отпуску. Ну да как вам не отворить! Матушки мои, да где же вы так загваздались? Голубчики, да куда же это вас гонят? Да как же это вас родители пустили? – причитала старушка сторожиха.

Надо было немедленно переодеться, немедленно затопить печку, немедленно достать откуда-то живительное тепло, чтобы согреться, высушить одежду. Вдобавок мы были голодны, как самые голодные волки. (Ну, это уже во вторую очередь.)

– Мальчики, сюда! – показал Николай Викторович на тот класс, где была печка. – Девочки, сюда! – Он показал на другой класс, где была плита.

На наше счастье, в сарае оказалось полно сена, полно дров, правда неколотых. Миша с Васей в одних трусах побежали их колоть.

Но хорошо, сказать – «переодеться»! А во что?

У большинства все вещи и даже сами непромокаемые рюкзаки промокли насквозь.

– Бр-р-р! – В одних трусах пробирала дрожь. В два счета поставили мы парты друг на друга.

Николай Викторович сухой берестой разжег и печку и плиту. С чудесным треском вдоль поленьев побежало пламя.

Уходившая было нянечка вернулась обратно, принесла два одеяла, тулуп, валенки и снова исчезла.

В одеяла закутались я и Николай Викторович. Валенки и тулуп отдали Гале. Старый желтый тулуп был ей непомерно велик и волочился по полу. От него вкусно пахло овчиной. Галины мокрые волосы завились золотыми мелкими кудряшками. Она напомнила мне крестьянскую девушку с картины Сурикова.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я ее.

– Лучше всех! – звонко засмеялась она, приплясывая огромными подшитыми валенками.

Вова, Вася и Миша отправились за водой. Это был настоящий подвиг – идти к колодцу в дождь, в одних трусах.

Наши скатанные палатки почти не промокли. Расстелили по полу сено, поверх сена – палатки. Все ребята залезли под брезент и тесно прижались друг к другу.

По мнению штаба турпохода, нормально одеты были только я и Николай Викторович – это в одеяла! – поэтому дежурство на сегодня приняли мы. Он будет за старшего, я – за помощника. А ребята пусть лежат под брезентом и согреваются.

О, мы покажем, как выразился Николай Викторович, класс дежурства!

Раньше, когда дежурили ребята – каждый день по два мальчика и по две девочки, – обед частенько бывал не совсем того… То каша подгорала, то макароны слипались в комок или суп пересаливался, а картошка хрустела на зубах. Однажды Ленечка даже бухнул мясные консервы в компот.

– Да, теперь мы покажем класс дежурства! – бодро ответил я.

Прежде всего мы поставили ведра с водой на плиту. За луком, за картошкой не пойдем – увольте, пожалуйста; сварим суп вермишелевый с мясными консервами, на второе – манную кашу, на третье – чай.

А где кастрюля с пирожками? Николай Викторович оставил ее в сенях. Пирожков было четыре сорта: с мясом, луком, рисом и с повидлом. Я выскочил в сени, открыл крышку. Какой ужас! Пирожки, политые дождевой водой, превратились в одно сплошное липкое тесто…

– Что же с ними делать? – спросил я Николая Викторовича.

В этот момент вновь явилась сторожиха тетя Настя.

– Вот вам от колхоза гостинец, – сказала она и поставила на пол целое ведро молока. – А это от меня – одежду сушить. – Она положила рядом большую связку веревок.

– Что делать с пирожками? – переспросил меня Николай Викторович. – Ручаюсь, получится великолепная каша! – немного поразмыслив, воскликнул он.

Не успел я возразить, как он вылил все молоко в кастрюлю с пирожками.

– Доктор, отыщите в сарае подходящую палку и не переставая помешивайте и следите, чтобы не подгорело, – сказал он и поставил кастрюлю на плиту.

Тем временем дождь перестал. Миша, Вова и Вася совершили второй героический подвиг: они отправились на пруд полоскать все шаровары.

Лариса Примерная и Танечка решились выползти из-под брезента в одних купальниках. Под руководством тети Насти они протянули веревки с одной стены на другую и начали вешать все подряд – шаровары, куртки, майки, трусы, одеяла, даже сами рюкзаки. Над плитой повесили, как флажки на новогодней елке, гирлянды разноцветных носков, платочков, документы и деньги из Васиной сумки.

Грязные кеды свалили в кучу. Утром разберемся и вымоем их, а на сегодня у каждого есть запасные тапочки.

Я все стоял у плиты и мешал палкой пирожковую кашу. Девочки высунули носы из-под брезента и – такие негодницы! – потешались надо мной, сравнивали меня, закутанного в тогу, с древним римлянином.

Мне досталась хлопотливая работа – мешать кушанья по очереди во всех трех посудинах. Честное слово, я не виноват, что прозевал: убежало молоко из пирожковой каши, и то самая капелька – не больше двух стаканов. А девчонки подняли отчаянный крик. Ну что ж тут такого – не очень густые клубы не очень удушливого чада заволокли весь класс.

Я попробовал пирожковую кашу. Вкус был какой-то необычный, возможно лук и мясо плохо уживались с повидлом.

– Попробуйте вы, – попросил я Николая Викторовича. Он тут же зачерпнул ложкой и таинственно мне шепнул:

– Прибавьте два стакана сахарного песку.

Наконец все поспело. Кто мог встать, ел, сидя за партами. Кто не мог, тому миску подали прямо в постель.

Вермишелевый суп и манную кашу все проглотили молча, зато каша пирожковая имела заслуженный успех. Все восторгались, просили по добавке, еще раз по добавке, – хвалили толстого повара из пионерлагеря. Ну и меня тоже немножко хвалили.

Улеглись мы очень рано, еще до захода солнца, и спали не просто крепко, а крепчайшим сном, как обитатели королевского дворца из сказки «Спящая красавица».