Текст книги "Возвращение «Конька-Горбунка»"

– Сказка – ложь, да в ней намек… – вступилась за сказку уже студентка Белова. – Добрым молодцам урок… Но вашей парочке уже ничем не помочь…

Последние слова Беловой потонули в добром смехе над друзьями.

– А теперь прошу немного тишины… Белова, процитировавшая Александра Сергеевича Пушкина, права. Все гениальное очень просто.

– Это вы о сказках Пушкина? – не удержался от иронии Платов.

– Пушкин, – не обращая внимания на реплику обиженного студента, продолжала Вяземская, – безусловно, Гений! Но, да простят меня коллеги, писал все же по собственному наитию. А Ершов высказывал мысли, которые передавались ему свыше. Но шел к этому он сам. От своей беды, от своего одиночества. Его душа уже выходила на другой уровень понимания жизни, и он ощущал в себе талант писателя, был готов к нему. А все остальное, как и огранка природного самородка, все это приходит со временем. При этом Ершов ведь себя считал человеком, обделенным судьбой. И хорошо понимал, что никогда не поднимется до уровня Пушкина…

И слава, которая сегодня некоторыми праведниками от литературы приписывается Пушкину, как и сама сказка, своей природой имеет мгновенное озарение ума совсем еще молодого человека и гениального писателя Ершова, который сумел в своей душе все это уже прожить, осмыслить и изложить на бумаге… То есть это был тот момент в жизни, когда семена Божественного Слова упали на благодатную почву… Я бы так сказала.

– Так в чем же тогда зашифрован смысл сказки? – задал свой вопрос студент Кирсанов.

– В чем? В том, что эта сказка о смысле… бытия человека, – спокойно и уверенно произнесла Татьяна Виленовна.

– Всего лишь? – снова раздался голос студентки Князевой. – Даже не смешно…

– Да я вас, Князева, смешить-то, собственно, и не собиралась! – спокойно отреагировала на реплику своей студентки Вяземская. – Только ответьте мне на один простой вопрос: почему же тогда все поколения, приходящие в мир, озадачены этим вопросом? Вся западная, да и наша классика искала и по сию пору ищет ответ на этот простой вопрос: для чего человек пришел в этот мир, для чего он вообще приходит на эту землю? Он же мог и не появляться. Но если все-таки появился, то для чего? Ведь не пить и есть в конце концов… И даже не для того, чтобы плодиться и множиться…

– Действительно, ну не спариваться же… – вслух заметил Власов, вызвав новое оживление в аудитории.

– Если Власов знает ответ на этот вопрос, то пусть встанет и скажет…

Студент промолчал.

– Тут есть какая-то загадка… – вдруг произнесла студентка Смелова.

– Загадка, безусловно, имеется, – поддержала Анну Вяземская. – Если внимательно анализировать наполнение этого великого произведения, то его хватило бы не на одну сказку. А Ершову-то было тогда восемнадцать с половиной лет. Почти как и вам.

Вяземская окинула взглядом аудиторию, которая явно начинала оживать.

– Так, вижу, что появились вопросы… Хотя я и не сказала вам еще ничего нового. Я всего лишь бросила камень и теперь наблюдаю, как расходятся круги… Не волнуйтесь, все получат сегодня возможность высказать свое мнение…

В это время раздался звонок.

В перерыве Вяземскую пригласили к проректору университета по научной работе.

– Уважаемая Татьяна Виленовна, – начал он. – Я внимательно ознакомился с предложенной вами диссертацией на соискание степени доктора филологических наук, просмотрел представленные отзывы… Все хорошо… У меня лично ни к вам, ни к вашей работе никаких претензий нет… Но вот только…

– Что только? – спокойно спросила его Вяземская.

– Нужно немного подождать…

– Что подождать? Опять очередь, как в коммунистическую партию? Всегда оказывался кто-то, кому это было более необходимо: сначала личный водитель ректора, потом дочка декана… Сейчас могу лишь сказать, и слава Богу, что не вступила.

– Ну зачем вы так, Татьяна Виленовна.

– Как так?

– Просто нужно, чтобы начатая в Москве кампания по вопросу авторства сказки… завершилась каким-то результатом… А то нас не поймут, скажут, что протаскиваем своих, не обращая внимания на начавшуюся дискуссию…

– Вы сами-то понимаете, что сейчас сказали? – спросила Вяземская, вставая. – Извините, но у меня семинар, студенты в аудитории ждут.

– И что я такого сказал? Просто попросил немного подождать…

Но Вяземская его уже не слышала.

И вот она снова в аудитории, где несколько десятков глаз пытливо смотрят на нее.

– Итак, продолжаем. Начнем с одного из начальных фрагментов сказки… – и по памяти произнесла:

Вдруг о полночь конь заржал…

Караульщик наш привстал,

Посмотрел под рукавицу

И увидел кобылицу.

Кобылица та была

Вся, как зимний снег, бела…

– Итак, вы слышали знакомый вам отрывок. Кто мне скажет, что же это за кобылица? – уже обращалась ко всей аудитории Вяземская. – Кто первый?

– Так уж вроде и так все ясно, – с места произнес студент Платов, решивший идти ва-банк и добиться отличной оценки по предмету. – На прошлом занятии Прянишникова даже нам это процитировала. Могу и сам повторить:

«…Вот и стал тот черт скакать

И зерно хвостом сбивать…»

Студент победно оглядывал аудиторию, ища поддержки у товарищей по курсу.

– Это же слова самого Ивана про нее. Выходит, что белая кобылица – черт! Так ведь?

– Да не совсем! – ответила Вяземская своему студенту. – Неужели, поймав и до поры схоронив птицу счастья, Иван, хоть и дурак, начнет всем об этом рассказывать? Вряд ли, зная нравы своих старших братьев…

– Попробуй скажи, так по нынешним временам отнимут или просто башку оторвут… – подал реплику с места студент Кирсанов.

– Сережа, давайте перейдем на нормативную лексику. В подобной ситуации, однозначно согласна, правду не расскажет никто. Вы обязательно, дабы сохранить место в тайне, даже говоря всего лишь о поляне с белыми грибами, обязательно постараетесь так описать это место, чтобы его никто не нашел. А уж в такой ситуации… Придумаете и иной сюжет, и героями станут прямо противоположные люди… Дабы и тени подозрения ни у кого не возникло… Ведь так? Кто же все-таки попытается ответить на этот вопрос? Белова? Давайте…

– А может быть, Иванушка оседлал саму смерть, заставив ее себе служить?

– Идея красивая, и в ней даже есть доля истины. Все дело в том, что белая кобылица – это знак, несущий жизнь. Кобылица изначально – рождающая жеребцов. Но вот почему эта белая кобылица дает Ивану не тех двух породистых коней, которым воистину цены не было, а именно конька? Вот вопрос… И отсюда вытекает второй: почему она именно к нему пришла?

– Но ведь Иван ее сам поймал… – вновь буркнул Платов, надеясь репликами с места еще исправить себе оценку.

– Ее никто и никогда бы не поймал, – заметила своему студенту Вяземская, – если бы она сама не захотела быть пойманной… Неужели вам это еще не понятно? Это было своего рода знамение… Что вот я – родоначальница всего живого – выбираю Ивана для выполнения им некой миссии… А поимка? Это лишь первое испытание для самого героя сказки. Возможность дать ему поверить в свои силы…

– Ну, это мне, положим, понятно, – продолжал студент Платов. – А почему же эта белая кобылица стала вытаптывать посевы?

– А ты сам разве не догадываешься? Давай мыслить в более глобальном масштабе… Возьмите землю и все, что на ней росло еще до прихода в мир человека… И вот появляемся мы – homo sapiens. И решаем, что земное богатство, принадлежащее всему живому миру, является теперь нашей неотъемлемой и личной собственностью… И, посмотрите, кобылица ведь топтала не землю, а лишь крестьянские посевы… То есть то, что было делом рук человеческих. Разве не так? Не случайно же завязка сказки начинается с прихода на землю белой кобылицы… То есть с родоначальницы, с обозначением ею своего присутствия, со своего рода предупреждения о возможности потери для всего человечества того, что считалось их достижением в любой, как вы понимаете, сфере жизни… В данном случае для крестьянина – его урожая, а значит, и самой возможности выжить, прожить еще один год. И вот кобылица начинает топтать то, что было результатом труда рук человеческих, давая понять уже нам всем, что человек начинает ей мешать и, я бы даже сказала, вредить.

– То есть это предупреждение было не столько для Ивана, сколько уже для всех… – заметил Дима Гасов.

– Естественно, – продолжала Вяземская. – И что после этого происходит? А то, что мы называем договор с Богом… Она четко говорит Ивану: смотри, я даю тебе двух жеребцов, которым нет цены… Для того, чтобы ты их продал и решил для себя вопросы материального существования. И еще, чтобы ты, наконец, проснулся и понял что-то в этой жизни и о своем предназначении, я дополнительно тебе даю этого конька…

– Убогого уродца? – снова не сдержалась Князева.

– Да, Лена! Да! Казалось бы, странно. А теперь вспомните: кого всегда считали одухотворенными на Руси? Что смотрите, будто сами в первом классе?

– Монахов? – осторожно вопрошал Сева Галкин.

– Тогда уж подвижников из их числа… – поправил его Сергей Кирсанов.

– Ну это все же по церковной линии, – помогала студентам Вяземская, – а в народе?

– Юродивые? – высказал свое предположение студент Максимов.

– Верно, Юра! Юродивые, кликуши и просто уродцы с малолетства. Так? Вот вам и слагаемые собирательного образа Конька-Горбунка. И что еще важно, будучи в таком неказистом и даже уродливом облике, он обладал не свойственными никому способностями. А теперь давайте вместе с вами вспомним, кто чаще всего принимал в своих домах таких странников?

– Монастыри… – вновь прозвучал голос Севы Галкина.

– Верно… – сказала Вяземская. – А еще?

– Бабушки религиозные и одинокие, – сказал Сергей Сединин.

– Теплее, Сережа… Главное – это то, что их принимали люди с доброй душой. И всегда дети. И в связи с этим становится понятным, почему Ершов выбирает своими будущими слушателями именно детей, с их еще открытыми и добрыми сердцами. И дети, как бы его задача ни показалось сегодня странной, должны были… возлюбить этого лопоухого горбуна… Вот в чем смысл этой сказки.

– В воспитании у нашего народа сострадания и милосердия к убогим? – пробурчал теперь уже недоумевающий Власов.

– Да не совсем к убогим! Это лишь внешний рисунок, как в сказке «Аленький цветочек», например, где под обликом чудовищного зверя теплилась и красивая душа, и добрый принц. Мы не ведаем, кто стоит перед нами в рваном рубище и просит помощи… А вдруг это сам Христос?

– Да все мамы, лишь завидев нечто безобразное на своем пути, скорее спешат перевести ребенка на другую сторону, – авторитетно заметила Надежда Прянишникова.

– Наверное, таким мамам, к моему глубокому сожалению, не читали сказок вообще… – поддержала свою студентку Вяземская.

По аудитории прошла волна улыбок.

– Именно – убогого! Но убогого не простого, а такого, в котором сосредоточено все живое уже от нее же, от той самой белой кобылицы. Чтобы Иван, проснувшись наконец-то от морока спячки, увидел, что все то, чем обладает Конек-Горбунок, может быть подвластно и ему, простому смертному, при выполнении определенных условий…

– А что значит «проснувшись»? – как всегда, оживился Андрей Бирюлин. – Он же не спящая девица, которую нужно было пробудить поцелуем… Он, как и Емеля, сидел на печи, да песни горланил…

– Согласна! – произнесла Вяземская. – Тогда два слова об Иванушке-дурачке… Иван, как вы догадываетесь, это слагаемый образ русского народа. Который долго запрягает, но быстро ездит. Его только какая-то идея может заставить сделать нужный шаг, может подтолкнуть к началу каких-либо действий.

В этом аспекте и ершовский Иванушка был доволен своей жизнью… Да, его считали за дурачка. Но тогда нужно напомнить всем вам еще раз, что на Руси люди, угодные Богу, всегда считались дурачками. Вот и взяли дурачка, оставив умным и хитрым братьям материальное, но при условии, что они оставят Ивана в покое, чтобы он мог пойти другим путем, чтобы он занимался совершенно иным делом, чтобы материальное его уже не отвлекало от того предназначения, которое ему уготовано. И с ним был уродец, на которого никто бы не обращал внимания, на которого никто бы даже не захотел позариться.

Но вернемся к Ивану. Думаю, что женская половина курса со мной согласится, если я скажу, что вряд ли кого наш Иван смог бы заинтересовать, как жених, например. Никакими особыми моральными или физическими качествами он не отличался, никто на него внимания не обращал. Более того, он никому не был интересен. Поэтому уже Ершову важно было показать нам возможность человеческого преображения, реального проявления заложенного в нас Образа и Подобия Божиего.

– Но, нырнув в кипящее молоко, любой бы сварился… – снова начал, сменив интонацию, студент Платов.

– Согласна, Платов. В жизни это происходит сплошь и рядом… Но только не со всеми, а лишь с теми людьми, которые жаждут большего, чем им положено…

Аудитория мгновенно отреагировала вопросительными взглядами.

– Такие люди просто погибают. Причем никто об этом даже не сожалеет. Возьмите того же царя, сварившегося в кипятке. Казалось бы, царь. Человек, искренне считавший, что он имеет право на власть, не понимая, что всякая власть имеет свой предел, за которым уже следует власть другого… Забывая, что для Вселенной он всего лишь червь… Ты захотел, но тебе этого не дано. Ты этого просто недостоин. И ты этого не получишь. И если ты этого не понимаешь, то наступает расплата. Не случайно же их отстреливают каждый день…

– И кто же может этот дар получить? – задал новый вопрос уже Сергей Кирсанов.

– Тот, кто сумеет подняться над всем этим!

– То есть над обыденностью жизни? – уточнил студент.

И снова звонок, уже обозначающий окончание пары, прервал ход семинара Вяземской.

– Не все удалось, но в целом я довольна нашим разговором, надеюсь, что вы сумеете найти правильные слова в рассказе о Петре Павловиче Ершове уже своим ученикам. Все свободны… И до встречи на экзаменах.

Уставшая и все еще возвращающаяся в своих помыслах к разговору с проректором по науке, вернулась Татьяна Вяземская в свою пустую квартиру. Села на стул, что стоял в прихожей, и замерла, так как сил да и самого желания идти уже почти не было. Так и просидела час, пока не зазвонил телефон.

– Вяземская слушает…

– Это Александра… Как ты там, как родители?

– С ними, слава Богу, все в порядке… А меня, кажется, всем кагалом хотят с докторской прокатить…

– Нашла о чем беспокоиться. Кому сегодня нужна твоя диссертация? – не слушая сестру, уже ораторствовала Александра. – Тут Земля с минуты на минуту с катушек сойти может, а она о какой-то диссертации печется…

– Не поняла, с каких катушек?..

– Да все живое на земле погибнет… Ты что-нибудь о системе календарей, созданных цивилизацией майя в доколумбовой Центральной Америке, слышала? Если в ближайшее время не произойдет чего-то сверхординарного, то декабрь 2012 года может стать для всех нас последним…

– Давай, Сашенька, чуть поспокойнее и… поподробнее, я что-то сегодня торможу…

– Повторяю еще раз… – уже спокойнее, но столь же громогласно начала говорить Александра, – специально для слабоумных доцентов, и с самого начала… Планета Земля, согласно моему предположению, – это сколочек некоего Божеского начала, которое погибло в результате взрыва. Скажем так, некая планета Х во Вселенной служила лабораторией для наблюдений за формированием новых искусственных жизненных образований. Что-то там у них не заладилось, и в результате произошел взрыв…

– Предположим, и что? Что с этим сколочком? – допытывалась у сестры Татьяна.

– Сколочек – это то, что, очевидно, не погибло… И он как бы сохранил в себе информацию целого. Его организация оказалась удивительно своеобразной и жизнеподобной. В нем присутствовали и ядро, и оболочка. И на нем, вопреки всему, начались процессы автономного зарождения новой жизни. Той, что, вероятно, пытались создать в неведомых нам коридорах Вселенной.

– Да? А я-то думала, что наша планета все еще находится в руках талантливого скульптора, а он, внося некие коррективы, продолжает строить запруды и сглаживать углы, – неожиданно изрекла Вяземская.

– Очень интересно! Закончила? Теперь слушай меня… Кроме трех общеизвестных измерений, существует еще одно, скрытое от нас. Говорят, что многие его чувствуют. Но познать его нам до сих пор было не дано. Оно за нами и наблюдает, и живет как бы параллельной с нами жизнью…

– Несет вахту?.. – уже не без иронии спросила Татьяна сестру. – Передавая всю информацию о нас с рук на руки?

– Не ерничай… Они не стали уничтожать сам сколочек, опять-таки ради завершения необычного эксперимента. Они не только наблюдают за нами, но и постоянно вносят свои корректировки. Например, ряд цивилизаций, доходя до какой-то ступени своего развития, неожиданно погибали или разрушались, если следовали не тем путем, который им был предназначен.

– Кто же за нами наблюдает? – задала свой вопрос сестре Вяземская. – Кто делает такие выводы?

– Тот, которого мы не знаем. Но он всегда рядом. В последнее время стали часто говорить о том, что за нами наблюдают инопланетяне… Да это наблюдение, как я понимаю, никогда и не прекращалось с момента зарождения Земли.

– Я даже не знаю, что тебе на это ответить… Ты мне-то зачем обо всем этом говоришь?

– Не перебивай, дослушай же до конца…

– Хорошо… Просто я хотела уточнить, а как же насчет Божественного начала? Как быть с тем, что на седьмой день Бог создал человека?

– В этом как раз и заложен Его эксперимент. Все, что было изначально недоделанным или недоразвитым, как мы это для себя обозначили, ушло. А те цивилизации, которые считаются сейчас отсталыми, были нормальными, но из цивилизованных они, выбрав ошибочный путь своего развития, превратились во что угодно, а не наоборот.

– Интересная гипотеза… – согласно промолвила Вяземская. – Что дальше?

– Посмотри сама, бумажный ты червь, что с миром происходит. Глобальные катаклизмы все ближе и ближе подбираются к людям, определенно достигшим высокого уровня цивилизации.

– Это ты про Атлантиду.

– Вообще-то про Америку. Хотя пусть будет Атлантида. Это ведь был народ высочайшей культуры и знаний. Им не нужна была речь, так как они общались мысленно и понимали друг друга на расстоянии. Они могли перемещаться по воздуху. Причем там же погибли не все. Были люди, которые предчувствовали гибель и упреждали свой народ, доказывая, что для сохранения жизни необходимо избрать иной путь. Но кто их послушал…

– Это как у Высоцкого: «Но ясновидцев, впрочем, как и очевидцев, во все века сжигали люди на кострах»? – уточнила у сестры Татьяна. – Положим, с Атлантидой все ясно. Ну, а с современной ситуацией в мире? Вокруг только и слышишь про наводнения, массовую гибель людей. Это-то ты как объяснишь? Простые люди-то в чем виноваты?

– Это всего лишь повторение… Вода снова губит нации, которые могут принести вред Земле и природе всякими нанотехнологиями. Вода их породила, она же их и погребает под собой по причине того, что человек пошел не по тому пути. Ведь Земля давно заселена людьми, которые уже не могут и не хотят участвовать в сохранении жизни на своей планете. И изуродованная до неузнаваемости Земля начинает… борьбу с человеком.

– Бунт на корабле?

– Называй это как хочешь, а теперь посмотри на то, как живет самая информационно насыщенная страна, которой является Япония. Обрати внимание: Господь не дал им ни земли, ни запасов каких-либо полезных ископаемых. У них весь упор сделан на развитие информатики, которая по крупицам сбегалась к ним со всего мира. Я всегда поражалась, насколько у них материальное было на сто первом месте. И одновременно с этим японец может часами наблюдать за распускающимся цветком, получая от этого несказанное удовольствие. Как ты думаешь, почему?

– Очевидно, что так устроена его душа… – ответила сестре Татьяна.

– Верно! Господь дал им уникальное понимание красоты. То, чего он у многих отнял за то, что не оценили созданный им растительный мир. Мы сами обезобразили свою землю, бездумно губим наши леса и безжалостно выкорчевываем все, что растет. А у японцев еще сохранилось это благоговейное отношение к Богом созданной природе. И он оставил им этот дар. Но при этом они, к сожалению, пошли путем информатики. Более того, получив сей дар, они не захотели уже далее развивать свою культуры и нести ее другим народам. Они отгородились от всех на своих маленьких островах. А это, я так понимаю, уже не устраивает тех, кто ведет за нами свое наблюдения…

– Не поняла, а при чем здесь другие народы?

– Здравствуйте, а разве эти знания были даны не для всей Земли?.. Помнишь, как в одной из глав Святого Евангелия, это своего рода таланты, которые Господь дал своим слугам. Те, кто их приумножил, те более и наследуют. А те, кто их зарыл, лишаются и того, что имели сами. Думаю, именно по этой причине большая часть японцев, очевидно, погибнет. А оставшиеся, проанализировав причины трагедии, станут учить других тому, что в них заложено и сохранено.

И еще два слова о сущности этого народа: интересно, что он не зациклен на материальном. Они могут, например, развернуть коврик, поставить домик из бумаги, и будут этим довольствоваться, и будут этому искренне рады, и будут продолжать видеть в этом красоту, как бы тяжело им ни было. Кроме того, у них просто удивительная способность к выживанию в любых условиях…

– То есть выходит, что каждому народу Господь дал определенные таланты. И они должны обмениваться ими, одновременно и обогащая друг друга. Интересная мысль, а еврейскому народу что было дано?

– Думаю, что погибающему народу Израиля Богом был послан Спаситель…

– О, куда мы зашли… Но, предположим… И что же мы видим? Имея некие таланты, каждый народ при этом оградился рядами колючей проволоки и создал тайные службы, которым и поручено охранять секреты своих правительств, предназначенных якобы только для них и их стран. А в результате оказываются в искусственно созданной изоляции…

– И неминуемо погибнут, – мгновенно подхватила мысль сестры Александра. – Так как по отдельности мы ничто, а все вместе – это обязательное условие гармонии мира, путь совместного развития общества и сохранения жизни на планете.

– Но под патронажем Творца?

– Безусловно! А что тебе здесь не нравится? Открой книгу о религии любого народа и прочтешь, что Бог, изначальный, у всех один.

– Да нет, это я понимаю… А как же Будда, Иисус, Магомед…

– Я тебе сейчас скажу откровенную ересь, за которую меня просто распнет наше духовенство…

– Уже интересно…

– При условии, что Бог един… Все они – и Будда, и Христос, и Магомет – по сути, составляют единое Божество. Они и есть совокупный Сын Божий, который являлся разным народам в разное время, в обличии, узнаваемом и приемлемом для этих народов…

– Ну ты даешь!.. А если Сын – общий для всех, то должна быть и религия – одна и всемирная?

– Боже упаси… Кто в какой религии родился, в какой воспитан, тот в той пусть и далее живет и процветает. Главное, не превозносить свою религию до небес, а то будет как с Вавилонской башней… Дабы не забывали, что Божественное начало – это и есть альфа и омега построения нашего общества. Как в Евангелии написано: без Бога ничего сотворить не сможете… Разве сказка Ершова не доказывает, что, вверив себя в руки Божии, возможно воскрешение и даже последующее за ним преображение, но только в том случае, если ты умрешь для греха и сохранишь душу для Бога.

– Предположим, хотя и сложно, но что-то стало проясняться. Ты мне только объясни, пожалуйста, почему я должна слушать все это в два часа ночи?

– Это я из-за твоей книжки… Я поняла, что написанные им уже в Тобольске рассказы, да и стихи, были никому не нужны, даже друзья подтрунивали над ним в своей переписке. В лучшем случае его прочитывали и клали на полку. Хотя бы потому, что самыми живучими на земле всегда были, есть и будут легенды, баллады и сказки…

– Их и читали детям, у которых в душе еще жил Господь… – продолжила за сестру Вяземская и повесила трубку. – Неужели нельзя было сказать мне все это завтра? Ох уж эти поэты…

Но заснуть после этого разговора более не удалось, и Вяземская достала дневник Ершова.

1837, февраль. Это ужасное известие дошло и до нас… В Санкт-Петербурге убит последний светоч русской поэзии, мой милый друг и наставник – Александр Сергеевич Пушкин. Как же теперь жить? Кто будет бессменным камертоном, точно и ясно задающим определенную высоту и тональность звучания наших поэтических душ?

Плетнев в своем письме ко мне с тревогою вопрошал, что значат слова Александра: «Нет, мне здесь не житье; я умру, да, видно, уже так надо». Кому надо? – вопрошал он. – Думаю, что Богу! Иначе как ему объяснить истинную радость того момента, когда наша душа наконец-то вырывается из тела, совершая переход из мертвого сна нашей повседневной обыденности в бессмертие… Почему об этом не пишут в толстых книгах наши профессора и не говорит на своих кафедрах духовенство?

И еще что хотелось бы написать, даст Бог, кто-то прочтет впоследствии. Это об отношениях Дантеса и жены Пушкина – Наталии Николаевны… Я как-то раз оказался тому невольным свидетелем, а потому могу со всей достоверностью сказать, что причиной возникшей ссоры Пушкина и Дантеса и впоследствии самой дуэли была Екатерина… сестра жены Пушкина. Это между нею и Дантесом возник любовный роман, а его волокитство за Наталией было лишь прикрытием истинных намерений этого молодого повесы. Приезжая якобы к Наталии Пушкиной в дом, он всегда находил там возможность для свиданий с Екатериной… Какой вот только дьявольский ум этой ситуацией воспользовался и рассчитал предмет заговора, достойного пера Шекспира, того не ведаю, но им удалось смертельно задеть чувства Пушкина, не поверившего своей жене… и ее верности ему. И поэт был убит. Могу лишь сказать: все в жизни повторяется, но мы почему-то не хотим учиться на чужих ошибках…

Кто Он?

Он легок – как ветер пустынный;

Он тяжек – как меч славянина;

Он быстр – как налет казака.

В нем гений полночной державы…

О, где вы, наперсники славы?

Гремите!.. Вам внемлют века!

Тяжеловато, правда… Но как попытка перечисления разнообразных качеств удивительного языка Пушкина… Пусть остается!

Вяземская перелистала еще несколько страниц текста, который выучила почти наизусть, и остановилась на следующей записи дневника.

1837, май 5. Вчера закончил работу над стихотворением «Вопрос». Думаю, что оно понравится моим друзьям в Санкт-Петербурге… Продолжаю считать, что основным предметом творчества любого поэта является формирование в собственной душе некоего волшебного мира, согретого своей любовью, чувствами и оживленного собственной мыслью.

Поэтом может считаться тот, кто с первых дней осознания себя зерном небес, дает возможность в собственной душе этому зерну творчества прорасти, прозреть и снова выплеснуться во Вселенной Словом, наполненным Божиим Духом…

Июль, 15. Ждал отклика на свою поэму «Сузге. Сибирское предание», насыщенную впечатлением от посещения татарского селения и одноименной горы Сузге, а также древнего Кучумова городища Искер… Именно там путевые заметки и впечатления вдруг стали словно бы переплавляться в художественные образы… Только и успевал записывать… А в ответ лишь упреки… корят меня други, корят. Больно скучно, пишут… а почто… там каждая строчка слезами моими орошена, любовью жаркою согрета и русской речью напоена…

Вяземская перебрала еще несколько страниц.

1838, апрель 18. Долго собирался с духом, чтобы записать свое состояние, вызванное смертью матушки моей Ефимии Васильевны. Совесть моя перед ней чиста, ни на минуту не оставил ее пред ликом смерти одинешенькой. Вот и осиротел, похоронив последнего родного и близкого мне человека. Казалось, что душа с телом на какое-то мгновение снова расставались, когда я провожал ее душу в горние веси…

И что же теперь, оставшись один, без любимых, практически без единомышленников. В памяти лишь одни надгробия… Как же мне теперь жить? Да и кому я нужен? В Санкт-Петербург дороги однозначно нет. Я там всеми забыт, как поэт забыт. Сверкнула моя звездочка на небосводе Северной Пальмиры… и, пролетев стремглав, опустилась в дремучих сибирских лесах.

Оставалось лишь жениться… Это в Санкт-Петербурге можно было жить одному и быть завидным женихом до 80 лет… А здесь в Тобольске все на виду, все основано на патриархальном укладе. Семья – основа всему. И если ты не женат, то или бунтовщик, или болен…

Но тут Морфей взял верх, и Татьяна погрузилась в сон. Правда, упавший на пол дневник прервал тонкий сон Вяземской. Она подняла драгоценную реликвию и задумалась. Казалось, Вяземская уже ранее все для себя выяснила, когда подняла огромное число документов и старинных записей, а теперь у нее в руках еще и самый важный аргумент – дневник самого Ершова, который послужит достоверным подтверждением верности выбранного ею пути…

Собираясь утром следующего дня на предварительное обсуждение темы своей докторской диссертации, Вяземская взяла с собой и дневник. Однако то, что произошло далее…

А впрочем, читайте сами…

– Господа, – начал обсуждение профессор Мягкотелов, – а что, собственно, мы сегодня собираемся обсуждать? Плагиат господина Ершова? Или рукопись Александра Сергеевича Пушкина, которая из конспиративных соображений была выдана за чужой труд? Я, например, не вижу даже предмета для обсуждения…

– Я согласна с Петром Сергеевичем, – даже не прося слова, встряла в начавшееся обсуждение молодой кандидат наук Лепетова. – Есть же прямые доказательства, есть исследования уважаемых людей, наконец, которые напечатаны и доступны. Мне кажется странным, что Татьяна Виленовна до сих пор не обратила на них внимания.

– Товарищи… извините, господа! Давайте согласно регламенту и по очередности… – набравшись духу, произнес декан факультета. – Следующее слово предоставляется доценту Харитонову Семену Всеволодовичу.

– Если автор не Ершов, – начал тот, даже не поднимаясь из-за стола, – то все это «ершововедение» и гроша ломаного не стоит!

И в зале, где проходило предварительное обсуждение, наступила мертвая тишина…

Вяземская вдруг вспомнила слова, сказанные ей Ершовым на импровизированных поминках: «Вокруг лишь мелкие интриганы и завистники… Да вы и сами очень скоро все это испытаете на своей собственной шкуре».

И тут же что-то глубоко и больно пронзило грудь. Боль усиливалась, ее сменил страх. Она уже не слышала того, что говорили ее коллеги…

Очнулась она на автобусной остановке. Сумка была рядом. Она открыла сумку, кошелек был пуст, но сие было не столь страшным, а вот дневника Ершова в сумке не было.

Как добралась до этой остановки, Вяземская не помнила. Чем закончилось обсуждение диссертации? Могла лишь безошибочно догадываться… Но самое главное: в ее сумке не оказалось дневника Ершова…