Текст книги "Ссадина"

Глава шестая

Я вскочил с кровати, увидев на часах без десяти восемь. Будильника я не слышал. А мать, если и будила меня (в чем я сильно сомневаюсь после вчерашнего), то я, скорее всего, пообещал встать через пять минут и проспал целых сорок.

На завтрак времени не оставалось. Ни на что не оставалось. Я оделся по дороге в ванную. Почистил на скорую руку зубы – необязательная процедура, но я, кажется, все-таки влюбился в одну девчонку с класса, поэтому должен быть готов ко всему. Посмотрелся в зеркало, задумался на секунду, какого черта так переживаю из-за опоздания в школу. Решил обязательно поразмышлять над этим как-нибудь потом.

Прилипала, видимо, тоже проспал, потому что на углу его не было. Что ж, я пожал плечами и побежал в школу.

В класс я влетел перед учителем. Прилипала сидел за партой весь красный и вспотевший, обмахивался тетрадью.

– Ты чем это занимался? – спросил я, когда мы поприветствовали учителя, и он разрешил нам сесть.

– Ай, потом, – отмахнулся он.

Минуты тянулись мучительно долго. Я давно не слушал болтовню историка. Мое внимание привлекала первая парта у окна. Она внимательно слушала учителя, изредка отбрасывала, непослушные волосы с плеч. Никогда не переваривал рыжих, должен признаться. В том числе и парней. Нервные они, что не скажи – сразу грубят, норовят побыстрее отделаться от тебя. Наверное, в них генетически заложено ожидать насмешек и издевок от каждого встречного. В школьные годы уж точно. Вероятнее всего, я и влюбился в нее из жалости. Смотришь иной раз, как она хмурит брови, сыпет колкостями в ответ, сидит потом, дуется, накручивает на палец темные локоны. Ну и как тут не влюбиться?

Интереснейшие факты о скульптуре и живописи восемнадцатого века были прерваны нашей классной. Она скромненько зашла, тихонько постучавшись, сделала небольшое объявление, точнее напоминание: кто-то умер из учителей, поэтому последнего урока не будет. Весь класс разом радостно загудел. Историк шикнул, призывая к тишине и благоразумию, но прозвенел звонок на перемену, и всем стало плевать.

Больше половины парней вышли в коридор. Девчонки сидели на местах, готовясь к следующему уроку.

– Соскучился? – Я думал, обращаются ко мне, но Прилипала тут же ответил: – Отвали.

Двое парней теснили его, не давая подняться.

– На чем мы там остановились? – спросил один, в черных спортивных штанах и серой футболке, после чего выписал Прилипале подзатыльник.

Я сидел, пытаясь не смотреть в их сторону. Делал вид, что ищу что-то в портфеле. Как же я ненавидел себя за трусость.

– Посмотрим, что у тебя тут, – сказал другой, потянувшись к портфелю Прилипалы.

Прилипала отреагировал мгновенно: вскочил, отталкивая любопытствующие руки, но портфель ускользнул от него.

– Слышишь, цыган, отдай! – закричал Прилипала.

Смуглый парень застыл на доли секунды, словно не ожидал услышать подобного от ботаника. Он провел ладонью по коротким волосам, улыбнулся, кивая, и правой рукой влепил звонкую пощечину. Прилипала свалился на меня. Он вскочил и набросился на обидчика, свалил его на пол, начал кормить ударами, которые, в большинстве своем, попадали по рукам, прикрывающегося парня. Смуглый пытался встать, одновременно уворачиваясь от дождя кулаков, из-за чего Прилипала несколько раз от души приложился к полу. Ослепленный яростью, боли он чувствовал. Он приправлял каждый удар “сукиным сыном”, и останавливаться был не намерен. Парень в спортивках смотрел, приоткрыв рот и не двигался. Когда его дружок начал пропускать слишком много ударов через ослабевший блок, он врезал Прилипале по лицу ногой, словно пнул футбольный мяч. Прилипала слетел на пол, схватился за нос, сквозь пальцы просачивалась кровь.

Я не представлял, что собираюсь сделать, просто сорвался с места. Такой вопиющей несправедливости и гнусной подлости я попросту не ожидал, поэтому набросился на парня в спортивках в порыве затмевающей разум злости. Мы завалились на парту, он прижимал мою голову к груди и бил коленом в живот, промахнулся несколько раз и угодил чуть ниже, отчего я только сильнее завелся. Я ничего не видел, но бил, вкладывался в каждый удар, иногда чувствовал под кулаком крышку парты, но чаще – его мягкие бока. Парни скандировали “бей! бей! бей!”. Девчонки визгливо призывали нас остановиться. На спину мне обрушивались тяжелые удары Смуглого, но я не мог вырваться, чтобы на них ответить. В класс влетела учительница и, наконец, все закончилось.

Меня трясло от обиды и злости. Адреналин бурлил в крови. Я пытался контролировать дрожь в голосе, объясняя классной, что произошло. У этих подонков была своя версия. Учительница сохраняла беспристрастный вид, но по глазам было видно, что ни черта она им не верит. Видимо, эти подлецы и раньше создавали много проблем. Ей пришлось спросить у всего класса, как все было. Ученики отмалчивались, ковыряли ногтями парты, смотрели в окна, на линолеум, друг на друга – лишь бы не в глаза учительнице.

Только рыжая, моя рыжая, вывалила всю правду. Господи, я видел ее негодование, когда она, поджав губы, стрельнула глазками в учеников. Как же в этот миг она была прекрасна. Я хотел поцеловать ее в тот же момент, но она на меня даже не смотрела. И вообще, почему я так уверен, что она сдала этих придурков не во имя справедливости, например, а чтобы спасти меня? Самонадеянный болван.

Я просил классную не звонить матери, ведь не я затеял драку. Она внимательно слушала, затем положила руку мне на плечо.

– Хороший ты мальчик, – сказала она. – Но давай впредь договоримся, что любой конфликт можно разрешить, не размахивая кулаками.

– Но ведь они же… – начал я.

– Это касается и их, – продолжила она. – А с ними у меня будет отдельный разговор в присутствии их родителей и директора школы.

Я промолчал. Вечно эти взрослые заладят свое. Как будто уместно “мирное решение конфликта”, когда твоего друга уже избивают.

Тех подонков на следующих уроках не было, чему я в душе радовался: запал поутих, им бы не составило труда вздуть меня. Я знал, что рано или поздно они вернутся, и тогда… Все эти мелкие, наглые тупицы мстительны. Трусливы и мстительны. Уж я уверен, что припрут нас где-нибудь целой толпой.

***

– Что думаешь делать? – спросил меня Прилипала после уроков.

– Есть предложение? – поинтересовался я.

– Криса сегодня опять в школе не было. – Прилипала выжидающе смотрел.

– Ты же говорил, что у него какие-то проблемы дома, – напомнил я.

– Это я так думаю. Он ведь ничего не рассказывает, а ты ходи, волнуйся, думай, серьезное что-то случилось или ерунда какая. Но все равно, как бы там ни было, он зачастил с прогулами.

– Хорошо, давай проведаем.

По дороге мы только и вспоминали лучшие моменты драки. Делились эмоциями, хвастались ссадинами и сбитыми костяшками. Прилипала недоумевал, как остались целы диоптрии. И это действительно было удивительным, учитывая удар ногой в нос. Он раньше не дрался вот так, по-серьезному. Всегда стремился “решать конфликт мирно”, с помощью переговоров. На переговоры, однако, было мало похоже. Его задевали, а он повторял свое “отвали” да “иди к черту”.

– Но сегодня у тебя буквально сорвало крышу, – заметил я.

– Они могли увидеть мои комиксы, понимаешь? – спросил Прилипала.

– Ну и что?

– А то.

– Странный ты.

Они все были соседями, можно сказать. Прилипала с Толстяком жили в доме около школы, а Крис – в доме напротив. Мы долго терлись у подъезда, ожидая, пока кто-то войдет или выйдет, ругали домофоны. Через минут пять со стороны остановки подошла старушка. Мы помогли ей забросить две тяжеленные клетчатые сумки в лифт, которые она каким-то чудом тащила в одиночку, а сами побежали лестницей.

Дверь никто не открывал. Прилипала нажимал и нажимал кнопку звонка, прислушиваясь, когда тот затихал.

– Да может, его дома нет? – не выдержал я.

– Где ему еще быть? – отмахнулся Прилипала и нажал кнопку.

Птичье щебетание не прекращалось минуты две.

– Убирайтесь, – послышалось из квартиры.

– Открывай, – приказал Прилипала, на что получил тот же ответ. – Открывай эту чертову дверь или я надеру тебе задницу! – прокричал Прилипала. – Поверь мне, я могу.

Молчание. Крис словно обдумывал услышанное. Щелкнул замок, дверь со скрипом отворилась. Крис посмотрел на нас и, пошатываясь, побрел в комнату. Мы проследовали за ним. В нос ударил перегар. У кровати валялась пустая пивная булка, на столике у окна стояли еще одна. Крис забрался на верхний ярус кровати и улегся лицом к стене.

– Ты что, надрался? – спросил Прилипала, словно не мог поверить своим глазам.

Крис не ответил, придвинулся ближе к стенке, когда Прилипала попытался его развернуть.

– Что происходит? – настаивал он. – Ты можешь не быть таким мудаком и все рассказать?

– Чего тебе надо? – тихо спросил Крис.

– Что случилось?

– Ничего.

– То есть, ты просто напился?

– Ага.

– Дерьмо! Опять он за свое. А ну, давай выкладывай, что, дери его, произошло?

– У меня когнитивный диссонанс, иди к черту.

– Посмотрите на него! – воскликнул Прилипала. Он начал трясти кровать. Когда Крис никак не отреагировал, то схватил его за ногу и почти стянул на пол. Крис сел, уставившись на него сверху покрасневшими глазами.

– Я спал, – сказал он.

– Чего тебя в школе не было? – спросил Прилипала.

– Спал, – ответил Крис.

– Почему?

– Иди ты.

– Черт бы тебя побрал, – прошептал Прилипала. – Черт бы тебя побрал!

– Может, нам лучше уйти, – вмешался я.

– Да, идем. Пусть делает, что хочет. Как будто мне больше заняться нечем.

Прилипала бормотал что-то себе под нос, пока мы спускались. На улице его попустило.

– Чего ты так переживаешь? – спросил я. – Ничего с ним не случилось. Живой.

– Он мудак, понимаешь? Посмотрите, у меня проблемы, но вам я ничего не скажу. Я – мужик, поэтому напьюсь и буду плакать в подушку.

– Ну, если не хочет он говорить, что поделать-то?

– Он мой друг, а друзья должны, понимаешь? Должны всем делиться.

– Ты говорил, что он никогда ничего не рассказывает.

– Это меня и выводит. Ведет себя, словно мы просто соседи. А завтра придет, главное, как ни в чем не бывало.

Прилипала вызвонил Толстяка. Он вышел через пять минут, говорит, оторвали от рассказа. Он как раз дописывал концовку.

– Что это у тебя с губой? – спросил он у Прилипалы.

– Подрался, – ответил тот, с каплей гордости в голосе.

– Да ты что! – воскликнул Толстяк. – Выкладывай.

Прилипала начал рассказывать. Я поправлял и дополнял, где было нужно. Боялся, что он вспомнит начало, как я сидел, пытаясь не замечать происходящего. Боялся, что расскажет Толстяку, а тот, в свою очередь, Крису. В итоге меня попрут из компании. У них ведь стоят друг за друга, а я, шантрапа такой, никому и даром не нужен.

Но ничего такого не произошло. Я засомневался, а видел ли Прилипала вообще что-нибудь.

– На “ютьюбе” уже есть? – поинтересовался Толстяк. – Все бы отдал, чтобы увидеть, как вы разделались с цыганом.

– Да он разве цыган? – спросил я.

– Не-а, просто он сильно бесится, когда его так называют, – ответил Толстяк. – Ладно, черт с ним. Как насчет пятницы, сходим? Спина уже не болит, можно и подвигаться.

– Куда это? – спросил Прилипала.

Я тоже не понял, о чем он.

– Да вы шутите, что ли? Этот-то еще ладно, стекла могли запотеть, поэтому не увидел, но ты куда смотрел? В школе же на входной двери висит трехметровое объявление.

– И прямо-таки трехметровое?

– Почти. – Толстяк выжидающе смотрел на нас, но потом понял, что мы действительно не знаем, о чем он тут толкует. – Дискотека в школе. В пятницу. Идем?

Глава седьмая

К вечеру четверга мы обустроили домик. Толстяк спер у бабули ключи от гаража, в чем до последнего отказывался нам признаваться. Никто не сомневался, что бабуля вряд ли добровольно отдала бы два дивана (которые пылились там со времен перестройки) гнить в какой-то домик, откуда их могут спереть. Вариант поступить правильно и попросить разрешения Толстяк даже не рассматривал из-за сильного желания овладеть сокровищами.

Толстяк то и дело убеждал нас, что бабуля не схватится за сердце, когда обнаружит пропажу: диваны ветхие, никакой семейной ценности не представляют, их, быть может, давно уже мыши погрызли, а клопы обосновали свою цивилизацию, да и плесень свое дело знает. Но диванчики оказались в довольно приличном состоянии, разве что требовалось хорошенько пройтись пылесосом по пыльной обивке.

– А если бабуля все-таки узнает? – спросил Прилипала. – Она ж тебя убьет, серьезно.

– Никогда она не узнает. Ты посмотри, сколько паутины – она сюда дорогу забыла, – сказал Толстяк.

Чтобы затащить диваны (ночью, конечно же) пришлось снимать крышу. Потом заново засыпать землей, укрывать травой. Но дело того стоило, однозначно.

Голые бетонные стены обклеили плакатами C.C. Catch, ABBA, Metallica, AC/DC, KISS, страницами древнего плейбоя и фотографиями девушек из журналов мод. Гараж Толстяка был находкой для любителей старины. Там же мы нашли керосиновую лампу без горючего, ящик с разнообразными свечками, небольшую деревянную лестницу, которая значительно упрощала вход и выход из домика.

Толстяк говорит, что все это принадлежало его родителям. А так как они лет пять сюда не заглядывали, то полноправным хозяином стал он. Говорит, “шляются по своим заграницам, а столько добра в крысиное дерьмо превращается”.

Устроились мы действительно неплохо. Чтобы сказать “идеально”, не хватало нормального освещения. Деньги, которые мы еще черт знает когда собрали, ушли на навесной замок и щеколду. Толстяк настаивал запираться изнутри, по непонятно каким причинам. Он хотел еще сделать видеонаблюдение, купить дизельный генератор, чтобы-таки поставить холодильник, и притащить ноутбук, и освещение хорошее, и электрочайник, и… И его даже не смущала абсолютная незащищенность нашего домика. Он говорил, что в ста метрах от дороги мы можем чувствовать себя в полной безопасности, дескать, никто тут, по кустам, бродить не будет. В этом, конечно, мы с ним были согласны. Как и с тем, что только законный хозяин этих стен сможет нас обнаружить и выгнать взашей. Или кто-то купит участок под строительство дома. Но это все в будущем, маловероятном и отдаленном, а пока что нечего волноваться о такой ерунде.

Вечером (в домике и так постоянно стояла кромешная тьма) разожгли несколько свечей. Одну Толстяк взял себе – он закончил свое творение и собирался представить его нам. Диванчики стояли под стенами друг напротив друга. Мы втроем сидели на одном, перед нами – Толстяк, который начал читать вслух.

АД

Он увидел белый свет: крохотная точка увеличивалась, приближалась, но невозможно было определить, он движется к ней или она к нему. Вокруг царила густая темнота, он буквально чувствовал, как она обволакивает… чувствовал кожей? У него нет кожи, нет и тела. Он теперь – разум, душа, отбывающая в иной мир.

Времени здесь не существовало, поэтому он не мог определить, сколько прошло, прежде чем едва заметная точка превратилась в огромный прямоугольник прямо перед его носом. Врата в рай, подумалось ему.

И мысль эта уплыла, оставив после себя неясный след. Он не мог вспомнить, о чем думал минуту назад и думал ли вообще. Яркий свет ослеплял. Укрыться от него не было возможности. Руки, если они у него были, не слушались, веки – тоже. Сияние начало постепенно меркнуть, глаза постепенно привыкли.

Прямоугольник на миг погас, а потом начал показывать кадры из его жизни. Он узнал восьмилетнего мальчишку – себя. Мальчик вышел из старого деревенского домика в заросший высоким бурьяном двор, прошел мимо колодца, бросив камешек в бесконечную темноту, сосчитал до трех и удовлетворительно кивнул, когда слабый всплеск донесся до его ушей. Размахивая кривой палкой, подошел к будке, поприветствовал старую кудлатую суку, которая лежала в пыли и наблюдала за резвящимися щенками. Он взял одного на руки – коричневый подлец тянулся к нему мордашкой, чтобы облизать. Старая псина подняла морду, когда мальчик унес ее детеныша туда, где она не могла его видеть – за сарай. Мальчик осмотрел щенка, и решил, что он готов. “Сидеть!” – крикнул он, но щенок только завилял хвостом и уставился на человека своими глупыми глазами.

Человек еще раз что-то громко прокричал, а потом произошло совсем непонятное: палка, с которой он должен был играть, причинила ему боль. Щенок ничего не понимал.

Мальчик повторил приказ, он начинал беситься от беспросветной тупости щенка, нервы уже не выдерживали, поэтому он ударил его, несильно. Как же он разозлился, когда щенок не выполнил приказ, не сел, а заскулил и начал жаться к земле. Мальчик не слышал лая собаки, которая пыталась порвать цепь, чтобы помочь, чтобы спасти своего щенка. Мальчик так же ничего и не видел, кроме мелкого паршивца, который не хочет выполнять его команду. Он выпустил палку из руки, только когда щенок перестал скулить, только когда он понял, что натворил. Тогда он заплакал, а потом зарыдал.

Сейчас ему было стыдно, как и тогда. А через мгновенье он уже не помнил, что только что видел на экране.

Он смог оторваться и посмотреть вокруг. Кинотеатр. Небольшой кинотеатр. Он сидит в центре зала, а вокруг него все его друзья и родственники, все его знакомые. Были и школьные учителя, и одноклассники, и коллеги по работе. Все. Те, кто был ему ближе всего, сидели рядом. Лица выражали удивление, некоторые приоткрыли рты и держали руки на сердце. Когда изображение исчезло, все они, сотни людей, посмотрели на него. Их взгляды прожигали насквозь. Ему хотелось провалиться сквозь землю, да только никакой земли не было. Мать начала плакать прямо у него под боком, отец, по другую сторону, качал головой. Лица друзей выражали неподдельный ужас. Все остальные осуждающе качали головами.

Мгновение, и все закончилось. Все забылось, будто и не показывали на экране ничего. Но тот факт, что в зале сидели люди никуда не делся.

Следующие кадры вызвали массу негодования. По залу прокатилась волна вздохов. Ему восемнадцать. Вечеринка на даче. Точнее, ее кульминация. Все закрылись по комнатам с девчонками, только он, его брат и какой-то парень теснились на одной кровати в одиночестве. Парень никак не мог уснуть в такой тесноте, поэтому пошел искать местечко получше. Он дремал, пьяный, как никогда ранее. Внезапно на его заднице оказалась рука. Он притворился, что спит, ему было интересно, что брат задумал. Не успел он опомниться, как его уже насиловали. Он не стал кричать – ему понравилось.

Мать вновь заплакала, отец покачал головой. Все присутствующие выразили свои эмоции точь в точь, как в предыдущий раз.

На экране мелькали сотни, если не тысячи, его самых постыдных поступков. Зрители вновь и вновь удивлялись. Ему вновь и вновь становилось стыдно. К этому невозможно было привыкнуть. Это забывалось, притупливалось при переходе к другой истории из его жизни.

Стол в его комнате. Бутылка виски и пистолет, который он уже не первый раз направляет себе в голову. В бутылке осталось немного алкоголя, который он одним глотком заливает внутрь. Дуло у виска. На лице – полное безразличие. Выстрел.

Он увидел белый свет: крохотная точка увеличивалась, приближалась, но невозможно было определить, он движется к ней или она…

Толстяк к концу рассказа раскраснелся. После последнего абзаца наиграно выдохнул и протер лоб тыльной стороной ладони. Мы смотрели на него, он – на нас. Я не знал, что сказать, немного пораженный его концепцией. Не то чтобы я много делал постыдного, но все же были некоторые вещи, которые присутствуют в жизни каждого и свершаются за закрытыми дверьми не просто так.

– И это, по-твоему, ад? – тихо спросил Прилипала лишь бы нарушить молчание.

– Вроде того, – неуверенно ответил Толстяк. – Так вам… Понравилось, ну, я имею в виду сам рассказ?

– Честно сказать, я немного шокирован, – произнес я. Парни закивали, соглашаясь со мной.

– Ну, отлично, – чуть ли не прошептал Толстяк. – Главное, не оставить читателя равнодушным.

Мы понижали голос, хотя какая-либо рациональная причина на то отсутствовала. В тусклом свете свечей, после рассказа об аде, громкие разговоры казались кощунством.

– Намного лучше твоего рассказа о лифте, – сказал Прилипала.

– А о чем он? – поинтересовался я.

– Дурацкая история! – воскликнул Толстяк, отчего мы подскочили. Он заулыбался и начал с упоением рассказывать: – Четыре человека оказываются заперты в лифте. Один умирает почти сразу, потому что потерял ингалятор. Время идет, ночь, все дела. Второй мужик, пока остальные спят, наделал в пакет и спрятал его возле трупа. Парень, который сразу показался всем немного не в себе, думает, что это покойник обделался (вонь мерзкая – дышать невозможно), потом все-таки находит пакет с сюрпризом и сходит с ума, можно сказать. Экскременты летят провинившемуся в лицо, дерьмо повсюду. Он достает пистолет и сносит ему голову. Жена того, умершего, остается с ним один на один. Конечно же, он пользуется ситуацией, а потом пристреливает ее. Когда его приступ проходит, он понимает, что наделал дел. Подносит пистолет к своей голове, нажимает на курок и “клац” – патронов нет. Он сидит себе, словно в трансе, и таким его находит полиция.

– Я говорил, он сумасшедший, – рассмеялся Прилипала. – Никто такую чушь читать не будет.

– Как бы не так. – Толстяк поднял указательный палец. – Даже на “Коров” Стокоу нашлись читатели, а это, скажу я вам, не самая приятная книжонка.

– Что-то я про такую не слышал, – заметил Прилипала.

– За своими комиксами ты ничего не слышишь, – отмахнулся Толстяк.

Проторчали до поздней ночи. Разговаривали о школе, о жизни. Крис, оказывается, неплохо владеет “фотошопом”. Обещал сбросить постер “Взвешенные и счастливые” с Толстяком, обнимающим тренеров. Никто не удивился, когда я сказал, что у меня нет страницы в соцсети, да и компьютера никакого тоже нет. Хотя, признаюсь, я ожидал совершенно другой реакции. Да, ждал, что они разом затихнут, начнут переглядываться, переваривая услышанное, потом захохочут, указывая на меня пальцами. Я всегда ожидаю удара в спину, даже от знакомых, которые относятся ко мне хорошо. Уж не знаю, почему так, и не берусь даже предположить, что должны делать окружающие, чтобы я чувствовал себя комфортно. Но вместо смеха на меня навалилось молчаливое понимание. Крис пообещал распечатать картинку, или показать, если мне случится как-нибудь побывать у него дома.

Они были необычными, могли говорить обо всем на свете, откровенничать, не краснея, и никто никого не осуждал. Вдохновившись этой непринужденностью, с которой рассказывались очередные истории, я сам чуть не дал слабину. Крис как раз рассказал, что одноклассники прозвали его в честь какого-то мультяшного персонажа, потому что он (точнее его таким считали) тупой, молчаливый и на каждый вопрос отвечает вопросом, протягивая “что-о-о?”. На том их сходство и заканчивается: Крис брюнет, в отличие от персонажа-блондина, и не страдает лишним весом. Но много ли надо детям, чтобы дать прозвище? Достаточно однажды прийти в школу с пятном от майонеза где-то возле ширинки, чтобы тебя прозвали дрочилой на последующие несколько лет.

И, пораженный его открытостью, я уже открыл рот, чтобы растрепать все о своих чувствах к девчонке, но не смог, несмотря на все, я боялся, что меня высмеют.

Завтра они сами все узнают. Пусть так. Только бы не сегодня, не прямо в эту секунду.