Текст книги "Эти разные, разные лица (30 историй жизни известных и неизвестных актеров)"

Ирина Мурзаева
Принципиальная комическая старуха

Кто такая «комическая старуха»? Это постоянный персонаж озорных русских водевилей, шустрая или нелепая, ехидная или простодушная, но всегда самая смешная из всех героев пьесы. Актрисы этого амплуа были необходимы в любой труппе, будь то мюзик-холл или МХАТ. И со временем «комические старухи» уверенно перекочевали на киноэкраны. Самой яркой и самой любимой из них по праву можно назвать Ирину Мурзаеву.

Как ни странно, в жизни она была совсем иным человеком. Ничего общего с экранными героинями у Ирины Всеволодовны не было. Серьезная, образованная, интеллигентная, замкнутая, она даже не справлялась с житейскими обязанностями бабушки, как то сидение с внуками, прогулки в зоопарк, колыбельные на ночь. В молодости она даже представить себе не могла, какой штамп ляжет на ее творческую биографию. Но... обо всем по порядку.

Родилась Ирина Мурзаева в 1906 году в Красноуфимске Вятской губернии. Ее дед был управляющим на одном из местных заводов, о чем, естественно, актриса старалась не упоминать. Отец был художником, преподавал рисование. Мать учительствовала в начальной школе. Судьба кидала их семью по разным городам российской глубинки, пока, наконец, Мурзаевы не осели в Москве. Здесь под мамино руководство отдали двухэтажный детский дом на Шаболовке. В педагоги пошла вся родня: и папа, и тетка, и бабушка. Жили на первом этаже, работали на втором. Здесь же Ирина впервые соприкоснулась с таинством театрального искусства – папа организовал в детдоме театр теней.

В ту пору Ирина училась в гимназии. Она отыскала ближайший драмкружок и стала постигать азы актерского мастерства. Руководил тем драмкружком юный Николай Плотников – будущий мэтр советской режиссуры, звезда вахтанговской сцены и профессор ВГИКа. Но контакт Мурзаевой с Плотниковым был недолгим. Однажды он щелкнул девушку по носу, после чего она развернулась и ушла, впервые проявив свою врожденную принципиальность и бескомпромиссность. «Глупенькая, – сказал ей молодой педагог. – Ты никогда не станешь артисткой...» Но она решила доказать, в первую очередь себе, что станет. И поступила в Московский государственный театральный техникум им. Луначарского. Больше того, параллельно Ирина начала учебу в Литературном институте им. Брюсова, но через год решила, что с нее достаточно одной актерской профессии.

А потом была чудная работа в театре-студии Рубена Симонова. С каким восторгом Ирина Всеволодовна вспоминала это время! Сколотилась довольно пестрая группа: студенты, молодые любители и старые безработные профессионалы. Занимались бесплатно, пристанище нашли в Доме Армении. Но все безгранично обожали своего руководителя – блистательного артиста и мудрого педагога Рубена Николаевича Симонова. К работе в студии он привлек не менее талантливых людей: начинающего хореографа Игоря Моисеева, начинающего режиссера Андрея Лобанова и мастера художественного слова Дмитрия Журавлева. Первым спектаклем студии стала довольно примитивная, но все же забавная по тем временам пьеса «Красавица с острова Люлю». По сюжету компания неких капиталистов отправляется на остров дикарей в поисках загадочной принцессы Кокао, которую как раз и играла Ирина Мурзаева.

Сам Рубен Симонов, конечно же, больше времени и внимания уделял Вахтанговскому театру, которым руководил. И в студию обычно приходил поздно вечером, после спектакля. Его терпеливо ждали, предвкушая ту удивительную атмосферу художнической фантазии, какая возникала при общении с Мастером, заставляя прощать все его человеческие недостатки, забывать обо всем на свете и репетировать до рассвета эту пресловутую «Красавицу с острова Люлю». Симонов фантазировал смело. Он удивлял умением использовать и чьи-то робкие предложения, и даже окружающую обстановку. Сценической площадки как таковой в Доме Армении не было. Небольшая эстрада с колоннами плавно перетекала в уютный зрительный зал с такими же колоннами и далее – в фойе, где стояло несколько старинных вещей: часы, рояль, пара кресел. В этом фойе студийцы занимались с Игорем Моисеевым. Какие-то элементы его будущих хореографических сюит он использовал в постановке нескольких пантомимических сцен «Красавицы». Костюмы для светских сцен I акта консультировала и даже помогала мастерить самая знаменитая в то время художница-модельер Ламанова. А костюмы для дикарей Рубен Николаевич предложил изобрести самим. Был объявлен конкурс на самую выразительную одежду дикаря. Победил костюм из рогожи. В результате близлежащий хозяйственный магазин тут же был лишен всех запасов рогожи, к великому изумлению продавцов. Спектакль неплохо принимали в самых разных аудиториях, но большим мастерством студийцы, конечно, не обладали. Положение усложнялось и тем, что артистам приходилось подрабатывать, чтобы прокормить себя и свои семьи. Работала и Мурзаева – в детском саду.

Со временем студия приобрела надлежащий статус в системе УМЗП, получила помещение на Большой Дмитровке, а Ирина Мурзаева отправилась шлифовать свое мастерство в Свердловский детский театр. Через полгода она вернулась и сразу же окунулась в репетиции лучшей постановки студии Симонова «Таланты и поклонники». Все роли уже были распределены, и Мурзаевой предложили репетировать Матрену. Так как роль эта была небольшой, режиссер Андрей Лобанов не обращал на нее особого внимания, и у актрисы появилась возможность наблюдать процесс рождения спектакля как бы со стороны. Этот опыт ей пригодился, так как вскоре Ирине Всеволодовне было предложено заняться педагогикой в студийной школе. А уже на следующей постановке – «Дети солнца» – Мурзаева заняла пост ассистента режиссера и почти на равных общалась с Лобановым, споря и отстаивая свою точку зрения.

«Таланты и поклонники» пользовались успехом и у зрителей, и у критиков. Спектакль был сыгран более тысячи раз, причем с большим удовольствием и любовью. Студийцы выезжали с ним в Ленинград, Киев и другие крупные города.

Следующий этап – Московский театр имени Ленинского комсомола. Это звезды: Серова, Окуневская, Фадеева, Пелевин, Соловьев... Это великая «тройка», которая правила театром, – Берсенев, Гиацинтова и Бирман. «Тройка» решала все, от нее все зависело. Ирина Мурзаева держалась особняком. Она тоже была звездой Ленкома, сама поставила там два спектакля: «Новые люди» по роману Н. Чернышевского «Что делать?» и «Мужество» по В. Кетлинской. Но отношения с «тройкой» у нее не сложились. Серафима Бирман при всей гениальности была дамой завистливой и ревнивой. Она не любила актрис своего амплуа и, как известно, на этой почве рассорилась с Раневской. Она никогда не давала ролей в своих постановках Мурзаевой. И все же Ирина Всеволодовна беззаветно любила своих новых наставников. Она писала им отовсюду, куда бы не забрасывала ее жизнь, делилась впечатлениями, спрашивала совета, поздравляла с праздниками. Взаимностью ответила лишь Софья Гиацинтова. В 1953 году Мурзаеву пригласили на сезон в Харьковский государственный драмтеатр имени Пушкина – поставить того же Чернышевского, а заодно и Чехова. Спектакли собрали массу рецензий, но сама работа шла нелегко. Мурзаева пыталась найти поддержку у Гиацинтовой в письмах:

«Дорогая Софья Владимировна!

Последнее время между нами возникал иногда холодок, который я всегда внутренне переживала очень тяжело, так как люблю Вас всей душой за творческое и человеческое добро, которое Вы мне делали. Думая о наступающем 54-м годе, я всей душой желаю, чтобы было опять тепло и уютно.

Здесь, вдали от театра, когда мне бывает трудно, я всегда вспоминаю мои «университеты» при Вас, т. е. все наши совместные спектакли, Ваши беседы и советы. Меня это укрепляет и очень помогает...»

Как режиссер Ирина Мурзаева работала увлеченно, репетиции захватывали ее и заполняли все существо, из-за чего нередко возникали конфликты с администрацией Театра имени Ленинского комсомола и актерами. Она требовала присутствия на репетициях всех исполнителей по плану, а ей отвечали, что, помимо ее спектакля, есть и другие, поважнее. Умом она это понимала, но сердце ее бунтовало. К каждому актеру Мурзаева искала свой подход. Она чувствовала разные театральные школы, чувствовала гибкость и даже умственные способности своих «подопечных». Поэтому вела с ними отдельные беседы до и после репетиций, добиваясь поставленной общей цели.

В Театре имени Ленинского комсомола проявился и комедийный талант Мурзаевой. Несмотря на то, что играла она самые разные роли, наибольшим успехом пользовались Сваха в «Женитьбе», Шарлотта Ивановна в «Вишневом саде», миссис Уильфер в «Нашем общем друге» Диккенса. От фактуры никуда не уйдешь. Спектакли Ленкома в те годы были безумно популярны, в театр невозможно было попасть. После войны труппу пригласил в Югославию Броз Тито и наградил орденами. В 55-м актеры получили ордена и в Варшаве. Но через год Ирина Мурзаева из театра ушла. Навсегда. Она не приняла нового руководства, вновь проявив свою принципиальность. Сцена оставалась с ней только в кружках художественной самодеятельности, которые она вела долгие годы.

А что же кино? Кино началось, конечно же, со смешного. Подруга Мурзаевой Валентина Серова была приглашена на пробы фильма «Сердца четырех» и позвала ее с собой за компанию. А накануне Ирина Всеволодовна по рекомендации врача лечила насморк большой синей лампой, да и «клюнула» ее носом. В результате экстравагантная нашлепка на носу произвела такое впечатление на режиссера Константина Юдина, что он тут же предложил Мурзаевой роль Маникюрши.

Актриса была еще очень далека от кино. Она считала себя не фотогеничной и терпеть не могла фотографироваться вообще, даже в ролях. Но Константин Юдин обладал удивительной способностью находить актеров, он обладал особенностью открывать новые имена в кино, давать новое рождение актерам известным. Он подарил кинематографу Валентину Серову, Людмилу Целиковскую, Веру Орлову, Павла Шпрингфельда, Андрея Тутышкина. Он открыл двери в кино Ирине Мурзаевой, хотя это было поначалу нелегко. Дело в том, что ей не сразу удалось уловить разницу правды сценической и правды экрана. Ее пробы были неудачны, а репетиции и того хуже. Но режиссер терпеливо работал с ней, решив однажды «вылечить» будущую кинозвезду раз и навсегда: он показал ей отснятый материал. Мурзаева пришла в ужас от увиденного, от резкости, преувеличенности своих движений, жестов, мимики. Наблюдая ее реакцию, Юдин удовлетворенно ухмылялся и подхихикивал. С этого момента дела пошли лучше.

С Константином Константиновичем работать было легко. Актеры любили у него сниматься, их привлекали его легкость и комедийность. Он откровенно радовался удачным находкам, и это заражало всех на съемочной площадке. Однажды Юдин объявил Мурзаевой: «Ну, я придумал для вас кадр, который вас прославит!» Актриса смутилась и, веря ему безгранично, на этот раз не поверила. Однако при выходе фильма «Сердца четырех» на экраны не было случая, когда, говоря о Мурзаевой, не упомянули бы этот кадр: проселочная дорога, телега – и слащавая Маникюрша с зонтиком театрально бросает кучеру: «Трогай!» Памятна и другая фраза героини Мурзаевой, которая цитируется до сего дня: «Вас к телефону... приятный мужской голос».

Ирина Мурзаева «проснулась знаменитой». И хотя фильм несколько придержали на полке, слава все равно обрушилась на актрису и закрепилась следующей комедией Константина Юдина «Близнецы». Почти в то же время на экраны выходит знаменитая «Свадьба», где выдающиеся актеры Грибов, Раневская, Гарин, Абдулов, Мартинсон, Яншин, Коновалов играют в не менее блистательном окружении начинающих в кино Пуговкина, Блинникова, Понсовой, Пельтцер, Мурзаевой. Между прочим, все корифеи завидовали на съемках черной завистью именно Мурзаевой: ее героиня в сцене за столом съедала настоящую котлету! На тот момент, когда все «угощения» были бутафорскими, и нестерпимо хотелось есть, это было непозволительной роскошью.

Потом возникла длинная пауза, так называемый период малокартинья. И когда, наконец, Ирина Всеволодовна вновь появилась на экране, играть она стала исключительно старушек: «Анна на шее», «Когда казаки плачут», «Опекун», «12 стульев», «Сказка о потерянном времени», «Женщины», «Учитель пения», «Северная рапсодия», «Три дня в Москве», «Сказка, рассказанная ночью»... К каждому образу актриса придумывала особые штрихи, отыскивала характерные детали, приспособления. Великолепна находка Мурзаевой в картине «Железный поток» – самоварная труба! Баба Горпина, убегая из горящей станицы, успевает прихватить с собой лишь ее и не расстается с этой трубой на протяжении всего долгого пути. Режиссер Ефим Дзиган был очень доволен находкой. Ведь это была отнюдь не «хохма» – в этой трубе для Горпины сосредоточен весь мир, надежда на то, что она снова обретет свой дом, свой очаг. И это запомнилось зрителями. А как она вошла в образ! Кубанские станичники, участники массовок, «гутарили» с Мурзаевой как со своей. Некоторые даже недоумевали, почему это она большую часть съемок сидит на телеге, тогда как они лишены этой привилегии. Доказать им, что она артистка и городской житель, ей удалось только своим неумелым обращением с домашними животными.

В «Простой истории» героиня Мурзаевой – мать деревенской девушки Саши, которую играет Нонна Мордюкова. Дочь возвращается с собрания и устало сообщает, что ее выбрали председателем колхоза. «Господи! Это за что ж тебя?!» – ошеломленно спрашивает мать. Зрители смеются, а старушка начинает напутствовать новоиспеченного руководителя вполне серьезными, человеческими истинами: «Перед народом не возносись и себя не роняй. Держи себя сурьезно!» Простая, мудрая женщина, она не остановится перед высоким положением дочери, когда та решит слегка подкраситься, вспомнить, что она все-таки женщина – схватит тряпку и отстегает «здоровую дуру» по первое число. «Не забывай, что ты вдова!»

Популярна и одна из последних ролей Ирины Всеволодовны – старушка Анна Христофорова из кинокомедии «Женатый холостяк». Ее героиня – специалист по добрым услугам. Она вызывается помочь молодому симпатичному шоферу создать семью, и тут начинаются невероятные приключения, недоразумения, всевозможные казусы, что приводит к искреннему смеху в зрительном зале.

Героини Ирины Мурзаевой разные, хотя большей частью и комичные. Они не похожи одна на другую, даже если это ряд деревенских бабусь. Какая-то из них глуповата, какая-то мудра, одна шустрая и озорная, другая – уставшая и нерешительная. Сколько образов – столько характеров. Согласитесь, великовато для амплуа «комической старухи». Конечно, актриса далеко шагнула за пределы этого штампа, углубила его. Иной раз ее просили просто поприсутствовать в кадре, понимая, что для пробуждения улыбки у зрителей необходимо показать лицо именно Мурзаевой. И она охотно на это шла, понимая, что от профессии никуда не денешься. Хотя ее всесторонняя образованность и энциклопедические знания были достойны большего.

Личная жизнь Ирины Всеволодовны целиком зависела от работы. Она абсолютно не знала быта, ничего не понимала в так называемых рыночных отношениях. Ее легко было обмануть. Когда актриса увидела, как соседи увезли на санках мешок пустых бутылок, а привезли новый телевизор, то всерьез поверила их шутке – купили на полученные за стеклотару деньги. Сама она ненавидела магазины и предпочитала ходить туда пореже. Так же она сторонилась домашнего хозяйства. Когда ее сын, конструктор, человек с тремя техническими образованиями, подходил к телевизору с намерением посмотреть, почему он стал плохо работать, она лепетала: «Не трогай! Не отвинчивай! Мало ли что!..»

Любимым занятием Мурзаевой было вязание. За спицами могла просидеть весь день, а если не находилось работы, брала книгу и уходила в парк. Дом кино или другие какие общественно-творческие места она не посещала. Предпочитала общество подруг, которых искренне любила. Она умудрилась пронести дружбу с гимназических времен, оставаясь ей верной всю жизнь. За эти годы у нее появились еще только две подруги – актриса Нина Алисова и писательница Вера Кетлинская. Для Алисовой Ирина Всеволодовна ставила концертные номера. Работала на эстраде и с Сергеем Михалковым: поставила по его произведениям литературную композицию. Она практически не отдыхала, ей было скучно сидеть, ничего не делая. Если уж совсем нечем было заняться, она начинала приставать к снохе: «Тамарочка, ну придумай мне работу! Дай что-нибудь свяжу!»

Замужем Ирина Всеволодовна была дважды. Первый раз – в далекой юности. Ее вторым мужем был актер студии Р. Симонова Николай Толкачев. В 1938 году родился сын Борис. Но брак был недолгим. Мурзаева не простила нанесенной ей мужем обиды и вновь поддалась своей великой гордыне. Воспитывала сына одна, разрываясь между домом и работой. На гастролях актрисы покупали меха, а она искала что-нибудь для сынишки и звонила в Москву с расспросами о его здоровье. Благополучие ее не интересовало. Когда, вернувшись из эвакуации, Ирина Всеволодовна обнаружила в своей квартире семью беженцев, тут же перебралась к родне на Шаболовку, оставив дом совершенно незнакомым людям.

Все качества, которые были у Мурзаевой, поражали своим объемом. Если принципиальность – то до конца! Никаких компромиссов, никаких прощений, никаких уступок! Если надо собрать волю в кулак и совершить поступок – то отступать некуда: всю жизнь она курила, даже самокрутки, но когда попала в больницу с язвой – бросила вмиг и навсегда. Ее закрытость от всего лишнего в окружающем мире была феноменальной: она никого не помнила и не знала по фамилиям. «Кто это такой симпатичный?» – спрашивала на премьере. «Да как же, Ирина Всеволодовна! Вы же вместе снимались там-то и там-то!» – «Да? Подумать только!» На работу она ходила, как на работу. Пришла, снялась и ушла. Когда на киностудии все проходящие мимо улыбались и здоровались, она мило отвечала на приветствия, но спрашивать ее «кто это?» было бесполезно.

Так прошла вся жизнь. Шустрая, неуемная, быстрая, как ртуть, однажды Ирина Мурзаева сдала. Все вдруг осознали, что она уже старая женщина, что ее подтянутость, стройная фигура, прямая спина – не вечны. И, наверное к счастью, такой ее видели совсем недолго. Ирина Мурзаева ушла из жизни в январе 1988 года, сохранив в нашей памяти образ веселой, бойкой, жизнелюбивой бабушки. Образ блистательной «комической старухи».

Нина Гребешкова
Быть женой Гайдая

В Нину Павловну Гребешкову невозможно не влюбиться. Красивая женщина, талантливая актриса, мудрый человек. Общаться с ней – огромное удовольствие. Ее дом – воплощение уюта и умиротворения, ее мысли и оценки поражают своей глубиной и остротой. Нина Гребешкова появилась на экранах страны в начале пятидесятых и сразу же стала любимой и популярной актрисой. Фильмы «Честь товарища», «Испытание верности», «Беспокойная весна» открыли юной очаровательной блондинке дорогу в большое кино. Но волею судьбы ей суждено было стать женой гениального человека – Леонида Гайдая, тем самым отодвинув себя на второй план.

– Честно говоря, я хотела быть учительницей первых классов, – вспоминает Нина Павловна. – Я очень любила детей, и мне казалось, что общаться с ними очень интересно. Представьте: маленький человечек приходит в класс, садится за парту, и ты начинаешь ему что-то объяснять... Но все сложилось иначе. Будучи десятиклассницей, я пришла на день рождения к своей подруге, и там ее отец меня спросил: «Ну а вы куда будете поступать?» – «Я буду педагогом!» – «А почему именно педагогом?» – «Ну, хочу сеять разумное, доброе, вечное...» Тогда он спрашивает: «А вы знаете, что есть другая профессия, которая тоже сеет разумное, доброе, вечное?» – «Какая?» – «Актриса!» Я говорю: «Ну что вы, для меня это исключено». – «А почему? Вы не хотели бы стать актрисой?» – «Да мало ли чего я хотела бы. Дело все в том – смогу ли я». Да и вообще такого вопроса в нашем доме не стояло. И тогда он сказал своей дочери: «Вот когда вы получите аттестаты, ты обязательно отведи ее во ВГИК». Что такое ВГИК, я даже представления не имела. Но тем не менее получили мы аттестаты, и подруга привезла меня в Институт кинематографии. И, представьте, я поступила. На курс Сергея Герасимова. Мне было 17 лет, сама я была, как мне кажется, очень легкомысленной – ну, в том плане, что все мне нравилось, все казалось прекрасным, возвышенным. А вокруг были люди такого плана, как Лева Кулиджанов, Яша Сегель, Глеб Комаровский, Вася Ордынский, – они прошли войну, и я для них была просто ребенком, который все время улыбается, всему радуется, не очень понимая, что от него требуют. У нас был пестрый курс – пришли люди зрелые, уже знающие что такое жизнь и чего она стоит, и такие легкомысленные, как я, как Алла Ларионова. Мы больше смеялись, нас все развлекало.

– Но при этом вас почти сразу начали приглашать сниматься.

– Да, я начала сниматься уже с первого курса. Помню, был эпизод в «Смелых людях» – я играла девочку с куклой. И достаточно было появиться в этом эпизоде, чтобы весь Гагаринский переулок, в котором я жила, начал считать меня знаменитой актрисой. Фильмов-то было тогда мало, и каждую картину смотрели все и по несколько раз. Потом были еще эпизоды, а на третьем курсе я уехала в Ленинград сниматься в картине «Честь товарища». Это по «Алым погонам» Бирюкова. Там я играла Галю Богачеву. Ну и пошло-поехало. Пришлось перейти на курс ниже, так как съемки мешали учиться.

– Трудно в студенчестве определить свое будущее? Надежды редко оправдываются?

– Конечно. Взять, к примеру, Колю Рыбникова. Я играла в дипломе и у себя на курсе, и на герасимовском курсе, с которого ушла. Играла княжну Буйносову в «Петре I», где Петра как раз играл Рыбников. Как он играл! Я не знаю, может ли быть лучше. Коля был чрезвычайно одаренным человеком, с большим темпераментом, с большим чувством искренности. Трудно дать ему определение. Он был таким, каким был, – и все. Но он так и не сыграл тех ролей, для которых был создан.

– За годы учебы вы из легкомысленной девочки не превратились в мудрого, рассудительного человека?

– Нет. Эти годы меня не изменили. Изменил меня Леонид Иович Гайдай. Он был очень серьезным человеком, несмотря на то, что снимал такие веселые, добрые комедии. Он был требовательным, не выносил, когда человек радуется без причины, изображает телячий восторг.

Он был старше меня на восемь лет. Я думала, что надо с ним советоваться в каких-то семейных вопросах, а он отвечал: «А я не знаю». – «Ну как же? Ты же постарше, ты должен понимать лучше меня». – «Ты знаешь, если человек дурак, то это надолго». Эту фразу он даже сам взял в одну из картин. И вообще очень много наших семейных выражений шли в его фильмы.

Леня умерил мой пыл, мое легкомыслие. Я поняла, что в быту он еще легкомысленнее меня и надо все брать на себя. Конечно, вначале я не понимала, какого человека послал мне Бог, и как-то пыталась вести все по норме: муж, жена, обязанности, кто что должен и что не должен. Ну а потом я поняла, что это бесполезно

– Когда вы встретились?

– Мы встретились на белокуровском курсе в 49-м году. Больше того, я у него играла госпожу де Несюнжен в отрывке из «Отца Горио». Это трудно было себе представить, но он, видимо, очень хорошо ко мне относился, раз видел во мне госпожу де Несюнжен. 1 ноября 1953 года мы поженились и прожили вместе 40 лет. Все было. Все должно быть в жизни. Но, в общем, это было счастье.

– Нина Павловна, Гайдай сделал из вас по большому счету актрису комедийную. Но начинали-то вы с героинь?

– Нет, вначале были пионерки и комсомолки! А когда мне исполнилось тридцать лет, стали поговаривать: «Ну какая она комсомолка? Все-таки тридцать лет уже. Так не годится». «Все, – подумала я. – Моя творческая биография закончилась». Я очень переживала. Мне казалось, что у меня больше ничего не будет. Но тут повезло. Эйсымонт снимал картину «Приключения Толи Клюквина» и взял меня на молодую маму. А потом Гайдай пригласил на «Бриллиантовую руку» – тоже в какой-то степени на молодую маму. И так я продержалась до сего дня.

И что интересно: собралась я сниматься я в «Кавказской пленнице» в роли врача-психиатра – ну что это за роль, сами понимаете. А в это же время меня пригласили в Киев на какую-то большую работу. Леня болел, очень просил меня приехать к нему на съемки, и я подумала: «Ну что ж делать? Придется ехать на этот эпизод и отказываться от большой роли». В итоге «Кавказская пленница» идет до сих пор, а ту картину ни я не помню, и никто не помнит. Так что не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

– У Гайдая любой эпизод становился хитом. Фразы из его фильмов стали крылатыми, и порой даже не помнишь, откуда они.

– Леня, когда снимал фильм, не думал, чтобы послать его на какой-то фестиваль или оставить его на века. Он получал сам колоссальное удовольствие и доставлял его другим. Он проигрывал все сам, он же был потрясающий актер! На дипломе был водевиль «Бархатная шляпка», и он играл там главную роль. Так, как он играл, я никогда больше не видела, чтобы так играли актеры. Он был Богом данный комедийный актер! Пырьев на том спектакле развалился в кресле, вытянув ноги, и не мог даже смеяться. Уже шли только вздрагивания. Рядом – такой же Барнет. Это было очень смешно.

– Как вы относились к тому, что в нашем кинематографе постоянно связывали воедино три фамилии – Гайдай, Данелия, Рязанов? Их сравнивали, ругали, хвалили, но варили в одном котле. И, что самое обидное, обсуждали, кому что можно доверить для следующей постановки.

– Я считаю, что сравнивать вообще никого нельзя. Но у нас, действительно, всегда говорили – Гайдай, Данелия, Рязанов, три комедиографа. Но они же все разные! Абсолютно! И меня удивляет наше киноведение, которое всегда выстраивало их в ряд и периодически меняло местами: то один впереди, то другой. Гайдай есть Гайдай! И когда он выступал перед зрителями, то никогда не говорил: «Объявите, что я народный артист Советского Союза, лауреат такой-то премии...» и так далее. Он просил просто назвать его фамилию – и все. Когда мы приходили домой, я ему говорила: «Ну почему ты отказываешься от этого? Ведь ты все это заслужил». А он отвечал: «Понимаешь, звания – они у многих. А у меня есть имя, и мне этого достаточно». Ему не было нужно ничего лишнего.

А с Гией Данелия у них были замечательные отношения. Они уважали и очень высоко ценили друг друга. Данелия сыграл в жизни Лени весьма значительную роль. Взять хотя бы тот факт, что Гия добился разрешения снимать «12 стульев» и отдал эту возможность Гайдаю. Он знал, что Леня мечтал об этом.

– Данелия часто снимал вас в своих картинах.

– Да, у меня была чудная роль в фильме «Слезы капали». Мы сняли хорошую сцену объяснения любви с Леоновым. Когда Данелия показал ее своему другу Таланкину, тот даже удивился: «Ну надо же, Гребешкова-то какая актриса!» А потом всю эту сцену вырезали. Гия долго извинялся и говорил, что наша линия уводит от главной темы.

С тех пор Данелия стал звать меня во все фильмы. Давал мне сценарий и говорил: «Выбирай что хочешь». Однажды Леня даже вспылил. Я должна была сниматься у него и в то же время дала согласие Гии. Леня тогда кричал своей ассистентке: «Ах так? Ну хорошо! Гребешкова идет сниматься у Данелии, а вы ищите другую актрису!»

– Я редко встречал до 70-летия Гайдая какие-либо его интервью, статьи о нем, не видел, чтобы он мелькал на телевидении, выступал с рассказами о своем творчестве, вел какие-либо передачи о кино. О Леониде Иовиче в полную силу заговорили лишь в последний год его жизни...

– А вы знаете, как он мучился? Вот ему позвонят, пригласят, он всегда отвечал: «Хорошо, приду». А потом начинал мучиться и говорить: «Ну зачем я согласился, ну что я буду говорить? Пусть смотрят кино, там же все сказано, что я из себя представляю. Есть же киноведы, пусть они все разъясняют...» Для него это было мучительно, а еще тяжелее, когда в газете печатали все наоборот. «Ну я же не это говорил!» – восклицал он. Его иронические, иносказательные фразы переносились на лист буквально, тем самым меняя весь смысл сказанного.

Он не любил интервью, не любил всякие должности и не любил много говорить. Он был человеком из разряда слушающих. У него все откладывалось в памяти. Очень любил людей с юмором. Но больше всего любил актеров. Постольку, поскольку по своей природе он был сам актером.

– А были у него любимые комедии, над которыми он от души смеялся?

– В детстве он посмотрел впервые фильм Чарли Чаплина, в Иркутске. И бегал на чаплинские сеансы по три-четыре раза. И это в него вошло. Эксцентрика Чаплина перемешалась с эксцентрикой самого Гайдая, преломилась в нем. Но он продолжал смотреть ранние фильмы Чаплина до конца своей жизни. Перед началом работы над каждой своей картиной он обязательно заказывал в Госфильмофонде, в Белых столбах, Чаплина и смотрел. Не пропускал и телепоказы. Очень любил Питкина, одно время очень увлекался алогизмами, как, помните, в «Бриллиантовой руке»: Никулин входил в дверь к женщине легкого поведения и выходил неожиданно из другой двери. Ему казалось, что это здорово.

– Известно, что Леонид Иович был очень суеверным: разбивал тарелки перед съемками или в каждый фильм включал эпизод с черной кошкой...

– Да-да. А кошек он вообще любил. В общем-то, я виновата перед ним, так как не разрешила ему при жизни иметь в доме кошку. Но зато сейчас внучка меня уговорила, и мы взяли в дом кошку. Как бы в память о Лене.

И вообще во всем он любил игру. Ну как бы вам сказать – он не любил вот так вот разложить все по полочкам и, согласно реестру, потом выполнять. Для него обязательно должна была во всем быть игра. С внучкой ли, с тещей, с друзьями обязательно должна была быть какая-нибудь игра. С тещей, например, он любил играть в карты, хотя всегда проигрывал. Не мог пройти мимо игровых автоматов. И так во всем. Причем включался он в игру моментально, естественно. И не поймешь, шутит он или говорит всерьез.

– Из-за этого легко было с ним работать на съемочной площадке?

– Мне было работать с ним очень тяжело. Лично мне. Потому что он сидел за аппаратом и проигрывал все то, что я играю. Уж вроде ты и не смотришь на него и не видишь этого, но у меня постоянно возникало несколько странное чувство: ну что вот он там за меня играет?! «Если бы его не было, все было бы нормально». Другим актерам, по-моему, было легче.

Знаете, как он работал? Вот идет сцена, ты отговорил положенный текст и вроде как уже пора останавливаться. А он не говорит «стоп». Почему? Потому что для него важна импровизация. Если актер живет в образе, он знает, что ему делать. «Продолжай жить, как ты нормально живешь! Ну текст кончился, но что-то ведь должно продолжаться!» В этом отношении был, конечно, незаменим Георгий Михайлович Вицин. Леня его боготворил. Вицин никогда не терялся – полное спокойствие. Приехал на съемку – лежит, отдыхает где-нибудь за декорациями, ждет съемку. Он всегда готов, всегда знает текст и на сто процентов включается в импровизацию. Уникальный актер. Слава Богу, у него есть популярность, но он все равно недооценен критиками, почестями. Хотя ему это и не надо. Он получал удовольствие от работы.