Текст книги "Донская история. Проблемы. Факты. Суждения"

Сергей Кислицын, Инна Кислицына
Донская история. Проблемы. Факты. Суждения

© Кислицын С. А., Кислицына И. Г., 2024

© ООО «Мини Тайп», 2024

* * *

Предисловие

Региональный компонент исторического образования очень важен для формирования и развития национального самосознания и суверенитета нашей страны. История Донского края и Ростовской области давно стали предметом нашего интереса, что нашло отражение в соответствующих учебных пособиях для вузов и средней школы. Этой проблематике также был посвящен вышедший в 1998 г. наш двухтомник «Донская история в вопросах и ответах». Однако эти издания, как бы они ни были наполнены фактами и сюжетами, не могут охватить все содержание противоречивой и многообразной истории Дона и казачества, все значимые достижения донской исторической научной школы. В связи с этим возникает потребность поддерживать живой интерес учащейся молодежи и большой части населения к региональной истории. Это тем более важно, что в сети Интернет нередко распространяются вымыслы и субъективистские оценки тех или иных исторических событий, иногда даже антипатриотические фальсификации. В настоящем сборнике представлены статьи и фрагменты монографий авторов, посвященные актуальным вопросам донской истории.

В первом разделе «Казачество и политическая власть на Дону» размещены материалы С. А. Кислицына по истории донского казачества и политической истории Дона. Среди них можно особо выделить постановочную статью о политической реабилитации казачества в условиях нэпа и статьи по истории политических репрессий возникшей фронды партийно-советских управленческих кадров во второй половине 1930-х гг. Представляет определенный интерес статья об доморощенной историко-партийной литературе и авторах Донского и Северо-кавказского Истпартов в 1920–1930-х гг. Освещены события Великой Отечественной войны на Дону через призму биографии политического руководителя области Б. А. Двинского и других партийных деятелей края. Нам показалось полезным разместить некоторые фрагменты о казачьей государственности из авторских монографий «Указ и шашка. Донские казаки и политическая власть во второй половине XX в.». В представленных фрагментах (введение и заключение) из книги «Шолохов и история России» подчеркивается значение творчества великого донского писателя и в современных условиях.

Во втором разделе «Донское просвещение и культура» размещены статьи И. Г. Кислицыной, посвященные народному образованию и учительству. Центральными в разделе являются две концептуальные статьи по истории феномена донского просвещения, начиная с середины XVI века и до 20-х гг. XX в. В этом контексте также интересны статьи об учителях, ставшими депутатами Государственной думы Российской империи и их судьбах, биографические статьи о Ф. Д. Крюкове и А. Г. Филонове. В заключение раздела размещена статья о важной составляющей донской культуры – историографии изучения истории города Ростова-на-Дону от Ригельмана, Ильина, Иноземцева и до современных авторов.

Почти все статьи и материалы авторов в основном были апробированы в малотиражных узко специализированных научных изданиях и практически недоступны широкой общественности, в том числе монографии С. А. Кислицына «Указ и шашка. Политическая власть и Донские казаки в первой половине XX в.», «Шолохов и история России» и «Красная фронда под секирой НКВД». Все они отражают важные аспекты развития Донского края на основных этапах его истории. По этой причине возникла идея об их дополнительной публикации в настоящем сборнике, рассчитанном на более широкий круг читателей. Предполагается, что сборник будет полезен не только изучающим и преподающим историю края в различных учебных заведениях, но и всем интересующимся Отечественной историей.

Авторы выражают признательность Т. Шолоховой-Синявской за предоставленный материал о репрессиях П. И. Сиуды в 1937 г. и его сына А. А. Сиуды в 1962 г.

Мы благодарны рецензентам наших статей и монографии при первой публикации: д.и.н. проф. А. И. Агафонову, д.и.н. проф. В. П. Труту, д.и.н. проф. Н. А. Мининкову, д.с.н. проф. С. И. Самыгину, д.э.н. проф. Т. П. Черкасовой.

Кислицын Сергей Алексеевич,

д-р ист. наук, профессор ЮРИУ РАНХиГС

при Президенте РФ

Кислицына Инна Германовна,

канд. ист. наук, доцент

Раздел 1. Казачество и политическая власть на Дону (С. А. Кислицын)

Образование казачьего субэтноса и его включение в сословно-правовое пространство Российского государства в XVI–XIX вв.

Первые достоверные сведения о существовании донской казачьей общности содержатся в документах государственной власти, так как само казачество самостоятельно не создавало текстов с указанием времени своего происхождения. Датировка появления самостоятельно действующих и обособленных казачьих общин в южнорусских степях XIV в. и ранними веками пока не выдерживает научной критики, хотя очевидно, что истоки генофонда казачества, как и всех народов, уходят в глубь веков. Большинство историков подчеркивает включенность казачьих общностей в той или иной степени в политическую орбиту функционирования Московского государства. Письменные упоминания о «молодеческих», «лихих», «гулящих» и т. п. на Дону имеются в наказе Ивана III 1502 г., в ответе Ивана IV («Грозного») ногайскому князю Юсуфу в 1549 г., в летописи о покорении Казани царскими войсками при участии казаков, о покорении Сибири отрядом казака Ермака и т. п. Практически все исследователи солидарны, что возникновение донского казачьего субэтноса и формирование основ его автономного самоуправления фиксируется именно в XVI веке, что связано с выходом казачества на более заметный уровень самоорганизации и военной деятельности, вызывавший определенное и достаточно противоречивое отношение Московского, а позднее Российского государства. Известное суждение о том, что якобы «казаки создали Россию» слишком абсолютизирует роль эпизодов участия казачества сначала в отдельных военно-политических акциях, затем в различных войнах в интересах Московского государства. Казачество активно участвовало в пограничном контроле и колонизации национальных окраин Российской империи, принимало все возрастающее участие в обеспечении национальных интересов государства, но главная заслуга в создании России принадлежит всему русскому народу и его самодержавным правителям. Хотя Московское государство специально не создавало донское казачество, однако оно имело достаточно непосредственное отношение и к его формированию, и к его развитию, и особенно к его подчинению.

Численность казачества колебалась в зависимости от внутриполитического положения в стране, международных отношений, возможностей для разбойных набегов и наличия природных ресурсов, необходимых для пропитания «лихих» людей, длительное время не желавших заниматься земледелием. Вероятно, здесь они слились с группами проживавших представителей каких-то автохтонных народов, усвоили их культуру жизнедеятельности и привнесли то, чем обладали сами: русский язык, православие, элементы социальной и материальной культуры и т. п.

В принципе ясно, что на Дону имелось три этнических фактора, обусловивших появление казачьего субэтноса: 1) местное автохтонное население; 2) пришлые восточные племена и остатки татаро-монгольской орды; 3) беглое русское крестьянство. Начиная с Н. М. Карамзина, ряд историков считает основой казачества тюркские племена. Е. П. Савельев зарождение казачества относит чуть ли не к эпохе Троянской войны, а П. К. Харламов и целый ряд эмигрантов-казакоманов описывали, как казаки нанесли поражение А. Македонскому, основали Киевскую Русь, и прочие легендарные деяния [1]. А. А. Гордеев уже более конкретно доказывал, что казаки получили распространение после распада Золотой Орды, частью которой они являлись. По его мнению, казачество являлось легковооруженной авангардной массы, набираемой из числа покоренных народов. С эти согласен современный историк И. О. Тюменцев, выделяя линию «татаровья-ордынские казаки» и даже расказачивание этих казаков [2]. Л. Г. Гумилев, Ю. В. Бромлей писали, что казачество следует рассматривать как субэтнос, сложившийся из аборигенов южных степей и части населения, выделявшейся из великороссийского этноса. Оно возникло как особый, исторически сложившийся тип этносоциальной группы, как особая форма коллективного существования людей, которая в дальнейшем существенно трансформировалась в социально-сословном плане. Целый ряд современных историков, в том числе В. П. Трут, также отдают предпочтение автохтонной теории казачества [3].

Традицию С. М. Соловьева, В. О. Ключевского, Н. И. Костомарова, признававших доминирование русского элемента в генезисе казачества, продолжили очень многие современные исследователи. В. Н. Королев подчеркивал славянские корни казачества. А. В. Венков согласился с тем, что устойчивое славянское (или скажем русское) в своей основе сообщество появилось на Дону в XVI в. и представляло собой сгусток пассионариев и постпассионариев». Известный геополитик А. Дугин убежден в том, что казаки были «носителями православной традиции и русской идентичности перед лицом иных цивилизационных тенденций и военных набегов» [4].

Как подчеркивает Г. П. Сопов, серьезным аргументом в пользу теории об общем происхождении великороссов и казаков являются выводы военных психологов о ментальной близости казаков и русского населения центральной России культ старшинства, отдельность мужской и женской сферы семейно-бытовых отношений, культ воинственности, удальства и молодечества безусловно указывают на схожесть некоторых ментальных особенностей. Но схожесть скорее всего не заимствование, а общая характерная черта всех традиционных обществ, связанная с «военно-полисной организацией общества», общей традиционностью культуры, доминированием форм коллективной жизни, дистанцированностью от власти и геополитическим положением. Стержневой казачьей ментальной идеей является отождествление мужчины и воина, что красноречиво говорит о принадлежности казаков к так называемой традиционной (архаической, патриархальной) культуре. Оружие для казака – необходимый атрибут полноценного, свободного человека. Не случайно праздничная одежда казака – военная форма. Для представителей современной цивилизованной Европы и Америки война – это беда, несчастье. Для казака война – неустранимый момент бытия, «религиозное действие, праздничное действие, своеобразная инициализация».

Интересна позиция уральского исследователя В. Ф. Мамонова, изучившего процесс казакогенеза не только на Дону, но и в целом на территориях двух восточно-европейских государств: Польско-Литовского и Московского. На основе сравнительно-исторического анализа он выделил характерные общие условия и черты возникновения всех казачьих общностей. 1. Эти государства занимали пограничное положение на рубеже европейского и азиатского мира и нуждались в охране пограничной полосы. 2. Быстрое расширение и колонизация «Дикого поля» диктовали сходную тактику освоения районов. 3. Национальный состав пограничных районов был очень схож, причем большинство населения было православное. 4. В Польше и России параллельно шел процесс закрепощения сельского населения, что обусловило приток населения в приграничные районы. Польское и Российское государства покровительствовали казакам, добиваясь их подчинения. В плане национальном в общинах казаков преобладали великороссы и малороссы, в плане социальном – крестьяне, бежавшие на восток и юг от прелестей крепостного права…» [5]. Поэтому говорить о казачестве как об исключительно русском феномене, по меньшей мере, некорректно.

Несмотря на свою специфичность и особенность, казачество не являлось абсолютно уникальным и неповторимым феноменом, так как имело приблизительные аналоги в других странах. Так, А. Тойнби считает, что казаки представляли собой полумонашеское военное братство наподобие братства викингов, эллинского спартанского братства или рыцарского ордена крестоносцев. Однако у казаков выработались в ходе борьбы с кочевниками степи некоторые признаки, скорее принадлежащие будущему, чем прошлому. В чем-то казачьи объединения напоминают колониальные власти современного западного мира, они поняли, что для победы в войне с варварами необходимы более высокий уровень вооружения и опора на более совершенную материальную базу. Соглашаясь с Тойнби, отметим, что параллели с казачеством можно увидеть в истории индийских сикхов, балканских граничаров и гайдуков, турецких янычар. И действительно, в реальной истории человечества многие народы выделяют из своих рядов наиболее активную, энергичную, как писал Л. Гумилев, «пассионарную» часть – передовую ударную силу, которая функционирует в пограничных зонах, живет по своим особым законам и в то же время выполняет миссионерскую и цивилизаторскую, в чем-то экспансионистскую миссию.

В принципе не вызывает сомнений, что в процессе образования донского казачества произошел этнический синтез коренных и пришлых «лихих людей». Вопрос о времени такого смешивания является чрезвычайно дискуссионным и, видимо, никогда не будет окончательно разрешен в силу отсутствия письменных источников. Многочисленные версии остаются только гипотезами. Ясно только одно, что в ходе этнического синтеза на Дону постепенно стало доминировать прибывшее с Севера русское, православное население, которое преобладало не только в численном отношении, но и качественном, так как, восприняв в какой-то степени наследие проживавших на Дону общностей, оно их русифицировало и в целом окультуривало. Повторяем, это ни в коем случае не означает отсутствия неких иноязычных и инородческих корней-компонентов, как-то «бродники», «черные клобуки», хазары, черкесы, татары, турки, грузины, армяне, калмыки, персы и т. п., но решающее значение в оформлении казачьего субэтноса приобрели именно выходцы из Московии.

Казачьи общности на юге России формировались в своей массе из маргинализированных элементов, выпавших или изгнанных из классово-сословной среды. Отторгнутые русским государством изгои, проштрафившиеся городовые казаки, беглецы из острогов, лихие разбойники, крепостные крестьяне, холопы, люмпены и маргиналы всех мастей, просто вольнолюбивые русские люди мигрировали на Дон, ставший их последним прибежище. Современные исследователи С. К. Сагнеева, Н. И. Мининков, Л. И. Футорянский и др. показали, что по мере усиления потока беглецов на Дон от крепостнических порядков возрастала роль активной маргинализированной части великорусского крестьянства, которое и обусловило славянизацию и русификацию немногочисленных автохтонных элементов местного населения. Испытывая чувство вражды, к помещикам и к крепостническому государству, она пыталась на свободных территориях установить альтернативные социальные порядки, и стремились активно сопротивляться интеграции земли «казачьего присуда» в состав русского государства.

Жили казаки свободно, но трудно и опасно, занимаясь охотой, рыболовством и разыскивая с оружием в руках добычу («зипун») на стороне. Известны факты грабежей, убийств и насилий, произведенных казаками в кварталах турецких городов и крепостей в ходе походов на османские владения. Некоторые историки в советское время пытались убеждать читателей в том, что казаки грабили-де только купцов да бояр, «считали зазорным грабить бедноту или причинять ей какой бы то ни было вред». Самое большое – признавалось, что в рядах казачества была и такая группа, которая, прикрываясь «вольностью», грабила и разоряла без разбору и помещиков, и крестьян», но она не считалась сколько-нибудь значительной. Некоторые современные идеологи казачьего движения в корпоративных интересах и теперь отрицают разбойничью составляющую жизнедеятельности казачества и более позднюю полицейскую составляющую функционирования казачьего сословия.

Н. А. Мининков пришел к выводу, что к концу XVI в. на Дону вели такую жизнь в основном выходцы из социальных низов России, причем имелись значительные вкрапления маргинальных представителей дворянства, мелких служилых людей южных городов, которых насчитывалось 8–10 тысяч человек [6]. После распространения семейной жизни на Дону и появления слоя коренного потомственного казачества в XVII веке численность поднялась до 20 тысяч человек. Организация военных нападений требовала периодических добровольно-принудительных мобилизаций на Дону мужского дееспособного населения, что, соответственно, приводило в итоге к многочисленным людским потерям. За свободу надо было платить короткой жизнью, впрочем, жизнь лихого человека в Диком поле не могла быть в принципе длинной и спокойной.

Как известно, официальное начало, т. н. «старшинство», было установлено царской властью Донскому войску 3 января 1570 г. Именно тогда боярин Иван Новосильцев привез на Дон грамоту донским казакам с царским обещанием выплачивать им за службу жалованье. Служба Московскому государству носила не всеобщий, а добровольно-вынужденный характер. Москва же надеялась, что сможет со временем перевести донцов в разряд имеющихся у нее служилых казаков. В феврале 1571 г. князь Воротынский разработал «Устав строевой и станичной службы», в котором произведено деление служилых казаков на городовых (полковых) и сторожевых (станичных). Городовые казаки имели много общего со служилыми людьми Московской Руси, хотя имели свои особенности. Казаки служилые – всадники с легким вооружением на службе русского правительства, которые управлялись через Разрядный и позднее через Казачий приказ. Эти казачьи подразделения формировались из выходцев из полунезависимых от государства казачьих общин и пользовались известной автономией, но и несли определенную ответственность перед государством. В отличие от них, донские казаки никакой ответственности не несли, и это вызывало сильнейшее раздражение московской власти. Ни сил, ни решительности для подчинения донских казаков у допетровских властителей не хватало. В итоге неизбежный процесс перевода вольного донского казачества в разряд военно-служилого сословия затянулся на полтора века.

Борьба, которую вели донские казаки против «басурманской» Османской империи и ее вассалов, была полезна России, но, с другой стороны, осложняла ее отношения с южными соседями. Тот факт, что казачество не имело легального и легитимного социального, политического и правового статуса, был на руку Москве. Права донского казачества на занимаемую территорию «дикого поля» не были законодательно признаны ни Россией, ни Турцией. Своевольная и агрессивная внешнеполитическая деятельность строптивых донцов зачастую ставила противоборствующие государства перед необходимостью реагирования на этот вызов. Россия объективно несла моральную ответственность за православных, в большинстве своем, русских казаков, и ей приходилось в своих внешних сношениях оправдываться и отказываться от казачества.

Великие князья Московские сформировали ядро независимого великорусского государства, которое, едва освободившись от татаро-монгольского ига, закономерно вступило в этап соперничества с мусульманскими государственными образованиями на юге. Русь объективно стремилась к естественно фиксированным геополитическим границам своего пространства – берегам морей и горам. Однако необходимых войск у Москвы для немедленного решения этих глобальных задач не было. Поэтому Московское государство было жизненно заинтересовано в сохранении контроля над южными территориями хотя бы со стороны православного русского казачьего населения, несмотря на его полуанархическое устройство и имманентную конфронтацию с крепостническими порядками на Руси. При этом московская власть всегда имела в виду, что рано или поздно Донская земля войдет в состав русского православного государства, а казачество будет включено в рамки сословного строя.

В итоге казачество стало на юге и позднее на востоке страны своеобразной живой «китайской стеной» между Русью и мусульманскими соседями. Собственно, и сама Российская цивилизация носит промежуточный евразийский характер и развивалась под влиянием Запада и Востока, миров модернизации и традиционализма. Взгляд на политические процессы с позиций цивилизационной парадигмы может многое прояснить в понимании специфики, как российского государства, так и самого казачества. На наш взгляд, какую бы версию происхождения казачества ни принять, очевидно, что казачество функционировало на самом стыке («разломе» по Хантингтону) цивилизаций и поэтому явилось смешанным евразийским феноменом, впитав в себя черты и особенности разных народов. Но, поскольку казачество в своем большинстве было русскоязычным православным субэтносом, его, на наш взгляд, следует признать вооруженной, относительно независимой частью русского народа, авангардом российский цивилизации. Ю. Д. Гражданов написал, что «происхождение казачества, несомненно, связано с проблемой культурного взаимодействия цивилизаций Запада-Востока (в иных вариантах Европы-Азии, леса-степи), а во-вторых, с историей возникновения и развития государственности и смены моделей эстносоциальной государственной политики в пограничной полосе контактов между названными цивилизационными комплексами» [7].

В политической истории России прослеживалось постоянное взаимовлияние этих в известной мере противоположных цивилизационных ценностей с преимуществом на каждом конкретном этапе того или иного элемента. Это приводило к деформации как традиционных, так и модернизаторских ценностей, что обуславливало изменение смысла явлений и процессов в ходе исторического развития. Такая социокультурная инверсия произошла, например, и со старообрядчеством, ставшим средой для взращивания предпринимателей; и со специфическим «средним классом» – интеллигенцией, ставшей поставщиком кадров для революционеров; и с русской буржуазией, уступившей роль гегемона в буржуазной революции своему антагонисту – рабочему классу. Ничего удивительного и в том, что социокультурную инверсию претерпело казачество, развивавшееся на основе социоприродного коэволюционизма и защищавшее свою свободу и архаичные ценности, а затем ставшее оплотом российской имперской государственности. Вольные вооруженные люди с традиционной русской вечевой (круговой) демократией, принимавшие участие во всех смутах России, постепенно подчинялись государственной власти и стали служить ей в качестве полурегулярного войска. Иначе говоря, с казачьим субэтносом произошла внутрицивилизационная специфическая мутация, и он стал народом-сословием, причем сословные черты с течением времени постоянно усиливались.

Освоив новые территории и защитив пограничные рубежи от постоянных нашествий и угроз со стороны кочевников, мусульманской Турции и других претендентов на славянские земли, казачество объективно выполнило функцию авангарда формирующейся Российской евразийской цивилизации. Эта уникальная роль не только не исчезла в связи с переходом казачества на службу государства и с ликвидацией своей самостоятельности, но еще более возросла в связи с созданием новых казачьих войск на обновленных границах Российской империи.

Казачество в новых условиях все больше выполняло функции проводника геополитической стратегии Российской империи, которая умело им манипулировала. На новых местах обитания казачество проводило постепенное оказачивание местного «туземного» неправославного населения и распространение традиционных качеств казачества как части великорусского этноса – общинности, соборности, государственного патриотизма. Казачество после интеграции в правовую систему Российской империи стало элементом механизма русской колонизационной стратегии, хотя сами казаки, как правило, малограмотные люди, вряд ли осознанно ставили такие цели. Казак как никто другой воплотил в себе евразийский характер Российской цивилизации и по месту проживания, и по роду деятельности, и по объективному значению [8].

Работая в рамках направления генетического государствоведения, представленного трудами Ю. А. Баскина, В. Г. Графского, И. Ю. Козлихина, А. И. Королева, О. Э. Лэйста, Г. В. Мальцева, И. Ф. Покровского, В. П. Сальникова, Л. Б. Тиуновой, А. М. Тимонина и др., Е. И. Дулимов показал, что на Дону на основе обычного права сформировалось уникальное протогосударственное практически независимое казачье образование. Это «Войско Донское» длительное время функционировало, находясь некоторое время на грани перехода к этапу оформления государственности, но в конечном счете, так и не перейдя ее. Приведенные в докторской диссертации Е. И. Дулимовым исторические факты доказывают, что существовала тенденция образования устойчивой государственности наряду с тенденцией развития субэтноса в полноценный этнос, однако ни первая, ни вторая тенденции в силу объективных причин не получили завершения. Инновационная концепция о значении обычного права в развитии казачьего управления и самоуправления, политическом суверенитете казачьего квазигосударственного образования была защищена им в диссертации на соискание ученой степени доктора юридических наук в Саратовской академии права. Спустя пять лет эти идеи получили развитие в работах Г. Г. Небратенко, Е. И. Куксенко и др.

Казачество было родоначальником собственной архаичной, военно-демократической (без родоплеменного компонента) квазигосударственности на территории Донской земли – ареале бассейнов рек Дон, Бузулук, Хопёр, Медведица и Северский Донец с центром в районе нижнего Дона. Хотя казачество всеми силами пыталось отстоять свою самостоятельность и независимость своей общности, нарастал процесс его политической интеграции в российскую государственность. При этом, втягиваясь в орбиту российского государства, казачество часто проявляло себя его противником-антагонистом, выступавшим в качестве зачинщика антигосударственных мятежей и даже казачье-крестьянских войн.

В известном труде С. Г. Сватикова «Россия и Дон» подчеркивается стремление донского казачества к независимости и самостоятельности. С. М. Маркедонов подчеркивает, что С. Г. Сватиков видел изначальное предназначение казачества в развитии русских традиций народоправства, а борьбу казачества он называл могучим протестом русского народа против тирании московских венценосцев [9]. Но в дальнейшем, по мнению С. Г. Сватикова, главным содержанием истории казачества стало развитие политических отношений с российским государством, в ходе которых казаки превратились в военно-поселенческую касту. Но существует и иная точка зрения, гласящая, что сведение процесса превращения казачества в сословие к политике самодержавия, социальным аспектам, превращает его в сумму одноактных действий, что обедняет представления о казачестве [10].

А. П. Пронштейн относит возникновение особой войсковой организации у вольного казачества к концу XVI – началу XVII вв., а завершение – к 30–40-м гг. XVII в. [11]. Выживание казачества в сложных природно-климатических условиях, часто враждебном социально-политическом и религиозном окружении было невозможно без корпоративной замкнутости, опиравшейся на иерархические принципы построения, прежде всего, подчинения и управления. Из истории мировой цивилизации известно, что практически все этносы, расселявшиеся в контактных зонах, вели полукочевой, полувоенный образ жизни. Для него типичной чертой являлось разделение общества на относительно легко управляемые численно-фиксированные структуры. Сотенно-десятичная организация восходила к временам военной демократии и имела распространение на обширной территории Руси, у южных славян, кочевников евро-азиатских степей, татаро-монгольских завоевателей.

Эти выводы имеют принципиальное значение, так как показывают реальное значение казачества как серьезного политического фактора в пределах Дикого поля между Доном, Волгой и Кавказом. Обширная и целостная территория Юга России в совокупности с природно-климатическими условиями послужила основой воспроизводства и сохранения казачьего субэтноса. Это наложило отпечаток на внутрихозяйственную организацию этносоциальной аморфной казачьей общности, образовавшейся в контактных зонах цивилизаций естественно-историческим путем. Такими были Донское, Запорожское, Терское и Яицкое казачества. В казачьих общностях, сформировавшихся по инициативе правительства в XVIII–XIX вв. (Астраханское, Семиреченское, Черноморское и другие казачьи войска), преобладали не этнические, а социальные процессы. Здесь доминировали не этнолингвистические признаки возникновения казачества, а функциональные принципы создания казачьих войск, несения сторожевой службы и охраны границ. Позднее некоторые войска, например, Азовское, Бугское, Чугуевское, были по мере решения поставленных задач ликвидированы политической властью.

Процесс становления и развития донского казачества протекал на фоне широкой неказачьей этнической среды, что не могло не сказаться на его составе и структуре. В казачество проникали различные этнические группы, с которыми оно находилось в естественном контакте. Общности казаков и неказаков часто смешивались, но не поглощали друг друга, а органично существовали один возле другого. На Дону проживали калмыки, которые в первой половине XIX в. начали привлекаться для несения службы, а также с XVII–XVIII вв. – старообрядцы, молокане и т. д.

В последнее десятилетие в литературе утвердилась точка зрения о возникновении в процессе формирования Донской казачьей общности феномена донской субкультуры – своеобразной, оригинальной культуры донского казачества как части русской культуры [12]. Характер и направление историко-культурного процесса на Дону, самобытность культуры донского казачества в период ее становления определялись следующими обстоятельствами. В эпоху позднего средневековья донские земли составляли юго-восточное пограничье русских земель. Населявшие их казаки жили в условиях постоянных контактов с соседями, по преимуществу, тюркскими народами, что порождало взаимовлияние и взаимопроникновение их культур, как результат, сформировался полиэтнизм донской субкультуры (при наличии ее русской основы в силу устойчивого русского большинства в казачестве). Не менее важным следствием указанного обстоятельства было формирование открытости культуры донского казачества в отличие от традиций изоляционизма, характерных для средневековой русской культуры.

Прямое воздействие на духовную жизнь казачества и развитие его культуры оказала атмосфера вольности и свободомыслия, господствовавшая на Дону. Ее формированию способствовали вольные казачьи порядки, позднее (конец XVIII в.) по сравнению со всей Россией (середина XVII в.), утверждение на Дону крепостного права.