Текст книги "Балаустион"

– Эй, Антиох, что там происходит? – обратилась она к поваренку, и не подумав накрыться, только спрятав опухшую щеку прижатой к ней ладонью.

– Я… – подняв глаза, Антиох потерял дар речи. Представшее перед ним зрелище, являвшее собой совокупность плавной линии округлых плеч, изящных правильных рук, матовой бархатистой кожи и мягко покачивающихся идеальных по форме шарообразных грудей, увенчанных темными сосками, повергло юношу в состояние, близкое к параличу. Его глаза заблестели и выкатились, грозя выскочить из орбит, челюсть отвисла, а лицо покрылось мазками проступившего сквозь кожу пурпура.

– Ты что, оглох, Антиох? – наслаждаясь произведенным эффектом, мелодично произнесла девушка. – Я спросила, что там происходит?

– Па… па… привезли господина… К-клеомеда, – заикаясь, выдавил Антиох. – Ка…кажется, он ранен.

При этом поваренок с такой страстью пожирал взглядом ее груди, что будь этот взгляд хоть чуточку материален, Эльпинике наверняка пришлось бы проститься с одной из самых замечательных частей своего тела.

– Ранен? – выдохнула девушка. Она сразу догадалась, при каких обстоятельствах могла быть получена эта рана. – Великие боги!

– Не стоит переживать, госпожа Эльпиника! – горячо воскликнул неверно понявший ее восклицание Антиох. – Говорят, что раны, хоть и глубокие, но жизни господина не угрожают. Я только что от лекаря Беллерофонта… Если желаешь, я все разузнаю, и доложу тебе!

– Конечно, конечно, ступай! – вздохнула Эльпиника, сожалея, что из-за опухшей щеки не может пойти и выяснить все самостоятельно. – Я не лягу, пока ты не вернешься.

– Обязательно, непременно, госпожа… – залепетал, пятясь задом, поваренок. У него не было сил оторвать взгляда от роскошной груди хозяйской дочери.

– Дурень, – пробормотала, пряча улыбку в уголках губ, Эльпиника. Ошалелость юноши доставила ей удовольствие, впрочем, какая женщина останется безразлична, если ею восхищаются?

Сев на кровать и откинувшись на локти, она призадумалась. Итак, Клеомед ранен. Трудно сказать, чтобы она была сильно расстроена по этому поводу, скорее наоборот. Брат, в последнее время доставивший ей столько неприятных минут, получил свое. Другое дело – Леонтиск. Удалось ли ему ускользнуть? Эльпиника знала, что отец и Клеомед приложили максимум усилий, чтобы перекрыть все выходы из города и назначили награду стражникам, которые изловят беглеца. Великая Богиня, не дай случиться беде! Пусть Леонтиск выберется из города, и выберется невредимым. О, Леонтиск!

При мысли о любимом руки девушки сами приникли к ее грудям, нежно охватили их и стали нежно, круговыми движениями поглаживать, теребить сразу откликнувшиеся на ласку соски. Она закрыла глаза и представила, что это его руки – сильные, ласковые, чуть шершавые. Как приятно оказаться в этих руках, отдаться их нетерпеливым и в то же время удивительно нежным движениям! Теплые волны наслаждения расходятся по телу как круги от брошенного в воду камня. Вот одна рука оставляет грудь и пускается в путешествие вниз, скользит мимо пупка, скатывается по животу, ниже… С мечтательно-чувственным стоном девушка откинулась на постели, отдаваясь умелой ласке – своих? его? – пальцев.

В этот момент совершенно неуместно прозвучал донесшийся из-под окна голос:

– Госпожа! Госпожа Эльпиника!

Раздраженно вздохнув, Эльпиника выпрямилась, соскользнула к краю кровати, опустила ноги на пол. Какой демон принес этого дурака Антиоха так быстро? Нет, он решительно не заслуживает поощрения! Накинув на плечи одеяло, она подошла к окну и недовольным голосом спросила:

– Ну, что ты там выяснил?

Разочарованный поваренок, увидевший вместо давешней наготы лишь задрапированную тканью фигуру, проговорил поникшим голосом:

– Представляешь, госпожа, твой брат настоящий герой! Солдаты, что принесли его, рассказали… Он лично возглавил небольшую кучку стражников и бросился вдогонку целой банде, которой руководил очень опасный беглый разбойник. В неравном бою господин Клеомед зарубил семерых бандитов, прежде, чем они смогли убить под ним лошадь и ранить его самого. К счастью, негодяи не успели прикончить вашего доблестного брата, госпожа – на помощь пришел еще один отряд стражи.

– А что же… разбойники? – с волнением спросила девушка.

– Многих из них перебили, но главарю, к сожалению, удалось скрыться. Он с немногими уцелевшими бежал в Фалерскую гавань, где их ждало пиратское судно. Бандиты вскочили в лодку, добрались до корабля и – прощай! А наши храбрые стражники не смогли пуститься за ними в погоню, потому что все остальные лодки на причале были продырявлены.

– Вот как? – с облегчением выдохнула девушка. – Так значит, главарь спасся?

– Судя по всему, что так, – развел руками поваренок. – Я, правда, слышал, как кто-то из офицеров стражи докладывал господину архонту, что в Пирей, в гавань Зея, отправлены курьеры с приказом вывести в море триеры. Однако я мню, госпожа, зря это все. У пиратов суда легкие, тяжелым триерам их не догнать. Уйдут мерзавцы, если только Владыка морей не встанет на нашу сторону и не пустит их ко дну.

Изо всех сил сдерживаясь, чтобы скрыть довольную улыбку, Эльпиника покачала головой. Что ж, юноша доставил хорошие вести и заслужил награду. Отпустив сдерживаемые до сей поры края одеяла и с удовольствием наблюдая, как по мере их расползания увеличиваются глаза поваренка, девушка как бы невзначай наклонилась, позволив вырезу стать еще шире и мягко спросила:

– А отец? Как он воспринял эту новость?

– За… А… Гм, господин архонт? – у бедолаги Антиоха опять возникли проблемы с речью. – Господин Демолай… о, он был очень расстроен! И даже не столько, как мне показалось, раной господина Клеомеда, сколько тем, что беглому преступнику удалось сбежать. И… гм… он такой самоотверженный, наш господин! Ради блага Афин не щадит ни себя, ни собственного сына!

– Это уж точно, – с усмешкой констатировала Эльпиника и, махнув Антиоху рукой в знак окончания разговора, захлопнула раму. Двумя прыжками вернувшись в теплую кровать, девушка теперь уже со спокойным сердцем вернулась к сладким грезам о Леонтиске.

Легкая, стройная фелюга, зачерпнув полные паруса ветра, держала курс на юг. Леонтиск стоял на носу, рядом с традиционным деревянным изваянием Медузы, грозящей пучине. Они в море! Им удалось вырваться из Афин! Удалось, удалось, удалось! От радости Леонтиску хотелось петь и смеяться, однако у него не было на это сил. Напряженные события вчерашнего и сегодняшнего дней пожрали без остатка его жизненные силы, и единственной потребностью было упасть, где помягче, и уснуть. Однако Леонтиск заставил себя остаться на палубе до тех пор, пока не будут пройдены дозорные башни Пирея и Саламина. Нельзя было совершенно исключить того, что архонт пошлет за ними в погоню стоящие в военном порту боевые триеры.

Над ночным морем гулял беспокойный восточный ветер, называемый моряками «понтийским трубачом». Еще не грозный, не свирепый, он, как просыпающееся дитя, еще только начинал свою игру с тугими темными волнами, случайным порывом срывая с иной из них белую шапку пены. Кто предугадает настроение капризного ребенка? Чем закончится его игра – злостью шквала или безразличием штиля? Ведают про то одни боги.

Очередная резвая волна, ударившись под углом в круглый борт корабля, разбилась, хлестнув по лицу холодными осколками брызг. Леонтиск с досадой тряхнул головой, стряхнув со лба соленые капли. Он с удивлением признался самому себе, что его ликование по поводу удачного бегства из города подтачивается какой-то неясной тягостной мыслью, засевшей в уголке сознания. Для того, чтобы понять, в чем дело, потребовалось всего мгновенье. Мысленный взор озарила зловещая картина, совершенно четкая, еще не успевшая приобрести расплывчатости воспоминания…

Юноше стало не по себе.

Меньше часа назад он впервые лишил жизни человека – такого же дышавшего, мыслившего и, возможно, любившего, как он сам. Половина разума Леонтиска, рассудочная, попыталась оправдаться обычными доводами, какими часто прикрывается убийство: если не ты, то тебя, невелик выбор. Другая часть, чувственная, отвергла эти аргументы. Перед глазами молодого воина бесконечное количество раз прокручивалась одна и та же сцена: темный контур головы, блеск клинка, глухой удар, шлейф кровавых брызг… Леонтиск содрогнулся: он ударил сзади, стражник даже не видел его, не мог защититься, ответить… Боги, почему тогда, в схватке, ему показалось, что он поступает совершенно правильно? Воинская догма, доведенная до рефлекса: в реальном бою нет места обычным представлениям о чести, нужно использовать всякую возможность нанести максимальный урон противной стороне. В агеле им исподволь внушали, что именно так все и происходит в любой битве, и закрепляли теорию бесконечными учебными – стенка на стенку, эномотия на эномотию, – боями. Теперь, познав этот закон боя на практике, Леонтиск поразился его несправедливости.

Судно ощутимо качнулось, неудачно сменив галс между двумя большими волнами. В горле Леонтиска и без того стоял комок, теперь сделавший резвую попытку подняться еще выше. Юноше с трудом удалось справиться с этим спазмом, он сплюнул за борт и поморщился. Качку он не переносил с детства.

Мотнув головой, Леонтиск попытался изгнать из головы отвратительную картину убийства. Получилось плохо. К счастью, в этот момент сзади подошел Эвполид и встал рядом, опершись на бортик. Несмотря на плохое самочувствие, Леонтиск был рад возможности отвлечься от черных воспоминаний и угрызений совести.

Сын Терамена пребывал в радостном возбуждении.

– Прекрасно идем, при таком-то боковом ветре, – воскликнул он, бросив внимательный взгляд на убегающую вдоль борта воду.

– Ты прав, – хмыкнул Леонтиск, подозрительно глядя на море. – Погодку сегодня чересчур спокойной не назовешь. Не было бы шторма.

– Не гневи богов недовольством, Леонтиск, – легко ответил товарищ. – Самая обычная погода. Не забывай, на дворе зима.

Леонтиск решил скрыть обуревавшие его чувства, считая их недостойными мужчины и с наигранным энтузиазмом вскричал:

– Да разве ж я недоволен? Великий Мужеубийца, да я самый довольный человек в Ойкумене! Подумать только – еще вчера утром я без всякой надежды созерцал серый потолок архонтовой темницы, а теперь плыву домой, в Спарту!

– Но-но, не забывай, что ты афинянин! – с шутливым возмущением погрозил Эвполид.

– Трудно считать родным город, «дружелюбно» встречающий тебя предательством, интригами и подземельем. И сломанными ребрами, – подумав, добавил Леонтиск. – И все-таки я не жалуюсь, я действительно счастлив. Все могло обойтись куда как хуже.

– Хм, а выглядишь ты так, как будто сейчас перегнешься через бортик и начнешь кормить рыб содержимым желудка, – ехидно заметил товарищ.

– Болтанка всегда внушает мне такое желание. Наверное, я все-таки не совсем афинянин. Возможно, меня слишком рано забрали из Афин, и я недополучил чего-то… не знаю, чего именно, но тяги к морю, присущей каждому афинянину, у меня нет и в помине.

Эвполид промолчал, неопределенно пожав плечами. На берегу и в небе тускло перемигивались огоньки.

Ударившая в борт волна снова обдала их брызгами. Леонтиск поежился.

– Кроме того, сознаюсь, мне еще не приходилось бывать в море в такое время года, – продолжил он. – Клянусь Афиной, не очень-то уверенно чувствуешь себя в этой утлой посудине. Мотает туда-сюда, как скорлупу… Другое дело – большие корабли, триера или пентера…

– Ха! В хороший шторм твоя триера со втянутыми веслами будет плавать, как гроб, проваливаясь в каждую водяную яму, пока ее не разломает волнами. А эта, как ты ее называешь, скорлупа, всегда прыгает по гребням, как щепка. Поэтому контрабандисты и пираты так уважают фелюгу – в плохую погоду удержишься на плаву, в хорошую – уйдешь от любой погони. Ну, товар, конечно, в случае чего идет за борт – грузоподъемность-то у нее не очень.

Леонтиск с любопытством взглянул на своего спутника.

– Откуда ты так хорошо знаешь все о контрабандистах, а, достойный сын уважаемого Терамена?

– Не совсем так. – Эвполид, казалось, смутился. Впрочем, в темноте Леонтиск не мог разглядеть выражения его лица. – Я бы сказал: недостойный сын достойного отца. Наши судьбы пишутся слепыми Мойрами, и нередко сын сбивается с пути, проложенного родителем. Относительно меня это утверждение в высшей степени справедливо.

– Вот как? – удивился Леонтиск.

– Отец хотел бы, чтобы я пошел по его стопам, – вздохнул Эвполид, – но меня самого никогда не интересовала государственная деятельность. Ну не по мне все эти интриги, лицемерие, магистратуры, красноречие, суета… Путешествия, новые ощущения, риск – вот что мое. Возможно, я мог бы стать наемником, собрать несколько сотен молодцов-гоплитов и отплыть за море, помогать сирийским или египетским правителям решать внешние и внутренние заморочки. Но я слишком необходим отцу здесь, в Афинах; сам он занят «большими играми», и заниматься делами семьи зачастую просто не имеет времени. Так и вышло, что как только я надел мужскую одежду, управление финансами и делами дома Каллатидов легло на мои плечи.

– Теперь, наверное, господину Терамену будет нелегко справляться со всем этим без тебя?

Эвполид вздохнул.

– Как тебе, наверное, рассказал отец, пребывание в Афинах стало слишком опасным для моего здоровья. При другом раскладе сил я бы еще поборолся, терпеть не могу оставлять поле боя противнику. Но, не вдаваясь в подробности, скажу, что в нынешней ситуации это – чистое самоубийство, а я хотел бы еще пожить. Будем надеяться, что положение изменится, и не через тридцать лет, а в ближайшее время. Не хотелось бы покинуть родной город навсегда.

– Тебе понравится в Спарте, – Леонтиск ободряюще хлопнул товарища по плечу. – Ты говоришь, что любишь риск и приключения? Тогда тебе самое место у нас, в партии царевича Пирра. Нам предстоит сразиться с Агиадами, одолеть их и вернуть на трон царя Павсания. И – кто знает – быть может, представится случай повоевать и сделать карьеру! Лично я, клянусь Меднодомной, весьма на это рассчитываю.

– Страсть как соскучился по хорошей драке! – сверкнул глазами Эвполид. – Если ты мне это обещаешь, то я с вами!

– Обещаю, обещаю, – усмехнулся сын стратега. – Возможно, еще много покажется! Братики Эвдамид и Леотихид не из тех, кто легко позволит вырвать у себя изо рта пирог власти.

– Тогда выломаем его вместе с зубами! – хохотнул Эвполид, и вдруг, подавшись вперед, протянул руку. – Смотри, вот и маяк Эгины! Мы вышли из аттических вод, оторвались!

– Похоже, на триере, что идет за нами, так не думают, – раздался за спиной хриплый голос капитана. Друзья разом обернулись.

– Что?!

– Да вы не переживайте так, господа, они нас не видят, – успокаивающе поднял руку старый контрабандист. – Не зря же я велел идти без огней.

– А если все-таки заметили? Почему они плывут за нами? – пересохшими губами спросил Леонтиск. Богатое воображение тут же нарисовало, как окованный нос триеры без труда раскалывает фелюгу надвое, и вот уже они все барахтаются в ледяной воде ночного моря, цепляясь за обломки снастей…

Капитан пожал плечами.

– Будем убегать, господин. Если повернуть на юго-запад, по ветру, и поставить большой парус, ни одна военная посудина не угонится за «Вызывающей бурю».

Леонтиск понял, что «Вызывающая бурю» – название фелюги.

– Но тогда мы пойдем к берегу, в глубину Саронического залива, а нам нужно в море, в обход Арголиды, – попытался он показать знание карты.

Капитан издал презрительный звук губами.

– До рассвета еще далеко, и мы можем не раз изменить курс. Повторяю, беспокоиться не о чем, уж доверься старому морскому псу, господин военный.

В голосе капитана прозвучало плохо скрытое снисходительное превосходство моряка над сухопутной крысой. Смешавшись, Леонтиск промолчал. Капитан заговорил с Эвполидом, а сын стратега отправился на корму. Приблизившись под удивленным взглядом кормчего к самому бортику, Леонтиск без труда различил позади, на расстоянии около четырех стадиев, огни крупного судна. Зоркий глаз молодого воина различил даже освещенную фонарем загнутую вверх носовую часть триеры, под которой, на уровне воды, скрывался грозный таран. Через четверть часа тревожных наблюдений Леонтиск заметил, что преследующее судно отстает и смещается вправо, мористее. Еще через полчаса палубные фонари триеры совершенно исчезли из виду. Видимо, их фелюгу действительно не заметили, и даже если военный корабль вышел в море по приказу архонта, то теперь, порыскав немного, он вернется в Зею, военную гавань Пирея. Леонтиск немного успокоился, но еще битых три четверти часа, не смея поверить в удачу, простоял на корме, тревожно вглядываясь в ночь. По истечении этого времени, чувствуя, что сейчас заснет и свалится за борт, молодой афинянин, шатаясь от усталости, пошел искать Эвполида. Найдя его мирно спящим в небольшой каморке, выделенной для них на самом носу судна, под первой палубой, Леонтиск опустился рядом, положил голову на бухту пахнущего сыростью пенькового каната и, подумав, что в Спарте нужно будет попросить царевича очистить его от скверны убийства, провалился в серую пропасть сна.

Алкимах бесформенной сломанной куклой лежал, прислонившись к решетке, а Эльпиника, присев на корточки, дрожащими руками пыталась снять у него с пояса связку ключей. «Быстрее! – кричал Леонтиск. – Быстрее!» И вот они бегут по бесконечно длинному коридору. За решетками камер по обе стороны тоннеля толпятся узники. Изможденные руки трясут ржавые решетки, раззявленные рты выкрикивают его имя. «Леонтиск! Выпусти нас, Леонтиск!» Он с удивлением узнает в узниках своих товарищей. Ион, Феникс, Лих, Аркесил, Энет… И Пирр!!! Царевич тоже здесь, он, в отличие от других, подходит к решетке не спеша и молча смотрит ему в глаза. «Леонтиск, бежим!» – кричит Эльпиника. «Нет, – отвечает он ей. – Я должен спасти царевича». Леонтиск снова поворачивается к решетке, перебирает ключи, чтобы отомкнуть замок, но в руках у него оказываются не ключи, а старая ржавая цепь. В удивлении он поднимает голову и видит, что за решеткой темницы вместо Эврипонтида находится крупный взъерошенный волк. Зверь воет, топорщит загривок, грызет желтыми зубами прутья решетки. «Бежим, Леонтиск, погоня!» Он и сам уже слышит: крики, грохот сапог, лай собак… Откуда здесь собаки? Эльпиника хватает его за рукав, и они бегут, бегут в серый, окутанный дымом коридор. Вот, наконец, и спасительный поворот к колодцу клоаки. На этот раз он заставит Эльпинику прыгнуть первой. Эльпиника… где же она? Обернувшись, он увидел Клеомеда, держащего сестру за руку. «Вот видишь! – кривя тонкие губы, злорадно произнес хилиарх. – Я же говорил тебе, что он низкий человек. А ты, дура… Эй, взять его!» Какие-то дюжие фигуры бросаются по направлению к Леонтиску. «Беги, Леонтиск! – отчаянный крик Эльпиники. – Они ничего мне не сделают, я дочь Демолая!» Он бросается к зеву клоаки. Что такое? Края колодца быстро сжимаются. «Держи его, держи!» – вопят из-за спины. Ширина колодца уже едва ли два локтя. Скоро он не сможет в него протиснуться! Отчаянным прыжком Леонтиск достигает каменного жерла и делает шаг в черную пустоту. Успел! Стенки стремительно летят вверх. Сейчас будет вода, набрать воздуха! Падение продолжается. Скорость все возрастает, замшелая каменная кладка мелькает перед глазами. Что это такое? Куда он летит? Леонтиска охватывает обессиливающий ужас – он догадывается, что падает в Аид, подземное царство мертвых. «Леонти-и-иск!» – слышится сверху отчаянный девичий крик, и, перекрывая его, снизу раздается рокочущий зловещий хохот…

Хохот еще звучал в ушах Леонтиска, когда он открыл глаза и рывком принял сидячее положение. Сердце колотилось, вокруг царила непроглядная темнота. Афинянин все еще не мог понять, приснилось ли ему все, или он находится в Аиде, и теперь ему нужно искать возницу Харона, чтобы тот перевез его через Стикс. А есть ли у него обол, чтобы заплатить угрюмому кормчему? Если нет, то душа Леонтиска будет вечно скитаться между миром живых и царством мертвых… В панике рука юноши дернулась к поясу, где должен был висеть кошель с монетами. В этот момент его слуха достигли звуки реальности. Где-то за бортом глухо плескались волны, переборки корабля тихо поскрипывали, им в унисон посапывал мирно спавший рядом Эвполид.

Прошептав проклятье, Леонтиск опять откинулся на доски. Боги, ну и приснится же такая галиматья! Так можно и обделаться с перепугу, и рассказывай потом, будто съел что-то не то.

Это все море виновато, не зря Леонтиск ему не доверяет. Над этой мрачной стихией летают в ночи злые духи, вызывая у безумцев, пустившихся в плаванье, черные мысли, отчаяние и погибельные сны. Или это Эльпиника вспомнила о нем, и его собственное чувство вины вызвало эти видения? Эльпиника. Перед глазами Леонтиска тут же возник образ ее ярко-алых, растягивающихся в улыбке, пухлых губок и необыкновенных загадочных глаз, в которых никогда не потухает огонек ехидства. Она не побоялась ничего ради него, и теперь… Приступ удушающего беспокойства за девушку охватил Леонтиска как пламя охватывает стог сухого сена. Великие боги, только бы эти подонки ничего не сделали ей. Милая, прости. Что с тобой сейчас? Я вернусь за тобой, что бы ни случилось! Клянусь всеми богами, существуют они или нет, клянусь своей жизнью, своей кровью, я вернусь и заберу тебя с собой. Навсегда.

* * *

Утро второго дня пути они встретили в гавани городка Гидрея, стоящего на одноименном острове против побережья Арголиды. Весь предыдущий день фелюга, борясь со все усиливающимся ветром, отважно резала острой грудью стальные воды моря. К вечеру волнение стало еще сильней. Когда была пройдена восточная оконечность Арголиды, капитан объявил, что если они не хотят налететь в темноте на скалы, необходимо укрыться в какой-нибудь защищенной от ветра бухте. Лучше всего для этой цели подходила гавань Гидреи, небольшого морского поселения, где в равной степени жаловали щедрых контрабандистов и не любили афинские морские патрули. Впрочем, команда «Вызывающей бурю», бросив якорь в стадии от берега и отправив лодку за вином и свежими новостями, на берег сходить не стала. Это было решением капитана. Видимо, и в этом месте могли найтись нежелательные глаза и уши, могущие заинтересоваться судном, оказавшимся в море в такое время года. Никто не знал, насколько длинны руки архонта Демолая, и никто не испытывал желания это узнать.

Ночь, впрочем, прошла спокойно. Правда, Леонтиск, выспавшийся днем, почти до самого утра не мог сомкнуть глаз. В немалой степени этому способствовало сломанное ребро, оно продолжало нещадно ныть, и поэтому юный воин старался по возможности лежать неподвижно. Укрывшись плотным шерстяным одеялом, выданным друзьям на двоих, сын стратега широко открытыми глазами глядел в кусок звездного неба, видневшийся через проем ведущей на палубу лестницы. Перед его глазами вновь мелькали сцена убийства, перекошенное, окровавленное лицо Клеомеда, факел, освещающий шатающийся под ногами мост, мертвая голова Каллика и другие жутковатые картинки из событий последних дней. Леонтиску на мгновенье страшно захотелось оказаться как можно дальше от всех этих напастей, которые неумолимо складывались в звенья зловещей цепи. И цепи той далеко до завершенья! Как хорошо было бы сейчас быть сыном простого рыбака где-нибудь на одном из тысячи маленьких безмятежных островов Эгеиды, не знать ни Клеомеда, ни Агиадов, ни архонта с его пресловутым «альянсом», ни проклятых римлян. Ловить себе спокойно рыбу, торговать с заезжими купцами, завести семью, воспитывать детей… Эх…

Леонтиск вздохнул и тут же устыдился своих мыслей. Знал бы Пирр, что его посланник, его «спутник», которому он доверяет важнейшие дела, раскис как евнух, которого забирают в армию. Нет! Прочь эти дурацкие думы о семье, о покое! Его ждет борьба и ярость, и если потребуется, он еще десять лет проведет в подземельях и прольет много крови – своей и чужой – лишь бы не дать командиру ни единого шанса усомниться в его преданности и твердости.

А что касается этого несчастного стражника, погибшего от его руки – хватит думать об этом! Он, Леонтиск, сын Никистрата, – воин, и не дело воина разводить нюни над каждым убитым врагом. У Эврипонтидов врагов не счесть, а значит стоит только приветствовать отправку любого из них в царство теней. Нужно брать пример с Эвполида. За эти два дня он лишил жизни не одного, а нескольких человек, и ничего – спит себе спокойным сном младенца, счастливчик. И никакие сомнения и терзания его не гнетут.

«И меня не будут! Все, спать! – приказал себе Леонтиск. – И с завтрашнего дня – никаких больше предательских мыслей!»

И Гипнос, бог сновидений, словно послушавшись приказа, тут же накрыл сознание молодого воина липким плотным покрывалом.

Над беспокойным морем поднималась поздняя зимняя заря.

Из Гидреи они взяли курс на юго-запад, к берегу Лаконики. И этот день прошел без приключений, если не считать приключением встречу с прошедшей им навстречу на расстоянии пяти-шести стадиев такой же легкой и стройной гемиолы. Судно шло без всяких опознавательных флажков, и капитан с уверенностью заявил, что это были либо пираты, либо собратья-конрабандисты. В первый момент, когда корабль только появился на фоне свинцового горизонта, всем пришлось изрядно поволноваться. Моряки, расхватав оружие, рассредоточились вдоль бортов, на мачту с проворностью обезьян залезли трое или четверо стрелков. Судя по уверенности, с которой команда проделала все эти манипуляции, Леонтиск понял, что делать это ей приходится весьма нередко. Он и Эвполид тоже приготовили свое оружие, и даже выпили по-быстрому кувшинчик крепкого хиосского вина – для храбрости.

Впрочем, страхи оказались напрасными. Встреченная гемиола не сделала никакой попытки не то что напасть, но даже приблизиться. Не исключено, что ее экипаж переволновался не менее команды «Вызывающей бурю» и тоже приготовился к нападению. Однако ничего не произошло, и спустя час, когда косая рея чужого корабля скрылась из виду, матросы разошлись по своим местам, а Леонтиск и Эвполид, возбужденные происшествием и вином, истратили запал на различные предположения относительно того, что могло делать это судно в море в закрытое для навигации зимнее время.

К вечеру корабль приблизился к земле и пошел вдоль каменистого лаконского берега. Леонтиск снова стоял на носу – с волнительным стуком в груди и нетерпением в ногах. Колено, кстати, за эти двое суток изрядно зажило и почти не беспокоило, чего нельзя было сказать о ребре.

Солнце уже устало клонилось к горам Парнона, когда фелюга неторопливо вошла в гавань крепости Левки – одну из немногих бухт на восточном побережье Пелопоннеса. Матросы, спустив паруса, бодро уселись за весла и аккуратно подвели «Вызывающую бурю» к деревянному причалу. Все, кому случилось оказаться в эту пору на берегу – двое солдат, несколько рыбачек и стайка ребятни, – немедленно сбежались поглазеть на такое редкое зрелище, как прибывшее из зимнего моря судно. Один из солдат, впрочем, тут же отправился в крепость, без сомнения – доложить начальству.

Перед тем, как сойти на истертый деревянный настил причала, Леонтиск и Эвполид поблагодарили капитана, крепко пожав его твердую, словно корень дерева, руку.

– Это вам спасибо, господа! – весело сверкнув кривыми зубами, воскликнул капитан. – Теперь, благодаря щедрости твоего отца, господин Эвполид, мы можем спокойно провести зиму где-нибудь в веселых заведениях Родоса или Галикарнасса!

В подтверждение этих слов капитан хлопнул по туго набитому кошелю у пояса. Пузатый кожаный мешочек ответил на хлопок глухим монетным звяком.

– Не забудь, что тебе заплачено не только за доставку, но и за молчание, Мегарид, – внимательно глядя усачу в глаза, напомнил Эвполид.

– Полно, господин Эвполид! – обиженно протянул капитан. – Мы, морское братство, работаем не только за деньги.

– Знаю, и надеюсь на тебя, – кивнул Эвполид. – Ну, бывай, старый волк. Пусть хранит тебя Владыка Морской.

– Удачи вам, господа, – поднял жилистую руку капитан. – С вашего позволения, мы оплывем немедленно. Нам разговоры со спартанскими властями ни к чему.

Повернувшись к «Вызывающей бурю» спиной, двое друзей пошли по причалу к берегу. Пахло водой, солью и протухшими крабами и водорослями, устилавшими каменистый пляж.

Любопытные и несколько настороженные взгляды столпившихся на берегу были прикованы к приближавшимся Леонтиску и Эвполиду.

– Что это за местность? – спросил сын Терамена. – Сколько плавал по морям, но тут не бывал.

– Это Левки, спартанский морской форпост, – отвечал Леонтиск, радуясь, что может щегольнуть осведомленностью перед бывалым другом. – Здесь стоит эномотия гарнизона, да одна-две триеры в мореходный сезон.

– И далеко отсюда до Спарты?

– Стадиев двести сорок – двести пятьдесят, если напрямую. Но прямой дороги нет, сам видишь – горы.

Эвполид оглядел заросшие лесом склоны и вздохнул.

– Да… Пешком это суток двое будет.

– Ты прав. А нам необходимо быть в городе раньше ахейского посольства.

– Быть может, кто-нибудь из местных сможет помочь с лошадьми? – Эвполид решительно шагнул к продолжавшей таращиться на них группе. – Эй, любезные, не найдется ли у кого-нибудь конь, а еще лучше – пара? Не бесплатно, разумеется…

Однако люди не пожелали вступать в разговоры с неизвестно откуда прибывшим странником. Солдат сурово покачал головой, мальчишки с хихиканьем разбежались, рыбачки, поспешно опустив глаза, отошли в сторону.

– Ну и дела! – развел руками сын Терамена. – Что это они так дичатся? Даже разговаривать не хотят.

– Не переживай, сейчас с тобой поговорят, – Леонтиск первым увидел решительно приближающуюся группу военных.

Возглавлял ее худощавый, словно высушенный офицер со значком эномотарха на плече. На вид ему было лет тридцать пять, но с таким же успехом ему могло быть и на десять лет больше, у подобной сухощавой породы людей трудно определить возраст. За спиной офицера шли человек шесть или семь солдат, все с настороженными взглядами и руками у ножен.

Написанное на лице эномотарха решительное выражение немного смягчилось, когда он разглядел чисто спартанскую длинноволосую внешность Леонтиска, а тремя мгновениями позже он его узнал.

– Афинянин-копейщик, герой Олимпиады! – приветствовал юношу эномотарх. (Леонтиск поморщился – как бы он ни старался, для настоящих лакедемонян он всегда будет только афинянином, и точка.) – Вроде не лучшее время для путешесвий на корабле, э?..

Леонтиск вскинул руку в воинском салюте. Так приветствовали друг друга равные или воины, не входящие в одну командно-подчиненную структуру. Старшего по званию следовало приветствовать ударом кулака правой руки в область сердца.