Текст книги "История и теория криминалистических методик расследования преступлений"

Глава 2
Формирование первых комплексов методических рекомендаций по расследованию отдельных категорий преступлений

В первой половине XIX в. становлению теоретических знаний об основах расследования преступлений в основном способствовала уголовно-процессуальная наука (наука об уголовном судопроизводстве). Фактически все работы этого периода, содержащие какие-либо сведения криминалистического характера, являются работами по вопросам уголовного судопроизводства.

В 40-е годы XIX столетия появляются другие работы по теории уголовного судоустройства и судопроизводства, но фактически имеющие комплексный процессуально-криминалистический характер, правда, при явном преобладании процессуального «начала». В этих работах (помимо сведений из уголовно-процессуальной теории) излагались не только вопросы тактики отдельных следственных действий и общие положения по расследованию преступной деятельности, но и вопросы организации расследования отдельных категорий преступлений, что явилось качественно новой ступенью на пути развития теоретических основ будущей криминалистической методики.

В России первой такой работой было сочинение профессора Санкт-Петербургского университета доктора прав Я. И. Баршева «Основания уголовного судопроизводства с применением к российскому уголовному судопроизводству» (1841).

Работа Я. И. Баршева состоит из двух разделов (книг).

Книга первая «Уголовное судоустройство» посвящена вопросам организации судебной системы, подсудности, издержек по уголовным делам и другим процессуальным вопросам.

Книга вторая «Уголовное судопроизводство» состоит из двух частей: «Коренные начала уголовного судопроизводства» и «О следствии по делам уголовным».

По мнению Я. И. Баршева, следствие «объемлет в себе все действия, необходимые для того, чтоб убедиться в действительности какого-либо преступления и привести все обстоятельства его в возможно полную известность»[114]114
  Баршев Я. Основания уголовного судопроизводства с применением к российскому уголовному судопроизводству. СПб., 1841. С. 71.


[Закрыть]. Называя средства для изучения предмета уголовного судопроизводства, автор указывает на необходимость изучения «лучших уголовно-судебных актов и ознакомление с образом исследования и разрешения важнейших уголовных случаев» (вот первые в истории отечественной криминалистической науки рекомендации диссертантам по изучению судебно-следственной практики, сбору эмпирического материала. – С. К.), а также овладения знаниями из области судебной медицины и судебной психологии, которые могут «руководить следователя в наблюдении над подсудимым, в составлении плана следствия…»[115]115
  Там же. С. 55–56.


[Закрыть].

Говоря о задачах расследования, Я. И. Баршев пишет: «…следствием о преступлении должен быть обнаружен и приведен в возможно полную известность весь состав преступления, то есть: 1) действительно ли учинено преступление и какое; 2) кем оно учинено, или кто его виновник; 3) в какой степени оно должно быть ему вменено и нет ли при этом обстоятельств, увеличивающих или уменьшающих его вину»[116]116
  Там же. С. 72.


[Закрыть].

Глава четвертая «Образ исследования и осмотра особенных родов преступлений» второго отделения книги второй полностью посвящена вопросам организации расследования отдельных видов преступлений: смертоубийства, отравления, похищения, подлога в акте и банкротства.

Так, говоря о порядке действий при расследовании убийств, Я. И. Баршев рекомендует следователю сначала совместно с врачом произвести осмотр места происшествия («места, где найден труп, его положения, ран и язв»), а затем судебно-медицинскую экспертизу трупа («свидетельство врачей, в том числе со вскрытием трупа»)[117]117
  Здесь уместно сказать, что великолепным пособием для чинов полиции и врачей того времени по осмотру трупов и их судебно-медицинскому исследованию была статья (в двух частях) лекаря пекинской духовной миссии А. Татаринова «Способы исследования причин насильственной смерти, употребляемые китайцами» (см.: Татаринов Ал. Указ, статья // Отечественные записки. 1847. № 2. Отд. VIII. С. 22–40; С. 117–142). Ясность и качество изложения материала в данной статье (которую правильнее было бы называть учебным пособием), пожалуй, превосходит аналогичные положения из современных учебников по судебной медицине для юристов.


[Закрыть].

Если смерть наступила вследствие отравления, то, по мнению автора, необходимо: «1) подробное исследование болезни и тех припадков и симптомов, в которых умер вероятно отравленный…; 2) наружный осмотр тела…; 3) осмотр и проба всех кушаний, питья, лекарств и даже посуды, найденной у умершего; 4) вскрытие тела с целью, не найдутся ли в нем следы яда».

Еще автором даются краткие рекомендации по вопросам расследования других видов преступлений (похищения, подлога в акте, банкротства)[118]118
  См.: Баршев Я. Основания уголовного судопроизводства. СПб., 1841. С. 129–133.


[Закрыть].

Помимо этого в книге Я. И. Баршева дается подробное описание системы доказательств и улик (косвенных доказательств), проводится их классификация, приводятся разнообразные общие рекомендации по действиям следователя «по приведению в известность состава преступления», «для открытия виновника преступления», весьма подробно и ясно излагаются тактические приемы проведения отдельных следственных действий (обыска в домах, осмотра, в том числе с помощью сведущих лиц, допроса обвиняемого и свидетеля, собирания и принятия письменных документов, очной ставки).

Усложнение следственной практики настоятельно требовало дальнейшего научно-практического ее обеспечения.

Говоря о работах этого периода, следует особо выделить ныне несправедливо забытое (к сожалению, забытое полностью) сочинение Д. Долгова «Основные формы уголовных следствий, вообще принятые при их производстве» (СПб., 1846) – фактически первую (из известных нам) отечественную работу по криминалистике[119]119
  Возникновение науки криминалистики относится к концу XIX в. Употребление здесь этого термина означает то, что фактически книга Д. Долгова, представляя собой руководство для следователей по организации расследования преступлений, с современных позиций должна оцениваться именно как работа криминалистического характера.


[Закрыть].

Эта небольшая по объему, но значительная по содержанию и обогнавшая свою эпоху книга полностью посвящена вопросам организации расследования преступлений, а по количеству содержащихся в ней тактических и методических криминалистических рекомендаций она не имеет себе равных среди произведений того времени.

В работе, имеющей ярко выраженный доктринальный характер, раскрываются взгляды автора, имеющего большой практический опыт следственной работы, по всем вопросам следственной практики той эпохи.

В главе первой «Общий приступ к производству каждого уголовного следствия и внешние его формы» затрагиваются, главным образом, вопросы оформления уголовного дела.

Так, в частности, автор предлагает производство по каждому уголовному делу писать на предварительно подготовленной, разграфленной и пронумерованной по листкам и прошнурованной тетради, на первой странице которой учиняется заголовок. Если следствие не помещается в одну тетрадь, то к ней подшивается добавочная тетрадь. Все входящие документы («бумаги») и списки с исходящих документов, относящиеся к производимому следствию, приобщаются к нему в хронологическом порядке получения или выпуска их, а при представлении оконченного дела нумеруются по листам и прошнуровываются. Всем входящим и спискам с исходящих «бумаг» следствия пишется опись на первом листе дела. Окончательное следствие, как советует Д. Долгов, вшивается в оболочку, надпись на которой показывает содержание дела, время начатия его и кем оно произведено[120]120
  См.: Долгов Д. Основные формы уголовных следствий, вообще принятые при их производстве. СПб., 1846. С. 3–4.


[Закрыть].

Во второй главе «Общие сведения, входящие в состав уголовных следствий» автор дает очень детальные советы относительно того, с помощью каких документов («справок» о послужном списке, о судимости) следователю надлежит дотошно исследовать личность обвиняемого, ставит вопрос об обязательной оценке похищенного имущества, сведения о котором должны заноситься, по мнению Д. Долгова, в составляемый для этого и приобщаемый к делу оценочный лист, и т. п.[121]121
  См.: Там же. С. 4–7.


[Закрыть]

В третьей главе «Условные обязанности следователя во время производства и по окончании уголовного следствия» рассматриваются различные аспекты следственной деятельности общетактического характера.

Так, например, автором даются рекомендации о раздельном содержании «спрошенных» и «неспрошенных» по уголовному делу подозреваемых[122]122
  Там же. С. 10.


[Закрыть], приводятся советы по работе с вещественными доказательствами.

«Орудие, вещь, яды и т. п., от которых последовала смерть, или сделано другое какое-либо преступление, должны быть по окончании следствия представляемы вместе с ним; следователь каждую вещь обязан припечатать своей печатью (жидкости пересылаются в стеклянной посуде), и составленную им опись приложить к делу»[123]123
  Там же. С. 15.


[Закрыть].

«Как только покраденному, или отнятому насилием имению, вещи и т. п., найдется хозяин и на принадлежность представит доказательства, то похищенное у него следователь должен в то же время его возвратить и в получении взяв расписку, приобщить ее к делу»[124]124
  Там же. С. 15–16.


[Закрыть].

А вот как следует поступать, по мнению Д. Долгова, в том случае, если, говоря современным языком, лицо, подлежащее привлечению в качестве обвиняемого, не установлено.

«Если по произведенному уголовному следствию, при явном преступлении, преступник не открыт, то следователь, оставляя место исследования, обязан письменно сообщить местной полиции, (прописав вкратце обстоятельства преступления и виды к раскрытию преступника), о продолжении розыска, вменив ей в обязанность о последствиях его давать знать тому месту, или лицу, которому он представил дело»[125]125
  Там же. С. 16–17.


[Закрыть].

В четвертой, наиболее значительной по объему, главе «Формы самого производства уголовных следствий, по разным родам преступлений»[126]126
  См.: Там же. С. 17–51.


[Закрыть] автор детально рассматривает вопросы тактики проведения отдельных следственных действий («общих форм производства следствия»), перемежая рассмотрение этих вопросов с изложением особенностей расследования отдельных видов преступлений (составления подложных актов, убийств, растления, нанесения побоев, ран и увечий, похищения чужой собственности, притоносодержательства, раскольнической деятельности, умышленного уничтожения беременности).

Так, при расследовании растления, по мнению автора, необходимо производить обыски в целях «отыскания замаранного в крови платья, белья как улик», при расследовании дел о похищениях всякого рода чужой собственности следует проводить обыски для «отыскания похищенного», в делах о притоносодержательстве – для «поимки скрывшихся беглых, бродяг и дезертиров», в делах о раскольниках – для «отыскания молитвенных их книг, запрещенных Духовным Начальством», и т. п.[127]127
  См.: Там же. С. 22–23.


[Закрыть]

В книге приводится большое количество других криминалистических рекомендаций, относящихся к особенностям расследования различных категорий преступлений.

Говоря о расследовании убийств и причинения телесных повреждений, Д. Долгов предлагает следующее.

«Если причина смерти найденного тела по наружным на нем признакам неизвестна, или сомнительна, то надобно делать вскрытие через медика. Умерших от пьянства и всех утопленников необходимо анатомировать; ибо с последними нередко бывает, что он умер насильственной смертью, как-то: отравлением и т. п. и для скрытия следов преступления брошен в воду… Если причина… очевидна, но… по ранам, рассечениям встретятся обстоятельства, противоречащие очевидности, то должно делать вскрытие трупа»[128]128
  Там же. С. 29.


[Закрыть]. При этом автор замечает, что «обязанность лекаря все найденное им при осмотре и вскрытии трупа, достойное по роду для замечания, показать понятым»[129]129
  Там же. С. 33.


[Закрыть]. Тела же самоубийц, опившихся вином, умерших насильственной смертью должны предаваться земле, по мнению Д. Долгова, только тогда, когда им «сделано свидетельство», а до этого времени тело должно лежать в том месте, в котором оно было найдено или на леднике[130]130
  См.: Там же. С. 14.


[Закрыть]. Также при расследовании убийств и отравлений, по мнению автора, необходимо производить обыски в целях «открытия орудий, ядов и проч., чем была нанесена смерть; а также для отыскания вещей, по которым можно напасть на следы преступника, как-то: платья, омоченного в крови, и т. п.»[131]131
  Там же. С. 22.


[Закрыть].

«В увечьях, побоях, ранах, для определения степени их опасности свидетельство надо делать чрез медика; если же подобного рода свидетельство надо сделать женщине, на закрытых частях ее тела, то следователь должен пригласить акушерку, или где ее нет сторонних женщин, приведя их предварительно к присяге»[132]132
  Там же. С. 30


[Закрыть].

Впрочем, автор советует проводить следственные действия с участием медика и по другим делам (о растлении, оскоплении, лишении беременности)[133]133
  См.: Там же. С. 29–30.


[Закрыть].

Еще один интересный совет от Д. Долгова.

«Когда обвинительным фактом против подсудимого служат какие-либо знаки, например, следы ног на песке, или снеге, то следователь должен их сличить с обувью, или голой ступней подсудимого, или подозреваемого в преступлении и об открывшемся составить свидетельство»[134]134
  Там же. С. 31–32.


[Закрыть].

Еще интересный практический совет Д. Долгова, учитывающий специфику многонациональной Российской империи.

«При опросах, делаемых через переводчика, он должен под ответами спрошенного подписать: “Слова показания, или слова вопросов и ответов переводил NN”»[135]135
  Там же. С. 36.


[Закрыть].

И еще много других полезных рекомендаций можно встретить на страницах книги первого русского криминалиста Долгова[136]136
  К сожалению, настойчивые поиски автора настоящей работы по сбору биографических сведений о Д. Долгове пока успехом не увенчались. Автор охотно поделится со всеми заинтересованными лицами имеющимися материалами, могущими дать определенные направления поиска таких сведений о личности первого русского криминалиста.


[Закрыть].

Его работа – это уже не тематически подобранные извлечения из законодательства той эпохи и не комментарий к ним, не теоретическое исследование вопросов уголовного судопроизводства, перемежающееся с дачей отдельных рекомендаций криминалистического характера.

Это настоящее криминалистическое пособие для практической деятельности следователей и других чинов полиции того времени.

Работа Д. Долгова не осталась незамеченной для современников.

Появление первой работы по криминалистике вызвало и первые «криминалистические» дискуссии на страницах печатных изданий.

Уже в 1847 г. выходит в свет краткое сочинение Ф. Н. Наливкина под претенциозным названием «Важное и необходимое предостережение следователей, обвиняемых и обвинителей по уголовным следствиям».

Большая часть этой работы посвящена разбору и критике отдельных положений, содержащихся в книге Д. Долгова.

Отмечая в самом начале своего произведения, что «наша юридическая литература так бедна практическими руководствами к производству дел, а в особенности следствий…»[137]137
  Наливкин Ф. Важное и необходимое предостережение следователей, обвиняемых и обвинителей по уголовным следствиям. М., 1847. С. 3.


[Закрыть], Ф. Наливкин сразу же затем высказывает критические (а зачастую едкие и недоброжелательные) замечания в адрес Д. Долгова, начиная критиковать уже первые положения, содержащиеся в его книге.

В упрек Д. Долгову ставится даже его упоминание о возможности подшивать к делу добавочную тетрадь, если дело не умещается в одной тетради. Из этого положения Ф. Наливкин почему-то делает ничем не обоснованный вывод о том, что критикуемый автор «разрешает подшить только одну тетрадь»[138]138
  Там же. С. 8.


[Закрыть], что, по мнению Ф. Наливкина, явно неправильно.

Серьезные претензии вызывает и рекомендация Д. Долгова о прошнуровывании входящих и исходящих «бумаг». Аргумент Ф. Наливкина – такие действия следователя не предусмотрены законом[139]139
  См.: Там же.


[Закрыть].

По поводу предложений Д. Долгова о максимально полном исследовании личности обвиняемого Ф. Наливкин пишет: «За всю многолетнюю практику мою, по производству уголовных дел, даже во всю мою жизнь, не случалось видеть и даже слышать, чтобы так собирали справки… из самых разных мест»[140]140
  Там же. С. 9.


[Закрыть]. По мнению Ф. Наливкина – достаточно «справок» из казначейства, полицейских и судебных «мест», иногда из некоторых специализированных судов.

Впрочем, к некоторым критическим замечаниям Ф. Наливкина стоит прислушаться внимательнее.

«Если следователи… будут отдавать краденое или отнятое, хозяевам, по предоставленным от них доказательствам, то, иногда, могут подвергать себя ответственности… Кроме того, автор (Д. Долгов. – С. К.) забыл 965 статью XV тома Свода Законов, изд. 1842 года, в которой запрещается выдавать отнятую вещь хозяину, если нужно ее присовокупить к делу, для изобличения виновного»[141]141
  Там же. С. 22.


[Закрыть].

По поводу весьма спорного совета Д. Долгова о том, что «обыск во всяком случае надо делать днем»[142]142
  Долгов Д. Основные формы уголовных следствий… СПб., 1846. С. 19.


[Закрыть], Ф. Наливкин пишет: «Укажите, сделайте милость, в Своде Законов, изд. 1842 года, ту статью, по которой вы велите проводить обыск не иначе, как днем… Чем может оправдаться следователь, если он послушает вас, не станет обыскивать или делать выемку ночью, упустит время, даст возможность скрыть следы преступления!»[143]143
  Наливкин Ф. Важное и необходимое предостережение следователей… М., 1847. С. 22–23.


[Закрыть]

По поводу другого спорного совета Д. Долгова о том, что «в случае отлучки того, у кого надобно сделать обыск, и если нет налицо его домашних или ближних родных, должно опечатать дом или квартиру и все пристройки, требовать его на место жительства, и дожидаться его прибытия»[144]144
  Долгов Д. Основные формы уголовных следствий… СПб., 1846. С. 21–22.


[Закрыть], Ф. Наливкин едко, но справедливо, замечает: «Неправда. Прочтите Свод Законов изд. 1842 года, т. XV, ст. 969, и вы увидите, что следователь обязан войти с понятыми в дом, хотя бы он был пустой, обыскать его с правом отмыкать запертое. Опять беда следователям, если они послушаются вас»[145]145
  Наливкин Ф. Важное и необходимое предостережение следователей… М., 1847. С. 25–26.


[Закрыть].

(Как жаль, что авторы современной редакции ст. 182 УПК РФ не читали сочинения Ф. Н. Наливкина!)

Почему-то ставится в упрек Д. Долгову то, что тот утопленников «хочет анатомировать всех без исключения, хотя бы они утонули при сотнях достоверных свидетелях»[146]146
  Там же. С. 27–28.


[Закрыть].

Комментируя рекомендацию Д. Долгова о том, что «следователь до начала освидетельствования должен сообщить медику, что по розыску известно о причинах смерти трупа»[147]147
  Долгов Д. Основные формы уголовных следствий… СПб., 1846. С. 33.


[Закрыть], Ф. Наливкин здесь опять не без ехидства замечает: «Слыхали ли вы, что умирают трупы?»[148]148
  Наливкин Ф. Важное и необходимое предостережение следователей… М., 1847. С. 28.


[Закрыть]

В работе Ф. Наливкина содержатся и некоторые другие, небольшие и довольно спорные замечания в адрес Д. Долгова.

Вот на таком уровне велись дискуссии между учеными мужами в середине XIX столетия.

Помимо критического разбора отдельных положений работы Д. Долгова, в сочинении Ф. Наливкина затрагиваются некоторые вопросы, касающиеся порядка производства допроса и очной ставки.

Вопросы расследования отдельных категорий преступлений затрагиваются и в других работах этого периода.

Так, в уже упоминавшейся работе Е. Ф. Колоколова приводятся тематически скрупулезно подобранные законоположения, относящиеся к расследованию смертоубийства и отравления, подлога в акте, злонамеренного банкротства и похищения[149]149
  См.: Колоколов Е. Правила и формы о производстве следствий, составленные по Своду Законов. М., 1849. С. 19–23.


[Закрыть].

Также автор приводит и по тому же принципу подобранные положения, касающиеся особенностей производства предварительного следствия в разных местностях (Санкт-Петербурге, Москве, губернских и уездных городах, на территориях земств, в казенных и помещичьих селениях)[150]150
  См.: Там же. С. 37–49.


[Закрыть], – своего рода прообраз особенных методик расследования преступлений в зависимости от места их совершения.

В конце 1840-х гг. выходит сочинение председателя Вятской палаты уголовных и гражданских дел Н. К. Калайдовича «Указания для производства уголовных следствий» (СПб., 1849; 2-е изд. СПб., 1850).

В данной работе автором приводятся дельные рекомендации по тактике производства различных следственных действий (осмотр, обыск и выемка, допрос обвиняемого и свидетелей и др.), причем качество изложения материала таково, что многие из приводимых рекомендаций зачастую совпадают чуть ли не текстуально, с рекомендациями из современных учебников и учебных пособий по криминалистике.

Н. Калайдовичем также приводятся рекомендации методико-криминалистического характера по вопросам особенностей производства осмотра при расследовании различных категорий преступлений (убийств, изгнания или умервщления плода, повреждения здоровья, растления и изнасилования, мужеложства и скотоложства)[151]151
  См.: Калайдович Н. Указания для производства уголовных следствий. СПб., 1849. С. 14–20; 2-е изд. СПб., 1850. С. 29–37.


[Закрыть].

Так, например, при расследовании отравлений, по мнению автора, «к числу обязанностей, общих врачу и следователю, принадлежат сохранение веществ, вынутых из тела, и всех предметов подозрительных, требующих химического исследования, которые, для этой цели, будучи тщательно уложены, закупорены, описаны, перенумерованы и запечатаны печатями следователя и врача, отсылаются… во Врачебную Управу»[152]152
  Там же. СПб., 1849. С. 16; 2-е изд. СПб., 1850. С. 30.


[Закрыть].

В качестве одного из приложений как образец надлежащего расследования автором приводятся материалы придуманного «учебного» уголовного дела о скоропостижной смерти жены крестьянина[153]153
  Там же. СПб., 1849. С. 95–123; 2-е изд. СПб., 1850. С. 175–211.


[Закрыть].

Расследование уголовных дел в первой половине XIX в. могли производить нижние земские суды, управы благочиния и различные присутствия, состоящие из полицмейстеров и частных приставов. Расследованием наиболее сложных уголовных дел занимались особые чиновники полиции – следственные приставы или приставы следственных дел, деятельность которых строилась, как бы мы сейчас сказали, по участковой системе. Каждый следственный пристав занимался расследованием преступлений, совершенных на его участке, границы которого обычно располагались в пределах той или иной административно-территориальной единицы. Например, в столице империи Санкт-Петербурге один пристав следственных дел, как правило, занимался расследованием уголовных дел о преступлениях, совершенных на территории одной из частей города (Литейной, Рождественской, Нарвской и т. д.). А вот Адмиралтейская часть столицы, ввиду ее больших размеров, была разделена на три следственных участка.

О количественных показателях следственной работы[154]154
  Согласно регулярно публикуемым в «Журнале Министерства внутренних дел» отчетам Санкт-Петербургского обер-полицмейстера количество, например, умышленных убийств («зарезанных», «удавленных», «удушенных» и т. п.) в столице (где проживало порядка 460–480 тыс. человек) в 1830-1840-х гг. колебалось ежегодно в пределах от двух до пятнадцати. А например за весь 1846 г. по всей Империи зарегистрировано: поджогов – 140, грабежей и разбоев – 376, случаев воровства – 1911, убийств разного рода – 1477 (см.: Ж.М.В.Д. 1847. № 12. С. 475).


[Закрыть] достаточно красноречиво говорит следующий факт. В 1846 г., например, в Санкт-Петербурге работало пятнадцать приставов следственных дел[155]155
  См.: Весь Петербург в кармане. СПб., 1846. С. 71–72.


[Закрыть], а в Москве лишь шесть[156]156
  См.: Адрес-календарь жителей Москвы. М., 1846. С. 321–322. Впрочем, в 1848 г. в Москве было уже восемь следователей (см.: Адрес-календарь жителей Москвы. Ч. 1. М., 1848. С. 123–124).


[Закрыть]. В таком крупном городе империи как Казань примерно в то же время работал только один пристав следственных дел – коллежский асессор П. И. Стародубов[157]157
  См.: Указатель Казани на 1840 год. Казань, 1839. С. 150; Указатель Казани на 1841 год. Казань, 1840. IV отд. С. 19.


[Закрыть].

Постепенно совершенствовалась организация расследования преступлений, чему немало способствовал центральный аппарат МВД Российской империи, разрабатывавший различные правила и предписания по разным вопросам расследования отдельных категорий преступлений.

Особое внимание, как это видно из регулярно публикуемых ведомственным журналом обзоров правительственных действий МВД[158]158
  Деятельность МВД того времени оценивалась довольно высоко, о чем свидетельствует такой факт: на многих из упомянутых обзоров имеются собственноручные резолюции императора: «Читалъ съ удовольствиемъ».


[Закрыть], уделялось расследованию групповых преступлений, в частности деятельности разбойничьих шаек, промышлявших на обширной территории страны. Например, в 1845 г. в соответствии с приказом («повелением») МВД в целях предотвращения сговора арестантов, прикосновенных к одному и тому же делу, было предписано таковых размещать раздельно в арестантских одиночных помещениях[159]159
  См.: Журнал Министерства внутренних дел. 1845. № 12. С. 478.


[Закрыть].

Организация расследования конкретных преступлений была, с современных позиций, несложна, хотя, наверное, нельзя сказать, что и современные следственные органы очень сильно ушли вперед в деле организации расследования незамысловатых преступлений.

Вот как, например, проводилось расследование по факту убийства, совершенного 6 апреля (по ст. стилю) 1846 г. в деревне Бельщина Юхновского уезда Смоленской губернии, где восьмилетний крестьянский мальчик отрубил ножом голову своему двухлетнему брату, а также причинил тому другие телесные повреждения. С целью сокрытия преступления братоубийца порезал себе передний хрящ на горле, а затем сообщил соседу крестьянскому сыну Борису, что на него и брата напали бродячие нищие. При расследовании этого убийства производились розыскные мероприятия по поиску нищих (однако «нищих по розыску не открылось»), медицинское исследование трупа лекарем (в том числе, на предмет определения прижизненности и посмертности телесных повреждений на теле убитого), были допрошены упомянутый Борис, мать и сестра мальчиков, а также другие соседи и сторонние понятые (т. е. проведен повальный обыск. – С. К.). Все показали, что никого в убийстве двухлетнего Ивана не подозревают, а об его брате Дмитрии единогласно «объявили, что он и от природы, и по избалованности покойным отцом, уже и прежде был замечен сердца злого». Малолетний же убийца впоследствии сознался, что никаких нищих не было, а преступление «сделал» он сам. Так убийство было раскрыто[160]160
  См.: Необыкновенное преступление осьмилетнего ребенка // Журнал Министерства внутренних дел. 1846. № 6. С. 518–520.


[Закрыть].

Еще один пример из следственной практики той эпохи.

24 июля (по ст. стилю) 1859 г. полицией была задержана и обыскана Марианна Кленас, имевшая при себе узел, наполненный разной одеждой. При допросе она призналась в совершении восьми краж из дворов разных лиц. Потерпевшие, допрошенные по делу следователем (частным приставом), подтвердили обстоятельства краж. По делу было составлено восемь очень кратких и не подробных актов местного осмотра (протоколов осмотра места происшествия. – С. К). Все изъятые у М. Кленас вещи были предъявлены потерпевшим на опознание (при опознании другие похожие вещи, не имеющие отношения к делу, потерпевшим одновременно с похищенными вещами не предъявлялись). Все потерпевшие свои вещи опознали. Кроме того, по делу был проведен повальный обыск о личности М. Кленас[161]161
  См.: Веселовский В. Марианна Кленас // Юридический вестник. 1860-61. Вып. 6. С. 18–36.


[Закрыть].

Дореформенное русское уголовное судопроизводство отводило косвенным доказательствам – уликам – весьма незначительную роль, что было характерно для процесса, носившего по существу инквизиционный характер. Однако к середине XIX в. несовершенство лежащей в основе судопроизводства теории формальных доказательств все чаще обращало на себя внимание процессуалистов. Известную роль в критике этой теории играла и развивающаяся практика использования вещественных доказательств, чему способствовали достижения, в первую очередь, судебной медицины и химии[162]162
  Белкин P. С. Курс криминалистики: В 3 т. Т. 1. М., 1997. С. 12.


[Закрыть].

Увеличение значимости вещественных доказательств в уголовных делах привело к появлению, как уже отмечалось, первых рекомендаций по работе с ними.

Так, например, давался совет «найденные инструменты, орудия и вещи, могущие служить доказательством или объяснением наступившего случая, должно нумеровать, тщательно укладывать и если можно опечатать и приобщить к делу точной их описью»[163]163
  Линовский В. Опыт исторических розысканий о следственном уголовном судопроизводстве в России. С. 149.


[Закрыть].

В 1856 г. в России была учреждена должность эксперта по части естественных наук и микроскопии при Медицинском департаменте МВД, где стали проводиться судебно-медицинские исследования следов крови, спермы и иногда – муки, чая, съестных припасов, металлов[164]164
  Подробнее об этом см.: Мерклин. О судебно-микроскопических исследованиях // Журнал Министерства внутренних дел. 1861. № 11. С. 41–88. (В данной статье содержатся также многочисленные рекомендации по порядку производства следственных осмотров по делам об убийствах и половых преступлениях, не потерявшие своего значения и сегодня.)


[Закрыть].

Серьезным ударом по теории формальных доказательств стала написанная для получения ученой степени доктора юридических наук монография профессора Дерптского университета А. С. Жиряева «Теория улик» (1855).

В данной работе было показано значение косвенных доказательств для расследования преступлений, обоснована принципиальная возможность раскрытия преступлений с их помощью («из суммы вероятностей может составиться достоверность»[165]165
  Жиряев А. Теория улик. Дерпт, 1855. С. 212.


[Закрыть]), выдвинуты предложения по изданию закона в случае принятия улик в систему уголовно-судебных доказательств (при этом отмечена важность невключения в закон «не заключающих в себе прямой практической важности истины, для которых приличнейшее место – в учебнике или монографии, а не в кодексе»[166]166
  Там же. С. 206.


[Закрыть]).

Отмечая значение косвенных доказательств для следственной деятельности, и этим фактически предвещая те принципиальные изменения, которые вскоре произойдут в Российской империи в организации работы по расследованию преступлений, А. С. Жиряев писал: «Подобно мореплавателю, который движет корабль по указанию компаса, следователь направляет свою деятельность сообразно с находимыми уликами: назначает обыски в домах, предпринимает личный осмотр, требует к допросу тех или других свидетелей и т. д.»[167]167
  Там же. С. 6.


[Закрыть] Говоря далее о значении косвенных доказательств, автор подчеркивает, что в уликах «следователь может иметь: 1) поводы к начатию своей деятельности, 2) побуждения к распространению, ограничению, или же изменению ея направления, например, в случае обнаружившихся признаков того, что преступление совершено несколькими участниками, 3) основания к принятию тех или других мер исследования, например, к учинению домового обыска, 4) руководство при избрании такого или иного способа применения сих мер в данном случае, например, при составлении плана допроса, 5) указания к отысканию других источников познания, например, благонадежных свидетелей, наконец 6) средства проникнуть в смысл этих источников и прозреть нередко сокрытый в самой глубине их образ истины, например, получить признание от упорно-запирающегося подсудимого»[168]168
  Там же. С. 75.


[Закрыть].

Вместе с тем А. С. Жиряев справедливо отмечал, что «там, где судьи, относительно применения улик, нуждаются в инструкциях уже очень подробных, лучше вовсе не допускать этого способа изобличения преступников»[169]169
  Там же. С. 210.


[Закрыть]. (Как современно и актуально звучит эта рекомендация о ненужности и даже опасности разработки слишком подробных, слишком детализированных методик расследования преступлений.)

В своей работе автор приводит и подробную классификацию улик по различным основаниям[170]170
  См.: Там же. С. 44–75.


[Закрыть].

Следующим ударом по теории формальных доказательств стала работа В. Д. Спасовича «О теории судебно-уголовных доказательств в связи с судоустройством и судопроизводством» (1861), в основу которой были положены публичные лекции, прочитанные автором в Санкт-Петербургском университете.

«Вся деятельность судьи, главным образом, направлена к тому, – говорил В. Д. Спасович, – чтобы из частных следов, из последствий восстановить вероятную их причину…[171]171
  Спасович В. Д. О теории судебно-уголовных доказательств в связи с судоустройством и судопроизводством. СПб., 1861. С. 13–14.


[Закрыть]»

Далее автор говорит о трех способах познания для уголовного судопроизводства, выделяя «чувственный опыт» (личный осмотр следов преступления, суждения экспертов, решение знатоками таких вопросов, которые требуют особых технических познаний), «предание, или восприятие чужих убеждений» (собственное признание обвиняемого, показания свидетелей и т. п.), «наведение, или умственное проникание в исследуемый предмет через указующие на него обстоятельства» (посредством улик)[172]172
  Там же. С. 14.


[Закрыть].

Сетуя на то, что улики, хотя и входят в состав розыскного процесса, но стоят там на заднем плане, В. Д. Спасович далее замечает: «… для преобразования нашей современной системы доказательств, очевидно не удовлетворяющей требованиям охранения общественного порядка, необходимо выдвинуть вперед доказательство посредством улик, предоставив судьям право приговаривать к наказанию по их совокупности»[173]173
  Там же. С. 93, 97.


[Закрыть].

О недостатках существующей системы уголовного судопроизводства того времени говорили и другие русские ученые-юристы[174]174
  См., например: Баршев С. О преимуществе следственного процесса перед обвинительным // Юридические записки. 1842. Т. 2. С. 120–148.


[Закрыть].

Однако пересмотр положений теории формальных доказательств, сдерживающих развитие научных рекомендаций по организации расследования преступлений, мог состояться только в условиях реформирования всего судоустройства и судопроизводства, что, впрочем, не заставило себя долго ждать.

Так в дореформенный период появлялись первые теоретические и практические знания, необходимые для организации расследования некоторых категорий преступлений.

Это был этап возникновения первых, несистематизированных рекомендаций по организации расследования отдельных категорий преступлений.