Текст книги "Башни"

Две других свиньи, очевидно, подражая вожаку, тоже поднялись на задние и заскребли передними по брёвнам. Заодно предъявляя и свои пятаки – такие же металлические. Бронза, – догадался Валентин, – красивый и прочный металл, – добавил он не совсем к месту – и совсем уж не к месту: – бронзовый век.

Свиньи продолжали раздражённо хрюкать, подпрыгивать и теребить острыми копытами надёжно уложенные брёвна. Злые маленькие глазки пожирали человека, красные пятаки метали в него, словно огонь, отражённые лучи.

Валентин вдруг вспомнил о распахнутой двери. Холодок пробежал по спине, сгоняя беззаботность. Не долго думая, он незаметно оторвал ладони от планки перил, тихонько попятился и, исчезнув из поля зрения осаждающих, резко развернулся и поспешил к лестнице. Ступеньки приняли быстрые, но в то же время осторожные шаги, лишь последняя предательски скрипнула, но это уже было всё равно: в дверях появился тот самый – самый клыкастый и, теперь ясно что вдобавок самый сообразительный кабан. Он сходу двинулся на застывшего на полпути к двери Валентина. Грохот копыт по дощатому полу намекнул на то, что хоть это и сон, но лучше и во сне в данном случае поступить как наяву. Валентин не хуже заядлого танцора развернулся на одной ноге и бросился назад к лестнице. Взлетая по ступенькам, он подумал, куда же дальше, ни на секунду почему-то не сомневаясь, что кабан последует за ним и наверх. Но кабан не последовал. Видно, во всём остальном, исключая бронзовый пятак, он оставался всё же просто кабаном, поскольку крутые ступеньки его остановили. Приняв свою излюбленную стойку, как у стены, с той лишь разницей, что на этот раз передние ноги стояли не на ней, а на ступеньке, животное злобно захрюкало, защелкало зубами вдогонку.

Но Валентин этого уже не видел. Он стоял на широкой планке перил, придерживаясь за опору крыши, примериваясь к следующему броску – ухватиться рукой за поперечную балку, подтянуться и попытаться залезть на неё верхом – если, конечно, хватит сил. А не хватит – так сон закончится, только и всего. Но таким образом сну не суждено было закончиться. Постояв с пару минут в позе готовности, Валентин понял, что всё пошло не так, как он думал. Надо было проверить, как. Он спустился с перил, прислушался. Тихо. Сделал несколько таких же беззвучных, как эта тишина, шагов в сторону люка. Снова прислушался. Вообще-то какой-то звук был, но уж очень отдалённый: похрустыванья – словно раскусывалось что-то непрочное, чавканья – словно затем пережёвывалось. Вот докатился удар по чему-то твёрдому, отдавшемуся густым шелестом и падением мелких предметов. В мозгу Валентина внезапно возникли густые кудрявые деревца, откуда прибежали свиньи и, похоже, куда убрались опять. Только теперь деревья были покрыты не одними листьями, а и зеленовато-жёлтыми небольшими яблоками, на которые он не обратил должного внимания вначале. А теперь вот обратил, поскольку всё сходилось: свиньи вернулись к прерванному обеду. Они же всего лишь животные, ещё раз проговорил про себя Валентин, хоть и с бронзовыми пятаками. Как только враг пропал из поля зрения и из слуха, его попросту не стало, можно вернуться к вкусным яблокам. Если не шуметь и не показываться на глаза, то несложно избавить себя от представления. Валентин возобновил неслышные шаги и положил руку на перила. Всего-навсего продолжать в том же духе и закрыть дверь. Кажется, она запирается изнутри на щеколду, если не изменяет память, на тяжёлую бронзовую щеколду. (Почему бронза, мимоходом спросил у себя Валентин, что я нашёл в ней такого, если это мой сон?) Чуткие ноги повели дальше, вполне благополучно миновали лестницу, щелястый дощатый пол с помостами и открывшими свою тайну конусами на них – выставку бронзовых колоколов различного размера. Но сейчас было не до них. Валентин упёрся ладонью в край двери и решительно повёл её к щеколде. Тонкий писк петель не внушал тревоги, а вот звонкий лязг щеколды заставил насторожиться. И недаром. Доносившееся снаружи громкое чавканье прекратилось, раздался знакомый визг и, немного погодя, приближающийся топот. Он перерос в громоподобный удар в дверь. Ещё бы – бронзовым пятаком, мелькнуло у Валентина. Он невольно отпрянул от сотрясшейся от нового удара двери. Но массивная щеколда держала запор надёжно. Да и доски двери были не из тонких. Вспомнив свои умозаключения насчёт животного ума, Валентин замер. Так и есть: удары пошли наубыль, как и возмущённые визг с хрюканьем. Через минуту, обменявшись друг с другом коротким, как бы рассудительным хрюком, свиньи удалились.

Соблюдая прежнюю осторожность, Валентин отошёл от двери и направился к колоколам.

Они стояли на прочнейших помостах приблизительно на равном расстоянии один от одного, маленькие, большие, средние – как бы в художественном беспорядке. Все одинаково позеленевшие, прячущие под слоем разрушения какие-то узоры. Колокола занимали не весь опоясывающий стены от двери до двери помост, там, где они заканчивались, начинался ряд таких же различного размера «языков», а ещё дальше – бухты верёвок и канатов.

Закончив беглое знакомство, Валентин двинулся к колоколам для более тесного. Под крошащейся под пальцами сине-зелёной коркой притаились лишь нехитрые узоры: кресты, ромбы, волны, круги и тому подобное – но никаких символов или букв. Колокола не хотели приоткрывать своей тайны, тайны этого мира… Этого сна, поправил себя Валентин и вдруг задумался. А с чего он взял, что это сон? Он что, забыл о кишащих иных реальностях, альтернативных мирах, о которых прожужжали уши современникам? Вот один из этих миров, так сказать, собственной персоной. Валентин засунул палец под край шерстяной шапочки и почесал голову и одновременно со всем остальным подумал, что в ней тут слишком жарко, никакая тут не зима, а лето, причём очень тёплое лето. Он снял шапку и сунул её в карман пальто. Затем продолжил обход загадочной выставки. Или не менее загадочного склада.

«Языки» тоже были старыми, покрытыми толстым слоем коррозии. С увесистыми набалдашниками, с ушками для верёвок, канатов. А вот и сами верёвки с канатами. Только такие же попортившиеся на вид от долгого неупотребления. Валентин не удовлетворился одним видом и принялся проверять их в деле. Верёвки рвались как бумажные, и чем были толще, тем менее прочней: последние распадались в руках ещё до натяжения. А о канатах и говорить было нечего – их бухты осыпались точно горки пепла. Валентин снова задумался, наверно, такая же участь ждёт и колокола, только через более долгое время, но ждёт непременно. Потому что тут они никому не нужны. Он бросил задержавшийся в руке обрывок верёвки на помост и взглянул на люк, до сих пор позволявший различать все эти верёвки, канаты, «языки», а тут вдруг положивший этому конец. Всё тонуло в густом сумраке. Валентин понял, что это случилось на самом деле вовсе не внезапно, а как положено вечером, постепенно, просто он не обращал на это внимания до самой последней минуты. Теперь надо почти наощупь выбираться отсюда наверх – туда, где света осталось наверняка побольше. Выбираться и подумать о том, что делать дальше.

Наверху было, конечно, светлей, но явно не надолго, скоро и сюда придёт ночь. Ночь в этом странном месте, возможно, ещё более странная, чем день. Валентин подошёл к бортику и выглянул из-под навеса. Так и есть, неба не узнать, какие-то чужие созвездия. Может ли такое быть во сне? Наверно, может. Кто-нибудь исследовал, чего может быть во сне, а чего никак не может? Дурацкий вопрос, к чему он теперь?

Валентин не заметил, как он тихонько присел на широкую планку перил, взялся для надёжности за подпирающий крышу столб и загляделся на небо, на сливающуюся с ним землю. Просто загляделся без всяких мыслей. Тепло, тихо и как-то неожиданно спокойно, несмотря на всю эту чужбину. Да не такая уж она и чужая, вон знакомая Медведица, а вон голубая Вега, кое-что на месте, как дома, но только кое-что, будто специально. Специально для чего? Непонятно. Никаких подсказок. Что ж, значит, надо их найти, они обязательно должны тут быть, иначе вся эта затея не стоит и ломаного гроша. А так даже в самом из альтернативнейшем из миров не бывает, не говоря уж о снах.

Словно за спиной зажгли лампу – ночную, мягкую. Её серебряный свет залил убегающие вдаль холмы, стрелки елей, слиток озера в долине, отбросил тень на траву перед башней, на окраину яблоневой рощи. Валентин обернулся и взглянул в ясный глаз зависшей в просвете между крышей и бортиком луны. По-чужому маленькой луны, но по-родному такой же серебристой, очаровательной.

Какой-то негромкий шорох отвлёк от неё внимание Валентина и заставил снова взглянуть под стену, на которой он сидел. Три пёстрых свиньи стояли там, сразу же за границей тени, облитые лунным светом. Они без визга и хрюканья смотрели на сидящего на башне человека. Серебряный свет отразился от их задранных кверху пятаков, преобразился в бронзовый и протянулся тонкими лучами к глазам Валентина. Связывающие его и их светлые нити погорели немного и погасли, так как луна поднялась выше. Но этого небольшого времени хватило, чтобы у Валентина к свиньям прошла враждебность. Мы ещё подружимся, пообещал он, а если не подружимся, то расстанемся по-хорошему.

Постояв и поглядев на нового жителя башни ещё немного, свиньи так же молча удалились в свою рощу, вероятно, на ночлег.

Проводив их взглядом, Валентин подумал, что и ему, пожалуй, пора подумать о том же. Он вспомнил, что посреди площадки имеется такой же шестиугольный, как башня, ещё один помост. Предназначенный, по-видимому, на этот раз не для вещей, а для людей. Или и для тех и других одновременно. Валентин приблизился к его тонущему в тени выступу, упёрся в него руками, развернулся и сел. Причём так обвально, что даже стало больно. Только сейчас он ощутил, как сильно устал. Скорее даже не столько от физических нагрузок, сколько от нервных. Их последствия электрическим током пробегали по немолодому уже телу. Понемногу из резких разрядов они превратились в равномерное гудящее по всему телу напряжение. Валентин, сам не помня как это случилось, из сидячего положения вдруг очутился в лежачем. Взгляд упирался во внутренний угол конической крыши, загородившей целиком этот чуждо-знакомый мир, как будто его и не бывало вовсе. Но он был. Оставалось подобрать с пола ноги, упереться ими в край настила и подать усталое тело ближе к середине помоста, чтобы ноги не свисали. А там уже можно и закрыть ненужные больше глаза. Пальто толстое, тёплое, послужит как матрасом, так и одеялом. К тому же ночь на удивление тёплая, не хуже чем сам день. Ощутив неудобство от подпирающих затылок досок, Валентин вспомнил о шапке, вытянул её из кармана и натянул на голову. Всё, теперь полный порядок. А вдруг, пробежало в нём вернувшимся электрическим разрядом, я проснусь уже дома, на привычной кровати в своей одинокой избушке? Разряд разрядился, Валентин в последний раз устроился поудобнее и, то ли увлечённый идеей проснуться дома, то ли окончательно побеждённый усталостью, через несколько минут уже спал…

Свиньи пробудили его своим ранним завтраком, сопровождавшимся таким отчётливым чавканьем и буханьем по стволам, как будто они делали это не в стороне от башни, а прямо над ухом. «Проголодались, видно, за ночь», – сочувственно подумал Валентин и тут же с оборвавшимся сердцем понял, что никуда чёртов сон не исчез, а … по-хозяйски продолжался. Или был никаким не сном по второй вчерашней версии. Ну и чёрт с ними с этими версиями, раздражённо заключил он и сел на своём шестигранном лежаке.

Снова был день, правда, не конец его, а начало. А с чего начинать ему, Валентину? Сидя и поглядывая из-под навеса по чужим сторонам, невольно и вольно прислушиваясь к довольному чавканью и обтрясанию яблонь, он пытался ответить на этот вопрос, но ничего не приходило в голову. В ней образовалась какая-то отталкивающая пустота. Так он сидел довольно долго, пока не обратил внимание на что-то, не замеченное до сих пор. Оно расплывающимся от далёкого расстояния крохотным красноватым столбиком стояло на верхушке высокого холма на горизонте. Валентин напрягал постаревшие глаза, пытаясь сделать из зыбкого столбика хоть что-нибудь более определенное, но безуспешно. Даже было непонятно, искусственного оно происхождения или естественного. Внезапно, будто вынырнув из мутной воды, всё озарила ослепительная мысль: это такая же башня, как та, с которой я смотрю. И уже не надо было тщетно перенапрягать зрение, всё было и так ясно, словно было расставлено по своим местам или, по крайней мере, начало расставляться.

Валентин резко встал с лежанки и двинулся будто бы исполнять какой-то план. Но никакого плана не было. Он сделал круг по площадке. Значит, надо чтоб был. Он остановился и снова отыскал глазами далёкий красноватый столбик. Ну, конечно, двинуться к нему, может быть, он прольёт свет на всю эту неразбериху. Валентин почувствовал, что кроме этого законного в его положении желания, под ним имеется что-то ещё, пожалуй, даже более существенное, но что пока не хотело раскрывать свои карты. То ли своевольно прерывая его мысли, то ли, наоборот, призванное ими, в слух ворвалось притихшее было хрюканье с чавканьем. «А они не хотят меня пускать, вот в чём их смысл, – открыл Валентин тайну свиней с бронзовыми пятаками. – Приставленные стражи… Но ничего, мы ещё посмотрим кто кого, – с воодушевлением, которое не гасло, а лишь разгоралось с момента обнаружения второй башни, подумал Валентин, – потягаемся силами. – Он на минутку как бы перевёл дух. – Если и не силами, то умом. – Незаметно он снова пошёл по кругу вдоль бортика. Один вариант сменял другой, перемежаясь «языками», верёвками, канатами, досками – тем, что имелось в башне, – и, наконец, всё это вылилось в безукоризненную форму – как слиток новой вещи из той же самой бронзы.

Валентин спустился на первый этаж и принялся за повторный осмотр имущества на помостах. Хотя следовало начать с самого главного – с верёвок и канатов – Валентин занялся «языками». Тщательно перепробовав несколько, он остановился на наиболее подходящем по весу и форме, еще раз помахал им перед собой как булавой и с этого момента больше с ним не расставался. Другой вещи – гвоздей, проволоки или хотя бы какой-нибудь им замены на помосте не оказалось. Но это поправимо, так как Валентин запомнил сине-зелёные шляпки, торчащие из планок бортиков наверху. В конце концов, как бы нехотя, он приступил и к верёвкам. Именно так, потому что предвидел результат. И на эту, более тщательную проверку они оказались никуда не годными. Не говоря уж о канатах. В принципе, можно обойтись и без них, пустив в ход собственное пальто, шапку, хотя нитки шапки явно не выдержат. Примирившись уже было с мыслью о потере пальто и успокаивая себя тем, что в этом однообразно тёплом и днём и ночью неподвижном воздухе прекрасно можно обойтись и без пальто, Валентин вдруг вспомнил о колоколе, которым подал сигнал свиньям. И его верёвка не лопнула. Не понимая и не желая понимать, как это могло быть, Валентин прихватил булаву и поспешил наверх.

И в самом деле эта верёвка была не ровня остальным. Валентин даже повис на ней, подводя итог проверкам – и верёвка выдержала. К тому же она была с большим запасом – длинный конец лежал свёрнутый бухтой на полу. Её хватит и на одно и на другое. Помилованное пальто благодарно обняло плечи, спину и грудь. Валентин поднялся на широкую планку бортика и принялся отвязывать верёвку от «языка». Когда это было сделано, он спустился на пол и между делом заметил свиней, наблюдавших за его работой снизу. Как они могли так тихонько подобраться? И где это грозное хрюканье и визг? Как умные собаки, они внимательно и увлечённо следили за непонятными приготовлениями человека, словно пытаясь раскусить их. Куда вам? – мысленно попенял им Валентин. – А хотя, поймёте. Но лишь тогда, когда будет уже поздно. – Он смотал верёвку в новые кольца – более подходящие по размеру, – отошёл к шестигранному лежаку и положил её на него. Затем опять вернулся к бортику. За то совсем короткое время, пока он это делал, его оптимизм неожиданно уменьшился. – С другой стороны… Как знать, может, получится и по-вашему… – снова мысленно обратился Валентин к свиньям и сурово взялся за выступающий за бревенчатый край широкой планки, упёрся понадёжней ногами в пол и рванул планку вверх. Она не сдвинулась ни на миллиметр, лишь сдвинулось в пояснице, сопровождаемое острой болью. Валентин отошёл в сторону, потёр поясницу, согнулся, выпрямился. Боль понемногу утихла. Значит, по-другому. Он поднял с пола отложенную за ненадобностью булаву и снова приблизился к планке с сине-зелеными шестиугольными шляпками сверху. Удар последовал за ударом. Им планка поддалась, постепенно поднимаясь вверх, обнажая бронзовые зубы. Наконец, доска с шумом рухнула на пол под последним, направленным внутрь площадки ударом. Теперь перевернуть её остриями вверх, положить снова на бортик и выбить гвозди. Не все, нужны лишь два. Но Валентин выбил все восемь, сложил их в карман и распрямил опять было давшую о себе знать поясницу.

Удивительно, но за всё время вызывающе-шумной работы свиньи так и не подали голоса, не сошли с места. А вдруг они всё-таки поняли? – с пробежавшим холодком по спине подумал Валентин. – И лишь прикидывались обыкновенными свиньями? И будут держать меня тут в заточении, пока я не сдохну с голода и жажды под их довольное чавканье в яблоневом саду? Вот и всё такое приключение, весь кошмарный сон… Валентин поднял руку и поправил слезшую слишком низко на лоб шапку.

И снова выручила далёкая башня. Она словно махнула в ответ красноватым флажком – и вмиг рассеяла мрачные мысли. Ко мне, и я поведаю в чем дело.

Валентин в последний раз взглянул на свиней, поудобней обхватил ладонью рукоять булавы, которая, вообще-то, ещё ни разу не была булавой, а лишь молотком, и пошёл к люку. По пути он взял с лежанки верёвку, повесил её на плечо.

В окружении глухих стен нижнего этажа он подождал, пока глаза не привыкли к полумраку, и принялся за дело, вернее, за продолжение его.

Подвижная часть щеколды, несмотря на сине-зелёный налёт, ходила вокруг оси свободно. Ну, может быть, покрутить немного на всякий случай, чтоб ходила ещё лучше. А вот нижнюю часть в виде острого угла с глубокой зазубриной следует зачистить. Чем? – Да хотя бы той же верёвкой, которую сложил вместе с булавой в сторонке от двери. Хорошо бы и смазать – но это уж из области идеального.

Когда словно покрытая лишайником бронза засияла своим истинным красным цветом, Валентин бросил веревку на место, тихонько приоткрыл дверь и выглянул в щель. Свиней он не увидел, можно, значит, продолжать. Дверь отошла дальше, полностью открывая проход. «Надо будет вбить стопор – ещё один гвоздь – в пол, чтобы не открылась шире», – мелькнуло в заботливом уме. Дверь плавно – так, как случится в тот самый момент – поехала назад. Мягкий щелчок объявил, что щеколда сработала на отлично. «Хорошо бы, чтоб и тогда так, – вместо радости заявилось вдруг сомнение. – Но как раз именно тогда всё и подводит – даже такая простая вещь как щеколда». «Это жизнь такая, а не щеколда», – словно кто-то шепнул Валентину на ухо – то, с чем он не смог не согласиться. Как следствие из всех этих рассуждений, захотелось испытать щеколду ещё раз, а может, ещё и ещё. Назло или на радость тому самому шептуну. Валентин поднял запирающую планку и снова отворил дверь. Хорошо, что не широко, так как чуткие стражи уже подбегали к двери. Валентин едва успел захлопнуть её перед их такими же красными, как начищенная щеколда, пятаками. Мощные удары в дверь, словно от окованных таранов, отдались по всей башне. Но щеколда держала надёжно, как и толстые доски – это Валентин уже знал. Хотя, он прислушался, если осадные машины будут продолжать в том же духе подольше, то… Валентин начал отступать к лестнице.

Но они не продолжали больше установленного то ли их ограниченным мозгом, то ли неведомым хозяином срока. Удары пошли наубыль, прекратились совсем. А может, жрать яблоки они любят больше, чем ненавидят меня? – подумал то ли в шутку, то ли всерьёз Валентин и прислушался ещё раз. Но из-за толстенной двери расслышать жадное чавканье и хруст нечего было и думать, а открывать для этого дверь было ещё нелепей. Лучше заняться делом.

Первый гвоздь, чтобы не забыть о важной детали, которую он упустил, когда разрабатывал план целиком, Валентин загнал без лишнего шума в половицу перед дверью – с таким расчетом, чтобы, открывшись, она оставляла достаточное место для прохода, но не отлетела к стене в случае если её нечаянно толкнут (если толкнут умышленно, то никакой гвоздь, конечно, не поможет. С другой стороны, разве у них хватит мозгов, чтобы толкать умышленно?).

Второй гвоздь под сдержанными ударами булавы влез в верхнюю планку наличника – но опять-таки, как и первый, где-то наполовину, – в точности, как и третий – в верхний угол двери, противоположный тому, что располагался у петель. Два тонких с шестигранными шляпками гвоздя оказались торчащими рядом, точно усики какого-нибудь насекомого, прячущегося в дверной щели. Теперь работа поискусней: согнуть верхний кольцом или хотя бы крючком вбок. А нижний таким же манером вниз. Для этого как раз и пригодились запасные гвозди, пучком подкладываемые под сгибаемый лёгкими ударами булавы.

Когда всё было готово, Валентин отступил на шаг, любуясь результатом. Затем шагнул обратно и подправил пальцами и булавой положение гвоздей, хот в этом не было никакой явной надобности. Отступив снова немного назад, Валентин поймал себя на желании подправить ещё, но вовремя опомнился и пошёл к верёвке. Положив рядом с ней ставшую ненужной булаву, Валентин поднял бухту и отнёс к двери. Бросив там верёвку на пол, Валентин взялся за её конец и подтянул к верхнему кольцу. Удивило, что не с первого раза попал в него. Нервы, а что ещё, будь они неладны. Но, видно, без них уже не обойтись: возраст. Во второе кольцо верёвка попала с первого раза, так как Валентин принял меры: зажал конец в кулаке, плотно придавил кулак к двери и только после этого медленно продвигал его к кольцу. Теперь понадёжнее, в три узла, привязать верёвку к кольцу. Подтянув или, скорее, попытавшись подтянуть ещё потуже и без того тугие узлы, Валентин нагнулся, поднял с пола бухту и понёс, разматывая на ходу, к лестнице. А вдруг не останется, чтобы спуститься вниз? – поймал он такую же дрожащую, как руки, мысль. Валентин понял, что не проверял длину верёвки именно потому, что боялся, что не хватит. Вот какие сюрпризы можно устроить самому себе, – усмехнулся он, но всё это нисколько не помешало действовать ещё упорней, чем до сих пор. Обернув заметно похудевшую бухточку вокруг планки перил пару раз, Валентин слегка подёргал за натянувшуюся между дверью и перилами верёвку. Не заденут, – подумал он о свиньях, – возможно, даже не заметят. Валентин сбежал по ступенькам и снова вернулся к двери. Руки уже тряслись так, что порознь действовать, пожалуй, ими было невозможно. Валентин взялся одной за другую и таким их совместным действием более-менее успешно приподнял планку щеколды и отворил дверь – тихо-тихо, чтобы не привлечь лишний раз стражей. Затем побыстрей назад на лестницу и – последнее испытание. Заскользив в кольцах, верёвка потянула за собой дверь, и она захлопнулась с довольным, словно глоток чего-то смачного, мягким щелчком.

Услышали ли свиньи этот звук или нет – уже было не так важно. Валентин весело спустился с лестницы, подхватил у дверей булаву и побежал назад к примотанной к перилам верёвке. Размотать, потереть её в нужном месте о ребро булавы – до тех пор пока не отделится кусок – и с ним наверх. Если не хватит до земли, то придётся спрыгнуть, только и всего.

Привязанный за одну из опор навеса кусок, к удивлению, достал до самой земли. Остаётся надеяться, что и крепость его не подведёт. Валентин снова побежал вниз. Конец верёвки, которая осталась на лестнице, попал под ноги и заставил оступиться. Чтобы не упасть, Валентин схватился за перила. Следовало поумерить пыл. Валентин медленно спустился по ступенькам и подошёл к двери. Так же медленно взяться за свисающую с колец верёвку, а другой рукой снять с запора щеколду. Как ни странно, протянутая к ней рука больше не дрожала и ей не надо было помогать второй. Пальцы уверенно приподняли увесистую бронзовую планку, потянули на себя, увлекая дверь. Валентин глубоко вдохнул, наполняя грудь не столько воздухом, сколько силами, и смело стал открывать дверь дальше. Она стукнула о стопор и остановилась. Короткий взгляд вверх доложил, что верёвка между кольцами заняла нужное положение. Но враги, где же они, когда они так нужны? Звук отдалённого удара о ствол и посыпавшихся на землю яблок ответил, что враги никуда не делись, но просто заняты более важным делом, чем пустая беготня туда и назад, когда пленник и без того в полной их власти. Злые духи или всё-таки обыкновенные свиньи, хоть и с бронзовыми пятаками? – полезла в голову так и не решённая до конца дилемма. Только заниматься ею сейчас уже точно не время. Валентин, к собственному удивлению, вдруг заложил два пальца в рот и, как в детстве, громко свистнул – не разучился. Чавканье, сменившее было звук падения яблок, в свою очередь, сменилось тишиной, а через несколько секунд торопливым топотом.

Пятнистые стражи вылетели из-под деревьев на всех парах, дырки пятаков, точно дула двустволок, целились в Валентина. Пропуская верёвку в неплотно сжатом кулаке, он попятился, развернулся и поспешил к лестнице. Когда верёвка закончилась, Валентин остановился, крепко ухватил её за конец, развернулся обратно и со своего безопасного места на верхних ступеньках взглянул в сторону преследователей. Они один за другим с пронзительным визгом вбежали в башню через гостеприимно распахнутую дверь. Никто не задел её, не испытал стопор на прочность. Передовая свинья, к ужасу ловца, с ходу двинулась по лестнице и даже заскочила всеми четырьмя на ступеньки, чего в прошлый раз ни одна из них не делала. Но Валентин не тронулся с места. Стоя с натянутой над головами свиней верёвкой в руке, он просто ждал. Чего? Уж не того ли, что смелая свинья, одумавшись, даст задний ход и опустится копытами на более надёжную опору, чем заходившая ходуном под её непомерной тяжестью дощатая лестница? Или того, что от судьбы всё равно не убежать? Как бы там ни было, но Валентин стоял и ждал – до тех пор пока свинья и в самом деле не попятилась с испуганным хрюканьем и не сошла с ненадёжной лестницы. Все трое грозных стража сгрудились под ней, задрав на Валентина бронзовые рыла, и тоже начали ждать. От этого их ожидания Валентину вдруг стало жаль их. Никакая они не коварная нечисть, а самые обыкновенные животные, которым кто-то в шутку прилепил бутафорские пятаки. Но надо было всё же доводить дело до конца. Валентин потянул за верёвку. Дверь поехала к косяку и, после отчётливо донёсшегося щелчка, исправно застыла в его объятиях. Внезапно Валентину снова показалось всё происходящее сном, от которого он по неизвестной причине сам не хочет просыпаться.

Абсолютная тишина вывела его из этого состояния. Казалось, в ней не было места даже шуму от дыхания – ни чужому, ни своему. Лишь отлитые из бронзы рыла, только теперь повёрнутые не к лестнице, а в сторону двери. Словно проверяя всё это на действительность, Валентин поглубже вдохнул и пошумней выпустил воздух. Тотчас, как будто отвечая на эту проверку, самая крупная свинья, по всей видимости, вожак, обрела подвижность и, поскрипывая половицами, прошествовала к двери. Потёрлась бронзовым рылом об утонувший в пазах дверной угол, очевидно, надеясь зацепись его и попытаться отворить дверь. Но ничего не вышло. Подружка приблизилась к своему вожаку, озабоченно похрюкивая. Вожак отошёл от двери и широкими кругами забегал перед ней. Его движение подхватили остальные. Сталкиваясь боками на ходу, свиньи совершали этот странный ритуал круг за кругом и, видимо, не собирались его скоро завершать. Круги расходились всё шире, пока не захватили лестницу и не раскрутились до самых помостов с колоколами.

Чувствуя, что у него начинает кружиться от этого мелькания голова, Валентин выпустил из рук верёвку, развернулся, чтобы двинуться наверх. На глаза попалась позабытая в суматохе булава на краю ступеньки. Подобрав её, Валентин понял, что больше его тут ничего не задерживает.

Сильный удар сотряс пол под ногами, когда он уже находился на втором этаже. Вероятно, свинья с разбегу налетела на стену, дверь или массивную подпорку помоста. Стараясь больше ни о чём не думать, кроме как о завершении плана, Валентин подошёл к опоясанной верёвкой опоре, сбросил вниз булаву, взялся за верёвку, перелез через борт и начал спускаться, упираясь то ногами, то коленями в брёвна стены. Верёвка выдержала, и через пару минут Валентин стоял на земле. Поправить пальто, шапку, взять в руки булаву – и в путь, к далёкой башне на высоком холме. Хотя, нет, набрать яблок на дорогу, теперь моя очередь ими попользоваться.

А вскоре он уже оглядывался со склона соседнего холма на приятно уменьшившуюся башню, без страха прислушиваясь к сокрушительным ударам бронзовых таранов, которые рано или поздно разнесут преграду. Но лучше поздно, чем рано.

4

После недолгих сборов Домотканов и Валентин покинули башню с ржавыми часами и отправились в путь к новой.

Домотканов долго не хотел оглядываться, но наконец всё-таки замедлил шаг и обернулся.

Покинутая башня смотрела ему в глаза пристально и печально. Куда вы уходите? Неужели вы не поняли, что отправляетесь не к соседней башне, а куда-то в безмерную тяжёлую даль, откуда не возвращаются? Вернитесь, пока не поздно. Не глядя куда идёт, Домотканов споткнулся о торчащий из земли камень и едва удержался на ногах, чтобы не упасть вместе со своим недоточенным мечом, который он приспособил вместо посоха, ветровкой, ставшей заплечным мешком с яблоками. Валентин, задумчиво глядящий прямо перед собой, не заметил его вынужденной остановки и, как ни в чём не бывало, шагал дальше. Но куда вернуться? – продолжил разговор с башней Домотканов. – Ведь то, чего я боюсь, уже свершилось, и остаётся лишь пожинать плоды. Он отвернулся от башни и поспешил догнать товарища. Больше он не будет оборачиваться до самого конца пути.

Валентин по-прежнему задумчиво шагал по пологому склону холма, шурша высокими ботинками по блестящей на солнце траве, хрустя под ней мелкими камешками. Он был похож на солдата из старых фильмов со своим свёрнутым в скатку пальто, переброшенным через плечо и связанным за концы ненадёжной бечёвкой от ящиков. Булава, как и меч Домотканова, равномерно, будто стрелка метронома, постукивала вместо посоха по земле. По-видимому, надо было привыкнуть ещё раз, и теперь гораздо глубже, к тому, что с нами случилось, понял его задумчивость Домотканов. А привыкнуть можно ко всему, даже к гораздо более худшему, чем у них. Дай только время.