Текст книги "Башни"

– Что, струсил? – задорно обратился он к коню.

Тот спокойно прервал обед, как бы сделал деловой человек, которого, к примеру, позвали по неотложному вопросу, развернулся и потрусил к Домотканову. Видимо, стрелка не произвела на коня никакого впечатления. Даже скорости не сбавил. Белая туша надвигалась на Домотканова, как снежная лавина, становясь всё больше и больше, застилая окружающее чуть не целиком. Что-то дрогнуло в вышедшем на бой, он невольно попятился, но вместо дверного проёма встретил спиной стенку: видимо, с перепугу ошибся направлением. Ну вот и всё, мелькнуло в голове. Домотканов машинально, как ребёнок, выставил перед собой свою железяку. Тупой конец с силой ударил Домотканову в грудь, притиснув к стене ещё плотней. А на другом был конь, его морда почти уткнулась в лицо Домотканова. Вдруг конь пронзительно заржал и встал на дыбы, вырывая стрелку из рук и унося её куда-то вверх. Если б можно было втиснуться в стенку дальше, Домотканов бы втиснулся, стремясь уйти от этих нависших над глазами копыт, оскаленной пасти и режущего уши, как бритвой, то ли ржанья, то ли воя.

Громадные копыта, не причинив Домотканову вреда, обрушились на землю вместе с упавшей назад, на спину, тушей. Разве кони когда-нибудь так падают? – подумал Домотканов, но дальше не продолжил. Бледная туша билась перед ним в агонии, почти не как животное, а как некое природное явление: кипение вулканической глины, снежный вихрь или что-нибудь в этом роде. Наконец явление пошло наубыль и прекратилось совсем. Перед Домоткановым снова лежал просто конь. Да, крупных размеров, но всего-навсего животное, мёртвое животное с железной палкой в истекающей кровью груди. И причиной этому был Домотканов. Он отлип от своей стены и подошёл поближе к коню. Фиолетовые глаза были закрыты, копыта, и в самом деле, чугунные, мирно, как отслужившие срок вагонные колёса, лежали на траве. «Что я наделал? – невольно возникло в нём раскаянье. – Как это всё…». Но тут же поднялась и защита: ведь он сам виноват, зачем не выпускал? И постепенно жалкое мёртвое животное вновь стало приобретать прежние отталкивающие черты. Да это же демон, а не конь! – то ли с облегчением, то ли с новой тревогой решил под конец зритель. Словно призывая на помощь от зловещего открытия весь мир, Домотканов оторвал взгляд от чугунных копыт и посмотрел вокруг себя. Но это был такой же чужой мир, как и демон с чугунными копытами – его порождение. Домотканов опустил голову и пошёл мимо трупа куда-то по зелёной траве.

У яблонь в красных яблоках он остановился, машинально сорвал ближайшее и, будто пытаясь заесть беду, откусил от него кусок. Оно было такое же сладкое, как и то, которое он достал вчера с верхней ветки. И, как ни странно, оно утоляло беду. Чем больше Домотканов ел, тем становилось легче, уверенней в чём-то, хотя было непонятно, в чём – ничего не давало повода. Но Домотканов всё ел и ел, второе яблоко, третье, пока во рту не запекло от сладкого и захотелось пить. Он кстати вспомнил об озере, виденном из окна. Такая же густая зелёная трава проводила его под гору к синему от ясного неба продолговатому озерку, будто сжатому ладонями двух зелёных склонов – его и соседнего холма.

Напившись, Домотканов расстегнул ветровку, рубаху и осмотрел полученное в бою повреждение: огромный сине-зелёный синяк в центре груди. Прощупывать было крайне болезненно, но, кажется, кость осталась цела, всё-таки он притормозил удар руками, которые крепко держали стрелку. Раздевшись до пояса, Домотканов вначале хорошенько умылся, а затем помочил прохладной водой грудь. Это немного смягчило боль. Одевшись, уже в более приемлемом состоянии духа и тела Домотканов двинулся назад к башне. Она каменным дозорным возвышалась над склоном, показалось, будто она вглядывается куда-то вдали, вглядывается пристально, возможно, различив там что-то интересное. Домотканов вдруг вспомнил то ли пригрезившийся, то ли реальный огонёк, когда ночью смотрел с крыши. Надо бы проверить. Мысль заставила прибавить шагу.

Миновав коня, Домотканов прямиком направился в дверь и через минуту так же пристально, как башня с холма, вглядывался вдаль, переходя от одного оконного проёма к другому. Но, по-видимому, у него не было такого острого зрения, как у неё, он не увидел ничего нового – ни в том месте, где , по его предположениям, горел вчера огонёк, ни в каком другом. Ничего, кроме всё тех же пустынных покатых холмов, обросших кое-где по склонам елями, березняка в долинах да серых каменных глыб, разбросанных повсюду, словно зерна щедрой рукой сеятеля. Значит, померещилось, никакого огонька не было, а было лишь большое желание его увидеть, как он и думал.

Домотканов спустился вниз и снова вышел во двор. Для начала извлечь из туши стрелку – единственную его защиту от подобных демонов, заточить её поострей об эти валяющиеся тут и там глыбы и… А что дальше? Домотканов понял, что у него на это нет ещё определённого ответа. Пойти? Но куда? Куда глаза глядят? Но это как-то уж чересчур. С другой стороны, не навек же оставаться здесь, надо исследовать страну. Следующая мысль мгновенно отвлекла от сомнительных планов: а не вернёт ли башня его назад домой? Как взяла, так и отдаст. Нужно лишь дождаться её решения. Зачем он ей, зачем он здесь, в этом чужом ему мире, сам чужой ему? Разлившееся по телу возбуждение заставило развернуться у туши коня, из которой он намеревался вытащить стрелку, и погнало снова в башню.

Он уже с десяток раз входил и выходил из неё – и никуда не вернулся, кроме как на этот зелёный двор. Но ведь попал он в башню не через дверь, а через окно. Возможно, обратный путь именно через него. Как он не подумал об этом раньше?

Возбуждение захватило целиком – до кончиков пальцев на руках и ногах. Домотканов снова был на этаже с прямоугольными проёмами. Где же тот, сквозь который он проник сюда? Домотканов быстро провёл несложное следствие, которое безошибочно указало на искомый. Правда, яблони, которая привела его сюда, уже нет, но, наверно, суть не в ней.

От карниза до земли было метра три. Пустяки, даже спрыгнуть, в конце концов, можно на мягкую траву, особенно, если повиснуть на руках на карнизе. Но лучше не рисковать. Явилась не запылилась прекрасная идея заменить ствол яблони пирамидой из ящиков нижнего этажа – что им пропадать без толку!

Через четверть часа пирамида была готова: снизу большие, сверху поменьше. Настоящая пирамида, навроде египетской! До той высоты, чтобы её можно было коснуться ногами, если повиснуть на руках на карнизе.

В следующую минуту Домотканов находился наверху. Ничего страшного, забраться на подоконник, лечь на него животом ногами наружу и, придерживаясь руками за углы, потихоньку подавать назад – до самых ящиков. Сказано, сделано. Руки отпустили выступающий кирпич карниза, ступни послушно опустились на скрипнувшее старое, но не до такой степени чтобы проломиться, дерево ящика. Не глядеть никуда, кроме стены перед собой, до самого того момента, пока не утвердишься прочно на земле, как положено по инструкции, пошутил Домотканов, скользя по раскачивающимся ящикам, как по ступенькам. А теперь можно.

Что ж, я сделал всё что мог, словно оправдываясь перед кем-то, возразил ему Домотканов, как можно непринуждённее шагая прямиком к мёртвому коню, а большего от меня требовать нелепо. Он деловито присел перед глубокой раной с торчащей из неё стрелкой, стараясь не влезть в широкую лужу вытекшей крови, взялся обеими руками за свободный конец и потянул. Стрелка вышла не без усилий, с хлюпающим звуком. Кровь хлынула из дыры как из открывшегося крана. Вмиг её стало столько, что лужа подобралась к самым ботинкам. Домотканов попятился, выпрямляясь во весь рост. Кровь капала и со стрелки. Но теперь всё было на мази: он развернулся и поспешил к озеру, чтобы привести оружие в порядок.

Странная идея пришла ему в голову, когда он возвращался по склону с вымытым оружием назад к башне. Коня за склоном ещё не было видно. А вдруг он ожил и снова встретит меня наглым ржанием и убийственными копытами? С демонами всего можно ожидать. И злодей уже больше не попадётся на вертел так просто. Собственно, чего угодно ждал Домотканов от этого загадочного мира.

Но конь под башней был по-прежнему неподвижен, как и остальной мир в своей небывалой, словно перед грозой, неподвижности. Ни дуновения ветерка, ни плывущего по небу облака, ни птицы, ни зверя, ни хотя бы мухи или комара. Подойдя к трупу поближе, Домотканов на всякий случай постучал концом стрелки по металлическому копыту. Никакой реакции. В следующую минуту Домотканов вдруг поймал себя на мысли, что смотрит на тушу как на запас продовольствия, не зря же упомянул о вертеле. Но вместе с этими мыслями пришла и другая, пожалуй, более важная – он совсем не хочет никого есть, как будто красные яблоки не только полностью утолили двухдневный голод, но и стремление к разнообразию пищи. Волшебные яблоки. Или просто данность этого мира? Забыв о всём остальном, он невольно побрёл к яблоням, развернувшим невдалеке от башни свой неподвижный хоровод. К новому яблоку, которое он теперь ел, он отнёсся с новым вниманием, похожим на ожидание результата от эксперимента. Похоже, оно, и в самом деле, заменяло тягу ко всей остальной еде или каким-то образом заключало в себе её всю целиком. Такая вот универсальная еда. Ну что ж, ещё одно чудо в копилку здешних чудес. Хотя, одним больше, одним меньше. На глаза попался одинокий серый валун между башней и садом, выпирающий покатым горбом, как панцирь черепахи. Вот хорошее точило для моей стрелки, в общем-то, уже не стрелки, а будущего меча.

Подойдя к валуну, он уселся на траву и принялся за дело, которое отвлекло его от не имеющих ответов вопросов.

Тень от башни, как часовая стрелка, не спеша пробиралась по зелёной траве, прошлась по туше мёртвого коня, подобралась к самому Домотканову, а он всё точил и точил. За этой, словно не рассчитывающей на завершение работой, его и застала новая тень, не такая широкая, как у башни, но более подвижная. Она скользнула по мечу, в который превратилась стрелка, по серому камню, по рукам Домотканова, отрывая их от работы. Домотканов перестал точить, опустил меч и обернулся туда, откуда пришла тень

За нею стоял человек высокого роста, в выгоревшем коричневом пальто, в пёстрой вязаной шапочке, в потёртых больших ботинках. В короткой тёмной бороде густо проступала седина, или наоборот, в седине проступало тёмное. Большие ясные глаза глядели приветливо, несмотря на увесистую металлическую вещь в правой руке, похожую на дубину, на которую человек опирался как на посох.

– Здравствуй! – громко, но в то же время вовсе неуверенно поприветствовал гость Домотканова и смолк.

– Здравствуй… – Домотканов хотел прибавить приличествующее ситуации «те», но почему-то запнулся и не прибавил, а произнёс приветствие в точности как гость, даже с той же неуверенностью.

Человек в пальто, вдруг лучисто пуская глубокие морщины от глаз, улыбнулся.

– По-русски… А я уж тут всякое передумал, пока шёл.

Домотканов некоторое время переваривал его слова и наконец понял, что они значат.

– Откуда шёл? – спросил он.

– От соседней башни, – охотно ответил гость. – Примерно такая же, как эта и… – он помедлил, подбирая слова, – и, наверно, так же сработавшая. – Он проницательно взглянул собеседнику в глаза своими ясными синими глазами.

И снова Домотканову понадобилось какое-то время, чтобы понять. После чего он согласно кивнул и обстоятельно подтвердил то, что собеседник имел ввиду:

– Я вошёл в эту башню недалеко от своего дома, вернее, влез через окно. А вышел вот сюда, – Домотканов для убедительности повёл свободной от меча рукой по сторонам и неожиданно, как будто совсем не к месту, улыбнулся, как сделал незадолго до этого гость.

Тот согласно закивал, глубоко и быстро опуская голову, отчего разноцветные полоски его шапочки весело замелькали перед глазами Домотканова.

– Всё как у меня, хотя я вошёл в дверь. Но суть от этого не меняется. – Собеседник перестал кивать и снова взглянул на Домотканова своими ясными синими глазами. – Товарищи по несчастью. – Он лучисто улыбнулся. – А раз так, давай знакомиться. Меня зовут Валентин. – Он протянул руку с крупной пятернёй и приблизился к Домотканову на необходимое для рукопожатия расстояние.

– А меня… Домотканов, – снова запнувшись и вдруг передумав почему-то называть себя по имени, произнёс тот.

– Домотканов так Домотканов, – охотно согласился Валентин и, явно желая завязать знакомство потеснее, указал свободной от своей железяки рукой на железяку в руке Домотканова. – А у меня вот такое получилось оружие, – он энергично приподнял похожий на булаву предмет, – язык от колокола.

Домотканов отзывчиво приподнял своё.

– Пришлось обзавестись, – сопроводил он движение словами. – Конь с железными копытами никак не выпускал из башни. – Домотканов кивнул в сторону лежавшего у дверей трупа и добавил уже в оправдание: – Я лишь защищался.

Валентин вслед за собеседником перевёл взгляд с меча на тушу, поблёскивающую торчащими из травы и начищенными, вероятно, ею же широкими копытами.

– А у меня были свиньи, – поделился он, поддерживая новую тему. – только не с железными копытами, а с бронзовыми пятаками.

– Демоны? – спросил вдруг Домотканов, вспомнив недавнюю мысль.

– Можно и так. Я назвал их стражами.

– Стражами, – словно пробуя слово на вкус, повторил отчётливо Домотканов. – А далеко твоя башня? – уже без усилия обращаясь на «ты», перешёл он к следующему вопросу.

– Километров двадцать, – ответил гость, – может, больше, может, меньше, но её отсюда должно быть видно, как было видно с моей твою.

– Я ничего не увидел, – признался Домотканов.

Валентин добродушно пожал узкими плечами.

– Так давай посмотрим.

– Давай, – согласился Домотканов и почувствовал, что хотел бы соглашаться с новым знакомым ещё и ещё.

Тот порывисто, развевая полы пальто, зашагал к башне, у трупа коня так же порывисто остановился, окинул его беглым взглядом и снова заторопился в башню. Домотканов старался не отставать. То, что он, хозяин башни, оттеснялся как бы на второстепенную роль, его нисколько не смущало, наоборот, даже нравилось.

Не обращая больше ни на что внимания, словно оно(всё) было ему хорошо и давно известно, Валентин проскочил прямо к лестнице, поднялся наверх и размашисто прошагал к одному из оконных проёмов – судя по всему, именно к тому, который был нужен.

– Не видно, – услышал через минуту подошедший и терпеливо ожидавший результатов Домотканов. – Ничего не пойму. – Валентин резко обернулся к товарищу и уступил место. – Посмотри сам. – Вынырнув почти до локтя из просторного рукава пальто, тонкая рука с широкой ладонью указала в окно. – Вон на том самом высоком холме между двумя маленькими.

Однако сколько ни смотрел Домотканов, тоже ничего не увидел.

–Нет, – огорчился он – и огорчился, скорее, не потому, что не увидел башни, а потому, что не смог сделать приятное новому знакомому.

Внезапно тот развернулся и стремительно зашагал по потрескивающей плитке – как через несколько секунд оказалось – к противоположному проёму. Опять Домотканов послушно последовал за гостем.

Тот неподвижно стоял и, сурово прищурившись, глядел вдаль. Домотканов проследил за направлением его сосредоточенного взгляда и вдруг увидел на самом далёком холме, на выпуклой от него линии горизонта, крохотную светло-серую крапинку, точно вбитый в землю гвоздик. Постепенно крапинка приняла формы, напоминающие башню, но очень смутно, можно было и ошибиться. Однако Домотканов всей глубиной души почувствовал, что не ошибся.

– Ещё одна, – прошептал Валентин. – Можно было догадаться.

– Ещё одна? – переспросил Домотканов, хотел было продолжить, но не успел: в голове возник ночной огонёк и, кажется, горел он именно в этой стороне.

– Всё становится на свои места, – вместо него продолжил тему собеседник, не меняя суровой позы. – Три башни – это уже путь, – голос его с каждым словом становился всё более и более похожим на голос актёра, читающего роль. – Вероятно, есть и четвёртая, и пятая и так далее. Впрочем, нельзя утверждать с уверенностью. Может. Путь и короток, в зависимости от цели, а может… – он повернул свою вновь обретённую способность двигаться голову и посмотрел на Домотканова прежним ясным, располагающим к себе взглядом. – Пойдём туда, да? – спросил Валентин с какой-то детской просительностью в голосе. Так дети просят новую игрушку.

– Пойдём, – не смог отказать Домотканов и даже прибавил для окончательной уверенности: – Конечно, пойдём. – Про огонёк он почему-то ничего не сказал. Что-то перестраивалось в Домотканове – и от слов Валентина, и от ночного огонька, и от увиденной башни, и от чего-то ещё, возможно, самого главного, чего нельзя было увидеть или услышать, но что давно ожидало всех этих сошедшихся воедино обстоятельств. Он вдруг страстно захотел пути к новой башне, так сильно, что ноги задрожали в коленках от предвкушения пути, а рука покрепче сжала твёрдую рукоять меча, словно не для того чтобы удержать его в руке, а самому удержаться за него.

– Переночуем и пойдём, – продолжил так же по-детски просительно Валентин. – С утра пораньше. Отдохнём и пойдём. – Он выразительно посмотрел на Домотканова опять, отрываясь от далёкой башни и снова устремляя на неё взгляд, словно она могла куда-то исчезнуть, если он не будет на неё смотреть то и дело.

– Я бы мог и… – начал Домотканов, но вовремя спохватился. Только сейчас он заметил, какой у его нового знакомого на самом деле усталый вид. Шутка ли, проделать такой путь, да ещё в его возрасте. – Конечно, хорошенько отдохнём, а завтра двинемся. Да и приготовиться надо, меч вот доделать, – придумал Домотканов на ходу, – а то рукоять…

– А моей башни не видно, – перебил его Валентин, – потому что она больше не нужна. Теперь нужна лишь эта, – он снова с жадностью поглядел в окно.

– Кому? – загадочно спросил Домотканов.

– Тому, кто устроил всё это. – Валентин повернулся к Домотканову и поглубже взглянул ему в глаза.

Тот хмуро потупил взгляд, как будто спросил о том, о чём спрашивать на самом деле не хотел.

Внезапно Валентин отвернулся и от Домотканова и от окна (он всё делал внезапно, как успел заметить Домотканов) и зашагал куда-то. Домотканов поднял взгляд и увидел Валентина у кожуха с длинной ручкой.

– Часовой механизм, – невольно подсказал Домотканов.

– Вот как? – новый знакомый взялся за ручку, попробовал повернуть. – Не действует, конечно, – с обидной почему-то для Домотканова уверенностью заметил Валентин.

– Заржавел, – уточнил Домотканов.

Валентин так же быстро бросил кожух с ручкой, как и заинтересовался им. Он уже опять стоял у высокого проёма – правда, не того, из которого увидел башню, а у ближайшего от кожуха.

– А тишина-то какая, – произнёс он одобрительно. – У нас, пожалуй, уже нигде такой не осталось. Есть что-то в ней прекрасное. Я, когда шёл сюда, её наслушался. Только не пойму ещё хорошенько, что она хочет сказать. – Он мечтательно перевёл взгляд от окна на собеседника.

– А разве что-то хочет? – зная что это так, всё-таки спросил Домотканов.

– Несомненно, – убеждённо кивнул Валентин, мелькнув пёстрой шапочкой. – Как эта башня, этот страж. Как тот, которого мы уже упомянули. Но для более серьёзных выводов ещё слишком мало известно.

Домотканову от этих речей снова стало неприятно.

– Выберемся ли мы когда-нибудь отсюда назад? – вдруг сложилась эта неприятность в слова.

Валентин замер – точно так, как недавно у окна с обнаруженной башней – замер до последнего уголка старого пальто и шнурков таких же старых ботинок. Но так же, как и прежняя, эта неподвижность продолжалась недолго, словно была чуждой жизнерадостному гостю. Рука с широкой ладонью поднялась и сняла шапочку с головы, вторая пригладила редкие полностью седые волосы вокруг лысины.

Домотканов опустил требовательный взгляд.

– Интересно, кто там, в новой башне? – отменяя свой прежний вопрос, задал он новый.

– Наверно, такой же, как и мы, человек, который попал в ловушку и теперь не знает, как из неё выбраться, – охотно на этот раз ответил Валентин.

Следующее молчание, не в пример предыдущему, затянулось на более долгое время – может быть, потому что не было связано с неподвижностью. Домотканов поймал себя на том, что с каким-то неопределённым интересом шарит взглядом по плиткам пола, уложенным, оказывается, в виде шахматной доски: коричневые и светло-коричневые плитки; после них взгляд заскользил по простенкам и окнам, будто увлекаясь их более контрастным, чем на полу, тёмно-светлым чередованием. Затем задвигался и сам хозяин неусидчивого взгляда, как сделал это чуть раньше второй находящийся в башне человек. Двое людей переходили с места на место, словно в каком-то загадочном поиске, похожем на сложный танец, поглядывали то туда, то сюда, но не на друг друга, могли остановиться у окна, у кожуха или где-нибудь ещё на продолжительное время, будто обдумывая что-то пришедшее в голову, потом двигались дальше, снова останавливались.

Между тем глубоко послеполуденное солнце стало ещё ниже, оно косыми лучами прорезало комнату насквозь – от проёма до проёма, а вместе с нею обрызгало красноватым светом и её обитателей – и точно пробудило их от навязчивого сновидения.

– Надо бы позаботиться о ночлеге, – прозвучало в тишине. – Да и об ужине не помешало бы.

– Да, конечно, – аукнулось в ответ, и Домотканов с Валентином, снова став прежними Домоткановым и Валентином, дружно поспешили к лестнице.

Выйдя на улицу, Домотканов уверенно занял главенствующее место в их маленьком отряде и повёл своего спутника к яблоневому садику. Остановившись в глубине его незамкнутого круга, он по-хозяйски окинул его взглядом и направился к ближайшему дереву. Положив под него неразлучный меч, Домотканов начал рвать с веток крупные красные яблоки, похожие на ёлочные игрушки. Рвать и складывать их рядом с мечом.

– Хватит, – обеспокоенно остановил его через некоторое время Валентин. – У меня остались ещё мои. – Он приблизился к дереву, положил под него булаву – так же, как сделал Домотканов с мечом, и принялся извлекать из вместительных карманов пальто не такие крупные, как у Домотканова, но и не маленькие жёлтые яблоки и складывать их рядом с красными. От долгого пребывания в карманах яблоки были слегка помяты.

Усевшись возле импровизированного стола, по какому-то взаимному негласному соглашению Валентин начал есть яблоки Домотканова, а Домотканов – Валентина. И те и другие были одинаково превосходны, хотя отличались вкусом.

Звук раскусываемых и пережёвываемых яблок наполнил тишину неподвижного окружения. Вечернее солнце, точно праздничной глазурью, покрыло и листья, и траву, и лежащие на траве яблоки, и оружие красным блеском.

– А ведь я всё-таки кое-что видел с башни, – наконец признался Домотканов. – Огонёк. – Он помолчал под поощрительное молчание товарища. – Возможно, кто-то на другой башне подавал сигнал таким образом.

– И мы можем, – подхватил Валентин. – Наберём сухих веток и зажжём на крыше костёр. Пусть тот человек знает, что он не один.

Домотканов поднялся, намереваясь тут же воплотить мысль в дело. Валентин тоже поднялся.

– А спички есть? – спросил он неуверенно.

– Нет, – ответил Домотканов.

– И у меня нет.

Они помолчали.

– Жаль, – произнёс Домотканов. – А телефон? – вдруг по какой-то странной ассоциации прибавил Домотканов.

– И телефона нет, – опустил голову собеседник. – Ничего нет.

– И у меня ничего, – обобщил Домотканов и с удовольствием повторил: – Ничего.

– Ладно, – примирительно произнёс Валентин, – пусть тот человек подождёт. Выйдем пораньше.

Рассовав по карманам оставшиеся яблоки, подхватив с земли оружие, они пошли к башне, которая уже спрятанной от заката стороной стала чёрной, будто покрашенной густой краской. Перед тем как войти, Домотканов бросил взгляд на такую же потемневшую до неузнаваемости тушу коня.

Закрыв и заперев на засов дверь за собой, они поднялись по лесенке и огляделись в помещении с высокими окнами, сквозь которые уже начали проглядывать звёзды. Валентин задержал взгляд на люке в потолке.

– Ведь это на крышу?

– Да, – кивнул Домотканов.

– А ночи здесь такие же тёплые, как дни, и дождя вроде не предвидится, – продолжил Валентин. – Не переночевать ли нам под открытым небом? В знак доверия? – не совсем понятно прибавил он, но Домотканов всё равно согласился.

Они натаскали на крышу стружек, рогожи и устроили что-то навроде подстилки. Тёплое пальто Валентина и ветровка Домотканова должны были заменить одеяла.

Когда улеглись, Домотканов почувствовал, что хотел бы поподробнее поделиться с новым знакомым тем, как попал сюда, но наступившая тишина, вернее, вернувшаяся после их недолгой возни с устройством лежанки и необходимыми для этого фразами подавила это желание, словно предлагая свой разговор – беззвучный, но оттого лишь более выразительный. К этому разговору подключились и звёзды, незнакомые и знакомые звёзды странного мира. Вот только то, о чём они так настойчиво говорили, было не понятно уму, но, кажется, понятно сердцу. Оно билось взволнованно, жадно внимая этому безмолвному разговору.

Когда взошла маленькая здешняя луна, и Домотканов, и Валентин уже спали: крепко, доверчиво, как в детстве.

Не зная, что о нём забыли, крохотный огонёк на далёкой башне опять зажёгся и гораздо более долгое время, чем вчера, звал кого-то из обступившей его тьмы.

3

Она проступила сквозь эти крупные мягкие снежинки, которые словно пытались её скрыть, заштриховать, так как её не должно было быть. Но чем больше Валентин на неё глядел, тем она становилась лишь убедительней: тёмные бревенчатые стены, плотные связки углов, столбы, подпирающие высокий навес крыши. Валентин положил книгу на стол и, не доверяя окну, пошёл из дома.

Но за дверью была та же неизвестно откуда взявшаяся деревянная башня. Невысокая, не выше молодых берёзок на опушке сосняка, рядом с которыми стояла.

Валентин шагнул было за порог, как был – в тапочках, в кофте – под первый декабрьский снегопад, но вовремя одумался и повернул назад. В прихожей он надел старенькое пальто, вязаную покойной сестрой шапочку, сунул ноги в ботинки и, теперь уже во всеоружии, двинулся снова из дома в наступившую наконец зиму.

Хотя все эти приготовления он делал не спеша, втайне надеясь, что странная башня как появилась, так и исчезнет, она никуда не исчезла и опять взглянула на него в ответ с опушки. Оставалось лишь подойти к ней поближе. Утопая по щиколотку в мягком снегу, успевшем покрыть огород, Валентин добрался до изгороди, перелез через её жерди и очутился под сплошной бревенчатой стеной. Размышляя, что же делать дальше, он невольно двинулся вдоль неё и за широким углом обнаружил дверь. В глубокой нише, над низеньким дощатым крыльцом в одну ступеньку. На двери отливало металлической зеленью толстое кольцо, словно подмаргивающее сквозь снегопад. Опять-таки не оставалось ничего, кроме как подняться на ступеньку, взяться за кольцо на скобке, приподнять его чуть-чуть и надавить им на дверь, так как она должна была отворяться внутрь. Дверь отошла легко, почти беззвучно, если не считать тонкий писк таких же покрытых зелёным налётом металлических петель. Беспросветно тёмная внутренность башни по сравнению с белизной снаружи приглашала дальше. То ли от этой темноты, то ли от всего обрушившегося на Валентина разом он не стал входить, а двинулся вокруг башни. Надёжно сработанные тупые углы с торцами брёвен следовали один за другим, пока не привели снова к отворенной вовнутрь двери. Больше не колеблясь, Валентин вошёл в проём, который теперь не показался таким уж беспросветным, как вначале. Не только из двери, но и откуда-то сверху в помещение проникал хоть и скудный, но всё-таки достаточный для того чтобы что-то разобрать свет. Дощатые помосты вдоль стен, уставленные коническими предметами, судя по массивности помостов, наверняка тяжёлыми. Деревянная лестница с перилами, упирающаяся в тот самый просвет вверху, превратившийся в люк в потолке. Как бабочка на свет, Валентин потянулся к люку, ноги помогли добраться до лестницы, подняться по ступенькам, вынесли под просторный шатровый навес над головой. В отвыкшие от света глаза его хлынуло так много, что они закрылись на минуту. Но всё-таки успели унести с собой что-то неожиданное. Что-то не из здешних мест, а как будто из памяти… или сна. Какой такой сон! Валентин открыл глаза пошире и ещё раз выглянул из-под навеса.

Наверно, это и вправду был всего лишь сон, как м сама башня. Эти покатые зелёные холмы, будто волны тяжёлого океана, разбегающиеся в разные стороны, эти остроконечные торжественные ели, по одной, по паре, по тройке застывшие на склонах, серые большие камни, как чьи-то надгробья, бледные берёзы в долинах, овальное зеркало озера в ближайшей из них… – вместо покрытого снегом сосняка, опушки, огорода, вместо остатков заброшенной деревушки у тихой речки с обвалившимся мостиком, который единственный житель этой деревушки всё никак не собрался починить. Валентин поплотнее закрыл глаза, выждал с минуту и снова открыл. Не помогло. Взамен знакомых взгляд нашарил лишь ещё одну незнакомую вещь: средних размеров колокол, привязанный к балке, поддерживающей крышу. Валентин торопливо приблизился к нему и взял в руку свисающую с «языка» верёвку. Словно желая пробудить себя от этого странного сна, Валентин потянул за верёвку, качнул увесистый «язык» пару раз и на третий ударил им о край колокола. Гулкий звук раскатился по неправдоподобному пространству, но не прогнал его, а напротив, лишь придал ему сил, точно вдохнул душу. Холмы очнулись от могильной тишины и долго ещё перекликались раскатистым эхом. Валентин выпустил из руки верёвку и прислушался к новому звуку, который породил затихающий гул. Новый звук совсем не был похож на мощный колокольный, а явился как бы полной его противоположностью: визгливый, суматошный. К визгу прибавилось хрюканье. Всё это стремительно приближалось со стороны густых низеньких деревьев, небольшой рощицей подступавших к башне. Хрюканье и визг обросли плотью нескольких пёстрых свиней, вынырнувших наконец из-под крон и побежавших к башне. Валентин взялся за широкую планку, которая накрывала невысокий бортик вокруг площадки, переклонился наружу и внимательно поглядел на приближающуюся компанию. Что ещё преподнесёт этот нелепый сон? Наверно, лучше всего с ним смириться и просто досмотреть, что там будет дальше.

Три крупных свиньи в розовых и чёрных пятнах резко затормозили перед стеной под Валентином и завизжали и захрюкали ещё громче. С явной угрозой. Эту угрозу усиливали внушительных размеров клыки и тоже немаленькие зубы в раскрываемых и с щёлканьем закрываемых пастях. Злые глазки сверлили человека насквозь. Со своего безопасного места Валентин без всякого страха, а лишь с интересом наблюдал за неисствующими животными. И чего взъелись? Хозяева, что ли, здешние? Валентин попытался приветливо посвистеть им. Но приветствие подлило масла в огонь. Самая клыкастая из свиней не удивление легко подпрыгнула и уперлась передними копытами в стену. Задние ноги подбросили тело ещё и ещё, словно свинья собиралась вопреки всяческим законам природы ринуться по вертикали и достать-таки ненавистного нарушителя чужих владений. Пожилые глаза наблюдателя вдруг прищурились в изумлении: тыкающийся вверх пятак блеснул в предвечернем солнце тем же тёмно-красным металлом, из которого здесь сделано было, по-видимому, всё вместо привычного железа. Только одно дело ручка, петли, колокол, а совсем другое – рыло живой свиньи. Но это же всего-навсего сон, вспомнил Валентин, а чего не бывает во сне.