Текст книги "Башни"

Опередив со своей хромой ногой всех остальных (а может, мужчины деликатно уступили женщине это право), Даша приблизилась по пыльной каменистой земле вплотную к темной стене и, так как на ней не было никакой двери, захромала в обход.

Домотканов, на секунду замешкавшись, последовать ли за Дашей или двинуться вокруг с другой стороны, двинулся за Дашей. Как и не могущий угнаться за более молодыми Валентин.

На темных, как и низ башни, каменных ступеньках, спиной к настежь распахнутой железной двери, сидел человек в светлом пиджаке с разорванным боком, в черных брюках, в еще более черных блестящих туфлях; русый коротко постриженный затылок смотрел в небо, так как невидимые глаза – в землю перед собой. Еще путники успели увидеть трупы двух животных невдалеке от сидящего, пока он не поднял низко опущенную голову и не посмотрел на них. Что это был за взгляд? Наверно, не такой ожидали гости встретить после столь желанного к нему пути: ничуть не удивленный, даже вообще непонятно какой. Удивляться предоставляли гостям. К тому же это неуместное молчание, которое, по-видимому, если его не перебить, никогда не прекратится. Поэтому его и перебили поскорей.

– Здравствуй! – громко, как к глухому, обратилась к человеку Даша.

– Здравствуй… те, – с трудом выговорил тот, как, и в самом деле, глухой, отвыкший от чужой и собственной речи, обведя остальных тем же ничего не выражающим взглядом. По-видимому, начав обращение на «ты», как диктуется этим странным миром, он перешел на «вы», поскольку дальше уже обращался ко многим.

– Ты, – без всякой диктовки, а как бы обратилась в любом из миров, продолжила Даша, – давно здесь сидишь?

– Д-давно. – Человек, словно его уличили в чем-то предосудительном (свое безразличие он, очевидно, таковым не считал), торопливо поднялся со ступенек во весь, хотя и невысокий, рост. Светлый пушистый бобрик над круглым, лет тридцати-тридцати двух некрасивым лицом, засиял в упавших на него предвечерних лучах, как нимб. Бледно-голубые невыразительные глаза уставились на спросившую.

Даша, каким-то чутьем угадав, как надо с собеседников разговаривать, продолжила в том же духе:

– Ты, наверно, вошел в башню в одном месте, вышел в другом и не знаешь, что произошло, что делать дальше?

Блеклые, светло-голубые до такой степени, что их почти не было видно, глаза бесстрастно смотрели на настойчивую собеседницу.

– Да.

– А эти звери, – Даша мотнула головой в сторону, – тебя не хотели выпускать.

– Росомаха, – с прежней краткостью уточнил молодой человек.

– А косуля?

– Пришла и напала на росомаху.

– А ты?

– Я? – запнувшись, переспросил собеседник. – Смотрел, пока они не убили друг друга, – с неожиданной полновесностью прибавил он.

Проблеск чего-то живого промелькнул в неподвижном некрасивом лице, но тут же погас.

Домотканов и Валентин невольно перевели взгляды на тех, о ком говорили. Ну да, те же демоны, как назвал их Домотканов, или стражи, как окрестил Валентин, только в несколько ином обличье: темно-бурая лохматая росомаха с испачканными в крови железными серпами когтей, светло-рыжая косуля, исполосованная рваными красными бороздами, с ярко-желтыми, по всей видимости, латунными или какого-нибудь подобного ему медного сплава витыми рогами, наполовину утонувшими в мрачной, но словно украшенной красным слюнявчиком, мохнатой груди. Кровавая лужа на сухой каменистой земле, точно поднос, поддерживала соединившиеся трупы, как будто для того чтобы ими можно было получше полюбоваться. Это была заслуживающая того схватка.

А Даша уже смотрела на склонившуюся над головами людей внимательно подслушивающую и подсматривающую башню.

– Давайте перейдем в другое место, – мягко предложила она тому, с кем вела беседу, и, разумеется, всем остальным.

Незнакомец в пиджаке не менее послушно, чем уже привыкшие к Дашиным командам остальные, последовал за ней от ступенек вдоль стены. Поддерживая доверие, Даша даже не оглянулась на идущего за спиной до самого того места, где решила остановиться. Это место находилось не меньше, чем шагах в тридцати от башни – по-видимому, на тот случай, что если она все-таки рухнет, то не зацепит никого обломками. Тоже голубые, как у незнакомца, но только в тысячу раз ярче, глаза девушки уставились снова на молодого человека в пиджаке. Но теперь в них было всё совсем иное: веселое, как на празднике, быть может, потому, что Даша очень любила праздники.

– Сядем, пора перекусить, – по-хозяйски распорядилась она и, бросив палку и сняв мешок, опустилась на землю

Первое яблоко, вынув его из мешка, она протянула незнакомцу. Он по-прежнему послушно взял его, но оставил в руке, словно не зная, что с ним делать дальше. И начал есть лишь после того как, получив из Дашиных рук тоже по яблоку, начали их есть Домотканов с Валентином. Откусив и прожевав первый кусок, как и всё, что он делал, бесчувственно, молодой человек, чем дальше ел, тем более входил во вкус. Даша незаметно подсунула ему второе яблоко, когда он полностью, без огрызка, расправился с первым.

– Спасибо, – доедая второе, вдруг на минуту прервался он, вспомнив о нужном для такого случая слове, и снова занялся яблоком, так же быстро покончив с ним, как и с первым. Даша дала третье. На этот раз не дожидаясь, когда он съест и его, она поинтересовалась:

– Ты что, давно ничего не ел? – и догадливо: – С тех пор как попал сюда?

– Да, – качнул пушистой головой собеседник. – Ничего не было.

– А это? – пытаясь отвлечь его внимание от поглощаемого третьего яблока, спросила Даша и указала рукой на сад, прямо напротив которого он сидел. Человек послушно оторвался от еды и взглянул туда, куда ему приказывали. Белые до прозрачности, довольно крупные яблоки обильно покрывали хоть и низкорослые, покрюченные, но тем не менее плодоносные деревца.

– Не знал, что тут есть яблоки, – как-то простодушно, предъявив наконец целиком хоть какое-то чувство, ответил собеседник. – Это хорошо.

Даша снова внимательно посмотрела на него.

– Да нет, – вдруг широко улыбнувшись своим большим некрасивым ртом, отмахнулся он от нее. – Со мной всё в порядке. Пройдет, – словно обращаясь к кому-то еще, кроме присутствующих, успокоил он. – Пройдет, – повторил незнакомец для убедительности. – Валера, – переложив огрызок из правой руки в левую, протянул он освободившуюся ладонь женщине.

Дальше пошло легче. И Домотканов и Валентин, наконец, тоже включились в беседу с, очевидно, их новым товарищем. Валентин, помогая Даше, взял на себя обязанность поведать Валере обо всём, что они до него пережили, и закончил планами на будущее, которые заключались в продвижении к следующей башне.

– Я согласен, – подхватил его заключительные слова Валера и поднялся, по-видимому, готовый тут же выступать.

Валентин был несколько озадачен таким своеобразным пониманием собственных слов. Он невольно тоже поднялся со своего места, чтобы удержать нетерпеливого путника.

– Не сейчас, – положив руку ему на плечо, сказал он. – Уже поздно, да и отдохнуть нам надо. Кроме того… – Валентин убрал руку с Валериного плеча и вдруг с новой заинтересованностью взглянул ему в глаза. – Ты, наверно, уже её видел, да? – Что-то дрогнуло в лице Валентина.

– Нет, – мотнул головой Валера. – Я и не смотрел.

– Так куда… – Валентин прикусил язык. – Тогда надо посмотреть, – закончил он примирительно и повернулся к башне, чтобы привести слова в действие.

Рядом с его долговязой фигурой выросла ладная невысокая Дашина. Крепкая рука задержала товарища на полушаге.

– Не стоит. Это опасно.

– Но… – начал Валентин.

– Просто надо подумать, – успокоила его Даша. – Только и всего.

Валентин поставил ногу на землю, замер и дотронулся рукой до своей неразлучной шапочки.

– Я посмотрю, – вдруг легко прозвучало рядом. И не успел никто ничего сказать, как маленькая, еще меньше Дашиной, фигура в светлом дырявом пиджаке, развевая его фалды, устремилась к башне.

Даша, наконец, пришла в себя, открыла было рот, но не сказала ни слова.

Валера обогнул закругляющуюся стену и исчез из виду. Никто больше не двинулся с места. Лишь Домотканов тоже поднялся на ноги. Томительное ожидание было недолгим. Через пару минут белобрысая голова Валеры появилась в окне второго этажа, прямо напротив ожидающих.

– Я увидел, – победно сообщил он. – Далеко-далеко с той стороны.

– Спускайся быстрей! – скомандовала нетерпеливо Даша.

– Сейчас, – ответил Валера и скрылся из окна.

Башня не рухнула. Возможно, она еще простоит сто лет, напрасно они испугались. Но что-то вдруг подсказало Домотканову, что она простояла бы совсем недолго, если бы они не пришли сюда. Хотя, поправил он себя, грош цена всем моим мыслям здесь…

Для ночлега Даша выбрала место еще подальше от башни, на опушке карликового сада, правда, с великолепными как на вид, так и на вкус яблоками Валеры. Чтобы и башни не бояться и ветки для подстилки и сигнального костра были поближе. С распорядительностью, в которую превратилась здесь, в новом мире, ее исполнительность на пережитой войне, она приказала устроить лежанки из нарубленных мечом Домотканова зеленых веток, с которых предварительно были сорваны яблоки, наломать сухих для костра. Когда всё было готово, Даша поднесла к кучке хвороста зажигалку – единственное их средство для разведения огня, поскольку лишь Даша оказалась курящей, хотя за всё своё пребывание здесь так и не удосужилась ни разу закурить. Но, может, еще закурит. Сухие ветки, прокаленные вечно ясным солнцем, занялись дружно. Затем все уселись вокруг костра для того чтобы еще раз перекусить теперь уже исключительно Валериными яблоками, настолько прозрачными, что сквозь мякоть проглядывали черные семечки, – перекусить перед сном да перекинуться парой слов после трудного дня для путников и, наверняка, не менее трудного, только в ином роде, для хозяина наклонной башни. Не забыт был в этих словах и тот, для кого, в первую очередь, горел костер – незнакомый пока обитатель следующей башни на потонувшем в сумерках далеком холме, которую увидел Валера. Незнакомый, каким был до сегодняшнего дня сам Валера. Если только обитатель там был. Но раз он был в теперешней и во всех предыдущих башнях, то скорей всего будет и в следующей… «Неужто в этом и заключается наше пребывание здесь – идти к новой башне, чтобы присоединить к себе еще одного «потерпевшего кораблекрушение»? – смутно от усталости думал, засыпая на жестких ветках, Домотканов. – Но вот нас соберется много… или столько, сколько надо… для чего?» – хотело продолжать обессиленное в конец сознание, но, видно, это ему было уже не по зубам – и оно примирительно отключилось.

Незаметно еще во время ужина взяв заботу о поддержании костра на себя, Валера и после того, как все улеглись на свои яблоневые лежанки, продолжал сидеть возле него и подбрасывать сухие ветки. Даша хотела приказать ему ложиться ввиду долгого завтрашнего пути, но передумала.

Оранжевые блики скользили по неказистому лицу Валеры, почти таким же по цвету, как оно, светлым коротким волосам, по его бежевому пиджаку, черным брюкам, блестящим туфлям. Как только костер собирался пригасать и оранжевые блики переставали скользить, в него ложилась новая ветка и всё начиналось сначала.

12

Темнота была полной, как будто никогда и не существовало света. А может, его вправду, никогда не было? – подняла голову странная мысль, но и она не удержалась, тоже растворилась в этой тьме. Чтобы больше ничего не оставалось кроме нее. И это правильно. Валера опустил руку в карман пиджака и достал пистолет. Его невидимый ствол вдруг смутно блеснул и стал видимым. Валера, осклабившись, покрутил головой. Где-то в странной дали брезжила серой звездой какая-то дыра, нарушая эту ровную успокоительную извечную темноту. И это было неправильно. Словно решив исправить вопиющую ошибку, Валера двинулся по направлению к серой звезде. Вот ее лучи упали на такие же железные, как его пистолет, ступеньки, прутья перил. Ступеньки вели к ошибке, значит, туда и ему. Валера начал подниматься по ребристым полоскам металла. Страшный грохот, не хуже этого серого своевольного света, ворвался вдруг в темноту. Валера прижал пистолет к себе, так как это он нарушил и без того нарушенный светом покой, задев о железный прут.

Лестница вывела через люк на второй этаж, в окончательно уже отравленное светом помещение. Многие окна впускали его сюда. Валера зажмурился. Но этим темноты не спасти. Он открыл глаза. Что ж, а так тоже неплохо – назло ему, этому наглому, никому не нужному свету. Валера поднес пистолет к голове. Наверно, зря он все-таки открыл глаза. Иначе они бы не увидели того, что было за окном, не испортили бы всё дело. После которого стало бы всё иначе. А теперь вот иди разбирайся, почему за окном не пустырь, похожий на свалку, как тому и положено быть, а чистый каменистый склон, не извалявшаяся в грязи речушка, а искристо-голубой кристалл озера по склоном, за которым еще один такой же опрятный склон, еще опрятней от усыпавших его темно-зеленых елей. Взгляд поднялся выше и рассыпался по множеству зеленоватых холмов, как по волнам подступающего океана. Валера опустил пистолет и пошел к окну.

Всё так, как не должно быть. Именно так чтобы помешать ему. Ну что ж, попробуйте – Валера оперся ладонями, одной из которых мешал пистолет, о кирпичный подоконник проема без рам и стекла и высунулся наружу. И как за отдернутой ширмой фокусника, увидел под стеной лохматого зверя. Похожего на небольшого медведя. Но только это был не медведь, засомневался Валера, а… росомаха, откуда-то выковырял он нужное слово. Росомаха смотрела, подняв голову, на Валеру, Валера, опустив голову, на нее. И что дальше? Снизу, как невидимый шар, поднялось рычание. Темная морда разъехалась, обнажив белые крупные зубы. Она хочет меня съесть? – подумал Валера и невольно сосредоточил взгляд на длиннющих, точно кухонные ножи, когтях передних лап, которыми зверь нетерпеливо перебирал перед собой. Когти чем-то напоминали тот же пистолет, который по-прежнему оставался в руке. Ну да, такие же поблескивающие серым металлом, как он. Она хочет меня съесть, – повторил про себя Валера, отдвинулся от окна, спрятал пистолет в карман, развернулся и пошел к лестнице.

Внизу темнота уже не была такой, как вначале. Сквозь нее можно было вполне различить кирпичный пол, дверь, которую он заботливо запер за собой на имевшийся там засов, чтобы не помешали… Как задвинула несколько минут назад, точно так же рука отодвинула его, а вторая, теперь свободная, тронула железную створку. Скрипнув, она отошла недалеко. Но того вполне достаточно, чтобы выйти.

Росомаха не заставила себя долго ждать. Бурый лохматый холм в следующую минуту возник перед глазами. Блеснули белым зубы, серым – когти, чем-то пронзительным – близко посаженные глаза. В последнее мгновение Валера увернулся, однако железные серпы все же полосонули по краю пиджака. Косяк двери больно ударил в плечо, но в то же время помог развернуться. Оставалось лишь прихлопнуть дверь (хорошо, что не распахнул ее нараспашку) и задвинуть засов.

Дверь дернулась в петлях и засове, запричитала острым скрежетом, мелко задрожала под свирепым рычанием. Валера стоял к ней так близко, что показалось, будто это он сам дернулся, запричитал и задрожал. Рука невольно потянулась к карману. Но там всего один патрон, а как же тогда…? Он придвинул лицо еще ближе к железному полотну и коснулся его кончиком носа, словно желая втянуть им скрежет и злобное рычание поглубже в грудь.

Они внезапно прекратились. Валера медленно отлип от двери. Тихо. Он пятясь, сделал еще несколько шагав, уткнулся задом во что-то. Обернулся. Это были прутья перил. Взявшись за перила левой рукой, он заставил себя развернуться и двинуться вверх по ступенькам.

Вместо прежних намерений да и вообще вместо всего прежнего в голове, как цветные стеклышки калейдоскопа, что-то пересыпалось по кругу, но никак не укладывалось в хоть какой-нибудь узор. Где, где эта спасительная и такая ясная темнота? Но ее больше неоткуда было взять. Валера поднялся на верхний этаж и пошел к первому попавшемуся окну. Снова великолепные холмы, стройные ели, чистейший аквамарин озера и такие же великолепные и чистые дали. Вот оно-то как раз и укладывается в голове в отличие от всего остального.

Сбоку из-за стены вышла росомаха, прозвякала по твердой земле своими железными когтями и остановилась под окном, опять злобно зарычала, оскалив острые зубы. Валера отошел от окна и, сам не зная что делает, пошел по кругу в круглом пустом помещении. Нет, не совсем пустом, кое-где к стенам лепились полки с книгами. Но было не до них. Затем он снова подошел к окну – к тому, что подвернулось. Затем снова отошел, отправляясь в поход по кругу. Как будто что-то мог выходить. И в самом деле, что-то выходил в конце концов. Рубиновый вечерний свет вместо золотистого дневного, который косыми лучами проник в многочисленные окна и располосовал темный пол. А потом, после провалившегося куда-то куска времени, и серебристый лунный, на взгляд, ничуть не тусклей вечернего солнечного, но только в другом роде. Ходить в его нервущихся искрящихся лентах было еще загадочней, чем в солнечных. В принципе, можно ведь было не только ходить, но и посидеть на подоконнике, а то и на полу, постоять, прислонившись спиной к холодной стене…

Серебряный свет, опять-таки после какого-то незаметного провала, заменился платиновым, затем жемчужным и, наконец, снова рубиновым. Валера замер на полушаге и широко открыл глаза, как будто проснулся. Хотя ведь он не засыпал. А может, он и хотел лишь проснуться, а не умереть? Валера тихонько опустил зависшую в воздухе ногу на пол. Нет, умереть он все-таки хотел, но как-то уже не так, как раньше. Пистолет чуждой тяжестью оттягивал карман. А как? То ли уходя от трудного вопроса, то ли, наоборот, стараясь приблизиться к ответу на него, Валера мелким шагом зашагал к окну.

Росомаха словно только и ждала его под ним. Опять белые зубы и угрожающее рычание. А может, это как раз именно то: выйти и дать себя растерзать на части? Валера уставился на росомаху, обдумывая эту мысль. Но внезапно в поле его зрения явился еще один зверь. С длинными острыми рогами, отливающими светлой медью, как и такой же шкурой. Будто маленький олень, нет, косуля, поправил себя Валера, в точности так, как поправил себя в случае с росомахой. Играя медной, нет, снова поправил себя Валера, латунной шкурой и рогами, зверь уверенно и не спеша приближался к башне. Ухо различило цокот копыт по каменистой земле.

Но зверя заметил не только человек. Росомаха повернула свою медвежью голову назад. Очень быстро, так что наблюдатель не успел и заметить, росомаха переменила позу и не менее уверенно, чем гостья, двинулась ей навстречу. Звуки рычания отлетали от раскрытой пасти, как брызги от режущего воду носа корабля.

По-хозяйски, как дворовая собака, росомаха с ходу бросилась на косулю. Латунные рога, будто две пружины, отбросили нападающую. Перекувырнувшись назад через голову, росомаха цепко, с помощью своих длиннющих когтей, встала снова на ноги. По-видимому, рога не причинили ей ощутимого урона. Возможно, они ударили не столько концами, сколько боковой поверхностью, а возможно, росомаха просто не подавала виду от полученных ран. Так или иначе, злобный зверь, лишь добавив к своей злобе пронзительный визг, опять бросился в атаку – и по-прежнему лоб в лоб, как будто ни во что не ставил латунные и, кажется, вдобавок витые рога. И напрасно. Умная косуля сделала вид, что дрогнула перед подобной яростью, резко попятилась, чем еще больше вызвала во враге визга и скорости, и вдруг, выровняв на этот раз рога строго параллельно земле, оттолкнулась задними копытами и, как брошенное копье-двузубец, вонзилась в грудь похожего больше на тролля, чем на зверя противника. Визг захлебнулся, перешел в хрип. Но не только косуле было дано сокрушительное оружие. Кривые ножи заработали в предсмертной агонии, как вставленные в колеса древних колесниц, разрывая золотистую шкуру на шее, боках, голове. Ее клочья, точно бабочки, разлетались в стороны, словно раздуваемые ураганом. И один зверь и другой закончили одновременно: остановились роторы толстых бурых лап, подкосились тонкие желтые ноги. Сомкнутые воедино такие разные существа застыли на облитой общей кровью сухой каменистой поверхности. На какой-то миг в голове Валеры мелькнул образ некоего единого зверя, но тут же погас. Тем не менее, задетый этим странным видением за живое, наблюдатель оторвался от окна и опрометью бросился к лестнице, чтобы побыстрей очутиться рядом с получившимся зверем, потрогать его буро-золотистую шкуру, железно-латунное оружие, однообразно красную кровь…

13

Шагая вслед за Дашей, Домотканов вдруг заметил, что она перестала хромать. Когда это случилось: то ли совсем недавно, то ли аж с того момента, когда они двинулись в путь от Валериной башни? Как ни странно, он не помнил. Но какая разница, главное, что с Дашей теперь всё в порядке и она стала еще сильней, чем раньше. А силы нам понадобятся. Домотканов с удовольствием смотрел на новую Дашину походку. Но зачем ей тогда этот длинный костыль? Хотя, наверно, нужен, раз она его не бросает, а так твердо и размеренно, еще даже более твердо, чем когда хромала, чеканит им путь.

Домотканов ощутил, что хочет нарушить эту угнетающую тишину, которая очень быстро подавляет любые разговоры, как будто они происходили под водой.

– Слушай, Валера, – обратился он к самому молчаливому из них, который шагал чуть в сторонке и немного сзади Домотканова, – всё хотел спросить: а у тебя, случайно, не остался с собой телефон?

– Что? – то ли не расслышал, то ли не понял Валера, повернув голову и уставив на товарища бесцветные глаза.

– Телефон, мобильный.

Валера с головы до ног окинул Домотканова взглядом, потом склон холма, по которому они спускались, как будто отыскивая место, откуда мог тот взять столь неуместный вопрос.

– Выбросил, – коротко ответил он как нечто само собой разумеющееся.

– Где? – на всякий случай уточнил Домотканов.

– Еще там, – пояснил так же коротко Валера, отвернулся и снова погрузился в молчание, словно был занят чем-то более важным, чем какие-то телефоны.

Ну да, вспомнил Домотканов – этой многообещающей тишиной, против которой у него еще не выработалось иммунитета… А у них? – с легкостью перескочил Домотканов на новую тему. Он перестал думать и прислушался к окружающему. И не напрасно, потому что вдруг сделал открытие. Тишина уже не была столь непонятна, она подсказывала направление. Вот сейчас, например, она советует свернуть в долину, а не идти напрямик через новый холм, как они делали, чтобы сократить путь. Наверняка, она что-то советовала и раньше, но мы не замечали ее советов, слишком увлеченные собой, однако делали всё, как она подсказывала. Нет, мы вовсе не освободились от ее чар даже ни на чуть – это нам просто так показалось. В подтверждение своей мысли Домотканов увидел, как возглавляющая отряд Даша не раздумывая свернула в долинку и пошла по ее усыпанному мелкой галькой дну. Как аккомпанемент, она захрустела под ногами – сначала под Дашиными, затем под Домоткановыми, Валериными, Валентиновыми.

Но только что в этом плохого? – попытался успокоить поднявшийся в груди протест Домотканов. – Мы не против, потому что, скорей всего, эти советы к лучшему – лучше бы, чем мы сами выбирали. Так почему бы не слушаться? И сейчас, наверняка, всё вскоре объяснится к лучшему – потому что тишина нам ничего плохого не хочет. Только хорошее, – с некоторым усилием пришел к окончательному выводу Домотканов и вдруг полностью успокоился. Шагать стало легче, путь показался не так уж далек. Тем более всё и в самом деле вскоре объяснилось к лучшему. Обогнув долиной холм, они увидели, что обратная его сторона представляла собой крутую осыпь, перед которой все равно пришлось бы спускаться в долину, но предварительно потратив на подъем силы.

А вот дальше дорога уходила на новый холм – с подсказкой или без подсказки, – Домотканов не стал допытываться, просто двинулся вслед за Дашей.

С вершины они увидели башню, в очередной раз, как и с предыдущего и с предпредыдущего холма, только теперь башня была еще ближе, хотя не настолько, чтобы разглядеть подробности. Разве что то, что она какого-то бледного цвета, с серебристой конической крышей да более внушительной рощей, сползающей по склону.

Даша даже не умерила шаг.

Когда поверхность под ногами перешла в спуск и башня потонула за ближайшим холмом, Домотканов услышал сзади подсипший голос Валентина – его голос всегда садился от продолжительной ходьбы:

– А тени-то так и не появилось.

– Что? – обернулся и спросил Домотканов, хотя прекрасно расслышал фразу.

– Уже гораздо больше половины пути, а тень не явилась.

– О чем это вы? – спросила, обернувшись, в свою очередь, Даша, которая, в отличие от Домотканова, и в самом деле, не расслышала.

Но ни Валентин, ни Домотканов почему-то ничего не ответили. Даша еще некоторое время пристально смотрела на них, продолжая идти наугад, но потом остановилась. Как солдаты вслед за командиром, остановились и все остальные, включая не участвующего в разговоре Валеру.

– Вы сказали, тень, – произнесла Даша так, как будто они ответили на ее вопрос. – Так что ж тут плохого, что ее больше нет? И не надо, – пристукнула она по земле посохом. – Нашли, что вспоминать.

– Да не жалеет никто, – возразил Домотканов и вдруг понял, что врет. Понял, что хочет, чтобы тень снова была, чтобы снова пошел снег, а они бы, уже не только втроем, а вчетвером, обнялись бы под ее леденящим дыханием.

Стоя на своем излюбленном месте чуть в сторонке от цепочки путников, Валера не проявлял ни малейшего интереса к тому, о чем они говорили, как не расспрашивал вообще никого и никогда ни о чем, будто бы знал всё об этом незнакомом и непонятном мире, не говоря уж о какой-то тени. Но он же не знал.

– Тогда пошли, чего мы ждем? – скомандовала Даша, – до привала еще далеко. – Она развернулась на своей уже не больной ноге, словно бы еще и еще убеждаясь в ее полном исцелении, пристукнула о землю флагштоком и пошла.

Остальные дружно двинулись за ней, как будто только и дожидались этого.

Как ни звал Домотканов, тень всё не приходила. Она больше не придет, решил он в один прекрасный момент – и опять успокоился. Как после решения с тишиной. Побольше решений, сделал он для себя вывод, и всё будет в порядке.

… Домотканов спускался и спускался, точно долина была необыкновенно глубокой, не то что остальные. Ну да, то, за чем спускается он, и не может быть на поверхности. Ведь это ответ на самое важное, то, чего всю жизнь добивалась душа, но ничего не добилась. Только там, где и без того странный мир превращается в еще более странный, колдовской. В этом глубоком мире совсем всё иное, как в самых таинственных снах, предельно глубокомысленное и, не смотря на совершенно неправдоподобный вид, более правдоподобное, чем наверху. И именно там, на его дне, ответ. Голые каменистые склоны – только на самом деле это никакие не склоны, как камень не камень, свет не свет, воздух не воздух, Домотканов не Домотканов – превратились в желанное дно, уставленное, конечно, не елями, а чем-то больше похожим на шахматные фигуры на доске: сильными, средними и слабыми, застывшими в неоконченной партии. Надо бы одной из них сделать очередной ход, но они всё думают, не решаются, а за них ведь никто того сделать не может – никто, тем более Домотканов или кто-нибудь из его друзей. Тем не менее Домотканов напрягает ум изо всех сил – еще немного и никакой мозг не выдержит и Домотканов останется в этом странном мире навечно. Поэтому, как ни хочется ему довести эту партию до конца, надо поскорей спасаться. Словно утопающий, он крутит раскалывающейся головой по сторонам. Сквозь неподвижные темные фигуры глянула гладь синего-синего озера – как приоткрытая дверь наружу. Вместе с Дашей Домотканов почти одновременно повернул туда и остановился лишь там, где дальше идти было некуда – у самой воды. Он глубоко вздохнул и огляделся по сторонам. Обычные ели, камни, солнечный свет и воздух, которые не выдают себя за нечто иное, пусть даже более важное, такие же обычные спутники, которые вслед за Домоткановым подошли и остановились рядом. Какие они привычные, что прямо расцеловал бы их за это!

– Привал! – самым знакомым голосом объявила Даша и сняла обыкновенный мешок, а не что-нибудь вместо него.

Вслед за ней и все остальные, у кого тоже были мешки, сняли их и положили на низкий, в двух шагах окончательно сливающейся с водой берег. Уселись, достали прозрачные Валерины яблоки, стали есть. Затем запили еще более прозрачной водой из озера. Домотканов ел одно яблоко за другим, как когда-то Валера у наклонной башни. Домотканов вернулся, но что-то подсказывало, что вернулся он не целиком: один Домотканов вырвался, а другой остался там, среди неназванных вещей, пока не добьется ответа – окончания партии.

– А знаете, – сказал вдруг Валентин, – если бы мне сейчас предложили вернуться домой, то я бы, пожалуй, отказался.

Повисшая пауза требовала ответа.

– И я никуда не хочу, пока не выясню в чем тут дело, – заявила Даша.

– Вот именно, в чем тут дело, – задумчиво повторил Валентин. – Валера, – обратился он к молчаливому товарищу, – а мы так и не посмотрели на твою башню изнутри. Что там?

Вместо ответа немногословный спутник запустил руку в боковой карман пиджака и достал какую-то книжицу. Так же молча протянул ее Валентину. Тот раскрыл ее, полистал чистые страницы.

– Похоже на блокнот.

– Там много таких, – наконец подал голос Валера. – Больших и маленьких. Я выбрал маленькую, чтобы удобно было нести.

– А писать есть чем? – проницательно поинтересовалась Даша, принимая книжечку из рук Валентина.

– Нет.

– Так зачем же блокнот, если нечем писать? – не удержалась Даша. – У кого-нибудь есть ручка или карандаш?

Последовало молчание.

Валера как-то беспомощно посмотрел на свою вещь в ее руках.

– Правильно сделал, что взял, – раздался как всегда примиряющий голос Валентина. – Может, еще найдется чем писать и что писать, – прибавил защитник.

Даша передала блокнот обратно хозяину. Валера быстро спрятал его в карман.

– Ну, тронули, – скомандовала Даша и пружинисто, напирая на когда-то больную ногу, поднялась.

14

Последний подъем был очень пологим, а потому позволил разглядеть башню не спеша, во всех подробностях. Каждая башня отличалась от остальных, но теперешняя, пожалуй, сильнее всего. Вначале это был кукольный домик на макушке холма, но чем ближе путники подходили, тем домик становился больше – для взрослой куклы. Серебряная, словно выложенная из монеток, высокая коническая крыша с похожей на снежинку звездой на острие – будто наброшенная на бледный мраморный столбик шляпа отлучившегося куда-то сказочника-великана. В этом столбике два хрустальных прикрытых белыми шторами окошка на втором этаже, крохотный балкончик с серебряными перилами, еще одно окошко на первом этаже, но без штор, хрусталя и рам, а забранное толстой решеткой всё того же серебра. Узенькая дверца над мраморными плитами крыльца, навес, похожий на корону.