Текст книги "Берия. Лучший менеджер XX века"

Но Берия никогда не работал «от сих до сих». Он был полным антиподом личностей типа Суслова (если в последнем случае можно говорить о личности), с его сакраментальным «нам не поручали». Берия тонко понимал, что, несмотря на уже почти ликвидацию Закавказской Федерации, обиды могут возникнуть. А это – нехорошо для дела. И раз так, то, товарищ Сталин, надо бы нам это учесть.

Товарищ Сталин и учел. Он ведь тоже умел понимать все тонко и знал силу «мелочей».

1936 год пролетел в хлопотах… Ушла в прошлое Закавказская Федерация, а наступающий 1937-й был уже годом двадцатилетия со дня Октябрьской революции. Он же был годом столетия со дня гибели Пушкина, и к этой дате готовилась вся страна. Дата была хотя и со скорбным смыслом, но отмечать ее готовились с упором не на то, что Пушкин погиб, а на то, что Пушкин бессмертен. И этот, вроде бы литературный, юбилей имел серьезное политическое значение. Не только ведь Константин Гамсахурдия, но и Иосиф Джугашвили понимал значение культурного фронта – особенно тогда, когда страна одерживает одну победу за другой.

Кое-кто отметил эту дату, впрочем, по-своему. На обложке одной из юбилейных ученических тетрадей был изображен витязь на распутье. Контуры перехватов ножен меча были составлены из букв, и буквы же были на бляхах сбруи коня. В целом же все складывалось – при внимательном изучении – в лозунг: «Долой ВКП(б)».

В Тбилиси активно готовились к пушкинскому юбилею, но готовились также отметить 750-летие поэмы Руставели «Витязь в тигровой шкуре». Ведь и грузинам было кем и чем в литературе гордиться! Казначей царицы Тамары, владетельный феодал, Руставели в XII веке воспел честь, справедливость, добро, отрицал зло как природное начало…

Юбилей Руставели стал таким же всесоюзным праздником, как и юбилей Пушкина, и, хотя масштаб Руставели был, несомненно, великим, в том, что юбилей творения грузина громко отмечала вся страна, была заслуга не только Сталина, но и Берии.

Увы, 1937 год был отмечен не только славными юбилеями… Он вошел в новейшую историю страны еще и как год серьезных драматических событий. «Демократы» называют этот период «Большим террором», и репрессии в период с лета 1937-го по весну 1938 года действительно были наиболее значительными по размаху и глубине, чем в любой другой период.

НО ВОТ были ли они действительно массовыми и, уж тем более, необоснованными – это большой вопрос. И на нем, как и на других событиях 1937 года, нам, уважаемый читатель, придется остановиться надолго…

Глава 9
«Органы», пленумы, заговоры, репрессии и выборы

«В августе 1938 года Берия прибыл в Москву и 22 августа был назначен 1-м заместителем народного комиссара внутренних дел СССР Ежова… А вскоре в НКВД началась эпоха уже Берии…» – так начинался первый вариант 9-й главы, которая первоначально называлась «НКВД образца 1939–1941 гг.».

Но по мере работы над ней я понял, что вначале надо хотя бы кратко сказать о предшественниках НКВД, о деятельности НКВД 1937–1938 годов и даже более ранней, а уж потом переходить к временам более поздним.

Затем выяснилось, что к теме «НКВД образца 1937–1938 гг.» примыкает тема Конституции 1936 года и первых выборов в первый Верховный Совет СССР. И 9-я глава стала называться «НКВД, Конституция образца 1936 года и выборы»…

Но еще позднее стало ясно, что надо как-то остановиться и на теме военного заговора, на Пленумах ЦК в 1937 году, а также – и на некоторых общественных тенденциях, вполне к 1937 году сформировавшихся.

Глава разрослась, «отпочковала» от себя главу 10-ю, приняла, наконец, тот вид, с которым сейчас познакомится читатель, и обрела окончательное название. То, которое читатель только что прочел.

Итак, мы двигаемся дальше…

ЛАВРЕНТИЙ Берия стал чекистом в 1921 году, в эпоху ВЧК Дзержинского. А 5 августа 1931 года Полномочный представитель ОГПУ В ЗСФСР Л.П.Берия был введен в коллегию ОГПУ.

ВЧК – это Всероссийская Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем, организованная на заседании Совета Народных Комиссаров 7(20) декабря 1917 года.

23 января 1922 года Политбюро ЦК РКП(б) приняло решение об упразднении ВЧК и создании на ее основе Государственного политического управления (ГПУ) в составе Народного комиссариата внутренних дел РСФСР.

9 февраля 1922 года был выпущен приказ ВЧК № 64, объявивший об упразднении ВЧК. Наркомом внутренних дел оставался, впрочем, тот же Дзержинский (он был им с 25 марта 1919 года по 7 июля 1923 года).

30 декабря 1922 года 1-й Съезд Советов Союза ССР принял Союзный договор между РСФСР (в которую тогда входили и азиатские национальные республики), Украинской ССР, Белорусской ССР и Закавказской Федерацией.

В пункте 12-м этого Договора говорилось:

«В целях утверждения революционной законности на территории СССР и объединения усилий союзных республик по борьбе с контрреволюцией учреждается… при СНК Союза… объединенный орган государственного политического управления…»

2 ноября 1923 года Центральный Исполнительный Комитет СССР принял постановление об организации ОГПУ при СНК СССР, о чем было объявлено приказом ОГПУ № 486 от 21 ноября 1923 года. Пункт 9-й этого приказа гласил, что ОГПУ СССР руководит работой местных органов ОГПУ «через своих уполномоченных при Советах Народных Комиссаров союзных республик».

Примерно в то время и возникло обобщенное понятие «органы»…

Председателем ОГПУ оставался Феликс Эдмундович Дзержинский, а после его смерти от сердечного приступа, спровоцированного эмоциональной речью на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК 20 июля 1926 года, председателем стал Вячеслав Рудольфович Менжинский.

Общий штат центрального и московского городского аппарата ОГПУ составлял на 1 декабря 1929 года 2409 человек, но с 30-х годов функции ОГПУ расширялись (в его составе находились органы милиции, хозяйственные управления по отраслям промышленности и т. д.).

10 мая 1934 года Менжинский умер, а 10 июля 1934 года Постановлением ЦИК СССР на базе ОГПУ создали Народный комиссариат внутренних дел (НКВД) СССР во главе с Председателем бывшего ОГПУ Генрихом Ягодой.

Среди других управлений и отделов (их вначале насчитывалось одиннадцать, включая ГУП О – Главное управление пожарной охраны и ОАГС – Отдел актов гражданского состояния) в составе НКВД СССР было образовано Главное управление государственной безопасности со штатом 1410 человек.

Работой ГУГБ руководил сам нарком, и формально должности начальника ГУГБ не существовало.

Постановлением ЦИК СССР от 7 октября 1935 года для сотрудников ГУГБ вводились специальные звания: комиссар государственной безопасности 1-го ранга, комиссар ГБ 2-го ранга, комиссар ГБ 3-го ранга, старший майор ГБ, майор ГБ, капитан ГБ, старший лейтенант ГБ, лейтенант ГБ, младший лейтенант ГБ и сержант ГБ.

Специальные звания были выше армейских на две ступени: комиссар ГБ 1-го ранга был равен командарму 1-го ранга РККА, а с мая 1940 года – генералу армии; капитан ГБ равнялся армейскому полковнику, а сержант ГБ носил в петлицах два «кубаря» – как лейтенант РККА.

26 ноября 1935 года появилось и звание «Генеральный комиссар государственной безопасности», присвоенное Ягоде (а позднее – Ежову и впоследствии – Берии).

Через десять месяцев после этого Ягода был от должности наркома освобожден, и 26 сентября 1936 года в НКВД пришел Николай Иванович Ежов – секретарь ЦК и председатель Комиссии партийного контроля. Ягода же 3 апреля 1937 года был арестован и 15 марта 1938 года – после процесса Бухарина – Рыкова, на котором проходил как один из обвиняемых, расстрелян.

Ежов был освобожден от должности НКВД 25 ноября 1938 года, 10 апреля 1939 года арестован и 4 февраля 1940 года расстрелян.

Судьбу двух этих наркомов объясняют коварными замыслами Сталина в его борьбе за единоличную-де власть в партии, но это – не так. Хотя я не отрицаю того, что некий план у Сталина по ходу развития ситуации и возник.

Но об этом я расскажу, когда мы подойдем к августу 1937 года…

РЕПРЕССИЯМ начала и конца 30-х годов пока не дана всеобъемлющая объективная оценка. Изменение положения вещей в этом вопросе выходит за рамки книги, но поскольку когда «демократы» говорят «Берия», то они подразумевают «репрессии» (даже в том случае, если речь идет о репрессиях того периода, когда Берия был в Закавказье), об этой стороне дела надо бы кое-что и сказать…

Одним из главных символов сталинской эпохи «демократы» числят не «Рабочего и Колхозницу» Веры Мухиной, созданных ею для советского павильона на Всемирной выставке 1937 года в Париже, а закон, как они говорят «о пяти колосках», или закон от «седьмого-восьмого», то есть от 7 августа 1932 года.

Так, в предисловии к известной читателю «Переписке Сталина и Кагановича» утверждается, что «в условиях голода эти меры были направлены против голодающих крестьян, которые, спасая свою жизнь, срезали колоски хлеба на колхозных полях».

Вообще-то колоски бывают не хлебные, а пшеничные, ржаные и т. д., но у «демократов» ведь булки на деревьях растут, так что уж пусть так…

Не примем во внимание и то, что это Христос мог пятью хлебами накормить ораву народа, а «пятью колосками» «хлеба» сыт не будешь, так что срезали – если уж срезали – не пять этих пресловутых колосков, а, надо полагать, побольше.

Я здесь не иронизирую – от голода на Украине едва не умерла на Днепропетровщине моя бабушка со своими тремя дочерьми, так что я знаю – голод был. И были, увы, голодающие крестьяне.

Однако, по данным «демократических» авторов того же предисловия, за полгода действия закона от 07.08.32 года на основании его к 15 января 1933 года осуждены 103 тысячи человек. «Из них (по разработанным данным о 79 тыс. осужденных) осуждены, – как сообщают те же авторы, – к расстрелу 4880 человек, а к 10 годам лишения свободы – более 26 тыс. человек…»

Странно!.. Голодали многие миллионы, а осуждена сотня тысяч.

Странно и другое… 15 января в России – это зима. 7 августа в ней же – это уже конец лета, и уборочная 1932 года к моменту обнародования закона была вроде бы закончена. К тому же и инструкция «по применению постановления ЦИК и СНК СССР от 7/VHI-32 об охране государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности» была утверждена лишь 16 сентября 1932 года.

Какие же это такие «колоски» и где собирала их в конце 1932 года сотня тысяч осужденных по «закону о пяти колосках»?

Ответ, уважаемый читатель, отыскивается в самом наименовании Постановления ЦИК и СНК СССР (закона «от седьмого-восьмого»)! Ибо там шла речь не о пяти колосках, конечно, а именно об охране государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности.

Инициировавший это Постановление Сталин писал 20 июля 1932 года Кагановичу и Молотову:

«За последнее время участились, во-первых, хищения грузов на железнодорожном транспорте (расхищают на десятки миллионов рублей), во-вторых, хищения кооперативного и колхозного имущества… По закону эти господа (расхитители. – С.К.) рассматриваются как обычные воры, получают два-три года тюрьмы (формально!), а на деле через 6–8 месяцев амнистируются. Подобный режим…. только поощряет их… Терпеть дальше такое положение немыслимо. Предлагаю издать закон… который бы:

а) приравнивал по своему значению железнодорожные грузы, колхозное имущество и кооперативное имущество – к имуществу государственному;

б) карал за расхищение… минимум десятью годами заключения, а как правило – смертной казнью…

Без этих (и подобных им) драконовских социалистических мер невозможно установить новую общественную дисциплину, а без такой дисциплины – невозможно отстоять и укрепить наш новый строй…»

Так что не за пять колосков были расстреляны к 15 января 1933 года почти пять тысяч человек, а за миллионные (в сумме, конечно) хищения, в том числе – на предприятиях и железных дорогах.

А нам все рассказывают о «пяти колосках».

РАНЕЕ я приводил и другие примеры, из которых должно быть ясно – с началом первой пятилетки все внутренние враги новой России оживились и активизировались. Ведь пятилетка давалась стране непростой ценой. 4 мая 1935 года в речи в Кремлевском дворце на приеме в честь выпускников академий РККА (6 мая ее опубликовала «Правда») Сталин вспоминал:

«Мы получили в наследство от старого времени отсталую технически и полунищую, разоренную страну… Разоренная четырьмя годами империалистической войны, повторно разоренная тремя годами Гражданской войны, страна с полуграмотным населением, с низкой техникой, с отдельными оазисами промышленности, тонувшими среди моря мельчайших крестьянских хозяйств – вот какую страну получили мы в наследство от прошлого…»

Его аудитория знала, как прав Генеральный секретарь ЦК… Знала она, что он был прав и тогда, когда продолжал так:

«Задача состояла в том, чтобы эту страну перевести с рельс… темноты на рельсы современной индустрии и машинизированного сельского хозяйства… Вопрос стоял так: либо мы эту задачу разрешим в кратчайший срок… либо… наша страна… растеряет свою независимость и превратится в объект игры империалистических держав…»

«Академики» Красной Армии слушали то, что через день прочтет вся страна:

«Надо было создать первоклассную индустрию… А для этого надо было пойти на жертвы и навести во всем строжайшую экономию, надо было экономить на питании, и на школах, и на мануфактуре, чтобы накопить необходимые средства для создания индустрии… Понятно, что в таком большом и трудном деле… успехи могут обозначиться лишь спустя несколько лет. Необходимо было поэтому вооружиться крепкими нервами, большевистской выдержкой и упорным терпением, чтобы преодолеть первые неудачи и неуклонно идти вперед…»

Сталин был прав сто раз, но что было до его правоты лишенному добра кулаку? Лишенным нормального куска хлеба обывателям в городе? Недалекому – пусть и не по своей вине – мужику на селе? Заносчивому в своей интеллектуальной спеси старому специалисту, внутренне враждебному новой России? Да и – новому советскому бюрократу?

Все они были недовольны ухудшением качества жизни. И этим недовольством пытались воспользоваться (и усилить его) различные политические силы – от троцкистов, боровшихся «против Сталина», до антисоветчиков, боровшихся и против Сталина, и против Советской власти вообще.

Так что объективные обстоятельства делали те или иные репрессивные меры в «реконструктивный период» неизбежными.

Но это – первая половина 30-х годов. А как там было во второй их половине?

ПЕРЕДО мной лежит книга в черном переплете, по которому идут багровые буквы: «Книга памяти жертв политических репрессий Калининской области. Мартиролог. 1937–1938».

Это – грустный документ. Но это – в отличие от пасквильных сборников – документ (хотя и не без налета искажений во вводных статьях и в комментариях). А с документом работать проще… Из него можно извлечь факты.

И они стоят того, чтобы их здесь привести. Так, во вводной статье Г.П. Цветкова ясно и внятно сообщается, что вскоре после убийства С.М. Кирова:

«Судебную коллегию ОГПУ заменило Особое совещание при народном комиссаре внутренних дел, наделенное правом высылки и ссылки, заключением в исправительно-трудовые лагеря сроком до

5 лет (здесь и далее выделения мои. – С.К.)».

Я прерву цитирование, чтобы уточнить – вообще-то еще в ОГПУ кроме Особого совещания с 1933 года существовал институт «троек», имевших право применить высшую меру наказания. Но это были каждый раз действительно особые случаи. О предоставлении таких прав каждый раз принималось отдельное Постановление Политбюро (например, по судебной «тройке» полпредства ОГПУ в Белоруссии; по «тройке» по Ленинградской области «в составе тт. Кирова, Медведь и Кодацкого» и по ряду «троек» ОГПУ в некоторых регионах и республиках).

А вот теперь я продолжу цитирование статьи Г.П. Цветкова.

«Приказом НКВД СССР от 27 мая 1935 года в НКВД республик, управлениях краев и областей были образованы тройки НКВД – УНКВД, на которые распространялись права Особого совещания. В состав тройки входили: начальник УНКВД, начальник управления милиции и прокурор области. Приказом НКВД СССР от 30 июля… были созданы краевые, республиканские и областные тройки, членами которых утверждались секретарь обкома ВКП(б), начальник Управления НКВД и прокурор области. В 1937 году была также образована комиссия в составе наркома внутренних дел и прокурора СССР (двойка).

Тройки и двойки (Г.П. Цветков почему-то употребляет множественное число, говоря о «двойках», хотя сам же сообщил, что «двойка» была в СССР одна, и входили в нее два высших должностных лица государства. – С.К.) наделялись правом применения высшей меры наказания. Соответствующим образом могли действовать тройки и двойки (опять «двойки» – двоечником, что ли, был этот Г.П. Цветков? – С.К.) краев и областей. Эти внесудебные органы были упразднены в ноябре 1938 года. С этого времени до сентября 1953 года в органах государственной безопасности действовал единственный внесудебный орган – Особое совещание (наделенное, напоминаю, лишь правом высылки и ссылки, а также заключением в исправительно-трудовые лагеря и временно «повысившее» свои права «до ВМН» лишь в начальный период войны в 1941–1942 годах. – С.К.)».

Вот как все просто и ясно: с ноября 1938 года в СССР не было «троек», то есть не было внесудебных органов, наделенных правом применения высшей меры наказания.

И большинство «расстрельных» россказней «демократических» «историков», а тем более – «публицистов», утверждающих, что «палача Берию сменил палач Ежов» (именно в таком порядке, я не ошибся!), не стоят выеденного яйца.

Вернемся к «Мартирологу Калининской области»… Во второй вводной статье декан исторического факультета Тверского государственного университета профессор Смирнов пишет:

«Оставшиеся в живых после политического террора 1937–1938 гг. неоднократно задавали сами себе и нам вопрос: зачем, во имя каких целей невинно пострадали миллионы советских граждан? Полного ответа не может дать никто и сейчас, но, безусловно, при помощи репрессий Сталин укреплял свои политические позиции как единоличный диктатор, а также решал все те политические, экономические и социальные проблемы, которые как горы накапливались в государстве…»

Для историка этот пассаж, вообще-то, позорен, поскольку показывает как его некомпетентность, так и, увы, – недобросовестность…

Ученый должен не только собирать факты, но и осмыслять их. И даже лишенный чувства историчности историк не может не знать, что Сталин диктатором не был… Что к концу 30-х годов многие проблемы, накопившиеся в России за предыдущие триста лет, как раз начинали находить свое разрешение.

Впрочем, профессор Смирнов – не Антонов-Овсеенко. Он все же ученый, и поэтому далее он сообщает факты, причем сообщает их так и в такой последовательности, что, по сути, сам дает ответ на тот вопрос, на который, по его мнению, «ответа не может дать никто».

И что же он сообщает?

А вот что:

«В 1936 г. наркомом внутренних дел вместо освобожденного от занимаемой должности, а затем расстрелянного Г.Г. Ягоды был назначен Н.И. Ежов… Окончательную санкцию на массовые аресты (это, увы, ложь, и ложь для историка непозволительная. – С.К.) дал февральско-мартовский пленум 1937 г., на котором И.В. Сталин призвал громить и корчевать беспощадно «врагов рабочего класса» и «изменников нашей Родины». Вскоре последовал и приказ народного комиссара внутренних дел СССР Н.И.Ежова «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», утвержденный Политбюро ЦК ВКП(б) 31 июля 1937 г.».

Здесь надо сразу сделать уточнение… Решение о проведении такой «операции» не было прямо связано с основной повесткой дня ни февральско-мартовского Пленума ЦК в 1937 году, ни даже июньского Пленума ЦК в том же году.

И позднее я на этом остановлюсь подробно.

Возможно, внимательный читатель и сам уже заметил некоторые странности в информации профессора Смирнова. Пленум закончился в начале марта и вроде бы уже «дал санкцию на аресты», а Ежов издает приказ лишь в конце июля (очевидно, имеется в виду оперативный приказ наркома № 00447 от 30 июля 1937 года, а возможно, и его же оперативный приказ № 00486 от 15 августа 1937 года). Почему такая задержка?

Да потому, что «задержки» не было. И приходится врать, чтобы скрыть от нас очень динамичные и по сей день хорошо не освещенные события той поры.

Ведь и еще на одну несуразность в утверждениях профессора Смирнова надо сразу указать – между приказом Ежова и февральско-мартовским Пленумом был еще и июньский Пленум. Так не вернее ли связывать приказ Ежова с решениями этого Пленума? (Забегая вперед, скажу, что в определенной мере так оно и было!)

И я хочу предупредить читателя, что «демократические» историки то ли по недомыслию, то ли сознательно, но соединяют в одно ДВА достаточно разных процесса – массовые репрессии 1937–1938 годов и репрессии в советском военном и партийногосударственном руководстве в тех же 1937–1938 годах.

Я повторю и выделю жирно: в одно смешиваются два достаточно разных процесса: ликвидация возможной «пятой колонны» в низах общества и ликвидация конкретного антигосударственного (формально – антисталинского) заговора «верхов».

Эти две категории репрессий совпали по времени и были, безусловно, взаимосвязаны – хотя бы их общей направленностью против антисоциалистических элементов. Но тем не менее для того, чтобы их понять, их надо четко разграничивать!

И в каждом из этих процессов можно выделить, между прочим, по крайней мере еще по два… Скажем, заговор «верхов» был в каких-то своих проявлениях скорее «глухим», чем организационно оформленным. Но он был. Его просто не могло не быть – мы это увидим.

А пока вернемся к статье профессора Смирнова:

«В соответствии с ним (приказом Ежова. – С.К.) с 5 августа надо было начать операцию «по репрессированию бывших кулаков, активных антисоветских элементов и уголовников»… Так, по Калининской области к первой категории (наиболее враждебные из перечисленных выше элементов) подлежащих немедленному аресту и рассмотрению дел в тройках (что этих профессоров так тянет к множественному числу – ведь сами же сообщили, что в Калининской области была одна тройка! – С.К.) было отнесено 1000 человек. Все они должны были быть расстреляны. Ко второй категории относились остальные враждебные элементы – 3000 человек, которых те же тройки (опять! – С.К.) приговаривали на срок от 8 до 10 лет заключения в тюрьмы или лагеря. Утвержденные цифры назывались ориентировочными, хотя начальникам областных управлений запрещалось их самостоятельно превышать. «Операцию» предполагалось закончить в четырехмесячный срок, т. е. до 5 декабря 1937 г.».

Из сообщенного профессором Смирновым видно, что цели у этой общегосударственной акции были вполне внятными и конкретными: репрессирование бывших кулаков, активных антисоветских элементов и уголовников.

Понятно и то, почему эту акцию было решено предпринять (а точнее – резко и единовременно расширить) именно в 1937 году.

Мировая ситуация к тому времени имела ясную тенденцию к обострению – наднациональные силы мира готовили новую мировую войну с целями:

– обеспечения окончательного прихода в Европу капитала США и установления мировой гегемонии США;

– уничтожения или крайнего ослабления СССР;

– максимального ослабления главного экономического конкурента США – Германии.

И в преддверии грозных событий необходимо было нейтрализовать тем или иным образом (вплоть до, увы, физического уничтожения) потенциальную «пятую колонну». Между прочим, это понятие уже вошло тогда в словарь мировой политики, впервые возникнув осенью 1936 года, когда франкисты, наступая на Мадрид четырьмя колоннами, хвалились тем, что в самом Мадриде имеют еще и «пятую колонну» своих агентов и диверсантов (они ее там действительно имели!).

Благодаря «демократическим» средствам массовой информации все еще малоизвестно, что численность военных формирований «добровольных помощников» Германии из числа бывших советских граждан к середине июля 1944 года превышала 800 тысяч человек (в действительности таких предателей было еще больше – ведь кто-то, начиная с 1941 года, и погиб). Только в Ваффен-СС в период войны служило более 150 тысяч бывших граждан СССР. Да плюс – военнослужащие вермахта, полицейские, осведомители, активные сотрудники оккупационных учреждений, власовцы…

Однако не эти «невинные» «предтечи демократии и борцы со сталинским тоталитаризмом» определяли лицо эпохи. В том числе и потому, что большинство потенциальных волонтеров Ваффен-СС и служащих ортскомендатур было в СССР вовремя, то есть – до войны, репрессировано. Если бы этого не было в 1937–1938 годах сделано, то количество «помощников Германии» могло бы составить два-три миллиона. И за счет их помощи Германии наша Победа обошлась бы России в дополнительные сотни тысяч жизней советских солдат.

Кроме внешнеполитической, именно к середине 1937 года по ряду причин обострилась и внутриполитическая ситуация. Читатель это увидит сам.

И для всех, хорошо осведомленных как тогда – в реальном масштабе времени, так и осведомленных сейчас, вопрос о том, были ли репрессии обоснованы, не стоит.

Были!

Другое дело, что эти репрессии зацепили немало (но – не преимущественно!) невинных людей. Тут сказалось несколько факторов, и я некоторые из них назову.

1. Неизбежные ошибки…

Почему-то «демократы» не лишают права на «врачебную ошибку» тех «невинных врачей», которые угробили в 1946 году Калинина, в 1948 году Андрея Жданова (я об этом еще скажу), а вот НКВД в таком праве отказывают. А ведь в том, враг человек или нет, разобраться сложнее, чем по снятой кардиограмме диагностировать инфаркт (как это было в случае Жданова).

2. Прямая провокация скрытых антисоветчиков, троцкистов и «правых», находившихся в том числе и в органах НКВД, в партийно-государственном руководстве, и воспользовавшихся удобным случаем для дискредитации Советской власти и Сталина.

К слову, как раз их провокационная активность и помогла многих из них разоблачить и репрессировать, в свою очередь, еще в ходе «операции». Так, начальник УНКВД Калининской области капитан ГБ В.Р. Домбровский был арестован 5 сентября 1937 года.

3. Неизбежные попытки сведения негодяями личных бытовых счетов, а отсюда – ложные доносы, суть которых не всегда выявлялась, но порой и выявлялась (как это было с моим дедом Константином, освобожденным после полугодичного ареста).

4. Недостаточная квалификация как работников НКВД (расейская-то интеллигенция вместо того, чтобы страну поднимать, в парижские шоферы и стамбульские проститутки подалась), так и осведомителей НКВД.

Сам Ежов на встрече с мобилизованными на работу в НКВД молодыми комсомольцами и коммунистами 11 марта 1937 года предупреждал: «У нас осведомители не ахти какие квалифицированные люди. Если посмотреть на некоторые их сводки, то там иногда довольно трудно понять, что там написано».

5. Процентомания, так или иначе присутствующая при любом строе, а уж в России – особенно.

6. Все еще высокий процент инородцев (прежде всего – евреев) в НКВД времен Ежова. Этот фактор вряд ли был очень значащим, но в какой-то мере на раздувании масштаба репрессий сказался.

И я назвал еще не все факторы!

Так или иначе, исторически какие-то предохранительные репрессии были своевременными и необходимыми. В том числе и в Калининской области. И – не только в политическом отношении, между прочим! Сам профессор Смирнов пишет:

«Надо признать, что управление (НКВД. – С.К.) приняло решительные меры по «очистке» нашего региона от уголовно-преступных элементов, неоднократно преследовавшихся за бандитизм, вооруженные грабежи, кражи и другие преступления уголовного характера… Таких рецидивистов по первой категории было осуждено 525 и по второй – 588 человек. Всего 1113 социально опасных элементов».

Причем профессор Смирнов не очень-то возмущается расстрелом 525 бандитов и насильников и даже, как я понимаю, одобряет его. А ведь их расстреляли, уважаемый читатель, тоже без особой канители – по внесудебным приговорам «тройки»!

Но сколько же всего в ходе «операции» 1937–1938 годов было репрессировано живших в Калининской области? Напоминаю, что первоначальный «лимит» Центра составлял 1000 человек по первой категории и 3000 – по второй, при завершении действий к 5 декабря 1937 года.

А вот что сообщает профессор Смирнов:

«Фактически так называемая «операция» продолжалась не четыре месяца, а неполных восемь и осуждено было не три тысячи (пардон, но «лимит» был в четыре! – С.К.), а 10 200 человек… Всего за время с августа 1937 г. по 26 марта 1938 г. было осуждено по первой категории 4587 человек и по второй категории – 5613».

5613 человек минус 588 бандитов – это 5025 осужденных, вина которых проблематична (пусть так!).

А 4587 человек минус 525 бандитов – это 4062 уже расстрелянных. И тоже, допустим, «проблематично».

Немало.

Ведь кровь людская – не водица.

Причем в мартирологе сплошь: «крестьянин-единоличник, член колхоза, кузнец, крестьянин, машинист водоканала, прессовщик сенопункта «Заготзерно», конюх колхоза, вальщик леса, электромонтер…».

Но ведь и те – из русских Ваффен-СС тоже не фабрикантами и помещиками были. К тому же нередки и такие данные: «ранее судим; без определенных занятий…».

Или вот – «Ф-в (полные фамилии здесь и ниже опустил я. – С.К.) Гавриил Герасимович, 1903 г.р., уроженец д. Казаки Стрелецкого р-на Воронежской обл., б/п, смазчик вагонов 7-го участка ст. Савелово»…

Арестован 04.02.38 в Калининской области, а приговорен «тройкой» УНКВД по Московской области. Странно… И не все понятно – сам из хлебных воронежских мест, а забрался на север… Не из кулаков ли?

Сказать что-то точно относительно большинства тех, кто упомянут в калининском «Мартирологе», я не могу. Но кое о ком – можно, причем на основании данных самого «Мартиролога». Особенно показателен тот единственный случай, в котором информация об осужденном оказалась относительно подробной.

Да, пожалуй, составители сборника промахнулись, когда поместили среди фотодокументов машинописный оригинал «Справки по агентурному] делу «Подрыватель», по состоянию на 25/1-1937 г.», относящейся к некоему Ав-еенко Николаю Георгиевичу, 1898 г. рожд., и т. д.

В общем списке данные о нем ничем внешне не отличаются от других:

«АВ-ЕЕНКО Николай Георгиевич, 1898 г.р., уроженец г. Ржев Калининской обл., б/п, машинист Ржевской льночесальной ф-ки, прож.: г. Ржев, ул. Калинина, д. 95, кв. 125. Арестован

18.04.1937. Приговорен Тройкой УНКВД по Калининской обл.

13.08.1937. Расстрелян 17.08.1937. По заключению Тверской областной прокуратуры от 24.05.1989 реабилитирован».