Текст книги "Алмазы бывают разные. Повесть"

Битва Слепого с Паркинсоном

Тем вечером я вернулся поздно. Сосед Витёк водитель уже пребывал в горизонтальном положении и, расслабившись, в полудрёме смотрел телевизор. А второго Витька ещё не было. Выбившись тем вечером из своего диетного режима, я и мой диабет с каждой четвертью часа начинали чувствовать себя всё хуже, а главное, нестабильно, отчего я наскоро принял душ и пал в кровать пластом, периодически выполняя необходимые в динамике медицинские процедуры. Примерно в два часа ночи в комнате нашего номера зажёгся верхний свет, завертелось какое-то движение, причём напрочь лишённое такта: говор громче обычного, шум, смех придурковатый, шелест магазинных пакетов и там же звон бутылок – это, разумеется, были Рус и его друг слеповатый Витёк. Эти два приятеля к этому моменту были уже изрядно наполнены хмелем останавливаться, судя по всему тому, что было ими принесено, они не собирались, чем и вызвали наше с Паркинсоном ярое негодование. Комнат в номере было две и основное действо происходило в зале, где на одной стороне, как раз таки, отдыхал я.

– Эй, слышь, ты чё, не поднимешься? Не выпьешь с нами? Слышь? – нагло и весьма нетрезво кто-то из них обратился ко мне.

– Два часа ночи! Вы чего, обалдели, что ли?

– Аааа, вот оно, значит, как! – драма назревала сама собой. Рус весьма агрессивно принялся вдруг изображать бывалого пацана, – слышь, да ему вообще, по ходу, западло с нами посидеть! – он не останавливался и всё продолжал мне что-то говорить. Его тон с каждой новой фразой начинал уже звучать настолько наиграно и нелепо, что даже я, сквозь сон и отвратительное здоровье, сумел с лёгкостью понять, что это всего лишь обычный трёп пьяных придурков с целью докопаться.

– Мужики, я тысячу раз вам уже говорил, что я не пью. Да и вообще, я не думаю, что это нормально брать и заваливаться в номер посреди ночи. Витёк, ты же не один тут живёшь!

– Смотри, братан, он думает, гы-гы-гы! – пьяный ржач становился всё громче, наглей и намеренно агрессивней.

– Слышь, мужики, вы реально не правы. Ночь на дворе. Уважение должно же быть хоть какое-то? – с малой комнаты, также из постели прикрикнул нормальный Витёк.

– Витя, да ты чё? – подскочил к нему полуслепой тёзка и по-дружески принялся его тормошить, поднимая и приговаривая, – ну, ты чё? Давай, пойдём, выпьем!

– Спать расходитесь!

– Ааа, вот оно, значит, как? Ладно-ладно, – тот как-то пьяно поник, что-то пробормотал в потёмках и огорчённо ушёл, затаив внутри до времени пудовую обиду.

– Ты смотри, братан, что получается то, – Рус, достав из пакета целый арсенал мужских снадобий, присел на стул и принялся отъявленно пытаться играть роль какого-то крутого авторитета. В трезвой же повседневности, он довольно-таки регулярно демонстрировал в своём поведении, в словарном наборе жаргонных фраз, некую криминальную важность, но по сути, увы, кроме самомнения в нём не содержалось ничего весомого, – слышь, Витёк, где ты там?

– Чё, походу, мы только вдвоём будем сидеть? – пятидесятилетний подросток никогда не умел проявлять смекалку, он как-то обломано сел на пуф и принялся что-то там грызть, счастливо запивая всё это дело креплёным пивом.

– Да, лучше так, вдвоём посидеть, нежели с такими чертями, как… Согласись, не красиво получается, братан, ой, как не красиво. Вообще не по понятиям. Он же мне главное, предъявил, прикинь, за сортир он мне предъявил, да, – ненавистно кивал он в мою кроватную сторону, – а я чё? А я, как нормальный пацан, как отвечающий за слова, за действия, я взял сегодня и проставился! И чё на…?

– Чел, – превозмогая свой недуг, я таки решил ответить, – это была шутка. Просто шутка, над которой ты, кстати, и сам точно также смеялся, стоя в коридоре! Ну, посидели вы, выпили, замечательно. А от меня-то ты чего хочешь в полтретьего-то ночи?

– Не, ну, ты смотри, была предъява? – была-а! По понятиям, братан, он реально не прав! Слышь, Витёк, он сейчас, вообще в косяке перед нами, – Руслан с Виктором говорили исключительно между собой, нарочно пытаясь разжечь огонь моих провокаций и возмущений, – ты вообще в курсе, слышь, чертила, ты в курсе, что ты за такие дела теперь в косяке? Слышь, чмошник?

– А, да он походу мышь, загасился там. Меня вообще бесят такие сыкуны, м-ля, лошары конченные, – осмелев совсем под алкоголем, Виктор подливал ещё больше масла в уже пылающий огонь ночной ненависти.

– Ты хоть знаешь, что такое понятия? – собрав всю свою волю в кулак, я не сдержался и выпалил на свой страх и риск, – понятия – это свод воровских законов, а не пьяная бравада! Ты-то каким боком вообще относишься ко этой системе? К этой воровской касте? – я пытался быть размеренным и спокойным. Сил не было вообще, да и к тому же, признаться, я ещё с самой имел весьма не дюжую паническую боязнь каких-либо разборок, отчего я и пытался просто рассуждать вслух, но, тем не менее, мой классический мандраж всё же охотно временами брал верх над моим, то вялым, то трясущимся диабетическим обликом. Нагло включенный в номере свет также являлся подстрочным инструментом по нарочному пробуждению моей агрессии, которую, естественно, я не осмеливался выдавать на гора.

– Слышь, Витёк, ты хоть слово понял, что нам тут этот кондом наплёл? Гы-гы-гы…

– Да я вообще не втыкаю, что эта падаль интеллигентная говорит!

– Не, ну надо же…! Пришли, значит, чисто по пацански, ну, прояви ты уважение, ну, подними жопу! Ну, не пьёшь, ну, так просто чокнись с нормальными пацанами! – я замолчал, а они на пару всё набирали обороты, рассчитывая на скорый предел моих нервов.

– Не, братан, это вообще, по ходу, «сладкая» линия! Канализация общества! Нам, нормальным, такие пидерасты, вообще, как кость в горле, – лежу, молча, прекрасно осознаю, что меня эти люди пытаются спровоцировать, дабы я поднялся и начал словесно или же ещё лучше физически выказывать ответные недовольства, доказывая, таким образом, лишь свою нормальность. Лежу и у небес прошу для них ума, хоть капельку добра да сознания, но угрозы и мат в мой адрес не прекращались, – да если бы нездоровье, – повышал обороты Руслан. Причём топливо для злости он брал исключительно из своего же внутреннего воображения, – если бы не этот принцип…, я вот чисто по понятиям не стану этого делать… А так бы я…. Да я вообще…, ты вообще знаешь, кто я? Ты! Ты, чмо обосранное!

– Да, конечно, обосранный! Он там, братан, по ходу, от страха давно уже навалил! Гы-гы-гы, – в атаку пошли уже самые прямые оскорбления. А я специально лежу и молчу, внутри лишь тешу себя каким-то немым псевдо диалогом.

– Да, если бы…, да ни чё, Земля круглая, мы ещё пересечёмся!

– Конечно, братан, – мыслю я, – конечно, Земля – круглая, говно – скользкое….

– Понятия то везде уважают! Я вот с матерью же тут… А ты… а ты, сука, не смей трогать мою мать! Она святая! Слышишь, урод? Святая…! – уже сильно пьяный Рус сам терялся в своих же собственных мыслях. Он продолжал бормотать, местами невнятно, местами яростно вскрикивая, а иногда даже и подрываясь с места, в то время, как полуслепой Витёк курил в туалете, игнорируя спьяну все запреты. А я всё лежал и молча, желал этим несчастным хоть немного благоразумия. Звучит, конечно, так себе, можно даже сказать, звучит совсем не по-мужски, не восхищает и никак не превозносит все доблести, якобы настоящего внутреннего стержня. Но в том-то всё и дело, именно тот мой внутренний стержень, а главное, мой многочисленный жизненный опыт в ту минуту мне твердил, что именно злость порождает злость. Чего, собственно, мне вовсе, нет, даже категорически не хотелось.

– А чё, слышь, Витёк, этот тебя так и не познакомил ни с кем из своих баб? С кем он там общается? У-у, сука…, – злостно продолжал Руслан, развалившись на стуле и закинув ноги на трюмо.

– Не-а, ни с кем не познакомил.

– Да куда тебя, с кем тебя знакомить-то? – говорил я внутри себя, – с кем? Вроде бы взрослый, полтинник, а амбиции, представления о мире, о принципах жизни – максимум, как у выпускника школы. Оно-то понятно, у многих есть такой синдром, его, как правило, за особенность характера обычно принимают. Ну, да и хрен с ними, я-то тут причём…?

– О! – Рус внезапно поднялся и направился к выходу, – я вспомнил!

– Ты куда?

– Я вспомнил, тут недалеко, на втором этаже есть две бабы классные, точно! Тебе понравится! Сейчас я до них прогуляюсь, поговорю с ними и тебе цинкану сразу.

– А позвонить им нельзя?

– Короче, одна из них глухонемая, а второй номера телефона я не знаю. Давай, короче, бухло собери пока, а я сейчас….

Хлопнула дверь, затем она открылась, закрылась, после снова отворилась, он примерно с минуту всё туда-сюда входил-выходил, это было настолько нелепо и громко, что Витёк Паркинсон из другой тёмной комнаты не выдержал и с раздражением предъявил:

– Ложитесь спать уже! Совсем охренели что ли?

На что полуслепой Виктор, отложив свою подготовительную занятость, незамедлительно подошёл к соседу. Руслан к этой секунде уже успел слинять. Удивительно, конечно, но именно у таких людей с повышенными лишь внешними понтами, у них в нужный момент отчего-то срабатывает инстинкт к бегству. А тем временем в номере разворачивалась вторая часть балета:

– Ты чё Витёк дерзишь? Попутал что ли? – спокойно вошёл к нему в комнату рослый, пятидесятилетний слепошарый подросток.

– Я говорю, спать расходитесь! Достали уже!

– Ко мне кент пришёл и я сам знаю, что мне, когда и как делать! Ты черту-то не переходи, Витя, – он встал посреди тёмной комнаты и явно был уверен в себе, так как изрядно был под градусом.

– А тебя что, кто-то здесь старшим назначил? – Паркинсон нервно подорвался, но пока ещё не соскочил с кровати, – вы чё здесь устроили?

– Эй, Витя, ты чё мальчик? – обратился слепой к щуплому, некогда добродушному сорокапятилетнему больному человеку, – ты чё буровишь?

– Кто мальчик? – Витёк вскочил, нервно схватил его за грудки, и успел лишь толкнуть рослого соседа. Тот покачнулся, задел стену, но устоял. Затем ещё толчок, другой, потух свет и с грохотом пошатнулся давно рассохшийся шкаф.

– Где ты падла? Не вижу! Я не хочу тебя трогать, но ты сам меня вынуждаешь! Я же разхерачу тебя сейчас! Где ты гадёнышь мелкий? Иди сюда!

Полуслепой Витёк с психом, наугад кидал удары в пустоту тёмной комнаты, то и дело, попадая кулачищами лишь по теням, предметам и занавескам. На что трясущийся Паркинсон реагировал уворотами и редкими отрезвляющими того ударами ладонью по лицу. Меня же в тот момент болезнь и нервы вновь скрутили в бараний рог, у меня попросту уже не осталось сил, чтобы хоть как-то более ли менее крепко встать на ноги и направиться на разрешение этой совершенно дурацкой ситуации. Вроде бы анекдот, смешно даже может показаться со стороны: «Значит, подрались в темноте два Витька. Один слепой, а второго трясёт Паркинсон». Смешно и горько. Они стояли, толкались, падали, пытались бить друг друга, регулярно попадая кулаками то в пол, то в гостиничные предметы. В итоге, борцовский комок двух инвалидов, в импульсе грохоча и собрав в кучу всё, что только можно, обессилив, попритих. Витёк Паркинсон всё же как-то умудрился совершить болевой захват, отчего второй взвыл и сдался. Витёк выскочил из номера, чтобы вызвать охрану, но, увы, горничной на месте не оказалось. Вскоре, пьяный и Витёк благополучно уснул, так и не дождавшись свою блатную подмогу, а мы сели с соседом посреди всего этого предрассветного бардака, подумали и пришли к решению, что оставаться нам здесь никак нельзя. Не то чтобы небезопасно, хотя кто знает, трезвые эти друзья одни, а вдатые они совершенно иные, и что от них можно ожидать – оставалось только догадываться. Дождавшись семи утра, мы, уже собрав вещи, сдали номер вместе с храпевшим остатком в руки новой горничной, а после пошли к главному корпусу дожидаться прихода администратора. Витёк твёрдо решил, что поедет до дому раньше срока, а я метался в сомнениях. У меня оставалось ещё три полноценных дня, да и к тому же, хорошие люди меня уже пригласили и очень просили поехать с ними вместе на частную экскурсию. Я остался, решил, не сокращать своё удовольствие. Вскоре пришёл администратор, учтиво всё понял и выдал мне ключ от нового номера.

Отражение

Намедни, буквально за пару дней до случившегося инцидента, в случайной встрече мне уже радушно предложили переселиться в номер к моим, как выяснилось, уже ранее знакомым ребятам. Предложили по-дружески, открыто, но суть таковой идеи была также с изъянами, словно бы она была покрыта бородавками. Однажды стоя на улице, я совершенно случайно повстречал знакомые, но малость позабытые лица. Трое мужчин: один с усами постарше, двое других по лет двадцать пять подходят ко мне смело, и заводят разговор, будто бы мы с ними не разлей вода. Мол, ты чего не узнаешь что ли? Мы же вместе заселялись и всё такое. Как оказалось, мы действительно знакомились ещё на подъезде к санаторию, причём едя в одном такси. И как ни странно, всё то время они жили по соседству в десяти метрах от двери нашего номера, но отчего-то я никого из них ни разу и нигде не видел, отсюда и смятение случилось в памяти при встрече. А по итогу всё оказалось гораздо банальней и проще, чем это можно было себе представить. Тот с усами, что постарше, его звали Евгений, в день нашей внезапной встречи уже уезжал и в угоду праздника 9 мая они всем номером вышли на променад. Те двое молодых, они, едва ли увидев меня, тут же подступили ко мне, а Евгений, тем временем, был явно, то ли не в духе, а то ли не в здоровье, отчего я и задал вопрос вежливости, на что тут же услышал не менее шокирующий ответ: «Ещё бы, неделю безвылазно так пить-то! Курорт же, как-никак, гх-гх…». Сочтя вначале это за шутку, немного позже я таки лично сам увидел, что это была отнюдь не аллегория, а самая что ни на есть правда. Евгений к вечеру уехал и два весёлых и вполне себе приятных парня позвали меня к себе в гости. Признаться, я отправился к ним в номер с каким-то невероятным воодушевлением, ведь всё дело было в том, что у нас на троих был один диагноз, старый, набравшийся всевозможного опыта диабет. Среди них я являлся лидером по продолжительности болезни, но всё же было невероятно интересно сидеть, болтать с людьми, живущими, ощущающими весь окружающий мир точно также, как и ты, обсуждать насущные проблемы и откровенно делиться личной коллекцией по выходу из всевозможных внутри телесных тупиков. Поначалу, честно говоря, меня ничего не смутило, а точнее сказать, я попросту позабыл тот факт, что эти мои, так называемые новоиспечённые «товарищи по цеху», появлялись в обществе не столь часто. Мне это как-то не хотелось брать во внимание, в номере было вполне комфортно, повсюду царил порядок, чистота, не хватало лишь недавно убывшего их соседа Евгения. Я пил чай, а мои коллеги, не торопясь, опустошали флакон беленькой. Ну, и ладно, думаю, сам же ведь раньше точно также заливал за воротник, ничего такого. На столе, кстати, с каким-то обособленным чувством гордости, в изобилии располагалась не особо стандартная палитра закусок исключительно диабетического, низко углеводного характера: сыр плавленый, сыр для сэндвичей, колбасы, маринады, хлебцы, мясо и водка. Вскоре, вслед за уже ранее початой бутылкой последовала другая, а спустя время ещё одна, и по ощущениям, исходя из своего собственного прошлого, складывалось такая уверенность, что их гостиничный холодильник в себе содержал запасы бутылок и провизии ещё как минимум на пару дней. Я не отторгался, нет, мы сидели, делились байками и лайв хаком, было всё вполне сносно, но, тем не менее, принять приглашение и согласиться на этот дружеский переезд я, к всеобщему диабетическому разочарованию, никак не мог.

Утренний дзен

Попрощавшись с добродушным Витьком Паркинсоном, я, прежде чем подняться к себе в новый номер, на мгновение замер в тиши весеннего утра. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться какого характера и какой тяжести были те мои мысли, что еле-еле, но всё же шевелились в голове после этакой-то ночи. «Время покажет. А злость – что злость? – нелепая суета, после которой лишь страдания. Да, и вообще, зачем помышлять о человеке, с каким правом и целью судить его, для чего впустую вымерять чьи-либо поступки, примеряя их на себя, зачем? – это есть лишь бессмысленная возня на месте. Время каждого вскоре вновь вильнёт серпантином и само всё расставит по местам, причём отнюдь не по ожидаемым. Законы и системы Вселенной как-нибудь сами разберутся, и уж точно не спросят совета, ни у тебя, ни у твоих рисованных богов. Счастливым быть нужно именно сейчас, когда ты смотришь, проживаешь, ощущаешь эту жизнь».

Я ещё немного постоял на крыльце, пощурился на солнце и отправился на второй этаж главного корпус в свой новый номер. До чего же я был удивлён, когда узнал как зовут моего очередного соседа. Да, его звали дядя Витя. Это был мужчина весьма строгих нравов, что мне очень импонировало. Возраст его был почётный, голова бела, но, тем не менее, она была на месте и все мысли имели исключительно трезвый статус. Зато чувство юмора порой стреляло как удар по наковальне, а главное, шутки те были наполнены умом, да и в целом, что меня особенно радовало, его смысл был наполнен редким желанием – жить. Мы быстро сошлись во мнениях и в послеобеденный тихий час мы, находясь на веранде под бронебойным шквалом ласковых струй зенитного солнца, с удовольствием говорили обо всём. Как ни странно, нас обоих в людях не устраивала та излишняя разнузданность, отсутствие порядка, ну, и прочие проявления мутного образа жизни человека. Вот такие вот разные Вити встретились мне в столь короткий срок, шутил я вечером за чашкой хорошего крепкого чая. А ранним утром следующего дня, мы, во главе с Саниёй, отправились на экскурсию частной группой на двух легковых авто.

Экскурс в Вечность

Стоит отметить, что те маршруты, по которым мы все были намерены пройти, те исторические стоянки древних великих людей, они, как это и в действительности явилось нам в ощущениях, несли в себе какую-то незыблемую силу вечности. Безусловно, вся та мощь былого народа, совершенно никак не сопоставима с духом дня сегодняшнего, но, как говорится, каждому времени свои ордена, каждому периоду своя собственная стать. В программу экскурсии было включено много затей: места, остановки, пешие, водные прогулки, и в течение дня все они понемногу осуществлялись, оставляя у всех внутри какой-то неведомы восторг. Красота Бурабай, конечно, неописуема: горы, каменья, леса на крутых слоистых склонах, чистейшие тропы меж гибких стройняшек сосен и берёз, и конечно же, воздух, которым просто невозможно надышаться. Многокилометровые пешие и вело маршруты с деревянными, подвесными мостками над каменистыми склонами и оврагами, поросшими зеленью и деревьями, манили к себе буквально каждого туриста, и, признаться, устоять, отказаться от такого предложения просто невозможно. Мы, наконец, добрались до известного по легендам, древнейшего озера, из воды которого выступает скальный остров, что одинокой безжизненной эпохой существует так вот уж, сколько, лет. Места те, что вокруг озера, по ощущениям, они словно бы живые, замерли в немоте и честно хранят обет молчания всех тех приданий, что когда-то случились здесь на самом деле. Молва разных колен, разумеется, уже смешали краски тех историй, но всё же ту самую трагическую нить любви исказить не удалось ещё никому. Однажды девушка, дочь знатного богатея, влюбилась в обычного парня. Чувства их были чисты и взаимны, и, зная, что отец не даст им своего разрешения на свадьбу, молодые решили сбежать. Её братья вскоре настигли их и точной стрелой поразили парня насмерть, отчего юная девушка, сидя в лодке, и обратилась в холодный камень, вокруг которого и по сей день бьётся волна её озера слёз. Естественно, гиды говорили и показывали нам какие-то лишь популярные места, коих, кстати, тоже хватало, но всё-таки хотелось соприкоснуться с чем-нибудь действительно великим. Но, как все мы знаем, тайны любят тишину, и я, наслаждаясь тем трепетным забвением, просто гулял, дышал и прикасался к местам, да объектам, которых когда-то касались также бывшие здесь Великие люди.

На пристани было тихо и немноголюдно. Солнце, не смотря на весьма холодное покрывало воды северного озера, радостно играло яркими бликами утра, то и дело, мелькая где-то промеж звонкой ряби. Стоя у воды, как-то не нарочно погружаешься куда-то в самую глубь этой природной тиши. И спустя какое-то мгновение, голова, став немного прозрачней, начинает уже вполне отчётливо замечать, что будто бы вся та торопливость, что так безвылазно хранится в нас, что она есть лишь суета. Вот она есть изначальная плотная жизнь, вот они чаши весов мерно наполняются и движутся от восхода к закату, всё вовремя и плавно, а тот бег по кругу – он, оказывается, настолько ничтожен, что стоя здесь у воды, ты с горечью осознаёшь всю бренность той пошаговой гибели всех прожитых тобою каждодневных часов. Ты видишь, как время безразлично куда-то исчезает, будто бы оно, превращаясь в те мелкие волны с едва ли заметной белой каймой, сливается воедино с этой тёмной толщей ещё не прогретой воды. И далее, время становится уже неотъемлемой частью вселенского океана. А ведь та вода, вполне вероятно, может являться и вовсе по сей день ведающим свидетелем тех исторических событий, об осколках которых сказано в учебниках и научных трактатах. Во мне, признаться, живёт много всяких не особо социальных странностей, хотя я их таковыми никогда не считал. Спустившись к пирсу, пока остальные участники нашей группы собирались до кучи, я опустил ладони в воду, дабы мысленно поприветствовать водоём. Если умело прислушаться, то, откровенно говоря, с водой даже можно и побеседовать, но такого удовольствия я был лишён почти сразу, так как наша компания была уже в сборе. Спустя пару минут мы все вместе на двух вёсельных лодках, под управлением местных гидов, уже направлялись к тому самому каменному острову. И пусть он был и невелик, был безжизненно гладок от воды ветра и солнца, а также был он холоден и одинок, зато он был до безумья красив и притягателен. Вероятно, он манил к себе каждого, кто засматривался на него с берега или же особенно, кто приближался к нему по воде. Мы высадились на уступах, всё облазали, полюбовались из центра озера видами, на память сделали с десяток фото, и спустя минут двадцать, воодушевленные впечатлениями направились обратно к берегу, предварительно сделав на лодке ещё один круг почёта, как бы с уважением прощаясь с легендарным островком. С нами в компании также была одна на вид обычная, скромная семейная пара средних лет. Мы, разумеется, все вместе о чём-то говорили, шутили, и жена семейства Лиля охотно принимала в этом во всём участие. Её муж Эдик тоже не сидел букой, но доселе никак не проявлял своих меркантильных качеств со стажем, то ли торговца, то ли таксиста. Наконец, здесь на обратном пути в лодке, набравшись в лице важности, он принялся пытать нашего вёсельного водителя на предмет финансовой выгоды.

– Ну, чё, как вообще, нормально тут? Народ есть? – спрашивал он вроде бы как по-деловому, но за собой Эдик явно не замечал, что выглядит весь этот диалог, ну, как минимум, смешно. Чем я, собственно, и решил воспользоваться, дабы поднять всем ещё выше настроение. Гребец был достаточно молод, крепок и весьма скромен.

– Да, нормально. Не жалуюсь вроде.

– А работаешь как, чисто в сезон или как? – Эдик одной рукой держал жену, а второй наносил по воздуху немало важные, как ему казалось, жестикуляции успешного человека.

– Да, конечно, есть народ! – принялся я мультяшно отвечать за преимущественно молчаливого гребца, изображая эффект сломанного телевизора, – нормально, всё в порядке. На хлеб, на масло, на вёсла хватает!

– А выходит-то хоть нормально? – неугомонно продолжал допытываться Эдик. На меня же он зло не смотрел, скорее, он вообще не замечал нашего с дамами веселья.

– Народ есть, этого не скроешь. Зимой народ в шубах, летом в шортах – такой вот парадокс. Вы приезжайте ещё, привозите алтынчики, мы с заповедными красотами будем вас ждать! – продолжал и я искажённым голосом.

– А так вообще, месяц чё, как?

– Бывает холодно, а бывает и за-арка…, – на лице гребца, за место ответов сияла улыбка, он даже не пытался ничего вставлять. Зато Эдик не сбавлял важности.

– Да, нет-нет, в смысле, деньги какие за месяц?

– Ааа, деньги? – сквозь смех говорил я, тихонько веселя уже всех в лодке, – ну, деньги, они хорошие.

– Ну, так какие?

– В основном бумажные, – словно бы беззубый клоун, кривлялся я, – бывают зелёненькие. Доллары бывают, а бывают и совсем уж европейские, разноцветные такие, – все уже навзничь хохотали и, подойдя к причалу, мы все были настроены исключительно на позитивный лад.

На маршруте у нас оставалось ещё одно последнее и самое главное местечко – Поляна и Трон Абылай Хана, куда мы, собственно, и отправились. По началу, я даже как-то подумал, что наш Эдик обиделся на меня, на мои шутки, которые развеселили даже его мало улыбчивую жену, так как сидел он всю дорогу молча, тупо пялясь в окно. Но вся его обидчивость и моя настороженность вскоре прояснились, когда в нём внутри вновь пробудилась его торговая жилка. Я это понял несколько позже, когда заметил, что он уже и на новом месте активно собирает некий экономический и практический анамнез местности, чтобы, вероятно, потом всё это ещё раз обдумать, записать и просчитать. Но, прибыв, наконец, к легендарному Трону, всё мысли ушли далеко на второй план, так как величие этого места не позволяло более, ни о чём думать. Тот ритуал, за которым сюда едут люди порой даже из самых отдалённых уголков, являлся весьма значимым и сильным, хоть был он и прост в совершении. У подножья гор, что извечно облачены в синеватую пелену, в огромном ущелье, словно бы в надёжном кармане, в окружёнии непролазных слоистых глыб и хвойных лесов, здесь и находился тот заветный, быть может, несколько тайный и даже мистический Трон Абылай Хана. Сам Трон, непосредственно как физический объект, представлял собой огромный чёрный камень, окружённый металлическим заборчиком с узорчатыми прутьями, что стремятся ввысь, ровно как и тот страждущий сосновый бор. Каскадный вид ущелья, как и обширный лестничный подступ к Трону, визуально ещё больше подчёркивали всю важность пути восхождения к нему. Всегда, наряду с официальным изложением истории, любой потаённый сказ, а особенно с налётом мистики, будет иметь несколько спекулятивных гидовых версий, но так или иначе, все рассказы о Троне сходились в одной точке, что существует некое поверье: кто обойдёт Трон семь раз, у того сбудется загаданное им желание. Всё бы ничего, если бы было всё не так забавно. А забавно было именно наблюдать, как все те, сплошь твердолобые материалисты, всегда и всё считавшие бредом, здесь, у Трона Абылай Хана начинают вдруг неистово бегать вокруг великого камня с весьма озадаченными лицами. Да, ущелье действительно источало какую-то неведомую силу, не ту, конечно, о которой так любят фантазировать медиа, а именно внутреннюю силу, которую возможно ощутить и услышать лишь изначально отыскав тишину внутри себя. Многие приданья часто гласят о том, что посещая любое подобное место силы, необходимо оставить там какую-то малую часть своей энергии и, как правило, это какие-то завязанные ленточки, хлеб, монетки, но всё же главным в таком ритуале остаётся намерение.

– Ты чего стоишь-то? – чуть ли не бегая вокруг камня, обратился ко мне предприимчивый Эдик.

– Тут надо желание загадывать, а после оплатить, ну, или можно потом монетку бросить. Главное, семь кругов сделать! – на бегу подключилась и вторая, знающая всё Любовь.

А я всё стоял, молча, прильнув головой к кованной ограде и никого не слушал. Присев на корточки, я мысленно приветствовал великого Абылай Хана. Я поинтересовался во внутренней беседе с ним о делах, упомянул и уважил его величие, а затем, вежливо прося позволения о том, чтобы прикоснуться к силе его Трона, я вдруг ясно и трезво ощутил то понимание, что мне отвечают. В этот момент я куда-то словно бы провалился. Слышу, бьётся сердце моё чересчур усиленно, но тревоги нет и в членах моих какая-то свобода. Я стою, впереди долина, камни, горы, небо тёмно-красным брюхом жмётся к пустой земле, стою, и ощущаю изнутри какие-то волны. А после раздался голос: «Здравствуй, путник. Ты – человек, пришедший не за деньгами, не за чревоугодием, ты желаешь познать истину, хотя бы малую каплю. Я дам тебе её, но прошу, далее не трать сил, не ведай этого невеждам. Посмотри сюда, – я стоял в каком-то исступлении, словно бы я находился под немыслимо большим давлением. Но что именно на меня так давило: тёмно-красное небо, мёртвая долина, сама сущность говорящего со мной или же абсолютная тишина? – этого я знать не мог, да, впрочем, это было и не важно. В конце долины была гора, куда после его слов мой взор и пал, – смотри! Видишь, там, вдали кристалл? – на вершине, посередь бордовых и тёмно-каменных тонов вдруг возник ослепительно огромный кристалл, – этот кристалл – это та цель, куда стремится душа каждого человека. Но, как видишь, кристалл весьма далёк и до него добраться не просто, ведь под ногами лежит долина с ущельями, каньонами, змеями, солью и знойной пустыней. И как быть, спросит душа человека? Цель ясна и светла, она далеко, и душа, еле бредя ногами, всё грезит об одном – как бы без излишней возни, без мытарств достигнуть цели? Но вот курьёз, душа бредёт, задрав свой взор кверху, а путь тем временем всё не сокращается, лишь одни миражи. Но взгляни, путник, под ноги, – я опустил свой взгляд и обомлел. Под ногами, как и по всей долине были разбросаны мелкие, крупные осколки алмазов. Голос малость выдержал паузу и произнёс напоследок, – помни, цель не исчезнет, но идти к ней можно бесконечно, ведь иллюзии коварны, идущему они задирают нос и размывают истину, но и истина при этом также никуда не исчезает. Лишь познавая на пути каждый камень, преодолевая ту долину, а также собирая и сохраняя внутри весь тот Свет разрозненных осколков сути, только в этом осознании возможно постичь эту долину жизней и прикоснуться однажды к Высшей цели». А после я вновь провалился куда-то в незримую бездну, из которой я понемногу начал слышать голоса.

– Давай, ну! Чего ты здесь? Тут вокруг ходить надо! Чего сидишь? – какое-то вязкое негодование начало долетать до меня, – давай, давай, мы уже закончили!

– Алмазы бывают разные! – тихонько и совершенно бессознательно произнёс я.

– Чего, где, какие ещё алмазы?